Кассиль Лев Абрамович. Чаша гладиатора

   Ни угрозы, ни посулы, ни мерзкие намеки не подействовали. И вот Артем Незабудный вместе с усыновленным Пьером, который называл его дедом, вернулся в родные края.
   Глава IV
   Земляки вы мои, земляки
   Вот откуда взялся в Сухоярке великан, который встретился сегодня утром Сене Грачику и его верному другу Сурену Арзумяну, когда оба приятеля спешили в школу.
   Худенький Сеня Грачик, несмотря на прохладную еще погоду, был уже без пальтишка, в одной форменной гимнастерке, с проступавшими у ворота ключицами и угловатыми плечами.
   Весь он был словно распёрт изнутри жердочками. Тоненький, летучий, шел он, подпрыгивая от нетерпения,- каждый шаг с наскоку, сам весь легкий, напряженный, словно воздушный змей, которого вот-вот запустят и он взмоет упрямо ввысь...
   Его друг Сурен, на полголовы выше, выглядел немного увальнем. Он шагал неспешно, нахохлившийся и очень серьезный. Голова у него была круглая, давно не стриженная. Волосы сзади, с толстой шеи на узких покатых плечах, когда он ворочал головой, ездили по воротнику пальто.
   Да и сам он, ушастый, круглоглазый, с длинными, сросшимися на переносице, мыском вниз, бровями, маленьким горбатым носом и торчащими, высоко поставленными ушами, очень смахивал на совенка.
   Конечно, оба мальчика сразу же обратили внимание на встретившегося им великана. Они заметили его еще издали и теперь отбегали назад на целый квартал, чтобы снова пойти навстречу и разглядеть как следует еще и еще раз.
   - Вот это да! Дядя Степа! - шепнул Сеня Грачик.
   - Шагающий экскаватор сто кубов,- подтвердил Сурен.
   - Дяденька, достань воробушка,- хихикнул Сеня.
   Казалось, великан не обратил на них внимания. Он продолжал шагать по обочине тротуара, огромными махами переставляя толстые ноги в ботинках на плотной каучуковой подошве. Палица в его руке взлетала и с глухим стуком опускалась, оставляя на влажной земле глубокие следы - Типичный Куинбус Флестрин,- изрек с ученым видом Сурен, став еще более многозначительным.
   - Точно, Куин...
   Исполин внезапно стал. И, прежде чем Сеня успел отскочить, он почувствовал, что какая-то мягкая, бесшумная сила мгновенно вознесла -его под самые, как ему показалось, облака. Неуловимый взмах огромной руки - и мальчишка очутился на карнизе балкона, за перила которого успел судорожно уцепиться. А великан низким, добродушным басом, от которого загудела, казалось, вся земля вокруг, спросил внизу под балконом у оставшегося там Сурена:
   - Ну как, хлопчик? Этого воробья достать? Или не-хай там остается?
   Смущенный необычайностью случившегося, не зная, реветь или же не стоит, Сеня зашептал, свешиваясь с перил:
   - Дяденька, сымите меня отсюда поскорее. Я же вам ничего такого не сделал. А то на меня вон уже ругаются. Там тетенька за окном. Она думает - я сам.
   И действительно, за стеклом балконной двери появилась худая дама в старомодном пенсне и прическе валиком. Она грозила мальчику обеими руками, воздетыми к небу. Тут же она беззвучно всплеснула ими, так как мальчонка на ее глазах исчез, как бы снесенный неведомой силой.
   - А может быть, тебя вон на ту каланчу закинуть, чтобы ты поближе к воробьям был? - вежливо осведомился незнакомец у Сени, поставив его на землю.
   - Не надо, дядя! - поспешно взмолился тот, веря, что и это уже может случиться.
   - Ну,- сказал Незабудный,- говорите тогда, где у вас тут школа.
   - Идемте, дядя, мы вас проводим. Мы сами туда. У нас как раз сегодня каникулы кончились. Первый день занятий. А вам зачем школа?
   - Да вот новичка к вам хочу определить.
   - А в какой класс? - с нетерпеливой надеждой спросили сразу оба мальчика.
   - Сами-то вы в каком?
   - Мы в шестом.
   - Ну вот, значит, как раз к вам. Ему бы на годик по-старше полагалось, да с языком трудно будет, Лучше уж пусть год повторит.
   - А он что, не русский?
   - Да нет, русский...
   - Это ваш кто - сын? Да?
   - На манер того, что внучек.
   Ничего не понимавшие мальчишки повели незнакомца-великана в свою школу.
   Сеня кинулся подать великану его толстую трость, желтую, отливавшую сквозь лак прожилками и наплывами породистого дерева,- Незабудный поставил ее у стены, когда бережно снимал мальчика с балкона. Сеня протянул руку к трости, схватил ее, хотел приподнять и даже руку отдернул в испуге - трость словно приросла к стене. Он взялся снова, потянул сильнее. Трость шевельнулась слегка.
   Артем крикнул:
   - Не тронь! Не сдюжишь или еще живот себе сорвешь. Не по носу табак! Это только мне с руки. Я с этим посошком весь свет обошел. Да...
   И, легко вскинув трость, в которой, верно, было не меньше двадцати кило, зашагал с мальчишками.
   Они вели незнакомца, стараясь шагать в ногу с ним и потому ступая вприскочку слева и справа, и победоносно поглядывали на всех прохожих, которые невольно замирали, оторопев при виде исполина. В какой восторг пришли мальчишки, как прыснули они, когда какая-то старушка, которую они обогнали, вдруг съежилась вся, вобрала голову в плечи, шарахнулась в сторону, оглядываясь, суматошно закрестилась:
   - Ох, чтоб тебе!.. А я думала, конный какой наехал... Они прошли мимо двух старых деревьев на площади.
   - Раинки? - спросил, остановившись, Артем Иванович.
   Мальчики обрадовались, что он знает местное название этих деревьев. Оно повелось по имени несчастной девушки Раи, которую когда-то довел до отчаяния и самоубийства соблазнитель-шахтовладелец. Ее похоронили за оградой кладбища уже в степи. И на могиле выросло дерево всем на диво, не совсем привычного вида, что-то вроде граба, но постройнее. И с тех пор эти деревья стали звать в Сухоярке раинками. Но Артем Иванович сейчас шел, не узнавая родных мест. Он вспоминал, как в былые его приезды в Сухояр-ку строения, улицы, дома казались ему осевшими в землю, укоротившимися, до смешного уменьшившимися. А теперь, наоборот, все тут как будто вверх ушло и стало непривычно крупным. Все его переросло, все решительно. Только старая каланча, считавшаяся когда-то самым высоким сооружением в Сухоярке, так же, как и он сам, будто укоротилась и присела на корточки между высокими новыми домами в четыре-пять этажей.
   Потом он вдруг остановился, прислушиваясь к странным, совершенно невозможным в старой Сухоярке звукам. То были звуки рояля. Они лились сквозь открытые форточки нового дома. Он сначала подумал, что это радио. Но из разных окон доносились разные звуки: то робкие, отрывистые, то повторяющиеся в одном и том же бурном разливе, Незабудный понял: в Сухоярке дети учатся музыке. Вот чудно!
   Как все отстроилось вокруг, раздалось вширь, пошло вверх или переместилось куда-то на более высокие места! Артем не узнавал старых улиц.
   - А где же Сабочеевка? - вспомнил он.
   - Ее еще когда снесли,- поспешил ответить Сеня.- А кто жил, переселили вон туда, кверху, где Дворец шахтера.
   Мальчишки шли, перемигиваясь, шушукались тихонько за спиной, как слышал сверху, с высоты своего головокружительного роста Артем. До него донеслось:
   - Мимо светофора пойдем. Да?
   - Ясно.
   Они забежали вперед, повернули за угол влево. И Незабудный послушно последовал за ними. Потом повели его через какой-то пустырь, вышли на большую улицу. "Первомайская",- прочитал Незабудный на табличке на углу. И тут оба мальчика остановились и, чуточку попятившись, закинув головы, стали внимательно смотреть на своего спутника-великана: какое впечатление произведет на него светофор, всего лишь три недели назад повешенный над перекрестком у Первомайской улицы,- первый светофор в Сухоярке. А светофор, как на грех, горел и горел ровным зеленым огнем, пропуская колонну тяжелых самосвалов, которые шли по Первомайской. К тому же никто не собирался выезжать из боковых переулков, и милиционеру-регулировщику в стеклянной будке на углу не было надобности переключать свет на красный. Но вот, к счастью, появился наконец слева велосипедист. Это катил старый почтарь Гаврилюк, которого хорошо все знали в Сухоярке. Регулировщик схватился за рычажок. Над перекрестком погас зеленый свет, загорелся красный, и Гаврилюк выехал на Первомайскую.
   - Сашко! Здоров!
   Вглядевшись в Незабудного, старенький велосипедист с большой сумкой через плечо чуть не свалился с седла. Он соскочил на землю, ведя одной рукой велосипед и протягивая издали Артему другую.
   - Люди добрые!.. Ой, лишенько мое! Поглядьте сюда! Да то, никак, Артем?!
   Они обнялись. Причем старенький почтальон, как ни тянулся на цыпочках, так и не мог добраться до шеи Артема.
   - Ну, с прибытием. Да, надолго адресат выбывал в неизвестном направлении. Ну как, на постоянную прописку или временно?
   - Рассчитываю, что на постоянную, - глухо проговорил Артем Иванович,
   - Эх, ус-то у тебя сивый стал,- бормотал Гаврилюк, разглядывая Артема и обходя его со своим велосипедом вокруг.- А так ничего... Да и времени ведь укатило дай тебе боже! Сколько тут через мои руки одних похоронных прошло... Повестки сначала разносил, а после похоронные. Всяко. Только от тебя вот корреспонденции не было. А уж сколько она, бывало, спрашивала: "Как, мол, ничего нет?" - "Да нет, говорю, все еще пишет, видно"... Ну вот, сам прибыл. Как говорится, распишитесь в получении. Ну, надо считать - свидимся еще. Во Дворец шахтера, где, помнишь, Подкукуевка была, заглядывай, уважь стариков наших. А мне - по адресам. Бывай!
   Мальчики заметили, что новый знакомец их как-то поскучнел. Он шел, уже не глядя по сторонам, опустив голову, покусывая седой ус.
   Так они вышли к длинному обрыву. Почти отвесный край его как бы отрезал от степной низины небольшую возвышенность, где несколько на отшибе стояло большое белое здание. У входа была прибита табличка: "Школа-семилетка имени Героя Советского Союза Григория Тулубея". Перед самым входом на невысоком постаменте золотыми буквами была выбита надпись: "Герой Советского Союза Григорий Богданович Тулубей".
   Двумя огромными шагами перемахнул Незабудный к постаменту. Он стоял перед бюстом, и голова его находилась почти на уровне бронзовой головы Героя. Одной рукой он далеко оттянул на груди отворот пальто, другой лихорадочно шарил у себя за пазухой. Он вытащил оттуда бумажник. Не попадая пальцами под ремешок, наконец отстегнул кнопку, раскрыл, выхватил какую-то фотографию, поднял на уровень лица, протянул к бюсту Героя, взглянул, откинул голову, еще раз сверился и медленно снял шляпу. Он снял шляпу и, как бы прикрыв ею сердце, отвел к левой стороне широкой груди. Так он и стоял с минуту - огромный, неподвижный, не отрывая глаз от бронзового лица Героя.
   Мальчики подошли тихонько, пытаясь заглянуть в фотографию, которую держал теперь в опущенной руке великан. Они увидели, как глубокие морщины у него на крупных скулах медленно заплывают слезами.
   - Дядя, вы его знаете? - решился наконец спросить Сеня.
   Великан молчал, шумно переводя дыхание.
   - Это наш Герой Советского Союза,- заторопился Сурен.- Он без вести погиб. А до этого еще стал Героем. И теперь наша школа его имени. Он председателев сын был... Летчик.
   - То ж он,- тихо проговорил Артем.- Богритули.
   - Да нет, дядя! Это Тулубей. Григорий Богданович Тулубей.
   - Теперь-то уж вижу, что Григорий Богданович...
   Знакомое лицо с большими, широко в наклон расставленными глазами, на всю жизнь запавшими в память, смотрело на Незабудного немного сверху, почти в упор. И опять что-то неуловимо знакомое проступало в бронзовых чертах, как просквозило сейчас в надписи "Григорий Богданович Тулубей". Так вот как составил тайное прозвище свое человек, похороненный на старом кладбище в Генуе. По отцу своему, по собственному имени и фамилии. Артем стоял и вспоминал: когда-то, лет пятьдесят назад, работал с ним на шахтах энергичный и ловкий Богдан Анисимович Тулубей. Они с ним дружили. Неужто тот человек, которого Артем вырвал в итальянском городе из лап гитлеровцев, был сыном Богдана Тулубея? Долго и молча стоял, держа в руке шляпу, прижатую к груди, Незабудный у памятника Григорию Тулубею. И чуть поодаль, не решаясь приблизиться, притихли два друга - Сеня Грачик и Сурен Арзумян. Они еще не понимали, что произошло, но чувствовали, что огромный человек и удивительный силач, с которым они только что познакомились, нашел сейчас что-то очень для него важное и дорогое.
   - Ну спасибо вам, хлопцы! - проговорил, тряхнув головой и глубоко насовывая на нее шляпу, Артем.- Спасибо, что проводили. Не знаете, директор ваш у себя?
   - Он у себя в кабинете... Сегодня первый день после каникул. Он уже, верно, давно тут. Мы вас проводим.
   Мальчики распахнули было дверь перед Незабудным и собирались уже проскочить за его просторной спиной, но тут же были выставлены на улицу сердитой нянечкой Феней:
   - А вы куда? Пришли ни свет ни заря. Ваша смена вторая, а вы чего спозаранок лезете?.. Вы, гражданин, проходите. Вон третья дверь налево.
   Директор школы имени Тулубея Глеб Силыч Курзю-мов, которого школьники, с легкой руки остроумца Суре-на, прозвали "Хлеб кислый с изюмом", как будто бы ничему не удивился. Ни рост пришедшего, ни то, что он прибыл из Парижа,- ничто не поразило Глеба Сильгча. Глеб Силыч вообще никогда ничему не удивлялся или не считал нужным показывать, что удивляется. Он все принимал как должное и обыкновенное. В этом была его педагогическая система. "Удивляться может только тот, кто мало что знает",- объяснял он. Если бы вдруг явился к нему какой-нибудь новый родитель и сказал: "Я, видите ли, только что прибыл с Марса и прошу принять моего марсиянчика к вам в школу", и тогда бы, наверное, Глеб Силыч не удивился, а только спросил: "А как у него там, на Марсе, с успеваемостью было? Справку об оспопрививании имеет?" Ничему не удивился и сейчас Глеб Силыч, только сказал:
   - Вы бы присели.- И повторил приглашение, так как не заметил, что Незабудный уже давно расположился на стуле перед ним и высится над столом сидя.
   Артем стал было рассказывать ему историю Пьера, но Глеб Силыч извинился и сказал, что очень торопится сегодня и с деталями готов более пунктуально ознакомиться в следующий раз или при случае, А пока он хотел бы поинтересоваться документами поступающего, если таковые имеются. Кое-что у Артема имелось. Он еще в Москве запасся чем нужно. И Пьер Кондратов был принят в шестой класс Сухоярской школы имени Григория Тулубея.
   Мальчики терпеливо ждали Незабудного у подъезда школы.
   - Записали? - спросил Сеня.
   - Зачислен,- ответил Незабудный.- А директор у вас, видно, хлопчики, строгий.
   - Хлеб кислый с изю...- начал было Сеня, но получил тотчас потайной тумак в спину от приятеля и смолк.
   - Ну, а теперь, хлопчики, ведите меня в исполком,- попросил Артем,- Где он тут у вас?.. Значит, как сказали председателю фамилия - Тулубей?
   Глава V
   Дар отвергнут
   По дороге мальчиков уже окончательно разобрало любопытство. Они шли по бокам от исполина-незнакомца, переглядывались за его спиной и шушукались где-то на уровне его локтей, мерно качавшихся в такт шагу и глухому стуку ударяющейся о землю трости.
   Наконец Сеня не выдержал:
   - Дядя, а вы сами кто?
   - Незабудный. Слыхал про такого?
   - Еще бы! - поспешно сказал Сурен.- Это такой был борец.
   Сеня тоже не дал маху:
   - А я в старом журнале "Нива" у нашей хозяйки на квартире портрет видел и читал - чемпион чемпионов. Он сам помер давно. А вам тот Незабудный кто был? Родственник? Дедушка?
   - Человек сам себе дедушкой не бывает,- ответил добродушно Артем Иванович и погладил усы.- Живой я покуда, хлопчики. Хотя, свободно, может быть, ты прав. Да, я тому Незабудному сын блудный. Складно сказал? Незабудный - сын блудный...
   - В рифму,- согласился Сурен.
   - Вот именно, что в рифму. Сам я, хлопчики, и есть тот самый Незабудный.
   Мальчики только рты поразевали, еще не совсем веря...
   Когда Незабудный скрылся в подъезде исполкома, они, подсаживая друг друга, влезли на ограду. Им интересно было, как примут власти такого знаменитого человека.
   - Эх, как он тебя: раз - и фюйть на балкон,- хихикнул Сурен.- Вот бы Ксанка видела!
   - А я и сам трошки подскакнул и подтянулся.
   - Да, "подтянулся"! А сам чуть реву не дал.
   - Это кто, я? Сбрехни еще что! А вот ты скажи, почему он у бюста расстроился. Даже заплакал. Видел?
   - Я это и без тебя заметил.
   - По-твоему, это тот самый Незабудный? Ты как считаешь?..
   Между тем Артем вошел в коридор. Он остановился у двери со строгой дощечкой: "Председатель исполкома т. Тулубей Г. П.".
   Опять вспомнил Артем, что был у него в молодости товарищ, штейгер в шахтах, Богдан Анисимович Тулу-бей, тоже рослый, плечистый и статный человек. Но кто же тогда этот Тулубей - Г. П., председатель исполкома? Однофамилец, что ли? Он постучал и вошел.
   Секретарь, плюгавенький и сверх меры многозначительный, вскинул недовольно очки на Артема.
   - Я к председателю,.. Председатель у себя?
   - Товарищ Тулубей сегодня не ожидаются,- сказал секретарь.- На стройке председатель. День, товарищ, сегодня вообще у нас не приемный. Приема посетителей нет. Он, перегнувшись через стол, с опаской и любопытством глянул под ноги вошедшему: не стоит ли тот на чем-нибудь.
   - Вы, извините, по какому вопросу?
   Артем изложил свое дело. Объяснил, что приехал на неделю раньше назначенного. Очень уж не терпелось скорей попасть в родные места, да и приемному сынишке надо в школу, чтобы он со всеми вместе втянулся с первых дней после каникул. Пока остановился с сыном в общежитии для приезжих. Отвели угол. Багаж еще на вокзале. Вот только чемоданчик захватил с одной шту-ковинкой.
   - Теперь понятно,- удовлетворенно сказал секретарь.- Возвращенец. Проще сказать - репатриант. О вас нам было уже указание из центра на имя председателя. Через меня проходило. Но не ждали в этот срок.
   - Домик у меня тут был. За терриконом. Мать моя в нем проживала. Как мне сказали, померла перед войной. Вот могилу хочу найти, да и тоже со временем туда...
   - Насчет могилы также не скажу определенно. Вопрос решался в смысле переноса кладбища. Возможно, и домик ваш бывший,- он сделал нажим на "бывший",- помечен на снос. Я после посмотрю в списке. Уже некоторых выселяем.
   - Это почему же? - насторожился Артем. Секретарь скосил глаза и многозначительно сосредоточил взор свой на кончике собственного носа:
   - На то имеются определенные обстоятельства и причины. Извините, гражданин, до полного выяснения вопроса сообщать не имею данных.
   - Значит, так... И жить негде, и помирать некуда.
   Тут секретарь обиделся и даже встал, чтобы находиться, так сказать, на одном уровне с посетителем, тяжело осевшим на стуле.
   - Довольно отстало мыслите и странно рассуждаете, гражданин. Как это так некуда? Что за намеки с вашей стороны? У нас похоронное обслуживание вполне на высоте. Венки в районе заказываем, грузовичок украшаем не хуже катафалка. Материи отпускается достаточно.
   - Да я пока не о том забочусь.
   - Так ведь это я тоже только к слову вашему ж. Проживайте на здоровье себе. Милости просим. Мы это при-ветствуем. Стало быть, как говорится, из бывших белых будете?
   - Не понял я вас.
   - Из белых эмигрантов, говорю?
   - Из каких же я белых? Шахтер я местный. Из здешних навалоотбойщиков, коренной. Руки-то у меня не из белых. Уголька порубал черного - будьте здоровы!
   - Да нет, это я так, для классификации,- засуетился секретарь.- Я объясняю вам вторично: живите на здоровье. Ну, а после перепланировки города в отношении площади для вас...
   - Да к чему мне эта площадь? - не понял его Артем.
   - Не так вы меня восприняли опять. Я имел в виду жилплощадь. На проживание. Но тут тоже есть указание в отношении вас. У председателя. Порядок будет. Предоставим. Тут Артем немножко замялся. Приоткрыл свой чемоданчик, который до этого поставил на пол возле стула.
   - Скажите,- начал он, неловко оглянувшись и затем склонясь всем своим огромным телом над заскрипевшим под его грудью столом секретаря.- Скажите, а как в настоящее время у вас, если, допустим, пожелает какое-нибудь лицо сделать... доброхотное приношение?
   - Недовполне я вас понял...
   - Я вам сейчас объясню.- Артем Иванович засмущался, открыл свой чемоданчик, вынул какой-то предмет, бережно размотал плотную материю и поставил перед секретарем на стол свой заветный, серебряный с оливином кубок "Могила гладиатора".- Вот, разрешите?.. Хотел бы подарок сделать родному городу. Знаю, очень люди у нас тут страдают через недостаток воды. С молодости сам помню. А я вот читал, Айвазовский, художник был...
   - Буря на море, девятый вал,- сказал секретарь,- известный.
   - Да, именно. Так он на свои сбережения водопровод в родном городе провести хотел, все добивался. Я когда-то по глупости всех тут водкой спаивал за свой счет. Озорной был, да и деньги шальные водились. Ну, а сейчас тоже бы имел желание, только, конечно, не так... Мечта такая у меня... Чтобы помочь городу жажду утолить. А то, я вижу, бабы у вас все у колодцев с ведрами в череду стоят. И водовоза встретил старого. Только что цистерной обзавелся вместо бочки, а суть вся прежняя. Всухомятку еще живете.
   Секретарь вскочил. Он неожиданно очень обиделся:
   - Попрошу!.. Попрошу принять прочь. Пожертвований в частном порядке не принимаем. Тем более я лично. Насчет воды это уж позвольте, и без вас позаботятся кому надо,
   - Так я ведь это от всего сердца, поймите. Секретарь стучал по столу кулачком, натянув на него, впрочем, предварительно обшлаг своего пиджака.
   - Примите, прошу, прочь. Сказано ясно! Вам надо договориться с руководством. А сейчас уберите... Во избежание чего-либо уберите. Люди каждый момент могут взойти и заиметь подозрение. Неловкий вид получится. Видно, вы меня плохо понимаете, гражданин.
   И мальчишки, которые, взобравшись на ограду и держась для верности за дерево, смотрели на всю эту сцену через окно, стараясь уловить обрывки слов, доносившихся через форточку, увидели, как Артем Иванович неверными руками смущенно укутал обратно в материю удивительной красоты вазу, сунул ее неловко в чемодан и побрел к дверям. У мальчиков даже сердце заныло - таким огорченным показался им их новый знакомец. От огорчения Незабудный даже трость забыл у стола. Секретарь вскочил, чтобы нагнать посетителя и возвратить ему дубинку. Мальчишки разом замерли за окном, предчувствуя... И действительно, сейчас же сквозь форточку послышался глухой стук чугунной, окрашенной под дерево дубинки, грохнувшей на пол, и истошный вскрик бедного секретаря, который, схватившись обеими руками за одну ногу, запрыгал по кабинету на другой.
   Глава VI
   Пьер Кондратов из Парижа
   С первого же взгляда на этого мальчика Ксанка поняла, что она влюблена по-настоящему и так, как никогда еще в жизни. В прошлой четверти все это было не так. Да, тогда было совсем не то... Бабушка возила ее в район, И там они пошли посмотреть спектакль приехавшего из Киева Театра юного зрителя, Шел "Тимур и его команда". Он был так хорош, этот Тимур, что совершенно покорил Ксанкино сердце, и она даже решила написать ему письмо. А так как Мила Колоброда - дочка знаменитого бригадира проходчиков, соседка по парте и самая близкая подруга - во всем должна была делить думы и увлечения ; Ксанки, то писали письмо вместе. И чуть было уже не отправили его. Но случайно они увидели в одном журнале фотографию и по ней узнали, что Тимура из ТЮЗа играла артистка, тетенька далеко уже не молодая. И увлечение рухнуло. Да, совсем это было не то, что сегодня.
   И полгода назад было совсем по-другому, когда они опять, уже вдвоем с Милкой, решили, что обе влюблены в знакомого тракториста Есипова с целины портрет его они видели в "Огоньке". Они написали ему письмо, для чего бегали к знакомой исполкомовской машинистке и просили у нее разрешения "постучать для стенгазеты" - почерк у обеих подруг был далеко не каллиграфический. А тракторист, как на грех, приехал в гости к шахтерам, попал в Сухоярку и пришел прямо в дом к Милке. И все были сконфужены, а больше всего, кажется, сам знаменитый тракторист, который решил, что ему писали две взрослые и образованные девицы. "Смотри какие грамотные!" - оправдывался он. Но гулять на Первомайскую и в кино "Прогресс" он пошел не с Милкой и не с Ксанкой, а со старшей двоюродной сестрой Милы, Валерией, гостившей прошлым летом в Сухоярке. Да, он пошел с ней, хотя ни одного письма она ему никогда не писала...
   И с Сеней Грачиком, когда они в зимние каникулы возвращались вдвоем после школьной елки и пообещали друг другу, что будут теперь всегда как брат и сестра, все было по-другому.
   Нет, все было не то. А теперь Ксанка чувствовала - то! И надолго. Может быть, уже и навсегда. Во всяком случае, уж на всю последнюю четверть, до самых летних каникул. Новичок понравился сразу всем девочкам в классе и вызвал любопытство и настороженность мальчишек.
   - Вот, ребята,- говорил Глеб Силыч, вводя его в класс,- принимайте новенького, зачислен в нашу школу. Он из-за границы... Ничего такого особенного,- поспешил добавить Глеб Силыч, заметив блеск яростного любопытства, сразу вспыхнувший во всех глазах,- просто из Парижа. Приехал к нам в Советский Союз на постоянное жительство. Будет учиться с вами... Арзумян, вместо того чтобы ерзать и шушукаться, ты бы взял да и показал всем на карте, где Париж,- напомнил бы тем, кто нечетко знает то, что давно проходили в классе.
   Лучший ученик класса Сурен Арзумян, которого все в классе звали Суриком, подошел к карте и уверенно ткнул пальцем в самый большой кружок на том месте "немой" карты, где подразумевалась Франция.
   - Правильно,- сказал Глеб Силыч,- здесь. А ты что, Грачик, поднял руку, чего тебе?
   - Можно? Я скажу,- заявил Сеня.