Касьянов Г.. Байкальский экспресс

   - Заговорит, - согласился Завалюхин. - Но по закону так нельзя с задержанным. Что делать?
   - Товарищ старший лейтенант! - изумился рябой. - Он же ночью к нам пришёл! Откуда мы знаем, у какого костра он подпалился? Обжёгся по своей дури и к нам прибежал: помогите, ребята, говорит...
   - Ах, вот как было... У костра, значит. Тогда всё в порядке, - опять легко согласился старший лейтенант. - Запри-ка дверь, Колода. Попробуем.
   - Вы бы объяснили толком, что вам от меня надо, - подал, наконец, я голос.
   - Во, блин!А я разве не объяснил ему всё толком? - удивился Завалюхин и даже руками развёл. - Я же говорю, с такими - как об бетон горохом. Я тебя сейчас о чём-то спрашивал? - обратился он ко мне.
   - Спрашивал. Но ты же сам знаешь, что вы такое ищете.
   Завалюхин вдруг выкатил глаза, треснул кулаком об стол и заорал:
   - А я тебя спрашиваю, ённать!
   Я моргнул.
   - Ага. Отвечаю. Партию наркотиков.
   - Сразу отвечать надо, а не жевать резину. От кого узнал?
   Естественно, пришлось сообщить, что узнал от следователя Мудракова, который работает на тридцатом километре, где стоит сейчас поезд с пассажирами.
   Тут возникла пикантная ситуация вследствие заданного коварного вопроса:
   - А почему ты ночью сюда присандалил? Где задержался?
   Я упёрся глазами в стол и быстро закрутил в голове варианты. Сказать правду - себе хуже будет. Завтра же утром я окажусь в железных лапах майора Мущепако. Соврать - тоже опасно, есть вероятность, что этот бешеный лейтенант кое-что обо мне знает. На кого ещё, если не на меня, поставил он заблаговременно засаду у калитки?
   Значит, надо врать, но с осторожностью.
   И я начал искусно плести рассказ о своих злоключениях, легко переходя от правды к вранью и обратно.
   Я заявил, что нынче днём был задержан дядькой злодейского вида в майорских погонах как свидетель в деле о попытке диверсии на железной дороге, или как там оно у них называется... Ввиду отсутствия КПЗ меня просто обязали под честное слово сопровождать участкового и ни в коем случае не теряться, держась в пределах прямой видимости.
   Но участкового зарезали насмерть, когда он зашёл в какой-то дом. Тогда я, как честный человек, вернулся к майору, но тут с горы по нам начал стрелять какой-то идиот. Майор убежал в вагон, а я, не желая более рисковать, в суматохе скрылся. Но не побежал сюда, опасаясь, что майор пошлёт за мною омон, а просто... э-э... залез неподалеку в кусты.
   Во время этого волнующего рассказа я внимательно смотрел в сероголубые глаза лейтенанта. Что в них отразится? Я хотел понять, что он уже знает, а чего - нет. Ведь не без связи же он сидит здесь. Но с кем её поддерживает? Со следователем? Майором? Другим каким-то начальством?
   Но ничего не отразилось в его стальных глазах. Они были холодны и сосредоточены, вот и всё.
   Тогда я стал рассказывать о том, что к вечеру, когда зашло солнце, из Култука пришла дрезина, и на ней привезли врача для пассажиров и полумёртвую собаку. Которую отправили, чтобы искать мину в туннеле. Но ничего искать она уже, конечно, не могла. Собаку подстрелили в пути следования какие-то бандиты.
   Только здесь моргнул старший лейтенант, но его холодные глаза, на миг расслабившись, сосредоточились тут же ещё сильней. А рябой шевельнулся за моей спиной и крякнул. Может быть, случайно.
   Но меня понесло.
   Не прошло и часа - запустил я следующую порцию вранья, - как возле тепловоза взмыла в воздух ракета, вокруг стало светло, как днём,
   и вновь загремели выстрелы. Поняв, что на охрану поезда вновь совершено нападение, я решил не испытывать больше судьбу и двинул сюда.
   Вот и всё. По пути никого не встретил. Ни у какого костра не сидел. Зашёл спокойно в калитку, и тут на тебе...
   - Дальше не надо, - прервал Завалюхин. Откинувшись на спинку стула, он закурил и предложил мне, но я отказался, сославшись на неумение.
   - Красиво врёшь, - сказал он, затянувшись, и сердце моё ёкнуло.
   Но не надувайся, - добавил он тут же, - мне это без разницы. Пусть охрана отрабатывает свою зарплату, им за риск доплачивают. Мой интерес в другом. Моя задача - найти пропавший товар, и в этом ты мне должен помочь. А не захочешь - пеняй на себя...
   * * *
   Естественно, вначале я осторожно поинтересовался, чем могу помочь. И получил вопрос в лоб: скажи, где наркотик?
   - Какого чёрта? - разъярился я и даже попытался взмахнуть скованными руками. - Откуда мне знать? Я, блин, даже под виадук не спускался, пока участковый не пригласил. Я же сюда сразу побежал, к телефону...
   - Если ты будешь орать, - внушительно сказал Завалюхин, - то ничего хорошего из этого не получится. Потому что я тоже начну орать. И тогда тебе придётся худо. Рассуди сам: чудес не бывает. Если человек выпрыгнул из вагона с сумкой, в которой вёз наркоту, то как она могла из сумки уйти? С чьей помощью?
   Такой же разговор, подумал я, он вёл до меня с Селивёрстычем. Интересно, чем он закончился? И где сейчас старик?
   - Ты вляпался в плохую историю, - продолжал старший лейтенант. - Я, откровенно сказать, тебе не завидую. Товар стоит большие деньги, а где большие деньги, там всё по-другому. Там закон не действует. И гуманности ни у кого нет. Если, например, я сейчас с тобой по-человечески разговариваю, то это никак не значит, что завтра утром я в таком же тоне говорить буду. Понял? И не только я. Если, допустим, повезёт тебе и от меня ты как-то отвертишься, в чём я сомневаюсь, то другие всё равно достанут. Только попозже. Гарантию даю. Потому что - большие деньги.
   Я молчал, уставившись глазами в пол. Плохой разговор. Ни к чему путному он привести не может. Поменять бы тему...
   - О чём думаешь? - спросил он.
   - Куда товар делся. Раньше не думал, нужды не было. Теперь думаю.
   Рябой и тот, что стоял у двери, гоготнули. У ребят утончённое чувство юмора.
   - Думай, - разрешил Завалюхин. - Но помни: в чудеса мы не верим. И не поверим. Если начнёшь заправлять...
   - Начну, - уверил я. - Без этого нельзя. А ты не мешай, потому что я на пользу дела. Вот послушай...
   И я развернул перед слегка обалдевшими слушателями необыкновенную и весьма плодотворную теорию. В основе её лежало утверждение, что всё в мире имеет свою причину, в том числе и чудеса. И если причину не устранить, то чудеса так и будут косяком идти. Что мы и видим на практике.
   Вот вам первое чудо: почему во время обстрела бандюгами дрезины пострадала только собака? Роковая случайность? Фиг вам. Чудо. Кто-то сильно не хотел, чтобы поезд с пассажирами ушёл сегодня к пункту своего следования. Вот он и стоит, потому что мину в туннеле искать некому. Спросим: зачем это кому-то надо?
   - Ну, зачем это надо? - поинтересовался Завалюхин.
   - Ждите ответа, - нахально объявил я. - Ждите ответа...
   И перешёл к следующему - вроде бы - чуду.
   Почему на глазах у рассвирепевшего омона подстрелили женщину,
   проводника того вагона, откуда выпрыгнул курьер? Ясно, что её кто-то заказал; но за что?
   Наученный опытом, Завалюхин не стал теперь спрашивать: за что? И я, уверенный, что овладел вниманием слушателей, продолжил беспрепятственно дальше.
   Её повели опознавать разбившегося курьера и его сумку - пояснил я, и кому-то сильно не хотелось, чтобы она это сделала. Но опознать труп курьера может десяток людей, ехавших с ним в поезде, так что это не проблема, а вот опознать сумку, валявшуюся рядом с ним,
   вряд ли сделать так же просто. Потому что, скорее всего, он её в вагоне прятал. Значит, кто-то не хотел, чтобы она опознала именно сумку. Почему? Чтобы досадить милиционерам? Ещё раз фиг вам. Просто знает кто-то доподлинно, что не та сумка лежит на берегу ручья, и не хочет, говнюк, чтобы другие об этом знали.
   Ну, а где же та самая сумка? С товаром.
   Самым впечатлительным оказался тот, что стоял у двери.
   - Да оставил он её в поезде у кого-то, бля буду! - закричал он. Искали плохо. А пока мы здесь будем сидеть, там к утру...
   - Заткнись! - властно приказал Завалюхин и немного подумал. Потом повернулся ко мне.
   - Ты как тот кот Матроскин. Рассудительный, как важняк, и этим... фиг вамом выражаешься. Ладно. Мы тут с ребятами подумаем, а ты до утра в нашем КПЗ посиди. Всё. Уведите его, ребята.
   Пока он произносил эту речь, я думал, стоит ли рассказывать ещё об одном вроде бы чуде. И решил: не стоит, пожалуй.
   Тут меня подняли и повели. Куда?
   * * *
   Во дворе усадьбы путевого обходчика стоял большой сарай, построенный с дореволюционным размахом - в два этажа. Вдоль верхнего этажа проходила полуразрушенная галерея, подняться на неё можно было по лестнице, пристроенной сбоку. На верхнем этаже хранилось сено.
   Два охранника, держа меня любезно под руки, подняли по лестнице,
   отворили широченную дверь и впихнули на сеновал. Один из них зашёл вместе со мною, ткнул меня носом в сено и ловко снял наручники.
   - Вот тебе напарник, - сказал он кому-то в угол сеновала. Развлекайтесь.
   После чего вышел, дверь тут же затворили и снаружи повесили замок.
   В углу на сене шевельнулась чья-то фигура. Я всмотрелся.
   - Не признаёшь? - спросила фигура голосом Селивёрстыча.
   - Павел Селивёрстович! - завопил я и ринулся в тот угол. - И вас тоже?...
   - Обустраивайся, - сказал Селивёрстыч и вздохнул. - И меня тоже.
   - Вот идиоты, - заскрежетал я зубами. - Хозяина - и под замок... В его же доме. А сами гуляют тут, как хозяева.
   - А чего ты хочешь? У них сила. И власть. Да хусым, небось обойдётся. Рассказывай, что видел на тридцатом километре.
   - Много видел. Участкового вашего убили, Павел Селивёрстович, - сказал я печально. - Почти на моих глазах.
   И я начал рассказывать. Всё подряд. За стеною шумел Шарыжалгай;пахло сеном, и этот запах почему-то отвлекал меня и мешал сосредоточиться. То ли потому, что рождал в моей утомлённой голове совсем иные ассоциации, то ли по какой другой причине...
   Короче, когда я добрался в своём повествовании до того как бы чуда, о котором не захотел рассказывать Завалюхину - а именно, что подстрелили как раз ту железнодорожницу, которую только перед этим великодушно оставили жить, я внезапно понял, ПОЧЕМУ я не решился рассказать лейтенанту об этом. И понимание этого так поразило меня, что я замолчал, раскрывши рот. А потом попросил:
   - Павел Селивёрстович! Расскажите, как вы-то сюда попали?
   Путевой обходчик внимательно посмотрел мне в лицо, крякнул и рассказал следующее.
   Перед заходом солнца из Шарыжалгайской пади вышли двое мужчин с рюкзаками. Под туристов работали. Предложили обменять тушёнку на картошку, для операции обмена расположились на крыльце. И тут под аккомпанемент собачьего рёва - кобель сидел на цепи - появились со стороны моря ещё двое, милиционер и штатский. И как только они появились, один из туристов совершенно предательски въехал хозяину в челюсть. От такой неожиданности хозяин отключился. А когда пришёл в себя, то обнаружил, что лежит на лавке в летней кухне, а в головах у него сумка, набитая старой одеждой. За стеною, услышал он, плакала его старуха.
   - Почему она плачет? - сразу же спросил он коренастого мужика в камуфляже, сидевшего за кухонным столом. - Что с нею?
   - Ничего особенного, - флегматично отвечал тот. - Дура-баба, вот и воет. Петруха! - закричал он кому-то. - Скажи ей, ожил мужик, пусть заткнётся!
   Потом пришёл старший лейтенант и сказал, что ребята немножко перестарались, но обижаться на них не надо. Они на работе. Дети и жена не пострадали, они все в большой угловой комнате, к ним претензий нет.
   - А у них к вам? - спросил хозяин.
   Старший лейтенант сказал на это, что надо быть сознательным и уметь переносить временные неудобства. Ибо принятые меры носят чисто временный характер.
   - А у нас всю жизнь неудобства носят временный характер, - пожаловался хозяин лейтенанту. - А ваши когда предполагают кончиться?
   - Когда найдём наркотик, который сегодня везли мимо вас в поезде, но не провезли, - строго сказал старший лейтенант.
   И он начал допрос. Правильнее сказать - беседу. Про исчезнувший наркотик. В процессе беседы, однако, Павел Селивёрстович поссорился со старшим лейтенантом, и после её окончания вместо угловой комнаты, где содержалась семья, попал на сеновал... Хорошо вот эту сумку, набитую старой одеждой, разрешили взять, чтобы под голову подкладывать; голова после отключки болит.
   - Ага, - согласился я. - Хорошо, что разрешили. А вы не заметили, они связь с кем-нибудь держат? Например, по радио.
   - Вечером сына ко мне привели, чтобы отца проведал. Он сказал, у них в рюкзаке железяки какие-то лежат, и наушники торчат сверху. Аппаратура, значит.
   - Угу. Указания, видно, от кого-то получают.
   - Получают. А как без них? Крутые времена пошли, Филипп, - продолжал старик, покряхтев огорчённо. - Раньше милиция по морде не била ни с того, ни с сего. Как у вас в городе насчёт этого?
   - Видите ли в чём дело, Павел Селивёрстович... - начал я, придвигаясь ближе.
   - Тихо! - сказал Селивёрстыч. - Слышишь?
   Сквозь шум бурлящей воды я услышал какие-то посторонние шорохи, но не мог понять, что они означают.
   - Уходит кто-то, - буркнул старик. - К железке пошли.
   Вот как! Ребята хорошо подумали и решили не дожидаться утра... На цыпочках я подкрался к двери и заглянул через щель во двор. В пределах видимости я увидел тёмную фигуру с автоматом у живота; фигура глядела кому-то вслед, повернувшись в сторону Байкала. Ай да слух у путевого обходчика! Не хуже, чем у рыси.
   Я вернулся на место.
   - Похоже, так и есть. А теперь по поводу битья по морде, - напомнил я. - Очень интересная подробность. Дело в том, что таковое для милиции нехарактерно. Они больше по внутренним органам предпочитают бить. Поэтому положение наше дрянь. Это не милиционеры.
   - А кто?
   - Бандиты. Тоже наркоту ищут.
   - Э-э... - сказал после небольшого молчания Селивёрстыч озабоченно. Так-так-так... Но он же мне удостоверение показывал!
   - Ага. Если даже качественно сделанное, то всё равно больше ста долларов не стоит.
   - Итить твою мать... Откуда нам знать, тёмным? Вот беда-то... А ты откуда про это знаешь? Может, тот парень и вправду перестарался.
   Видно было, что старик ошарашен. Я вздохнул.
   - Перестарался тот парень или нет - дело десятое. Есть железобетонные факты, Павел Селивёрстович, которые, м... требуют анализа. Как любят говорить эти... аналитики.
   - Кто?
   - Аналитики. Люди, которые на основе научных фактов предсказывают всякие пакости. Например, кого мы в депутаты выберем. Или в губернаторы. Или сколько прогулов будет в нашей промышленности за год...
   - Да ты что? - изумился Селивёрстыч. - Как они могут знать? Прогульщик - и тот не знает, сколько он прогуляет за год.
   - Есть методы, - ответил я туманно, не желая вдаваться в подробности статистики. - Мы с вами, конечно, не аналитики, но жизнь и не такое заставляет делать.
   Селивёрстыч молчал и смотрел на меня с недоверием.
   - А факты вот какие. Поезд остановили не какие-то местные фраера, а заезжие профессионалы. И действовали они грамотно. Никого в поезде не грабили, как чечены, а искали сумку по приметам. Товар, значит, разыскивали. Отсюда следует, что остановка поезда - не конечная их цель, а только начало операции. Ну, а коли товар ещё не найден, то они должны быть где-то поблизости. Это первое.
   Тут я помолчал. Селивёрстыч хмуро почесал за ухом и сказал:
   - Давай дальше, аналитик.
   - Ага. Второе. О том, что в Шарыжалгайской пади находится группа каких-то милиционеров, никто не знает. Ни омон, который охраняет поезд,
   ни майор Мущепако, который руководит оперативными действиями, ни следователь Мудраков. Как вам это нравится?
   - Никак не нравится, - кратко ответил Селивёрстыч. После чего лёг на сено, закинул руки за голову и остался неподвижен.
   - Я бы мог ещё кое-что добавить к сказанному, - заметил я. - Например, что эти ребята причастны к похищению одного из проводников поезда. Но пока сам в этих хитростях не разобрался.
   Селивёрстыч не откликнулся. Он долго лежал молча, а я сидел рядом и покусывал сухую душистую травинку.
   - Да, хреновый случай, - наконец, заговорил он. - А куда, в самом деле, этот товар делся? Как думаешь, аналитик?
   - Не знаю. И вообще, вряд ли кто знает. Есть предположение, что тот наркокурьер, который разбился, где-то в поезде его спрятал, а сам,
   чего-то испугавшись, выпрыгнул. Но хлипкое предположение, не от хорошей жизни сделано.
   - Это точно, - согласился Селивёрстыч. - Шибко хитро, как в кино. Спрятал, а сам выпрыгнул... В жизни попроще бывает.
   Ага, попроще бывает... Куда уж проще: нет товара, будто корова языком слизнула. И никаких следов. Проще быть не может.
   Я повздыхал немного и пробубнил:
   - Сдаётся, незваные гости к поезду сейчас пошли. Этот самый вариант проверять.
   - Пусть проверяют, - откликнулся Селивёрстыч. - Давай спать, Филипп. Утром всё видней будет.
   Уложив поудобнее сено, я лёг и стал вспоминать события прошедшего дня. Мне хотелось по горячим следам - так принято выражаться у милицейских чинов - придти к каким-нибудь выводам. Но усталость брала своё, и единственный вывод, который я всё же успел сделать перед тем, как уснул, был таков: куда делся товар - и в самом деле никто не знает. Толкутся все вокруг поезда с пассажирами и ничего не могут понять...
   И тут же заснул, будто в яму провалился.
   * * *
   Следующим утром, протерев наскоро ещё припухшие от сна глаза, мы заняли наблюдательные посты у щелей.
   Зрелище было прекрасное: двор и дом были видны, как на ладони. В
   сарае на первом этаже визжали поросята. По двору бродили куры. На крыльце сидел стражник с автоматом и лениво следил за куриными передвижениями.
   Через некоторое время заскрипела дверь и выпустила из дома пацана с ведёрком и копарулькой в руке. Пытливо шмыгнув глазом в сторону сеновала, пацан направился в огород.
   - Картошку рыть пошёл, - с гордостью сообщил Селивёрстыч.
   - Эй!От дома далеко отойдёшь - сразу твоим братанам жопу драть буду, посулил вслед стражник. - А как поймаю - и тебе тоже.
   - Знаю, - буркнул пацан, не оборачиваясь.
   Вскоре вышла хозяйка с пойлом для поросят. Сойдя с крыльца, она поставила ведро, упёрла руки в бока и, как ни в чём не бывало, заговорила через запертую дверь с мужем. Что-то о возникших вдруг проблемах в хозяйстве.
   - С арестованным разговаривать не положено, - лениво заметил на это стражник.
   Почтенная женщина повернулась и мгновенно, единым духом выдала длинную тираду, краткий смысл которой заключался в том, что если ты караулишь, то карауль, а в чужие дела не суйся, бля... Стражник сплюнул и отвернулся.
   - Я картошечки вам пошлю с лучком, и чаю горячего, - пообещала хозяйка, лаская взглядом дверь сеновала и огромный замок, висевший на ней. - Иван принесёт.
   И ушла к поросятам.
   - С лучком - это неплохо, - одобрил Селивёрстыч и почесал живот.
   Все эти благопристойные и миролюбивые события никак не успокаивали мою мятущуюся душу. Здравый смысл подсказывал, что относительное миролюбие может лопнуть в любой непредсказуемый момент времени. И тогда... Чёрт знает, что может произойти тогда. Где пахнет большими деньгами, там гуманности нет.
   И я, не дожидаясь картошки с луком, начал на всякий случай загружать свой трудолюбивый, изъеденный мыслями и анализом мозг. Подумать было о чём.
   Ещё вчера умную мою голову посетила беспокойная мысль, касающаяся той идиотской версии, из-за которой Селивёрстыча и меня держат сейчас на сеновале. В соответствии с ней мы, якобы, причастны к исчезновению наркотиков. Дурь. Версия-то милицейская, но нынче выяснилось,
   что бандиты придерживаются её тоже. Конечно, если Мудраков и Мущепако додумались до неё, то почему бы и лейтенанту Завалюхину, или как там его кличут в определённых кругах, не прийти к тем же выводам? В принципе ничего необычного в этом нет. Но если дотошно вникать в частности - необычное всё же выползает из мало заметной щели. Суть его, необычного, заключается в том, что для принятия такой версии надо знать очень подробно, что и как произошло на виадуке. Теперь прикинем, как это укладывается во времени. Подозрение пало на нас спустя примерно час после остановки поезда. А через шесть-семь часов сюда уже явились вооружённые люди и принялись допрашивать путевого обходчика... Что-то здесь не то, вам не кажется?
   И только я успел это осмыслить, как из глубин моего серого вещества вылезло на поверхность некое воспоминание. И оно придало вдруг определённость всем расплывчатым мыслям. Я даже затрепетал... но не от радости, а скорее от ужаса. Почему я не припомнил этого раньше?
   Я вспомнил, что вчера майор Мущепако дал указание омоновцам, побежавшим сюда сразу после моего исчезновения, пробежаться лишь до ближайшего километрового столба, после чего повернуть назад. А потом яростно сопротивлялся отправке сюда же наряда для моего задержания.
   Почему? Боялся ночного нападения? Да он знал заранее, что меня и без омона здесь возьмут! И не хотел, чтобы омон помешал этому...
   А я, дурачок, удивлялся вчера, почему криминал всё время держит инициативу в своих руках. Понятно теперь, почему.
   Вот после этого я затосковал. Если майор - предатель, то дела наши совсем плохи. В тоске я валялся на сене, жевал траву, потом сидел,
   подперев умную голову кулаками, но ничего путного не придумал. В отчаянии поднялся и стал ходить по сеновалу, приглядываясь к брусу, из которого были сделаны стены, и пробуя его наощупь. Селивёрстыч молча наблюдал за мной и вдруг сказал:
   - Не там щупаешь. Есть пара гнилых досочек вот здесь, внизу, да они на галерею выходят. Как из дыры-то полезешь, так он от пуза из автомата и нашпигует...
   Конечно, я немедленно опустился на колени и стал молча исследовать указанное гнилое место. И выяснил, что не очень оно и гнилое. Но если, собравшись с силами, пнуть по этому месту хорошенько, то доски могут и отскочить. А могут и удержаться...
   - М-да, - сказал я и поднялся на ноги.
   - Не бери в голову, Филипп, - сказал Селивёрстыч. - Не стоит на рожон переть. Пока доски отдерёшь - подстрелят. Даже ночью не промахнутся.
   Я выслушал этот совет молча.
   Вскоре на двери нашей загремел замок, она со скрипом отворилась и в темницу торжественно прибыл завтрак. Поздний. Или обед. Но ранний. А может, и то и другое, если судить по количеству прибывшей пищи. Бедного Ивана, копавшегося недавно в огороде, буквально перекосило под тяжестью вставленных один в другой судков и кастрюль. За его спиной маячил вчерашний знакомый - рябой, с автоматом поперёк живота. По другую сторону виднелась фигура пониже, не в меру коренастая, на толстых слоновьих ногах. И тоже с автоматом. Как только Иван зашёл, дверь затворили и в пробой вставили замок.
   Ну, поели мы за прикрытой дверью на славу. У меня точно за ушами треск стоял. И за этим треском я не услышал, о чём вели негромкий разговор отец и сын. Разобрал только, что двое остались здесь, а четверо ночью ушли. И более ничего не уловил из их беседы. А когда мы остались одни, я поинтересовался, ковыряя в зубах соломиной, что нового на воле. О чём поведал Иванушка?
   Поведал он о двух событиях, не спеша разъяснил Селивёрстыч. Одно произошло перед утром: в четыре двадцать пять в сторону тридцатого километра прокатила мотодрезина с прицепом. Вероятно, с группой поддержки. В это глухое время у Ивана безошибочно сработал рефлекс человека, с рождения живущего на железной дороге: чуть загремели рельсы - услышал, проснулся, засёк время - и опять спать. А до нас звук не дошёл, утонув в шуме Шарыжалгая.
   Второе событие имело место утром, когда Иван рыл на огороде картошку. С возвышавшейся почти сразу за огородом скалы, покрытой чахлыми сосенками, кто-то через оптику разглядывал дом и усадьбу. Скалу ту я помнил прекрасно, и прекрасно знал, что влезть на неё со стороны железной дороги или из пади практически невозможно. Козы, правда, лазят... Но козы, если на спор, и на Джомолунгму влезут, причём без всякого снаряжения. С одними рогами и копытами.
   - А он видел того наблюдателя? - осторожно спросил я.
   - Нет. Где ж там его увидишь?
   - А почему решил, что через оптику?
   - Два раза зайчик блеснул. Когда по морю мимо нас катер или баржа идёт, команда так же вот берег разглядывает. Зайчик блеснёт и ускочит. А на скале кто может сверкать? Козы все без очков ходят.
   - И без оптических прицелов, - добавил я.
   - Шутишь? - спросил Селивёрстыч и слегка помрачнел.
   Я не ответил. Я сел на корточки и рассеянно уставился на сумку, набитую тряпьём, которую старик подкладывал себе под голову.
   Дело в том, что наблюдатель на скале сильно менял ситуацию. Как это ни покажется странным - он упрощал её. Впервые с тех пор, как заварилась эта каша, я, кажется, понял, из чего она варится. А если понял, то, в принципе, мог бы и поучаствовать в этом процессе. Глядишь - что-то получилось бы и на наш вкус...
   А что конкретно я могу предпринять? Прямо сейчас. Пока Завалюхин не объявился. Что?
   Тут я вдруг понял, почему упорно гляжу на эту сумку. Глаз от неё
   оторвать не могу. Хорошая сумочка. Пусть и не очень новая, но всё же...
   Догадавшись, что я опять углубился в анализ, Селивёрстыч решил на этот раз не оставаться в стороне. И начал тоже анализировать.
   - Может, то милиция на горку влезла? Для разведки, - предположил он.
   - Не-е... Только не милиция.
   - Почему?
   - Не те методы. Зачем милиции по горкам лазить? Если ей что-то надо, она придёт к любому вашему знакомому и скажет: гражданин, по нашим оперативным данным ты давно не гостил у Павла Селивёрстовича. Сколько? Три дня? Вот видишь... Сходи, проведай. И вернувшись, расскажешь нам, как он живёт. А мы тогда никому не скажем, что ты поддельной водкой торгуешь. Не торгуешь? Ну, с этим надо разобраться... И любой будет рад помочь, чтобы жить без разборок. А по горам лазить - не её профиль.