Страница:
– Ох, Нана, Нана! Неужели все так и есть? Как можно было проиграть имение? Как можно поступить столь безрассудно?
– Что делает мастер Джайлс, разумному объяснению не поддается, – вздохнула Нана и, понизив голос, добавила: – А ведь таким был милым мальчиком…
С этими словами старая служанка вышла из столовой, опустив голову и пряча слезы.
Нана всегда любила Джайлса и питала к нему почти рабскую привязанность, чем крайне раздражала молодого хозяина.
– Убери от меня эту старуху! – не раз говорил он сестре. – Я не ребенок, чтобы со мной нянчились!
Но Нана продолжала любить его и неизменно называла “мой малыш”. Даже после рождения Селесты Джайлс занимал в ее сердце первое место.
“Вот так же было и с мамой”, – с горечью думала девушка, когда позволяла себе вспоминать ее. Приходя в детскую, та всегда в первую очередь смотрела на сына, и лицо ее, когда она брала Джайлса на руки, озарялось счастливой улыбкой.
Он всегда был любимчиком, всегда получал лишнюю конфету, ему доставался последний поцелуй на ночь. При этом он вовсе не нуждался в любви так, как нуждалась в ней Селеста.
Оттого ли, что был мальчиком, или оттого, что в его сердце не нашлось места для этого светлого чувства?
Джайлс всегда отличался непоседливостью, ему хотелось приключений, чего-то нового, тогда как Селеста довольствовалась тем, что у нее было, и наслаждалась спокойной жизнью дома.
Девушка так долго стояла в столовой, что Нана даже вернулась узнать, не случилось ли чего. Покрасневшие глаза выдавали ее состояние.
– Пойдите наверх, мисс Селеста, – укоризненно, как всегда, когда что-то расстраивало ее, сказала служанка. – Я вам приготовила белое муслиновое платье, его и наденете. И, бога ради, сделайте что-нибудь с волосами, а то выглядите, будто сорванец какой.
– Не думаю, что все это так уж важно, – ответила Селеста.
– Очень даже важно, – перебила ее Нана. – Его светлость должен относиться к вам с уважением. И помните, что мы живем теперь на его земле, и он имеет полное право нас отсюда выгнать.
– Выгнать? – изумилась Селеста.
Об этом она даже не подумала. Но, конечно, если Джайлс и впрямь проиграл Монастырь с его тысячью акров земли графу Мелтаму, то и Садовый коттедж теперь принадлежит ему.
– Он, конечно, пожелает, чтобы мы остались. Я в этом уверена, – пробормотала она голосом, которому как раз уверенности-то и недоставало.
– Так покажитесь ему в лучшем виде, – сказала Нана. – Конечно, ни один джентльмен не посмеет оставить вас без крыши над головой, но от этих картежников всего можно ждать… – Она помолчала немного, потом добавила: – И имейте в виду, дорогуша, что я не только ваша служанка, но и компаньонка.
– Компаньонка?
– Я так сказала, и так оно есть. И вы, мисс Селеста, не хуже меня знаете, что юной леди вашего возраста жить здесь одной не полагается.
– Хочешь сказать, – с улыбкой заметила девушка, – что ты должна будешь сидеть в гостиной, пока я принимаю его светлость?
– Нет, так далеко мы заходить не будем, – ответила Нана, – но вы можете сказать ему, что ваш батюшка рассчитывал на меня именно как на вашу дуэнью, которой можно доверять.
Селеста едва не рассмеялась: Нана, когда требовалось, могла напустить на себя очень важный вид.
В то же время она прекрасно понимала, что графу Мелтаму, принявшему ее за деревенскую простушку, вряд ли есть дело до того, имеется у нее компаньонка или нет, и что даже присутствие последней хоть как-то на него подействует.
Желая показать новому хозяину поместья, как сильно он ошибся, приняв ее не за ту, кто она есть на самом деле, Селеста уделила своей внешности небывалое внимание.
Приготовленное Наной муслиновое платье не отличалось изысканностью, но было чистым и опрятным, а то, что оно давно вышло из моды, нисколько не беспокоило девушку.
Приведя в порядок волосы и надев цепочку с медальоном, который она с детства носила на шее, Селеста преобразилась. Она уже мало чем напоминала ту девушку с растрепанными ветром кудрями, которую его светлость застал врасплох в теплице.
Она также с удовольствием отметила, что их скромная гостиная, которую Нана порой называла салоном, выглядит мило и очень уютно. Одно из двух окон выходило в сад на солнечную сторону, а другое – на дорогу, рядом с которой стоял коттедж. Яркие ситцевые занавески удачно гармонировали с потолочными балками и кирпичным камином, в котором лежало несколько поленьев. Диван и кресла сюда перевезли из имения, стены украшали портреты членов семейства Роксли, главным образом детей. Джайлс оставил их, посчитав, что они ничего не стоят.
Накануне Селеста срезала несколько роз, которые стояли теперь в двух старинных вазах, наполняя комнату своими ароматами.
Расстеленные на полированном деревянном полу персидские ковры в замысловатых узорах выглядели изрядно потертыми, но все же сохранили остатки былой красоты.
Приятная комната, достойная скромной юной леди.
Услышав, что к дому подъехала карета, Селеста взглянула на стоявшие на каминной полке часы. Они показывали без двух минут три.
– Его светлость во всем своем великолепии, – пробормотала она.
Может быть, поняв свою утреннюю ошибку, он хотя бы принесет запоздалые извинения?
Селеста услышала, как Нана открыла дверь, и почувствовала, что сердце колотится сильнее обычного. В то же время ее охватила странная робость, которой она никогда еще не испытывала.
Она не хотела встречаться с человеком, столь бесцеремонно одарившим ее первым в жизни поцелуем, с тем, кто неизвестно каким образом по непонятной причине словно загипнотизировал ее, лишив желания и способности сопротивляться.
Сама того не замечая, Селеста сжала кулачки и напряглась. Дверь гостиной распахнулась.
– Граф Мелтам! – торжественно объявила Нана.
Он вошел в комнату – огромный, властный, подавляющий своим присутствием. Лишь теперь Селеста обратила внимание на то, какие широкие у него плечи, какая грация и непоколебимая самоуверенность ощущаются в каждом его движении.
Она не забыла ни глубоких циничных складок в уголках рта, ни пронзительного цепкого взгляда, ухватившего, казалось, каждую деталь ее внешности.
Селеста встретила гостя почтительным реверансом и лишь усилием воли заставила себя поднять голову.
– К вашим услугам, мисс Роксли.
Язык тоже повиновался ей не сразу.
– Садитесь, пожалуйста, милорд.
– Благодарю вас. – Он опустился в массивное с выгнутой спинкой кресло и посмотрел на Селесту, которая села на самый краешек стула, изо всех сил стараясь держаться естественно.
– О том, что вы проживаете в имении, я узнал совсем недавно, – начал граф. – Ваш брат, руководствуясь какими-то своими мотивами, не поставил меня об этом в известность.
– Правда ли, – едва слышно спросила она, – что Монастырь теперь… ваш?
– Да, правда. Две недели назад я выиграл его в карты у вашего брата, – ответил граф. – Ничего другого, как я понимаю, он поставить не мог.
Селеста прикусила губу, едва удержав готовые вырваться горькие слова.
– Для вас эта новость стала, должно быть, потрясением, ведь до сегодняшнего утра вы даже не догадывались о случившемся, не так ли?
Девушка почувствовала, как полыхнули жаром щеки.
– Нет, милорд. Я не получала вестей от брата.
– В таком случае вы, несомненно, потрясены.
– Но зачем вам Монастырь? – уже не выбирая слов, спросила Селеста. – У вас есть собственный дом. Дом, как я читала, прекрасный, великолепный. Наше имение вам ни к чему.
– Я подумал, что оно мне пригодится, поскольку находится неподалеку от Лондона. Мелтам-Хаус, как вы совершенно справедливо заметили, великолепен, и у меня есть все основания гордиться им, но дорога туда занимает два дня, а сюда легко доехать от Сент-Джеймсского дворца. К тому же Монастырь расположен на пути в Дувр, что тоже может оказаться весьма кстати.
Граф произнес это с ленивым равнодушием, и Селеста стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Для него Монастырь ничего не значит, сказала она себе. Он даже не понимает, что прервал традицию наследования, существовавшую на протяжении пяти столетий.
– Желаете ли вы, чтобы я… уехала? – спросила она после затянувшейся паузы.
– Думаю, вам следует объяснить мне ваши нынешние обстоятельства, – ответил граф. – Как я уже сказал, мисс Роксли, ваш брат не соизволил уведомить меня ни о том, что вы живете здесь, в Садовом коттедже, ни о том, в какой мере зависите от него.
– Мои обстоятельства вряд ли представляют интерес для вашей светлости, – гордо объявила Селеста.
– Напротив, – возразил он. – Ваш брат, насколько я понимаю, оставил вам мало денег или не оставил их вообще, и я, чувствуя свою ответственность, должен ясно представлять себе ваше положение.
– Нам есть на что жить, – едва слышно пробормотала девушка.
– Какими именно средствами вы располагаете? – осведомился граф.
– Как это может вас касаться? – прошептала она.
– Возможно, мне нужно определить, сколько вы в состоянии платить за проживание здесь.
Селеста посмотрела ему в глаза и поняла вдруг, что граф, по каким-то своим причинам, намерен добиться от нее правды, и ей не остается ничего, как только подчиниться его желанию.
– Моя бабушка, – тихо сказала она, – оставила мне некоторую сумму, доход от которой составляет примерно пятьдесят фунтов в год.
– И это все, чем вы располагаете?
– Этого вполне достаточно.
– Большинство женщин вашего возраста и внешности не согласились бы с вами.
– В таком случае, милорд, я – исключение.
– Видимо, так оно и есть, – с долей сарказма заметил граф, – если только вы не рассчитываете на скорое замужество. Вы обручены?
– Нет!
– Но кавалеры, конечно, обивают ваш порог и торопят с решением?
– У меня нет никаких кавалеров.
Его губы дрогнули в улыбке.
– Вы же не думаете, что я поверю этим вашим словам.
– Вам придется поверить, потому что так оно и есть.
– Что же такое случилось со всеми джентльменами в Кенте? Неужели они ослепли?
Она промолчала, и граф, не дождавшись ответа, спросил:
– Почему вы живете одна, с единственной служанкой? Разве вам не нужна дуэнья? Разве нет друзей, у которых вы могли бы остановиться?
– Нана постоянно твердит, что в ее силах позаботиться обо мне должным образом.
– Не думаю, что ваша служанка соответствует строгим требованиям этикета. Итак, я повторяю свой вопрос. Есть ли на свете кто-то, кто мог бы вас принять?
– Нет. Никого.
– Почему?
– Полагаю, милорд, это исключительно мое личное дело.
– Будет вам, мисс Роксли. Как я уже сказал, на мне лежит определенная ответственность по отношению к вам. Вы живете в моем поместье, и уехать вам некуда. – Он выдержал небольшую паузу и продолжил неторопливо, словно размышляя вслух: – Вы не настолько невинны, чтобы не понимать, какие пойдут слухи, если вы останетесь в Садовом коттедже, тогда как я буду находиться в Монастыре.
Секунду-другую Селеста недоуменно смотрела на гостя, а когда поняла, о чем идет речь, заметно порозовела.
– Вы… вы имеете в виду…
– …именно то, что вы и предполагаете, – закончил за нее граф.
– Но это же нелепо! – воскликнула, поднимаясь со стула, Селеста. Не сознавая, что делает, она прошлась по комнате и остановилась у окна с видом на сад. – Вам не стоит беспокоиться, милорд. Уверяю вас, что бы я ни сделала, в этой части света никто не удивится. Более того, никто даже ничего не заметит.
От графа не укрылась прозвучавшая в ее голосе нотка горечи.
– Думаю, – сказал он, помолчав, – вам придется разъяснить это заявление.
– Не вижу причин что-либо разъяснять, – отрезала Селеста и, повернувшись, посмотрела на графа: – Пожалуйста, милорд, позвольте нам с Наной остаться здесь! Мы не доставим вам никаких неудобств. Вы даже можете забыть о нашем существовании. Как ни прискорбно, нам действительно некуда пойти, а оплачивать жилье, снимая его где-то еще, мне не по силам. Пожалуйста, коль уж вы богаты и у вас столько всего есть, проявите… щедрость.
Голос ее дрогнул, и все же ей, видимо, не удалось растрогать гостя, чье лицо сохраняло прежнее бесстрастное выражение.
Казалось, больше, чем слова, его занимали ее глаза и губы.
– Возможно, я и откликнусь на вашу просьбу, – проговорил он наконец, – но, разумеется, сначала мне нужно узнать все подробности вашего положения.
Селеста снова отвернулась.
– Что ж, не расскажу я – найдутся другие, кто сделает это с большим удовольствием. – Она вздохнула. – Четыре года назад моя… мать сбежала с… соседом.
Граф удивленно вскинул брови.
– Могу ли спросить, как звали этого соседа?
– Его звали… маркиз Герон, – глядя в окно, ответила Селеста.
– Боже мой! А ваша мать… ее зовут Элейн?
– Да.
– Я, разумеется, встречал ее, но не представлял, что она жила здесь и что у нее есть дочь. – Селеста никак не откликнулась, и граф, пожав плечами, продолжал: – Итак, местное общество отвергло вас из-за матери.
– Конечно. – В голосе девушки прозвучала жесткая нотка. – Как вы не понимаете? Я же могла пагубно повлиять на сверстниц или соблазнить их братьев!
– Следует ли понимать это так, что общество заставило вас страдать из-за того, в чем вы нисколько не повинны?
– Как говорит Нана, у старых грехов длинные тени.
Глава вторая
– Что делает мастер Джайлс, разумному объяснению не поддается, – вздохнула Нана и, понизив голос, добавила: – А ведь таким был милым мальчиком…
С этими словами старая служанка вышла из столовой, опустив голову и пряча слезы.
Нана всегда любила Джайлса и питала к нему почти рабскую привязанность, чем крайне раздражала молодого хозяина.
– Убери от меня эту старуху! – не раз говорил он сестре. – Я не ребенок, чтобы со мной нянчились!
Но Нана продолжала любить его и неизменно называла “мой малыш”. Даже после рождения Селесты Джайлс занимал в ее сердце первое место.
“Вот так же было и с мамой”, – с горечью думала девушка, когда позволяла себе вспоминать ее. Приходя в детскую, та всегда в первую очередь смотрела на сына, и лицо ее, когда она брала Джайлса на руки, озарялось счастливой улыбкой.
Он всегда был любимчиком, всегда получал лишнюю конфету, ему доставался последний поцелуй на ночь. При этом он вовсе не нуждался в любви так, как нуждалась в ней Селеста.
Оттого ли, что был мальчиком, или оттого, что в его сердце не нашлось места для этого светлого чувства?
Джайлс всегда отличался непоседливостью, ему хотелось приключений, чего-то нового, тогда как Селеста довольствовалась тем, что у нее было, и наслаждалась спокойной жизнью дома.
Девушка так долго стояла в столовой, что Нана даже вернулась узнать, не случилось ли чего. Покрасневшие глаза выдавали ее состояние.
– Пойдите наверх, мисс Селеста, – укоризненно, как всегда, когда что-то расстраивало ее, сказала служанка. – Я вам приготовила белое муслиновое платье, его и наденете. И, бога ради, сделайте что-нибудь с волосами, а то выглядите, будто сорванец какой.
– Не думаю, что все это так уж важно, – ответила Селеста.
– Очень даже важно, – перебила ее Нана. – Его светлость должен относиться к вам с уважением. И помните, что мы живем теперь на его земле, и он имеет полное право нас отсюда выгнать.
– Выгнать? – изумилась Селеста.
Об этом она даже не подумала. Но, конечно, если Джайлс и впрямь проиграл Монастырь с его тысячью акров земли графу Мелтаму, то и Садовый коттедж теперь принадлежит ему.
– Он, конечно, пожелает, чтобы мы остались. Я в этом уверена, – пробормотала она голосом, которому как раз уверенности-то и недоставало.
– Так покажитесь ему в лучшем виде, – сказала Нана. – Конечно, ни один джентльмен не посмеет оставить вас без крыши над головой, но от этих картежников всего можно ждать… – Она помолчала немного, потом добавила: – И имейте в виду, дорогуша, что я не только ваша служанка, но и компаньонка.
– Компаньонка?
– Я так сказала, и так оно есть. И вы, мисс Селеста, не хуже меня знаете, что юной леди вашего возраста жить здесь одной не полагается.
– Хочешь сказать, – с улыбкой заметила девушка, – что ты должна будешь сидеть в гостиной, пока я принимаю его светлость?
– Нет, так далеко мы заходить не будем, – ответила Нана, – но вы можете сказать ему, что ваш батюшка рассчитывал на меня именно как на вашу дуэнью, которой можно доверять.
Селеста едва не рассмеялась: Нана, когда требовалось, могла напустить на себя очень важный вид.
В то же время она прекрасно понимала, что графу Мелтаму, принявшему ее за деревенскую простушку, вряд ли есть дело до того, имеется у нее компаньонка или нет, и что даже присутствие последней хоть как-то на него подействует.
Желая показать новому хозяину поместья, как сильно он ошибся, приняв ее не за ту, кто она есть на самом деле, Селеста уделила своей внешности небывалое внимание.
Приготовленное Наной муслиновое платье не отличалось изысканностью, но было чистым и опрятным, а то, что оно давно вышло из моды, нисколько не беспокоило девушку.
Приведя в порядок волосы и надев цепочку с медальоном, который она с детства носила на шее, Селеста преобразилась. Она уже мало чем напоминала ту девушку с растрепанными ветром кудрями, которую его светлость застал врасплох в теплице.
Она также с удовольствием отметила, что их скромная гостиная, которую Нана порой называла салоном, выглядит мило и очень уютно. Одно из двух окон выходило в сад на солнечную сторону, а другое – на дорогу, рядом с которой стоял коттедж. Яркие ситцевые занавески удачно гармонировали с потолочными балками и кирпичным камином, в котором лежало несколько поленьев. Диван и кресла сюда перевезли из имения, стены украшали портреты членов семейства Роксли, главным образом детей. Джайлс оставил их, посчитав, что они ничего не стоят.
Накануне Селеста срезала несколько роз, которые стояли теперь в двух старинных вазах, наполняя комнату своими ароматами.
Расстеленные на полированном деревянном полу персидские ковры в замысловатых узорах выглядели изрядно потертыми, но все же сохранили остатки былой красоты.
Приятная комната, достойная скромной юной леди.
Услышав, что к дому подъехала карета, Селеста взглянула на стоявшие на каминной полке часы. Они показывали без двух минут три.
– Его светлость во всем своем великолепии, – пробормотала она.
Может быть, поняв свою утреннюю ошибку, он хотя бы принесет запоздалые извинения?
Селеста услышала, как Нана открыла дверь, и почувствовала, что сердце колотится сильнее обычного. В то же время ее охватила странная робость, которой она никогда еще не испытывала.
Она не хотела встречаться с человеком, столь бесцеремонно одарившим ее первым в жизни поцелуем, с тем, кто неизвестно каким образом по непонятной причине словно загипнотизировал ее, лишив желания и способности сопротивляться.
Сама того не замечая, Селеста сжала кулачки и напряглась. Дверь гостиной распахнулась.
– Граф Мелтам! – торжественно объявила Нана.
Он вошел в комнату – огромный, властный, подавляющий своим присутствием. Лишь теперь Селеста обратила внимание на то, какие широкие у него плечи, какая грация и непоколебимая самоуверенность ощущаются в каждом его движении.
Она не забыла ни глубоких циничных складок в уголках рта, ни пронзительного цепкого взгляда, ухватившего, казалось, каждую деталь ее внешности.
Селеста встретила гостя почтительным реверансом и лишь усилием воли заставила себя поднять голову.
– К вашим услугам, мисс Роксли.
Язык тоже повиновался ей не сразу.
– Садитесь, пожалуйста, милорд.
– Благодарю вас. – Он опустился в массивное с выгнутой спинкой кресло и посмотрел на Селесту, которая села на самый краешек стула, изо всех сил стараясь держаться естественно.
– О том, что вы проживаете в имении, я узнал совсем недавно, – начал граф. – Ваш брат, руководствуясь какими-то своими мотивами, не поставил меня об этом в известность.
– Правда ли, – едва слышно спросила она, – что Монастырь теперь… ваш?
– Да, правда. Две недели назад я выиграл его в карты у вашего брата, – ответил граф. – Ничего другого, как я понимаю, он поставить не мог.
Селеста прикусила губу, едва удержав готовые вырваться горькие слова.
– Для вас эта новость стала, должно быть, потрясением, ведь до сегодняшнего утра вы даже не догадывались о случившемся, не так ли?
Девушка почувствовала, как полыхнули жаром щеки.
– Нет, милорд. Я не получала вестей от брата.
– В таком случае вы, несомненно, потрясены.
– Но зачем вам Монастырь? – уже не выбирая слов, спросила Селеста. – У вас есть собственный дом. Дом, как я читала, прекрасный, великолепный. Наше имение вам ни к чему.
– Я подумал, что оно мне пригодится, поскольку находится неподалеку от Лондона. Мелтам-Хаус, как вы совершенно справедливо заметили, великолепен, и у меня есть все основания гордиться им, но дорога туда занимает два дня, а сюда легко доехать от Сент-Джеймсского дворца. К тому же Монастырь расположен на пути в Дувр, что тоже может оказаться весьма кстати.
Граф произнес это с ленивым равнодушием, и Селеста стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Для него Монастырь ничего не значит, сказала она себе. Он даже не понимает, что прервал традицию наследования, существовавшую на протяжении пяти столетий.
– Желаете ли вы, чтобы я… уехала? – спросила она после затянувшейся паузы.
– Думаю, вам следует объяснить мне ваши нынешние обстоятельства, – ответил граф. – Как я уже сказал, мисс Роксли, ваш брат не соизволил уведомить меня ни о том, что вы живете здесь, в Садовом коттедже, ни о том, в какой мере зависите от него.
– Мои обстоятельства вряд ли представляют интерес для вашей светлости, – гордо объявила Селеста.
– Напротив, – возразил он. – Ваш брат, насколько я понимаю, оставил вам мало денег или не оставил их вообще, и я, чувствуя свою ответственность, должен ясно представлять себе ваше положение.
– Нам есть на что жить, – едва слышно пробормотала девушка.
– Какими именно средствами вы располагаете? – осведомился граф.
– Как это может вас касаться? – прошептала она.
– Возможно, мне нужно определить, сколько вы в состоянии платить за проживание здесь.
Селеста посмотрела ему в глаза и поняла вдруг, что граф, по каким-то своим причинам, намерен добиться от нее правды, и ей не остается ничего, как только подчиниться его желанию.
– Моя бабушка, – тихо сказала она, – оставила мне некоторую сумму, доход от которой составляет примерно пятьдесят фунтов в год.
– И это все, чем вы располагаете?
– Этого вполне достаточно.
– Большинство женщин вашего возраста и внешности не согласились бы с вами.
– В таком случае, милорд, я – исключение.
– Видимо, так оно и есть, – с долей сарказма заметил граф, – если только вы не рассчитываете на скорое замужество. Вы обручены?
– Нет!
– Но кавалеры, конечно, обивают ваш порог и торопят с решением?
– У меня нет никаких кавалеров.
Его губы дрогнули в улыбке.
– Вы же не думаете, что я поверю этим вашим словам.
– Вам придется поверить, потому что так оно и есть.
– Что же такое случилось со всеми джентльменами в Кенте? Неужели они ослепли?
Она промолчала, и граф, не дождавшись ответа, спросил:
– Почему вы живете одна, с единственной служанкой? Разве вам не нужна дуэнья? Разве нет друзей, у которых вы могли бы остановиться?
– Нана постоянно твердит, что в ее силах позаботиться обо мне должным образом.
– Не думаю, что ваша служанка соответствует строгим требованиям этикета. Итак, я повторяю свой вопрос. Есть ли на свете кто-то, кто мог бы вас принять?
– Нет. Никого.
– Почему?
– Полагаю, милорд, это исключительно мое личное дело.
– Будет вам, мисс Роксли. Как я уже сказал, на мне лежит определенная ответственность по отношению к вам. Вы живете в моем поместье, и уехать вам некуда. – Он выдержал небольшую паузу и продолжил неторопливо, словно размышляя вслух: – Вы не настолько невинны, чтобы не понимать, какие пойдут слухи, если вы останетесь в Садовом коттедже, тогда как я буду находиться в Монастыре.
Секунду-другую Селеста недоуменно смотрела на гостя, а когда поняла, о чем идет речь, заметно порозовела.
– Вы… вы имеете в виду…
– …именно то, что вы и предполагаете, – закончил за нее граф.
– Но это же нелепо! – воскликнула, поднимаясь со стула, Селеста. Не сознавая, что делает, она прошлась по комнате и остановилась у окна с видом на сад. – Вам не стоит беспокоиться, милорд. Уверяю вас, что бы я ни сделала, в этой части света никто не удивится. Более того, никто даже ничего не заметит.
От графа не укрылась прозвучавшая в ее голосе нотка горечи.
– Думаю, – сказал он, помолчав, – вам придется разъяснить это заявление.
– Не вижу причин что-либо разъяснять, – отрезала Селеста и, повернувшись, посмотрела на графа: – Пожалуйста, милорд, позвольте нам с Наной остаться здесь! Мы не доставим вам никаких неудобств. Вы даже можете забыть о нашем существовании. Как ни прискорбно, нам действительно некуда пойти, а оплачивать жилье, снимая его где-то еще, мне не по силам. Пожалуйста, коль уж вы богаты и у вас столько всего есть, проявите… щедрость.
Голос ее дрогнул, и все же ей, видимо, не удалось растрогать гостя, чье лицо сохраняло прежнее бесстрастное выражение.
Казалось, больше, чем слова, его занимали ее глаза и губы.
– Возможно, я и откликнусь на вашу просьбу, – проговорил он наконец, – но, разумеется, сначала мне нужно узнать все подробности вашего положения.
Селеста снова отвернулась.
– Что ж, не расскажу я – найдутся другие, кто сделает это с большим удовольствием. – Она вздохнула. – Четыре года назад моя… мать сбежала с… соседом.
Граф удивленно вскинул брови.
– Могу ли спросить, как звали этого соседа?
– Его звали… маркиз Герон, – глядя в окно, ответила Селеста.
– Боже мой! А ваша мать… ее зовут Элейн?
– Да.
– Я, разумеется, встречал ее, но не представлял, что она жила здесь и что у нее есть дочь. – Селеста никак не откликнулась, и граф, пожав плечами, продолжал: – Итак, местное общество отвергло вас из-за матери.
– Конечно. – В голосе девушки прозвучала жесткая нотка. – Как вы не понимаете? Я же могла пагубно повлиять на сверстниц или соблазнить их братьев!
– Следует ли понимать это так, что общество заставило вас страдать из-за того, в чем вы нисколько не повинны?
– Как говорит Нана, у старых грехов длинные тени.
Глава вторая
– Ваша мать – очень красивая женщина, – произнес после недолгой паузы граф.
Селеста промолчала.
– Я хорошо помню, какие ходили слухи, когда она сбежала с маркизом Героном. Они очень любили и по сию пору любят друг друга.
– Мы тоже любили ее…
Признание далось Селесте с трудом, и за ним стояла глубокая, давняя боль.
– Понимаю ваши чувства, – заметил граф, – но полагаю, что ваша мать, как и многие женщины до нее, посчитала, что ради любимого мужчины можно пожертвовать всем миром. – Селеста вновь промолчала, и он добавил: – Когда-нибудь вы сами полюбите и тогда сможете понять ее.
– Этого не будет! Никогда! – твердо, с непривычной для нее резкостью возразила девушка и, возвратившись к камину, села напротив гостя. – В этом и заключается одна из причин, – продолжала она бесстрастным тоном, что, по-видимому, стоило ей немалых усилий, – почему я умоляю вашу светлость позволить мне остаться здесь.
– До конца жизни? – спросил граф с улыбкой, в которой Селеста услышала только насмешку.
– До конца жизни! – решительно подтвердила она.
– Вы шутите! – воскликнул граф. – Рано или поздно вы поймете, что даже несчастье – если это можно так назвать – не бывает вечным. И тогда вы выйдете замуж за того, кого полюбите, и станете, в чем я ничуть не сомневаюсь, прекрасной супругой.
– Мне не подобает спорить с вашей светлостью, но уверяю вас, я никогда не выйду замуж и никогда ни в кого не влюблюсь! – заявила Селеста.
В голосе ее прозвучала искренняя уверенность и твердая решимость.
– Полагаю, вы слишком умны, чтобы давать обещания, которые позднее опровергнет само время, – ответил граф.
Селеста нетерпеливо дернула плечами, и он продолжал:
– Я понимаю: вы были ребенком и не могли понять мотивы поведения вашей матери. Уйдя от вашего отца, она дала повод для скандала. Но я, как человек посторонний, нахожу для нее некоторые оправдания.
– Вы можете ничего мне не объяснять, – сказала Селеста.
– Да, но я хочу объяснить кое-что себе самому, – возразил граф. – Я знаю маркиза Герона много лет, фактически с детства, хотя он значительно старше меня. У него есть, как вам, вероятно, известно, жена, которая уже давно и неизлечимо больна: ее поразило безумие. Вот почему ваша мать и маркиз не могут вступить в брак даже после смерти вашего отца.
Не желая слушать, что еще скажет гость, Селеста отвернулась к пустому камину.
– Полагаю, у ваших родителей была большая разница в возрасте, – безжалостно продолжал граф. – Сколько было вашему отцу, когда он умер?
– Он… он умер в шестьдесят семь, – неохотно ответила Селеста.
– Спрашивать о возрасте леди не принято, – по губам графа скользнула циничная усмешка, – но, думаю, я не сильно ошибусь в расчетах, если предположу, что ваш отец был старше вашей матери по меньшей мере лет на двадцать пять.
– Тем не менее они поженились и жили счастливо и в согласии.
Сама того не желая, Селеста втянулась в спор, откликаясь на каждую фразу гостя.
– Даже если люди счастливы, это далеко не всегда означает, что они страстно влюблены друг в друга, а любовь, позвольте вас заверить, для некоторых экстаз и сокрушительная сила, сопротивляться которой невозможно.
– Вы пытаетесь оправдать мою мать, – снова не выдержала Селеста. – Не знаю, зачем вам это нужно, если только вы не намерены освободить от ответственности того, кто соблазнил ее и увел из дома.
– Я вижу, вам ее очень недостает, – мягко заметил граф. – Вы скучаете по ней.
– Уже не скучаю, – возразила девушка, – но хочу, чтобы вы поняли: я никогда не позволю вовлечь себя в нечто подобное. Я никогда не поступлю так, как поступила она, никогда не принесу горя другим и не допущу, чтобы посторонние глумились и потешались надо мной. – Произнеся сей страстный монолог, она посмотрела на гостя и, переведя дыхание, закончила уже спокойнее: – Вот почему я прошу вашу светлость верить, что если вы дозволите мне остаться в Садовом коттедже, то я останусь здесь до конца жизни.
– В данных обстоятельствах мне, похоже, ничего другого и не остается.
– Значит, нам с Наной можно остаться?
– Если вам так угодно.
Граф поднялся.
– Но, как вы уже знаете, я никогда ничего не даю просто так, не взяв ничего взамен. Поэтому, разрешая вам остаться в Садовом коттедже, я хочу попросить об ответной услуге.
Селеста мгновенно насторожилась и опасливо посмотрела на него.
Выдержав небольшую паузу и словно наслаждаясь ее испугом, он продолжал:
– Вы пообедаете сегодня со мной.
– Хотите, чтобы я… пообедала с вами? – недоверчиво переспросила Селеста.
– У Монастыря долгая и богатая история, которую я хотел бы узнать получше. Полагаю, никто, кроме вас, не сможет познакомить меня с легендами прошлого, рассказать о потайных ходах и убежищах[2], которых здесь, я уверен, великое множество.
– Откуда вы знаете, что они здесь есть? – спросила Селеста.
– Мне говорили, что все сведения о таких ходах и убежищах передаются из поколения в поколение, от одного хозяина имения другому, и знают о них только ближайшие его родственники.
– Роксли владеют Монастырем на протяжении последних пяти сотен лет, – с гордостью сказала Селеста.
– А теперь имение принадлежит мне, – не преминул напомнить граф.
– Для вас это просто забава, удобное место, где можно остановиться и отдохнуть, но которое вам, в сущности, безразлично. Это не ваш дом, и никогда он не станет для вас домом!
Еще не закончив, Селеста поняла, что допустила непростительную грубость.
Граф, однако, не обиделся, но и в долгу не остался:
– Ну вот. Сначала вы ненавидите свою мать, теперь ненавидите уже и меня. Я же полагаю, что девушка с таким милым личиком и такими нежными сладкими губками, как у вас, просто создана для любви.
Он заметил, как полыхнули гневом ее глаза и вспыхнули щеки, но прежде, чем она успела что-то сказать, развернулся и направился к двери. – Я пришлю за вами экипаж к семи часам, – бросил граф и, не дожидаясь ответа, вышел из гостиной с той же ленивой грацией и надменной небрежностью, с какой и вошел.
В прихожей его встретила Нана.
– Сегодня вечером я жду мисс Селесту к обеду. Мне нужно обсудить с ней важные вопросы, касающиеся ее будущего.
– Я пригляжу, милорд, чтобы она была готова.
Закрыв за гостем дверь, Нана поспешила в гостиную.
Юная хозяйка стояла у окна, держа руки за спиной, и смотрела в сад.
– Ненавижу его! – воскликнула она. – Ненавижу… Но мы обязаны графу и ничего не можем с этим поделать.
– Он позволит нам остаться?
– Говорит, что да, позволит, но какой же он невыносимо самоуверенный, надменный и властный! Ты бы слышала, как он со мной разговаривал! По какому праву?
– Что он вам сказал? – быстро спросила Нана.
– Пытался оправдать маму.
Старая служанка облегченно выдохнула, чего, к счастью, девушка не заметила.
– А почему вы заговорили с ним о ее светлости? Сами же знаете, что вас такие разговоры всегда расстраивают.
– Граф сказал… – пробормотала чуть слышно Селеста, – сказал, что она счастлива.
– А почему бы ей и не быть счастливой? – пожала плечами Нана. – Его светлость – настоящий джентльмен, пусть даже и согрешил, нарушив одну из заповедей.
– И ты тоже ее оправдываешь? Нана, ну как же ты можешь?
– У меня и в мыслях нет оправдывать ее светлость, – твердо ответила Нана. – Она поступила неразумно и совершила большой грех. Но это вовсе не значит, что вы должны терзаться да рвать себе душу. Толку от этого точно не будет. Что сделано, то сделано.
Селеста вздохнула.
– Граф также спрашивал, почему у меня нет друзей и почему мне не к кому обратиться за помощью. Я рассказала…
– Пусть уж лучше с самого начала знает всю правду, – благоразумно рассудила Нана, предпочитавшая практический взгляд на вещи. – Если граф пожелает приехать и жить в этом гадючнике, то скоро увидит, как здесь относятся к тому, что творится в Лондоне. С другой стороны, его-то все равно везде примут, потому что он – мужчина.
– Как приняли Джайлса после того, как мама сбежала. Это только мне везде отказали от дома. Только меня никто не желает видеть.
Селеста произнесла это без горечи, как то было в разговоре с графом, но с болью человека, на долю которого выпало немало тягот и страданий.
С тех пор прошло четыре года, но она не забыла, как отвернулись от нее подруги детства и какой неожиданностью, каким потрясением это стало для нее.
А вот на отце случившееся почти не отразилось; он всегда относился к общественному мнению с безразличием и даже неприязнью и в последние годы постоянно отказывался от всех приглашений.
Когда в пятьдесят он упал с лошади и повредил спину, здоровье его сильно пошатнулось и уже не поправилось: до самой смерти он испытывал сильные и почти постоянные боли.
Жизнь в поместье текла своим чередом, тихо и спокойно, но Селеста видела, что и матери, и Джайлсу нелегко было найти знакомых своего возраста.
Она помнила детские праздники, ехать на которые приходилось за несколько миль. В Монастыре их тоже устраивали: летом – с пикниками, зимой – с играми и танцами.
Высказанное графом замечание о разнице в возрасте между родителями едва ли не впервые навело ее на мысль о том, как тяжело приходилось матери и сколь скучной была ее жизнь в поместье.
Скрашивать унылое существование, сводившееся к постоянной заботе о больном супруге и детях, леди Роксли помогало ее единственное увлечение – прогулки верхом.
Зимой она иногда даже отправлялась на охоту, и за весь год редко выпадал день, когда хозяйка поместья не выезжала по утрам. По возвращении, часа через два, лицо ее сияло румянцем, и в глазах прыгали задорные искорки.
Поначалу ее сопровождал грум, но потом она купила лошадь слишком быструю и норовистую, чтобы кто-то мог за ней угнаться.
Однажды Селеста услышала, как отец советовал матери брать с собой Хикмана.
Разговор случился после того, как она, возвращаясь с очередной прогулки, упала у какого-то забора, но смогла поймать лошадь и забраться в седло.
– Хикман стареет, – рассмеялась в ответ леди Роксли, – и ты прекрасно понимаешь, что Мерлин легко уйдет от любой из тех кляч, что стоят у тебя в конюшне.
– Я не собираюсь покупать новых лошадей, – отрезал сэр Норман.
– Значит, я буду выезжать одна. – Она беззаботно улыбнулась и, наклонившись, поцеловала мужа в щеку. – Не беспокойся. Уверяю, я вполне в состоянии позаботиться о себе.
Поместье Монастырь граничило с владениями маркиза Герона.
Когда Селеста подросла, до нее дошли слухи, передаваемые не иначе как шепотом, что у маркиза есть супруга, женщина со странностями и необузданным нравом.
Позже она услышала от слуг, что маркиза Герон лишилась рассудка и ее поместили в некую частную лечебницу.
– Какое несчастье, – обронила как-то Нана в разговоре со старшей горничной. – Такой видный мужчина, настоящий красавец, и надо же – остался без наследника. Теперь и титул передать некому.
– Эти умалишенные, говорят, живут долго, – кивнула горничная. – А супруги страдают – развестись-то нельзя.
– Таков закон, – развела руками Нана, – и ничего с этим не поделаешь.
“Будь я повзрослее, – вспоминала впоследствии Селеста, – могла бы догадаться, что происходит”.
Но в четырнадцать лет она еще не отличалась наблюдательностью и оставалась во многих отношениях не по возрасту наивной.
Человек постарше наверняка бы заметил, что леди Роксли никогда еще не была такой красивой и что в чертах ее сквозила нежность, а лицо как будто светилось.
Дочь обедневшего сельского сквайра, она вышла замуж в семнадцать лет за первого же мужчину, попросившего ее руки.
Селеста промолчала.
– Я хорошо помню, какие ходили слухи, когда она сбежала с маркизом Героном. Они очень любили и по сию пору любят друг друга.
– Мы тоже любили ее…
Признание далось Селесте с трудом, и за ним стояла глубокая, давняя боль.
– Понимаю ваши чувства, – заметил граф, – но полагаю, что ваша мать, как и многие женщины до нее, посчитала, что ради любимого мужчины можно пожертвовать всем миром. – Селеста вновь промолчала, и он добавил: – Когда-нибудь вы сами полюбите и тогда сможете понять ее.
– Этого не будет! Никогда! – твердо, с непривычной для нее резкостью возразила девушка и, возвратившись к камину, села напротив гостя. – В этом и заключается одна из причин, – продолжала она бесстрастным тоном, что, по-видимому, стоило ей немалых усилий, – почему я умоляю вашу светлость позволить мне остаться здесь.
– До конца жизни? – спросил граф с улыбкой, в которой Селеста услышала только насмешку.
– До конца жизни! – решительно подтвердила она.
– Вы шутите! – воскликнул граф. – Рано или поздно вы поймете, что даже несчастье – если это можно так назвать – не бывает вечным. И тогда вы выйдете замуж за того, кого полюбите, и станете, в чем я ничуть не сомневаюсь, прекрасной супругой.
– Мне не подобает спорить с вашей светлостью, но уверяю вас, я никогда не выйду замуж и никогда ни в кого не влюблюсь! – заявила Селеста.
В голосе ее прозвучала искренняя уверенность и твердая решимость.
– Полагаю, вы слишком умны, чтобы давать обещания, которые позднее опровергнет само время, – ответил граф.
Селеста нетерпеливо дернула плечами, и он продолжал:
– Я понимаю: вы были ребенком и не могли понять мотивы поведения вашей матери. Уйдя от вашего отца, она дала повод для скандала. Но я, как человек посторонний, нахожу для нее некоторые оправдания.
– Вы можете ничего мне не объяснять, – сказала Селеста.
– Да, но я хочу объяснить кое-что себе самому, – возразил граф. – Я знаю маркиза Герона много лет, фактически с детства, хотя он значительно старше меня. У него есть, как вам, вероятно, известно, жена, которая уже давно и неизлечимо больна: ее поразило безумие. Вот почему ваша мать и маркиз не могут вступить в брак даже после смерти вашего отца.
Не желая слушать, что еще скажет гость, Селеста отвернулась к пустому камину.
– Полагаю, у ваших родителей была большая разница в возрасте, – безжалостно продолжал граф. – Сколько было вашему отцу, когда он умер?
– Он… он умер в шестьдесят семь, – неохотно ответила Селеста.
– Спрашивать о возрасте леди не принято, – по губам графа скользнула циничная усмешка, – но, думаю, я не сильно ошибусь в расчетах, если предположу, что ваш отец был старше вашей матери по меньшей мере лет на двадцать пять.
– Тем не менее они поженились и жили счастливо и в согласии.
Сама того не желая, Селеста втянулась в спор, откликаясь на каждую фразу гостя.
– Даже если люди счастливы, это далеко не всегда означает, что они страстно влюблены друг в друга, а любовь, позвольте вас заверить, для некоторых экстаз и сокрушительная сила, сопротивляться которой невозможно.
– Вы пытаетесь оправдать мою мать, – снова не выдержала Селеста. – Не знаю, зачем вам это нужно, если только вы не намерены освободить от ответственности того, кто соблазнил ее и увел из дома.
– Я вижу, вам ее очень недостает, – мягко заметил граф. – Вы скучаете по ней.
– Уже не скучаю, – возразила девушка, – но хочу, чтобы вы поняли: я никогда не позволю вовлечь себя в нечто подобное. Я никогда не поступлю так, как поступила она, никогда не принесу горя другим и не допущу, чтобы посторонние глумились и потешались надо мной. – Произнеся сей страстный монолог, она посмотрела на гостя и, переведя дыхание, закончила уже спокойнее: – Вот почему я прошу вашу светлость верить, что если вы дозволите мне остаться в Садовом коттедже, то я останусь здесь до конца жизни.
– В данных обстоятельствах мне, похоже, ничего другого и не остается.
– Значит, нам с Наной можно остаться?
– Если вам так угодно.
Граф поднялся.
– Но, как вы уже знаете, я никогда ничего не даю просто так, не взяв ничего взамен. Поэтому, разрешая вам остаться в Садовом коттедже, я хочу попросить об ответной услуге.
Селеста мгновенно насторожилась и опасливо посмотрела на него.
Выдержав небольшую паузу и словно наслаждаясь ее испугом, он продолжал:
– Вы пообедаете сегодня со мной.
– Хотите, чтобы я… пообедала с вами? – недоверчиво переспросила Селеста.
– У Монастыря долгая и богатая история, которую я хотел бы узнать получше. Полагаю, никто, кроме вас, не сможет познакомить меня с легендами прошлого, рассказать о потайных ходах и убежищах[2], которых здесь, я уверен, великое множество.
– Откуда вы знаете, что они здесь есть? – спросила Селеста.
– Мне говорили, что все сведения о таких ходах и убежищах передаются из поколения в поколение, от одного хозяина имения другому, и знают о них только ближайшие его родственники.
– Роксли владеют Монастырем на протяжении последних пяти сотен лет, – с гордостью сказала Селеста.
– А теперь имение принадлежит мне, – не преминул напомнить граф.
– Для вас это просто забава, удобное место, где можно остановиться и отдохнуть, но которое вам, в сущности, безразлично. Это не ваш дом, и никогда он не станет для вас домом!
Еще не закончив, Селеста поняла, что допустила непростительную грубость.
Граф, однако, не обиделся, но и в долгу не остался:
– Ну вот. Сначала вы ненавидите свою мать, теперь ненавидите уже и меня. Я же полагаю, что девушка с таким милым личиком и такими нежными сладкими губками, как у вас, просто создана для любви.
Он заметил, как полыхнули гневом ее глаза и вспыхнули щеки, но прежде, чем она успела что-то сказать, развернулся и направился к двери. – Я пришлю за вами экипаж к семи часам, – бросил граф и, не дожидаясь ответа, вышел из гостиной с той же ленивой грацией и надменной небрежностью, с какой и вошел.
В прихожей его встретила Нана.
– Сегодня вечером я жду мисс Селесту к обеду. Мне нужно обсудить с ней важные вопросы, касающиеся ее будущего.
– Я пригляжу, милорд, чтобы она была готова.
Закрыв за гостем дверь, Нана поспешила в гостиную.
Юная хозяйка стояла у окна, держа руки за спиной, и смотрела в сад.
– Ненавижу его! – воскликнула она. – Ненавижу… Но мы обязаны графу и ничего не можем с этим поделать.
– Он позволит нам остаться?
– Говорит, что да, позволит, но какой же он невыносимо самоуверенный, надменный и властный! Ты бы слышала, как он со мной разговаривал! По какому праву?
– Что он вам сказал? – быстро спросила Нана.
– Пытался оправдать маму.
Старая служанка облегченно выдохнула, чего, к счастью, девушка не заметила.
– А почему вы заговорили с ним о ее светлости? Сами же знаете, что вас такие разговоры всегда расстраивают.
– Граф сказал… – пробормотала чуть слышно Селеста, – сказал, что она счастлива.
– А почему бы ей и не быть счастливой? – пожала плечами Нана. – Его светлость – настоящий джентльмен, пусть даже и согрешил, нарушив одну из заповедей.
– И ты тоже ее оправдываешь? Нана, ну как же ты можешь?
– У меня и в мыслях нет оправдывать ее светлость, – твердо ответила Нана. – Она поступила неразумно и совершила большой грех. Но это вовсе не значит, что вы должны терзаться да рвать себе душу. Толку от этого точно не будет. Что сделано, то сделано.
Селеста вздохнула.
– Граф также спрашивал, почему у меня нет друзей и почему мне не к кому обратиться за помощью. Я рассказала…
– Пусть уж лучше с самого начала знает всю правду, – благоразумно рассудила Нана, предпочитавшая практический взгляд на вещи. – Если граф пожелает приехать и жить в этом гадючнике, то скоро увидит, как здесь относятся к тому, что творится в Лондоне. С другой стороны, его-то все равно везде примут, потому что он – мужчина.
– Как приняли Джайлса после того, как мама сбежала. Это только мне везде отказали от дома. Только меня никто не желает видеть.
Селеста произнесла это без горечи, как то было в разговоре с графом, но с болью человека, на долю которого выпало немало тягот и страданий.
С тех пор прошло четыре года, но она не забыла, как отвернулись от нее подруги детства и какой неожиданностью, каким потрясением это стало для нее.
А вот на отце случившееся почти не отразилось; он всегда относился к общественному мнению с безразличием и даже неприязнью и в последние годы постоянно отказывался от всех приглашений.
Когда в пятьдесят он упал с лошади и повредил спину, здоровье его сильно пошатнулось и уже не поправилось: до самой смерти он испытывал сильные и почти постоянные боли.
Жизнь в поместье текла своим чередом, тихо и спокойно, но Селеста видела, что и матери, и Джайлсу нелегко было найти знакомых своего возраста.
Она помнила детские праздники, ехать на которые приходилось за несколько миль. В Монастыре их тоже устраивали: летом – с пикниками, зимой – с играми и танцами.
Высказанное графом замечание о разнице в возрасте между родителями едва ли не впервые навело ее на мысль о том, как тяжело приходилось матери и сколь скучной была ее жизнь в поместье.
Скрашивать унылое существование, сводившееся к постоянной заботе о больном супруге и детях, леди Роксли помогало ее единственное увлечение – прогулки верхом.
Зимой она иногда даже отправлялась на охоту, и за весь год редко выпадал день, когда хозяйка поместья не выезжала по утрам. По возвращении, часа через два, лицо ее сияло румянцем, и в глазах прыгали задорные искорки.
Поначалу ее сопровождал грум, но потом она купила лошадь слишком быструю и норовистую, чтобы кто-то мог за ней угнаться.
Однажды Селеста услышала, как отец советовал матери брать с собой Хикмана.
Разговор случился после того, как она, возвращаясь с очередной прогулки, упала у какого-то забора, но смогла поймать лошадь и забраться в седло.
– Хикман стареет, – рассмеялась в ответ леди Роксли, – и ты прекрасно понимаешь, что Мерлин легко уйдет от любой из тех кляч, что стоят у тебя в конюшне.
– Я не собираюсь покупать новых лошадей, – отрезал сэр Норман.
– Значит, я буду выезжать одна. – Она беззаботно улыбнулась и, наклонившись, поцеловала мужа в щеку. – Не беспокойся. Уверяю, я вполне в состоянии позаботиться о себе.
Поместье Монастырь граничило с владениями маркиза Герона.
Когда Селеста подросла, до нее дошли слухи, передаваемые не иначе как шепотом, что у маркиза есть супруга, женщина со странностями и необузданным нравом.
Позже она услышала от слуг, что маркиза Герон лишилась рассудка и ее поместили в некую частную лечебницу.
– Какое несчастье, – обронила как-то Нана в разговоре со старшей горничной. – Такой видный мужчина, настоящий красавец, и надо же – остался без наследника. Теперь и титул передать некому.
– Эти умалишенные, говорят, живут долго, – кивнула горничная. – А супруги страдают – развестись-то нельзя.
– Таков закон, – развела руками Нана, – и ничего с этим не поделаешь.
“Будь я повзрослее, – вспоминала впоследствии Селеста, – могла бы догадаться, что происходит”.
Но в четырнадцать лет она еще не отличалась наблюдательностью и оставалась во многих отношениях не по возрасту наивной.
Человек постарше наверняка бы заметил, что леди Роксли никогда еще не была такой красивой и что в чертах ее сквозила нежность, а лицо как будто светилось.
Дочь обедневшего сельского сквайра, она вышла замуж в семнадцать лет за первого же мужчину, попросившего ее руки.