- Нет, не умрет. Его второй враг просто остановил его на месте и охладил от попыток стать человеком знания. Вместо этого он может стать непобедимым воином или шутом. Но ясность мысли, за которую он так дорого заплатил, никогда не сменится на тьму или страх снова. Он будет ясно видеть до конца своих дней, но он никогда не будет больше учиться чему-либо или усваивать что-либо.
- Но что же он должен делать, чтобы избежать поражения?
- Он должен делать то же самое, что он сделал со страхом. Он должен победить свою ясность мысли и использовать ее лишь для того, чтобы видеть и терпеливо ждать, и тщательно замерять и взвешивать все прежде, чем сделать новый шаг.
И главное, он должен думать, что ясность его мысли почти ошибка.
И придет момент, когда он будет видеть, что его ясность мысли была лишь точкой опоры перед глазами.
И, таком образом, он одолеет своего второго природного врага и пребудет в положении, где ничего уже не сможет повредить ему. Это не будет ошибкой. Это не будет точкой перед глазами. Это будет действительно сила.
В этом месте он будет знать, что могущество, за которым он так долго гонялся, наконец, принадлежит ему. Он сможет делать с ним все, что захочет. Его о_л_л_и в его подчинении. Его желание - закон. Он видит все, что вокруг него. Но он также наткнулся на своего третьего врага: могущество.
Сила - самый сильный из всех врагов. И естественно, самое легкое, это сдаться. В конце концов человек дествительно неуязвим. Он командует: он начинает с того. Человек на этой стадии едва ли замечает своего третьего врага, надвигающегося на него. И внезапно, сам того не заметив, он проигрывает битву.
Его враг превратил его в жестокого капризного человека.
- Потеряет ли он свою силу?
- Нет. Он никогда не потеряет ни своей ясности мысли, ни своей силы.
- Что же тогда будет отличать его от человека знания?
- Человек, побежденный могуществом, умирает, так и не узнав в действительности, как с этим могуществом обращаться.
- Сила - лишь груз и его судьба. Такой человек ничему не подчинен и не может сказать, когда или как использовать свою силу.
- Является ли поражение от какого-нибудь из врагов окончательным поражением?
- Конечно, оно окончательно.
- Когда какой-нибудь из этих врагов пересилил человека, то тому уже ничего нельзя сделать.
- Возможно ли, например, что человек, побежденный силой, увидит свою ошибку и исправит свой путь?
- Нет, если человек раз сдался, то с ним покончено.
- Но что, если он лишь временно был ослеплен силой, а затем отказался от нее?
- Это значит, что его битва все еще не проиграна и продолжается; это означает, что он все еще пытается стать человеком знания. Человек побежден лишь тогда, когда он больше не пытается и покинет самого себя.
- Но тогда, дон Хуан, возможно, что человек, уйдя в страх, на несколько лет покинет самого себя, но, наконец, победит его.
- Нет, это неверно. Если он поддался страху, то он никогда не победит его, потому что он будет уклоняться от учения и никогда не сделает попытки снова. Но если в центре своего страха он будет в течение многих лет делать попытки учиться, то он, очевидно, победит еще, так как, фактически, он никогда не бросал себя ради этого страха.
- Как он может победить своего третьего врага, дон Хуан?
- Он должен непременно победить его. Он должен придти к пониманию того, что сила, которую он, казалось бы, покорил в действительности, никогда не принадлежала ему. Он все время должен держать себя в руках, обращаясь осторожно и добросовестно со всем, что он узнал. Если он может увидеть, что ясность мысли и сила без его контроля над самим собой хуже, чем ошибка, то он достигнет такой точки, где все находятся в подчинении. Тут он будет знать, когда и как использовать свою силу. И, таким образом, он победит своего третьего врага.
Человек будет готов к тому времени и в конце своего пути учения и почти без предупреждения он столкнется со своим последним врагом - старостью. Этот враг самый жестокий из всех. Враг, которого он никогда не сможет победить полностью, но лишь сможет заставить его отступить.
Это время, когда человек не имеет больше страхов, не имеет больше нетерпеливой ясности мысли. Время, когда вся его сила находится в подчинении, но также время, когда он имеет неотступное желание отдохнуть. Если он полностью поддается своему желанию лечь и забыться, если он убаюкивает себя в усталости, то он проиграет свою последнюю битву и его враг свалит его старое слабое существо. Его желание отступить пересилит всю ясность
Но если человек разобьет свою усталость и проживет свою судьбу полностью, то тогда он может быть назван человеком знания, хотя бы на один короткий момент, когда он отгонит своего непобедимого врага. Этого одного момента ясности, силы и знания уже достаточно.
Глава 4
Дон Хуан редко говорил открыто о мескалито. Каждый раз, когда я его спрашивал об этом, он отказывался разговаривать, но он всегда говорил достаточно, чтобы создать впечатление о мескалито, впечатление, которое всегда было антропоморфным. Мескалито был мужского рода не только из-за грамматического окончания слова, которое свойственно словам мужского рода в испанском языке, но также из-за постоянного качества быть защитой и учителем. Каждый раз, когда мы разговаривали, дон Хуан заново подтверждал различными способами эти характеристики. Воскресенье, 24 декабря 1961 года
- "Трава дьявола" никогда никого не защищала. Она служит лишь для того, чтобы давать силу. Мескалито, с другой стороны, благороден, как ребенок.
- Но ты говорил, что мескалито временами устрашающ.
- Конечно, он устрашающ, но если ты раз его узнал, то он добр и благороден.
- Как он показывает свою доброту?
- Он защитник и учитель.
- Как он защищает?
- Ты всегда можешь держать его при себе, и он будет следить за тем, чтобы с тобой не случилось ничего плохого.
- Как можно держать его все время при себе?
- В маленьком мешочке, привязанном у тебя под рукой или на шее.
- Ты имеешь его с собой?
- Нет, потому что у меня есть о_л_л_и , но другие люди носят его.
- Чему он учит?
- Он показывает вещи и говорит то, что есть что.
- Как?
- Тебе надо это посмотреть самому. 30 января 1962 года.
- Что ты видишь, когда мескалито берет тебя с собой, дон Хуан?
- Такие вещи не для простого разговора. Я не могу рассказать тебе это.
- С тобой случится что-либо плохое, если ты расскажешь?
- Мескалито - защитник. Добрый благородный защитник, но это не значит, что над ним можно смеяться. Поскольку он добрый защитник, он может быть также самим ужасом с теми, кого не любит.
- Я не собираюсь над ним смеяться. Я просто хочу узнать, что он заставляет видеть и делать других людей. Я описал тебе все, что мескалито заставил увидеть меня.
- С тобой все иначе, может быть, потому, что ты не знаешь его путей. Тебя приходится учить его путям, как ребенка учат ходить.
- Как долго я еще должен учиться?
- Пока он сам не будет иметь смысл для тебя.
- А затем?
- Затем ты поймешь сам. Тебе не надо будет больше ничего мне рассказывать.
- Можещь ли ты сказать мне просто, куда мескалито берет тебя?
- Я не хочу разговаривать об этом.
- Все, что я хочу узнать, так это, есть ли другой мир, куда он берет людей?
- Да, есть.
- Это небеса?
- Он берет тебя сквозь небо.
- Я имею в виду то небо, где бог.
- Теперь ты глуп. Я не знаю, где бог.
- Мескалито - это бог? Единый бог? Или он просто один из богов?
- Он просто защитник и учитель. Он сила.
- Он что, сила внутри нас?
- Нет, мескалито ничего общего с нами не имеет. Он вне нас.
- Но тогда каждый, кто принимает мескалито, должен видеть его одинаково.
- Нет, не совсем так. Он не один и тот же для каждого из нас. 12 апреля 1962 года
- Почему ты не расскажешь побольше о мескалито, дон Хуан?
- Нечего рассказывать.
- Должны быть тысячи вещей, которое мне надо бы узнать прежде, чем я встречусь с ними снова.
- Нет, может быть, для тебя нет ничего, что ты должен был бы узнать. Как я тебе уже говорил, он не одинаков со всеми.
- Я знаю, но все же мне хотелось бы узнать, что чувствует другой по отношению к нему.
- Мнения тех, кто болтает о нем, немного стоят. Ты увидишь. Ты, возможно, будешь говорить о нем до какой-то точки, а затем ты уже никогда не будешь обсуждать этот вопрос.
- Можешь ты рассказать мне о моем собственном первом опыте. Для чего?
- Ну, тогда я буду знать, как вести себя с мескалито.
- Ты уже знаешь больше, чем я. Ты действительно играл с ним. Когда-нибудь ты увидишь, каким добрым был защитник с тобой. В тот первый раз, я уверен, что он сказал тебе много-много вещей, но ты был глух и слеп. 14 апреля 1963 года
- Мескалито может принимать любую форму, когда он показывает себя.
- Да, любую.
- Но тогда, какую форму ты знаешь, как самую обычную?
- Обычных форм нет.
- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что он принимает любую форму даже с людьми, которые его хорошо знают?
- Нет. Он принимает любую форму с людьми, которые его знают лишь немного, но для тех, кто его знает хорошо, он всегда постоянен.
- Как он постоянен?
- Он является им тогда, как человек вроде нас, или как совет. Просто совет.
Мескалито когда-нибудь изменяет форму? Свою форму с теми, кто знает его хорошо?
- Я этого не знаю. 6 июня 1962 года
Мы с доном Хуаном отправились в путешествие в конце дня 28 июня. Он сказал, что мы едем поискать грибы в штате чиуауа. Он сказал, что путешествие будет долгим и трудным. Он был прав. Мы прибыли в небольшой шахтерский городок на севере штата чиуауа в 10 часов вечера 27 июня. От места, где я поставил машину, мы прошли на окраину , к дому его друзей, индейца из племеня тарахумара и его жены. Там мы спали.
На следующее утро хозяин разбудил нас около пяти часов. Он принес нам бобы и хлеб. Пока мы ели, он говорил с доном Хуаном, но ничего не сказал о нашем путешествии. После завтрака хозяин налил воду в мою флягу и положил пару сладких рулетов в мой рюкзак. Дон Хуан приспособил поудобнее рюкзак у меня на спине. Поблагодарив хозяина за работу и повернувшись ко мне, сказал:
- Время идти.
Около мили мы шли по грунтовой дороге. Оттуда мы пересекли поле и через два часа были у подножья холмов на юге города. Мы поднялись по пологому склону в юго-западном направлении. Когда мы достигли крутизны, дон Хуан сменил направление и мы пошли по возвышенности на восток.
Несмотря на свой преклонный возраст, дон Хуан шел все время так невероятно быстро, что к полудню я уже полностью выдохся. Мы сели и он открыл мешок с хлебом.
- Ты можешь есть все это, если хочешь, - сказал он.
- А как же ты?
- Я не голоден, а позднее нам эта пища еще понадобится.
Я был очень усталым и голодным и поймал его на слове. Я чувствовал, что это подходящее время, чтобы поговорить о цели нашего путешествия, и очень осторожно я спросил:
- Ты считаешь, что мы будем здесь находится долго?
- Мы здесь для того, чтобы собрать мескалито. Мы останемся здесь до завтра.
- Где мескалито?
- Повсюду вокруг нас.
Вокруг в изобилии росли кактусы различных видов, но я не мог найти среди них пейот.
Мы снова отправились в путь и к трем часам пришли в длинную узкую долину с крутыми склонами. Я чувствовал себя странно возбужденным при мысли о том, что увижу пейот, который никогда не видел в его естественной среде. Мы вошли в долину и прошли около 150 метров, когда я внезапно заметил три определенных растения пейота. Они срослись вместе, выступив над землей примерно на несколько дюймов перело мной слева от тропы. Они выглядели, как круглые мясистые зеленые розы. Я побежал к ним, указывая на них дону Хуану.
Он не обращал на меня внимания и намеренно обращал ко мне спину, уходя дальше. Я понял, что сделал что-то неправильно, и всю вторую половину дня мы шли в молчании, медленно передвигаясь по плоской равнине, которая была покрыта мелкими острыми камнями. Мы двигались среди кактусов, вспугивая полчища ящериц, и время от времени одинокую птицу. Я прощел три дюжины растений пейота, не говоря ни слова.
Мы были в шесть часов у подножия гор, которые ограничивали долину. Мы взобрались на склон. Дон Хуан бросил свой мешок и сел. Я опять был голоден, но пищи у нас не соталось. Я предложил собирать мескалито и вернуться в город. Дон Хуан выглядел раздраженным и сделал чмокающий звук губами. Он сказал, что мы проведем здесь ночь.
Мы сидели спокойно. Слева была скала, а справа долина, которую мы пересекли. Она тянулась довольно далеко и казалась шире и не такой плоской, как я думал. Рассматриваемая с того места, где я сидел, она казалась по== небольших холмов и скальных останков.
- Завтра мы начнем обратный путь, - сказал дон Хуан, не глядя на меня и указывая на долину. - мы будем идти назад и собирать его, пересекая долину. То есть мы будем подбирать его только тогда, когда он будет прямо на нашем пути. "Он" будет находить нас и никак иначе. Он найдет нас, если захочет.
Дон Хуан облокотился спиной на скалу и, наклонив голову, продолжал говорить так, как будто кроме меня тут еще кто-то был.
- Еще одна вещь. Только я могу срывать его. Ты, может быть, будешь нести мешок и идти впереди, я еще не знаю. Но завтра ты не будешь указывать на него, как ты сделал сегодня.
- Прости меня, дон Хуан.
- Все в порядке. Ты не знал.
- Твой бенефактор учил тебя всему этому о мескалито.
- Нет. Никто не учил меня об этом. Это был сам защитник, кто был моим учителем.
- Тогда значит мескалито вроде человека, с которым можно разговаривать?
- Нет.
- Как же тогда он учит?
Некоторое время он молчал.
- Помнишь то время, когда он играл с тобой? Ты понимал его, не так ли?
- Да.
- Вот так он и учит. Только ты этого не знал. Но если бы ты был внимателен к нему, то он бы с тобой говорил.
- Когда?
- Тогда, когда ты в первый раз его увидел.
Он, казалось, был очень раздражен этими вопросами. Я сказал, что задаю ему их, так как хочу узнать все, что можно.
- Не спрашивай м е н я , - он улыбнулся. - спроси его. В следующий раз, когда ты проснешься, спроси его все, что ты пожелаешь.
- Тогда мескалито я в л я е т с я , как лицо, с которым можно поговорить...
Он не дал мне закончить. Он отвернулся, взял флягу, сошел со склона и исчез за скалой. Я не хотел оставаться тут один и, хотя он не звал меня, последовал за ним. Мы прошли около 150 метров к небольшому источнику. Он помыл лицо и руки и наполнил флягу. Он прополоскал во рту, но не пил. Я набрал в ладони воды и стал пить, но он остановил меня, сказав, что пить не обязательно.
Он вручил мне флягу и отправился обратно. Когда мы пришли на место, то снова уселись лицом к долине, а спиной прислонились к скале. Я спросил, не можем ли мы развести костер; он реагировал так, словно тут бессмысленно было задать такой вопрос. Он сказал, что этой ночью мы гости мескалито, он позаботится, чтобы нам было тепло.
Было уже темно. Дон Хуан вынул из своего мешка два тонких одеяла, бросил одно из них мне на колени и сел, скрестив ноги и накинув лругое одеяло себе на плечи. Под нами долина была в темноте, и края ее тоже расплылись в вечерних сумерках.
- Дон Хуан сидел неподвижно, обратясь к долине с пейотом. Равномерный ветер дул мне в лицо.
- Сумерки - это трещина межлу мирами, - сказал он легко, не оборачиваясь ко мне.
Я не спросил, что он имел в виду. Мои глаза устали. Внезапно я почувствовал себя покинутым, и имел странное всепобуждающее желание плакать. Я лег на живот: каменное ложе было твердым и неудобным, мне приходилось менять свое положение через каждые несколько минут. Наконец, я сел, скрестив ноги и накинув одеяло на плечи. К моему удивлению эта поза была в высшей степени удобной, и я заснул.
Когда я проснулся, я услышал, что дон Хуан что-то говорит мне. Было очень темно. Я не мог его хорошо видеть. Я не понял того, сто он мне сказал, но я последовал на ним, когда он спустился вниз со склона. Мы двигались осторожно или, по крайней мере, я из-за темноты. Мы остановились у подножья скалы. Дон Хуан сел и знаком показал мне сесть слева от него. Он расстегнул рубашку и достал кожаный мешок, который открыл и положил перед собой на землю.
После долгой паузы он поднял один из батончиков /таблеток/. Он держал его в правой руке, потирая его несколько раз между большим и указательным пальцами и тихо пел. Внезапно он издал оглушительный крик: "амиииии!" это было неожиданно. Это испугало меня. Смутно я понимал, что он положил батончик пейота в рот и начал жевать его. Через минуту он наклонился ко мне и шепотом велел взять мешок, взять один мескалито, положить затем мешок опять перед ним и делать все точно так же, как это делал он.
Я взял батончик и тер его так, как это желал он. Тем временем он пел, раскачиваясь взад и вперед. Несколько раз я пытался положить батончик в рот, но чувствовал себя не в своей тарелке из-за необходимости кричать.
Затем, как во сне, невероятный вопль вырвался у меня: "аиии!". Какой-то момент я думал, что это кто-то другой крикнул. Опять я почувствовал последствия нервного потрясения у себя в желудке, я падал назад. Я терял сознание.
Я положил батончик пейота себе в рот и разжевал его. Через некоторое время дон Хуан достал из мешка другой батончик. Я почувствовал облегчение, увидев, что он после короткой песни положил его себе в рот.
Он передал мешок мне, и я, положив его перед нами, взял один батончик. Этот круг повторялся пять раз, прежде, чем я заметил какую-либо жажду. Я поднял флягу, чтобы напиться, но дон Хуан сказал, чтобы я лишь прополоскал рот, но не пил воду, так как меня иначе вырвет. Я несколько раз прополоскал рот. В какой-то момент желание попить стало ужасным искушением и я проглотил немного воды... Немедленно мой желудок стал сжиматься. Я ожидал безболезненного и незаметного излияния жидкости у меня изо рта, как это было при первом моем знакомстве с пейотом, но к моему удивлению, у меня было лишь обычное ощущение рвоты. Однако, она не длилась долго.
Дон Хуан взял другой батончик и вручил мне мешок, и круг был возобновлен и повторен, пока я не разжевал 14 батончиков. К этому времени все мое ощущение жажды, холода и неудобства исчезли.
Вместо них я ощутил незнакомое чувство тепла и возбуждения. Я взял флягу, чтобы освежить рот, но она была пуста.
- Можно нам сходить к ручью, дон Хуан?
Звук моего голоса не вырвался изо рта, а отразился от неба обратно в горло и катался эхом взад-вперед между ними. Эхо было мягким и музыкальным и, казалось, имело крылья, которые хлопали внутри моего горла. Их касания ласкали меня. Я следил за их движением взад и вперед, пока они не исчезли.
Я повторил вопрос. Мой голос звучал так, как если бы я говорил внутри пещеры. Дон Хуан не ответил. Я поднялся и повернул в направлении ручья. Я взглянул на дона Хуана, не идет ли он тоже, но он, казалось, к чему-то внимательно прислушивался.
Он сделал повелительный жест рукой, чтобы я замер.
- Абутон уже здесь! - сказал он.
Я раньше ни разу не слышал этого имени и колебался, спросить его об этом или нет, когда заметил звук, который походил на звон в ушах.
Звук становился громче и громче, пока не стал подобен звуку рева гигантского быка. Он длился короткий момент и постепенно затих, пока снова не наступила тишина. Сила и интенсивность звука испугали меня. Я трясся так сильно, что едва мог стоять, и все же рассудок мой заработал совершенно нормально. Если несколько минут назад меня клонило в сон, то теперь это чувство полностью пропало, уступив свое место исключительной ясности. Звук напомнил мне научнофантастический фильм, в котором гигантская пчела, гудя крыльями, вылетает из зоны атомной радиации. Я засмеялся при этой мысли. Я увидел, что дон Хуан опять откинулся в свою расслабленную позу. И внезапно на меня вновь нашло жужжание огромной пчелы. Это было более реально, чем обычная мысль. Она /мысль/ была отдельной, окруженной исключительной ясностью. Все остальное было изгнано из моего ума.
Это состояние умственной ясности, которое никогда ранее не бывало в моей жизни, вызвало у меня еще один момент страха. Я начал потеть. Я наклонился к дону Хуану, чтобы сказать ему, что я боюсь.
Его лицо было в нескольких дюймах от моего. Он смотрел на меня, но его глаза были глазами пчелы. Они выглядели, как круглые очки, имеющие свой собственный свет в темноте. Его губы были вытянуты вперед и издавали прерывистый звук: -пеъта-пеъта-пеъ-та,
я отпрыгнул назад, чуть не разбившись о скалу позади меня. В течение, казалось, бесконечного времени я испытывал невыносимый ужас. Я сопел и отдувался. Пот замерзал у меня на коже, придавая мне неудобную твердость. Потом я услышал голос дона Хуана:
- "Поднимайся! Двигайся! Поднимайся!"
Видение исчезло, и я снова мог видеть его знакомое лицо.
- Я принесу воды, - сказал я после бесконечной паузы. Мой голос прерывался. Я с трудом мог выговаривать слова. Дон Хуан согласно кивнул. По пути я понял, что мой страх исчез так же загадочно, так же быстро, как и появился.
Приближаясь к ручью, я заметил, что могу ясно видеть каждый предмет на пути. Я вспомнил, что только что ясно видел дона Хуана, тогда, как сразу перед тем, я с трудом мог различать очертания его фигуры. Я остановился и посмотрел вдаль и смог даже ясно видеть другую сторону долины. Я мог различать совершенно ясно отдельные камни на другой стороне долины. Я подумал, что, видимо, уже утро, но мне показалось, что я потерял чувство времени. Я взглянул на часы. Было десять минут двенадцатого. Я послушал часы, ходят ли они. Они ходили. Полдень сейчас быть не мог. Значит, это полночь. Я намеревался сбегать за водой и вернуться назад к скалам, но увидел, что дон Хуан идет вниз, и подождал его. Я сказал ему, что могу видеть в темноте.
Он долгое время смотрел на меня, ничего не говоря, если он и говорил, то, может быть, я его прослушал, так как все внимание было направлено на мою новую уникальную способность - видеть в темноте. Я мог различать мельчайшие песчинки. Временами было все так ясно, что казалось, что сейчас утро или вечер. Потом потемнело, потом опять посветлело. Вскоре я понял, что яркость совпадает с дистолой моего сердца, а темнота с его систолой. Мир становился ярко-темным-ярким снова с каждым ударом моего сердца.
Я полностью ушел в это открытие, когда тот же странный звук, который я слышал раньше, появился вновь.
Мои мышцы напряглись. "Ануктал (так я расслышал слово в этот раз) здесь" - сказал дон Хуан.
Звук казался мне таким громоподобным, такми всепоглощающим, что ничто другое значения не имело.
Когда он утих, я почувствовал, что объем воды внезапно увеличился. Ручей, который с минуту назад был в ладонь шириной, увеличился так, что стал огромным озером. Свет, который, казалось, падал сверху, касался поверхности, как бы сверкая сквозь толстое стекло. Время от времени вода сверкала золотистым и черным. Затем оставалась темной, неосвещенной, почти невидимой, но все же странно присутствующей.
Я не припомню, сколь долго я стоял там, просто наблюдая, изумляясь, на берегу черного озера. Рев, должно быть, этим временем прекратился, так как то, что возвратило меня назад /к реальности/ было снова устрашающим гудением.
Я оглянулся, ища дона Хуана. Я увидел, как он вскарабкался и исчез за отрогом скалы. Однако, чувство одиночества совсем не беспокоило меня, я топтался на месте, в состоянии полной уверенности и покинутости.
Рев снова стал слышен. Он был очень интенсивным, подобно звуку очень сильного ветра. Прислушиваясь к нему так внимательно, как только смог, я улавливал определенную мелодию. Она состояла из высоких звуков, похожих на человеческие голоса в сопровождении барабана. Я сфокусировал все свое внимание на мелодии и снова заметил, что систола и дистола моего сердца совпадали со звуками барабана и с темпом мелодии. Я остановился, и музыка прекратилась. Я попытался услышать удары сердца, но это не удалось. Я снова потоптался, думая, что, может, это положение моего тела вызывало эти звуки! Но ничего не случилось! Ни звука! Даже звука моего сердца!
Я решил, что с меня хватит, но когда я поднялся, чтобы уйти, то почувствовал дрожь земли. Земля под моими ногами тряслась. Я терял равновесие. Я упал на спину и лежал в этом положении, пока земля сильно тряслась.
Я попытался схватиться за скалу или куст, но что-то ехало подо мной. Я вскочил, секунду стоял, опять упал.
Земля, на которой я сидел, двигалась, соскальзывая в воду, как плот. Я оставался, неподвижно скованный ужасом, который был, как и все прочее, уникальным, беспрерывным и абсолютным. Я двигался через воды черного озера на клочке почвы, который был похож на земляное бревно. У меня было чувство, что я двигаюсь в южном направлении, влекомый течением. Я мог видеть, как вода вокруг двигалась и завихрялась. Она была холодной и странно тяжелой на ощупь... Мне казалось, что она была живая.
Не было никаких различных берегов или береговых объектов, и я не могу припомнить своих мыслей и чувств за это путешествие.
Через, казалось, долгие часы плавания мой плот сделал под прямым углом поворот налево. Он продолжал прямолинейное движение очень недолго и неожиданно наткнулся на что-то. Инерция бросила меня вперед. Я закрыл глаза и почувствовал острую боль в коленях и вытянутых руках от падения на землю.
Через секунду я открыл глаза. Я лежал на земле. Казалось, мое земляное бревно врезалось в землю. Я сел и оглянулся. Вода отступила! Она двигалась назад, как откатившаяся волна, пока не исчезла.
- Но что же он должен делать, чтобы избежать поражения?
- Он должен делать то же самое, что он сделал со страхом. Он должен победить свою ясность мысли и использовать ее лишь для того, чтобы видеть и терпеливо ждать, и тщательно замерять и взвешивать все прежде, чем сделать новый шаг.
И главное, он должен думать, что ясность его мысли почти ошибка.
И придет момент, когда он будет видеть, что его ясность мысли была лишь точкой опоры перед глазами.
И, таком образом, он одолеет своего второго природного врага и пребудет в положении, где ничего уже не сможет повредить ему. Это не будет ошибкой. Это не будет точкой перед глазами. Это будет действительно сила.
В этом месте он будет знать, что могущество, за которым он так долго гонялся, наконец, принадлежит ему. Он сможет делать с ним все, что захочет. Его о_л_л_и в его подчинении. Его желание - закон. Он видит все, что вокруг него. Но он также наткнулся на своего третьего врага: могущество.
Сила - самый сильный из всех врагов. И естественно, самое легкое, это сдаться. В конце концов человек дествительно неуязвим. Он командует: он начинает с того. Человек на этой стадии едва ли замечает своего третьего врага, надвигающегося на него. И внезапно, сам того не заметив, он проигрывает битву.
Его враг превратил его в жестокого капризного человека.
- Потеряет ли он свою силу?
- Нет. Он никогда не потеряет ни своей ясности мысли, ни своей силы.
- Что же тогда будет отличать его от человека знания?
- Человек, побежденный могуществом, умирает, так и не узнав в действительности, как с этим могуществом обращаться.
- Сила - лишь груз и его судьба. Такой человек ничему не подчинен и не может сказать, когда или как использовать свою силу.
- Является ли поражение от какого-нибудь из врагов окончательным поражением?
- Конечно, оно окончательно.
- Когда какой-нибудь из этих врагов пересилил человека, то тому уже ничего нельзя сделать.
- Возможно ли, например, что человек, побежденный силой, увидит свою ошибку и исправит свой путь?
- Нет, если человек раз сдался, то с ним покончено.
- Но что, если он лишь временно был ослеплен силой, а затем отказался от нее?
- Это значит, что его битва все еще не проиграна и продолжается; это означает, что он все еще пытается стать человеком знания. Человек побежден лишь тогда, когда он больше не пытается и покинет самого себя.
- Но тогда, дон Хуан, возможно, что человек, уйдя в страх, на несколько лет покинет самого себя, но, наконец, победит его.
- Нет, это неверно. Если он поддался страху, то он никогда не победит его, потому что он будет уклоняться от учения и никогда не сделает попытки снова. Но если в центре своего страха он будет в течение многих лет делать попытки учиться, то он, очевидно, победит еще, так как, фактически, он никогда не бросал себя ради этого страха.
- Как он может победить своего третьего врага, дон Хуан?
- Он должен непременно победить его. Он должен придти к пониманию того, что сила, которую он, казалось бы, покорил в действительности, никогда не принадлежала ему. Он все время должен держать себя в руках, обращаясь осторожно и добросовестно со всем, что он узнал. Если он может увидеть, что ясность мысли и сила без его контроля над самим собой хуже, чем ошибка, то он достигнет такой точки, где все находятся в подчинении. Тут он будет знать, когда и как использовать свою силу. И, таким образом, он победит своего третьего врага.
Человек будет готов к тому времени и в конце своего пути учения и почти без предупреждения он столкнется со своим последним врагом - старостью. Этот враг самый жестокий из всех. Враг, которого он никогда не сможет победить полностью, но лишь сможет заставить его отступить.
Это время, когда человек не имеет больше страхов, не имеет больше нетерпеливой ясности мысли. Время, когда вся его сила находится в подчинении, но также время, когда он имеет неотступное желание отдохнуть. Если он полностью поддается своему желанию лечь и забыться, если он убаюкивает себя в усталости, то он проиграет свою последнюю битву и его враг свалит его старое слабое существо. Его желание отступить пересилит всю ясность
Но если человек разобьет свою усталость и проживет свою судьбу полностью, то тогда он может быть назван человеком знания, хотя бы на один короткий момент, когда он отгонит своего непобедимого врага. Этого одного момента ясности, силы и знания уже достаточно.
Глава 4
Дон Хуан редко говорил открыто о мескалито. Каждый раз, когда я его спрашивал об этом, он отказывался разговаривать, но он всегда говорил достаточно, чтобы создать впечатление о мескалито, впечатление, которое всегда было антропоморфным. Мескалито был мужского рода не только из-за грамматического окончания слова, которое свойственно словам мужского рода в испанском языке, но также из-за постоянного качества быть защитой и учителем. Каждый раз, когда мы разговаривали, дон Хуан заново подтверждал различными способами эти характеристики. Воскресенье, 24 декабря 1961 года
- "Трава дьявола" никогда никого не защищала. Она служит лишь для того, чтобы давать силу. Мескалито, с другой стороны, благороден, как ребенок.
- Но ты говорил, что мескалито временами устрашающ.
- Конечно, он устрашающ, но если ты раз его узнал, то он добр и благороден.
- Как он показывает свою доброту?
- Он защитник и учитель.
- Как он защищает?
- Ты всегда можешь держать его при себе, и он будет следить за тем, чтобы с тобой не случилось ничего плохого.
- Как можно держать его все время при себе?
- В маленьком мешочке, привязанном у тебя под рукой или на шее.
- Ты имеешь его с собой?
- Нет, потому что у меня есть о_л_л_и , но другие люди носят его.
- Чему он учит?
- Он показывает вещи и говорит то, что есть что.
- Как?
- Тебе надо это посмотреть самому. 30 января 1962 года.
- Что ты видишь, когда мескалито берет тебя с собой, дон Хуан?
- Такие вещи не для простого разговора. Я не могу рассказать тебе это.
- С тобой случится что-либо плохое, если ты расскажешь?
- Мескалито - защитник. Добрый благородный защитник, но это не значит, что над ним можно смеяться. Поскольку он добрый защитник, он может быть также самим ужасом с теми, кого не любит.
- Я не собираюсь над ним смеяться. Я просто хочу узнать, что он заставляет видеть и делать других людей. Я описал тебе все, что мескалито заставил увидеть меня.
- С тобой все иначе, может быть, потому, что ты не знаешь его путей. Тебя приходится учить его путям, как ребенка учат ходить.
- Как долго я еще должен учиться?
- Пока он сам не будет иметь смысл для тебя.
- А затем?
- Затем ты поймешь сам. Тебе не надо будет больше ничего мне рассказывать.
- Можещь ли ты сказать мне просто, куда мескалито берет тебя?
- Я не хочу разговаривать об этом.
- Все, что я хочу узнать, так это, есть ли другой мир, куда он берет людей?
- Да, есть.
- Это небеса?
- Он берет тебя сквозь небо.
- Я имею в виду то небо, где бог.
- Теперь ты глуп. Я не знаю, где бог.
- Мескалито - это бог? Единый бог? Или он просто один из богов?
- Он просто защитник и учитель. Он сила.
- Он что, сила внутри нас?
- Нет, мескалито ничего общего с нами не имеет. Он вне нас.
- Но тогда каждый, кто принимает мескалито, должен видеть его одинаково.
- Нет, не совсем так. Он не один и тот же для каждого из нас. 12 апреля 1962 года
- Почему ты не расскажешь побольше о мескалито, дон Хуан?
- Нечего рассказывать.
- Должны быть тысячи вещей, которое мне надо бы узнать прежде, чем я встречусь с ними снова.
- Нет, может быть, для тебя нет ничего, что ты должен был бы узнать. Как я тебе уже говорил, он не одинаков со всеми.
- Я знаю, но все же мне хотелось бы узнать, что чувствует другой по отношению к нему.
- Мнения тех, кто болтает о нем, немного стоят. Ты увидишь. Ты, возможно, будешь говорить о нем до какой-то точки, а затем ты уже никогда не будешь обсуждать этот вопрос.
- Можешь ты рассказать мне о моем собственном первом опыте. Для чего?
- Ну, тогда я буду знать, как вести себя с мескалито.
- Ты уже знаешь больше, чем я. Ты действительно играл с ним. Когда-нибудь ты увидишь, каким добрым был защитник с тобой. В тот первый раз, я уверен, что он сказал тебе много-много вещей, но ты был глух и слеп. 14 апреля 1963 года
- Мескалито может принимать любую форму, когда он показывает себя.
- Да, любую.
- Но тогда, какую форму ты знаешь, как самую обычную?
- Обычных форм нет.
- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что он принимает любую форму даже с людьми, которые его хорошо знают?
- Нет. Он принимает любую форму с людьми, которые его знают лишь немного, но для тех, кто его знает хорошо, он всегда постоянен.
- Как он постоянен?
- Он является им тогда, как человек вроде нас, или как совет. Просто совет.
Мескалито когда-нибудь изменяет форму? Свою форму с теми, кто знает его хорошо?
- Я этого не знаю. 6 июня 1962 года
Мы с доном Хуаном отправились в путешествие в конце дня 28 июня. Он сказал, что мы едем поискать грибы в штате чиуауа. Он сказал, что путешествие будет долгим и трудным. Он был прав. Мы прибыли в небольшой шахтерский городок на севере штата чиуауа в 10 часов вечера 27 июня. От места, где я поставил машину, мы прошли на окраину , к дому его друзей, индейца из племеня тарахумара и его жены. Там мы спали.
На следующее утро хозяин разбудил нас около пяти часов. Он принес нам бобы и хлеб. Пока мы ели, он говорил с доном Хуаном, но ничего не сказал о нашем путешествии. После завтрака хозяин налил воду в мою флягу и положил пару сладких рулетов в мой рюкзак. Дон Хуан приспособил поудобнее рюкзак у меня на спине. Поблагодарив хозяина за работу и повернувшись ко мне, сказал:
- Время идти.
Около мили мы шли по грунтовой дороге. Оттуда мы пересекли поле и через два часа были у подножья холмов на юге города. Мы поднялись по пологому склону в юго-западном направлении. Когда мы достигли крутизны, дон Хуан сменил направление и мы пошли по возвышенности на восток.
Несмотря на свой преклонный возраст, дон Хуан шел все время так невероятно быстро, что к полудню я уже полностью выдохся. Мы сели и он открыл мешок с хлебом.
- Ты можешь есть все это, если хочешь, - сказал он.
- А как же ты?
- Я не голоден, а позднее нам эта пища еще понадобится.
Я был очень усталым и голодным и поймал его на слове. Я чувствовал, что это подходящее время, чтобы поговорить о цели нашего путешествия, и очень осторожно я спросил:
- Ты считаешь, что мы будем здесь находится долго?
- Мы здесь для того, чтобы собрать мескалито. Мы останемся здесь до завтра.
- Где мескалито?
- Повсюду вокруг нас.
Вокруг в изобилии росли кактусы различных видов, но я не мог найти среди них пейот.
Мы снова отправились в путь и к трем часам пришли в длинную узкую долину с крутыми склонами. Я чувствовал себя странно возбужденным при мысли о том, что увижу пейот, который никогда не видел в его естественной среде. Мы вошли в долину и прошли около 150 метров, когда я внезапно заметил три определенных растения пейота. Они срослись вместе, выступив над землей примерно на несколько дюймов перело мной слева от тропы. Они выглядели, как круглые мясистые зеленые розы. Я побежал к ним, указывая на них дону Хуану.
Он не обращал на меня внимания и намеренно обращал ко мне спину, уходя дальше. Я понял, что сделал что-то неправильно, и всю вторую половину дня мы шли в молчании, медленно передвигаясь по плоской равнине, которая была покрыта мелкими острыми камнями. Мы двигались среди кактусов, вспугивая полчища ящериц, и время от времени одинокую птицу. Я прощел три дюжины растений пейота, не говоря ни слова.
Мы были в шесть часов у подножия гор, которые ограничивали долину. Мы взобрались на склон. Дон Хуан бросил свой мешок и сел. Я опять был голоден, но пищи у нас не соталось. Я предложил собирать мескалито и вернуться в город. Дон Хуан выглядел раздраженным и сделал чмокающий звук губами. Он сказал, что мы проведем здесь ночь.
Мы сидели спокойно. Слева была скала, а справа долина, которую мы пересекли. Она тянулась довольно далеко и казалась шире и не такой плоской, как я думал. Рассматриваемая с того места, где я сидел, она казалась по== небольших холмов и скальных останков.
- Завтра мы начнем обратный путь, - сказал дон Хуан, не глядя на меня и указывая на долину. - мы будем идти назад и собирать его, пересекая долину. То есть мы будем подбирать его только тогда, когда он будет прямо на нашем пути. "Он" будет находить нас и никак иначе. Он найдет нас, если захочет.
Дон Хуан облокотился спиной на скалу и, наклонив голову, продолжал говорить так, как будто кроме меня тут еще кто-то был.
- Еще одна вещь. Только я могу срывать его. Ты, может быть, будешь нести мешок и идти впереди, я еще не знаю. Но завтра ты не будешь указывать на него, как ты сделал сегодня.
- Прости меня, дон Хуан.
- Все в порядке. Ты не знал.
- Твой бенефактор учил тебя всему этому о мескалито.
- Нет. Никто не учил меня об этом. Это был сам защитник, кто был моим учителем.
- Тогда значит мескалито вроде человека, с которым можно разговаривать?
- Нет.
- Как же тогда он учит?
Некоторое время он молчал.
- Помнишь то время, когда он играл с тобой? Ты понимал его, не так ли?
- Да.
- Вот так он и учит. Только ты этого не знал. Но если бы ты был внимателен к нему, то он бы с тобой говорил.
- Когда?
- Тогда, когда ты в первый раз его увидел.
Он, казалось, был очень раздражен этими вопросами. Я сказал, что задаю ему их, так как хочу узнать все, что можно.
- Не спрашивай м е н я , - он улыбнулся. - спроси его. В следующий раз, когда ты проснешься, спроси его все, что ты пожелаешь.
- Тогда мескалито я в л я е т с я , как лицо, с которым можно поговорить...
Он не дал мне закончить. Он отвернулся, взял флягу, сошел со склона и исчез за скалой. Я не хотел оставаться тут один и, хотя он не звал меня, последовал за ним. Мы прошли около 150 метров к небольшому источнику. Он помыл лицо и руки и наполнил флягу. Он прополоскал во рту, но не пил. Я набрал в ладони воды и стал пить, но он остановил меня, сказав, что пить не обязательно.
Он вручил мне флягу и отправился обратно. Когда мы пришли на место, то снова уселись лицом к долине, а спиной прислонились к скале. Я спросил, не можем ли мы развести костер; он реагировал так, словно тут бессмысленно было задать такой вопрос. Он сказал, что этой ночью мы гости мескалито, он позаботится, чтобы нам было тепло.
Было уже темно. Дон Хуан вынул из своего мешка два тонких одеяла, бросил одно из них мне на колени и сел, скрестив ноги и накинув лругое одеяло себе на плечи. Под нами долина была в темноте, и края ее тоже расплылись в вечерних сумерках.
- Дон Хуан сидел неподвижно, обратясь к долине с пейотом. Равномерный ветер дул мне в лицо.
- Сумерки - это трещина межлу мирами, - сказал он легко, не оборачиваясь ко мне.
Я не спросил, что он имел в виду. Мои глаза устали. Внезапно я почувствовал себя покинутым, и имел странное всепобуждающее желание плакать. Я лег на живот: каменное ложе было твердым и неудобным, мне приходилось менять свое положение через каждые несколько минут. Наконец, я сел, скрестив ноги и накинув одеяло на плечи. К моему удивлению эта поза была в высшей степени удобной, и я заснул.
Когда я проснулся, я услышал, что дон Хуан что-то говорит мне. Было очень темно. Я не мог его хорошо видеть. Я не понял того, сто он мне сказал, но я последовал на ним, когда он спустился вниз со склона. Мы двигались осторожно или, по крайней мере, я из-за темноты. Мы остановились у подножья скалы. Дон Хуан сел и знаком показал мне сесть слева от него. Он расстегнул рубашку и достал кожаный мешок, который открыл и положил перед собой на землю.
После долгой паузы он поднял один из батончиков /таблеток/. Он держал его в правой руке, потирая его несколько раз между большим и указательным пальцами и тихо пел. Внезапно он издал оглушительный крик: "амиииии!" это было неожиданно. Это испугало меня. Смутно я понимал, что он положил батончик пейота в рот и начал жевать его. Через минуту он наклонился ко мне и шепотом велел взять мешок, взять один мескалито, положить затем мешок опять перед ним и делать все точно так же, как это делал он.
Я взял батончик и тер его так, как это желал он. Тем временем он пел, раскачиваясь взад и вперед. Несколько раз я пытался положить батончик в рот, но чувствовал себя не в своей тарелке из-за необходимости кричать.
Затем, как во сне, невероятный вопль вырвался у меня: "аиии!". Какой-то момент я думал, что это кто-то другой крикнул. Опять я почувствовал последствия нервного потрясения у себя в желудке, я падал назад. Я терял сознание.
Я положил батончик пейота себе в рот и разжевал его. Через некоторое время дон Хуан достал из мешка другой батончик. Я почувствовал облегчение, увидев, что он после короткой песни положил его себе в рот.
Он передал мешок мне, и я, положив его перед нами, взял один батончик. Этот круг повторялся пять раз, прежде, чем я заметил какую-либо жажду. Я поднял флягу, чтобы напиться, но дон Хуан сказал, чтобы я лишь прополоскал рот, но не пил воду, так как меня иначе вырвет. Я несколько раз прополоскал рот. В какой-то момент желание попить стало ужасным искушением и я проглотил немного воды... Немедленно мой желудок стал сжиматься. Я ожидал безболезненного и незаметного излияния жидкости у меня изо рта, как это было при первом моем знакомстве с пейотом, но к моему удивлению, у меня было лишь обычное ощущение рвоты. Однако, она не длилась долго.
Дон Хуан взял другой батончик и вручил мне мешок, и круг был возобновлен и повторен, пока я не разжевал 14 батончиков. К этому времени все мое ощущение жажды, холода и неудобства исчезли.
Вместо них я ощутил незнакомое чувство тепла и возбуждения. Я взял флягу, чтобы освежить рот, но она была пуста.
- Можно нам сходить к ручью, дон Хуан?
Звук моего голоса не вырвался изо рта, а отразился от неба обратно в горло и катался эхом взад-вперед между ними. Эхо было мягким и музыкальным и, казалось, имело крылья, которые хлопали внутри моего горла. Их касания ласкали меня. Я следил за их движением взад и вперед, пока они не исчезли.
Я повторил вопрос. Мой голос звучал так, как если бы я говорил внутри пещеры. Дон Хуан не ответил. Я поднялся и повернул в направлении ручья. Я взглянул на дона Хуана, не идет ли он тоже, но он, казалось, к чему-то внимательно прислушивался.
Он сделал повелительный жест рукой, чтобы я замер.
- Абутон уже здесь! - сказал он.
Я раньше ни разу не слышал этого имени и колебался, спросить его об этом или нет, когда заметил звук, который походил на звон в ушах.
Звук становился громче и громче, пока не стал подобен звуку рева гигантского быка. Он длился короткий момент и постепенно затих, пока снова не наступила тишина. Сила и интенсивность звука испугали меня. Я трясся так сильно, что едва мог стоять, и все же рассудок мой заработал совершенно нормально. Если несколько минут назад меня клонило в сон, то теперь это чувство полностью пропало, уступив свое место исключительной ясности. Звук напомнил мне научнофантастический фильм, в котором гигантская пчела, гудя крыльями, вылетает из зоны атомной радиации. Я засмеялся при этой мысли. Я увидел, что дон Хуан опять откинулся в свою расслабленную позу. И внезапно на меня вновь нашло жужжание огромной пчелы. Это было более реально, чем обычная мысль. Она /мысль/ была отдельной, окруженной исключительной ясностью. Все остальное было изгнано из моего ума.
Это состояние умственной ясности, которое никогда ранее не бывало в моей жизни, вызвало у меня еще один момент страха. Я начал потеть. Я наклонился к дону Хуану, чтобы сказать ему, что я боюсь.
Его лицо было в нескольких дюймах от моего. Он смотрел на меня, но его глаза были глазами пчелы. Они выглядели, как круглые очки, имеющие свой собственный свет в темноте. Его губы были вытянуты вперед и издавали прерывистый звук: -пеъта-пеъта-пеъ-та,
я отпрыгнул назад, чуть не разбившись о скалу позади меня. В течение, казалось, бесконечного времени я испытывал невыносимый ужас. Я сопел и отдувался. Пот замерзал у меня на коже, придавая мне неудобную твердость. Потом я услышал голос дона Хуана:
- "Поднимайся! Двигайся! Поднимайся!"
Видение исчезло, и я снова мог видеть его знакомое лицо.
- Я принесу воды, - сказал я после бесконечной паузы. Мой голос прерывался. Я с трудом мог выговаривать слова. Дон Хуан согласно кивнул. По пути я понял, что мой страх исчез так же загадочно, так же быстро, как и появился.
Приближаясь к ручью, я заметил, что могу ясно видеть каждый предмет на пути. Я вспомнил, что только что ясно видел дона Хуана, тогда, как сразу перед тем, я с трудом мог различать очертания его фигуры. Я остановился и посмотрел вдаль и смог даже ясно видеть другую сторону долины. Я мог различать совершенно ясно отдельные камни на другой стороне долины. Я подумал, что, видимо, уже утро, но мне показалось, что я потерял чувство времени. Я взглянул на часы. Было десять минут двенадцатого. Я послушал часы, ходят ли они. Они ходили. Полдень сейчас быть не мог. Значит, это полночь. Я намеревался сбегать за водой и вернуться назад к скалам, но увидел, что дон Хуан идет вниз, и подождал его. Я сказал ему, что могу видеть в темноте.
Он долгое время смотрел на меня, ничего не говоря, если он и говорил, то, может быть, я его прослушал, так как все внимание было направлено на мою новую уникальную способность - видеть в темноте. Я мог различать мельчайшие песчинки. Временами было все так ясно, что казалось, что сейчас утро или вечер. Потом потемнело, потом опять посветлело. Вскоре я понял, что яркость совпадает с дистолой моего сердца, а темнота с его систолой. Мир становился ярко-темным-ярким снова с каждым ударом моего сердца.
Я полностью ушел в это открытие, когда тот же странный звук, который я слышал раньше, появился вновь.
Мои мышцы напряглись. "Ануктал (так я расслышал слово в этот раз) здесь" - сказал дон Хуан.
Звук казался мне таким громоподобным, такми всепоглощающим, что ничто другое значения не имело.
Когда он утих, я почувствовал, что объем воды внезапно увеличился. Ручей, который с минуту назад был в ладонь шириной, увеличился так, что стал огромным озером. Свет, который, казалось, падал сверху, касался поверхности, как бы сверкая сквозь толстое стекло. Время от времени вода сверкала золотистым и черным. Затем оставалась темной, неосвещенной, почти невидимой, но все же странно присутствующей.
Я не припомню, сколь долго я стоял там, просто наблюдая, изумляясь, на берегу черного озера. Рев, должно быть, этим временем прекратился, так как то, что возвратило меня назад /к реальности/ было снова устрашающим гудением.
Я оглянулся, ища дона Хуана. Я увидел, как он вскарабкался и исчез за отрогом скалы. Однако, чувство одиночества совсем не беспокоило меня, я топтался на месте, в состоянии полной уверенности и покинутости.
Рев снова стал слышен. Он был очень интенсивным, подобно звуку очень сильного ветра. Прислушиваясь к нему так внимательно, как только смог, я улавливал определенную мелодию. Она состояла из высоких звуков, похожих на человеческие голоса в сопровождении барабана. Я сфокусировал все свое внимание на мелодии и снова заметил, что систола и дистола моего сердца совпадали со звуками барабана и с темпом мелодии. Я остановился, и музыка прекратилась. Я попытался услышать удары сердца, но это не удалось. Я снова потоптался, думая, что, может, это положение моего тела вызывало эти звуки! Но ничего не случилось! Ни звука! Даже звука моего сердца!
Я решил, что с меня хватит, но когда я поднялся, чтобы уйти, то почувствовал дрожь земли. Земля под моими ногами тряслась. Я терял равновесие. Я упал на спину и лежал в этом положении, пока земля сильно тряслась.
Я попытался схватиться за скалу или куст, но что-то ехало подо мной. Я вскочил, секунду стоял, опять упал.
Земля, на которой я сидел, двигалась, соскальзывая в воду, как плот. Я оставался, неподвижно скованный ужасом, который был, как и все прочее, уникальным, беспрерывным и абсолютным. Я двигался через воды черного озера на клочке почвы, который был похож на земляное бревно. У меня было чувство, что я двигаюсь в южном направлении, влекомый течением. Я мог видеть, как вода вокруг двигалась и завихрялась. Она была холодной и странно тяжелой на ощупь... Мне казалось, что она была живая.
Не было никаких различных берегов или береговых объектов, и я не могу припомнить своих мыслей и чувств за это путешествие.
Через, казалось, долгие часы плавания мой плот сделал под прямым углом поворот налево. Он продолжал прямолинейное движение очень недолго и неожиданно наткнулся на что-то. Инерция бросила меня вперед. Я закрыл глаза и почувствовал острую боль в коленях и вытянутых руках от падения на землю.
Через секунду я открыл глаза. Я лежал на земле. Казалось, мое земляное бревно врезалось в землю. Я сел и оглянулся. Вода отступила! Она двигалась назад, как откатившаяся волна, пока не исчезла.