Страница:
— Навроде. Но круче.
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 14
По правде сказать, какой из себя был тот самый хрестоматийный дронт с острова Маврикий, я представляю смутно. Говорят, мирная была птичка. Возможно, с веткой в клюве. Миротворец. В переводе на американский — «Peacemaker».
В размышлениях об умной науке орнитологии на заемном авто достиг центра дорогой столицы. За время моего отсутствия она стала еще дороже.
День, надо сказать, завязался жаркий. Две разборки с пристрастием за одно утро, да еще и термометр в тени показывает не менее тридцати. Когда такой накал, нужно быть сдержаннее. Или как говаривал грузчик дядя Гриша после третьего стакана собутыльникам: «Ребята, давайте быть культурнее».
Покидаю чужую машину тихо, как птенчик. И направляюсь в ближайшую аптеку.
Потому как с разбитыми напрочь костяшками одной руки и сожженной ладонью другой чувствую себя не вполне комфортно: не в смысле боли, такую боль легко игнорировать, но когда клешни кровоточат и мысли — саднят. Как мудро обобщили наши предки: на хромых ногах и душа спотыкается.
С перебинтованными лапами я стал выглядеть как работяга-моряк, неловко притравивший трос. Вот за что люблю Москву, так это за то, что здесь никому ни до кого нет дела. «Лягушка, у тебя что, проблемы?» — «У меня? Проблемы? Да мне звиздец!»
Подхожу к автомату, втыкаю в щель кредитную карту, набираю номер. Трубку поднимают после третьего гудка:
— Кругов.
Хотя голос и положение генерала к шуткам не располагают, удержаться не могу:
— Здесь продается славянский шкаф?
— Шкаф? — не узнал меня Игорь. Меняю «шифр»:
— А что, братец, невесты в вашем городе есть?
— Кому и кобыла невеста! Дронов!
— Он самый.
— Давне-е-енько не слыхивал твоего начальственного баритона.
— Повода не было.
— Теперь появился?
— Ага. Телефон «чистый»?
— Этот — как стеклышко. Так что за повод?
— Женщина.
— Я не удивлен.
— Убита в моей квартире три-четыре часа тому назад. Перед этим — изнасилована.
— Вот как…
— Тебя не информировали?
— Дрон, я занимаюсь организованной преступностью, а это…
— Подходит под проделки «писюкастого злыдня».
— Кого?
— Сексуального маньяка.
— И кто он?
— Боюсь, по мнению твоих коллег, я. Больше некому.
— Хорош…
— Кто?
Молчание длилось с полминуты.
— Дрон… Ее убил ты?
— Нет.
— Честно?
— Как на духу.
— Так. Идем дальше. Но — при личной встрече. Сможешь подъехать в управу?
— Да.
— Документы с собой? Я закажу тебе пропуск.
— Лучше обойтись без него.
— Чего так?
— Следить не хочу.
— Ты же понимаешь, Додо, если тебя с вахты сопроводит сам начальник управления…
— Генерал Кругов, — продолжил я почтительным тоном. — Понимаю, «смежники» будут озадачены.
— Еще как.
— Игорь, не выдумывай велосипед. Пошли какого-нибудь доверенного вьюношу встретить индивида на контакте и провести в вашенские апартаменты черным ходом.
Ведь должен же быть у вас черный ход?
— А как же… И не один. И выходов столько же. Олег… Может, лучше вообще не в управе? На свежем, так сказать, воздухе? Тем более ветер, судя по всему, крепчает…
— Хорошо, что не маразм. Нет. Не лучше.
— Хозяин барин. Ты в центре?
— Да.
— Делаем так: садишься в кафешке «Тополя», что на Сретенке, и ждешь. Мой человечек тебя подберет.
— Сколько ждать?
— Сколько нужно. Контрольное время — тринадцать ноль-ноль.
— Понял.
— Дрон…
— Да?
— Расслабься. Судя по говору, ты напряжен, как солдат-первогодок перед присягой. На которую ни одна шалава к нему не приехала.
— Ценю твой генеральский юмор.
— Еще бы. Будь.
— Буду.
До контрольного срока почти час, времени — вагон; но Крутов мудр, «маячить» в кафешке невозможно, потому через десять минут я уже сижу в вышеозначенных «Тополях» — обычной полусквериковой забегаловке — и разминаюсь самым буржуйским, по понятиям семидесятых, занятием: потягиванием через соломинку коктейля под маловразумительным названием и весьма сомнительного качества. Заодно разглядываю проходящих. Не с целью выявления «мышки-наружки» — из чистого любопытства, граничащего с любознательностью.
Естественно, привлекают девушки. И то, как они одеты. Или скорее раздеты.
Впрочем, как сформулировал кто-то умный, основополагающий принцип моды как раз в том и состоит, чтобы носить одежду, вызывающую у лиц противоположного пола желание поскорее с вас ее снять. Москвички в этом преуспели. Еще больше они преуспели в этом на море… Вздыхаю: жаль, что сейчас я так далек от моря, очень жаль, что я не Казанова, и втройне жаль, что душа моя отягощена бездной комплексов так давно отлетевшей юности, начиная от впитанной подкоркой песни "а я боюсь услышать «нет» и заканчивая философичным из Макарыча: «Он был старше ее, она была хороша…» Все это, вместе взятое, и мешает мне броситься вслед очередной нимфе в воздушном одеянии. Нет, мешает еще одно: очень боюсь, прелестное создание откроет красиво очерченный рот и отрыгнет такое выражение, что… Короче, чтобы не было разочарований, лучше не очаровываться. По крайней мере, в ближайшие сорок минут.
Через столик от меня расположились две девчушки. Пепси они уже не выбирают, пьют что покрепче. Вот предыдущее поколение молодых — пепси было внове, а кока еще не вошла в обиход; уже не было комсомола, а водка и кухонно-философские разговоры «обо всем» стали неактуальны; царствовали Виктор Цой, Арбат, Шевчук…
Краем уха ловлю щебет девчонок… М-да… По сравнению с теперешними молодыми те кажутся просто романтиками.
Каждое поколение, каждый век лепит своих кумиров, отдавая дань неофициальному культу. В тридцатые — Чкалов и Отто Юльевич Шмидт, в шестидесятые — Гагарин, Окуджава, Визбор, Вознесенский, Стругацкие, в семидесятые — восьмидесятые — Высоцкий, Макаревич, Пугачева, Цой, «Наутилус», Шевчук… Но вот настали девяностые, набрали скорость, век летит к закату, к закату движется тысячелетие… И — что? Не считать же всерьез культовыми мальчиками «нанайцев» вкупе с интернациональными Иванушками, а культовыми девочками «лицеисток»… Или — считать?
Похоже, мы все вернулись в предысторию, в эпоху «шаманидов», и единственной культовой фигурой, «героем нашего времени», является могучий напряженный фаллос, на который, как на кассовый чек, нанизаны долларовые бумажки самого значимого достоинства. Если, конечно, единичку с нуликами, даже прорисованную на хорошей бумаге, вообще можно считать достоинством.
— Вы крутите головой, как вентилятор! Сначала я заметил ноги под коротеньким легким платьицем, поднял глаза на девушку: веснушки на носу, смеющиеся зеленые глаза, густые выгоревшие волосы уложены в «ренессансный» каскад. Красиво, добротно, хорошо!
— Меня предупредили, что вы легкомысленный, но не сказали насколько.
Пригласите присесть?
— Приглашаю. — Энергичный жест рукой и кивок, больше похожий на движение только что разнузданного коняки, должны подтвердить мое недоуменное удивление.
Девушка присела, представилась:
— Настя Сударенкова. Лейтенант. — А в ее глазах плескалось столько солнца, что…
— Ну, тогда я, как водится, генерал. От инфантерии.
— Вас никак не примешь за пехотинца… Ну надо же! Милая барышня не только представилась по званию, но еще и знает значение слова «инфантерия»! Поторопился я с эпитафией юному поколению!
— Олег Владимирович, не рассматривайте мои ноги так откровенно!
— Вас это отвлекает от несения службы, лейтенант Настя? — невинно поднимаю я брови. И уже догадываюсь, чьи это генеральские шутки! Сосредоточиваю взгляд на девичьих лодыжках, шепчу заговорщически:
— Исключительно для конспирации…
Шампанское вы пьете, лейтенант?
— Для конспирации?
— Для нее.
— Не в это время дня.
— Что для вас принести? Сок манго?
— Чтобы жизнь сразу — сахаром?
— Намек понял. Тогда грейпфрутовый?
— Лучше — лимонный. Но не сейчас. Сейчас нежно возьмите меня под руку и идем к машине: темно-синий «фолькс». Кругов нас ждет.
Девушка обаятельно улыбалась, слова произносила тихо и задушевно, словно завлекала меня в постель величиной с Сахару. И это правильно: случайные «уши», вроде девчонок-малолеток, реагируют не на смысл слов, а на тон, каким они сказаны, и если слова «боковым слухом» часто не улавливаются вовсе, то тон — всегда. И что они решат? Что к куцему мужичку подкатила шикарная телка «по договоренке», видать, от мужа гуляет, повлекла его в свою тачку, судя по прикиду, «разгонную», и отвалила с шиком.
То, что ход их мыслей я смоделировал правильно, доказывали теперь уже прямые, оценивающие взгляды подружек, направленные нам в спины: надо же, альфонс не альфонс, а за ним такая краля подкатила! Видно, в штанах что-то особенное!
Знали бы эти милые крошки, что перед ними сейчас сам «маньяк-душитель», поперхнулись бы своим мороженым!
Девушка села за руль, с шиком отъехала и повела машину по бесконечной анфиладе московских переулков так лихо, что я сразу произвел ее из Насти в Анастасию. На таких «американских горках» любой хвост отвалится сам собой.
Подумалось: умеет Кругов подбирать кадры… Но мысль сию я тут же отбросил, как отдающую завистью. Зачем мне это?
То, что Анастасия порулила не в управу, я догадался; ну что ж, Крутов генерал, ему виднее.
Вышли мы в Замоскворечье. Проскочили хитрой чередой проходных, через реконструируемые дома, пока не впилились в обитую допотопным дерматином дверцу заброшенного, прошлого века, купеческого домины за литой, проломанной во многих местах оградой. На стук открыл сторож, бегло оглядел нас, пропустил, прикрывая дверь; двигал он ее слишком тяжело, чтобы не закралась мысль: под дерматином, содранном с натуральной двери пятидесятых, укрывалось литое пуленепробиваемое сооружение.
По запущенной лестничке поднялись на второй этаж. Девушка пропустила меня через «приемную», открыла дверь в кабинет. Доложила:
— Доставила.
— Хорошо. Хвосты?
— Чисто.
— Были или сбросила?
— Не было.
— Подожди внизу.
— Есть.
Как только дверь за девушкой закрылась, Крутов встал из-за стола, подошел ко мне, мы крепко пожали руки.
Игорь указал жестом на два старых, годов шестидесятых, кресла у журнального столика в углу. Расселись.
Крутов погрузнел, заматерел. Плечи у него и раньше были немаленькие, теперь — казались вовсе огромными; белоснежная сорочка от Босса, галстук и костюм от Версаче, туфли от Армани — все это сидело на Игоре так, словно он носил сие великолепие не то что сызмальства, но родился в нем. Легкие отклонения от принятого «протокольного» стиля только подчеркивали респектабельность: вещь для человека, а не человек для вещи. Перехватив мой взгляд, насмешливо бросил:
— Хорош?
— Как икона.
— Клиент пошел солидный. Нужно соответствовать.
— Понимаю.
— Коньячку? Для разговора?
— Соточку.
Крутов выудил из-под кресла початую бутылку любимого им великовозрастного коньяка «Армения», разлил по двум простым советским «слезным» стаканам.
— Закусить?
— Чтобы коньяк испортить?
— Это верно. За встречу.
Мы стукнулись донышками, неспешно выцедили янтарную жидкость. Закурили.
— Убитая девчонка у тебя в квартире — ведь не причина, а следствие, так? — Крутов испытующе смотрел на меня желтыми тигриными глазами. Вот взгляд у него не изменился, это точно.
— Так.
Игорь затянулся, выдохнул:
— Рассказывай.
В размышлениях об умной науке орнитологии на заемном авто достиг центра дорогой столицы. За время моего отсутствия она стала еще дороже.
День, надо сказать, завязался жаркий. Две разборки с пристрастием за одно утро, да еще и термометр в тени показывает не менее тридцати. Когда такой накал, нужно быть сдержаннее. Или как говаривал грузчик дядя Гриша после третьего стакана собутыльникам: «Ребята, давайте быть культурнее».
Покидаю чужую машину тихо, как птенчик. И направляюсь в ближайшую аптеку.
Потому как с разбитыми напрочь костяшками одной руки и сожженной ладонью другой чувствую себя не вполне комфортно: не в смысле боли, такую боль легко игнорировать, но когда клешни кровоточат и мысли — саднят. Как мудро обобщили наши предки: на хромых ногах и душа спотыкается.
С перебинтованными лапами я стал выглядеть как работяга-моряк, неловко притравивший трос. Вот за что люблю Москву, так это за то, что здесь никому ни до кого нет дела. «Лягушка, у тебя что, проблемы?» — «У меня? Проблемы? Да мне звиздец!»
Подхожу к автомату, втыкаю в щель кредитную карту, набираю номер. Трубку поднимают после третьего гудка:
— Кругов.
Хотя голос и положение генерала к шуткам не располагают, удержаться не могу:
— Здесь продается славянский шкаф?
— Шкаф? — не узнал меня Игорь. Меняю «шифр»:
— А что, братец, невесты в вашем городе есть?
— Кому и кобыла невеста! Дронов!
— Он самый.
— Давне-е-енько не слыхивал твоего начальственного баритона.
— Повода не было.
— Теперь появился?
— Ага. Телефон «чистый»?
— Этот — как стеклышко. Так что за повод?
— Женщина.
— Я не удивлен.
— Убита в моей квартире три-четыре часа тому назад. Перед этим — изнасилована.
— Вот как…
— Тебя не информировали?
— Дрон, я занимаюсь организованной преступностью, а это…
— Подходит под проделки «писюкастого злыдня».
— Кого?
— Сексуального маньяка.
— И кто он?
— Боюсь, по мнению твоих коллег, я. Больше некому.
— Хорош…
— Кто?
Молчание длилось с полминуты.
— Дрон… Ее убил ты?
— Нет.
— Честно?
— Как на духу.
— Так. Идем дальше. Но — при личной встрече. Сможешь подъехать в управу?
— Да.
— Документы с собой? Я закажу тебе пропуск.
— Лучше обойтись без него.
— Чего так?
— Следить не хочу.
— Ты же понимаешь, Додо, если тебя с вахты сопроводит сам начальник управления…
— Генерал Кругов, — продолжил я почтительным тоном. — Понимаю, «смежники» будут озадачены.
— Еще как.
— Игорь, не выдумывай велосипед. Пошли какого-нибудь доверенного вьюношу встретить индивида на контакте и провести в вашенские апартаменты черным ходом.
Ведь должен же быть у вас черный ход?
— А как же… И не один. И выходов столько же. Олег… Может, лучше вообще не в управе? На свежем, так сказать, воздухе? Тем более ветер, судя по всему, крепчает…
— Хорошо, что не маразм. Нет. Не лучше.
— Хозяин барин. Ты в центре?
— Да.
— Делаем так: садишься в кафешке «Тополя», что на Сретенке, и ждешь. Мой человечек тебя подберет.
— Сколько ждать?
— Сколько нужно. Контрольное время — тринадцать ноль-ноль.
— Понял.
— Дрон…
— Да?
— Расслабься. Судя по говору, ты напряжен, как солдат-первогодок перед присягой. На которую ни одна шалава к нему не приехала.
— Ценю твой генеральский юмор.
— Еще бы. Будь.
— Буду.
До контрольного срока почти час, времени — вагон; но Крутов мудр, «маячить» в кафешке невозможно, потому через десять минут я уже сижу в вышеозначенных «Тополях» — обычной полусквериковой забегаловке — и разминаюсь самым буржуйским, по понятиям семидесятых, занятием: потягиванием через соломинку коктейля под маловразумительным названием и весьма сомнительного качества. Заодно разглядываю проходящих. Не с целью выявления «мышки-наружки» — из чистого любопытства, граничащего с любознательностью.
Естественно, привлекают девушки. И то, как они одеты. Или скорее раздеты.
Впрочем, как сформулировал кто-то умный, основополагающий принцип моды как раз в том и состоит, чтобы носить одежду, вызывающую у лиц противоположного пола желание поскорее с вас ее снять. Москвички в этом преуспели. Еще больше они преуспели в этом на море… Вздыхаю: жаль, что сейчас я так далек от моря, очень жаль, что я не Казанова, и втройне жаль, что душа моя отягощена бездной комплексов так давно отлетевшей юности, начиная от впитанной подкоркой песни "а я боюсь услышать «нет» и заканчивая философичным из Макарыча: «Он был старше ее, она была хороша…» Все это, вместе взятое, и мешает мне броситься вслед очередной нимфе в воздушном одеянии. Нет, мешает еще одно: очень боюсь, прелестное создание откроет красиво очерченный рот и отрыгнет такое выражение, что… Короче, чтобы не было разочарований, лучше не очаровываться. По крайней мере, в ближайшие сорок минут.
Через столик от меня расположились две девчушки. Пепси они уже не выбирают, пьют что покрепче. Вот предыдущее поколение молодых — пепси было внове, а кока еще не вошла в обиход; уже не было комсомола, а водка и кухонно-философские разговоры «обо всем» стали неактуальны; царствовали Виктор Цой, Арбат, Шевчук…
Краем уха ловлю щебет девчонок… М-да… По сравнению с теперешними молодыми те кажутся просто романтиками.
Каждое поколение, каждый век лепит своих кумиров, отдавая дань неофициальному культу. В тридцатые — Чкалов и Отто Юльевич Шмидт, в шестидесятые — Гагарин, Окуджава, Визбор, Вознесенский, Стругацкие, в семидесятые — восьмидесятые — Высоцкий, Макаревич, Пугачева, Цой, «Наутилус», Шевчук… Но вот настали девяностые, набрали скорость, век летит к закату, к закату движется тысячелетие… И — что? Не считать же всерьез культовыми мальчиками «нанайцев» вкупе с интернациональными Иванушками, а культовыми девочками «лицеисток»… Или — считать?
Похоже, мы все вернулись в предысторию, в эпоху «шаманидов», и единственной культовой фигурой, «героем нашего времени», является могучий напряженный фаллос, на который, как на кассовый чек, нанизаны долларовые бумажки самого значимого достоинства. Если, конечно, единичку с нуликами, даже прорисованную на хорошей бумаге, вообще можно считать достоинством.
— Вы крутите головой, как вентилятор! Сначала я заметил ноги под коротеньким легким платьицем, поднял глаза на девушку: веснушки на носу, смеющиеся зеленые глаза, густые выгоревшие волосы уложены в «ренессансный» каскад. Красиво, добротно, хорошо!
— Меня предупредили, что вы легкомысленный, но не сказали насколько.
Пригласите присесть?
— Приглашаю. — Энергичный жест рукой и кивок, больше похожий на движение только что разнузданного коняки, должны подтвердить мое недоуменное удивление.
Девушка присела, представилась:
— Настя Сударенкова. Лейтенант. — А в ее глазах плескалось столько солнца, что…
— Ну, тогда я, как водится, генерал. От инфантерии.
— Вас никак не примешь за пехотинца… Ну надо же! Милая барышня не только представилась по званию, но еще и знает значение слова «инфантерия»! Поторопился я с эпитафией юному поколению!
— Олег Владимирович, не рассматривайте мои ноги так откровенно!
— Вас это отвлекает от несения службы, лейтенант Настя? — невинно поднимаю я брови. И уже догадываюсь, чьи это генеральские шутки! Сосредоточиваю взгляд на девичьих лодыжках, шепчу заговорщически:
— Исключительно для конспирации…
Шампанское вы пьете, лейтенант?
— Для конспирации?
— Для нее.
— Не в это время дня.
— Что для вас принести? Сок манго?
— Чтобы жизнь сразу — сахаром?
— Намек понял. Тогда грейпфрутовый?
— Лучше — лимонный. Но не сейчас. Сейчас нежно возьмите меня под руку и идем к машине: темно-синий «фолькс». Кругов нас ждет.
Девушка обаятельно улыбалась, слова произносила тихо и задушевно, словно завлекала меня в постель величиной с Сахару. И это правильно: случайные «уши», вроде девчонок-малолеток, реагируют не на смысл слов, а на тон, каким они сказаны, и если слова «боковым слухом» часто не улавливаются вовсе, то тон — всегда. И что они решат? Что к куцему мужичку подкатила шикарная телка «по договоренке», видать, от мужа гуляет, повлекла его в свою тачку, судя по прикиду, «разгонную», и отвалила с шиком.
То, что ход их мыслей я смоделировал правильно, доказывали теперь уже прямые, оценивающие взгляды подружек, направленные нам в спины: надо же, альфонс не альфонс, а за ним такая краля подкатила! Видно, в штанах что-то особенное!
Знали бы эти милые крошки, что перед ними сейчас сам «маньяк-душитель», поперхнулись бы своим мороженым!
Девушка села за руль, с шиком отъехала и повела машину по бесконечной анфиладе московских переулков так лихо, что я сразу произвел ее из Насти в Анастасию. На таких «американских горках» любой хвост отвалится сам собой.
Подумалось: умеет Кругов подбирать кадры… Но мысль сию я тут же отбросил, как отдающую завистью. Зачем мне это?
То, что Анастасия порулила не в управу, я догадался; ну что ж, Крутов генерал, ему виднее.
Вышли мы в Замоскворечье. Проскочили хитрой чередой проходных, через реконструируемые дома, пока не впилились в обитую допотопным дерматином дверцу заброшенного, прошлого века, купеческого домины за литой, проломанной во многих местах оградой. На стук открыл сторож, бегло оглядел нас, пропустил, прикрывая дверь; двигал он ее слишком тяжело, чтобы не закралась мысль: под дерматином, содранном с натуральной двери пятидесятых, укрывалось литое пуленепробиваемое сооружение.
По запущенной лестничке поднялись на второй этаж. Девушка пропустила меня через «приемную», открыла дверь в кабинет. Доложила:
— Доставила.
— Хорошо. Хвосты?
— Чисто.
— Были или сбросила?
— Не было.
— Подожди внизу.
— Есть.
Как только дверь за девушкой закрылась, Крутов встал из-за стола, подошел ко мне, мы крепко пожали руки.
Игорь указал жестом на два старых, годов шестидесятых, кресла у журнального столика в углу. Расселись.
Крутов погрузнел, заматерел. Плечи у него и раньше были немаленькие, теперь — казались вовсе огромными; белоснежная сорочка от Босса, галстук и костюм от Версаче, туфли от Армани — все это сидело на Игоре так, словно он носил сие великолепие не то что сызмальства, но родился в нем. Легкие отклонения от принятого «протокольного» стиля только подчеркивали респектабельность: вещь для человека, а не человек для вещи. Перехватив мой взгляд, насмешливо бросил:
— Хорош?
— Как икона.
— Клиент пошел солидный. Нужно соответствовать.
— Понимаю.
— Коньячку? Для разговора?
— Соточку.
Крутов выудил из-под кресла початую бутылку любимого им великовозрастного коньяка «Армения», разлил по двум простым советским «слезным» стаканам.
— Закусить?
— Чтобы коньяк испортить?
— Это верно. За встречу.
Мы стукнулись донышками, неспешно выцедили янтарную жидкость. Закурили.
— Убитая девчонка у тебя в квартире — ведь не причина, а следствие, так? — Крутов испытующе смотрел на меня желтыми тигриными глазами. Вот взгляд у него не изменился, это точно.
— Так.
Игорь затянулся, выдохнул:
— Рассказывай.
Глава 15
— Рассказывать? Лучше я буду спрашивать.
— Это как знаешь. Мне нужно знать только одно: нынешняя подстава связана с твоим прошлым?
— А что у нас не связано с прошлым? Крутов поморщился:
— Олег, давай без философий и по существу. Уж очень люди тобой всегда занимаются конкретные.
Да и мы не абстрактные, нет?
— Я точно нет, а с тебя — станется. Где ты был в последнее время?
— Сначала в Штатах. Потом в Подмосковье.
— Безвылазно?
— Да.
— Чего тогда сорвался?
Я прикурил очередную сигарету от бычка, спросил:
— Игорь, теракт в отношении вице-президента «Континенталя» — это твой профиль? Крутов кивнул:
— Да. Значит, все так, как я и предполагал: подстава связана с убийством Крузенштерна.
— У тебя есть досье на нового президента банка?
— Господина Шекало?
— Да.
— Очень скромное.
— Чист как стекло?
— Хуже. Как ангелочек с крылышками. — Игорь поднял глаза к потолку. — Шекало Лаврентий Игнатьевич. Имечко же ему родители дали…
— Да и фамилия красивая.
— Ну. Тридцать пять лет, московский финансово-экономический, руководство приватизацией и прочими радостями где-то в провинции.
— Не Покровск?
— Нет. Тверь, Вятка, Самара? Сейчас не упомню. Уточню. Да и подвизался он там недолго. Переезд в Москву. Среднее местечко сначала в госналогслужбе, потом в Минфине, потом где-то при президентской администрации.
— Обрастал связями?
— Почему нет? Потом — переход в «Континенталь», по неизвестным мне рекомендациям, вхождение в совет директоров, наконец, как апофеоз, президентство. «Континенталь» ведь банк не из последних.
— И из очень непростых.
— Это я догадался, — хмыкнул Крутов.
— Ты приглядывался к делу об убийстве Круза?
— Нет.
— Не любопытен? Или дело того не стоит? Или опасаешься нарушить профессиональную этику по отношению к отделению милиции, на чьей территории произошел теракт?
— Олег, не ерничай. К тому же это не теракт. Такой вид преступлений давно характеризуется как заказнуха.
— Какой ты умный, Блин Клинтон…
— Дело сразу забрал ГУБОП.
— Ты же знал Круза.
— Дрон, в ГУБОПе работают профессионалы.
— Верю.
Крутов поморщился: разговор у нас явно не клеился.
— Олег… И ты, и я знаем, что «Континенталь» не простая контора. И разработку проводит как через спецов ГУБОПа, так и самостоятельно. — Глянул на меня, добавил:
— Ты прав: если, конечно, это не инициатива господина Шекало.
— Или тех, кто поставил этого клоуна.
— Или так. — Игорь посмотрел на меня внимательно:
— Ты уже влез в это дело?
Пожимаю плечами:
— Я влез в «это дело» тридцать с лишним лет назад. Когда родился.
— Опять философствуешь?..
— Эту «игрушку» можно или починить, или выбросить.
— Ты о чем?
— О стране. Но ведь для нас она не игрушка, а, Крутов?
— Дрон… Не гони.
— Виноват. Это я о своем, о женском.
— Вот о твоем, о женском, давай и поговорим.
— Слушаю.
— Ты знал девушку, что оказалась задушенной у тебя в постели?
— Нет.
— Ты уверен?
— Абсолютно. У тебя есть сомнения?
— У меня — нет. У тех, кто занялся этим делом…
— И кто?
— Местный райотдел.
— По типу «маньяк»?
— По нему. Дронов, ты никогда не задумывался, что идеально вписываешься…
— Задумывался. По всем имеющимся объективкам: солдат удачи, маргинал, темная лошадка…
— Подбираешь несовершеннолетних девочек в подъездах…
— Ты имеешь в виду?..
— Да. Сашу Лисовскую. Потом поселяешь у себя, потом устраиваешь в интернат…
— Надо же, быстро раскопали.
— И подшили. В нужном кому-то ракурсе. Кстати, где она теперь?
— Саша?
— Да.
— Полагаю, на море. Сейчас лето, а это очень дорогой интернат.
— Так вот: убитая, Макарова Наташа, училась в том же интернате, что и Саша Лисовская. В старшем классе.
— И формально…
— Не формально, а предположительно… Да. Ты вполне мог с ней познакомиться и пригласить к себе. А учитывая твой «моральный облик»…
— Но я же…
— Дрон, ты дрался из-за Лисовской с парнями из пеньковской группировки?
— Это была не совсем драка.
— Тем не менее один из вьюношей, он ныне припухает в Бутырках, святым духом был за часы найден и дал премиленькие такие показания: девочку, Лисовскую, продали тебе пеньковские — для утех. Но вы не сошлись в цене, что и вызвало конфликт с мордобоем.
— Сволочь!
— Работа у него такая.
— Игорь, я с Сашей Лисовской не спал.
— Верю. Но кто еще поверит?
— Ее можно спросить.
— Этого делать никто не станет. Дрон, кому-то нужно набрать на тебя «лыка в строку». Грязную компру. И пока набирают. Успешно. Мне продолжить?
— Валяй.
— Эта девушка, Наташа Макарова, открыла квартиру своим ключом.
— Ей могла дать Саша…
— Мог кто угодно. А мог и ты. Дальше?
— Ага.
— Пришла с полными судками готовых кушаний, загодя заказанных по телефону аж в «Праге». Кем бы ты думал?
— Мной?
— Да. Пришла, прибралась в квартире, все приготовила… Ее пальчики везде.
— Погоди, Игорь! Но ведь кто-то был с ней?
— Нет. Она девственница. Девочку раздели, или она сама разделась, и придушили. Впечатляет?
— Не особенно.
— Никаких других отпечатков, кроме твоих и ее. Причем ты, как особо циничный субъект, с аппетитом откушал водочки с крабовым салатом после убийства… Маньяк? Маньяк. — Игорь помолчал, спросил:
— Ну, что скажешь?
— Ничего. Лучше коньячку еще хряпну.
— Хозяин барин.
Я плеснул себе коньяку, вопросительно посмотрел на Игоря, тот покачал, головой. На нет и суда нет. Хотя пьянство в одиночку, пусть и в компании, признак начинающегося алкоголизма. Впрочем, одному не только пить плохо, но и жить. Одиночество чем-то сродни смерти.
— Чего мрачный? — спросил Игорь.
— А есть повод веселиться?
— Мы живы. А с остальным — разберемся.
— Как я понял, ты таки подписался, Кругов. Игорек сидел в кресле неподвижно, как огромное каменное изваяние.
— Да, я подписался, — произнес он одними губами. — Очень не люблю, когда душат девчонок. Достану и исполнителей, и заказчика.
— По закону?
— По понятиям.
Крутов плеснул себе коньяку на донышко, выпил глотком:
— Дрон, почему ты хотел встретиться в управе?
— Я хочу поговорить с Тамарой.
— Вдовой Крузенштерна?
— Женой.
— С женой?
— Я не уверен, что он убит. Игорь помрачнел:
— Олег, погоди… Я понимаю, Круз был твоим другом… Я читал ориентировку.
Все ясно как день. Никаких разночтений. Шанса спастись у него не было.
— Я не поверю, пока не переговорю с Тамарой.
— Ты полагаешь…
— Да. Полагаю. Дима вполне мог сам организовать собственное «убийство».
Особенно если была вероятность настоящего при новом руководстве «Континенталя».
— Так.
— Возможно, что так.
— Ты настаиваешь на встрече с Томой?
— Да.
— И как ты это себе представляешь? Она с детьми сейчас не просто под колпаком, она под тройным колпаком!
— Ты генерал, тебе виднее.
— Я не могу ни к себе ее вызвать, ни к ней тебя отвезти.
— Думай. В ГУБОП на допрос как свидетеля ее вызвать могут?
— Могут. Если она и приедет, то с кучей охраны и с бандой адвокатов от заботливого Шекало.
— Отсечь?
— Чтобы достоверно — маловероятно.
— В туалет она может захотеть?
— В туалет?
— Ну. Расплакаться, потом пойти умыться. Следователь, что ведет дело, по положению генерал?
— Нет.
— Тогда пусть беседует с ней в генеральском кабинете.
— Это ты к тому, что…
— В генеральском кабинете должен быть туалет. И душ. Нет?
— Да.
— Вот там я и буду ее ждать.
— Хм… Гладко было на бумаге…
— А вот дальше думай ты.
— Угу. — Крутов уже о чем-то напряженно размышлял. — Положим, в здание ГУБОПа я тебя проведу…
— Не сомневаюсь.
— И с кем надо договорюсь…
— Надеюсь.
— Тебе нужно имидж сменить. Ты сейчас в «горячем» розыске, а бдительного сержанта не может просчитать никто.
— Нужно — сменим. Может, мне «сексуальным меньшинством» нарядиться?
— Может.
Крутов оглядел меня оценивающе. Встал. Открыл дверь:
— Настя?
Настя Сударенкова объявилась в довольно мрачной комнате-кабинете во всем блеске и великолепии. Блеск был куда большим, чем на московской улочке: единственной конкуренткой красавице лейтенанту здесь была потускневшая кустодиевская купчиха на стареньком календаре, второй век занятая бесконечным чаепитием. Женщина, конечно, в соку, но я небольшой любитель полненьких. Может, еще время не пришло понять всю прелесть домашних купеческих див?
— Посмотри на этого господина и подумай, что можно с ним сделать.
— Думаю, многое, — усмехнулась девушка. — Шампанское он мне уже предлагал.
— Я в смысле имиджа.
— Изменить до неузнаваемости?
— Скорее до невозможности идентифицировать. Крутов подошел к столу, открыл папочку, извлек оттуда листок. На листке был я, собственной персоной. Молод и отчаянно хорош собой. Черно-белая фотоксерокопия под достойной красной шапкой:
«Внимание! Розыск!»
— Надо же, успели! — удивился я.
— Люди готовились загодя, — скривил губы Крутов.
— Ну что? Делаем из меня красавца блондина? Чтобы два метра ростом, косая сажень в плечах и бакенбарды. Кавалергард, а?
— Если только карликовый, — хмыкнул Крутов.
— Ну не такой уж и карликовый… — «обиделся» я.
Девушка глянула на фото, пробежала глазами текст, подняла на меня замораживающие зеленые глаза:
— Ну надо же! Никогда не имела дело с маньяком.
— В этой жизни все когда-то впервые.
— Это как знаешь. Мне нужно знать только одно: нынешняя подстава связана с твоим прошлым?
— А что у нас не связано с прошлым? Крутов поморщился:
— Олег, давай без философий и по существу. Уж очень люди тобой всегда занимаются конкретные.
Да и мы не абстрактные, нет?
— Я точно нет, а с тебя — станется. Где ты был в последнее время?
— Сначала в Штатах. Потом в Подмосковье.
— Безвылазно?
— Да.
— Чего тогда сорвался?
Я прикурил очередную сигарету от бычка, спросил:
— Игорь, теракт в отношении вице-президента «Континенталя» — это твой профиль? Крутов кивнул:
— Да. Значит, все так, как я и предполагал: подстава связана с убийством Крузенштерна.
— У тебя есть досье на нового президента банка?
— Господина Шекало?
— Да.
— Очень скромное.
— Чист как стекло?
— Хуже. Как ангелочек с крылышками. — Игорь поднял глаза к потолку. — Шекало Лаврентий Игнатьевич. Имечко же ему родители дали…
— Да и фамилия красивая.
— Ну. Тридцать пять лет, московский финансово-экономический, руководство приватизацией и прочими радостями где-то в провинции.
— Не Покровск?
— Нет. Тверь, Вятка, Самара? Сейчас не упомню. Уточню. Да и подвизался он там недолго. Переезд в Москву. Среднее местечко сначала в госналогслужбе, потом в Минфине, потом где-то при президентской администрации.
— Обрастал связями?
— Почему нет? Потом — переход в «Континенталь», по неизвестным мне рекомендациям, вхождение в совет директоров, наконец, как апофеоз, президентство. «Континенталь» ведь банк не из последних.
— И из очень непростых.
— Это я догадался, — хмыкнул Крутов.
— Ты приглядывался к делу об убийстве Круза?
— Нет.
— Не любопытен? Или дело того не стоит? Или опасаешься нарушить профессиональную этику по отношению к отделению милиции, на чьей территории произошел теракт?
— Олег, не ерничай. К тому же это не теракт. Такой вид преступлений давно характеризуется как заказнуха.
— Какой ты умный, Блин Клинтон…
— Дело сразу забрал ГУБОП.
— Ты же знал Круза.
— Дрон, в ГУБОПе работают профессионалы.
— Верю.
Крутов поморщился: разговор у нас явно не клеился.
— Олег… И ты, и я знаем, что «Континенталь» не простая контора. И разработку проводит как через спецов ГУБОПа, так и самостоятельно. — Глянул на меня, добавил:
— Ты прав: если, конечно, это не инициатива господина Шекало.
— Или тех, кто поставил этого клоуна.
— Или так. — Игорь посмотрел на меня внимательно:
— Ты уже влез в это дело?
Пожимаю плечами:
— Я влез в «это дело» тридцать с лишним лет назад. Когда родился.
— Опять философствуешь?..
— Эту «игрушку» можно или починить, или выбросить.
— Ты о чем?
— О стране. Но ведь для нас она не игрушка, а, Крутов?
— Дрон… Не гони.
— Виноват. Это я о своем, о женском.
— Вот о твоем, о женском, давай и поговорим.
— Слушаю.
— Ты знал девушку, что оказалась задушенной у тебя в постели?
— Нет.
— Ты уверен?
— Абсолютно. У тебя есть сомнения?
— У меня — нет. У тех, кто занялся этим делом…
— И кто?
— Местный райотдел.
— По типу «маньяк»?
— По нему. Дронов, ты никогда не задумывался, что идеально вписываешься…
— Задумывался. По всем имеющимся объективкам: солдат удачи, маргинал, темная лошадка…
— Подбираешь несовершеннолетних девочек в подъездах…
— Ты имеешь в виду?..
— Да. Сашу Лисовскую. Потом поселяешь у себя, потом устраиваешь в интернат…
— Надо же, быстро раскопали.
— И подшили. В нужном кому-то ракурсе. Кстати, где она теперь?
— Саша?
— Да.
— Полагаю, на море. Сейчас лето, а это очень дорогой интернат.
— Так вот: убитая, Макарова Наташа, училась в том же интернате, что и Саша Лисовская. В старшем классе.
— И формально…
— Не формально, а предположительно… Да. Ты вполне мог с ней познакомиться и пригласить к себе. А учитывая твой «моральный облик»…
— Но я же…
— Дрон, ты дрался из-за Лисовской с парнями из пеньковской группировки?
— Это была не совсем драка.
— Тем не менее один из вьюношей, он ныне припухает в Бутырках, святым духом был за часы найден и дал премиленькие такие показания: девочку, Лисовскую, продали тебе пеньковские — для утех. Но вы не сошлись в цене, что и вызвало конфликт с мордобоем.
— Сволочь!
— Работа у него такая.
— Игорь, я с Сашей Лисовской не спал.
— Верю. Но кто еще поверит?
— Ее можно спросить.
— Этого делать никто не станет. Дрон, кому-то нужно набрать на тебя «лыка в строку». Грязную компру. И пока набирают. Успешно. Мне продолжить?
— Валяй.
— Эта девушка, Наташа Макарова, открыла квартиру своим ключом.
— Ей могла дать Саша…
— Мог кто угодно. А мог и ты. Дальше?
— Ага.
— Пришла с полными судками готовых кушаний, загодя заказанных по телефону аж в «Праге». Кем бы ты думал?
— Мной?
— Да. Пришла, прибралась в квартире, все приготовила… Ее пальчики везде.
— Погоди, Игорь! Но ведь кто-то был с ней?
— Нет. Она девственница. Девочку раздели, или она сама разделась, и придушили. Впечатляет?
— Не особенно.
— Никаких других отпечатков, кроме твоих и ее. Причем ты, как особо циничный субъект, с аппетитом откушал водочки с крабовым салатом после убийства… Маньяк? Маньяк. — Игорь помолчал, спросил:
— Ну, что скажешь?
— Ничего. Лучше коньячку еще хряпну.
— Хозяин барин.
Я плеснул себе коньяку, вопросительно посмотрел на Игоря, тот покачал, головой. На нет и суда нет. Хотя пьянство в одиночку, пусть и в компании, признак начинающегося алкоголизма. Впрочем, одному не только пить плохо, но и жить. Одиночество чем-то сродни смерти.
— Чего мрачный? — спросил Игорь.
— А есть повод веселиться?
— Мы живы. А с остальным — разберемся.
— Как я понял, ты таки подписался, Кругов. Игорек сидел в кресле неподвижно, как огромное каменное изваяние.
— Да, я подписался, — произнес он одними губами. — Очень не люблю, когда душат девчонок. Достану и исполнителей, и заказчика.
— По закону?
— По понятиям.
Крутов плеснул себе коньяку на донышко, выпил глотком:
— Дрон, почему ты хотел встретиться в управе?
— Я хочу поговорить с Тамарой.
— Вдовой Крузенштерна?
— Женой.
— С женой?
— Я не уверен, что он убит. Игорь помрачнел:
— Олег, погоди… Я понимаю, Круз был твоим другом… Я читал ориентировку.
Все ясно как день. Никаких разночтений. Шанса спастись у него не было.
— Я не поверю, пока не переговорю с Тамарой.
— Ты полагаешь…
— Да. Полагаю. Дима вполне мог сам организовать собственное «убийство».
Особенно если была вероятность настоящего при новом руководстве «Континенталя».
— Так.
— Возможно, что так.
— Ты настаиваешь на встрече с Томой?
— Да.
— И как ты это себе представляешь? Она с детьми сейчас не просто под колпаком, она под тройным колпаком!
— Ты генерал, тебе виднее.
— Я не могу ни к себе ее вызвать, ни к ней тебя отвезти.
— Думай. В ГУБОП на допрос как свидетеля ее вызвать могут?
— Могут. Если она и приедет, то с кучей охраны и с бандой адвокатов от заботливого Шекало.
— Отсечь?
— Чтобы достоверно — маловероятно.
— В туалет она может захотеть?
— В туалет?
— Ну. Расплакаться, потом пойти умыться. Следователь, что ведет дело, по положению генерал?
— Нет.
— Тогда пусть беседует с ней в генеральском кабинете.
— Это ты к тому, что…
— В генеральском кабинете должен быть туалет. И душ. Нет?
— Да.
— Вот там я и буду ее ждать.
— Хм… Гладко было на бумаге…
— А вот дальше думай ты.
— Угу. — Крутов уже о чем-то напряженно размышлял. — Положим, в здание ГУБОПа я тебя проведу…
— Не сомневаюсь.
— И с кем надо договорюсь…
— Надеюсь.
— Тебе нужно имидж сменить. Ты сейчас в «горячем» розыске, а бдительного сержанта не может просчитать никто.
— Нужно — сменим. Может, мне «сексуальным меньшинством» нарядиться?
— Может.
Крутов оглядел меня оценивающе. Встал. Открыл дверь:
— Настя?
Настя Сударенкова объявилась в довольно мрачной комнате-кабинете во всем блеске и великолепии. Блеск был куда большим, чем на московской улочке: единственной конкуренткой красавице лейтенанту здесь была потускневшая кустодиевская купчиха на стареньком календаре, второй век занятая бесконечным чаепитием. Женщина, конечно, в соку, но я небольшой любитель полненьких. Может, еще время не пришло понять всю прелесть домашних купеческих див?
— Посмотри на этого господина и подумай, что можно с ним сделать.
— Думаю, многое, — усмехнулась девушка. — Шампанское он мне уже предлагал.
— Я в смысле имиджа.
— Изменить до неузнаваемости?
— Скорее до невозможности идентифицировать. Крутов подошел к столу, открыл папочку, извлек оттуда листок. На листке был я, собственной персоной. Молод и отчаянно хорош собой. Черно-белая фотоксерокопия под достойной красной шапкой:
«Внимание! Розыск!»
— Надо же, успели! — удивился я.
— Люди готовились загодя, — скривил губы Крутов.
— Ну что? Делаем из меня красавца блондина? Чтобы два метра ростом, косая сажень в плечах и бакенбарды. Кавалергард, а?
— Если только карликовый, — хмыкнул Крутов.
— Ну не такой уж и карликовый… — «обиделся» я.
Девушка глянула на фото, пробежала глазами текст, подняла на меня замораживающие зеленые глаза:
— Ну надо же! Никогда не имела дело с маньяком.
— В этой жизни все когда-то впервые.
Глава 16
Через три четверти часа на меня из зеркала смотрел седовласый господин.
Краску Настя наносила аккуратно, и седина смотрелась натурально. Остается надеяться, что контрабандный краситель сработан не на Малой Арнаутской и после первого же дождя не даст «радикальный зеленый цвет». Волосы мне девушка зачесала назад, уложила феном; небритость превратилась в короткую бородку. Мокасины пришлось сменить на литые итальянские ботинки, в коих, по мнению создателей, индивид должен чувствовать себя твердо стоящим на земле.
Облаченный в собственные джинсы и в светлый пиджачок фирмы «от Крутова», выглядел я теперь достаточно импозантно. Вошел Игорь, сличил индивида с фото на розыскном листе, хмыкнул:
— Хорош.
— Крут?
— Как поросячий хвост.
Лейтенант Настя, не обращая внимания на наш треп, прищурилась" оглядывая «произведение». Вообще-то она молодец. Ибо основной принцип маскировки таков: менять надо не внешность, а имидж. Сейчас я был не бывшим разведчиком-аналитиком и хрестоматийным маргиналом с навыками массированного рукопашного боя и хорошей оперативной подготовкой, а респектабельным ученым, сумевшим неплохо устроиться в этой новой реальности, называемой на три буквы: СНГ.
А девушка произнесла:
— Глаза.
— Наглые? Это у меня с детства.
— Да нет…
Я прищурился, пытаясь изобразить китайца:
— А так?
Девушка прыснула:
— Лучше не бывает. — Посерьезнела; — Я имею в виду цвет.
— Хм… Хорошо бы небесно-голубой, а?
— Вы умеете носить контактные линзы?
— Не пробовал.
— Анастасия, не мудри, — вмешался Крутов. — Надень на него «хамелеоны».
Очки нашлись: в стиле семидесятых, умеренно затемненные, они выглядели как мой вполне давний атрибут, носимый «ученым-экономистом» по близорукости.
— Доволен? — спросил Крутов.
— Угу. Только одно замечание. Ученый? В пиджачишке за штуку?
— Почему нет? — отреагировала Настя. — Сейчас многие работают экспертами-советниками у важных персон. Приобрели и состояния, и респектабельность.
— Во-во, — поддакнул Крутов. — Лившиц. Вылитый.
— А может, меня, раз такая пьянка, в рыжий цвет перекрасить?
— Граждане не поймут.
Ну что тут возразишь? Генерал. И мыслит по-генеральски.
Кругов прошел в кабинет, сделал несколько телефонных звонков. Вернулся:
— Через три часа будьте у управы.
— В шестнадцать? — уточнил я.
— Да. Раньше не получится. Мне сейчас нужно уехать. Сударенкова останется с тобой.
— И чем нам заняться?
— Чем хотите. Только по проспектам не маячьте.
— У тебя тут компьютер имеется?
— Обязательно. И кудесник-программист при нем.
— Интернет?
— Да.
— Красиво жить не запретишь. И на какие шиши?
— Дронов, ты что, налоговая полиция?
— Просто жаба давит. Отхватили ничейный особняк в центре родной столицы, напичкали аппаратурой и прикидываетесь шлангами. Преступность почему не искоренена?
— Дронов, если такой зануда, подавайся в нардепы и промывай мозги коллегам.
Мне своих начальников хватает.
— У генералов есть начальники?
— Больше, чем я мог представить, когда был вольным полканом.
— Нет в мире совершенства.
— Никакого.
— Разве только коньяк.
— Коньяк хороший.
— И — девушки.
— Дрон!
— Все. Уже замолчал.
— Ты меня загрузил за утро по самое «не хочу». Займись лучше своим прямым делом.
— Ви, мон женераль. Каким?
— Думай.
Хорошо сказано: «Думай». По-генеральски. Некоторые наивно полагают, что разница, скажем, между полковником и генералом всего в одно звание. Фигушки. Как говорил покойный Скалозуб, дистанция огромного размера. На всю длину лампас.
Генерал — это нечто почти фольклорное. «Он был титулярный советник, она — генеральская дочь…» Или: «Что я голым скакал, что я песни орал, а отец, говорил, у меня — генерал!» И жена генерала — это не просто женщина, а генеральша!
— Над чем задумались, Олег Владимирович?
— Комплексую, Настасья.
Краску Настя наносила аккуратно, и седина смотрелась натурально. Остается надеяться, что контрабандный краситель сработан не на Малой Арнаутской и после первого же дождя не даст «радикальный зеленый цвет». Волосы мне девушка зачесала назад, уложила феном; небритость превратилась в короткую бородку. Мокасины пришлось сменить на литые итальянские ботинки, в коих, по мнению создателей, индивид должен чувствовать себя твердо стоящим на земле.
Облаченный в собственные джинсы и в светлый пиджачок фирмы «от Крутова», выглядел я теперь достаточно импозантно. Вошел Игорь, сличил индивида с фото на розыскном листе, хмыкнул:
— Хорош.
— Крут?
— Как поросячий хвост.
Лейтенант Настя, не обращая внимания на наш треп, прищурилась" оглядывая «произведение». Вообще-то она молодец. Ибо основной принцип маскировки таков: менять надо не внешность, а имидж. Сейчас я был не бывшим разведчиком-аналитиком и хрестоматийным маргиналом с навыками массированного рукопашного боя и хорошей оперативной подготовкой, а респектабельным ученым, сумевшим неплохо устроиться в этой новой реальности, называемой на три буквы: СНГ.
А девушка произнесла:
— Глаза.
— Наглые? Это у меня с детства.
— Да нет…
Я прищурился, пытаясь изобразить китайца:
— А так?
Девушка прыснула:
— Лучше не бывает. — Посерьезнела; — Я имею в виду цвет.
— Хм… Хорошо бы небесно-голубой, а?
— Вы умеете носить контактные линзы?
— Не пробовал.
— Анастасия, не мудри, — вмешался Крутов. — Надень на него «хамелеоны».
Очки нашлись: в стиле семидесятых, умеренно затемненные, они выглядели как мой вполне давний атрибут, носимый «ученым-экономистом» по близорукости.
— Доволен? — спросил Крутов.
— Угу. Только одно замечание. Ученый? В пиджачишке за штуку?
— Почему нет? — отреагировала Настя. — Сейчас многие работают экспертами-советниками у важных персон. Приобрели и состояния, и респектабельность.
— Во-во, — поддакнул Крутов. — Лившиц. Вылитый.
— А может, меня, раз такая пьянка, в рыжий цвет перекрасить?
— Граждане не поймут.
Ну что тут возразишь? Генерал. И мыслит по-генеральски.
Кругов прошел в кабинет, сделал несколько телефонных звонков. Вернулся:
— Через три часа будьте у управы.
— В шестнадцать? — уточнил я.
— Да. Раньше не получится. Мне сейчас нужно уехать. Сударенкова останется с тобой.
— И чем нам заняться?
— Чем хотите. Только по проспектам не маячьте.
— У тебя тут компьютер имеется?
— Обязательно. И кудесник-программист при нем.
— Интернет?
— Да.
— Красиво жить не запретишь. И на какие шиши?
— Дронов, ты что, налоговая полиция?
— Просто жаба давит. Отхватили ничейный особняк в центре родной столицы, напичкали аппаратурой и прикидываетесь шлангами. Преступность почему не искоренена?
— Дронов, если такой зануда, подавайся в нардепы и промывай мозги коллегам.
Мне своих начальников хватает.
— У генералов есть начальники?
— Больше, чем я мог представить, когда был вольным полканом.
— Нет в мире совершенства.
— Никакого.
— Разве только коньяк.
— Коньяк хороший.
— И — девушки.
— Дрон!
— Все. Уже замолчал.
— Ты меня загрузил за утро по самое «не хочу». Займись лучше своим прямым делом.
— Ви, мон женераль. Каким?
— Думай.
Хорошо сказано: «Думай». По-генеральски. Некоторые наивно полагают, что разница, скажем, между полковником и генералом всего в одно звание. Фигушки. Как говорил покойный Скалозуб, дистанция огромного размера. На всю длину лампас.
Генерал — это нечто почти фольклорное. «Он был титулярный советник, она — генеральская дочь…» Или: «Что я голым скакал, что я песни орал, а отец, говорил, у меня — генерал!» И жена генерала — это не просто женщина, а генеральша!
— Над чем задумались, Олег Владимирович?
— Комплексую, Настасья.