В Вашингтонском университете за неделю до его лекции невозможно было даже купить экземпляр "Учения". Были такие студенты, которые ели сырой пейот и вдыхали мескалин через свернутые в трубочку двадцатидолларовые банкноты, пытаясь получить тот же опыт. Как будто они ожидали чего-то феноменального, стоит только Кастанеде войти в аудиторию. Может быть, им казалось, что, когда он будет здесь, не более чем в двадцати футах от них, рассказывать о том, как избавиться от презренного багажа реального мира, и излагать остальную философию дона Хуана, которая многим из них едва ли представлялась чем-то большим, чем огромное расплывчатое пятно - когда произойдет все это, может быть, как-нибудь в разгаре беседы сцена вдруг расколется надвое, пол выгнется, загремит потолок, и они чудесным образом окажутся перед Трещиной Между Мирами, даже находясь в состоянии ужасного наркотического опьянения! Кто знает, что может случиться!
Итак, там были все: не только аспиранты социологии и антропологии и горстка профессоров, но и знатоки искусства, врубающаяся молодежь, беззастенчивые и нечесаные хиппи, специалисты по философии и студенты-биологи, сидевшие в грязных джинсах на корточках у сцены, или развалившиеся в креслах, или подпиравшие стены. Все с нетерпением ждали Кастанеду и гладили собак - лабрадоров и лаек, которых они, как было принято, повсюду водили с собой.
Наконец, в разгар нетерпеливого ожидания, вошел Карлос Кастанеда с парой лакеев с отделения. Только он не был похож на Кастанеду, или, скорее, на идеал Кастанеды, сложившийся у многих. Он был невысок, с небольшим брюшком и коротко подстриженными блестящими черными волосами. Одевался он в коричневый костюм с белой рубашкой, носил узкие коричневые ботинки и кремовый галстук. У него был вид человека, ведущего строгий сидячий образ жизни. Все смотрели друг на друга в изумленном молчании. И это был распространитель нового мистицизма - парень, выглядевший как кубинец-посыльный!
"Эй, какой-то он странный", - сказал один из хиппи, и все закивали.
"Чуваки, здесь что-то не так, - сказал другой. - Просто не может быть, чтобы это был тот самый парень".
Не то чтобы Карлос не был похож на человека, способного получить опыт эксцентричных видений, описанных в его книгах, но он не соответствовал легендам о нем из реальной жизни, которые, в частности, утверждали, что у него волшебные ноги, он всегда ходит босиком и никогда не натирает мозолей. Еще говорили, что Кастанеда всегда "под кайфом" и совершил самоубийство уже в нескольких местах. Поэтому все были просто в шоке, когда оказывалось, что реальный Кастанеда выглядел как обычный бизнесмен из делового центра Лос-Анджелеса.
А он просто долго стоял у микрофона, внимательно изучая покачивающиеся головы, глядя из-под невероятно тяжелых век, как будто бы он... видел или что-то в этом роде. Да! Он видел. И все ждали: "Давай, выкладывай нам все. Давай, Карлос!"
"Эмм, - промычал он в микрофон, косо посматривая в конец зала, - нельзя ли нам убрать отсюда этих собак?"
Как и ожидалось, все были захвачены врасплох. Карлос казался подозрительно не врубающимся. И что еще хуже, его выступление было сухим и непрофессиональным - все только о членстве, восприятии и социализации. В офисе Дуга Шарона его монологи были интереснее. Где бы он ни появлялся, в каком бы месте ни выступал - в Сан-Диего или в Калифорнийском университете в Лонг-Бич, - везде происходило примерно одно и то же. Всегда шок при виде действительности, предварительная оговорка терминов, профессиональная лекция и остужающее заключение о том, что, может быть, Карлос Кастанеда - не совсем то, что о нем говорят.
Но его книги по-прежнему продавались, даже в тех учебных заведениях, где он выступал лично. Феномен был слишком велик для него, чтобы им можно было хвастать. Начать с того, что в начале 1970-х Кастанеда стал почти что единственным Богом для очень многих. Даже разочаровавшиеся поверили в его книги, по крайней мере в некоторые наименее трудные для понимания моменты. А еще встречались такие странные индивидуумы, хотя их было немного, которые решили, что человек, которого видели в учебных заведениях, был вообще не Карлос, а кто-то другой. Настоящий же скрывался, пребывая в строгом затворе. Нашлись, конечно же, и такие, кто утверждал, что костюм и галстук были частью хитрой шутки или какого-то эзотерического урока, и вот уже студенты целыми днями просиживают в кафе своих клубов, пытаясь разгадать послание, которое несет Кастанеда через свою самую обыкновенную наружность.
Какова бы ни была причина, но популярность Кастанеды росла. Студенты Калифорнийского университета в Ирвине захотели иметь его своим приглашенным преподавателем. Ряд преподавательских вакансий отводился для приглашаемых читать лекции специалистов, - тех, кого хотели студенты. Деньги на это отводились из студенческой платы за обучение, поэтому студенты имели далеко не последнее слово в решении вопроса о найме преподавателей. В весеннем семестре 1972 года они выбрали Карлоса Кастанеду.
В ирвинском кампусе он читал цикл лекций для студентов и вел семинар для аспирантов, называвшийся "Феноменология шаманизма". Оба вольно основывались на его прошлой работе и докторской диссертации, которую он писал после окончания "Отдельной реальности)). Свою диссертацию он назвал так: "Магия: описание мира", и она же легла в основу его третьей книги "Путешествие в Икстлан".
Всего на семинар было записано двенадцать человек, но в первый день пришло, наверное, человек тридцать, столпившихся вокруг пластмассовых столиков и возле стены в ожидании Кастанеды.
Расе Руджер пришел первым и занял столик возле кафедры. Кандидат в доктора социологии. Расе с нетерпением ждал семинара Кастанеды. Он сам довольно интенсивно занимался психотропными исследованиями и в Калифорнии, и у себя дома на Стейтен-Айленд, где он вырос в еврейском районе.
Когда вошел Карлос, все как обычно были в шоке, за которым последовало молчание, пока все пожирали его глазами, увлекаемые стремительным потоком очаровательно примитивных мыслей о доне Хуане. Трудно было соотносить все эти знаменитые анекдоты из книг с этим маленьким человечком. И все же это был он, невысокий смуглый человек в широких бежевых брюках, в коричневых прогулочных полуботинках, белой рубашке с короткими рукавами и с открытой шеей, с головы до ног напоминавший вествудского бюргера.
Розмари Ли, его ассистентка в КУЙ, представила его группе. После краткого введения и нескольких слов о природе феноменологии и о "членстве" Кастанеда прямо приступил к делу.
"Мое ученичество закончилось, - сказал он. - Дону Хуану больше нечему учить меня. У меня есть все элементы восприятия, необходимые магу для того, чтобы продолжать самостоятельно. Восприятие глоссов можно остановить, можно изменить. Видите ли, дон Хуан старался дать мне другое описание мира, другой способ видения, другую реальность. Ему больше нечего сказать мне. Но теперь я должен делать это самостоятельно".
На последовавших нескольких занятиях Карлос объяснял, что его последний визит к дону Хуану произошел в мае прошлого года. Находясь у него дома, он наблюдал новые физические трюки дона Хенаро. На этот раз он ложился на живот и начинал грести руками по доскам, как будто плывя, и потихоньку Хенаро действительно начал скользить по полу и по всей комнате, плавно, без усилий, как на скейте или на чем-то подобном. Казалось, почти ничто не отделяет его от terra incognita. Но настоящее чудо произошло позднее днем, когда дон Хенаро сделал так, что машина Карлоса исчезла. Все трое - Карлос, Хенаро и дон Хуан - все время были вместе, но, когда Карлос вышел на веранду и взглянул в пустыню на то место, где оставил машину, ее там не было. Он побежал, пытаясь найти ее, а дон Хуан с Хенаро только посмеивались между собой на веранде. Наконец, Хенаро взял свою шляпу с обвисшими полями, привязал к ней нитку и побежал к большому холму, таща за собой своего импровизированного воздушного змея. Змей совершил медленный дугообразный скачок над горами, а затем вдруг наклонился к земле и начал падать. В тот момент, когда он столкнулся с реальным миром, появился автомобиль Карлоса. Или, может быть, он все время был там. Когда Карлос сбежал с холма, чтобы осмотреть его, Хенаро пронзительно закричал. Он кричал, чтобы Карлос забыл о машине, забыл о пустыне, забыл обо всем и обратил бы свое внимание на самую суть, на действительное достижение - на остановку мира.
Кастанеда улыбнулся присутствующим. "Два мага, пришедшие к соглашению относительно мира, способны заставить обычного человека разделить их видение реальности подобно тому, как учат смотреть на реальность детей, - сказал он. - Маги отделяют свои телесные чувства, которые можно назвать кинетической связью, от рассудка".
Занятия для студентов он проводил по строгой программе с проверочными и писыленными работами и обязательными лекциями, но свой семинар для аспирантов он решил вести по свободной программе и сделать его открытым для всех. Не было даже учебника, пока в середине четверти несколько студентов, особенно Расе и Роузи Ли, не получили его диссертацию и не сделали себе копии. Иногда Кастанеда просто заходил в аудиторию и говорил: "О'кей, поднимайте руки и задавайте вопросы". И все начинали расспрашивать о доне Хуане, об остановке мира и об Отдельной Реальности. Прежде всего задавали вопросы о психотропных растениях, и одними из первых они узнали, что Карлос больше не использует их.
"Я думал, что психотропные средства являются важной частью, - говорил он. - Но больше я так не считаю. Они играли лишь вспомогательную роль. Дон Хуан говорил мне, что все, чему он учил меня, было средством остановки мира".
Он объяснял, что пейот, грибы и дурман - это психотропные растения дона Хуана или, точнее, растения его магии и что сам старик не употреблял их годами. Эти растения подобны дорожной карте, говорил он, которая ведет вас, куда нужно, но не само место назначения. Это лишь необходимый элемент для поездки. Каждый несет с собой описание мира, как громоздкий багаж, уложенный глубоко в багажнике ума, и это описание представляет собой результат постоянного потока интерпретации. То, что реально, другой мир, это тот же самый мир - только он одновременно и слишком тягостен, и фантасмагоричен и беспределен, как отмытые начисто двери восприятия Уильяма Блейка. Кастанеда начинал размахивать руками вокруг себя, как будто прерывал вдруг поток интерпретации, и объяснял, что только при этом условии можно уловить Отдельную Реальность как чистое, головокружительное, недифференцированное, волнующее, разветвленное восприятие.
И все же все это было слишком... неопределенно. Поэтому, когда Карлос замечал устремленные на него унылые, безрадостные взгляды, как будто никто не мог понять, о чем вообще он говорит, -и бог знает, что они пытались понять, - когда это происходило, он прибегал к своим кратким поучительным историям, таким, как рассказ о плавании Хенаро по комнате на невидимом скейте.
Он рассказывал им о том, как встретил на вечеринке в Нью-Йорке обдолбанного Тима Лири, и о том, как наткнулся на остатки колонии, предположительно основанной Лири в I960 году. Когда мексиканское правительство взялось за людей Лири и начало выгонять их из страны, некоторые остались, скрывшись в горах. Поэтому, когда Карлос однажды днем нашел их дом, он, естественно, зашел в него, думая, что найдет группу дружественных американцев, поздоровался и представился.
"Они были невменяемые. Их было 25 человек в большой комнате. Все обдолбанные". Он протягивал руки, как бы желая подчеркнуть значительность потери. "Одна девочка, которая почти улыбнулась мне, почти ободрила меня. Но она тоже не разговаривала со мной. Она подняла ногу, чтобы почесать ее. Нога была очень волосатая. Я был поражен тем, что увидел там. По-настоящему поражен.
Я поднялся и ушел. Пришел дон Хуан, и мы пошли в горы. Я рассказал ему об американцах. Он ответил, что тоже их видел. Он считал их поведение совершенно абсурдным. Он сказал, что видел, как они ели грибы прямо в поле".
Это, конечно, было извращением Шаманского Пути. Нельзя просто так сорвать парочку Psilocybe mexicana и запихнуть их себе в рот, как жареный миндаль. Требуется тщательное приготовление, строгое соблюдение ритуала и большая предусмотрительность, а поглощение их в сыром виде равносильно психической смерти. Расе Руджер поморщился. Он уже вкусил свою порцию мистических грибов в Лос-Анджелесе.
"Дон Хуан видел голого американца, стоявшего в поле и тут же евшего грибы. Он пришел в ужас. Грибы следует собирать с величайшей осторожностью. Их необходимо хранить в земле в течение года, а затем смешивать с другими ингредиентами. Ритуал включает даже способ обращения с ними. Нужно взять гриб в левую руку и передать его в правую, а уже потом положить в тыкву на хранение. Необходима высочайшая концентрация, чтобы правильно найти такое место. Лучше практиковать упражнения яки, чем использовать психотропные средства".
В течение всего курса он постоянно пытался соотнести сущность своего опыта с опытом своих студентов. Указывая на чьи-нибудь часы, Карлос говорил: "Я никто без своих часов. Это мой предмет силы". Студент смотрел на свои часы и задумывался над этой короткой сентенцией, этим кратким аудиторным кастанедаизмом, просочившимся сквозь массивный свод, и удивлялся тому, что Карлос тут наговорил.
"Это вопрос социализации, - решительно заявляли Карлосу. - Дело не только в том, чтобы воздерживаться от составления мнения, но и в намерении, в том, чтобы не допускать целостности мира".
Ну, конечно! Старый предохранительный клапан. Если решить с каким-нибудь вывертом открыть этот источник и не считать часы лишь простым хронометром, они могут быть чем-то гораздо большим. Дело в намерении. Дон Хуан говорил, что все можно использовать для силы - ей-богу, ничто не убежит от пристального взгляда новых шаманов - ни пустыня, ни аудитория, ни наручные часы, ни автострада.
"Когда я ехал сюда по шоссе, у меня было это ощущение на макушке. Оно связано с усилением и разрушением мира".
Карлос говорил, что у него часто бывает такое ощущение, когда он едет по автостраде Сан-Диего через туннель, будто крыша его "Фольксвагена" задевает своды. Он чувствует, что не проезжает под эстакадой, но продирается под ней, и в какой-то момент он ощущает все линии, связанные в некой паутине, составляющей сеть Потока. В течение какого-то головокружительного момента он находится там, подключенный к этой сети. Голова его касается крыши автомобиля, крыша автомобиля касается свода туннеля, а сам туннель, этот огромный бетонный пролет, неожиданно предстает в своем истинном виде как одна из линий мира, соединяющая миллионы обозримых объектов и уходящая в бесконечность.
И как раз сейчас, когда Карлос ведет свой микроавтобус по автостраде Сан-Диего, где-то около Вестминстера или Хантингтон-Бич или где-то еще, когда он осознает, что туннель представляет собой одну из линий мира, целостная картина разрушается - шоссе, небо, крыши, витрины - все сворачивается в самое себя, как карточный домик. Хлопхлопхлопхлопхлопхлоп.
И на мгновение он оказывается в Отдельной Реальности дона Хуана. Шоры его культурной обусловленности спадают с его глаз, и он... видит.
И не важно, находитесь ли вы в соноранской пустыне или на автостраде Сан-Диего. Везде одно и то же.
Но Карлос предупреждал своего студента, что Лос-Анджелес далеко не идеальное место для митота. "Охотник использует мир так, как считает нужным. Маг, как охотник и воин, позволяет себе проникать в нашу реальность лишь настолько, насколько ему это необходимо".
Он напомнил им, как однажды днем они с доном Хуаном находились в 50 милях от Лос-Анджелеса и направлялись в город, когда дон Хуан вдруг резко потребовал остановить машину и поворачивать назад. Он почувствовал слишком много злых духов или тяжелых вибраций или что-то еще. Что бы там ни было, но дон Хуан не желал больше и одной мили ехать на север, и тогда Карлос развернулся и направил машину в сторону Мексики.
24
За основу преподавательской работы Карлос взял свою недавно законченную докторскую диссертацию, из которой он зачитывал отрывки, на которую ссылался и которую использовал, проводя дискуссии в аудитории. Через несколько недель после начала занятий студенты начали спрашивать, где можно достать копию. В самом начале Карлос сказал, что у него есть около десятка копий, но так и не роздал их. Наконец однажды после занятий к нему подошли Расе и Роузи и еще один студент и попросили у него разрешение брать его собственный экземпляр диссертации, чтобы делать несколько копий на термофаксе, который стоял наверху, по паре глав за один раз. Карлос согласился, и в течение пяти недель активисты начали собираться на пятом этаже вокруг стола рядом с офисом Мэри Резиг, начальницы секретариата отделения. Они раскладывали страницы по стопкам и собрали из них примерно 20 полных копий работы "Магия: описание мира". Последние 100 страниц пришлось допечатывать на ксероксе из-за каких-то проблем с термофаксом, но наконец, всего за пять недель, каждый получил законченную копию. За один раз делалось две-три главы, потому что Кастанеда не давал больше. Роузи брала пару глав, копировала их и возвращала оригиналы прежде, чем Карлос соглашался показать студентам следующие несколько глав.
Расе сделал себе две копии - одну в зеленом переплете, а другую - в коричневом, потому что, по его словам, это были цвета ауры Карлоса. Некоторые студенты думали, что у него "поехала крыша", но Расе увидел цвета его ауры очень четко, как раз после того, как Карлос приехал к ним в университетский городок и занял свой временный офис в комнате номер 724 в здании общественных наук. Он увидел это неожиданно, находясь в ревущем псилоцибиновом кайфе, когда однажды со своим приятелем ждал на шестом этаже Карлоса. Стены волнообразно колебались, как бы исполняя медленный, ритмичный танец живота, все время поднимаясь и опускаясь, совсем как ковыль на ветру в Кентукки. Расе со своим приятелем облокотились о стену, сползли по ней на пол и просто уселись там, ожидая Карлоса. И пока они ждали, коридор превратился в искрящийся тоннель со стенами из известкового желе, протянувшийся на миллионы миль, огромную желеобразную трубу, где в этот момент шел Карлос Кастанеда своей обычной осторожной походкой - только там было еще зеленое сверкание, из которого вылетали фосфоресцирующие огоньки и разбивались о его тело. Оно было зеленым, и Расе обратил внимание, как аура то таяла, то раздувалась, пока Карлос шел под неоновыми лампами на потолке. Наконец он оказался перед ними, перебирая в руках ключи от офиса и уголком глаз глядя на этих двух парней на полу.
- Привет, - сказал он, быстро открывая дверь.
- Эй, чувак, рады тебя видеть, - ответил Расе. Карлос быстро кивнул и остановился в сверкающей зеленой массе электрического света. Затем он проскользнул в свой офис и закрыл дверь. В аудитории он казался коричневым, но здесь в коридоре его аура имела свой настоящий цвет, и Расе понял это.
Расе решил, что коричневая аура имела какое-то отношение к способности рассказывать самые фантастические истории и при этом выходить сухим из воды. Карлос утверждал, что разговаривал с говорящим на двух языках койотом, или рассказывал, как дон Хенаро в долю секунды переносился на мили, и не важно, как далеко он заходил, как нелепо это могло звучать, никто не подвергал его слова сомнению. Обычно студенты просто пытались понять, о чем он говорил, в более рациональных терминах, именно то, чего Карлос и слышать не хотел. Они продолжали объяснять его переживания галлюцинациями, или результатом гипноза, или внушением. Карлос вообще не хотел, чтобы они как-то интерпретировали их. Самым скептически настроенным студентом в группе был парень, постоянно пытавшийся втянуть его в классическую дискуссию о позитивизме и материализме.
"Разве не обречен дон Хуан на то, что кто-то его сменит, как все несовершенные и условные системы, покоящиеся на примитивном основании теологии? - и он смотрел на Карлоса с притворной серьезностью. - Даже синтез, основанный древними теократиями Египта и Индии, оказался недостаточным. Он был основан на субъективных принципах и никогда не мог охватить практической жизни. А ведь существуют, несмотря ни на что, объективные реалии внешнего мира..."
И Карлос кивал головой и отвечал: "Охо-хо, ну, да. Может быть".
"...Поскольку теократия вначале была ограничена мыслью и чувством, правильно? Жрецы отбросили политеизм и в конце концов трансформировали его в монотеизм, тогда как брухо остались..."
"Может быть. Н-да уж... Что ж, вероятно..."
Это продолжалось в том же духе минут десять, пока кто-нибудь не спрашивал о том или ином видении из книг или о пейотной церемонии дона Роберто в 1964 году. Также обычно задавали вопросы о союзниках, бесформенных силах, о которых Карлос всегда писал и с которыми ему приходилось иметь дело в пустыне, о силах, заключенных в психотропных растениях. Когда Расе не говорил об аурах или об одном своем друге, который был магом, или еще о чем-нибудь оккультном, он говорил о восточных религиях и о параллелях с системой верований дона Хуана.
"Идея видения, например, - говорил он, - вероятно, подобна дзэнской идее сатори. И там, и там требуется глубокое просветление, своего рода проникновение в суть вещей помимо каких бы то ни было мирских описаний. И образ жизни воина в некоторых отношениях похож на образ жизни дзэнского монаха. Оба требуют дисциплины и отрешенности от мирских забот и осознания того, что дела человека не имеют в конечном счете большого значения. Как дзен, так и философия дона Хуана подчеркивают необходимость достижения человеком полной гармонии с природой. Я хочу сказать, что вижу здесь много общего".
И Карлос снова кивал головой и говорил: "Это интересно. Познакомьте меня с этим. Расскажите мне то, что вы знаете".
"Есть книги по восточному мистицизму, которые содержат поразительные аналогии с некоторыми феноменами мира магов. Например, "Четырнадцать уроков йоги" Йога Рамачараки. В них говорится об окружающих людей аурах, имеющих форму яйца, которые наполнены светом, исходящим из тела. Это астральные тела. Они могут отделяться от своих владельцев. Еще рассказывается о способностях, которые можно использовать для получения удивительных эффектов. Можно найти много подобного в ваших книгах".
Карлос всегда с готовностью поддерживал обратную связь с аудиторией. Некоторые идеи Расса были нелепы, но вопрос о параллелях между Востоком и Западом привлекал Карлоса. Казалось, что все это совершенно ново для него. Кастанеда знал о том, что магия американских индейцев вполне могла происходить из Азии. Он знал и в основном принимал теорию о том, что индейцы пришли из Азии через Берингов пролив, но он казался на удивление незнакомым с восточной философией.
Однажды Кастанеда рассказывал им, как пытался привести союзника в жилую комнату профессора Харольда Гарфинкеля на Пасифик-Палисэйдс. Гарфинкель, ученый-еврей, которому перевалило за пятьдесят, имеющий рекомендации из Гарварда и Беркли, прежде всего был известен своими огромными тяжеловесными трудами по феноменологии. Это был строгий преподаватель, настоящий академист. Он заинтересовался исследованиями Карлоса и руководил им в первые дни. Они вместе, бывало, беседовали у него дома. Во время какого-то научного разговора Карлос вдруг заявил, что на веранде находится союзник. Он спросил, не будет ли возражать профессор, если он пригласит его вовнутрь. Это была одна из классических сцен.
- Я хочу показать его вам, - сказал Карлос.
- О, все в порядке, Карлос, - ответил Гарфинкель, прячась глубже в своем кресле. - Прекрасно. Я верю, что союзник здесь, так что все нормально.
Взгляд профессора носился по комнате в ожидании того, что может случиться, надеясь, что Карлос, может быть, уже забыл об этом. Это иногда случается с антропологами, которые слишком глубоко погружаются в чужие культуры.
У них либо вырабатывается невосприимчивость в результате повторяющихся культурных шоков, связанных с их работой, и они начинают смотреть на все заинтересованным, но посторонним взглядом, либо они начинаются держаться за свои исследования с набожным усердием - и становятся полностью помешанными.
И поэтому Гарфинкель немного опасался в этот вечер, что Карлос, возможно, перешел эту грань. У него не было намерения расставаться со своим буржуазным благоразумием и позволять Кастанеде втаскивать своего союзника в жилую комнату. Что скажут в "Феноменолоджи соусиолоджикал ревъю"? Гарфинкель взглянул на своего старого студента, как будто имел самые серьезные клинические подозрения.
Кастанеда расхаживал туда-сюда по обширному подиуму. Если бы происшествие у Гарфинкеля было искусно разыгранной шуткой, он не трудился бы объяснять. Он был уже на новой почве - посеять магию, - которую он обсуждал гораздо подробнее, чем в любой из своих книг.
Древний ритуал требует, чтобы маг завладел 48 зернышками маиса другого мага. Их прячут на пути у того, кого нужно убить, предпочтительно в бутонах желтых цветов. И когда жертва наступит на цветок, зерно проникает в ногу и, как утверждают брухо, мгновенно убивает жертву.
Итак, там были все: не только аспиранты социологии и антропологии и горстка профессоров, но и знатоки искусства, врубающаяся молодежь, беззастенчивые и нечесаные хиппи, специалисты по философии и студенты-биологи, сидевшие в грязных джинсах на корточках у сцены, или развалившиеся в креслах, или подпиравшие стены. Все с нетерпением ждали Кастанеду и гладили собак - лабрадоров и лаек, которых они, как было принято, повсюду водили с собой.
Наконец, в разгар нетерпеливого ожидания, вошел Карлос Кастанеда с парой лакеев с отделения. Только он не был похож на Кастанеду, или, скорее, на идеал Кастанеды, сложившийся у многих. Он был невысок, с небольшим брюшком и коротко подстриженными блестящими черными волосами. Одевался он в коричневый костюм с белой рубашкой, носил узкие коричневые ботинки и кремовый галстук. У него был вид человека, ведущего строгий сидячий образ жизни. Все смотрели друг на друга в изумленном молчании. И это был распространитель нового мистицизма - парень, выглядевший как кубинец-посыльный!
"Эй, какой-то он странный", - сказал один из хиппи, и все закивали.
"Чуваки, здесь что-то не так, - сказал другой. - Просто не может быть, чтобы это был тот самый парень".
Не то чтобы Карлос не был похож на человека, способного получить опыт эксцентричных видений, описанных в его книгах, но он не соответствовал легендам о нем из реальной жизни, которые, в частности, утверждали, что у него волшебные ноги, он всегда ходит босиком и никогда не натирает мозолей. Еще говорили, что Кастанеда всегда "под кайфом" и совершил самоубийство уже в нескольких местах. Поэтому все были просто в шоке, когда оказывалось, что реальный Кастанеда выглядел как обычный бизнесмен из делового центра Лос-Анджелеса.
А он просто долго стоял у микрофона, внимательно изучая покачивающиеся головы, глядя из-под невероятно тяжелых век, как будто бы он... видел или что-то в этом роде. Да! Он видел. И все ждали: "Давай, выкладывай нам все. Давай, Карлос!"
"Эмм, - промычал он в микрофон, косо посматривая в конец зала, - нельзя ли нам убрать отсюда этих собак?"
Как и ожидалось, все были захвачены врасплох. Карлос казался подозрительно не врубающимся. И что еще хуже, его выступление было сухим и непрофессиональным - все только о членстве, восприятии и социализации. В офисе Дуга Шарона его монологи были интереснее. Где бы он ни появлялся, в каком бы месте ни выступал - в Сан-Диего или в Калифорнийском университете в Лонг-Бич, - везде происходило примерно одно и то же. Всегда шок при виде действительности, предварительная оговорка терминов, профессиональная лекция и остужающее заключение о том, что, может быть, Карлос Кастанеда - не совсем то, что о нем говорят.
Но его книги по-прежнему продавались, даже в тех учебных заведениях, где он выступал лично. Феномен был слишком велик для него, чтобы им можно было хвастать. Начать с того, что в начале 1970-х Кастанеда стал почти что единственным Богом для очень многих. Даже разочаровавшиеся поверили в его книги, по крайней мере в некоторые наименее трудные для понимания моменты. А еще встречались такие странные индивидуумы, хотя их было немного, которые решили, что человек, которого видели в учебных заведениях, был вообще не Карлос, а кто-то другой. Настоящий же скрывался, пребывая в строгом затворе. Нашлись, конечно же, и такие, кто утверждал, что костюм и галстук были частью хитрой шутки или какого-то эзотерического урока, и вот уже студенты целыми днями просиживают в кафе своих клубов, пытаясь разгадать послание, которое несет Кастанеда через свою самую обыкновенную наружность.
Какова бы ни была причина, но популярность Кастанеды росла. Студенты Калифорнийского университета в Ирвине захотели иметь его своим приглашенным преподавателем. Ряд преподавательских вакансий отводился для приглашаемых читать лекции специалистов, - тех, кого хотели студенты. Деньги на это отводились из студенческой платы за обучение, поэтому студенты имели далеко не последнее слово в решении вопроса о найме преподавателей. В весеннем семестре 1972 года они выбрали Карлоса Кастанеду.
В ирвинском кампусе он читал цикл лекций для студентов и вел семинар для аспирантов, называвшийся "Феноменология шаманизма". Оба вольно основывались на его прошлой работе и докторской диссертации, которую он писал после окончания "Отдельной реальности)). Свою диссертацию он назвал так: "Магия: описание мира", и она же легла в основу его третьей книги "Путешествие в Икстлан".
Всего на семинар было записано двенадцать человек, но в первый день пришло, наверное, человек тридцать, столпившихся вокруг пластмассовых столиков и возле стены в ожидании Кастанеды.
Расе Руджер пришел первым и занял столик возле кафедры. Кандидат в доктора социологии. Расе с нетерпением ждал семинара Кастанеды. Он сам довольно интенсивно занимался психотропными исследованиями и в Калифорнии, и у себя дома на Стейтен-Айленд, где он вырос в еврейском районе.
Когда вошел Карлос, все как обычно были в шоке, за которым последовало молчание, пока все пожирали его глазами, увлекаемые стремительным потоком очаровательно примитивных мыслей о доне Хуане. Трудно было соотносить все эти знаменитые анекдоты из книг с этим маленьким человечком. И все же это был он, невысокий смуглый человек в широких бежевых брюках, в коричневых прогулочных полуботинках, белой рубашке с короткими рукавами и с открытой шеей, с головы до ног напоминавший вествудского бюргера.
Розмари Ли, его ассистентка в КУЙ, представила его группе. После краткого введения и нескольких слов о природе феноменологии и о "членстве" Кастанеда прямо приступил к делу.
"Мое ученичество закончилось, - сказал он. - Дону Хуану больше нечему учить меня. У меня есть все элементы восприятия, необходимые магу для того, чтобы продолжать самостоятельно. Восприятие глоссов можно остановить, можно изменить. Видите ли, дон Хуан старался дать мне другое описание мира, другой способ видения, другую реальность. Ему больше нечего сказать мне. Но теперь я должен делать это самостоятельно".
На последовавших нескольких занятиях Карлос объяснял, что его последний визит к дону Хуану произошел в мае прошлого года. Находясь у него дома, он наблюдал новые физические трюки дона Хенаро. На этот раз он ложился на живот и начинал грести руками по доскам, как будто плывя, и потихоньку Хенаро действительно начал скользить по полу и по всей комнате, плавно, без усилий, как на скейте или на чем-то подобном. Казалось, почти ничто не отделяет его от terra incognita. Но настоящее чудо произошло позднее днем, когда дон Хенаро сделал так, что машина Карлоса исчезла. Все трое - Карлос, Хенаро и дон Хуан - все время были вместе, но, когда Карлос вышел на веранду и взглянул в пустыню на то место, где оставил машину, ее там не было. Он побежал, пытаясь найти ее, а дон Хуан с Хенаро только посмеивались между собой на веранде. Наконец, Хенаро взял свою шляпу с обвисшими полями, привязал к ней нитку и побежал к большому холму, таща за собой своего импровизированного воздушного змея. Змей совершил медленный дугообразный скачок над горами, а затем вдруг наклонился к земле и начал падать. В тот момент, когда он столкнулся с реальным миром, появился автомобиль Карлоса. Или, может быть, он все время был там. Когда Карлос сбежал с холма, чтобы осмотреть его, Хенаро пронзительно закричал. Он кричал, чтобы Карлос забыл о машине, забыл о пустыне, забыл обо всем и обратил бы свое внимание на самую суть, на действительное достижение - на остановку мира.
Кастанеда улыбнулся присутствующим. "Два мага, пришедшие к соглашению относительно мира, способны заставить обычного человека разделить их видение реальности подобно тому, как учат смотреть на реальность детей, - сказал он. - Маги отделяют свои телесные чувства, которые можно назвать кинетической связью, от рассудка".
Занятия для студентов он проводил по строгой программе с проверочными и писыленными работами и обязательными лекциями, но свой семинар для аспирантов он решил вести по свободной программе и сделать его открытым для всех. Не было даже учебника, пока в середине четверти несколько студентов, особенно Расе и Роузи Ли, не получили его диссертацию и не сделали себе копии. Иногда Кастанеда просто заходил в аудиторию и говорил: "О'кей, поднимайте руки и задавайте вопросы". И все начинали расспрашивать о доне Хуане, об остановке мира и об Отдельной Реальности. Прежде всего задавали вопросы о психотропных растениях, и одними из первых они узнали, что Карлос больше не использует их.
"Я думал, что психотропные средства являются важной частью, - говорил он. - Но больше я так не считаю. Они играли лишь вспомогательную роль. Дон Хуан говорил мне, что все, чему он учил меня, было средством остановки мира".
Он объяснял, что пейот, грибы и дурман - это психотропные растения дона Хуана или, точнее, растения его магии и что сам старик не употреблял их годами. Эти растения подобны дорожной карте, говорил он, которая ведет вас, куда нужно, но не само место назначения. Это лишь необходимый элемент для поездки. Каждый несет с собой описание мира, как громоздкий багаж, уложенный глубоко в багажнике ума, и это описание представляет собой результат постоянного потока интерпретации. То, что реально, другой мир, это тот же самый мир - только он одновременно и слишком тягостен, и фантасмагоричен и беспределен, как отмытые начисто двери восприятия Уильяма Блейка. Кастанеда начинал размахивать руками вокруг себя, как будто прерывал вдруг поток интерпретации, и объяснял, что только при этом условии можно уловить Отдельную Реальность как чистое, головокружительное, недифференцированное, волнующее, разветвленное восприятие.
И все же все это было слишком... неопределенно. Поэтому, когда Карлос замечал устремленные на него унылые, безрадостные взгляды, как будто никто не мог понять, о чем вообще он говорит, -и бог знает, что они пытались понять, - когда это происходило, он прибегал к своим кратким поучительным историям, таким, как рассказ о плавании Хенаро по комнате на невидимом скейте.
Он рассказывал им о том, как встретил на вечеринке в Нью-Йорке обдолбанного Тима Лири, и о том, как наткнулся на остатки колонии, предположительно основанной Лири в I960 году. Когда мексиканское правительство взялось за людей Лири и начало выгонять их из страны, некоторые остались, скрывшись в горах. Поэтому, когда Карлос однажды днем нашел их дом, он, естественно, зашел в него, думая, что найдет группу дружественных американцев, поздоровался и представился.
"Они были невменяемые. Их было 25 человек в большой комнате. Все обдолбанные". Он протягивал руки, как бы желая подчеркнуть значительность потери. "Одна девочка, которая почти улыбнулась мне, почти ободрила меня. Но она тоже не разговаривала со мной. Она подняла ногу, чтобы почесать ее. Нога была очень волосатая. Я был поражен тем, что увидел там. По-настоящему поражен.
Я поднялся и ушел. Пришел дон Хуан, и мы пошли в горы. Я рассказал ему об американцах. Он ответил, что тоже их видел. Он считал их поведение совершенно абсурдным. Он сказал, что видел, как они ели грибы прямо в поле".
Это, конечно, было извращением Шаманского Пути. Нельзя просто так сорвать парочку Psilocybe mexicana и запихнуть их себе в рот, как жареный миндаль. Требуется тщательное приготовление, строгое соблюдение ритуала и большая предусмотрительность, а поглощение их в сыром виде равносильно психической смерти. Расе Руджер поморщился. Он уже вкусил свою порцию мистических грибов в Лос-Анджелесе.
"Дон Хуан видел голого американца, стоявшего в поле и тут же евшего грибы. Он пришел в ужас. Грибы следует собирать с величайшей осторожностью. Их необходимо хранить в земле в течение года, а затем смешивать с другими ингредиентами. Ритуал включает даже способ обращения с ними. Нужно взять гриб в левую руку и передать его в правую, а уже потом положить в тыкву на хранение. Необходима высочайшая концентрация, чтобы правильно найти такое место. Лучше практиковать упражнения яки, чем использовать психотропные средства".
В течение всего курса он постоянно пытался соотнести сущность своего опыта с опытом своих студентов. Указывая на чьи-нибудь часы, Карлос говорил: "Я никто без своих часов. Это мой предмет силы". Студент смотрел на свои часы и задумывался над этой короткой сентенцией, этим кратким аудиторным кастанедаизмом, просочившимся сквозь массивный свод, и удивлялся тому, что Карлос тут наговорил.
"Это вопрос социализации, - решительно заявляли Карлосу. - Дело не только в том, чтобы воздерживаться от составления мнения, но и в намерении, в том, чтобы не допускать целостности мира".
Ну, конечно! Старый предохранительный клапан. Если решить с каким-нибудь вывертом открыть этот источник и не считать часы лишь простым хронометром, они могут быть чем-то гораздо большим. Дело в намерении. Дон Хуан говорил, что все можно использовать для силы - ей-богу, ничто не убежит от пристального взгляда новых шаманов - ни пустыня, ни аудитория, ни наручные часы, ни автострада.
"Когда я ехал сюда по шоссе, у меня было это ощущение на макушке. Оно связано с усилением и разрушением мира".
Карлос говорил, что у него часто бывает такое ощущение, когда он едет по автостраде Сан-Диего через туннель, будто крыша его "Фольксвагена" задевает своды. Он чувствует, что не проезжает под эстакадой, но продирается под ней, и в какой-то момент он ощущает все линии, связанные в некой паутине, составляющей сеть Потока. В течение какого-то головокружительного момента он находится там, подключенный к этой сети. Голова его касается крыши автомобиля, крыша автомобиля касается свода туннеля, а сам туннель, этот огромный бетонный пролет, неожиданно предстает в своем истинном виде как одна из линий мира, соединяющая миллионы обозримых объектов и уходящая в бесконечность.
И как раз сейчас, когда Карлос ведет свой микроавтобус по автостраде Сан-Диего, где-то около Вестминстера или Хантингтон-Бич или где-то еще, когда он осознает, что туннель представляет собой одну из линий мира, целостная картина разрушается - шоссе, небо, крыши, витрины - все сворачивается в самое себя, как карточный домик. Хлопхлопхлопхлопхлопхлоп.
И на мгновение он оказывается в Отдельной Реальности дона Хуана. Шоры его культурной обусловленности спадают с его глаз, и он... видит.
И не важно, находитесь ли вы в соноранской пустыне или на автостраде Сан-Диего. Везде одно и то же.
Но Карлос предупреждал своего студента, что Лос-Анджелес далеко не идеальное место для митота. "Охотник использует мир так, как считает нужным. Маг, как охотник и воин, позволяет себе проникать в нашу реальность лишь настолько, насколько ему это необходимо".
Он напомнил им, как однажды днем они с доном Хуаном находились в 50 милях от Лос-Анджелеса и направлялись в город, когда дон Хуан вдруг резко потребовал остановить машину и поворачивать назад. Он почувствовал слишком много злых духов или тяжелых вибраций или что-то еще. Что бы там ни было, но дон Хуан не желал больше и одной мили ехать на север, и тогда Карлос развернулся и направил машину в сторону Мексики.
24
За основу преподавательской работы Карлос взял свою недавно законченную докторскую диссертацию, из которой он зачитывал отрывки, на которую ссылался и которую использовал, проводя дискуссии в аудитории. Через несколько недель после начала занятий студенты начали спрашивать, где можно достать копию. В самом начале Карлос сказал, что у него есть около десятка копий, но так и не роздал их. Наконец однажды после занятий к нему подошли Расе и Роузи и еще один студент и попросили у него разрешение брать его собственный экземпляр диссертации, чтобы делать несколько копий на термофаксе, который стоял наверху, по паре глав за один раз. Карлос согласился, и в течение пяти недель активисты начали собираться на пятом этаже вокруг стола рядом с офисом Мэри Резиг, начальницы секретариата отделения. Они раскладывали страницы по стопкам и собрали из них примерно 20 полных копий работы "Магия: описание мира". Последние 100 страниц пришлось допечатывать на ксероксе из-за каких-то проблем с термофаксом, но наконец, всего за пять недель, каждый получил законченную копию. За один раз делалось две-три главы, потому что Кастанеда не давал больше. Роузи брала пару глав, копировала их и возвращала оригиналы прежде, чем Карлос соглашался показать студентам следующие несколько глав.
Расе сделал себе две копии - одну в зеленом переплете, а другую - в коричневом, потому что, по его словам, это были цвета ауры Карлоса. Некоторые студенты думали, что у него "поехала крыша", но Расе увидел цвета его ауры очень четко, как раз после того, как Карлос приехал к ним в университетский городок и занял свой временный офис в комнате номер 724 в здании общественных наук. Он увидел это неожиданно, находясь в ревущем псилоцибиновом кайфе, когда однажды со своим приятелем ждал на шестом этаже Карлоса. Стены волнообразно колебались, как бы исполняя медленный, ритмичный танец живота, все время поднимаясь и опускаясь, совсем как ковыль на ветру в Кентукки. Расе со своим приятелем облокотились о стену, сползли по ней на пол и просто уселись там, ожидая Карлоса. И пока они ждали, коридор превратился в искрящийся тоннель со стенами из известкового желе, протянувшийся на миллионы миль, огромную желеобразную трубу, где в этот момент шел Карлос Кастанеда своей обычной осторожной походкой - только там было еще зеленое сверкание, из которого вылетали фосфоресцирующие огоньки и разбивались о его тело. Оно было зеленым, и Расе обратил внимание, как аура то таяла, то раздувалась, пока Карлос шел под неоновыми лампами на потолке. Наконец он оказался перед ними, перебирая в руках ключи от офиса и уголком глаз глядя на этих двух парней на полу.
- Привет, - сказал он, быстро открывая дверь.
- Эй, чувак, рады тебя видеть, - ответил Расе. Карлос быстро кивнул и остановился в сверкающей зеленой массе электрического света. Затем он проскользнул в свой офис и закрыл дверь. В аудитории он казался коричневым, но здесь в коридоре его аура имела свой настоящий цвет, и Расе понял это.
Расе решил, что коричневая аура имела какое-то отношение к способности рассказывать самые фантастические истории и при этом выходить сухим из воды. Карлос утверждал, что разговаривал с говорящим на двух языках койотом, или рассказывал, как дон Хенаро в долю секунды переносился на мили, и не важно, как далеко он заходил, как нелепо это могло звучать, никто не подвергал его слова сомнению. Обычно студенты просто пытались понять, о чем он говорил, в более рациональных терминах, именно то, чего Карлос и слышать не хотел. Они продолжали объяснять его переживания галлюцинациями, или результатом гипноза, или внушением. Карлос вообще не хотел, чтобы они как-то интерпретировали их. Самым скептически настроенным студентом в группе был парень, постоянно пытавшийся втянуть его в классическую дискуссию о позитивизме и материализме.
"Разве не обречен дон Хуан на то, что кто-то его сменит, как все несовершенные и условные системы, покоящиеся на примитивном основании теологии? - и он смотрел на Карлоса с притворной серьезностью. - Даже синтез, основанный древними теократиями Египта и Индии, оказался недостаточным. Он был основан на субъективных принципах и никогда не мог охватить практической жизни. А ведь существуют, несмотря ни на что, объективные реалии внешнего мира..."
И Карлос кивал головой и отвечал: "Охо-хо, ну, да. Может быть".
"...Поскольку теократия вначале была ограничена мыслью и чувством, правильно? Жрецы отбросили политеизм и в конце концов трансформировали его в монотеизм, тогда как брухо остались..."
"Может быть. Н-да уж... Что ж, вероятно..."
Это продолжалось в том же духе минут десять, пока кто-нибудь не спрашивал о том или ином видении из книг или о пейотной церемонии дона Роберто в 1964 году. Также обычно задавали вопросы о союзниках, бесформенных силах, о которых Карлос всегда писал и с которыми ему приходилось иметь дело в пустыне, о силах, заключенных в психотропных растениях. Когда Расе не говорил об аурах или об одном своем друге, который был магом, или еще о чем-нибудь оккультном, он говорил о восточных религиях и о параллелях с системой верований дона Хуана.
"Идея видения, например, - говорил он, - вероятно, подобна дзэнской идее сатори. И там, и там требуется глубокое просветление, своего рода проникновение в суть вещей помимо каких бы то ни было мирских описаний. И образ жизни воина в некоторых отношениях похож на образ жизни дзэнского монаха. Оба требуют дисциплины и отрешенности от мирских забот и осознания того, что дела человека не имеют в конечном счете большого значения. Как дзен, так и философия дона Хуана подчеркивают необходимость достижения человеком полной гармонии с природой. Я хочу сказать, что вижу здесь много общего".
И Карлос снова кивал головой и говорил: "Это интересно. Познакомьте меня с этим. Расскажите мне то, что вы знаете".
"Есть книги по восточному мистицизму, которые содержат поразительные аналогии с некоторыми феноменами мира магов. Например, "Четырнадцать уроков йоги" Йога Рамачараки. В них говорится об окружающих людей аурах, имеющих форму яйца, которые наполнены светом, исходящим из тела. Это астральные тела. Они могут отделяться от своих владельцев. Еще рассказывается о способностях, которые можно использовать для получения удивительных эффектов. Можно найти много подобного в ваших книгах".
Карлос всегда с готовностью поддерживал обратную связь с аудиторией. Некоторые идеи Расса были нелепы, но вопрос о параллелях между Востоком и Западом привлекал Карлоса. Казалось, что все это совершенно ново для него. Кастанеда знал о том, что магия американских индейцев вполне могла происходить из Азии. Он знал и в основном принимал теорию о том, что индейцы пришли из Азии через Берингов пролив, но он казался на удивление незнакомым с восточной философией.
Однажды Кастанеда рассказывал им, как пытался привести союзника в жилую комнату профессора Харольда Гарфинкеля на Пасифик-Палисэйдс. Гарфинкель, ученый-еврей, которому перевалило за пятьдесят, имеющий рекомендации из Гарварда и Беркли, прежде всего был известен своими огромными тяжеловесными трудами по феноменологии. Это был строгий преподаватель, настоящий академист. Он заинтересовался исследованиями Карлоса и руководил им в первые дни. Они вместе, бывало, беседовали у него дома. Во время какого-то научного разговора Карлос вдруг заявил, что на веранде находится союзник. Он спросил, не будет ли возражать профессор, если он пригласит его вовнутрь. Это была одна из классических сцен.
- Я хочу показать его вам, - сказал Карлос.
- О, все в порядке, Карлос, - ответил Гарфинкель, прячась глубже в своем кресле. - Прекрасно. Я верю, что союзник здесь, так что все нормально.
Взгляд профессора носился по комнате в ожидании того, что может случиться, надеясь, что Карлос, может быть, уже забыл об этом. Это иногда случается с антропологами, которые слишком глубоко погружаются в чужие культуры.
У них либо вырабатывается невосприимчивость в результате повторяющихся культурных шоков, связанных с их работой, и они начинают смотреть на все заинтересованным, но посторонним взглядом, либо они начинаются держаться за свои исследования с набожным усердием - и становятся полностью помешанными.
И поэтому Гарфинкель немного опасался в этот вечер, что Карлос, возможно, перешел эту грань. У него не было намерения расставаться со своим буржуазным благоразумием и позволять Кастанеде втаскивать своего союзника в жилую комнату. Что скажут в "Феноменолоджи соусиолоджикал ревъю"? Гарфинкель взглянул на своего старого студента, как будто имел самые серьезные клинические подозрения.
Кастанеда расхаживал туда-сюда по обширному подиуму. Если бы происшествие у Гарфинкеля было искусно разыгранной шуткой, он не трудился бы объяснять. Он был уже на новой почве - посеять магию, - которую он обсуждал гораздо подробнее, чем в любой из своих книг.
Древний ритуал требует, чтобы маг завладел 48 зернышками маиса другого мага. Их прячут на пути у того, кого нужно убить, предпочтительно в бутонах желтых цветов. И когда жертва наступит на цветок, зерно проникает в ногу и, как утверждают брухо, мгновенно убивает жертву.