Страница:
Вдвоем с девушкой они торопливо спустили лодку на воду, спрыгнули в нее друг за другом, и монах оттолкнул лодку посохом от борта тонущего корабля.
– Проклятье! – прошептала девушка. – Они заметили нас и сейчас расстреляют из луков и тоже превратят в ежей.
– Греби, – спокойно приказал ей монах. – А о стрелах я позабочусь.
Он встал на корме лодки и сосредоточился на движениях и идущем с корабля шуме. Не прошло и десяти ударов сердца, как первая стрела ушла в воду, а следующие падали все ближе и ближе от лодки беглецов. Сотни раз изучал все это монах во дворе ордена, вместе со своими собратьями отбивая удары тупых стрел, не имея ничего, кроме посоха, для своей защиты. Вот и теперь монах ловко повторял тот урок – урок жизни и смерти. А потом град стрел прекратился, так и не достигнув маленькой лодки. Вдали показался берег.
– Эй, чертовски хорошая работа, монах! Ты очень ловок.
– Просто стрелы летят медленно. Арбалетные болты куда опаснее.
Он опустил посох на дно лодки, сел рядом с девушкой на скамью и взял у нее весло.
– Меня вообще-то зовут Хэйко, – сказала она.
Монах вежливо поклонился:
– Вэй Гуань Джоу из монастыря Дзен-Дау-Фень ордена Май-Дань-Джо в Шань-Тен-Лай.
– И как же к тебе обращаться, не сломав язык?
– Просто Гуань Джоу, – рассмеялся молодой монах и скромно пригладил рукой тщательно выбритую голову.
И они поплыли дальше.
– Гуань Джоу, – начала затем Хэйко, – ты уже знаешь, куда направляешься? Ну, сейчас, когда случилось все это?
– Я на пути в Долину Колоколов.
– В Долину Колоколов, гм. Она находится неподалеку от Осаки. Кто-то с твоим-то даром воина мог бы озолотиться.
– Мне не нужны деньги и богатства.
– Ну, ладно. Тогда обрести опыт. Представь, ты мог бы с твоими боевыми техниками из твоего монастыря…
– Дзен-Дау-Фень.
– …вот-вот, сравнить эти боевые техники со знаниями других воинов. Разве ж тебе это не интересно?
– Конечно. Учиться у других – составная часть моего паломничества.
– Значит, мы уговоримся: через несколько дней в Осаке начинаются состязания сёгуна. Я знаю, к кому там обратиться, чтобы объявить себя участником. Ты попробуешь, наберешься опыта, а если победишь – кто знает, все ведь возможно, – тогда мы приз поделим: половина на половину. Что думаешь?
– Что это за состязания?
– На звание самураев, и каждый выходит со своим излюбленным оружием. Только луки и арбалеты не положены. А правил – никаких, борешься, пока не проиграешь. В первом круге из шестнадцати бойцов остается восемь, во втором – четыре, в третьем – два, а в четвертом круге два непобежденных встречаются друг с другом. Поединок такого рода для тебя сущая игра. На корабле…
– Там были всего лишь пираты. А не те, кто собирается бороться за звание самурая. На состязаниях сёгуна плохих борцов не будет.
– Ах, брось! Аучшие самураи уже погибли в войнах или умерли от одной из эпидемий. Уверяю, ты будешь героем. И вообще, пошла бы я в Осаку, если б не была в тебе уверена?
Молодой монах задумчиво взглянул на нее:
– А ты видела такие состязания?
– В прошлом году. Сёгун все время устраивает их, чтобы отвлечь простой народ от бурчания в пустых животах.
– А борьба… она ведется до смерти?
– Такое случается. В конце концов, не на игрушечном же оружии они сражаются! Но ежели кто-то просто упал без сознания, считается, что он проиграл. Гуань Джоу, взгляни на меня, – не выдержала Хэйко. – Я – женщина и выгляжу как женщина. У меня лишь один шанс попасть на состязания: в качестве танцовщицы, что выступают меж поединками. Другое женщинам не дозволено. А ты – монах, но ты – мужчина. Решайся!
– Не знаю. Я все еще не уверен, что мне нужны состязания самураев.
– Ну, почему ты мне не веришь? Уж я в этом знаю толк. А потому я говорю тебе: какой мне смысл гнать тебя на состязания, если б у тебя не было шансов? Чтобы убить? Но зачем? У тебя нет ничего, чем бы я хотела завладеть. Ты можешь принести мне пользу лишь целым и невредимым, если победишь.
Вэй Гуань Джоу улыбнулся смущенно и вновь погладил себя по голове.
Так монах поверил женщине.
Жизнь-путь – сплошное испытание
Столкновение с современностью
«ОЯ – КО» / «Учитель – ученик»
Научись кланяться!
Рай самураев
– Проклятье! – прошептала девушка. – Они заметили нас и сейчас расстреляют из луков и тоже превратят в ежей.
– Греби, – спокойно приказал ей монах. – А о стрелах я позабочусь.
Он встал на корме лодки и сосредоточился на движениях и идущем с корабля шуме. Не прошло и десяти ударов сердца, как первая стрела ушла в воду, а следующие падали все ближе и ближе от лодки беглецов. Сотни раз изучал все это монах во дворе ордена, вместе со своими собратьями отбивая удары тупых стрел, не имея ничего, кроме посоха, для своей защиты. Вот и теперь монах ловко повторял тот урок – урок жизни и смерти. А потом град стрел прекратился, так и не достигнув маленькой лодки. Вдали показался берег.
– Эй, чертовски хорошая работа, монах! Ты очень ловок.
– Просто стрелы летят медленно. Арбалетные болты куда опаснее.
Он опустил посох на дно лодки, сел рядом с девушкой на скамью и взял у нее весло.
– Меня вообще-то зовут Хэйко, – сказала она.
Монах вежливо поклонился:
– Вэй Гуань Джоу из монастыря Дзен-Дау-Фень ордена Май-Дань-Джо в Шань-Тен-Лай.
– И как же к тебе обращаться, не сломав язык?
– Просто Гуань Джоу, – рассмеялся молодой монах и скромно пригладил рукой тщательно выбритую голову.
И они поплыли дальше.
– Гуань Джоу, – начала затем Хэйко, – ты уже знаешь, куда направляешься? Ну, сейчас, когда случилось все это?
– Я на пути в Долину Колоколов.
– В Долину Колоколов, гм. Она находится неподалеку от Осаки. Кто-то с твоим-то даром воина мог бы озолотиться.
– Мне не нужны деньги и богатства.
– Ну, ладно. Тогда обрести опыт. Представь, ты мог бы с твоими боевыми техниками из твоего монастыря…
– Дзен-Дау-Фень.
– …вот-вот, сравнить эти боевые техники со знаниями других воинов. Разве ж тебе это не интересно?
– Конечно. Учиться у других – составная часть моего паломничества.
– Значит, мы уговоримся: через несколько дней в Осаке начинаются состязания сёгуна. Я знаю, к кому там обратиться, чтобы объявить себя участником. Ты попробуешь, наберешься опыта, а если победишь – кто знает, все ведь возможно, – тогда мы приз поделим: половина на половину. Что думаешь?
– Что это за состязания?
– На звание самураев, и каждый выходит со своим излюбленным оружием. Только луки и арбалеты не положены. А правил – никаких, борешься, пока не проиграешь. В первом круге из шестнадцати бойцов остается восемь, во втором – четыре, в третьем – два, а в четвертом круге два непобежденных встречаются друг с другом. Поединок такого рода для тебя сущая игра. На корабле…
– Там были всего лишь пираты. А не те, кто собирается бороться за звание самурая. На состязаниях сёгуна плохих борцов не будет.
– Ах, брось! Аучшие самураи уже погибли в войнах или умерли от одной из эпидемий. Уверяю, ты будешь героем. И вообще, пошла бы я в Осаку, если б не была в тебе уверена?
Молодой монах задумчиво взглянул на нее:
– А ты видела такие состязания?
– В прошлом году. Сёгун все время устраивает их, чтобы отвлечь простой народ от бурчания в пустых животах.
– А борьба… она ведется до смерти?
– Такое случается. В конце концов, не на игрушечном же оружии они сражаются! Но ежели кто-то просто упал без сознания, считается, что он проиграл. Гуань Джоу, взгляни на меня, – не выдержала Хэйко. – Я – женщина и выгляжу как женщина. У меня лишь один шанс попасть на состязания: в качестве танцовщицы, что выступают меж поединками. Другое женщинам не дозволено. А ты – монах, но ты – мужчина. Решайся!
– Не знаю. Я все еще не уверен, что мне нужны состязания самураев.
– Ну, почему ты мне не веришь? Уж я в этом знаю толк. А потому я говорю тебе: какой мне смысл гнать тебя на состязания, если б у тебя не было шансов? Чтобы убить? Но зачем? У тебя нет ничего, чем бы я хотела завладеть. Ты можешь принести мне пользу лишь целым и невредимым, если победишь.
Вэй Гуань Джоу улыбнулся смущенно и вновь погладил себя по голове.
Так монах поверил женщине.
Жизнь-путь – сплошное испытание
Будущих самураев старались растить смелыми и отважными, то есть развивали в них качества, которые считались в среде самураев одними из самых главных добродетелей. Тогда буен был бы способен пожертвовать своей собственной жизнью ради жизни другого человека – например, ради своего покровителя. Довольно часто отец мог приказать юному буен отправиться ночью на кладбище или в известное своей дурной славой место. И даже прекрасно, что там водятся нечисть, призраки, злые духи и тому подобные гадости! Только там будущий самурай мог как следует испытать свою смелость. Также практиковались посещения театральных представлений, рассказывающих истории о храбрости и воинственности легендарных героев. Но не только визиты в театр были обязательны для мальчиков из семей самураев: им нужно было поприсутствовать на публичных наказаниях и казнях. А еще похвальней считалось глубокой ночью осмотреть отрубленные головы преступников. И попробуй соври отцу-самураю, что ты ходил на них смотреть, если на самом деле этого не было! Дело в том, что юный буен был обязан оставить на отрубленной голове свой знак, который смог бы доказать недоверчивому родителю, что его сын действительно приходил на указанное ему место.
В семьях самураев вообще был широко популярен особый способ воздействия на мальчиков – татакинаоси, или исправление с помощью наказания, когда провинившемуся как бы объявлялся всеобщий бойкот.
Сами юные буен общались и дружили друг с другом по строгой иерархии: например, старшего по возрасту называли когасира (голова). Чем моложе был ребенок из семейств самураев, тем меньше была его значимость.
Дети воспитывались в умении контролировать свои действия и не выражать вслух и слишком эмоционально свои чувства. Любящая мать могла сказать своему плачущему малышу: «Как не стыдно! А что ты будешь делать, если тебе отрубят в битве руку или тебе придется сделать харакири?» Хороший, чисто материнский, вопрос! Тут уместно процитировать Г. Востокова, тоже отмечающего у японцев сдержанность в проявлении чувств: «Выражать при посторонних сильную радость, печаль или страх считается у них неприличным. Это придает в глазах некоторых поведению японцев характер фальши»[4].
Испытанием для мальчиков становилось также чтение нравоучительных историй. Они были самыми первыми сводами моральных правил детей самураев. Так, в одном из подобных рассказов говорилось о том, как мальчик в страшную стужу лег на лед замерзшей реки, чтобы растопить его теплом своего собственного тела и достать рыбы для своей мачехи.
Ты верен своей семье? Значит, ты – самурай. Следовательно, ты будешь верен и своему государю, ибо он и есть истинный отец каждого буен.
Один из правителей токугавской Японии, князь Мито Мицукуни (1628–1700), мог сказать самураям следующее: «Когда ваш отец виновен в государственной измене, я не склоню вас к измене ему; поступить так значило бы погрешить против справедливости. Сыновняя любовь и верность суть одинаковые добродетели, поэтому вы лично должны знать, как поступить в подобном случае, я представляю решение подобного вопроса вашей совести». И совесть юного самурая решала в пользу господина.
И вот в пятнадцать лет детским испытаниям юного буси приходил конец. Он получал настоящие боевые мечи, расстаться с которыми уже не имел никакого права до конца своей жизни.
По древнему обычаю самураю делали соответствующую прическу – сакаяки: обривали у лба волосы и завязывали оставшиеся на макушке в узел – мотодори. После этого на голову юноши водружался специальный головной убор – эбоси. Сам обряд, начиная с периода Нара (710–794), назывался «какак-но сики», или «первое ношение короны». Короны Служения.
Получив оружие и пройдя через обряд, молодой буси делался свободен и независим в своих действиях: он становился полноправным членом своего сословия.
И вот тогда ему посвящали действительно настоящий праздник – тора (по-японски «тигр»). Тора, то есть тигр, становился талисманом юного самурая. Ведь тигр – это символ мужества, отваги и крепкого здоровья. Согласно древнему поверью, этот зверь обладает магической способностью оберегать человека от злых духов и страшных снов. Поэтому торжественное шествие в честь юного самурая со звоном колокольчиков и россыпной дробью маленьких цуцуми (барабанов), в котором было множество участников в ярких одеждах, было великолепно. Тем паче что в руках самураи несли зеленые ветки с прикрепленными к ним талисманами – изображениями тигра.
В «Кодексе Бусидо» сказано:Юным самураям обязательно было изучать наставления тех, кто принимал участие в казнях. Ну, например, такие, как в книге восьмой «Кодекса Бусидо»: «Человек, отрубивший пятьдесят голов, как-то сказал: „Когда рубишь головы, иногда бывает, что туловище начинает противодействовать. Так, когда отрублены три головы, сопротивления все еще нет, и ты рубишь хорошо. Но когда дело доходит до четвертой или пятой, ты начинаешь чувствовать небольшое противодействие. Поскольку это очень важно, всегда лучше рубить так, чтобы голова упала на землю. В этом случае человек заведомо не совершит ошибку“».
«Когда Ямамото Китидаэмону исполнилось пять лет, его отец Дзинъэмон приказал ему зарубить собаку, а в возрасте пятнадцати лет ему велели казнить преступника.
Когда-то в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет всем предлагали проявить мужество и обезглавить человека. Так, господин Кацусигэ в молодости получил от господина Наосигэ приказ практиковать казнь с помощью меча. Говорят, что тогда он был способен зарубить подряд не менее десяти человек…
Если углубиться в дух человека, который находит эту практику неприятной, легко увидеть, что он проявляет изобретательность в поиске оправданий своей боязливости. Однако Наосигэ приказывал своему сыну совершать обезглавливание потому, что этим обязательно нужно заниматься».
В семьях самураев вообще был широко популярен особый способ воздействия на мальчиков – татакинаоси, или исправление с помощью наказания, когда провинившемуся как бы объявлялся всеобщий бойкот.
Сами юные буен общались и дружили друг с другом по строгой иерархии: например, старшего по возрасту называли когасира (голова). Чем моложе был ребенок из семейств самураев, тем меньше была его значимость.
Дети воспитывались в умении контролировать свои действия и не выражать вслух и слишком эмоционально свои чувства. Любящая мать могла сказать своему плачущему малышу: «Как не стыдно! А что ты будешь делать, если тебе отрубят в битве руку или тебе придется сделать харакири?» Хороший, чисто материнский, вопрос! Тут уместно процитировать Г. Востокова, тоже отмечающего у японцев сдержанность в проявлении чувств: «Выражать при посторонних сильную радость, печаль или страх считается у них неприличным. Это придает в глазах некоторых поведению японцев характер фальши»[4].
Испытанием для мальчиков становилось также чтение нравоучительных историй. Они были самыми первыми сводами моральных правил детей самураев. Так, в одном из подобных рассказов говорилось о том, как мальчик в страшную стужу лег на лед замерзшей реки, чтобы растопить его теплом своего собственного тела и достать рыбы для своей мачехи.
Ты верен своей семье? Значит, ты – самурай. Следовательно, ты будешь верен и своему государю, ибо он и есть истинный отец каждого буен.
Один из правителей токугавской Японии, князь Мито Мицукуни (1628–1700), мог сказать самураям следующее: «Когда ваш отец виновен в государственной измене, я не склоню вас к измене ему; поступить так значило бы погрешить против справедливости. Сыновняя любовь и верность суть одинаковые добродетели, поэтому вы лично должны знать, как поступить в подобном случае, я представляю решение подобного вопроса вашей совести». И совесть юного самурая решала в пользу господина.
И вот в пятнадцать лет детским испытаниям юного буси приходил конец. Он получал настоящие боевые мечи, расстаться с которыми уже не имел никакого права до конца своей жизни.
По древнему обычаю самураю делали соответствующую прическу – сакаяки: обривали у лба волосы и завязывали оставшиеся на макушке в узел – мотодори. После этого на голову юноши водружался специальный головной убор – эбоси. Сам обряд, начиная с периода Нара (710–794), назывался «какак-но сики», или «первое ношение короны». Короны Служения.
Получив оружие и пройдя через обряд, молодой буси делался свободен и независим в своих действиях: он становился полноправным членом своего сословия.
И вот тогда ему посвящали действительно настоящий праздник – тора (по-японски «тигр»). Тора, то есть тигр, становился талисманом юного самурая. Ведь тигр – это символ мужества, отваги и крепкого здоровья. Согласно древнему поверью, этот зверь обладает магической способностью оберегать человека от злых духов и страшных снов. Поэтому торжественное шествие в честь юного самурая со звоном колокольчиков и россыпной дробью маленьких цуцуми (барабанов), в котором было множество участников в ярких одеждах, было великолепно. Тем паче что в руках самураи несли зеленые ветки с прикрепленными к ним талисманами – изображениями тигра.
Столкновение с современностью
После долгого и продолжительного путешествия мы наконец-то прибыли в гостиницу. Нас встретили два маленьких и казавшихся до невозможности доброжелательными японца. Они по-японски детально и досконально рассказали нам о наших номерах и технике, которая была в них. Самым трудным, как оказалось, было понять, как пользоваться… туалетом, вернее, в буквальном смысле этого слова, «космическим» японским унитазом. Другой загадкой была стиральная машина, где все кнопки обозначались японскими иероглифами, а также чайник в виде большой пластмассовой кастрюли, который автоматически поддерживал определенную температуру, в результате чего мы могли в любое время попить чайку. В общем, все было удобно, хотя и не очень понятно.
Решив отдохнуть с дороги, я включил телевизор. И понял, что японское телевидение – это нечто. Таких совершенно безумных программ и шоу я не видел еще нигде. Тебя накрывает целый поток информации, японцы в ярких и необычных одеждах и с панковскими прическами беспокойно обсуждают какие-то темы, просто ни на секунду не замолкая, устраивают шоу с переодеванием в женщин, и при этом на голубом экране постоянно мелькают огромные яркие иероглифы и анимэшные персонажи. Спокойные и уравновешенные в повседневном своем бытии, японцы на телевизионных шоу и просто в жизни – на вечеринках – вытворяют такое, что мы не делаем даже в состоянии самого сильного алкогольного опьянения.
И тут же мне вспоминается другое:
«…изгнанные из Японии миссионеры в свое оправдание и по ненависти к народу, не давшему им себя обмануть, представили японцев перед глазами европейцев народом хитрым, вероломным, неблагодарным, мстительным – словом, описали их такими красками, что твари гнуснее и опаснее японца едва ли вообразить себе можно. Европейцы все такие сказки, дышащие монашескою злобою, приняли за достоверную истину. Уверенность европейцев в мнимых гнусных свойствах японцев простирается до того, что даже в пословицу вошли выражения: „японская злость“, „японское коварство“ и прочее. Но мне судьба предназначила в течение двадцатисемимесячного заключения в плену сего народа удостовериться в противном», – писал в своих записках капитан В. М. Головнин, пробывший в плену у японцев в 1811–1813 годах.
Как различить, где реальность и где карикатура на нее?
Решив отдохнуть с дороги, я включил телевизор. И понял, что японское телевидение – это нечто. Таких совершенно безумных программ и шоу я не видел еще нигде. Тебя накрывает целый поток информации, японцы в ярких и необычных одеждах и с панковскими прическами беспокойно обсуждают какие-то темы, просто ни на секунду не замолкая, устраивают шоу с переодеванием в женщин, и при этом на голубом экране постоянно мелькают огромные яркие иероглифы и анимэшные персонажи. Спокойные и уравновешенные в повседневном своем бытии, японцы на телевизионных шоу и просто в жизни – на вечеринках – вытворяют такое, что мы не делаем даже в состоянии самого сильного алкогольного опьянения.
И тут же мне вспоминается другое:
«…изгнанные из Японии миссионеры в свое оправдание и по ненависти к народу, не давшему им себя обмануть, представили японцев перед глазами европейцев народом хитрым, вероломным, неблагодарным, мстительным – словом, описали их такими красками, что твари гнуснее и опаснее японца едва ли вообразить себе можно. Европейцы все такие сказки, дышащие монашескою злобою, приняли за достоверную истину. Уверенность европейцев в мнимых гнусных свойствах японцев простирается до того, что даже в пословицу вошли выражения: „японская злость“, „японское коварство“ и прочее. Но мне судьба предназначила в течение двадцатисемимесячного заключения в плену сего народа удостовериться в противном», – писал в своих записках капитан В. М. Головнин, пробывший в плену у японцев в 1811–1813 годах.
Как различить, где реальность и где карикатура на нее?
«ОЯ – КО» / «Учитель – ученик»
В XVIII веке на острове Окинава жил великий мастер Чатан Яра. Зарабатывал он на жизнь переводами с китайского языка, а по вечерам преподавал боевые искусства (созданные Ярой ката – формальные упражнения – с бо и сай дошли до наших дней и носят его имя: чатан-яра-но бо и чатан-яра-но сай). И вот в один из вечеров Яра заметил у своего дома молодого человека с парой сай в руках. Молодой человек представился:
– Сирома с острова Хама Хига.
Яра же рассматривал оружие в руке Сиромы. Хорошие сай, вот только покореженные и местами ржавые. Видно, что Сирома любит использовать свое оружие, но не любит за ним ухаживать.
– Что привело тебя в мой дом, Сирома? – спросил Яра.
– Я ищу учителя, – ответил Сирома. – И я пришел к вам.
Но Яре не нужен был ученик. Он и так был слишком занят.
Сирома начал уговаривать учителя:
– Я проделал долгий путь не для того, чтобы услышать, что вы не берете учеников. Докажите, что вы сильнее меня!
В его взгляде Яра увидел вызов.
– Хорошо, – сказал он. – Я буду драться с тобой. Встретимся перед закатом на вершине холма.
И пошел домой начищать оружие. Вечером противники встретились. Они встали друг напротив друга и поклонились, как требовали правила вежливости. Сирома старался обойти вокруг Яры так, чтобы солнце оказалось у него за спиной и светило Яре в глаза. Яра понял его замысел. Известная тактика, проверенная временем. Ослепить противника солнечным лучом и сразу же нанести удар. Сирома заметил, что Яра моргает, и решил атаковать. Но вдруг увидел перед глазами яркую вспышку света. Он инстинктивно отскочил назад и попытался отодвинуться от противника. Но не успел. Холодное острие сай Яры уже уперлось ему в горло.
– Что это было? – спросил Сирома.
Яра поднял сай. Поймав луч заходящего солнца на блистающее чистотой острие оружия, он направил его на грудь Сиромы, а потом вверх – ему в глаза.
– Спасибо вам за урок, – сказал Сирома. – Я понял, что мне еще есть над чем работать.
Яра кивнул.
– Например, сегодня вечером не забудь почистить сай, – сказал он.
К чему эта легенда?[5] Да к тому, что быть самураем – это Учение и Подчинение Учителю.
Потому что Учитель дает молодому самураю нормы гири. В японском «гири» буквально означает «справедливый принцип». Произошло оно от слова «гиси» – «верный вассал, человек чести и долга, человек благородства». То есть опять все так или иначе связано с самураями. Гири – это и обязательства, и ритуал выполнения обязательств, и долг благодарности. Другими словами, это долг благородного человека. Неслучайно один из знаменитых самураев говорил, что «благородство – это способность души принять определенное решение… согласно с совестью, без колебания», а другой самурай заметил, что без понятия о благородстве «ни талант, ни наука не могут выработать характер самурая». В «Кодексе Бусидо», в третьей книге о гири, будут сказаны потрясающие вещи: «Ничто не чувствуется так глубоко, как гири. Порой даже после смерти двоюродного брата не хочется проливать слезы. Но иногда узнаешь о человеке, который жил пятьдесят или сто лет назад, о котором не знаешь почти ничего и с которым не имеешь никакого родства, и все же из чувства гири проливаешь слезы».
Нормы гири в сознании японцев всегда были неотделимы от ниндзё, что в переводе означает «человеколюбие». Да, суровых самураев учили и человеколюбию! Молодые самураи считали, что ниндзё отражает подлинные чувства, не порабощая человека. У японских самураев было даже изречение: «Поскольку чувствую ниндзё, соблюдаю гири, соблюдая гири, вызываю к себе чувство ниндзё». В книге Иосисоки Нода «Introduction to Japanese Law» описал нормы гири у самураев. У них считалось, что человек, не проявляющий гири по отношению к тому, к кому оно должно проявляться, был достоин только презрения. Однако считалось, что к гири нельзя принуждать и тот, кто заставлял другого исполнять гири, сам оказывался его нарушителем. Самураи говорили, что те, кто отступает от норм гири, теряют лицо. Такие буси начинали восприниматься как безнравственные личности. В свою очередь, отступники должны были испытывать чувство стыда, они «не могли смотреть людям в глаза».
И поскольку стыд неразрывно связывался у самураев с совестью, которая побуждала юного буси к самоуважению, то можно сказать, что гири стимулировало нравственное поведение самурая.
«Хочешь быть истинным самураем? Научись кланяться!»
– Сирома с острова Хама Хига.
Яра же рассматривал оружие в руке Сиромы. Хорошие сай, вот только покореженные и местами ржавые. Видно, что Сирома любит использовать свое оружие, но не любит за ним ухаживать.
– Что привело тебя в мой дом, Сирома? – спросил Яра.
– Я ищу учителя, – ответил Сирома. – И я пришел к вам.
Но Яре не нужен был ученик. Он и так был слишком занят.
Сирома начал уговаривать учителя:
– Я проделал долгий путь не для того, чтобы услышать, что вы не берете учеников. Докажите, что вы сильнее меня!
В его взгляде Яра увидел вызов.
– Хорошо, – сказал он. – Я буду драться с тобой. Встретимся перед закатом на вершине холма.
И пошел домой начищать оружие. Вечером противники встретились. Они встали друг напротив друга и поклонились, как требовали правила вежливости. Сирома старался обойти вокруг Яры так, чтобы солнце оказалось у него за спиной и светило Яре в глаза. Яра понял его замысел. Известная тактика, проверенная временем. Ослепить противника солнечным лучом и сразу же нанести удар. Сирома заметил, что Яра моргает, и решил атаковать. Но вдруг увидел перед глазами яркую вспышку света. Он инстинктивно отскочил назад и попытался отодвинуться от противника. Но не успел. Холодное острие сай Яры уже уперлось ему в горло.
– Что это было? – спросил Сирома.
Яра поднял сай. Поймав луч заходящего солнца на блистающее чистотой острие оружия, он направил его на грудь Сиромы, а потом вверх – ему в глаза.
– Спасибо вам за урок, – сказал Сирома. – Я понял, что мне еще есть над чем работать.
Яра кивнул.
– Например, сегодня вечером не забудь почистить сай, – сказал он.
К чему эта легенда?[5] Да к тому, что быть самураем – это Учение и Подчинение Учителю.
В «Кодексе Бусидо» сказано:Учитель молодого самурая пользовался громаднейшим уважением. Авторитет наставника юного буси был настолько высок, что все его приказы выполнялись беспрекословно. Популярным в среде самураев было следующее высказывание: «Родитель тот, кто произвел меня на свет, учитель тот, кто делает меня человеком». В другом изречении было сказано еще более емко: «Твои отец и мать подобны Небу и Земле, твои учитель и господин – Солнцу и Луне». А еще были требования рэй, смысл которых можно свести к следующему изречению: «Отношения между старшим и младшим подобны отношениям между ветром и травой: трава должна склоняться, если подует ветер». Учитель – это первая духовная составляющая становления психологии юного буси. То, что делал Учитель, невозможно было измерить и оценить. Его услуги были вроде бы неосязаемы и в то же время неизмеримо бесценны. За них следовало бесконечно почитать и превозносить Учителя.
«Мастер меча преклонных лет сказал следующее: „В жизни человека есть этапы по стижения учения. На первом этапе человек учится, но это ни к чему не приводит, и поэтому он считает себя и других неопытными. Такой человек бесполезен. На втором этапе он также бесполезен, но он познает свое несовершенство и видит несовершенство других. На третьем этапе он гордится своими способностями, радуется похвале других людей и сожалеет о недостатках своих друзей. Такой человек уже может быть полезен. На высшем же этапе человек выглядит так, словно ничего не знает. Это общие этапы. Но есть также еще один этап, который важнее всех остальных. На этой стадии человек постигает бесконечность совершенствования на Пути и никогда не считает, что прибыл. Он точно знает свои недостатки и никогда не думает, что преуспел… Совершенствование не имеет конца“».
Потому что Учитель дает молодому самураю нормы гири. В японском «гири» буквально означает «справедливый принцип». Произошло оно от слова «гиси» – «верный вассал, человек чести и долга, человек благородства». То есть опять все так или иначе связано с самураями. Гири – это и обязательства, и ритуал выполнения обязательств, и долг благодарности. Другими словами, это долг благородного человека. Неслучайно один из знаменитых самураев говорил, что «благородство – это способность души принять определенное решение… согласно с совестью, без колебания», а другой самурай заметил, что без понятия о благородстве «ни талант, ни наука не могут выработать характер самурая». В «Кодексе Бусидо», в третьей книге о гири, будут сказаны потрясающие вещи: «Ничто не чувствуется так глубоко, как гири. Порой даже после смерти двоюродного брата не хочется проливать слезы. Но иногда узнаешь о человеке, который жил пятьдесят или сто лет назад, о котором не знаешь почти ничего и с которым не имеешь никакого родства, и все же из чувства гири проливаешь слезы».
Нормы гири в сознании японцев всегда были неотделимы от ниндзё, что в переводе означает «человеколюбие». Да, суровых самураев учили и человеколюбию! Молодые самураи считали, что ниндзё отражает подлинные чувства, не порабощая человека. У японских самураев было даже изречение: «Поскольку чувствую ниндзё, соблюдаю гири, соблюдая гири, вызываю к себе чувство ниндзё». В книге Иосисоки Нода «Introduction to Japanese Law» описал нормы гири у самураев. У них считалось, что человек, не проявляющий гири по отношению к тому, к кому оно должно проявляться, был достоин только презрения. Однако считалось, что к гири нельзя принуждать и тот, кто заставлял другого исполнять гири, сам оказывался его нарушителем. Самураи говорили, что те, кто отступает от норм гири, теряют лицо. Такие буси начинали восприниматься как безнравственные личности. В свою очередь, отступники должны были испытывать чувство стыда, они «не могли смотреть людям в глаза».
И поскольку стыд неразрывно связывался у самураев с совестью, которая побуждала юного буси к самоуважению, то можно сказать, что гири стимулировало нравственное поведение самурая.
В «Кодексе Бусидо» сказано:А еще Учитель наставлял юного буси следующему:
«Когда преступникам выносили приговор, Накано Кадзума всегда делал наказание не таким строгим, как предполагалось вначале. Эта мудрость была доступна только ему. Тогда приговор могли выносить несколько человек, но если бы не Кадзума, никто из них не проявил бы милосердия».
«Хочешь быть истинным самураем? Научись кланяться!»
Научись кланяться!
В 1906 году Какудзо Окакура писал в «Книге о чае»: «Наш этикет начинается с изучения того, как предлагать человеку веер, и заканчивается правильными жестами для совершения самоубийства».
Начиная со Средневековья в Японии вообще все приветствия всегда сопровождались поклонами. Одзиги, то есть поклон, являлся важной составной частью учения юного воина. Кто же, кому и как отвешивал поклоны?
Естественно, кланялись старшему, мужчине, Учителю. Даже если ученик однажды сделается сёгуном и после этого вдруг встретит своего бывшего Учителя, он будет кланяться ему столь же низко, как и в годы раннего ученичества. Ибо Учитель сделал его человеком.
У самураев существовало три вида поклонов: сайкэйрэй, церемониальный и легкий поклоны. Сайкэйрэй был высшей формой приветствия, поклоном, который совершался медленно, глубоко и выражал полнейшее, абсолютное почтение. При церемониальном поклоне корпус самурая должен был наклоняться на двадцать-тридцать градусов и в таком положении оставаться приблизительно две-три секунды. Если кого-либо приветствовали сидя на полу, то руки самураи клали на пол ладонями вниз на расстоянии десяти-двадцати сантиметров друг от друга, а голову склоняли так, чтобы она находилась над полом на высоте десять-пятнадцать сантиметров. В случае легкого поклона делался небольшой наклон корпуса и головы, продолжающийся лишь одну секунду. Руки при этом самураи держали по бокам или на коленях.
Возможно, вам все эти поклоны и покажутся чем-то до крайности громоздким. Однако именно с них начиналось для самураев общение людей.
В XX веке Всеволод Овчинников напишет в своей книге «Сакура и дуб»: «Японская вежливость… это нормы подобающего поведения, внедренные в быт острием меча. Она сложилась на основе феодального этикета, нарушение которого считалось тягчайшим преступлением. Черты этой древней дисциплины доныне видны в поведении японцев… Японская вежливость – это не низкие поклоны, которые выглядят весьма нелепо в современной уличной толпе или на перроне метро… японская вежливость – это прежде всего стремление людей при любых контактах блюсти достоинство друг друга; это искусство избегать ситуаций, способных кого-либо унизить. Раз мораль требует от человека хранить свою репутацию незапятнанной и мстить за нанесенные оскорбления, он, по логике японцев, должен всячески остерегаться случаев, когда в этом может возникнуть необходимость»[6].
Начиная со Средневековья в Японии вообще все приветствия всегда сопровождались поклонами. Одзиги, то есть поклон, являлся важной составной частью учения юного воина. Кто же, кому и как отвешивал поклоны?
Естественно, кланялись старшему, мужчине, Учителю. Даже если ученик однажды сделается сёгуном и после этого вдруг встретит своего бывшего Учителя, он будет кланяться ему столь же низко, как и в годы раннего ученичества. Ибо Учитель сделал его человеком.
У самураев существовало три вида поклонов: сайкэйрэй, церемониальный и легкий поклоны. Сайкэйрэй был высшей формой приветствия, поклоном, который совершался медленно, глубоко и выражал полнейшее, абсолютное почтение. При церемониальном поклоне корпус самурая должен был наклоняться на двадцать-тридцать градусов и в таком положении оставаться приблизительно две-три секунды. Если кого-либо приветствовали сидя на полу, то руки самураи клали на пол ладонями вниз на расстоянии десяти-двадцати сантиметров друг от друга, а голову склоняли так, чтобы она находилась над полом на высоте десять-пятнадцать сантиметров. В случае легкого поклона делался небольшой наклон корпуса и головы, продолжающийся лишь одну секунду. Руки при этом самураи держали по бокам или на коленях.
Возможно, вам все эти поклоны и покажутся чем-то до крайности громоздким. Однако именно с них начиналось для самураев общение людей.
В XX веке Всеволод Овчинников напишет в своей книге «Сакура и дуб»: «Японская вежливость… это нормы подобающего поведения, внедренные в быт острием меча. Она сложилась на основе феодального этикета, нарушение которого считалось тягчайшим преступлением. Черты этой древней дисциплины доныне видны в поведении японцев… Японская вежливость – это не низкие поклоны, которые выглядят весьма нелепо в современной уличной толпе или на перроне метро… японская вежливость – это прежде всего стремление людей при любых контактах блюсти достоинство друг друга; это искусство избегать ситуаций, способных кого-либо унизить. Раз мораль требует от человека хранить свою репутацию незапятнанной и мстить за нанесенные оскорбления, он, по логике японцев, должен всячески остерегаться случаев, когда в этом может возникнуть необходимость»[6].
В «Кодексе Бусидо» сказано:Благодаря родителям, покровителю и Учителю юный самурай вступал на Путь – Путь воина.
«Один человек хвастал: „Такой-то очень вспыльчив, но я прямо сказал ему, что…“ То, что он сказал, можно было бы не говорить, потому что сказавший прослыл грубым человеком. Такое поведение недостойно похвалы, потому что все еще является незрелым. Самурая уважают за его хорошие манеры. Говорить с другим таким образом – все равно что участвовать в ссоре копьеносцев из низшего сословия. Это пошло».
«Когда разговариваешь со старшими или влиятельными людьми, следует быть осмотрительным и не высказываться много о таких вопросах, как учение, мораль и традиции. Подобные высказывания звучат неучтиво».
Рай самураев
Маленькая девочка со всех ног бежала через лес.
Была она тоненькой, а детской девичьей одежды не носила – были на ней лишь рубашонка и штанишки. Так удобнее бегать. Она хорошо знала дорогу и размахивала крепко сжатыми кулачонками, таким образом помогая себе во время бега. Каждую сотню шагов девочка выкрикивала одну и ту же фразу:
– Наконец-то!
И вновь через сотню шагов:
– Наконец-то!
Была она быстронога, словно молодой олененок. Деревья мелькали, темные пятна сменялись на яркую зелень, волосы девочки развевались на бегу.
– Наконец-то! Наконец-то! Наконец-то! – задыхалась она.
Никто не мог услышать ее в глухом лесу, но вскоре девочка выбралась на дорогу, которой бегала уже тысячи раз, дорогу, извивавшуюся змеей.
И вот на горизонте появились долгожданные первые дома, деревня, в которой как раз и обитала девочка. Домишко, где она жила с четырьмя своими братьями и двумя сестрами, девочка смогла бы безошибочно распознать и с закрытыми глазами в кромешной тьме, даже с мешком на голове. Все это уже было испробовано ею в их играх.
Акира, которому лишь совсем недавно миновало двадцать лет, самый старший из братьев, сидел у дома и играл на свирели. Иногда он даже зарабатывал на хлеб сим искусством. Младшая сестра со всех ног кинулась к нему. Девочка задыхалась, длинные волосы растрепались, ленточку же она потеряла во время бега.
Была она тоненькой, а детской девичьей одежды не носила – были на ней лишь рубашонка и штанишки. Так удобнее бегать. Она хорошо знала дорогу и размахивала крепко сжатыми кулачонками, таким образом помогая себе во время бега. Каждую сотню шагов девочка выкрикивала одну и ту же фразу:
– Наконец-то!
И вновь через сотню шагов:
– Наконец-то!
Была она быстронога, словно молодой олененок. Деревья мелькали, темные пятна сменялись на яркую зелень, волосы девочки развевались на бегу.
– Наконец-то! Наконец-то! Наконец-то! – задыхалась она.
Никто не мог услышать ее в глухом лесу, но вскоре девочка выбралась на дорогу, которой бегала уже тысячи раз, дорогу, извивавшуюся змеей.
И вот на горизонте появились долгожданные первые дома, деревня, в которой как раз и обитала девочка. Домишко, где она жила с четырьмя своими братьями и двумя сестрами, девочка смогла бы безошибочно распознать и с закрытыми глазами в кромешной тьме, даже с мешком на голове. Все это уже было испробовано ею в их играх.
Акира, которому лишь совсем недавно миновало двадцать лет, самый старший из братьев, сидел у дома и играл на свирели. Иногда он даже зарабатывал на хлеб сим искусством. Младшая сестра со всех ног кинулась к нему. Девочка задыхалась, длинные волосы растрепались, ленточку же она потеряла во время бега.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента