Страница:
Энтузиазм, привезенный из-за границы, быстро улетучился. Всё случилось, как он и боялся.
Ляля выслушала молча, подумала, что он из ревности наговаривает.
Оставался крайний вариант: взять измором.
Как-то вечером, в самом в начале декабря, Юрик позвонил Ляле и попытался вытащил её в театр.
– Давай сходим куда-нибудь, а?
– Зачем?..
– Как это зачем?! Ты же никуда не ходишь, как монашка!..
Мероприятие несколько подняло Лялино настроение, но не надолго.
Выйдя на Невский, они немного прошлись пешком на пионерском расстоянии. Юрик нёс тяжёлую Лялину сумку. Это ж надо, в театр – и с таким мешком!
То кафе он выбрал сам. На свою голову.
В забегаловке тусовалась уйма народу. Народ позволял себе многое.
Юрик подвёл Лялю к свободному столику, усадил, а сам пошёл к стойке, где бармен вытирал бокалы…
Вернувшись с двумя коктейлями, он заметил в Ляле большие перемены. Подруга восторженно глядела куда-то в угол и энергично хлопала ресницами.
Юрик быстренько глянул туда же.
В углу веселились четверо парней лет по двадцать. Один из них был копия Мичурин, пугающе похож!
Допив коктейль, Ляля вдруг вскочила и, как сумасшедшая, помчалась к белобрысому подонку.
Юрик бросился за ней, но было поздно.
– Ха! Ну и встреча! Я как раз такую хотел!
Белобрысый плебей был сильно пьян или недостаточно наколот. Его дружки тоже стали в стойку.
– Вернись на место…- выдавил Юрик безо всякой надежды.
Ляля издевательски молчала, а квази-Мичурин издевался вслух:
– Э-э-э, нет! Сначала потанцуем… всего один танец… медленный… близко-близко…
Правда, киска?
– А в морду? – не унимался Юрик.
От барной стойки отделился вышибала и пошёл на них. Заметив его, Ляля взмолилась.
– Юра, я немного потанцую, ладно? Танец закончится, и я сразу приду, хорошо?
Но назад никто не пришёл…
Юрик весь вечер просидел один, как никому не нужная старая дева.
Ляля, меж тем, вела себя неприлично. Она всем телом прижималась к молокососу, виляла задом, кусала за ухо, чуть совсем не откусила. Потом ширинку этому дебиллу стала расстёгивать.
Белобрысый такого нахрапа явно не ожидал, но ему было приятно.
Юрик, наконец, не вытерпел и помчался. Грубо, почти спортивными приёмами, водворил её на место. Разве что только под дых не давал.
Белобрысый в ту минуту спопить был не расположен. Ляля его замотала. Буркнул только: "Выпьем – и продолжим!" Устал в натуре…
Сев на место, Ляля нагло, даже как-то подло, ухмыльнулась.
– Юра, ты меня, конечно, извини, но я с тобой больше никуда не пойду…
– Да?! Это почему же?
– С тобой скучно! Даже потанцевать не даёшь!
Она бросила взгляд в угол, где тусовался молодняк, и перепуганно застыла: дружки Мичурина доставали из карманов сверкающие железяки. Шла разработка плана мести, не иначе.
Тут Ляля, наконец, смягчила тон.
– Ой! Вот ты что сейчас думаешь? Что ты себе возомнил? Что ты меня защищаешь от пьяных нахалов, да? А ведь всё наоборот! Это мне тебя сейчас спасать придётся!
Да-да, мне тебя сейчас придётся вы-во-дить…
Она вскочила и, схватив Юрика за руку, и потащила к выходу. Ладонь её была влажной.
Юрику вдруг вспомнилась история двадцатилетней давности: Ляля в мокром купальнике мокрой ладошкой хватает его за запястье и тащит в раздевалку…
Квази-Дуремар передохнул, очухался и снова вырос перед ними:
– Куда мы так быстренько чешем?!
Ляля деланно зевнула, икнула, отрыгнула в кулачок и не своим голосом затараторила:
– Куда идём мы с Пятачком, большой-большой секрет… Ой! Хотя, нет, не секрет…
Блевать мы идём… Вот куда… Ой, мне плохо…
Сделав блевательное движение в сторону белобрысого, Ляля побежала к туалетам.
Юрик, не оглядываясь, дёрнул следом…
В коридорчике, прямо рядом с туалетами, виднелся вход на кухню, занавешенный плюшевой шторой.
Из-за шторы вышла толстая официантка. Ляля бросилась к ней.
– Девушка, пончичек, пупсичек, выручайте! За нами гонятся бандиты. Они, там, в зале, ножиками машут! Выведите нас на улицу через кухню, умоляю!
Ляля сунула официантке тысячу рублей и номерки от гардероба.
Юрик оглянулся, с облегчением вздохнул. Погони почему-то не было…
Толстуха самолично поймала им такси, велела сидеть в машине и ждать.
Через двадцать минут, когда Лялю, Юрика, а заодно и таксиста, стали мучить неприятные сомнения, она снова появилась, таща в охапке дублёнку и кожаное пальто.
Отбыли без приключений.
Ляля положила голову Юрику на грудь, затихла.
По дороге таксист не выдержал и проявил любопытство.
– Вы всегда так из ресторанов сматываетесь?
Ляля задёргалась:
– Нет! В первый и в последний раз. Больше я с этим монстром никуда не пойду…
– А деньги-то хоть есть? Со мной расплатиться сможете?
Тут задёргался и Юрик.
– Обижаете, начальник!
Он гордо вынул из кармана пятьсот рублей, хотя ехать-то было всего пять минут.
Таксист возликовал:
– Ой, а сдачи-то, пожалуй, не найдётся!
– А и не надо… Здесь остановите…
Перед ними тусклыми огнями мерцал трёхзвёздочный отель "Мир".
Ляля пару раз хлопнула ресницами.
– Ну, и куда теперь? Электрички-то уже не ходят, а маршрутки и подавно!
Юрику хотелось врезать ей по роже. Перед чужими мужиками, значит, можно задом вилять, ширинки расстёгивать можно, уши кусать можно, в лицо блевать можно, наконец. Она что всю жизнь собирается его мурыжить?
Пока Ляля обжималась с белобрысым, Юрик времени не терял, наяривал по мобильнику в знакомую гостиницу. В итоге заказал дешёвый номер с окнами на север, чтобы было похолоднее. Пускай помёрзнет, гадина, может, поумнеет.
Войдя в холодный номер, он уложит Лялю в ещё более холодную постель. Она, конечно же, заснёт – коктейль подействует, но во сне будет вся трястись от холода. Тогда он осторожно ляжет рядом, согреет её телом и трахнет!
Веди она себя нормально, он на такое не отважился бы. Но теперь обратной дороги нет, сама напросилась…
Номер получили в точности такой, как заказывал Юрик: похолоднее. Причём, совершенно бесплатно. Деньги ему тайком вернула дамочка из рисэпшен, которую, он одно время о-о-очень близко знал.
Войдя в этот мышатник, Юрик начал мямлить извинения, мол, неудобно получается: просил два одноместных номера, а дали один, да и тот не самый лучший, скорее всего, с клопами. Вот.
Ляля сказала, что клопов любит и претензий к ним не имеет.
Она вдруг как-то странно протрезвела. Заснёт ли в нужный момент?
Короче, легли. Ляля на кровати, а Юрик одетым на коврике.
В довершение пыток, устроенных ею накануне, Ляля разразилась словесным поносом.
– Юр, слушай, я тут подумала…
Юрик вскочил, будто ему прищемило. Во взгляде мелькнула надежда.
– Да нет, я не об этом… Успокойся, я Валеру жду.
Юрик лопался от ярости. Ну и сучка! Не-е-ет, он с этой ненормальной имеет дело в последний раз. Монстром его обзывала. А сама кто?
Собрав оставшееся джентльменство, он шёпотом прорычал:
– Ну, слушаю тебя… очень внимательно…
– Знаешь, мне тут подумалось… Как, всё-таки, хорошо, что ты мой друг, а не Валеркин…
– Почему?
– Да ты посмотри на своё поведение! Раскомандовался – дальше некуда. Там не сядь, с тем не танцуй… Если б ты был Валеркиным другом, ты б меня вообще сожрал, со свету сжил бы…
– Это какая-то новая теория?
– Наоборот, очень старая… Друг мужа или жениха обычно хуже самой ревнивой свекрови…
– Надо же…
Юрику стало холодно. Впрочем, как и заказывал. Пришлось накрыться пыльным ковриком. Он жаждал мести, очень жаждал, однако, к своему стыду, взял и заснул.
А проснувшись, увидел такое…
После того зрелища его глючило всю ночь, весь день, а также всю следующую неделю.
Ляля высилась над ним, широко расставив ноги. Как царица Савская. Или как Клеопатра, только блондинистая. Или как ведьма Макуба, вся в красном. Или как живой манекен с витрины амстердамского секс-шопа…
Затылок Юрика вдавился в пол. Повернув голову, он узрел красный туфель на шпильке. Откуда шпильки?! Тут он вспомнил тяжёлую сумку-мешок…
Дальше размышлять ему не дали. Ляля стала медленно приседать.
Таких ароматов он в жизни не ощущал. Изольда пахла по-другому.
Ляля вскрикнула пять раз, Юрик только два, но это ещё полдела. Потом начался порно-сеанс с засовыванием мокрого детского купальника в рот. Он, конечно же, узнал этот купальник. Ещё как узнал! Увидев и узнав, кончил ещё раз – больше нечем было. Интриганка выдоила всё, до спинного мозга.
– Может быть, тебе ещё и спинной мозг?
– А давай!!!
Глава 17.
"Фантомася" Надев свеженькие стринги, лежавшие у неё в сумке про запас, засунув груди в свеженький же лифчик, как бы случайно найденный там же, побрызгав подмышками дорогим французским дезодорантом, Ляля приготовилась держать ответ.
– Так ты его уже не любишь?
– Кого? Этого цветовода? Пусть скажет спасибо, что долг назад не требую.
– А бабушка всё знает?
– Щаззззз!!! Проболтаешься – убью! Не посмотрю, что ты самый любимый! У бабушки давление, ей ничего такого знать нельзя!
В ходе допроса выяснилось следующее: у Ляли была травма головы. Прямо с детства, прямо с момента, когда Юрик потерял сознание в бассейне. Интересно получилось: падал он, а повредилась, Ляля. От увиденного.
К тому моменту, когда примчались взрослые, Ляля успела его поцеловать, как это делали взрослые на экранах телевизоров.
К счастью, в СССР секса пока не было, и взрослые на экранах занимались только этим, а то бы Юрика в колонию упекли.
Вкус поцелуя Ляле понравился. Она сбе поклялась, что такого друга ни за что не упустит. Придя домой, скрепила клятву кровью.
Пока Юрик с бабушкой ворковали на кухне, она нашла ножницы, нарочно порезала палец и нарисовала красный крестик на купальнике.
И доверенность выкрала она, больше некому. Залезла к куроводихе в сумочку – и всех делов. Бабушка вину взяла на себя, чтобы не расстраивать Сироту Сирот. Дома, правда, всыпала ей хорошенько.
Подрастая и понимая, что за Юриком по возрасту ей не угнаться, Ляля подумала: пускай сначала сходит-женится, отбить никогда не поздно. Но ревновать, заставить мечтала, очень мечтала.
А тут и Дуремар убогий подвернулся. Она ему тем летом все мозги запачкала. Она ему, а не он ей! Но про хоромы пятикомнатные – ни гу-гу. Тут Ляля рассудила правильно: узнав о хоромах, Дуремар ни в какую Голландию не поехал бы…
А случай с убийством вообще полный бред.
Ляля как-то ввечеру загрустила, о нём, о Юрике. Сначала поревела у себя на кухне, а потом подумала: чего одной рыдать-то?! Помчалась к Харитонычу.
А тут и Юрик подвалил – сработал очередной Знак Судьбы.
Сколько их было, тех Знаков, Юрик со счёту сбился…
Завидев Юрика в дверном проёме, Ляля крышей прохудилась и понесла первое, что в пьяненькую голову взбрело. Про убийство! Хотела сильным шоком Юрика подольше придержать. Ну, чтоб не сразу рванул в Москву. А что пьяная была, так это снова не её вина: Харитоныч довёл до кондиции.
А сосед с Богатырского тип вполне безобидный. Он ей ремонт, этой нахалке, делал за пару бутылочек. И за право выпивать на кухне с друганами.
Напрягшись, Юрик вспомнил, что видел в углу кухни рулоны обоев и банки с клеем.
Вот, прохиндейка!
Крутую разницу между сдачей и съёмом квартиры Ляля Дуремару высылала, так как поначалу дела у него не шли. Она вбила себе в голову, что он ради неё выехал на заработки.
Ляля ни дня не собиралась жить с Мичуриным, но "благородный порыв" оценила.
Раскрутился блондинистый Мичурин лишь тогда, когда на дурь запал, не раньше. Но денежки Ляле возвращать не торопился, Он папу-маму больше уважал. Папа-мама в Воронеж вернулись с огромным кукишем. У них бизнес в Питере не получился в полном соответствии с Дверной Теорией.
Выходит, балерина-хныкалка тут ни при чём. Грабила, конечно, Лялю, но не так уж, чтобы очень…
Кстати, когда Юрик в Амстердам мотался, Ляля рванула туда раньше него и заплатила за спектакль. Это он ЕЁ узрел в витринном отражении амстердамской лавки!
Получив от Ляли целых две штуки баксов, Дуремар пустил от жадности слюну и довольно искренне сыграл раскаяние и несчастную любовь по причине, якобы, дурной болезни.
А от кого букеты Ляля догадалась с самого начала. Юрик с бабушкой, в отличие от Дуремара, артисты никудышние. Потому и заставляла настоящего дарителя сухие веники к портретику носить…
В то холодное зимнее утро Юрик от Ляли узнал ещё много чего нового. Оба ржали, как ненормальные.
Ляля даже в мыслях не имела к Юрику охладевать: шашни с белобрысым в грёбаном кафе имели целью довести его до крайней ревности. Идя в театр, она догадывалась, чем всё может кончиться, и на всякий случай прихватила мешок со шпильками и прочим сексуальным барахлом.
Допрос, плавно перешедший в оргию, продолжился немного погодя. Началась исповедь Пуаро перед любопытствующими англичанами. Ляля выложила всё, ничего не утаила.
Потом и Юрику пришлось открыться. Другого выхода ему не дали.
– Так ты меня уже любишь, кретин, или опять тебе Голландию устроить?!
– Не надо!!! Осознал!!!
– Так любишь или нет, скотина?!
– Люблю, ну тебя нах…
Сам того не ожидая, Юрик выругался в Лялином присутствии. Теперь они квиты…
Город, как уже неоднократно намекалось, преподнёс Юрику подарок в виде Ляли-Кустика.
За всё пережитое. Они таки поженились, а значит, Юрика можно было считать породнившимся с Великим Городом. Да, его статус изменился!
Юрик на радостях сочинил свой гимн Великому Городу:
О, Город мой, над Невою величавой!
Твой пьедестал – волны и гранит…
Петра оплот и России слава -
Кто тебя видел, тот в сердце хранит!
ПРИПЕВ:
И ум, и дух наш празднуют победу,
Великих мира здесь объединив.
Потомки их не раз сюда приедут,
Тебе стихи и гимны посвятив…
Веселье парков за пышною оградой,
Триумф дворцов над изгибом рек…
Цари всегда, красотою радуй
И говори, как велик Человек!
ПРИПЕВ:
И в праздник, и в годину лихолетья
Твой юный облик дивно нерушим…
Течёт Нева, плывёт через столетья,
Гордимся мы величием Твоим!
К такому гимну аккурат подходит музыка Глиэра в исполнении оркестра Бориса Сичкина…
Породниться с Городом дело не хитрое, главное потом не развестись. Не удержался в законном браке – дуй по-хорошему на все четыре стороны. Алиментов Город не принимает. У алиментщиков, медлящих с отъездом, он очень быстро отнимает ВСЁ…
Юрик это знал прекрасно. По богатейшему опыту своих знакомых. Лично он разводиться не собирался.
Как-то весной они с Лялей пошли в кино.
Сидя в тёмном зале, любуясь на пейзажи Города, Юрик самым откровенным способом балдел. Его восторг преумножался фактом, что Ляля до сих пор не видела "Питер ФМ".
Ни разу не удосужилась! Он поведал ей и про мормышки, и про благородных мытарей, и про Дверную Теорию в целом.
Ляля дико хохотала.
Зрители вокруг тоже хохотали, но уже по другому поводу. Их повергал в истерику Лялин смех.
Кстати, Ляля заметила то, на что он не обратил внимания.
Девчушка-зазывала коренная, а значит "кустик". Дворник будет за девчушкой как как за каменной стеной. Если, конечно, всё у них склеится.
Юрик положил руку на Лялино плечо. Та сняла её и передвинула пониже.
Только не надо снова думать о плохом.
Рука Юрика легла на Лялин живот. Там бойко шевелился их младенец. Звуки кой-какие тоже раздавались – то бурчала недопереваренная харитонья.
Бурчащих животов было не два, а три, и неродившийся младенец тут ни при чём: рядом с Юриком бурчало животом и пукало маленькое существо, очередная Сирота Сирот, только мужеского пола.
То был Маринкин внучатый племянник шести лет. У него в деревне умер последний родной дядя, а двоюродных вообще никогда не было. Родители умерли ещё раньше, поэтому Маринке пришлось тащить мальца на Розенштейна.
Пацана звали Максимка, то бишь Мася. У Юрика сердце сжималось при виде него. Не потому, что малыш сирота, а совсем по другому поводу. Не коренной он житель Города, и поначалу будет ему трудно, как всем приезжим. Город всех гостей любит одинаково.
Юрик поклялся, что не даст пропасть этому ребёнку, будет каждый год вывозить его из Города, как можно дальше и на солидный срок. А когда тот вырастет, устроит и ему свадьбу с коренной. Если у Ляли родится дочь, то к ней и пристроит. Конечно, при условии, что вспыхнет любовь. Просто так, без любви, родниться с Городом страшное кощунство.
А пока что Масю с Юриком роднил весёлый фильм с участием Фюнесика. Он им обоим страшно нравился. Отсюда Масина завидная кликуха – Фантомася.
Выйдя из кинотеатра, все трое, вернее четверо, если считать и неродившегося младенца, пошли гулять по Невскому.
Был ясный солнечный майский день 2007 года, Года Свиньи. Юрик родился Год Свиньи, в 1971-м, а значит нынешний год для него один из самых удачных.
Удачи в тот год было много: он породнился с Лялей, с Городом, с Фантомасей и с одной из везучих фирмочек по продаже испанских вин. Работа гида давно уже действовала ему на нервы. Когда тебе за тридцать, тянуть кому-то руку для приветствия и мямлить "Юрик…" несолидно. "Юрий Петрович" – другое дело.
А тут как раз один приятель, бывший сокурсник-филолог, давным-давно переквалифицировавшийся в виноделы, предложил ему место своего зама. Работа обещала солидные барыши.
С такой работой можно было забыть и об "Онегине", и о зарплате в сорок баксов через два дня на третий.
Юрик стал носить в дом дорогую еду, подарки. Мемуары даже сел писать. Про Питер, про Москву и про Посольство Японии…
Глава 18.
"Берлин, улица Шкапина" Если бы Питер был по-прежнему столицей, то и Посольства были бы там. А сейчас только Консульства имеются.
В московском Посольстве Японии Юрик успел поработать в начале 1990-х.
Японцы хорошие люди, но с ними у нас по-прежнему нет мирного договора. Жаль.
Интересный народ, со сложным характером.
Не один год и даже не одно десятилетие продолжается дискуссия о том, надо ли отдавать спорные острова Японии. Покойный Владимир Цветов как-то высказался по советскому телевидению: "Из-за чего спор? Какие-то четыре скалы!" Может, он и прав, но лишь частично. Размер островов действительно не велик. Но там живут люди. Куда их девать?
О том, что в тамошних морях и рыбы много, Юрик тоже не забыл. Но в его записках речь пойдёт о живых людях. Рыба Юрика волнует куда меньше.
Японцы клянутся, что никого и пальцем не тронут, дескать, пусть русские остаются, пускай себе работают на японо-фирмах. Теоретически идея неплохая, если не знать характера японских чиновников.
Поработав год в Посольстве, а затем поводив рядовых японцев по двум Столицам, Юрик решил написать справедливую книгу, чтобы люди видели разницу между японским чиновником и рядовым японцем.
Японцы своих чиновников сами не любят. Даже чучела начальников у входа в предприятия выставляют. Для битья.
С названием книги пришлось помучиться.
"Сакура в слезах" – чересчур сентиментально. Того гляди, примут за женский роман.
"Ремонт фарфора" – название вполне серьёзное. Горевать о разбитой чашке или о разбитой дружбе, в принципе, одно и тоже.
Маринка тоже мечтала свою книгу написать, но на роль писательницы не тянула, скорее уж на роль сказительницы. Её сказ назывался "Три Столпа".
Юрик это название в детстве слышал и всё время потешался. Он путал три Маринкиных Столпа с тремя китами, на которых, якобы, держится планета.
Повзрослев, он понял, о каких Столпах шла речь. А когда понял, устыдился и Маринку сильно зауважал. Она была просвещённой старушкой и всегда знала, что говорила…
Русская Православная Церковь зиждется на шести Столпах. Имена их всем хорошо известны: Николай Чудотворец, Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Александр Невский, Иоанн Кронштадский и Ксения Блаженная Петербургская.
Первые три Столпа покоятся на приличном расстоянии от крупных городов. Говорят, святые мощи излучают святость на много километров, так что всё путём.
Другие три Столпа волею Всевышнего очутились в одном отдельно взятом городе, в Городе Двери. Чтобы охранять Большую Дверь не с расстояния, а прямо изнутри.
Место ведь суперпроблемное!
Маринка жаждала прославиться, а Юрик был совсем не против этого. Он включил старушкино повествование в свои мемуары, пообещав ей часть гонорара. Если гонорар когда-нибудь нарисуется.
Маринка один раз даже в кино чуть не снялась. Вот как это было.
Шёл 2003-й год, сентябрь.
Блокада, вроде бы, закончилась, но домов "после бомбёжки" в Питере полно. Иногда внешне домик ничего, но в подъездах впечатление, будто каждый день рвутся гранаты. Прекрасная натура для киношников. Если немцы захотят отснять военный фильм, очередное "кино и немцы", про себя же, им надо ехать только сюда. Тем более, что в войну их сюда не пускали. Шанс покрасоваться в полной униформе в блокадном Ленинграде – мечта каждого военного преступника.
В тот раз двух зайцев хотели убить, не иначе.
В Европе уже давно не осталось подобных закутков, всё отремонтировано, подчистую.
Так что фильм про зачуханный послевоенный Берлин надо снимать только в Питере.
Так и сделали, контракт официально подписали, денежки Городу отстегнули. Но не продумали главный момент. Население надо было оповестить. А то кому-то сказали, а про кого-то, как всегда, забыли.
Пока на улице Шкапина готовился эпизод с листовками для фильма "Закат", пока статистам раздавался бесплатный сэконд-хэнд, Маринка, жившая рядом, готовилась к выходу в свет. Она надела платочек, взяла авосечку и – шасть из квартиры…
Улицы Шкапина и Розенштейна идут параллельно друг-дружке, на крошечном расстоянии.
Часть пути Маринка проделала почти вприпрыжку. Она шла чрезвычайно бодрой походкой, в уме подсчитывая, сколько щас придётся заплатить за свет, за газ и за всё такое прочее. Квитанции лежали в авоське, а авоська та была приготовлена для последующих покупок.
Однако, человек предполагает, а Бог располагает. До покупок дело не дошло. Узрев солдат и офицеров Вермахта, Маринка решила, что спятила. Ведь всю Блокаду в Городе прожила, а такого не видела! На всякий случай даже в обморок хлопнулась.
Чтоб отнесли куда следует и всё хорошенько объяснили. Отнесли, конечно же, и объяснили.
Так что, если вам когда-нибудь расскажут про этот эпизод и про старушку, которую в дурку свезли, не сомневайтесь, это про Маринку.
Юрик замышлял не только мемуары. Ему с Городом надо было разобраться до конца.
Его собственная Дверная Теория начинала казаться ему слишком поверхностной.
Город явно заслуживал большего.
Скрупулёзные научные исследования были впереди, а начинать писать хотелось прямо сразу, прямо с ярких доминант, с чего-нибудь улётного и броского. Пожалуй, что со сфинксов.
Есть поверье, что сфинксы приносят несчастье. Поговаривают, что именно из-за них город Санкт-Петербург всё время мается. Как привезли из Египта сфинксов, так и пошло…
Возраст у Города не такой уж и старый. Великий Город, а младше любой мало-мальски приличной деревни! Младше-то младше, но сколько событий: и три революции, и Блокада… Имён одних поменяно несметное количество: и Питербурх, и Петроград, и Ленинград, и Санкт-Петербург… И это только имена официальные.
Возьмём тепер по-просту Питер, Северную Пальмиру, Город на Неве…
Короче, гладить сфинксов нельзя, а то несчастье будет. Но разве только их одних?
В одной из питерских подворотен, на Малой садовой, что между Невским проспектом и Итальянской улицей, жила собачка по имени Гаврюша, местный мутант.
Некоторых пёсиков в бронзе отливают, а её смантулили из листа железа. Получился мало кому понятный гибрид: нос как у свиньи, уши как у неё же, а осанка – как у гиены после удачной охоты.
Посадили ту собачку в самом неприличном месте, в нише, куда народ раньше писать-какать ходил.
Правда, перед тем как усадить её туда, всё почистили, продезинфецировали, деревянный поддон, как в бане, собачке устроили. Да только недовольная осталась.
Теперь мстит и гадит всем подряд.
Из-за неё однажды даже итальянская трагедия случилась…
Два заезжих итальянских тележурналиста – один молоденький, а второй не очень – посещали Город на Неве по заданию канала "RAI-3".
Тут надо вспомнить, что Питер Мекка и для итальянцев, а не тольеко для писателей-поэтов.
Но, к сожалению, не целый год, а толкько в августе.
Зачем всей страной в августе в отпуск идти, отдельная тема. Турфирмам, однако, чистый убыток.
И вот однажды решили все итальянские турфирмы скинуться на зимнюю рекламу.
Заслали в Петербург вышеизложенных горемык, чтобы те отсняли снег, лёд на Неве и ещё что-нибудь этакое, невиданное ранее.
Кто-то, добрая душа, посоветовал им навестить Гаврюшу.
Если вы ещё не видели собачку из листа железа, местные доброжелатели не только вам расскажут, как к ней пройти, но и проинструктируют, чего с ней, вернее с ним, делать. Мол, погладить надо и желание задумать.
На первый взгляд, совет нормальный. Ведь гладят же туристы разные скульптуры, даже Джульетту за грудь берут.
В процессе съёмки Гаврюша сидел тихо, но, как оказалось после, недоброе задумал.
Ляля выслушала молча, подумала, что он из ревности наговаривает.
Оставался крайний вариант: взять измором.
Как-то вечером, в самом в начале декабря, Юрик позвонил Ляле и попытался вытащил её в театр.
– Давай сходим куда-нибудь, а?
– Зачем?..
– Как это зачем?! Ты же никуда не ходишь, как монашка!..
Мероприятие несколько подняло Лялино настроение, но не надолго.
Выйдя на Невский, они немного прошлись пешком на пионерском расстоянии. Юрик нёс тяжёлую Лялину сумку. Это ж надо, в театр – и с таким мешком!
То кафе он выбрал сам. На свою голову.
В забегаловке тусовалась уйма народу. Народ позволял себе многое.
Юрик подвёл Лялю к свободному столику, усадил, а сам пошёл к стойке, где бармен вытирал бокалы…
Вернувшись с двумя коктейлями, он заметил в Ляле большие перемены. Подруга восторженно глядела куда-то в угол и энергично хлопала ресницами.
Юрик быстренько глянул туда же.
В углу веселились четверо парней лет по двадцать. Один из них был копия Мичурин, пугающе похож!
Допив коктейль, Ляля вдруг вскочила и, как сумасшедшая, помчалась к белобрысому подонку.
Юрик бросился за ней, но было поздно.
– Ха! Ну и встреча! Я как раз такую хотел!
Белобрысый плебей был сильно пьян или недостаточно наколот. Его дружки тоже стали в стойку.
– Вернись на место…- выдавил Юрик безо всякой надежды.
Ляля издевательски молчала, а квази-Мичурин издевался вслух:
– Э-э-э, нет! Сначала потанцуем… всего один танец… медленный… близко-близко…
Правда, киска?
– А в морду? – не унимался Юрик.
От барной стойки отделился вышибала и пошёл на них. Заметив его, Ляля взмолилась.
– Юра, я немного потанцую, ладно? Танец закончится, и я сразу приду, хорошо?
Но назад никто не пришёл…
Юрик весь вечер просидел один, как никому не нужная старая дева.
Ляля, меж тем, вела себя неприлично. Она всем телом прижималась к молокососу, виляла задом, кусала за ухо, чуть совсем не откусила. Потом ширинку этому дебиллу стала расстёгивать.
Белобрысый такого нахрапа явно не ожидал, но ему было приятно.
Юрик, наконец, не вытерпел и помчался. Грубо, почти спортивными приёмами, водворил её на место. Разве что только под дых не давал.
Белобрысый в ту минуту спопить был не расположен. Ляля его замотала. Буркнул только: "Выпьем – и продолжим!" Устал в натуре…
Сев на место, Ляля нагло, даже как-то подло, ухмыльнулась.
– Юра, ты меня, конечно, извини, но я с тобой больше никуда не пойду…
– Да?! Это почему же?
– С тобой скучно! Даже потанцевать не даёшь!
Она бросила взгляд в угол, где тусовался молодняк, и перепуганно застыла: дружки Мичурина доставали из карманов сверкающие железяки. Шла разработка плана мести, не иначе.
Тут Ляля, наконец, смягчила тон.
– Ой! Вот ты что сейчас думаешь? Что ты себе возомнил? Что ты меня защищаешь от пьяных нахалов, да? А ведь всё наоборот! Это мне тебя сейчас спасать придётся!
Да-да, мне тебя сейчас придётся вы-во-дить…
Она вскочила и, схватив Юрика за руку, и потащила к выходу. Ладонь её была влажной.
Юрику вдруг вспомнилась история двадцатилетней давности: Ляля в мокром купальнике мокрой ладошкой хватает его за запястье и тащит в раздевалку…
Квази-Дуремар передохнул, очухался и снова вырос перед ними:
– Куда мы так быстренько чешем?!
Ляля деланно зевнула, икнула, отрыгнула в кулачок и не своим голосом затараторила:
– Куда идём мы с Пятачком, большой-большой секрет… Ой! Хотя, нет, не секрет…
Блевать мы идём… Вот куда… Ой, мне плохо…
Сделав блевательное движение в сторону белобрысого, Ляля побежала к туалетам.
Юрик, не оглядываясь, дёрнул следом…
*****
В коридорчике, прямо рядом с туалетами, виднелся вход на кухню, занавешенный плюшевой шторой.
Из-за шторы вышла толстая официантка. Ляля бросилась к ней.
– Девушка, пончичек, пупсичек, выручайте! За нами гонятся бандиты. Они, там, в зале, ножиками машут! Выведите нас на улицу через кухню, умоляю!
Ляля сунула официантке тысячу рублей и номерки от гардероба.
Юрик оглянулся, с облегчением вздохнул. Погони почему-то не было…
Толстуха самолично поймала им такси, велела сидеть в машине и ждать.
Через двадцать минут, когда Лялю, Юрика, а заодно и таксиста, стали мучить неприятные сомнения, она снова появилась, таща в охапке дублёнку и кожаное пальто.
Отбыли без приключений.
Ляля положила голову Юрику на грудь, затихла.
По дороге таксист не выдержал и проявил любопытство.
– Вы всегда так из ресторанов сматываетесь?
Ляля задёргалась:
– Нет! В первый и в последний раз. Больше я с этим монстром никуда не пойду…
– А деньги-то хоть есть? Со мной расплатиться сможете?
Тут задёргался и Юрик.
– Обижаете, начальник!
Он гордо вынул из кармана пятьсот рублей, хотя ехать-то было всего пять минут.
Таксист возликовал:
– Ой, а сдачи-то, пожалуй, не найдётся!
– А и не надо… Здесь остановите…
Перед ними тусклыми огнями мерцал трёхзвёздочный отель "Мир".
Ляля пару раз хлопнула ресницами.
– Ну, и куда теперь? Электрички-то уже не ходят, а маршрутки и подавно!
Юрику хотелось врезать ей по роже. Перед чужими мужиками, значит, можно задом вилять, ширинки расстёгивать можно, уши кусать можно, в лицо блевать можно, наконец. Она что всю жизнь собирается его мурыжить?
Пока Ляля обжималась с белобрысым, Юрик времени не терял, наяривал по мобильнику в знакомую гостиницу. В итоге заказал дешёвый номер с окнами на север, чтобы было похолоднее. Пускай помёрзнет, гадина, может, поумнеет.
Войдя в холодный номер, он уложит Лялю в ещё более холодную постель. Она, конечно же, заснёт – коктейль подействует, но во сне будет вся трястись от холода. Тогда он осторожно ляжет рядом, согреет её телом и трахнет!
Веди она себя нормально, он на такое не отважился бы. Но теперь обратной дороги нет, сама напросилась…
Номер получили в точности такой, как заказывал Юрик: похолоднее. Причём, совершенно бесплатно. Деньги ему тайком вернула дамочка из рисэпшен, которую, он одно время о-о-очень близко знал.
Войдя в этот мышатник, Юрик начал мямлить извинения, мол, неудобно получается: просил два одноместных номера, а дали один, да и тот не самый лучший, скорее всего, с клопами. Вот.
Ляля сказала, что клопов любит и претензий к ним не имеет.
Она вдруг как-то странно протрезвела. Заснёт ли в нужный момент?
Короче, легли. Ляля на кровати, а Юрик одетым на коврике.
В довершение пыток, устроенных ею накануне, Ляля разразилась словесным поносом.
– Юр, слушай, я тут подумала…
Юрик вскочил, будто ему прищемило. Во взгляде мелькнула надежда.
– Да нет, я не об этом… Успокойся, я Валеру жду.
Юрик лопался от ярости. Ну и сучка! Не-е-ет, он с этой ненормальной имеет дело в последний раз. Монстром его обзывала. А сама кто?
Собрав оставшееся джентльменство, он шёпотом прорычал:
– Ну, слушаю тебя… очень внимательно…
– Знаешь, мне тут подумалось… Как, всё-таки, хорошо, что ты мой друг, а не Валеркин…
– Почему?
– Да ты посмотри на своё поведение! Раскомандовался – дальше некуда. Там не сядь, с тем не танцуй… Если б ты был Валеркиным другом, ты б меня вообще сожрал, со свету сжил бы…
– Это какая-то новая теория?
– Наоборот, очень старая… Друг мужа или жениха обычно хуже самой ревнивой свекрови…
– Надо же…
Юрику стало холодно. Впрочем, как и заказывал. Пришлось накрыться пыльным ковриком. Он жаждал мести, очень жаждал, однако, к своему стыду, взял и заснул.
А проснувшись, увидел такое…
После того зрелища его глючило всю ночь, весь день, а также всю следующую неделю.
Ляля высилась над ним, широко расставив ноги. Как царица Савская. Или как Клеопатра, только блондинистая. Или как ведьма Макуба, вся в красном. Или как живой манекен с витрины амстердамского секс-шопа…
Затылок Юрика вдавился в пол. Повернув голову, он узрел красный туфель на шпильке. Откуда шпильки?! Тут он вспомнил тяжёлую сумку-мешок…
Дальше размышлять ему не дали. Ляля стала медленно приседать.
Таких ароматов он в жизни не ощущал. Изольда пахла по-другому.
Ляля вскрикнула пять раз, Юрик только два, но это ещё полдела. Потом начался порно-сеанс с засовыванием мокрого детского купальника в рот. Он, конечно же, узнал этот купальник. Ещё как узнал! Увидев и узнав, кончил ещё раз – больше нечем было. Интриганка выдоила всё, до спинного мозга.
– Может быть, тебе ещё и спинной мозг?
– А давай!!!
Глава 17.
"Фантомася" Надев свеженькие стринги, лежавшие у неё в сумке про запас, засунув груди в свеженький же лифчик, как бы случайно найденный там же, побрызгав подмышками дорогим французским дезодорантом, Ляля приготовилась держать ответ.
– Так ты его уже не любишь?
– Кого? Этого цветовода? Пусть скажет спасибо, что долг назад не требую.
– А бабушка всё знает?
– Щаззззз!!! Проболтаешься – убью! Не посмотрю, что ты самый любимый! У бабушки давление, ей ничего такого знать нельзя!
В ходе допроса выяснилось следующее: у Ляли была травма головы. Прямо с детства, прямо с момента, когда Юрик потерял сознание в бассейне. Интересно получилось: падал он, а повредилась, Ляля. От увиденного.
К тому моменту, когда примчались взрослые, Ляля успела его поцеловать, как это делали взрослые на экранах телевизоров.
К счастью, в СССР секса пока не было, и взрослые на экранах занимались только этим, а то бы Юрика в колонию упекли.
Вкус поцелуя Ляле понравился. Она сбе поклялась, что такого друга ни за что не упустит. Придя домой, скрепила клятву кровью.
Пока Юрик с бабушкой ворковали на кухне, она нашла ножницы, нарочно порезала палец и нарисовала красный крестик на купальнике.
И доверенность выкрала она, больше некому. Залезла к куроводихе в сумочку – и всех делов. Бабушка вину взяла на себя, чтобы не расстраивать Сироту Сирот. Дома, правда, всыпала ей хорошенько.
Подрастая и понимая, что за Юриком по возрасту ей не угнаться, Ляля подумала: пускай сначала сходит-женится, отбить никогда не поздно. Но ревновать, заставить мечтала, очень мечтала.
А тут и Дуремар убогий подвернулся. Она ему тем летом все мозги запачкала. Она ему, а не он ей! Но про хоромы пятикомнатные – ни гу-гу. Тут Ляля рассудила правильно: узнав о хоромах, Дуремар ни в какую Голландию не поехал бы…
А случай с убийством вообще полный бред.
Ляля как-то ввечеру загрустила, о нём, о Юрике. Сначала поревела у себя на кухне, а потом подумала: чего одной рыдать-то?! Помчалась к Харитонычу.
А тут и Юрик подвалил – сработал очередной Знак Судьбы.
Сколько их было, тех Знаков, Юрик со счёту сбился…
Завидев Юрика в дверном проёме, Ляля крышей прохудилась и понесла первое, что в пьяненькую голову взбрело. Про убийство! Хотела сильным шоком Юрика подольше придержать. Ну, чтоб не сразу рванул в Москву. А что пьяная была, так это снова не её вина: Харитоныч довёл до кондиции.
А сосед с Богатырского тип вполне безобидный. Он ей ремонт, этой нахалке, делал за пару бутылочек. И за право выпивать на кухне с друганами.
Напрягшись, Юрик вспомнил, что видел в углу кухни рулоны обоев и банки с клеем.
Вот, прохиндейка!
Крутую разницу между сдачей и съёмом квартиры Ляля Дуремару высылала, так как поначалу дела у него не шли. Она вбила себе в голову, что он ради неё выехал на заработки.
Ляля ни дня не собиралась жить с Мичуриным, но "благородный порыв" оценила.
Раскрутился блондинистый Мичурин лишь тогда, когда на дурь запал, не раньше. Но денежки Ляле возвращать не торопился, Он папу-маму больше уважал. Папа-мама в Воронеж вернулись с огромным кукишем. У них бизнес в Питере не получился в полном соответствии с Дверной Теорией.
Выходит, балерина-хныкалка тут ни при чём. Грабила, конечно, Лялю, но не так уж, чтобы очень…
Кстати, когда Юрик в Амстердам мотался, Ляля рванула туда раньше него и заплатила за спектакль. Это он ЕЁ узрел в витринном отражении амстердамской лавки!
Получив от Ляли целых две штуки баксов, Дуремар пустил от жадности слюну и довольно искренне сыграл раскаяние и несчастную любовь по причине, якобы, дурной болезни.
А от кого букеты Ляля догадалась с самого начала. Юрик с бабушкой, в отличие от Дуремара, артисты никудышние. Потому и заставляла настоящего дарителя сухие веники к портретику носить…
*****
В то холодное зимнее утро Юрик от Ляли узнал ещё много чего нового. Оба ржали, как ненормальные.
Ляля даже в мыслях не имела к Юрику охладевать: шашни с белобрысым в грёбаном кафе имели целью довести его до крайней ревности. Идя в театр, она догадывалась, чем всё может кончиться, и на всякий случай прихватила мешок со шпильками и прочим сексуальным барахлом.
Допрос, плавно перешедший в оргию, продолжился немного погодя. Началась исповедь Пуаро перед любопытствующими англичанами. Ляля выложила всё, ничего не утаила.
Потом и Юрику пришлось открыться. Другого выхода ему не дали.
– Так ты меня уже любишь, кретин, или опять тебе Голландию устроить?!
– Не надо!!! Осознал!!!
– Так любишь или нет, скотина?!
– Люблю, ну тебя нах…
Сам того не ожидая, Юрик выругался в Лялином присутствии. Теперь они квиты…
Город, как уже неоднократно намекалось, преподнёс Юрику подарок в виде Ляли-Кустика.
За всё пережитое. Они таки поженились, а значит, Юрика можно было считать породнившимся с Великим Городом. Да, его статус изменился!
Юрик на радостях сочинил свой гимн Великому Городу:
О, Город мой, над Невою величавой!
Твой пьедестал – волны и гранит…
Петра оплот и России слава -
Кто тебя видел, тот в сердце хранит!
ПРИПЕВ:
И ум, и дух наш празднуют победу,
Великих мира здесь объединив.
Потомки их не раз сюда приедут,
Тебе стихи и гимны посвятив…
Веселье парков за пышною оградой,
Триумф дворцов над изгибом рек…
Цари всегда, красотою радуй
И говори, как велик Человек!
ПРИПЕВ:
И в праздник, и в годину лихолетья
Твой юный облик дивно нерушим…
Течёт Нева, плывёт через столетья,
Гордимся мы величием Твоим!
К такому гимну аккурат подходит музыка Глиэра в исполнении оркестра Бориса Сичкина…
Породниться с Городом дело не хитрое, главное потом не развестись. Не удержался в законном браке – дуй по-хорошему на все четыре стороны. Алиментов Город не принимает. У алиментщиков, медлящих с отъездом, он очень быстро отнимает ВСЁ…
Юрик это знал прекрасно. По богатейшему опыту своих знакомых. Лично он разводиться не собирался.
Как-то весной они с Лялей пошли в кино.
Сидя в тёмном зале, любуясь на пейзажи Города, Юрик самым откровенным способом балдел. Его восторг преумножался фактом, что Ляля до сих пор не видела "Питер ФМ".
Ни разу не удосужилась! Он поведал ей и про мормышки, и про благородных мытарей, и про Дверную Теорию в целом.
Ляля дико хохотала.
Зрители вокруг тоже хохотали, но уже по другому поводу. Их повергал в истерику Лялин смех.
Кстати, Ляля заметила то, на что он не обратил внимания.
Девчушка-зазывала коренная, а значит "кустик". Дворник будет за девчушкой как как за каменной стеной. Если, конечно, всё у них склеится.
Юрик положил руку на Лялино плечо. Та сняла её и передвинула пониже.
Только не надо снова думать о плохом.
Рука Юрика легла на Лялин живот. Там бойко шевелился их младенец. Звуки кой-какие тоже раздавались – то бурчала недопереваренная харитонья.
Бурчащих животов было не два, а три, и неродившийся младенец тут ни при чём: рядом с Юриком бурчало животом и пукало маленькое существо, очередная Сирота Сирот, только мужеского пола.
То был Маринкин внучатый племянник шести лет. У него в деревне умер последний родной дядя, а двоюродных вообще никогда не было. Родители умерли ещё раньше, поэтому Маринке пришлось тащить мальца на Розенштейна.
Пацана звали Максимка, то бишь Мася. У Юрика сердце сжималось при виде него. Не потому, что малыш сирота, а совсем по другому поводу. Не коренной он житель Города, и поначалу будет ему трудно, как всем приезжим. Город всех гостей любит одинаково.
Юрик поклялся, что не даст пропасть этому ребёнку, будет каждый год вывозить его из Города, как можно дальше и на солидный срок. А когда тот вырастет, устроит и ему свадьбу с коренной. Если у Ляли родится дочь, то к ней и пристроит. Конечно, при условии, что вспыхнет любовь. Просто так, без любви, родниться с Городом страшное кощунство.
А пока что Масю с Юриком роднил весёлый фильм с участием Фюнесика. Он им обоим страшно нравился. Отсюда Масина завидная кликуха – Фантомася.
Выйдя из кинотеатра, все трое, вернее четверо, если считать и неродившегося младенца, пошли гулять по Невскому.
Был ясный солнечный майский день 2007 года, Года Свиньи. Юрик родился Год Свиньи, в 1971-м, а значит нынешний год для него один из самых удачных.
Удачи в тот год было много: он породнился с Лялей, с Городом, с Фантомасей и с одной из везучих фирмочек по продаже испанских вин. Работа гида давно уже действовала ему на нервы. Когда тебе за тридцать, тянуть кому-то руку для приветствия и мямлить "Юрик…" несолидно. "Юрий Петрович" – другое дело.
А тут как раз один приятель, бывший сокурсник-филолог, давным-давно переквалифицировавшийся в виноделы, предложил ему место своего зама. Работа обещала солидные барыши.
С такой работой можно было забыть и об "Онегине", и о зарплате в сорок баксов через два дня на третий.
Юрик стал носить в дом дорогую еду, подарки. Мемуары даже сел писать. Про Питер, про Москву и про Посольство Японии…
Глава 18.
"Берлин, улица Шкапина" Если бы Питер был по-прежнему столицей, то и Посольства были бы там. А сейчас только Консульства имеются.
В московском Посольстве Японии Юрик успел поработать в начале 1990-х.
Японцы хорошие люди, но с ними у нас по-прежнему нет мирного договора. Жаль.
Интересный народ, со сложным характером.
Не один год и даже не одно десятилетие продолжается дискуссия о том, надо ли отдавать спорные острова Японии. Покойный Владимир Цветов как-то высказался по советскому телевидению: "Из-за чего спор? Какие-то четыре скалы!" Может, он и прав, но лишь частично. Размер островов действительно не велик. Но там живут люди. Куда их девать?
О том, что в тамошних морях и рыбы много, Юрик тоже не забыл. Но в его записках речь пойдёт о живых людях. Рыба Юрика волнует куда меньше.
Японцы клянутся, что никого и пальцем не тронут, дескать, пусть русские остаются, пускай себе работают на японо-фирмах. Теоретически идея неплохая, если не знать характера японских чиновников.
Поработав год в Посольстве, а затем поводив рядовых японцев по двум Столицам, Юрик решил написать справедливую книгу, чтобы люди видели разницу между японским чиновником и рядовым японцем.
Японцы своих чиновников сами не любят. Даже чучела начальников у входа в предприятия выставляют. Для битья.
С названием книги пришлось помучиться.
"Сакура в слезах" – чересчур сентиментально. Того гляди, примут за женский роман.
"Ремонт фарфора" – название вполне серьёзное. Горевать о разбитой чашке или о разбитой дружбе, в принципе, одно и тоже.
Маринка тоже мечтала свою книгу написать, но на роль писательницы не тянула, скорее уж на роль сказительницы. Её сказ назывался "Три Столпа".
Юрик это название в детстве слышал и всё время потешался. Он путал три Маринкиных Столпа с тремя китами, на которых, якобы, держится планета.
Повзрослев, он понял, о каких Столпах шла речь. А когда понял, устыдился и Маринку сильно зауважал. Она была просвещённой старушкой и всегда знала, что говорила…
Русская Православная Церковь зиждется на шести Столпах. Имена их всем хорошо известны: Николай Чудотворец, Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Александр Невский, Иоанн Кронштадский и Ксения Блаженная Петербургская.
Первые три Столпа покоятся на приличном расстоянии от крупных городов. Говорят, святые мощи излучают святость на много километров, так что всё путём.
Другие три Столпа волею Всевышнего очутились в одном отдельно взятом городе, в Городе Двери. Чтобы охранять Большую Дверь не с расстояния, а прямо изнутри.
Место ведь суперпроблемное!
Маринка жаждала прославиться, а Юрик был совсем не против этого. Он включил старушкино повествование в свои мемуары, пообещав ей часть гонорара. Если гонорар когда-нибудь нарисуется.
Маринка один раз даже в кино чуть не снялась. Вот как это было.
Шёл 2003-й год, сентябрь.
Блокада, вроде бы, закончилась, но домов "после бомбёжки" в Питере полно. Иногда внешне домик ничего, но в подъездах впечатление, будто каждый день рвутся гранаты. Прекрасная натура для киношников. Если немцы захотят отснять военный фильм, очередное "кино и немцы", про себя же, им надо ехать только сюда. Тем более, что в войну их сюда не пускали. Шанс покрасоваться в полной униформе в блокадном Ленинграде – мечта каждого военного преступника.
В тот раз двух зайцев хотели убить, не иначе.
В Европе уже давно не осталось подобных закутков, всё отремонтировано, подчистую.
Так что фильм про зачуханный послевоенный Берлин надо снимать только в Питере.
Так и сделали, контракт официально подписали, денежки Городу отстегнули. Но не продумали главный момент. Население надо было оповестить. А то кому-то сказали, а про кого-то, как всегда, забыли.
Пока на улице Шкапина готовился эпизод с листовками для фильма "Закат", пока статистам раздавался бесплатный сэконд-хэнд, Маринка, жившая рядом, готовилась к выходу в свет. Она надела платочек, взяла авосечку и – шасть из квартиры…
Улицы Шкапина и Розенштейна идут параллельно друг-дружке, на крошечном расстоянии.
Часть пути Маринка проделала почти вприпрыжку. Она шла чрезвычайно бодрой походкой, в уме подсчитывая, сколько щас придётся заплатить за свет, за газ и за всё такое прочее. Квитанции лежали в авоське, а авоська та была приготовлена для последующих покупок.
Однако, человек предполагает, а Бог располагает. До покупок дело не дошло. Узрев солдат и офицеров Вермахта, Маринка решила, что спятила. Ведь всю Блокаду в Городе прожила, а такого не видела! На всякий случай даже в обморок хлопнулась.
Чтоб отнесли куда следует и всё хорошенько объяснили. Отнесли, конечно же, и объяснили.
Так что, если вам когда-нибудь расскажут про этот эпизод и про старушку, которую в дурку свезли, не сомневайтесь, это про Маринку.
*****
Юрик замышлял не только мемуары. Ему с Городом надо было разобраться до конца.
Его собственная Дверная Теория начинала казаться ему слишком поверхностной.
Город явно заслуживал большего.
Скрупулёзные научные исследования были впереди, а начинать писать хотелось прямо сразу, прямо с ярких доминант, с чего-нибудь улётного и броского. Пожалуй, что со сфинксов.
Есть поверье, что сфинксы приносят несчастье. Поговаривают, что именно из-за них город Санкт-Петербург всё время мается. Как привезли из Египта сфинксов, так и пошло…
Возраст у Города не такой уж и старый. Великий Город, а младше любой мало-мальски приличной деревни! Младше-то младше, но сколько событий: и три революции, и Блокада… Имён одних поменяно несметное количество: и Питербурх, и Петроград, и Ленинград, и Санкт-Петербург… И это только имена официальные.
Возьмём тепер по-просту Питер, Северную Пальмиру, Город на Неве…
Короче, гладить сфинксов нельзя, а то несчастье будет. Но разве только их одних?
В одной из питерских подворотен, на Малой садовой, что между Невским проспектом и Итальянской улицей, жила собачка по имени Гаврюша, местный мутант.
Некоторых пёсиков в бронзе отливают, а её смантулили из листа железа. Получился мало кому понятный гибрид: нос как у свиньи, уши как у неё же, а осанка – как у гиены после удачной охоты.
Посадили ту собачку в самом неприличном месте, в нише, куда народ раньше писать-какать ходил.
Правда, перед тем как усадить её туда, всё почистили, продезинфецировали, деревянный поддон, как в бане, собачке устроили. Да только недовольная осталась.
Теперь мстит и гадит всем подряд.
Из-за неё однажды даже итальянская трагедия случилась…
Два заезжих итальянских тележурналиста – один молоденький, а второй не очень – посещали Город на Неве по заданию канала "RAI-3".
Тут надо вспомнить, что Питер Мекка и для итальянцев, а не тольеко для писателей-поэтов.
Но, к сожалению, не целый год, а толкько в августе.
Зачем всей страной в августе в отпуск идти, отдельная тема. Турфирмам, однако, чистый убыток.
И вот однажды решили все итальянские турфирмы скинуться на зимнюю рекламу.
Заслали в Петербург вышеизложенных горемык, чтобы те отсняли снег, лёд на Неве и ещё что-нибудь этакое, невиданное ранее.
Кто-то, добрая душа, посоветовал им навестить Гаврюшу.
Если вы ещё не видели собачку из листа железа, местные доброжелатели не только вам расскажут, как к ней пройти, но и проинструктируют, чего с ней, вернее с ним, делать. Мол, погладить надо и желание задумать.
На первый взгляд, совет нормальный. Ведь гладят же туристы разные скульптуры, даже Джульетту за грудь берут.
В процессе съёмки Гаврюша сидел тихо, но, как оказалось после, недоброе задумал.