Карышев Валерий. Дело «о загадочном убийстве»

   На следующий день события стали развиваться с еще большей скоростью. Подъехав к десяти утра в следственный изолятор и заполнив листок вызова, я протянул его работнице картотеки. Женщина взяла листок, сверила его со своими записями и неожиданно сказала:
   – А ее уже вызвали.
   – Как вызвали? В каком она кабинете?
   – В девятнадцатом. А вызвал ее следователь. Идите.
   Я поднялся на этаж, где находились следственные кабинеты. Но в девятнадцатом никого не было. Я заволновался. «Странно, – подумал я, – почему ее вызвал следователь? Почему не пригласил меня? Ведь по всем нормам процессуального права он обязан допрашивать ее только в присутствии адвоката. Может, это какая-то ошибка?»
   Я спустился вниз и снова постучался в картотеку.
   – Извините, – сказал я, – но в девятнадцатом кабинете никого нет, а вы сказали, что следователь вызвал мою подзащитную. Я не могу их найти.
   – Сейчас, одну минутку, – сказала сотрудница картотеки, взяла телефон и позвонила куда-то:
   – Здесь адвокат пришел к Светличной… Понимаю… Сейчас. – И она обратилась ко мне: – Сейчас ее приведут. Подождите возле девятнадцатого кабинета.
   Я вернулся к кабинету. Прошло уже больше часа с того времени, как я приехал в следственный изолятор. Наконец я услышал шаги. По коридору шли трое – Марина, следователь и еще один мужчина, одетый в форму офицера внутренних войск. Нетрудно было догадаться, что это был сотрудник следственного изолятора. Войдя в кабинет, следователь сухо поздоровался со мной.
   – Хорошо, что вы пришли, – сказал он. – Как раз кстати. Сейчас мы будем проводить допрос в связи с открывшимися новыми обстоятельствами. Присаживайтесь, Марина Михайловна!
   – Я могу перед допросом переговорить со своим адвокатом? – сказала Марина, обратившись к следователю.
   – Нет, Марина Михайловна, я лишаю вас этой возможности.
   – Почему? Ведь по закону…
   – Никакого закона, – оборвал ее следователь. – Здесь ситуация такая, что неизвестно, будет ли ваш адвокат дальше с вами работать.
   Теперь я вообще ничего не понимал. Неужели что-то случилось?
   – Итак, Марина Михайловна, как вы можете объяснить, – следователь достал серо-зеленый бланк протокола допроса, – изъятие у вас в присутствии понятых записки следующего содержания? – Он достал из ящика стола тонкую папку скоросшивателя, открыл ее. Я увидел листок тонкой бумаги, на котором женским почерком было что-то написано. – Это ваша записка? Вы подтверждаете это?
   – Да, – кивнула Марина.
   Я смотрел на нее удивленными глазами. Все ясно, эту записку перехватили. Значит, за Мариной наблюдали. Может, была подсадная утка, которая информировала администрацию, может, скрытая камера. Короче, засекли Марину. «Быстро они следователя вызвали! – подумал я. – Так вот почему тут находится этот тюремщик…»
   – Вы можете объяснить следствию, кому предназначалась эта записка? – продолжал следователь. – И через кого вы собирались ее передавать?
   Я напрягся. Неужели она сейчас скажет, что через адвоката?
   – Записка предназначалась одному моему знакомому, которого назвать я не могу, – сказала Марина. – А передавать я ее собиралась… – Марина сделала паузу.
   Господи! Сейчас она скажет, что через адвоката, и меня тут же выведут из дела! Вот он, расчет следователя – так сказать, мелкая месть за то, что я пытался освободить Марину через суд!
   Но Марина это понимала.
   – Записку я хотела передать, – продолжила она, – через одну женщину из нашей камеры, которая сегодня должна освобождаться.
   Я облегченно вздохнул. Следователь вопросительно посмотрел на тюремщика. Тот закивал головой. Значит, действительно, сокамерница Марины должна была сегодня освобождаться. Конечно, это была ложь, записку намеревались передать через меня. Не будет Марина так рисковать и доверять какому-то человеку! Просто она ею прикрылась.
   – Хорошо, – сказал следователь. – Тогда следующий, неожиданный для вас вопрос. Эта записка предназначалась Сергею Ломакину, который, по версии следствия, может быть жив? – И следователь внимательно посмотрел на Марину. Я тоже поднял на нее глаза, следил за ее реакцией.
   Лицо Марины изменилось. Теперь оно выражало безграничное удивление.
   – Как – жив? Он же погиб, вы мне сами сказали! Вы меня даже ознакомили с актом медицинской экспертизы!
   Да, Марина – прекрасная актриса! Теперь я это четко видел. Конечно, в той записке, которую прислал ей Ян, тоже был намек на то, что Ломакин жив. Но Марина и бровью не повела, разыграв удивление.
   Допрос продолжался не более пятнадцати минут, но ни к каким результатам не привел. Однако потом Марина была препровождена в карцер. Что же касается меня, то я остался в деле.
   После допроса следователь неожиданно обратился ко мне и сказал:
   – Я думаю, что записку она хотела передать через вас, но доказать этого мы не можем. Жаль, что ничего не получилось! Но ничего, скоро следствие будет закончено, и дело передадим в суд. А прокурор районного суда обычно меньше девяти лет не дает, – следователь криво усмехнулся, как бы показывая, что он все равно победит.
   – Ничего, – улыбнулся я, – поборемся!
   Возможности переговорить один на один с Мариной после допроса мне не дали. Ее тут же увели. Но я настаивать не стал, быстро спустился вниз и, достав листок с номером пейджера, который мне дала вчера Марина, послал сообщение: «Записки не будет, возникли проблемы. Марина». При этом я звонил из телефона-автомата.
   В тот же вечер я встретился с Яном, который предварительно позвонил мне по мобильному телефону и назначил встречу в одном из кафе в центре Москвы.
   Придя в кафе, я увидел, что Ян за столиком один. Недалеко от него сидели два парня, вероятно личная охрана. Со мной Ян поздоровался тепло, предложил сесть рядом.
   – Ну что, перекусим, может, чего-нибудь выпьем? – сказал он.
   – Нет, я не пью.
   – Может быть, пирожное хотите? Берите.
   Я очень хотел есть. Взял тарелку, подошел к тележке, на которой были расставлены закуски, все это напоминало шведский стол. В основном там было сладкое – всевозможные торты, пирожные и прочее. Выбрав несколько маленьких пирожных, я вернулся к столику.
   – Какие новости? – спросил Ян.
   Я рассказал ему обо всем – утаивать что-либо не имело смысла. Ян понимающе кивал головой.
   – Да, кстати, – сказал он, – я хочу извиниться за моего напарника, Гошу. У него с мозгами не все в порядке. Он здорово руками работает, а с головой у него проблемы. Поэтому он никак не может быть нормальным спокойным человеком, все время ведет разговоры с позиции наезда. И еще, здесь ее записка…
   Я увидел листок с ксерокопией записки.
   – Марина Михайловна – умный человек, она не называет человека, к кому обращается, по имени. Но из текста видно, что это близкий ей человек. Короче, ясно, что кто-то из двоих жив – либо охранник, Сергей Ломакин, либо – конечно, это невероятно, – и Ян сделал паузу, – сам банкир. Хотя, я думаю, что Андрюха лежит в земле. Но все может быть… Эта записка, – Ян помахал листком в воздухе, – предназначалась одному из них. Но кому – мы не знаем. Слышь, адвокат, – неожиданно обратился Ян ко мне на «ты», – помоги нам разгадать эту загадку! Мы тебе хорошие бабки заплатим. Хочешь, аванс сейчас дадим? – И Ян достал пачку долларов. Там было не меньше десяти тысяч. Он прикрыл ее салфеткой и подвинул ко мне. Я тут же отодвинул пачку обратно.
   – Мне они не нужны, – сказал я.
   – Но ты же за деньги работаешь!
   – Конечно, за деньги. Но это дело выходит за рамки моей компетенции. Ян, я, конечно, понимаю, что вам трудно отказать, что силы неравны, у вас есть возможности на меня надавить, вплоть до физического воздействия. Но поймите меня правильно, я все же защищаю интересы своей клиентки, и из этого следует, что я не могу предпринять какие-то действия, которые будут ей во вред. Вы понимаете меня?
   – Хорошо, я понимаю. Как это благородно с вашей стороны, господин адвокат! – с улыбкой сказал Ян. – Просто тут хорошие деньги, а делать особо ничего не надо. Вы же понимаете, что мы будем искать третьего человека – либо банкира, либо охранника, и мы найдем его, обязательно! Если уж не найдем, тогда заглянем в колонию, куда поместят нашу уважаемую Марину Михайловну, навестим ее и попробуем поговорить с ней по душам. Может, она нам укажет направление поиска… Просто с вашей помощью можно было бы пройти этот путь безболезненно.
   Я промолчал.
   – А сами-то вы что думаете? – неожиданно спросил Ян.
   – В отношении чего?
   – Суд же скоро, дело следак заканчивает…
   Теперь у меня не оставалось сомнений, что записку Ян получил либо через тюремщика, либо через следователя. Естественно, за деньги. Значит, кто-то играет с ним в одну игру.
   – Кстати, – вспомнил я, – следователь намекнул мне, что ей большой срок дадут…
   – Надеюсь, мы этого не допустим. Она нам здесь нужна. Зачем же делать так, чтобы она затерялась где-нибудь в Пермской зоне? Мы этот вопрос решим. Надеюсь, вы тоже подготовили аргументы защиты? У вас твердая позиция по этому делу?
   Я кивнул головой, хотя никакой позиции у меня не было.
   – Будем готовиться, – сказал я.
   – Вот мой мобильный телефон, – Ян протянул визитную карточку, – если окажется что-то срочное, или вы что-то узнаете, или просто передумаете, пожалуйста, звоните.
   На визитной карточке было написано: Котов Ян Станиславович – и номер мобильного телефона. «Коротко и со вкусом», – подумал я.
   Прошло несколько дней. За это время ничего особенного не произошло, за исключением, пожалуй, того, что следствие было закончено. Мне, как адвокату, дали возможность ознакомиться с делом перед судом. Основная позиция обвинения по делу заключалась в том, что моя подзащитная, вступив в сговор с Сергеем Ломакиным, погибшим при взрыве, организовала убийство собственного мужа с целью завладеть его деньгами и стать прямой наследницей. Таков был мотив ее преступления. Всякие попытки следствия определить, жив ли охранник Сергей Ломакин, не увенчались успехом. Я сам постепенно стал забывать об этом. В конце концов, пусть это останется тайной, в которую со временем я, возможно, и буду посвящен.
   Были еще малоприятные для меня обстоятельства. Мои планы развалить это дело на основании того, что записи, которые были предоставлены следователю Николаем Громовым, сделаны незаконно, рухнули, так как это было дополнительным доказательством, а основным являлись показания двух свидетелей: того же Громова и некоей Насти Лобовой.
   Кто такая Настя Лобова? Все данные о ней были в запечатанном конверте. Я знал, что иногда следствие специально запечатывает данные о свидетеле в конверт, чтобы со стороны подозреваемых или обвиняемых не было никакого давления на этого свидетеля. На конверте была надпись: «Вскрыть на судебном заседании». Ну что же, будем думать, кто такая Настя Лобова…
   Конечно, прямые показания свидетелей значительно ухудшали наше дело. Я по два раза прочел показания Громова и таинственной Насти Лобовой. Показания обоих были достаточно объемными – пять-шесть страниц Громова и две – Лобовой. Но суть их можно было выразить несколькими словами: между покойным банкиром и его супругой были сложные личные отношения, часто выливающиеся в скандалы. Супруга была неверна мужу, и это стало возможным мотивом ее участия в убийстве. Громов даже припомнил случай, что слышал однажды в приемной банкира, как моя подзащитная угрожала мужу.
   Конечно, я не очень верил его словам. Скорее всего они были чем-то продиктованы. Но, с другой стороны, меня удивляла его позиция. Если Громов заодно с Яном и его мафией, то почему же они позволили ему дать такие показания? Это было очень странно и совершенно для меня непонятно.
   Наконец наступил день суда. Я приехал к двенадцати часам дня. Народу в зале было много. В основном пришли сотрудники банка, в котором работал покойный Солодовников. Среди сотрудников выделялись две группы. Одни были чисто банковские служащие, другие, вероятно, служба охраны во главе с Николаем Громовым. В зале также находилось много девушек. Вероятно, это были сослуживицы банкира, а может, и знакомые Марины.
   Я внимательно всматривался в лица присутствующих, отыскивая среди них Яна. Но его не было. Хотя, впрочем, зачем ему тут светиться? Наверняка Служба безопасности сумела пронести в зал суда микрофоны и передатчики, а может, и видеокамеры, которые станут транслировать ход судебного заседания, и сейчас Ян сидит где-нибудь в «шестисотом» «Мерседесе» недалеко от здания суда и спокойно слушает и наблюдает. Скорее всего так и есть…
   Вскоре в зал ввели Марину. Она была одета в юбку и темно-серую кофточку. Я обратил внимание, что на ее лице появились темные очки в темной оправе. Я знал, что таким приемом часто пользовались подсудимые, чтобы придать себе более респектабельный вид.
   Началось все как обычно. Суд объявил свой состав, ознакомил с составом сторон. Обвинение, как и предполагалось, осуществлял старший прокурор районной прокуратуры, одетый в серый мундир. Следователя, естественно, в зале заседаний не было – не любят они ходить на судебные заседания.
   Судья зачитал обвинение. Оно было на двух страницах. Затем судья перешел к исследованию доказательств.
   Сначала решили допросить свидетелей. Первым являлся, естественно, Николай Громов. Подойдя к стойке, где дают клятву, он быстро произнес стандартные слова, что собирается говорить правду и одну только правду. Затем начал свой рассказ. Суть его заключалась в том, что в один из дней в приемной он услышал прямые угрозы со стороны Марины в адрес ее мужа, что я, мол, тебя убью. В этот день они поссорились, и, выскочив из кабинета мужа, Марина в открытые двери стала угрожать ему. А в приемной случайно оказался Николай Громов.
   После того как он закончил давать показания, судья задала ему несколько вопросов. Затем подключился прокурор. Суть его вопросов сводилась к тому, могла ли подсудимая, жена банкира, заказать убийство собственного мужа. Громов ответил утвердительно. Тогда слово было предоставлено мне.
   Естественно, я сразу выделил: что значит «могла ли»? Зачем прокурор задает такие оценочные вопросы? Должен быть поставлен конкретный вопрос. Во-вторых, я начал допытывать Громова, когда это произошло. Точной даты Громов назвать не мог. Сказал, что не помнит.
   – Как же тогда суд может квалифицировать ваши показания в качестве эпизода по этому делу, если мы не обладаем ни датой, ни временем? – сказал я.
   Громов стал пытаться вспомнить и назвал дату – шестнадцатое апреля.
   – Извините, – сказал я, – в ваших показаниях, которые вы дали на первом допросе на следствии, стояла другая дата – двенадцатое апреля. Так какая же из двух верная?
   – Я затрудняюсь ответить, – сказал Громов.
   Было ясно, что он «поплыл». Я усилил напор, стараясь запутать его и вывести из равновесия. Теперь я стал допытываться, где он стоял. Прекрасно изучив его показания, я помнил, что Громов сидел на диване недалеко от двери в кабинет банкира. Сейчас же он говорил, что стоял, а не сидел. Этим я воспользовался. В конце концов, я запутал его. Его речь стала сбивчивой. Судья, видимо, уловила мою тактику и улыбнулась, как бы говоря – знаем мы вас, адвокатов, как вы свой хлеб отрабатываете!
   Я посчитал, что первый раунд я выиграл. Наступила очередь второго свидетеля. Должна была выступать Настя Лобова.
   Когда суд назвал имя свидетельницы, я тут же перевел взгляд на дверь. Вошла невысокая девушка, лет двадцати, стройная. «Погоди, – подумал я, – очень знакомое лицо. Где же я ее видел?» Я стал напрягать память, но вспомнить не мог.
   После того как прозвучала клятва об искренности свидетеля, суд стал интересоваться ее данными. Настя сообщила, что она – секретарь председателя правления банка, а я сразу вспомнил, что видел эту девушку, когда приезжал в банк на переговоры с Яном. Она сидела в приемной и как-то недобро посмотрела на меня. Так вот оно что! Вот он, ход! Но почему же на следствии не было ее показаний? Это очень странно…
   Суть показаний свидетельницы сводилась к тому же, что и у Громова, – отношения супругов были плохие, натянутые, они часто ругались, неоднократно слышались угрозы со стороны Марины. «Как по заученному тексту говорят! – подумал я. – Конечно, ее подкупили. Наверное, хорошие деньги дали, вот она и топит жену банкира…»
   После того как она закончила давать показания, слово предоставили прокурору. Тот задал несколько вопросов, ответы на которые не имели никакого значения. Теперь подошла моя очередь.
   Я стал вновь допытываться, где она стояла, когда это было. На сей раз у меня ничего не получилось. Девушка называла конкретную дату, конкретное время и конкретное место, где она находилась.
   Затем неожиданно слово попросила Марина. Я насторожился.
   – Можно мне спросить свидетельницу? – произнесла Марина.
   – Конечно, – ответила судья, – вы имеете на это право как участник процессуальных действий.
   – Пусть она скажет суду, да и мне лично, в каких отношениях она состояла с моим бывшим супругом.
   Я насторожился.
   – Вы можете ответить на поставленный вопрос? – спросила судья Лобову.
   Девушка замялась.
   – В деловых отношениях, – произнесла она.
   – Еще один вопрос, – продолжила Марина. – Были ли у нее интимные отношения с моим бывшим супругом?
   Вот к чему она клонит! Ну что ж…
   – Да… У нас были интимные отношения, – неожиданно сказала свидетельница после небольшой паузы.
   Хорошенькое дело! Для меня, конечно, это не было новостью. Не секрет, что крупные банкиры делают из секретарей любовниц – расслабляются на производстве, в процессе тяжелой работы. Поэтому ее признание меня не удивило. Другое дело, почему вдруг она…
   Все последующие вопросы Марины сводились к одному – оценке морального облика секретарши. Вскоре судье эти вопросы надоели, и она сердито сказала:
   – Подсудимая, нам и так уже ясно, к чему вы клоните. Задавайте вопросы по существу!
   Марина замолчала.
   Я решил, что учту в своей речи тот факт, что показания свидетельницы имеют заинтересованный характер и являются местью за убийство ее любовника…
   Вскоре допрос свидетелей окончился, и суд объявил перерыв. Продолжение заседания было объявлено на следующий день.
   Я был в значительной степени расстроен. Ситуация оказалась туманной. Почему Ян недавно говорил мне, что он заинтересован в том, чтобы Марина не получала длительного срока? Тогда для чего же их человек Громов, начальник Службы безопасности, начинает грузить ее по полной программе?
   Однако на следующий день ситуация резко изменилась. Был подробно разобран непосредственно процесс взрыва. Теперь уже опрашивали очевидцев, которые видели, кто находился рядом с офисом, когда взорвался «Мерседес», кто сидел в машине, кто подходил. Со слов уличных свидетелей стало ясно, что Сергей Ломакин все же погиб, потому что все видели, как он садился в машину. Потом, когда показали его фотографию, все уличные свидетели опознали его. Именно Ломакин садился в машину.
   Неожиданно на судебном заседании вновь был допрошен по факту убийства Николай Громов. Теперь он сообщил, что видел эту злополучную тетрадку с лекциями о взрывном деле в рабочем ящике стола его подчиненного Сергея Ломакина. Затем он, естественно, определил, что именно эта тетрадка была изъята во время обыска в квартире Ломакина. И совсем уже неожиданными были его показания, когда он заявил, что Марина Михайловна никакого отношения к этому убийству не имеет, что у Сергея Ломакина были не дружественные, а скорее враждебные отношения со своим боссом, банкиром Андреем Солодовниковым, на почве личных отношений, точнее, из-за женщины.
   Я очень удивился такой резкой смене позиции. Скорее всего, Ян слышал процесс, и Громов получил нагоняй за то, что неправильно повел себя на суде. Теперь он все убийство пытался списать на Ломакина.
   Теперь ни у кого не возникало сомнения, что не было дистанционного устройства. По версии получалось, что Ломакин принес взрывное устройство, и вследствие неосторожного обращения с ним произошел этот несчастный случай, при котором погибли два человека – Ломакин и банкир Солодовников. Что же касается третьего человека, водителя, то он сейчас находится в тяжелейшем состоянии и допрашивать его, естественно, пока нет никакой возможности.
   Начались прения сторон. Сначала выступил прокурор. Он говорил о всевозможных обстоятельствах дела. Но всех интересовал только один вопрос – какой срок он станет просить у суда для Марины. Слабая надежда на то, что ее оправдают, у меня была, но процентов на десять, не более. Такие случаи очень редки.
   И я не ошибся. Прокурор закончил свою речь следующими словами:
   – С учетом содеянного и на основании вышеизложенного прошу суд приговорить… Марину Михайловну Светличную к шести годам лишения свободы с отбытием срока в колонии усиленного режима.
   «Все-таки это не девять лет, – подумал я. – Могло быть и больше… Значит, что-то все же повлияло на прокурора. Может быть, это Ян?»
   Я же свою речь построил наоборот: что моя подзащитная – жертва определенных обстоятельств, что она никакого отношения к этому случаю не имела, что магнитофонные записи не могут быть приобщены к делу как доказательства, полученные незаконным путем, что показания свидетельницы Насти Лобовой являются необъективными, так как она – лицо заинтересованное и как бы мстит за гибель своего любимого человека.
   Я бросил быстрый взгляд в зал. Все те же лица, но Насти Лобовой, как ни странно, я не заметил.
   Затем слово предоставили Марине. Она, естественно, повторила свою позицию, что она не убивала, что на нее просто все свалили.
   Суд внимательно выслушал все стороны и удалился на совещание.
   – Приговор будет вынесен через два дня, – объявила судья.
   За это время я не решился ехать к Марине. Знал, что такое ожидание судьбы. Зачем ее лишний раз волновать?
   Наконец наступил день оглашения приговора. Я приехал ровно к полудню. В зале было гораздо меньше людей, чем в предыдущие дни. Я сел и стал ждать выхода судьи.
   Вдруг мне показалось, что я не закрыл машину. Быстро взглянув на часы – время было без четырех двенадцать, – я бегом спустился вниз, чтобы проверить замки. Но мои опасения оказались ложными. Все было в порядке. Видимо, думая о другом, я действовал автоматически.
   Я уже хотел идти обратно, когда невдалеке появился знакомый «шестисотый» «Мерседес» серебристого цвета. Похоже, Ян приехал, а может, просто совпадение… Но «Мерседес» скрылся из виду. Зато у здания суда появился броневик с названием какого-то банка. Мне это показалось странным. «Неужели, – подумал я, – суд перевозит какие-то деньги? Вроде не финансовая организация…»
   Перед тем как войти в здание суда, я неожиданно столкнулся с милиционером с погонами майора, выходящим из двери, и мы чуть не ударились лбами. Я бросил на него взгляд. Лицо его показалось мне знакомым. Но майор быстро опустил голову и прошел мимо. «Так это же Громов!» – наконец сообразил я.
   Николай Громов в форме майора милиции?! Нет, не может быть, я просто ошибся, мне начинает мерещиться незакрытая машина, начальник Службы безопасности Громов в милицейской форме… Это просто галлюцинация.
   Вернувшись в зал суда, я успел к началу. Там уже сидела Марина. Она бросила на меня вопросительный взгляд. Я быстро осмотрел зал. Там не было никого из представителей банка и охранников. Только посторонние лица. И Громова среди присутствующих не было.
   Вскоре появилась судья. Она долго читала приговор, перелистывая страницы. Наконец наступила результативная часть – приговорить Светличную Марину Михайловну к пяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии усиленного режима. Мне словно бритвой по сердцу резанули. И все-таки на год меньше того срока, который просил прокурор, – это уже хорошо. Ведь что такое лишний год в местах лишения свободы!
   Я посмотрел на Марину. Она опустила голову. Лицо ее ничего не выражало.
   Судья с народными заседателями удалилась. Я быстро подошел к Марине и стал говорить ей, что я сегодня же или, в крайнем случае, завтра утром напишу жалобу на решение суда и подам ее в высшую инстанцию. Марина молча кивала. Я понимал, что она внутренне переживала, ведь следующие пять лет будет находиться за решеткой. Как для нее сложатся эти годы, выживет ли она вообще?
   После того как Марину увели, я постучался в комнату, где находилась судья. Она с народными заседателями пила чай.
   – Можно мне войти? – спросил я.
   – Входите, господин адвокат, – сказала, улыбаясь, судья.
   – Я бы хотел записать более подробно результативную часть приговора.
   – Зачем? – поинтересовалась судья. – Вы собираетесь подавать касатку?
   – Да, я собираюсь писать кассационную жалобу во вторую инстанцию, в Московский городской суд, на обжалование приговора.
   – Пожалуйста, – сказала судья. – Вообще, формально я не обязана вам давать приговор сейчас. Через три дня – пожалуйста. Он пока еще не готов.
   – Но вы же зачитывали его! Это же был приговор!
   – Это только черновики, – начала пререкаться со мной судья. – Впрочем, я не буду вам перечить. Пожалуйста, переписывайте! – И она протянула мне листки с приговором.
   Я быстро стал переписывать текст. Судья, не обращая на меня внимания, обратилась к народному заседателю – пожилому мужчине, сидевшему за столом с чашкой чая:
   – Надо же, какие адвокаты пошли! Раньше по такому делу она двенадцать лет влегкую получила бы! Мы за грабеж по 9—10 лет даем. А тут всего пять… Божеский приговор! И он еще, – судья сделала паузу, вероятно мысленно охарактеризовав меня не очень хорошими словами, – собирается его обжаловать! Вот и верь после этого адвокатам!