Катерина Шпиллер. Loveушка для мужчин и женщин

Катерина Шпиллер
Loveушка для мужчин и женщин

Прыжок через крокодила

   В голову пришел сюрреалистический образ моей жизни. Улица о двух сторонах, очень похожая на улицы израильских городов. С одной стороны – ветхие, уродливые дома для бедных, с ржавыми решетками на окнах, с бесстыдно вывешенным сушиться прямо на улицу дранным нижним бельем, с дурным запахом из окон кухонь… На другой стороне – новые высотки, будто летящие вверх, со стеклянными балконами, с роскошными подъездами, струящимися светом, с зелеными двориками, которые вечерами освещают элегантные фонарики. Улицу делит пополам безупречная, как принято в Израиле, асфальтированная дорога.
   И вот она я… Вроде бы уже на той, светлой стороне улицы, но иногда приходится бегать зачем-то на старую – понюхать, что ли, «аромат» прошлой жизни, дабы еще сильнее полюбить нынешнюю? Все еще пытаюсь разобраться в чем-то, что-то хочу доказать? Кому? Уж точно не себе. Неужели тем, кто и поворота моей головы в свою сторону не заслуживает? Боюсь, что да. Люблю доказывать. Хотя пробовать что-то вдолбить в голову упертым дуракам – занятие неблагодарное и нелепое. Что ж, возможно, я бываю нелепа…
   Впрочем, отвлеклась. Итак, мечусь с одной стороны на другую, и вдруг безупречный асфальт начинает плавиться под ногами, кипеть, сдвигаться, а из него лезут… крокодилы и акулы (о, психиатру будет любопытно: крокодилы из асфальта!), которые, естественно, пытаются меня как минимум укусить, а как максимум сожрать. И кто же такие, эти недобрые животные? Мои сомнения, страхи? Омерзение от всей предыдущей жизни? Или это образы моих врагов, коих немало?
   Вот так живешь себе тихо, незаметно – и нет у тебя врагов. Не то чтобы друзей полно, но врагов точно нет: кому ты нужна, чтобы враждовать с тобой? Стоит высунуть свой нос, заявить о себе хоть как-то, напомнив, что ты – тоже человек и имеешь право на свое мнение, тут же выясняется, что большинству это не по нутру. И тогда уже всем до тебя есть дело. Как плесневые грибы в сырости, в твоей жизни вырастают враги и недоброжелатели. Что ж, это жизнь, ее законы. Будем считать, что полет проходит нормально.
 
   Эта книга в каком-то смысле итог огромной внутренней работы. Обыкновенный анализ без лишних эмоций, с воспоминаниями и обращениями к себе самой – той, прошлой. О любви, о ненависти, нежности и мерзости, но с холодной головой. По крайней мере, хотелось бы, чтобы так получилось. Не уверена, сможет ли полностью понять меня тот, кто не знает моих книг «Мама, не читай!» и «Дочка, не пиши!». Думается, лучше сначала прочитать их, тогда эта книга станет для читателя интересней.
   Не буду лукавить: опасаюсь, что для многих эта моя работа не будет столь любопытна, как первые две, ибо я не собираюсь «бузить», писать что-то скандальное. Ну, разве совсем немножко. Чуть-чуть… Без остренькой приправы не обойдется. Приправы к размышлениям о том, что было когда-то и что есть теперь.
   Личности? Ну, а как же без перехода на них? Будут личности. Будут и оценки. Но вот что главное: это будут размышления победителя, стоящего на повергнутом враге. Можно себе позволить расслабиться, закурить сигаретку, снисходительно поглядывая на лежащего врага, и порассуждать о том, как все было и чем дело кончилось.
   А кто враг? Получается, враг – моя прежняя жизнь. Мое прошлое мне враг? А почему бы и нет, если тогда, в этом самом прошлом, я никогда не была счастлива, если я торопила жизнь, чтобы она поскорее закончилась… Теперь я каждый день прошу: остановись, мгновение! И с ужасом оглядываюсь назад… «А что же крокодилы?» – спросите вы. Крокодилы возникают в тот момент, когда я, несмотря на то что победила, начинаю прыгать с одной стороны улицы на другую: со своей нынешней, благополучной стороны вдруг сигаю туда, во мрак и грязь. Конечно, в этот момент из асфальта выпрыгивает крокодил и… возможно, пытается меня уберечь от этого безумного поступка. Глупый, не понимает, что я возвращаюсь туда на минуточку, чтобы лучше понять и прочувствовать отдельные моменты жизни, которые, возможно, мне еще нужно объяснять себе не раз и не два. Вот и приходится через крокодилов прыгать.

От ненависти до любви

   Некоторые читатели моих прежних творений просили меня написать следующую книгу… о любви. Очевидно, утомила я их своими бесконечными битвами с врагами. Хочется людям почитать о чем-то красивом и «вечно-женском». Ох, не моя делянка – красивое… Вряд ли сумею соответствовать романтическим ожиданиям читателей. Хотя постараюсь написать так, чтобы скучно не было.
   Итак, о любви… В разном возрасте наше представление о сем предмете разное, думаю, это бесспорно. И меняется оно из года в год, ну, может, из десятилетия в десятилетие – в зависимости от нашего опыта. И я подумала: а не взять ли мне свои былые публикации в женских журналах, которые на девяносто процентов были посвящены любви, и не проанализировать их с сегодняшней точки зрения, т. е. с позиции человека, много пережившего, многое переосмыслившего и нашедшего эту самую любовь уже отнюдь не в юном возрасте?
   Немножко отвлекусь… Забавно (или грустно?), что женщины-читательницы даже не подозревают о том, до какой степени дурят нашу сестру! Дурят и глянцевые журналы, и горы психологической и якобы психологической литературы на прилавках магазинов. Наверное, читательницы удивятся, если я скажу, что до смешного часто статьи и книги о том…
 
   … как воспитывать детей, пишут женщины, ни разу не рожавшие и не имеющие собственного опыта родительства;
 
   … как соблазнять мужчин, пишут неуспешные в личной жизни дамы старше бальзаковского возраста;
 
   … как выглядеть красивой и как правильно за собой следить, пишут неухоженные, непривлекательные и не избалованные мужским вниманием немолодые особы;
 
   … как удержать мужчину рядом с собой, пишут женщины, которых часто бросали мужчины или мужья которых постоянно гуляют на стороне.
 
   Дорогие женщины! Снимите лапшу с ушей! Все эти рекомендации, советы, наставления и заклинания часто не стоят выеденного яйца. Когда-то, работая в журнале и сотрудничая с разными женскими «глянцами», я тихонько хихикала, наблюдая все это. А сейчас мне стыдно… Но стыдно не потому, что сама грешила тем же – как раз ваша покорная слуга сроду не лезла в то, о чем понятия не имела, но мне стало жалко нашу сестру: ведь читают, внимают, стараются следовать рекомендациям, а учителя-то кто? Сие касается, как я уже говорила, не только «глянца». Увы, вся эта «психологическая» литература, будто бы написанная профессионалами, на девяносто процентов – «творчество» дилетанток от психологии, начитавшихся профессионалов или закончивших некие курсы, классы, прошедших тренинги-шменинги… Видели бы вы воочию этих авторов – женщин, часто совершенно замотанных жизнью, менее устроенных и менее счастливых, чем читательницы. И не думайте, что если в статье или книге есть фото, то вы имеете представление о том, кто ее написал. Девчонки! Нынче фотомастера фотошопа в альянсе сделают из любой дурнушки самую обаятельную и привлекательную светскую львицу.
   Важное замечание: всё вышесказанное отнюдь не означает, что абсолютно все их советы плохие и неправильные. Журналистки часто умны, образованны и теоретически неплохо знают предмет, так что иной раз к их рекомендациям вполне можно прислушаться, но только не возводя сих дам в ранг гуру! Можно иметь в виду их советы – не более того. Но делать публикации в женских журналах руководством к действию – ни-ни!
   В этом смысле лучше почитать хорошую классическую литературу – она больше научит жизни, ей-богу.
   Конечно, всем нужно зарабатывать на свой хлеб, одни дамы пусть пишут, другие – читают, если интересно, но только не следует, читая, представлять себя ученицами роскошных женщин с навсегда решенными проблемами, удачливых, счастливых любимиц судьбы с голливудской улыбкой, жизнь которых, как в конце любого романа Даниэлы Стил, – праздник. Мягко говоря, это не так.
   Я написала, что не грешила… Пожалуй, грешила, изображая из себя счастливую, поэтому имеющую право, нацепив на нос очки, мудро рассуждать на темы любви и брака. И сейчас, видимо, согрешу, потому что книгу, которую вы держите в руках, тоже можно назвать «психологической». Но это психология домашнего приготовления, ни на что не претендующая, не наука, не более чем мой личный опыт и собственные размышления. Любой может их прочитать, а потом выбросить. А можно просто подумать вместе со мной. И если где-то в прошлом я слукавила, выставляя себя мудрецом и знатоком жизни, то теперь покаюсь и расскажу, как обстояло дело в действительности. И никаких обобщений!
   В 1995 году, еще до моего «романа» с женским глянцем, я на свою голову написала продолжение книги «Вам и не снилось», написанной моей матерью, куда вывалила все свои комплексы и женские проблемы. В общем, собрала в пучок собственный жизненный опыт и приправила его тараканами из своей головы. Вспоминать неловко – честно говорю, хотя издательства почему-то все эти годы книгу переиздавали под разными названиями (совсем недавно она вышла под названием «Рома, прости»).
   Мать сама призналась, что кто-то умный (возможно, даже не один) как-то сказал ей: а вы разве не понимаете, что все, написанное Катериной, – это отражение ее внутреннего кошмара? «Разве?» – удивленно вскинула брови мать. Я ей не верю. Не верю ее удивлению.
   Галина Щербакова сама всю жизнь в своих книгах писала исключительно о себе. Будучи признанным писателем, она никогда не могла отстраниться, «отрешиться» и «воспарить», чтобы творить художественное произведение. Потому ее книги давно превратились в склад ее собственных разрешенных и неразрешенных проблем, противоречий и страданий. Но только своих, ни чьих более. Оттого и бесконечные повторы, а также похожие друг на друга, как близкие родственники, персонажи, кочующие из книги в книгу… Даже сюжеты часто перекликаются. Сколь бы ни был человек разносторонен, его собственный мир конечен, поэтому писатель должен уметь подниматься над самим собой, дабы увидеть нечто выше шляпы собственного мужа. Подчеркну: что очень приемлемо для журналистики (собственный опыт, собственная жизнь, извлеченный опыт, которым хочется поделиться), редко годится для писательского труда. Писатель Галина Щербакова не могла подняться над собой и собственными комплексами, чтобы сказать миру нечто новое и свежее. Прекрасно зная это, как же она могла не догадаться, что со мной, отнюдь не профессиональным писателем, случилось то же самое? Думаю, догадалась. Но ее это не тронуло и ни чуточки не заинтересовало.
   Почему я об этом пишу сейчас? Да потому, что тогда в глубине души я рассчитывала именно на интерес со стороны самых близких мне людей, в первую очередь матери. Вот прочтут они и обязательно спросят меня: а все ли у тебя в жизни ладно? Наивная… Чтобы не сказать – дура.
   Но я снова отвлеклась…
   Примерно с середины 90-х я стала постоянным автором женских журналов, а в некоторых даже поработала редактором. Материалы на любовные, «отношенческие» темы нужно было выдавать в промышленных количествах. Надо так надо. Я выдавала. Всегда писала, так сказать, «с себя». Объект, в буквальном смысле, всегда под рукой. Только порой переворачивала все с ног на голову. Хотя чаще рассказывала читателю о собственных, мучающих меня проблемах. Зато с видом знатока.
   Начну, пожалуй, с темы мезальянса. Итак, году эдак в 99-м в журнале, где я работала, появилась моя статья…

Бертолуччи против айсберга в океане

   В нашей редакции раздался телефонный звонок. «Это вы пишете про всякие интересные истории? – спросил бойкий женский голос. – Но с моей не сравнить… хотите, расскажу? Это такой ах! Только не по телефону…»
   В конце того же дня распахнулась дверь и на пороге появилась… если вы видели в модном журнале фотографию брюнетки в коротенькой собольей шубке, в кожаных брючках и на высоченных каблуках, то описание явившейся к нам гостьи излишне.
   – Я разговаривала по телефону с Катериной, – сообщила она сотрудникам редакции. – Она меня ждет. Кто здесь Катерина?
   – Это я… – призналась я, робея от неземной красоты нашей гостьи.
   – А я – Зоя.
   Пять минут спустя Зоя сидела напротив меня, элегантно закинув ногу на ногу, курила через длинный золотистый мундштук крепкие сигареты и рассказывала.
   – Когда у нас это началось, у Митиной мамы случился сердечный приступ, а его (или ее?) папа заработал язву желудка. Представьте: единственный сын, «краснодипломник», почти аспирант, женится на лимитчице с ЗИЛа, крановщице, то есть на мне. Почти двадцать лет назад я приехала в Москву из Верхней Пышмы – есть такой маленький городок на Урале. Я была такой мечтательницей! Все детство, как многие провинциальные девчонки, грезила какой-то другой жизнью, лишь бы не жить, как мои бедные родители, скучные служащие, господа Никто! Вас шокирует, что я так о них? Да люблю я их, они хорошие, дай им бог здоровья еще на много лет, но их унылое существование… Сразу после окончания школы я уехала в столицу. Другого пути, как устроиться на ЗИЛ, не было. Об институте со своим троечным аттестатом и не думала. А у родителей совершенно не было денег ни на репетиторов, ни на взятки. Вы представляете, что такое работа на заводе и жизнь в общежитии? Нет? Так я и думала. Несмотря на этот кошмар, я влюбилась в Москву, даже в ее жуткий шум, в толпы таких разных людей на улицах.
   А общительная я была до ужаса! Мне везло: чаще я попадала в компании к приличным людям – к каким-то студентам, молодым инженерам… Наверное, судьба. На зависть своим соседкам по общежитию я подцепила Митю, будущего аспиранта. Девчонки говорили: теперь у тебя будет прописка в шикарной московской квартире, ведь его родители – ученые. Я плакала от обиды: как можно так принижать мое чувство? Я ведь люблю! Почему влюбился он? А я тогда была хорошенькой: толстая коса до попы и вообще… Я ведь незлая, не смотрите, что сейчас такая резкая – это уже намного позже появилось. Митя же… Уж как его все пугали опасностью брака с лимитчицей… Без толку. Так-то вот.
   Несмотря на истерики его родителей, мы поженились. Я, конечно, помню кислые физиономии некоторых его родственников и друзей на свадьбе. Между прочим, многие из этих друзей сразу отвернулись от Мити. Считали, что он ненормальный. Обзывали «народовольцем». В смысле, что я – простой народ, а они, видимо, дворяне… Те, кто остался в друзьях, долгие годы смотрели на меня, как на какое-то экзотическое существо, хотя и любопытное. Цирк!
   Зоя грустно засмеялась. Потом затушила выкуренную сигарету, тут же вставила в мундштук новую, щелкнула зажигалкой в форме львицы, затянулась и продолжила:
   – Конечно, они ко мне постепенно привыкли, но до конца все равно не принимали… Однажды, когда гости думали, что я на кухне, а на самом деле я уже шла с бутербродами в комнату, кто-то произнес слово «мезальянс». Говорили обо мне и Мите… На следующий день я полезла в словарь. У них в доме этих словарей было – миллион! Все толстые, на отдельной полочке. В общем, в переводе с французского это означает непристойный союз, по-нашему – неравный брак. С тех пор и стучит у меня в голове, как часы: мезальянс, мезальянс… Я ведь знаю: когда прошла юношеская страсть, Митя разрывался на две половины: одна из них любила меня, другая страдала. Хотелось гордиться женой, чтоб и умная была, и образованная, и красивая. Чтобы все восхищались и завидовали. Думаете, мне было легко? Я ведь все видела и понимала. Но что я могла? Читать книги без передышки? Не могу. Ходить в музеи? Ходила – скучно. Знаете, как я боялась, что Митя меня бросит? Найдет другую, себе под стать? За годы страха я почти вся поседела. Теперь я крашеная брюнетка. Так-то вот…
   Мы уже остались в редакции одни, все ушли. С Нового Арбата доносился непрерывный гул машин, иногда перекрикиваемый сиренами спецтранспорта.
   – Когда грянула перестройка, началась сумасшедшая торговая жизнь. И оказалось, я многое умею! Я стала одним из первых турецко-китайских челноков. А теперь у меня три небольших магазинчика ширпотреба, есть «Вольво» и «Опель», новая квартира с евроремонтом. Собак держу – двух шарпеев. Кстати, сын и дочка у нас – у-умненькие, отличники! В папу. Я их отдала в дорогую гимназию, где все предметы преподают как минимум кандидаты наук.
   Это стоит кучу денег. Но мы такое можем себе позволить. Хотя мой Митя… Он просто кандидат наук. Ну, вы знаете, как сейчас платят кандидатам.
   Он мучается, ему стыдно. Но ведь он ничего не умеет делать, только думать. Чтобы он поменьше думал о своей, как он это называет, невостребованности, я дважды в год отправляю его то в круиз по Европе, то загорать на Карибы. Он, наконец, увидел свои любимые музеи: Лувр, Прадо… А позапрошлой весной я подарила ему Интернет, из которого он не вылезает часами. Между прочим, – Зоя гордо вздернула подбородок, – он читает книги в оригинале, на трех языках, из всех библиотек мира, – и она с презрением оглядела меня, недостойную и мизинца ее Мити.
   – Так в чем весь юмор-то, – продолжила Зоя, – сейчас ему завидуют его яйцеголовые друзья! Теперь им нравится со мной разговаривать. Они мне говорят: с вами, Зоя Васильевна, очень интересно, вы объездили весь мир – от Стамбула до Нью-Йорка, прекрасно ориентируетесь в проблемах макроэкономики и интересуетесь политикой. Еще бы! Меня кровно волнует, какой гад рискнет отменить частную собственность! А мой Митя… Он мне недавно сказал: «Я – дурак, потому что когда-то мне было неловко за якобы неравный брак. Я, – говорит, – был снобом-идиотом, но теперь тобою горжусь. Ты у меня стильная, современная, по-житейски мудрая». Так-то вот.
   Она замолчала. Тут я заметила, что Зоя сидит не элегантно скрестив ноги, а поджав их под стул, ссутулившись, сцепив пальцы рук, и грустно смотрит на меня. Что бы это значило? Вдруг она коснулась прохладными пальцами моей руки и испуганно прошептала:
   – Я вам все это рассказала, чтобы просто спросить: как вы думаете, он меня не бросит? Что значит – «по-житейски мудрая»? Это ведь не просто умная, а что-то другое?
   Я стала ему интересна как человек или он просто благодарен мне за все то, что я для него делаю? Как вы думаете? Ведь этот «мезальянс» никуда не делся…
   Я достала свою сигарету и спросила Зою:
   – Хотите, я тоже расскажу вам историю про мезальянс? Про моих друзей?
   Она кивнула.
   – Их зовут Юля и Олег. Юля выросла в интеллигентной семье: книги, театры, выставки, классическая музыка. После школы поступила в МГУ. И однажды в студенческой компании вдруг влюбилась в «чужака», студента какого-то заштатного технического вуза из простой семьи. Его папа – мастер цеха на заводе, а мама – портниха в ателье. Попав в их дом, Юля ужаснулась: здесь понятия не имели, кто такой Малевич, что такое «самиздат», о чем поет Галич. И вообще, Галич – это имя или отчество? («Ну, Галича я уже знаю», – тихонько прокомментировала Зоя.)
   Что сказали ее мама и папа? И что они могли сказать? Ведь сами воспитывали дочь на гуманистических идеалах, утверждающих, что все люди прекрасны! Что о человеке надо судить по его нравственным установкам, и только по ним. С этими установками у ее любимого все было в норме: он не пил, не ругался плохими словами, знал, что женщину следует пропускать вперед и уступать ей место.
   «Может, мальчик способен развиваться?» – с надеждой спросила ее мама. Юля гневно сверкнула глазищами. В общем, свадьба состоялась.
   «Мальчик» и в самом деле развивался: в двадцать лет впервые открыл для себя прозу Булгакова, чем вызвал у тещи повышенное давление. «Разве у вас дома не читали хотя бы “Мастера и Маргариту?” – схватившись за виски, прошептала она. «Что-то слышал про такое», – простодушно признался зять. «Мама, сколько можно! – возмущалась дочь, пока молодой супруг плескался в душе. – Не задавай ему дурацких вопросов! Я же тебе говорила: у него дома иные ценности». – «Он хороший мальчик, – вздохнула мама. – Но все же… Не поторопилась ли ты?» – «Ма-ма!»
   Прошло почти двадцать лет. «Мальчик» стал инженером, теперь он менеджер в фирме, торгующей оргтехникой. Юля – редактор в преуспевающем рекламном агентстве. Словом, в социальной жизни они на равных.
   За прошедшие годы Олег прочитал все, что «положено»: Маркеса, Воннегута, Войновича… («Двоих последних даже не знаю», – огорченно пробормотала Зоя.) Посмотрел в альбомах картины Модильяни и Босха. Мужественно вникал, борясь с зевотой и дремой, в фильмы Сокурова и Тарковского («Митя – фанатик Тарковского! А я больше Рязанова люблю».) В какой-то момент он вздохнул с облегчением: теща с тестем явно примирились с ним. Удар был нанесен с неожиданной стороны, от Юли. Теперь во время семейных недоразумений ее главным аргументом стало следующее: «Я тебя вытащила из грязи, а ты…» Иногда она жалуется маме: «Прихожу домой, а он сидит перед телевизором, смотрит футбол и дует пиво прямо из бутылки. Да еще орет дурным голосом: «Козлы!» И кое-что похуже. Вылитый его папочка!»
   Мама делает загадочное лицо и говорит почему-то по-украински: «Бачили очи, шо купувалы… Но он – хороший мальчик! Тебе грех жаловаться».
   В гости к родителям Олега они ездят пару раз в год исключительно по большим праздникам. А уж Юлины мама с папой – и того реже, ссылаясь на слишком длинную дорогу на другой конец города.
   Дочь обижается: «Хорошо устроились, мамуля! Учили меня быть терпимой, а сами…» – «Ты выбрала этих людей, – парирует мама. – Это твой крест. Олежку я люблю как сына, но не требуй от меня невозможного!» – «Я их не выбирала, – грустно шепчет дочь. – Я просто влюбилась, но никто мне не объяснял, что такое… неравный брак. Почему вы меня неправильно воспитывали?»
   Мама возмущенно пожимает плечами: это противоречит ее либерально-демократическим убеждениям.
   Когда Юля приезжает к свекрови, то, стиснув зубы, едва выдерживает шумные посиделки с большим количеством водки, с непременным нестройным пением «Айсберга в океане» и засыпающим прямо за столом свекром. Периодически она выходит в коридор якобы поправить прическу, а на самом деле, чтобы постоять перед зеркалом, сжав кулаки, и трясущимися от раздражения губами бормотать: «Раз, два… Это скоро кончится… Три, четыре… Через час уже домой…»
   Олег, кстати, никогда не пьет (он за рулем) и не поет. Он тоже терпит. Когда они едут домой, в машине царит тягостное молчание, иногда прерываемое язвительными замечаниями: «Твой папа, как обычно, на высоте: захрапел прямо с куском колбасы в руке». – «А ты опять ляпнула про Бертолуччи. Зачем? Что ожидала услышать в ответ? Ты специально это делаешь, чтобы потом меня пилить?» – «Ты стал похож на своего папу. Просто одно лицо…» Приехав домой, они всегда мирятся. Просто потому, что любят друг друга, – соврала я для своей посетительницы.
   … Зоя смеялась. Кажется, успокоилась. Она опять закурила, закинула ногу на ногу и сказала:
   – Это что! Вот у меня есть знакомая, Аня, так это финиш! Слушайте… Она филолог по образованию, хорошая девочка из приличной семьи. И вдруг… Выбросила диплом и порвала со своей профессорской родней, которая отказала от дома будущему зятю. Юра – выходец из деревни. Его родители приехали работать в Москву и в течение многих лет постепенно вывозили из своей глубинки теток и дядьев, племянников и племянниц, двоюродных и троюродных братьев и сестер. Таким образом, в спальном московском районе поселился целый клан Сидоровых. Юра среди своих многочисленных родственников считался элитой: он работал шофером такси. Там, кстати, он и познакомился с профессорской дочкой Аней.
   Она на удивление легко вошла в его семью, с удовольствием училась закручивать на зиму банки с вареньями-соленьями, отстирывать мужские сорочки с помощью подсолнечного масла, готовить из фруктового жмыха запеканки. Летом с восторгом ездила в деревню: сеять, полоть, собирать… Свекровь обучила ее вязанию и шитью. Свекор раскрыл тайны приготовления первача и секреты грамотной косьбы. А муж… Он обожал свою Анюту и клятвенно обещал ей, что «завсегда сможет обеспечить семью», лишь бы дети, которых должно родиться непременно трое, «были здоровенькие».
   Ее родители молча скорбели и с напряженным вниманием следили за развитием Аниного младшего брата – выпускника физико-математической спецшколы, возлагая свои последние честолюбивые надежды на него. И старались максимально оградить мальчика от влияния «сошедшей с ума старшей сестры».
   Прошло много лет. У Ани с Юрой уже трое детей – здоровых пацанов, которые целое лето проводят в деревне на берегу незагаженной речки, попивают парное молоко и поедают свежие, прямо из-под курочки, яички. Хохма в том, что их шестнадцатилетний сын ухаживает за нашей дочкой, – смеется Зоя. – Я к этому спокойно отношусь, а вот Митя напрягается: он не из того круга, говорит. Я ему: «А я разве из того?» Теряется. Еще я Мите сказала: вот тебе генетика – твоя дочь похожа на тебя даже в поступках.
   … Было уже около девяти вечера. Мы с Зоей вскипятили воду в редакционном электрочайнике, заварили кофе. Перешли на «ты».
   – Это что же получается? – вдруг сказала она. – Кругом – сплошной мезальянс? И что ты по этому поводу думаешь?
   – А ты?
   – Наверное, я дура. Ведь я же вижу, что Митя меня любит. А это самое главное.
 
   Господи, какая простая вещь!
   Зоя пошла в туалет «поправить лицо», а я, ожидая ее, задумалась: что мы подразумеваем под мезальянсом?
   С одной стороны, «все – рядовые, ведь маршалов нет у любви». И если брак заключен по любви, то, значит, это не мезальянс? С другой стороны, разница между супругами, какой бы она ни была, все равно дает о себе знать. Если ее стараются не замечать или действительно не замечают сами супруги, то обязательно заметят окружающие. И дадут это понять, и что-то испортят в отношениях. А если разница в возрасте – тридцать лет? Когда и воспитание, и мироощущение, и привычки по определению различны, ведь люди принадлежат к разным эпохам… Но и такие пары бывают необыкновенно счастливы! В то же время как много я знаю распавшихся семей, где все, казалось бы, как надо: он и она – и ровесники, из одного круга, одинаково любят Кафку и тем не менее расходятся. Может быть, это как раз у них мезальянс? А персонажи всех наших с Зоей историй до сих пор вместе…