Страница:
* * *
Зрительная память – моя отличительная черта, меня не подвела, и нашлась я довольно быстро. Войдя на школьный двор, осмотрелась. Кругом сновали школьники, но как они были не похожи на нас в их возрасте! Набившую нам оскомину ужасную синюю форму, по всей видимости, уже отменили. Все дети – в одежде ярких цветов, у каждого – предмет зависти моего детства – импортный рюкзак, под мышкой – красивая папка, и вообще выглядело все очень по-западному. Наверное, уроки в младших классах уже закончились, на улице стояли машины встречающих родителей, детей разбирали и увозили домой. Тоже непривычно, нас забирали бабушки и вели за руку к метро. Старшеклассники же вообще поразили мое воображение, я с трудом могла отличить молодых учительниц от учениц, и уж точно большинство из них выглядело явно старше меня. Девицы были все огромного роста, грудастые, фигуристые, многие довольно сильно накрашены, одеты по-взрослому, парочка даже в чем-то вроде деловых костюмов, у многих на плечах лаптопы. В холле школы дежурил охранник в форме и стоял компьютер с камерами. Боже, это чтобы детей не украли? Неужели их тут крадут?!Пройдя мимо охранника, я отметила, что он даже не оглянулся в мою сторону, я, по всей видимости, в его глазах полностью сливалась с массой старшеклассниц. Это было и приятно, и неприятно одновременно. Приятно, что, несмотря на то, что я ровно вдвое их старше, выгляжу их ровесницей. Чем неприятно – непонятно, наверное, мне в глубине души все-таки не нравилось до такой степени быть похожей на простую московскую школьницу.
Посмотревшись в зеркало (да нет, я вроде очень прилично выгляжу, а мент, наверное, просто ленивый балбес), я поднялась на четвертый этаж по широкой гранитной лестнице с затертыми скругленными ступенями и заглянула в папин кабинет. Урок был в полном разгаре. Размахивая руками, папа убеждал школьников в каких-то законах физики, школьники же – откровенно скучали, в тихой тоске глазея в открытые окна, из которых текла необычная жара, и ждали звонка. Я вспомнила, как себя чувствуешь в последнюю учебную неделю перед летними каникулами, и очень им посочувствовала.
Заглянув в приоткрытую мной дверь чуть поглубже, я тихонько постучалась. Папа повернулся на стук, увидел меня и расцвел в улыбке. Школьники тоже уставились на меня, без особого интереса, но, кажется, с надеждой, что мое появление внесет некоторое разнообразие в унылость происходящего, а может, если очень повезет, их даже отпустят.
Надежды их оправдались полностью. Папа с шутливой безнадежностью махнул детям рукой, как будто говоря: «Бог с вами, олухи», и всех отпустил, а меня подтолкнул за локоть к заветной задней комнатке.
– Устраивайся поудобнее, сейчас я всех вытолкаю, закрою дверь и приду, – бросил он на ходу.
Войдя, я огляделась, выбрала себе диван, скинула кеды, устроилась с ногами по-турецки и закурила.
Через полминуты появился папа, с всклокоченными, как обычно, на манер Эйнштейна черными с проседью жесткими волосами, торчащими рыжеватыми усами и в смешных круглых очках. Очки были новые, с тонкой золотой оправой, я таких не помнила, но по форме они в точности напоминали его старые очки, которые он не снимал все мое детство, а я любила сидеть у него коленях и разматывать маленькими пальцами прозрачный скотч, державший давно сломавшуюся дужку.
Сварив нам по чашечке турецкого кофе на имевшейся здесь же электроплитке, папа сел в кресло напротив меня, и я отметила, что, как и раньше, брючины серого в полоску костюма ему коротковаты.
– Ксюшка, ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть, – улыбнулся он еще раз, затягиваясь трубкой.
Папа откинулся в своем, хоть и линялом, но удобном гобеленовом кресле, и, заложив ногу на ногу, приготовился к долгому и приятному разговору. Я подсчитала, что мы не виделись уже года два, с момента его последнего ко мне визита. «Что я там у вас не видел?» – отмахивался обычно он, когда я спрашивала его о следующем приезде.
– Я тоже очень рада тебя видеть, – искренне сказала я.
– Какими такими судьбами тебя занесло, наконец, в наши края? Хорошо, ты хоть летом приехала, а то в другие времена года у нас здесь такая, знаешь, мерзость. А сейчас, – он махнул рукой в сторону окна, – просто рай!
– Ну надо ж было когда-то мне уже и приехать! Не видела давно Москвы, ну и стало интересно, как тут все теперь выглядит.
– Просто наконец «стало интересно»? Ты ничего не темнишь? – прищурился папа с шутливым подозрением.
Папа знал меня как облупленную, и даже то, что мы давно жили в разных странах, не мешало ему читать меня словно открытую книгу. Я решила, что ни к чему от него скрывать…
– Ну, есть вообще-то одно маленькое дельце, по которому я приехала, – призналась я.
– Ага, я так и думал! Рассказывай, если не секрет.
– Ну, дельце это – даже и не дельце, а так… Короче, я случайно познакомилась в Амстере с… мужчиной, моим клиентом, он живет в Москве, ну и, в общем… я к нему приехала… м-м-м… поближе познакомиться…
Папа моментально помрачнел. Отвел глаза, пытаясь скрыть пробежавшую по его лицу тень, начал слишком старательно вытряхивать трубку.
– Я еще ничего не знаю, мы виделись вчера первый раз. Может, ничего еще и не выйдет. Что ты так распереживался? – попыталась я как-то смягчить эффект сказанного.
Папа медленно выбил трубку, набил ее заново и поднял на меня серьезные глаза:
– Послушай меня, Ксения! Ты помнишь, что я тебе сказал, когда ты написала о своем решении остаться жить в Голландии?
– Помню.
– Ксения, дорогая… Ты знаешь, как я тебя люблю! Как я по тебе скучаю… Но жить в этой стране стало невозможно! И я был очень-очень рад, что хоть у тебя жизнь пройдет в нормальной обстановке! Ты помнишь, что как бы трудно тебе там поначалу ни приходилось, я всегда тебе говорил одно и то же: забудь дорогу обратно! Живи там и радуйся, что дешево отделалась! А теперь что ты удумала? Какой такой «мужчина»? У тебя, насколько мне помнится, в клиентах ходят одни эти «состоятельные господа», тьфу, гадость какая, которые от дури и свалившихся на них денег не знают уже, что бы им еще купить в Европе! И тебе из этих понравился мужчина? И как ты себе это представляешь, если, по твоему определению, у вас «что-то выйдет»? Он к тебе туда жить поедет? Или ты ПРИЕДЕШЬ ЖИТЬ СЮДА ОБРАТНО?!
– Па, ну мы пока ничего не загадывали. Да что ты, ради бога, так вообще разнервничался? Еще может ничего у нас и не будет! Хотя мне, если честно, хочется, чтобы было, потому что он мне реально нравится! И не за деньги его, а просто нравится, понимаешь? И вообще, ты хочешь, чтобы я одна всю жизнь прожила? Как ты? Как мама?
– А в Голландии тебе никто не понравился? Во Франции? В Америке, черт ее раздери? Только вот наш этот русский тебе один понравился, который к тому же живет в Москве?!
– Па, сердцу не прикажешь. Я не выбирала его как русского, я тоже, между прочим, не в восторге от того, что он живет в Москве. Это создаст проблемы, если мы решим вместе жить. Ты считаешь, я об этом не думала?
– Интересно знать, что ты придумала?
– Да ничего я не придумала. Буду решать проблемы по мере их поступления.
– Тогда жди их, обязательно получишь, сама напрашиваешься! Не живется тебе спокойно! И будешь решать их «по мере поступления», которое не за горами. Помяни мое слово!
Папа выглядел совсем расстроенным. Я пожалела, что меня так повело на откровенность, не могла будто прикинуться просто западным любопытным туристом!
– Мы вроде пришли с тобой к полному взаимопониманию насчет России? – потерянно спросил он.
На улице тем временем собралась духотища, солнце затянуло тяжелыми серо-желтыми тучами, поднялся неожиданный ветер, и, вероятно, собиралась гроза. Открытую нараспашку створку окна кинуло об стену так, что стекло чуть не разбилось. Папа встал, закрыл окно и принялся молча варить вторую турку кофе.
Да, мы действительно давно пришли с ним к полному взаимопониманию по поводу России. Папа считал и приложил все усилия к тому, чтобы я считала так же, что Россия – несчастная страна, где никогда ничего нормально не было, и, по всей видимости, уже и не будет. Народ русский исторически был жлобоват, труслив и одновременно наивен. Его всегда легко обмануть или запугать. Папа с прискорбием считал, что революция недаром случилась именно у нас, другие страны в нее поиграли-поиграли да и бросили, и только наши дуралеи довели дело до конца. А годы сразу после революции, а весь этот вопиющий в своей беспрецедентной жестокости сталинизм? Что же это за народ, позволивший такому случиться, к тому же не просто случиться, а просуществовать так долго?
Жлобство, по папиному мнению, проявляло себя в России буквально во всем. Да взять хотя бы пьянство. Всегда, исторически, русские пили много больше других, и ладно бы, становились от выпитого добрее, песни бы пели… Ан нет, одурев, они подсаживались, как на наркотик, на вторую свою отличительную черту – удивительную, редкую агрессию и озлобленность. А что еще может развиться в подавленном народе, прошедшем через все ужасы хотя бы одного отдельно взятого ХХ века? Преступления, до сих пор совершающиеся россиянами, просто леденили душу своей бессмысленной жестокостью. Даже не надо изучать историю, достаточно просто почитать заголовки газетных новостей («Муж убил жену диваном!», «Сосед расчленил соседа на тридцать частей за то, что тот затопил его квартиру!», «Ребенка задушили занавеской собственные родители!», «Рядовой убил семь человек и застрелился сам!»…)
А пресловутое русское воровство? Вся страна разворована начисто, каждый прет на своем уровне, что может, кто – нефть, кто – канцелярские скрепки из родного НИИ. В конце концов, как это несовременно, не в духе того, чем занимается последние десятилетия весь цивилизованный мир. Весь мир, например, сажает леса. И только русские их вырубают, причем каждый норовит украсть из заповедника себе на забор, и тем более противно, что забор все равно выходит уродливый – вкуса не хватило. Тут кроме денег надо еще иметь и вкус! А он – фрукт элитный, произрастает исключительно на почве спокойной и расслабленной жизни.
А коррупция и взяточничество? Для них, и папа нисколько не сомневался, что не по глупости, а специально, были созданы в стране все условия, потому что «рыба гниет с головы». Ни один же сантехник без взятки не поставит новой прокладки в кран! А потом эта русская совесть заедает поедом, и идут опять бухать, чтобы забыться, и снова по кругу: напились, пошли воровать.
Также одной из редких черт, на папин взгляд, было врожденное холопство. Перед вышестоящими русский человек готов унижаться и выслуживаться бесконечно, без намека на гордость и собственное достоинство, зато уж если попадается кто пониже…
И такое отсутствие индивидуализма, как в России, редко где встретишь. Отсюда и постоянные оглядки на соседа, и наш коммунальный образ жизни, вечное сравнивание себя и других, зависть, желание пустить пыль в глаза, выставить напоказ все самое лучшее. Исключительно на этой почве так хорошо прижилось в России идиотское понятие гламура, скопированное изначально вроде бы с запада, но только в России достигнувшего столь потрясающего размаха!
Все это к тому же щедро сдобрено соусом, замешанным на шовинизме, – прекрасная база для жлобоватой и озлобленной толпы. Бей немцев, бей французов, бей жидов!.. Да какая разница, кого бить, лишь бы выпустить пар и набить морду, в конце концов! Русские почему-то всегда свято и абсолютно безосновательно были уверены в своей исключительности, превосходстве своей нации над другими. Даже в последние годы все эти ново-русские миллионеры, выезжая на запад, вовсе не старались копировать европейскую культуру поведения, манеры и общественные установки. Нет, они будто специально работали над своим и без того исторически испорченным имиджем, противопоставляя себя западу, даже чуть ли не с гордостью, во всем своем бескультурье, и, в конце концов, просто бесстыдстве! Ну кто им, скажите на милость, сказал, что просто на основании того, что они наворовали денег (а никто на западе не сомневается в происхождении этих миллионов, там же не дураки живут, что бы русские о них ни думали), у них есть право так по-хамски себя вести за границей?
Недавно я столкнулась в Голландии еще и с таким определением, как «Russian-free hotel». Оказывается, настрадавшиеся от русского поведения на международных курортах западники стали массово требовать у турфирм отелей гарантий, что там не будет русских туристов! Не японцев, которые так ни на кого не похожи в поведении, не китайцев, даже не негров, в конце концов, а именно русских! Голландские туристические рекламные проспекты запестрели объявлениями: «Tailand without Russians!», «Russians-free Egypt!» Как же надо задолбать в конце концов голландцев, чтобы они, будучи довольно прижимистым народом, согласились даже переплачивать, лишь бы отдыхать «Russians-free!»
Как-то я стала свидетелем такой сцены: в маленький и тихий отельчик на одном из таиландских островов, где я жила до этого почти месяц, почти как «у бабушки на даче» (до того там было все тихо и по-домашнему) вдруг приехала компания российских туристов. На этом спокойствию пришел конец, в чем, переглянувшись с пониманием, сошлись во мнениях все отдыхающие. Первым же утром, выйдя на пляж, мы обнаружили там следующую картину: все лежаки были сдвинуты в кучу и заняты разбросанными вещами, прямо на пляж вынесены почти все столики из нашего небольшого отельного ресторанчика, на них был накрыт «завтрак» из лобстеров и прочих морепродуктов, стояло с дюжину бутылок шампанского, и что хуже всего – орала музыка из принесенного русскими туристами магнитофона, причем музыка убийственная, что-то из современной российской эстрады. Во круг всего этого с томным видом возлежала прибывшая вчера на арендованной яхте компания, состоявшая из непомерно толстых, хоть и молодых мужиков довольно неинтеллигентного вида, и их девиц в переливающихся какими-то блестками купальниках, принимающих на редкость открыточные позы. Как там развивались события дальше, я не знаю, так как на третий день, устав от российской попсы, переехала на соседний остров.
По работе имея дело исключительно с русскими «состоятельными господами», я научилась игнорировать подобное поведение, хотя сказать, что у меня росла гордость за то, что я русская, было нельзя.
Даже если я и забывала, откуда родом, то всегда находились желающие мне об этом напомнить. Жить на западе русской становилось все труднее. То тут, то там я постоянно сталкивалась с унизительными вопросами и нетактичными взглядами со стороны аборигенов и просто уже устала оправдываться. В итоге я гениально придумала себе защитную реакцию и теперь всегда на вопрос: «Are you Russian?» отвечала сразу с долей агрессии: «Yes. So what?» Вопросы после этого обычно заканчивались, но симпатии и сближению наций такое мое вынужденное поведение не способствовало. По степенно я начала скрывать, что я русская.
– Ты же была со всем этим согласна? – вернулся к разговору папа.
– Была… Но Макс не такой. И потом, возможно, он переедет жить ко мне. В смысле, я пока не знаю, чем это закончится. Может, вообще ничем. У нас пока ничего и не начиналось.
– Ну, раз ты приехала, то значит, что-то у вас, скорее всего, начнется. Так бы просто, если бы не сильно влюбилась, ты бы не приехала. Я прав?
Я только вздохнула.
– Пап, мне уже пора. Я позвоню еще, я тут две недели буду.
– Ты-то будешь. А вот я уеду послезавтра, – папа посмотрел на меня с сожалением. – В поход, на Алтай, на месяц. Ты ведь никого не предупреждаешь о своих планах, чтобы люди могли спланировать время, поездки, наконец! Свалилась, как снег на голову, без предупреждения. А теперь что я должен, по-твоему? У меня школьники. Группа. Я им с зимы поход обещал. Вечно ты так! И очень жаль, что не смогли поговорить о чем-нибудь более приятном, чем этот твой «не такой»… Как его зовут, говоришь?
– Максим.
– Значит, Максим… Ладно. Напиши мне, пожалуйста, подробное письмо, как вернешься домой. Обещаешь?
– Угу.
Мне внезапно захотелось побыстрее уйти. Я тоже не была удовлетворена тем, как прошел наш разговор. Чмокнув папу в щеку, вышла в коридор. Оглянулась. Папа стоял у двери и провожал меня умными, всепонимающими и от этого еще более грустными глазами.
На душе стало тяжело, но я отвлекла себя мыслями, что скоро опять увижу Макса, и пошла ловить хачиков, чтобы успеть домой к семи. На улице уже громыхал гром, резкие порывы ветра швыряли в глаза пыль с мостовых и гоняли по школьному двору оброненную кем-то газету, и, глянув на затянутое низкими грозовыми тучами небо, я поняла, что до ожидавшего Москву жуткого ливня остались считанные минуты. Успею поймать машину? На лицо мне упали первые крупные капли. Нет, пожалуй, уже не успею. Бай-бай все-таки, мои белые кеды…
* * *
Макс опять заехал за мной домой. Это было немного странно и непривычно: зачем делать такие петли по городу, если можно назначить встречу сразу в ресторане? Но было в этом и что-то приятное, он, кажется, за мной ухаживал. Или в Москве просто так принято? Я не знала, как и что сейчас делается в Москве на тему ухаживаний и свиданий, а поэтому не могла быть уверена в своей трактовке Максовского поведения и чувствовала себя очень неопытной, как в семнадцать лет. По голландским правилам, если тебя забирают на машине из дома, то нравишься ты, видать, уже очень. Нравиться ему мне очень хотелось.Я провела непростые полчаса над своим чемоданом, выбирая, что бы сегодня надеть. Первый наш поход в ресторан оставил у меня впечатление, что одеться слишком нарядно в Москве невозможно. В Голландии все было наоборот, всегда была опасность оказаться overdressed. Я немножко поразмышляла, должна ли я на российской территории вести себя по местным правилам или считаться с ними мне вовсе необязательно. Но, вспомнив неприятный осадок, возникший у меня утром, когда я поняла, что школьный охранник искренне принимает меня за старшеклассницу, решила все-таки не рисковать и соблюсти московские условности, а именно – одеться подороже и поприличнее.
«Подороже и поприличнее» через полчаса примерок, трех выкуренных сигарет и бокала вина вылилось в шоколадного цвета шелковые турецкие шаровары на завязках и тунику с голыми плечами и спиной. На ногах – (вот черт, наверное, придется все-таки помучиться) высокие каблуки.
Максу результаты моих невероятных стараний, кажется, понравились, по крайней мере, когда я села в машину, он прицокнул на грузинский лад языком и расплылся в улыбке:
– Вах-вах-вах! Солнышко, ты выглядишь просто потрясающе!
Я присмотрелась к Максу. Похоже, что его вчерашнее молчаливое настроение полностью улетучилось. Черные его глаза блестели, темные волосы чуть растрепаны, выглядел он веселым, и хотя под глазами я разглядела следы усталости, в целом он был ужасно хорош. Никаких цепочек, браслетов, кулонов или перстней – одет изящно и просто, белая льняная рубашка, чуть больше, чем надо, расстегнутая на загорелой груди, и синие джинсы, ничего лишнего.
– А я начинаю в Москве стараться, – улыбнулась я в ответ.
– Я тоже. Вот собрался сегодня заехать за тобой на мотоцикле по приколу, да дождь помешал… – мобильник Макса заиграл мелодией Эннио Морриконе. – Блин, достанут же, погоди минутку, солнышко, – бросил он мне и гаркнул в трубку: – Я! – И потом после паузы, резким, изменившимся голосом: – Этот кегель конкретно мутит! Ты с губером договорился? Вот и ху… – оглянулся на меня и осекся, – делай, короче, че договорились. Ты доки подготовил? Шли и не ссы, – покосился на меня еще раз. – Что значит не наш тендер? А чей? Давай-давай, узнай у Дмитрича и засылай доки. Наш тендер будет, чей же еще? И больничка наша будет к июлю, я же сказал. Чао.
Повесил трубку и пожаловался:
– Ни черта не могут по-нормальному чтоб сделать! Одни накладки. Так о чем мы тут? Да, на мотике тебя хотел покатать, да дождь не в тему пошел. Голодная?
Я кивнула.
От его резкой телефонной интонации и упоминания слов типа «губер» и «тендер» я почему-то притихла. Машина мягко тронулась, я расположилась удобнее и закурила, порадовавшись про себя, что дождь избавил меня от радости ехать сейчас на «мотике».
Макс вел по-кошачьи, откинувшись далеко назад на спинке сиденья, одной вытянутой рукой слегка придерживал руль, ехал не быстро и плавно, не как хачики, и от него исходили уверенность и благополучие.
Опять заиграла музыка его мобильного.
– Да, – сказал Макс на этот раз совсем другим тоном. – Светлана Васильевна, дорогая, вы мне второй раз уже файлы отправляете, которые у меня на мобильнике не открываются. Пожалуйста, отправьте снова в другом формате. Я все посмотрю и обязательно подпишу завтра. У Саши с утра в офисе получите копии… До свидания… да… и вам… вам также непременно всего хорошего.
Ну воспитанный такой приличный мальчик из хорошей семьи. Да, подумалось, русский бизнес требует от человека умения общаться во всех жанрах.
Макс прервал мои мысли, посчитав, наверное, что должен мне какие-то объяснения:
– Мы тут с Сашей, моим партнером, решили еще пару новых больничек построить. То, что у нас уже есть – это, конечно, замечательно, но новые тоже не помешают, да? – он подмигнул. Настроение у него и правда было сегодня отличное. – Вот к июлю, наверное, начинаем строиться, к сожалению, обе опять не в Москве. Мне в связи с этим приходится много ездить по стране, так что как ты смотришь на то, чтоб я взял тебя с собой? С гостиницей вопрос решим.
Мысли завертелись в моей голове каруселью. Что значит с гостиницей вопрос решим? В смысле, что у меня будет свой номер? Зачем мне с ним ездить? Он что, надолго уезжает? Я чувствовала себя комфортно с Максом только на расстоянии, когда же он оказывался в непосредственной близости, то умудрялся парой фраз, интонацией и своим сумасшедшим пристальным взглядом моментально выбить из меня всю уверенность в себе и запутать все мои мысли и планы.
– У меня вообще-то обратный билет через две недели, – попыталась я внести ясность в мои планы.
Макс даже удивился:
– Ну и что? Какой такой шашлык-машлык? На когда он у тебя?
Я порылась в сумочке и вытащила сложенный вдвое и уже изрядно помявшийся билет.
– Осталось двенадцать дней.
– Можно мне посмотреть?
Не дожидаясь ответа, Макс взял у меня билет и небрежным жестом выкинул его в окошко. Вывернувшись назад, я в полном шоке пронаблюдала, как, покрутившись в воздушном потоке, билет спланировал прямо в лужу, где был тотчас раздавлен проехавшей машиной.
– Ты что сделал?! – выдохнула я в ужасе.
– Ай! Упал, – весело хохотнул Макс. – На когда, значит, ты говоришь, у тебя был билет?
– Впереди двенадцать дней, – сказала я растерянно. – Зачем ты так сделал? Он же денег стоил.
– Чего-чего он стоил? А мои чувства, по-твоему, ничего не стоят? Солнышко, расслабься. Ты остаешься тут, и мы на следующей неделе вылетаем с тобой в Нижний. Паспорт у тебя с собой? Можно мне его тоже посмотреть?
– Нельзя!
Не хватало только, чтобы вслед за билетом на московских мостовых очутился и мой голландский паспорт. Макс прочел мои мысли.
– Да не буду я выкидывать твой паспорт… нажитый непосильным трудом, – заверил меня он. – Хотел просто глянуть, до которого у тебя виза.
Зарывшись с головой в сумочку, я нащупала там паспорт и, на всякий случай все-таки не доставая его, проверила даты визы.
– Виза тоже заканчивается через две недели.
– Ну тогда оставишь паспорт мне. Придется вопрос этот супер сложный решать. Открываешь бардачок, – командовал Макс тоном, не привыкшим к возражениям. – Там желтенький блокнотик видишь? Вырываешь листочек, пишешь на нем свой московский адрес… Что там еще может понадобиться? Я позвоню друзьям в министерство и все узнаю, короче.
Как зомби, плохо соображая, что делаю, я написала мамин адрес на вырванном листочке и вложила в паспорт. Покрутила паспорт в руках и засунула обратно в сумку.
– Макс, ты не понимаешь. У меня там бизнес. Я и так его бросила на девочек… А они даже по-русски не говорят, всех клиентов упустят.
– Бизнес? – протянул Макс и присвистнул. – Это тот, который я уже видел? Девочка моя, ты вообще не создана для бизнеса, я тебе не говорил? Дома твои ни к черту не годятся. Я вообще удивляюсь, как ты там концы с концами сводила раньше. Забудь ты. У нас теперь совершенно другой будет бизнес. Будешь со мной строить больницы. Хочешь? Или ничего делать не будешь вообще. Как тебе нравится.
Я не понимала. Таким своеобразным образом он мне делает предложение остаться с ним в Москве?!
– На следующей неделе вылетаем в Нижний, – как ни в чем не бывало продолжал тем временем развивать свою мысль довольный собой Макс. – Там три дня, потом в Пензу, еще пару дней… Извини, что не Париж, да только что мы с тобой в Париже не видели? А больницы – это здорово! Ты увидишь. У нас тут, правда, все через одно место пропихивать приходится, но зато когда смотришь, как сотни пациентов, совершенно бесплатно проходят курсы лечения на потрясающем диализном оборудовании… Реально ничего же такого раньше не было. Раньше почечники, например, в очередях по полгода записывались на один имеющийся в области агрегат, или в Москву ездили, кто мог как-то себе это пробить. А теперь все на местах, бесплатно, по страховой карте. Доступно, удобно, красиво, без очередей…