Картленд Барбара. В объятиях любви

   Она произнесла это таким зловещим голосом, что Аспазия невольно ахнула, чем привлекла к себе внимание герцогини.
   Она повернулась, чтобы взглянуть на девушку, и сказала голосом, в котором все еще отзывался ее гнев:
   — Что же касается тебя, ты можешь отправляться назад и сказать…
   Она неожиданно замолчала и прищурилась, отчего ее зеленые глаза придали ей почти тигриное выражение.
   Аспазия подумала, что ее миссия окончилась жалкой неудачей. Джерри был прав. Безнадежно было приходить сюда, и с ее стороны глупо было ожидать милости от женщины, которая так безобразно ругается.
   Она решила про себя, что по крайней мере уйдет с достоинством: поблагодарит герцогиню за то, что та приняла ее, сделает реверанс и покинет комнату.
   — Сними свою шляпку!
   Это был приказ, который ошеломил и сбил с толку Аспазию.
   — Ты слышала, что я сказала, — спросила герцогиня, увидев, что девушка не двигается. — Сними свою шляпку, мы посмотрим на твои волосы, Все происходившее здесь было совершенно невероятно.
   Аспазия развязала голубые ленты своей простенькой шляпки.
   Поскольку она собиралась на встречу с герцогиней, она не надела костюм для верховой езды, отправляясь в Гримстоун-хауз, но облачилась в хорошенькое платьице с длинной юбкой, которое носила по воскресеньям и поверх которого надевала маленький облегающий жакетик.
   Одежду ей всегда шила Марфа, мастерица по шитью, и сейчас она пришла бы в ужас, если бы узнала, что Аспазия ездит верхом в одном из ее лучших платьев, предназначенных совершенно для других случаев.
   Аспазия, однако, хотела выглядеть лучшим образом на встрече с герцогиней, хотя теперь, увидев все собственными глазами, она поняла, что любое из ее платьев смотрелось бы неуместным в такой роскоши.
   Она сняла свою шляпку, и солнце, льющееся в окна, подхватило пламенное золото ее волос, сотворив из него многочисленные огоньки, заплясавшие на ее голове.
   Аспазия пыталась аккуратно пригладить их, но когда она подняла свои темно-синие глаза, то увидела, что обе женщины неотрывно глядят на нее каким-то странным взглядом.
   — Ты сказала, что живешь с дядей, — начала герцогиня. — Где же твои родители?
   — Мои папа и мама умерли.
   Герцогиня взглянула на женщину, стоявшую рядом с ней, и они как будто поняли друг друга без слов.
   Наступила тишина. Затем герцогиня медленно продолжала:
   — Ты пришла сюда просить за дядю. Ходатайствовать о том, чтобы ему позволили остаться в своем приходе.
   — Это так.., ваша светлость.
   В сердце Аспазии зародился проблеск надежды.
   Она не понимала, что произошло, но чувствовала, что атмосфера вокруг изменилась. Герцогиня больше не гневалась, и она подумала, что, может быть, в последнюю минуту дядя Теофил окажется спасен.
   — У меня есть предложение для тебя, — сказала герцогиня. — Если ты останешься здесь на ночь и будешь делать то, что тебе говорят, не возражая и не жалуясь, я позволю твоему дяде остаться на своем месте.
   Аспазия задохнулась от радости, и вся комната, казалось, внезапно наполнилась солнечным светом.
   — Вы действительно согласитесь.., ваша светлость? Конечно, я останусь! Я сделаю все.., что вы мне скажете, если дядя Теофил сможет остаться в Малом Медлоке.
   — Сможет, — согласилась герцогиня, — но ты должна поклясться мне всем святым для тебя. Ты будешь делать точно то, что тебе велят.
   — Я клянусь, — выпалила Аспазия.
   Герцогиня посмотрела на женщину, стоявшую рядом с нею.
   — У тебя немного времени, чтобы все объяснить ей.
   Она вновь говорила тихим голосом, хотя Аспазии казалось, что в этом нет необходимости, поскольку ей было хорошо слышно, о чем идет беседа.
   — Я справлюсь с этим, ваша светлость.
   — Она наденет платье с подснежниками, — сказала герцогиня. — Чем изощреннее платье, тем лучше.
   Женщина улыбнулась.
   — Предоставьте все мне, ваша светлость, Я вас еще не подводила.
   — Как не подводила меня и моя удача, — ухмыльнулась герцогиня. — Кто бы мог подумать, что на помощь мне придет священник из Малого Медлока?
   Она засмеялась, но смех этот не показался Аспазии приятным. Однако она была слишком счастлива, чтобы критиковать сейчас кого-либо.
   Она победила! Она победила! Ее беспокоил лишь Джерри.
   Что он подумает, когда она не возвратится домой вовремя.
   — Ну что ж, пойдем со мной, — позвала женщина.
   Аспазия, однако, не забыла о манерах.
   — Благодарю вас, ваша светлость, — сказала она. — Я невыразимо благодарна вам, и знаю, что будут благодарны мой дядя и все люди в деревне.
   — Хорошо, прояви свою благодарность, поступая так, как тебе скажут, — ответила герцогиня.
   Когда она взглянула на Аспазию, выражение ее лица как будто переменилось, и Аспазия поняла, хотя и сама не могла бы объяснить себе причину, что герцогиня почему-то ненавидит ее.
   В первый момент она удивилась этой мысли, но затем, как будто ей объяснили, она осознала, что причина — старость герцогини и ее молодость.
   Вновь почувствовав испуг, она сделала книксен и поспешила за женщиной, которая уже почти дошла до двери.
   Когда они вышли из салона в коридор, женщина сказала:
   — У нас много дел, так что предлагаю, если ты голодна, сначала поешь, а затем приступим к работе.
   Аспазия взглянула на нее, как будто ожидая объяснения, и она сказала:
   — Я расскажу все по ходу дела. Надеюсь, ты хорошо воспитана и знаешь, как обращаться с ножом и вилкой и как вести себя за столом, чтобы мне не пришлось учить тебя этому, Аспазия, полная изумления, взглянула на нее, воскликнув:
   — Надеюсь, что знаю!
   Женщина рассмеялась.
   — Ты бы поразилась, насколько невежественны большинстве девушек, никогда ранее не бывавших в таком месте.
   — Я тоже впервые вижу такой дом, — сказала Аспазия. — Он прекрасен и величественен. Когда у меня будет время, я хотела бы взглянуть на картины.
   — Картины? У тебя не будет времени для них.
   Они дошли до холла и направились к лестницам.
   По пути Аспазия сказала:
   — Мою лошадь отвели в конюшню. Надо бы предупредить конюха, что она мне не понадобится до завтрашнего утра.
   — Да, конечно, — согласилась женщина.
   В этот момент у Аспазии возникла идея.
   — Я подумала, — начала она неуверенно, — нельзя ли было бы отправить грума в дом священника и передать, что я останусь здесь на ночь. Мой дядя будет беспокоиться, если я не вернусь сегодня.
   Аспазия знала, что беспокоиться будет не дядя, а Джерри, но о нем она не могла упоминать.
   — Да, я думаю, это можно устроить, — сказала женщина.
   Она повернулась к дворецкому:
   — Мистер Ньюлэндз, распорядитесь, чтобы лошадь мисс Стэнтон отправили в дом священника и сказали там, что она не вернется до завтрашнего утра. Завтра мы пошлем ее домой в нашем экипаже.
   — Да, конечно, миссис Филдинг, — ответил дворецкий. — Я позабочусь об этом.
   — Благодарю вас, — сказала Аспазия. — Большое спасибо.
   Миссис Филдинг пошла вверх по лестнице, и Аспазия последовала за нею.
   Поднимаясь наверх, она думала, что должна была дать знать Джерри, что не вернется сегодня, а иначе, с его обычной импульсивностью, он мог приехать в поисках ее, а это было бы катастрофой.
   «К тому времени, когда грум доедет до их дома, — думала она, — Марфа уже вернется с похорон».
   И все-таки она ощущала беспокойство, когда шла по лестнице и затем по коридору, казавшемуся бесконечным. Но какие бы трудности ни ожидали ее здесь, единственное, что имело значение, — это спасение дяди Теофила и Джерри.
   Ее молитвы были услышаны, и брат мог теперь возвратиться в Оксфорд.
   «Спасибо тебе, мама, спасибо тебе!» — повторяла она про себя.

* * *

   Маркиз подъезжал к Гримстоун-хауз и, как и Аспазия, подумал, что этот дом намного более внушителен, чем он ожидал.
   Он послал своего камердинера вперед в открытом экипаже, в котором расположился его багаж, а сам отправился верхом, не только потому, что предпочитал верховую езду, но также и для того, чтобы испытать его новое приобретение для своей конюшни.
   Это был превосходный жеребец, достаточно норовистый, чтобы его хозяин не потерял интереса, управляя им, и необычайно быстрый, по мнению маркиза.
   Он купил его недавно на аукционе. В тот момент, когда его вывели на круг, он понял, что должен купить его, какова бы ни была цена.
   Жеребец пронес его от Ньюмаркета до Гримстоун-хауз за рекордное время, в этом маркиз не сомневался, и поэтому он пребывал в очень хорошем настроении, когда остановил жеребца перед парадной дверью.
   Поскольку его ожидали, к нему сразу же подбежал грум, работавший на площадке вместе с другими грумами, из чего маркиз заключил, что будет не единственным гостем.
   Он вступил в холл, вручил свою высокую шляпу, перчатки и хлыст лакею, и дворецкий провел его в просторную комнату, которая, очевидно, была одним из парадных салонов, внушительная как и сам дом.
   Был еще ранний вечер, но свечи в огромных хрустальных люстрах были уже зажжены, и, блистая своими драгою ценностями, герцогиня приблизилась к нему.
   Увидев ее, он подумал, как и Аспазия, что никогда прежде не видел такой необычайной женщины.
   Чарли определенно не преувеличивал, рассказывая, что она прекрасна, но маркиз отметил, что в сорок пять лет никакие ухищрения, как бы искусно они ни использовались, не могли скрыть приближающейся старости.
   Ее фигура, однако, была стройной и гибкой. Ему показалось, что в ней есть нечто змееподобное, а когда он дотронулся до ее руки, протянутой к нему с наигранной пылкостью, она оказалась холодной.
   — Милорд, я в восторге от того, что вы приняли мое приглашение!
   — С вашей стороны было чрезвычайно любезно, ваша светлость, пригласить меня, — в свою очередь сказал маркиз.
   Ее глаза с зелеными веками вспыхивали мерцающим светом из-под зачерненных ресниц.
   — Серьезные дела становятся слишком скучны, если нам не удается разбавить их развлечениями, — проговорила она тихим соблазнительным голосом, — я надеюсь, что это удастся нам сегодня вечером.
   — Я тоже надеюсь на это, — подхватил маркиз.
   Сбоку от него вынырнул слуга с бокалом шампанского, и, пригубив его, маркиз подумал, что Чарли был не прав, утверждая, будто женщины не способны выбирать вина. Шампанское оказалось превосходным.
   «По крайне мере, — сказал он себе, — начинается этот вечер неплохо».
   — Я собираю гостей сегодня, — продолжала герцогиня, — но некоторые из них еще не прибыли. Однако я хотела бы, чтобы вы познакомились с теми, кто уже здесь.
   Герцогиня представила его двум джентльменам с громкими иностранными титулами, а также одному пэру с довольно рассеянным отсутствующим взглядом. Маркиз смутно припомнил, что слышал когда-то о том, как он безрассудно играет в Лондоне, проигрывая в карты астрономические суммы.
   Герцогиня, однако, не оставила его скучать с незнакомыми людьми.
   Она увела маркиза через комнату к софе, где их никто не мог услышать, и начала льстить ему, довольно тонко и умно.
   Герцогиня явно знала о нем больше, чем он о ней, ц разговор показался маркизу занятным. Развлекая его, герцогиня даже заставила его рассмеяться.
   Наконец, вдоволь обменявшись любезностями, никак не касаясь причины, по которой маркиз оказался в Гримстоун-хауз, она сказала:
   — Поскольку впереди у вас целый вечер, я думаю, вы не отказались бы посмотреть вашу комнату. Я не хочу, чтобы вы переодевались в спешке.
   Маркиз согласился. Он не собирался брать на себя инициативу в обсуждении их недоразумений до тех пор, пока не разузнает положение дел и не поймет, чего ему следует ожидать от герцогини.
   Он убедился, что герцогиня определенно необычная женщина, и понял, что ее внешность безусловно заставляет злословить всех ее соседей.
   Там, где в центре внимания оказывается женщина, следует ожидать сплетен и всевозможных обвинений, порождаемых уже одной завистью.
   В то же время маркиз не забыл о том, на что жаловался Джексон, и решил быть осторожным за ужином и не позволить вину — если оно окажется столь же хорошим, как и шампанское, которое он пил теперь, — помешать ему в принятии верного решения.
   Его провели наверх в комнату, он был уверен — одну из лучших в доме. Судя по всему, герцогиня намеревалась произвести на него благоприятное впечатление.
   Он размышлял, обеспокоена ли она его письмом, в котором он просил объяснения недоразумений, происшедших на границе их имений. Если она озабочена им, то это — к лучшему.
   Как он говорил Чарли, владельцы соседствующих поместий не должны ссориться друг с другом, и чем скорее они разрешат недоразумения, тем лучше.
   Камердинер маркиза, Дженкинс, который служил ему много лет и был еще его денщиком в армии, уже распаковал вещи и ожидал его.
   Маркиз, снимая свой костюм для верховой езды, спросил его:
   — Ну, Дженкинс, что ты думаешь об этом месте?
   — Не нравится мне оно, милорд.
   — Не нравится? Почему?
   — Что-то здесь происходит, милорд, и не очень хорошее.
   Маркиз с изумлением взглянул на него.
   — Почему ты так думаешь, Дженкинс?
   Спрашивая, маркиз действительно хотел знать мнение своего камердинера.
   Дженкинс обладал безошибочным здравым смыслом, который очень помогал ему не только на войне, но и в мирной обстановке.
   Он не был собирателем сплетен, но то, что ему удавалось выведать самостоятельно, было обычно точным, и маркиз знал, что всегда может положиться на сведения, которые сообщал ему Дженкинс.
   — Пока я не могу сказать ничего определенного, милорд, — ответил Дженкинс, — но можете быть уверены: я разузнаю все" прежде чем мы уедем отсюда.
   — Я надеюсь на тебя, как всегда, Дженкинс.
   Дженкинс еще в Ньюмаркете узнал многое из того, что сообщил маркизу Джексон, и он был уверен, что камердинер, приехав сюда, проверит, насколько правдивы все эти рассказы.
   Маркиз увидел, что его уже ждет ванна в туалетной комнате, специально подготовленная к его приезду.
   Вступая в теплую воду самой благоприятной температуры, он сказал:
   — По крайней мере нам предоставлены все удобства. Кто еще будет ночевать в доме?
   — Они не скажут мне этого, милорд, но, если вы спросите меня, я скажу, что вас ждет сюрприз.
   — Сюрприз? — удивился маркиз.
   Дженкинс кивнул.
   — Слуги ничего не говорят мне — как я понял, боятся, что я передам вашей светлости. Здесь есть женщины. Я видел их, когда проходил по коридору, и сегодня готовится какое-то представление.
   Дженкинс не знал пока больше ничего, но маркиз, одеваясь, подумал, что инстинкт верно подсказал ему принять приглашение герцогини вопреки совету Чарли.
   По крайней мере вечер обещал быть необычным, в то время как ужин в Ньюмаркете, хотя и был бы приятным, но ничем не отличался бы от всех раутов, которые он дает в своем доме.
   Он повязал галстук самым модным стилем на зависть всем денди.
   Он носил не бриджи до колен, но прямые брюки донизу, введенные принцем-регентом, которые маркиз находил более удобными в сельских условиях, нежели шелковые чулки, необходимые к бриджами.
   Он был высоким и видным, сам не придавая этому большого значения, и лакеи в холле, выстроившиеся в длинную линию, глядели с восхищением на него, когда он спускался по лестнице.
   Он очень удивился бы, если б услышал, как один из них шепнул другому:
   — Вот настоящий джентльмен. Ему не место в этой сточной канаве!
   — Я согласен с тобой, — тихонько ответил другой.
   Теперь в салоне было больше народу, чем когда маркиз появился там, прибыв в дом, и если герцогиня и прежде выглядела фантастично, то теперь она, очевидно, вознамерилась ослепить всех своим великолепием.
   Ее платье было сплошь расшито зелеными блестками, цвета теней на ее веках. Оно не только было скандально глубоко вырезано спереди, но и плотно облегало ее, как чешуя, и в любой гостиной его сочли бы чрезмерно вызывающим, если не неприличным.
   Когда она входила, шлейф с шелестом скользил за нею, и маркиз думал про себя, как он будет рассказывать Чарли о ее разительном сходстве со змеей. Действительно, лучшего сравнения для нее и не придумать.
   На ее рыжих волосах красовалась диадема с изумрудами, с ушей свисали огромные изумрудные серьги, и, видя, как она сверкает при каждом движении, маркиз мог понять, почему мужчинам невозможно было оторвать взгляд от нее, чтобы взглянуть на других женщин в комнате.
   Кроме того, глядя на остальных женщин, маркиз заметил, что они разительно отличаются от своей хозяйки, несомненно, уступая ей в красоте.
   — Я не буду представлять вас множеству гостей, которых, я уверена, вы уже знаете, — протянула герцогиня тем тихим соблазнительным голосом, который, по его мнению, очень подходил к ее облику. — Вместо этого я хочу представить вам молодую женщину, которая составит вам компанию в этот вечер, позаботится о развлечении вас и будет счастлива исполнить ВСЕ, что вы потребуете от нее.
   То, как герцогиня подчеркнула слово «все», подсказало маркизу, что именно она имела в виду, вызвав у него ироническую улыбку.
   «Так вот, что здесь происходит», — сказал он себе и подумал, что этого следовало ожидать.
   — Это Аспазия Стэнтон, — продолжала герцогиня. — Я надеюсь, вы проведете счастливый вечер вместе.
   Говоря это, она подтолкнула Аспазию вперед, но маркиз не увидел, что при этом герцогиня многозначительно сжала пальцы Аспазии, напоминая ей резко и определенно наставления миссис Филдинг.
   Аспазия очень испугалась, очень испугалась, но знала, что должна скрывать это, и принудила себя присесть в реверансе, почти с отчаянием глядя на маркиза, пытаясь понять, что он за человек.
   Она сама не знала, чего ждала увидеть в нем.
   Ей просто внушали вновь и вновь, что она обязана угождать джентльмену, с которым проведет вечер. Она должна занимать и развлекать его. Она должна делать все, что он потребует от нее, и в обмен на это ее дядя сможет остаться в Малом Медлоке.
   — Ты не должна говорить о себе, — резко сказала миссис Филдинг. — Польсти джентльмену, с которым ты будешь сидеть. Скажи ему, какой он красивый и умный, и добейся его, стань для него желанной.
   Аспазия гадала, что она имеет в виду, но не имела возможности задавать вопросы.
   Метод наставления, которым пользовалась миссис Филдинг, пока Аспазию наряжали к вечеру, заключался в многократном повторении, что она должна делать все, чего от нее ожидают.
   Когда, по указанию миссис Филдинг, одна из служанок достала из гардероба платье, Аспазия подумала, что еще ни разу не видела такого красивого наряда.
   Сшитое из белого тюля и украшенное по подолу и пледам вышитыми букетиками подснежников, оно казалось Аспазии платьем, в котором Персефона могла явиться из тьмы ада, чтобы провозгласить выход Весны.
   Однако когда она рассматривала его, ей показалось, что оно неприлично глубоко декольтировано, и она попросила миссис Филдинг немного подшить его спереди, на что женщина лишь рассмеялась.
   — Почему ты такая скромная? — спросила она. — У тебя красивая фигура и тебе предстоит услышать это от многих мужчин до того, как ты постареешь.
   Аспазия постаралась скрыть свое возмущение. Она никогда не ждала таких слов, более того, считала, что никакая уважающая себя служанка не скажет ничего подобного.
   Но миссис Филдинг, хотя и выглядела как служанка, очевидно, занимала положение распорядительницы.
   Она то и дело звонила колокольчиком, вызывая служанок, которые спешили выполнить ее приказания, но чем больше она говорила, тем больше Аспазия убеждалась в ее вульгарности. Ее матушка не потерпела бы таких грубостей.
   Затем Аспазию погрузили в ванну, которая ей понравилась, потому что была ароматизирована фиалками, и такими же духами натерли ее кожу и обрызгали ее волосы.
   — Вы сами делаете такую воду? — спросила она. — Я знаю, что здесь в лесах много фиалок.
   — Нам некогда заниматься этим, — ответила миссис Филдинг. — Мы покупаем туалетную воду на Джермин-стрит в Лондоне и платим за нее хорошие деньги.
   — Вы очень добры, что даете мне пользоваться ею, — сказала Аспазия.
   После купания ей показалось, что запах духов, исходивший от нее, был слишком сильным, и она надеялась, что он постепенно выветрится.
   Когда она обсохла, одна из служанок принесла ей пару шелковых чулок. Аспазия воскликнула от восхищения.
   Она никогда еще не носила шелковых чулок, и они тесно облегали ее ноги, крепясь выше колен белыми атласными подвязками, украшенными маленькими подснежниками.
   — Как очаровательно! — воскликнула Аспазия.
   Затем миссис Филдинг забрала у нее банное полотенце, и она почувствовала смущение, стоя обнаженной и оглядываясь вокруг в поисках нижней рубашки.
   Но вместо этого, к ее удивлению, служанка принесла белое платье с подснежниками и подняла его над ее головой.
   — Но.., я еще ничего не надела под него, — запротестовала она.
   — Тебе и не нужно ничего, — сказала миссис Филдинг. — В гостиной очень жарко, и платье лучше сидит, когда ты не обременена сорочкой и нижней юбкой.
   Аспазия знала, что ее матушка не позволила бы этого, но миссис Филдинг снова начала наставлять ее относительно поведения в гостиной, и прежде чем она успела сказать что-либо, платье уже застегнули на спине, и лишь посмотревшись в зеркало, она увидела, насколько глубоко оно вырезано спереди.
   Она пыталась подтянуть его повыше, но оно слишком плотно сидело на ее талии.
   — Пожалуйста, оставь его в покое! — одернула ее миссис Филдинг. — Оно прекрасно идет тебе.
   — Но это.., неприлично!
   — Чепуха!
   Миссис Филдинг не слушала ее, что бы она ни говорила, и Аспазия успокаивала себя тем, что, может быть, поскольку она не очень важная персона, никто не обратит внимания на нее, за исключением, конечно, того неведомого мужчины, с которым она должна будет провести вечер.
   Она пыталась представить, что же делать, если он окажется уродом и дебоширом.
   Она не говорила Джерри о том, что рассказывала Марфе женщина из деревни на кухне не так давно, и хотя она не хотела подслушивать, ей было слышно, как эта женщина сказала:
   — Это отвратительно, иначе не скажешь! Священник должен прекратить это, обязательно должен.
   — Это не его дело, — отрезала Марфа.
   — Это дело каждого, если джентльмены напиваются и ведут себя как животные, и когда к ним из Лондона привозят женщин сомнительной репутации.
   — Это нас не касается, — сказала Марфа непреклонно.
   — Это возмутительно и дело рук дьявола! И я всегда говорила, что те, кто не протестует против греха, зная о нем, сами являются грешниками!
   — Если вы готовы протестовать, то мы — нет! — настаивала Марфа. — И чем меньше мы будем говорить об этом, миссис Бриге, тем лучше!
   Аспазия тогда забыла об этом разговоре, но теперь она вспомнила слова миссис Бриге, и, хотя она очень редко видела сильно пьяных, она боялась их и не представляла, как себя с ними вести.
   И теперь, присев в реверансе и глядя снизу на маркиза, она подумала, что он — самый красивый мужчина из тех, кого она когда-либо видела, даже красивее, чем Джерри. И она знала, что он — не пьяница, каков бы ни был в остальном.
   Но она с отчаянием решила, что не способна заинтересовать такого неотразимого мужчину и развлечь его, как ожидает от нее миссис Филдинг.
   Она увидела иронический изгиб его губ и подумала, что он уже развлечен всем происходящим, а может быть, и ее видом, и при этом его отношение ко всему было не особенно лестным.
   Аспазии предложили бокал шампанского, она хотела было отказаться, но все же подумала, что, может быть, вино придаст ей смелости, и взяла бокал дрожащей рукой.
   Герцогиня удалилась от них, и маркиз сказал голосом, показавшимся ей глубоким и выразительным:
   — Что ж, мисс Стэнтон, поскольку это — мой первый визит сюда, вы должны рассказать мне, чего нам следует ожидать здесь.
   — Я не.., знаю сама, — ответила Аспазия. — Я приехала… сюда только этим вечером.
   — Значит, вы приехали сюда из Лондона, — заметил маркиз, и она решила не разубеждать его в этом.
   Миссис Филдинг очень серьезно настаивала на том, чтобы она не говорила ничего о себе.
   Она попробовала шампанское.
   Она никогда прежде не пила вина и, по отзывам о нем, как о чем-то восхитительном, всегда представляла шампанское искрящимся напитком (каким оно и правда оказалось), сладким и ароматным, как сок.
   Она не хотела ставить бокал и стояла, держа его и не отводя глаз от маркиза.
   — Вы должны рассказать мне о себе, — сказал он. — Чем вы занимаетесь в Лондоне?
   — Я больше.., хотела бы поговорить.., о вас, — сказала Аспазия. — Вы не скажете мне ваше.., имя?
   — Конечно, — ответил маркиз, — нас очень не правильно познакомили. Я — маркиз Тэмский.
   Глаза Аспазии зажглись интересом.
   — Значит, у вас — великолепные лошади.
   — Вы знаете о них?
   — Конечно.
   Она не добавила, что все, кто живет поблизости от Ныомаркета, даже в Малом Медлоке, знают о лошадях, которых там объезжают.
   Джерри, когда бывал дома, собирал отчеты о скачках и читал о методах работы тренеров, готовящих лошадей, которых они знали по именам, следя за ними с энтузиазмом.
   Близнецы очень дружили, и Аспазия всегда разделяла увлеченность брата лошадьми, как и другие его интересы.
   Хотя Марфа и не одобряла этого, они ходили на скачки, и в последние два года она видела, как лошади маркиза приносили лучшие призы.
   — Вы действительно интересуетесь скачками? — спросил маркиз. — Или находите увлекательным этот «спорт королей» только потому, что ваши поклонники делают ставки за вас?