Страница:
СКАЗАНИЕ ПЯТОЕ. ВСКОРОСТИ
Смерть вливалась в горло горько-соленым привкусом неудачи, промаха в последнем прижизненном волшебстве. Кречет пожалел, что некогда отверг тропу Лосося, случись иначе - теперь он мог бы позволить воде свершить необходимое, а потом высвободиться и уплыть на все четыре стороны... Но в конце концов, он выбрал то, что выбрал. И значит, придется встать на дорогу мертвых. "Да, Талиесин, ты предупреждал... и многие последовали доброму совету. Кто смог." Почему-то слова барда вспомнились именно сейчас, хотя проку от них не было никакого.
Оставьте дорогу мертвых, вам нечего ждать от них.
Для выбравших путь свой твердо - не нужно следов чужих.
Для выбравший путь свой твердо довольно обид былых:
Оставьте дорогу мертвых, идите тропой живых...
Для тех, кто идет сквозь пламя, сквозь бури, туман и лед
Не станет стена из камня преградой в края щедрот.
Не станет стена из камня помехой - наоборот,
Для тех, кто идет сквозь пламя, не надо иных ворот.
Вам, верящим в силу дара, вам, знающим правду лжи
Ваш мир называли старым, молчаньем копя гроши.
Ваш мир называли старым не властные разрешить
Вам, верящим в силу дара, по-старому в мире жить.
Оставьте дорогу мертвых, ушедшего не вернуть
И пусть поминают черта избравшие дальний путь,
И пусть поминают черта сменившие лик и суть:
Оставьте дорогу мертвых - и сможете отдохнуть...
Что-что, а отдыхать Кречету особенно не приходилось. Да он и не хотел - отдыхать, полагая бездействие уделом мертвых, причем таких мертвых, которым уже точно нет дел до мира живых. Стать мертвецом мудрый друид был в принципе согласен, переть против колеса жизни ничуть не полезнее, чем мочиться против зимнего урагана (и конечный результат у этих действий, по большому счету, не слишком различается). Рано или поздно, умирать придется всем. Многие полагают, что время, место и способ перехода от жизни к смерти имеют большое значение, что достойная смерть способна чуть ли не искупить недостойную жизнь... многие полагают так и стремятся своей смертью подвести итоги, причем кое у кого это даже получается. К сожалению или к счастью, братство друидов знало о таких вещах немного больше этих самых "многих"; в частности, знало о неспособности преодолевших стену из старых камней и попавших на Серые Равнины вести подсчеты и проверять какие-либо цифры. Поэтому "искупление", "итоги" и прочие действия, связанные с несложной для посвященных символикой цифр и вычислений, важны только и исключительно для живых. Посему Кречета не огорчила бестолковость нынешней смерти. Разумеется, обличье котенка на нем не удержалось, тем более что тот был слишком мал и не проходил, как взрослые кошки, дарующего восемь дополнительных жизней пути Beatt-ochta. Кречет шел в обычном для себя воплощении пожилого, но покуда еще крепкого странника. Традиционную празднично-белую накидку, в какой уходили в край мертвых друиды, он накинуть не удосужился - при жизни Кречет тоже предпочитал не носить эту яркую тряпку и редко появлялся на пышных празднествах, где друид без подобной ритуальной одежды выглядел куда более странно, чем безоружный боец в сердце битвы. Для друида, облаченного по всей форме, вероятно, в стене отворилась бы специальная калитка, увитая плющом и отмеченная комками омелы, но Кречет в калитках не нуждался и просто перелез на ту сторону: нетесаные камни были сложены далеко не по отвесу, а до верхнего края стены рослый человек мог дотянуться без большого труда. Эта стена никого не сторожила на Серых Равнинах и никому не препятствовала проникнуть туда, она служила просто символом. Впрочем, как и калитка, и омела, и плющ. Приблизительно в тринадцатый раз за свою жизнь он посмотрел на неровные пустоши цвета остывшего пепла, не торопясь спустился со стены и пошел туда, куда представлялось правильным. Серые Равнины не знают верных и неверных направлений, каждый движется туда, куда считает нужным (а те, кто предпочитает покой, рассыпаются прахом и становятся частью этих земель в самом прямом смысле). Около одной из местных луж, наполненных пылью вместо воды, Кречет приметил чью-то искрящуюся свечу и решил взять с собой, вместо факела, который здесь бесполезен. ЗАЧЕМ оставляют в краю мертвых такие свечи, он знал; если хозяин свечи до сих пор жив - вреда ему не будет, а если умер до срока - свеча все равно никому не нужна.
НАСТОЯЩЕЕ
Морская пена окрасила ее волосы сединой, морская вода провела по гладкой коже несколько морщин. Ничего удивительного, это живым море возвращает юность и здоровье - мертвые, наоборот, упомянутые юность и здоровье в море мгновенно утрачивают. Потому полумертвое племя фоморов некогда рвалось на сушу... а не прорвавшись, стало мертвым окончательно. К вечной юности Моргьен не очень стремилась. Такой дар из всех живущих имеют лишь Эльдар, и ведающие о строгих законах равновесия даже думать не хотят о том, чем Рожденные-под-Звездами расплачиваются за свое нестарение. А точно знающие эту цену и подавно не желают вечной молодости, если способны видеть хоть на волосок дальше собственного носа. Нос у Морры был по меркам гэлов и ллогров довольно длинный, но и слабым зрением она не страдала. Потеря молодости ее не заботила - нельзя потерять то, чего более не имеешь. Моргьен свою молодость честно прожила, в час гибели от рук Ниала О'Доннела ей было около ста двадцати. Так что почувствовать себя живой - этого хватало. А здоровье... здоровье можно приобрести. У магов, лишенных звездных даров Эльдар, с давних пор налажено изготовление целительных снадобий, которые отогнать смерть и старость, конечно, не могут, зато способны скрасить их ожидание. Это и дает волшебникам возможность жить много дольше простых смертных. Без Воли и Дара эти снадобья жизнь не продлят, более того, не имеющего достаточно могучего Дара или утратившего веру и желание жить волшебное лекарство вмиг отправит в могилу, однако, не скрытые снадобьями Воля и Дар, примененные для продления жизни мага, эту жизнь укорачивают. Не сами по себе, нет - от ошибок убережет опыт, какой приобретает всякий маг, доживший до старости. Жизнь волшебника, который пренебрег лекарством, укорачивают рвущееся ввысь черное пламя Дара, обвивающее хрустальный стержень его Воли - и Ловчие, стремящиеся к этому маяку. Истребители Нечисти, как иногда (незаслуженно) зовут их; борцы со злом, как иногда (так же незаслуженно) зовут они себя сами; ниспровергатели тьмы - а вот этот последний титул, забытый много лет назад, правдив от и до. Так было не всегда. Но с той поры, как Фион Могучерукий расколошматил черную луну и лишил землю защитного панциря, дело обстоит именно так. Это, а не упавшие в море обломки, погубило фоморов: старикам не хватило запасов лекарства, ингридиентов для которого не найти в море (да и на суше трудновато), а молодых, отправившихся в поход на поиски нужных трав и камней, перехватили на равнинах Лангра древние враги, кланы Детей Дану - Де Даннан. "Пусть бушует прибой - под свинцовой волной все навеки и прочно забыто..." Под волной - забыто, кивнула Королева Моря, однако кое-кто еще помнит правду. И не только среди спящих вечным сном под курганом на границе Лангра и Оверни, на левом берегу Гаронны. Другой вопрос, что правда эта не нужна ни мертвым, ни живым... Эта мысль заставила Моргьен остановиться в нескольких шагах от входа в свой прежний дворец. Коль скоро ни мертвым, ни живым ни к чему эта правда - нужна ли мертвецам-фоморам живая владычица, чья власть зиждется именно на знании этой правды?.. Ответ был очевиден. Повернувшись спиной к несостоявшемуся будущему, Морра двинулась к стертой коралловой лестнице, ведущей на поверхность. Мимо пробежал, не заметив едва бредущую волшебницу, великий герой Ниал; подмышкой он держал свою подружку, Ивин, освобожденную из плена у злобной Королевы Моря, каковая королева уже испускала последний дух. Догонять великого героя или окликать его Моргьен, разумеется, не стала.
СКАЗАНИЕ ШЕСТОЕ. ВПОСЛЕДСТВИИ
Похороны знаменитого по всей Галлии барда Талиесина собрали не так уж много народу. Сказать по правде, совсем немного. Простой бродячий менестрель, что зашел в на незнакомый хутор и ночью мирно скончался от сердечного приступа, и то мог бы похвастать более пышным похоронным кортежем. Была ли причина в том, что некоторые песенки Талиесина доставляли удовольствие лишь ему самому, но не слушателям, что жаждали веселья и развлечения, а получали издевательски рифмованную лекцию о сущности бытия? Или в том, что бард в грош не ставил богатство, звание, положение и прочие общественные заслуги тех, с кем встречался? А возможно, злую шутку с Талиесином сыграла Сборщица Душ, "расплатившись" за многочисленные шуточки, которые бард при жизни отпускал в ее адрес? Во всяком случае, у погребального костра находились только четверо, и только двое из них ни от кого не скрывались. Нашедший тело парнишка, по обычаю прибравший себе ценности покойного и по обычаю же снарядивший его в последний путь, и отец парнишки, проследивший, чтобы все было сделано как надо. Провести обряд сам он не мог: преждевременная старость так скрючила Ниала О'Доннела по прозвищу Длиннорукий, что передвигался бывший великий герой лишь с помощью клюки и замысловатой ругани. Когда костер прогорел, две тени скользнули между мгновениями и заставили двух О'Доннелов замереть на месте. Временно, превращать их в каменные изваяния навечно не было нужды. - Прощай, бард. - Голос принадлежал старику, проводившему в мир иной многих своих знакомых и расстающегося еще с одним из них. Да обретешь ты в пути запасные струны для лиры - а все прочее сам добудешь песнями. - Прощай, Талиесин. - Пожилая и уставшая женщина говорила так, как говорят с былым другом, верным недругом и добрым соперником, когда соперничество, вражда и дружба уже не имеют значения. - Да не будет тебе в пути иной удачи, кроме удачи твоей музыки и слов, да не заплатишь ты иным даром, кроме дара быть самим собой. - Не очень лестное пожелание, Королева, но я принимаю его, - с насмешкой заявил призрак барда, тонким дымом поднимаясь с оранжево-серого ложа из горячих углей. - Встретимся на пиру у Серебряной Руки, Морра. - Сомневаюсь, - заметила тень старика. Та, которую призрак назвал Моррой, шагнула сквозь огонь и отбросила капюшон, скрывающий лицо старика. Но под капюшоном темного плаща не было ни лица, ни головы. В следующее мгновение плащ с шорохом осел наземь и обратился в лохмотья столетней давности.
БЫВШЕЕ
Девочка очень любила слушать сказки. И еще больше любила сочинять их, дополнять новыми деталями, в каждой сцене воображая себя главной героиней. А как же иначе? Для этого сказки и существуют, давая детям возможность ощутить себя на месте великих героев, магов, риксов, бардов и прочих выдающихся особ, не сталкиваясь при этом с риском, предательством и разочарованием, неизменными спутниками указанных особ. Девочка Морра так и не поняла, в какой именно момент черта между сказкой и былью растворилась, смытая волнами Узкого моря. Казалось бы, только что нянюшка Маэв рассказывала байку о знаменитом волшебнике по прозванию Кречет, о его детстве и юности, - и вот этот самый Кречет вытаскивает промокшую до ресниц шмакодявку из жадных щупалец прибоя, отмахиваясь от ревущих волн и грозя посохом морской пене. Люди потом говорили, что буря налетела с запада, опустошила округу, погубила почти две сотни человек и оставила без крова тысячу с лишним, - десятилетняя Моргьен ЗНАЛА, за кем пришла эта буря. Пришла и не получила, потому что Кречет пришел за бурей и вырвал у нее добычу. Насколько добыча была законной, сам волшебник, предпочитавший зваться друидом, не рассказывал, а Морра боялась спросить. Правда, обо многом другом девочка спрашивать не затруднялась. И на некоторые вопросы Кречет отвечал сразу, на другие обещал ответить через некоторое время (и выполнял обещание), третьи оставлял без ответа (мол, сама поймешь, когда вырастешь), а четвертые аккуратно собирал, складывал в кипу и прижимал неровным куском нефрита, чтобы ответить сразу на несколько. Случайную свою воспитанницу он обучал вещам не совсем обычным, но и не так, как у магов и друидов заведено наставлять своих учеников-наследников. Моргьен далеко не сразу поняла, кто она (точнее, ЧТО она такое, на какие вещи способна), но как только это до нее дошло - пятнадцатилетняя девушка дала деру, словно за ней гнался сам Рогатый-Кернуннос во главе Дикой Охоты. Убежать ей удалось на удивление далеко, через Ллогрис, Гитин и Овернь до самого Лазурного берега, отвоеванного у гэлов Империей лет за пять до того. На границе Империи Моргьен и остановилась. Остановилась, почуяв впереди опасность куда более серьезную, чем та участь, которую, по ее мнению, готовил для воспитанницы Кречет. Тем самым Морра сохранила себе жизнь и свободу, обойдя стороной бешеный отряд Ловчих, что блуждал по землям Средиземноморской Империи со времен кончины Архимеда, величайшего из Arithmancii. С Кречетом она свиделась только через два года, уже продвинувшись достаточно далеко по тропам Посвященных, чтобы не испугаться встречи. Но пугаться было нечего: друид просто поинтересовался, как жизнь и не нужно ли чего, рассказал последнюю байку о Черном Властелине из Загорья, посмеялся вместе с Моррой над хроническим невезением очередного кандидата в великие маги - а затем, не прощаясь, пошел своей дорогой. Он всегда, с некоторой обидой думала молодая колдунья, поступает так, как хочет, не считаясь ни с кем и ни с чем. Обижаться на это было, пожалуй, бессмысленно, однако охарактеризовала прежнего наставника Морра абсолютно верно. Много позднее она поняла, что как раз эта свобода в действиях и делала Кречета столь грозным в своей непредсказуемости противником. Пожалуй, даже слишком поздно...
СКАЗАНИЕ СЕДЬМОЕ. КОГДА-НИБУДЬ
Старый маг, прозывавшийся Кречетом, сидел на берегу пруда и ловил рыбу. Самую обычную рыбу, самой обычной удочкой, на самых что ни на есть обычных червей. Пруд был весьма обширным, но озером его люди знающие не называли. Озера обязаны своим возникновением природе, тогда как пруд почти всегда рукотворен, ибо где-то создана заПРУДа, что препятствует обычному течению рек или ручьев, те разливаются и образуют водоем. Запруда, конечно, не дамба или плотина, однако обыкновенно нуждается в присмотре, без него - вскоре объявится течь и рукотворный водоем исчезнет или сильно обмелеет, оставив заболоченную низину. Но этот пруд, будучи рукотворным, несколько столетий (или даже тысячелетий) прекрасно существовал сам по себе. Ну, почти сам по себе - запруду поддерживали в порядке те, кто ничего о ней не ведал и ведать не желал. Обитатели крошечного замка-храма на острове посреди пруда. Каэр Банног, так звался замок. Мало кто знал, что в островных чертогах во время оно обитали короли Ллогрис; истинные короли, не теперешние риксы и даже не легендарные ард-риксы. Было это до тех времен, когда с запада прибыл Парлан и его железный флот с огненными парусами, а с востока пришли гэлы, бежавшие из Загорья. Некоторые сказания причисляли этих королей к прачеловеческому роду, но Кречет, сам наполовину ллогр, лишь усмехался этому. Человек и человечество старше, чем полагает большинство мудрых... Поплавок дернулся - раз, другой. Кречет подсек, выдернул из оставшегося недвижимым пруда толстого карася, ловким ударом оглушил рыбу и бросил рядом на траву. Ужин есть, да еще и на завтрак останется. Потроша рыбину, он наткнулся на металлический ободок. Промыл в чистой воде, протер песком - и на ладони сверкнуло тонкое серебряное кольцо. По наружной стороне шли полузнакомые руны дверлингов, внутреннюю отмечали угловатые письмена Старого Мира. Полюбовавшись игрушкой, друид нацепил ее на палочку нужной толщины и опустил в кошель. Через несколько дней он окажется вблизи морских берегов, туда и надо будет пристроить находку. Пусть плавает и ждет нового хозяина. Какого-нибудь великого мага-чародея, грезящего о Кольце Власти. Пусть носит и платит цену этой власти. Самому Кречету эти игры давно надоели. Великим магом он в свое время считался. Время это давно прошло и Кречету не было более места среди живых, волшебники они там или кто. Но в том-то и разница между великим магом и магом истинным, что последний не обращает особого внимания на смерть и продолжает то, что считает нужным сделать. А что в точности считал нужным Кречет, ведал лишь он один. Когда-нибудь, возможно, это и остальным станет известно. Возможно. Когда-нибудь. Или - не станет. Потому что знака красного дракона на теле старика, сидящего у пруда, не было...
К О Н Е Ц
Смерть вливалась в горло горько-соленым привкусом неудачи, промаха в последнем прижизненном волшебстве. Кречет пожалел, что некогда отверг тропу Лосося, случись иначе - теперь он мог бы позволить воде свершить необходимое, а потом высвободиться и уплыть на все четыре стороны... Но в конце концов, он выбрал то, что выбрал. И значит, придется встать на дорогу мертвых. "Да, Талиесин, ты предупреждал... и многие последовали доброму совету. Кто смог." Почему-то слова барда вспомнились именно сейчас, хотя проку от них не было никакого.
Оставьте дорогу мертвых, вам нечего ждать от них.
Для выбравших путь свой твердо - не нужно следов чужих.
Для выбравший путь свой твердо довольно обид былых:
Оставьте дорогу мертвых, идите тропой живых...
Для тех, кто идет сквозь пламя, сквозь бури, туман и лед
Не станет стена из камня преградой в края щедрот.
Не станет стена из камня помехой - наоборот,
Для тех, кто идет сквозь пламя, не надо иных ворот.
Вам, верящим в силу дара, вам, знающим правду лжи
Ваш мир называли старым, молчаньем копя гроши.
Ваш мир называли старым не властные разрешить
Вам, верящим в силу дара, по-старому в мире жить.
Оставьте дорогу мертвых, ушедшего не вернуть
И пусть поминают черта избравшие дальний путь,
И пусть поминают черта сменившие лик и суть:
Оставьте дорогу мертвых - и сможете отдохнуть...
Что-что, а отдыхать Кречету особенно не приходилось. Да он и не хотел - отдыхать, полагая бездействие уделом мертвых, причем таких мертвых, которым уже точно нет дел до мира живых. Стать мертвецом мудрый друид был в принципе согласен, переть против колеса жизни ничуть не полезнее, чем мочиться против зимнего урагана (и конечный результат у этих действий, по большому счету, не слишком различается). Рано или поздно, умирать придется всем. Многие полагают, что время, место и способ перехода от жизни к смерти имеют большое значение, что достойная смерть способна чуть ли не искупить недостойную жизнь... многие полагают так и стремятся своей смертью подвести итоги, причем кое у кого это даже получается. К сожалению или к счастью, братство друидов знало о таких вещах немного больше этих самых "многих"; в частности, знало о неспособности преодолевших стену из старых камней и попавших на Серые Равнины вести подсчеты и проверять какие-либо цифры. Поэтому "искупление", "итоги" и прочие действия, связанные с несложной для посвященных символикой цифр и вычислений, важны только и исключительно для живых. Посему Кречета не огорчила бестолковость нынешней смерти. Разумеется, обличье котенка на нем не удержалось, тем более что тот был слишком мал и не проходил, как взрослые кошки, дарующего восемь дополнительных жизней пути Beatt-ochta. Кречет шел в обычном для себя воплощении пожилого, но покуда еще крепкого странника. Традиционную празднично-белую накидку, в какой уходили в край мертвых друиды, он накинуть не удосужился - при жизни Кречет тоже предпочитал не носить эту яркую тряпку и редко появлялся на пышных празднествах, где друид без подобной ритуальной одежды выглядел куда более странно, чем безоружный боец в сердце битвы. Для друида, облаченного по всей форме, вероятно, в стене отворилась бы специальная калитка, увитая плющом и отмеченная комками омелы, но Кречет в калитках не нуждался и просто перелез на ту сторону: нетесаные камни были сложены далеко не по отвесу, а до верхнего края стены рослый человек мог дотянуться без большого труда. Эта стена никого не сторожила на Серых Равнинах и никому не препятствовала проникнуть туда, она служила просто символом. Впрочем, как и калитка, и омела, и плющ. Приблизительно в тринадцатый раз за свою жизнь он посмотрел на неровные пустоши цвета остывшего пепла, не торопясь спустился со стены и пошел туда, куда представлялось правильным. Серые Равнины не знают верных и неверных направлений, каждый движется туда, куда считает нужным (а те, кто предпочитает покой, рассыпаются прахом и становятся частью этих земель в самом прямом смысле). Около одной из местных луж, наполненных пылью вместо воды, Кречет приметил чью-то искрящуюся свечу и решил взять с собой, вместо факела, который здесь бесполезен. ЗАЧЕМ оставляют в краю мертвых такие свечи, он знал; если хозяин свечи до сих пор жив - вреда ему не будет, а если умер до срока - свеча все равно никому не нужна.
НАСТОЯЩЕЕ
Морская пена окрасила ее волосы сединой, морская вода провела по гладкой коже несколько морщин. Ничего удивительного, это живым море возвращает юность и здоровье - мертвые, наоборот, упомянутые юность и здоровье в море мгновенно утрачивают. Потому полумертвое племя фоморов некогда рвалось на сушу... а не прорвавшись, стало мертвым окончательно. К вечной юности Моргьен не очень стремилась. Такой дар из всех живущих имеют лишь Эльдар, и ведающие о строгих законах равновесия даже думать не хотят о том, чем Рожденные-под-Звездами расплачиваются за свое нестарение. А точно знающие эту цену и подавно не желают вечной молодости, если способны видеть хоть на волосок дальше собственного носа. Нос у Морры был по меркам гэлов и ллогров довольно длинный, но и слабым зрением она не страдала. Потеря молодости ее не заботила - нельзя потерять то, чего более не имеешь. Моргьен свою молодость честно прожила, в час гибели от рук Ниала О'Доннела ей было около ста двадцати. Так что почувствовать себя живой - этого хватало. А здоровье... здоровье можно приобрести. У магов, лишенных звездных даров Эльдар, с давних пор налажено изготовление целительных снадобий, которые отогнать смерть и старость, конечно, не могут, зато способны скрасить их ожидание. Это и дает волшебникам возможность жить много дольше простых смертных. Без Воли и Дара эти снадобья жизнь не продлят, более того, не имеющего достаточно могучего Дара или утратившего веру и желание жить волшебное лекарство вмиг отправит в могилу, однако, не скрытые снадобьями Воля и Дар, примененные для продления жизни мага, эту жизнь укорачивают. Не сами по себе, нет - от ошибок убережет опыт, какой приобретает всякий маг, доживший до старости. Жизнь волшебника, который пренебрег лекарством, укорачивают рвущееся ввысь черное пламя Дара, обвивающее хрустальный стержень его Воли - и Ловчие, стремящиеся к этому маяку. Истребители Нечисти, как иногда (незаслуженно) зовут их; борцы со злом, как иногда (так же незаслуженно) зовут они себя сами; ниспровергатели тьмы - а вот этот последний титул, забытый много лет назад, правдив от и до. Так было не всегда. Но с той поры, как Фион Могучерукий расколошматил черную луну и лишил землю защитного панциря, дело обстоит именно так. Это, а не упавшие в море обломки, погубило фоморов: старикам не хватило запасов лекарства, ингридиентов для которого не найти в море (да и на суше трудновато), а молодых, отправившихся в поход на поиски нужных трав и камней, перехватили на равнинах Лангра древние враги, кланы Детей Дану - Де Даннан. "Пусть бушует прибой - под свинцовой волной все навеки и прочно забыто..." Под волной - забыто, кивнула Королева Моря, однако кое-кто еще помнит правду. И не только среди спящих вечным сном под курганом на границе Лангра и Оверни, на левом берегу Гаронны. Другой вопрос, что правда эта не нужна ни мертвым, ни живым... Эта мысль заставила Моргьен остановиться в нескольких шагах от входа в свой прежний дворец. Коль скоро ни мертвым, ни живым ни к чему эта правда - нужна ли мертвецам-фоморам живая владычица, чья власть зиждется именно на знании этой правды?.. Ответ был очевиден. Повернувшись спиной к несостоявшемуся будущему, Морра двинулась к стертой коралловой лестнице, ведущей на поверхность. Мимо пробежал, не заметив едва бредущую волшебницу, великий герой Ниал; подмышкой он держал свою подружку, Ивин, освобожденную из плена у злобной Королевы Моря, каковая королева уже испускала последний дух. Догонять великого героя или окликать его Моргьен, разумеется, не стала.
СКАЗАНИЕ ШЕСТОЕ. ВПОСЛЕДСТВИИ
Похороны знаменитого по всей Галлии барда Талиесина собрали не так уж много народу. Сказать по правде, совсем немного. Простой бродячий менестрель, что зашел в на незнакомый хутор и ночью мирно скончался от сердечного приступа, и то мог бы похвастать более пышным похоронным кортежем. Была ли причина в том, что некоторые песенки Талиесина доставляли удовольствие лишь ему самому, но не слушателям, что жаждали веселья и развлечения, а получали издевательски рифмованную лекцию о сущности бытия? Или в том, что бард в грош не ставил богатство, звание, положение и прочие общественные заслуги тех, с кем встречался? А возможно, злую шутку с Талиесином сыграла Сборщица Душ, "расплатившись" за многочисленные шуточки, которые бард при жизни отпускал в ее адрес? Во всяком случае, у погребального костра находились только четверо, и только двое из них ни от кого не скрывались. Нашедший тело парнишка, по обычаю прибравший себе ценности покойного и по обычаю же снарядивший его в последний путь, и отец парнишки, проследивший, чтобы все было сделано как надо. Провести обряд сам он не мог: преждевременная старость так скрючила Ниала О'Доннела по прозвищу Длиннорукий, что передвигался бывший великий герой лишь с помощью клюки и замысловатой ругани. Когда костер прогорел, две тени скользнули между мгновениями и заставили двух О'Доннелов замереть на месте. Временно, превращать их в каменные изваяния навечно не было нужды. - Прощай, бард. - Голос принадлежал старику, проводившему в мир иной многих своих знакомых и расстающегося еще с одним из них. Да обретешь ты в пути запасные струны для лиры - а все прочее сам добудешь песнями. - Прощай, Талиесин. - Пожилая и уставшая женщина говорила так, как говорят с былым другом, верным недругом и добрым соперником, когда соперничество, вражда и дружба уже не имеют значения. - Да не будет тебе в пути иной удачи, кроме удачи твоей музыки и слов, да не заплатишь ты иным даром, кроме дара быть самим собой. - Не очень лестное пожелание, Королева, но я принимаю его, - с насмешкой заявил призрак барда, тонким дымом поднимаясь с оранжево-серого ложа из горячих углей. - Встретимся на пиру у Серебряной Руки, Морра. - Сомневаюсь, - заметила тень старика. Та, которую призрак назвал Моррой, шагнула сквозь огонь и отбросила капюшон, скрывающий лицо старика. Но под капюшоном темного плаща не было ни лица, ни головы. В следующее мгновение плащ с шорохом осел наземь и обратился в лохмотья столетней давности.
БЫВШЕЕ
Девочка очень любила слушать сказки. И еще больше любила сочинять их, дополнять новыми деталями, в каждой сцене воображая себя главной героиней. А как же иначе? Для этого сказки и существуют, давая детям возможность ощутить себя на месте великих героев, магов, риксов, бардов и прочих выдающихся особ, не сталкиваясь при этом с риском, предательством и разочарованием, неизменными спутниками указанных особ. Девочка Морра так и не поняла, в какой именно момент черта между сказкой и былью растворилась, смытая волнами Узкого моря. Казалось бы, только что нянюшка Маэв рассказывала байку о знаменитом волшебнике по прозванию Кречет, о его детстве и юности, - и вот этот самый Кречет вытаскивает промокшую до ресниц шмакодявку из жадных щупалец прибоя, отмахиваясь от ревущих волн и грозя посохом морской пене. Люди потом говорили, что буря налетела с запада, опустошила округу, погубила почти две сотни человек и оставила без крова тысячу с лишним, - десятилетняя Моргьен ЗНАЛА, за кем пришла эта буря. Пришла и не получила, потому что Кречет пришел за бурей и вырвал у нее добычу. Насколько добыча была законной, сам волшебник, предпочитавший зваться друидом, не рассказывал, а Морра боялась спросить. Правда, обо многом другом девочка спрашивать не затруднялась. И на некоторые вопросы Кречет отвечал сразу, на другие обещал ответить через некоторое время (и выполнял обещание), третьи оставлял без ответа (мол, сама поймешь, когда вырастешь), а четвертые аккуратно собирал, складывал в кипу и прижимал неровным куском нефрита, чтобы ответить сразу на несколько. Случайную свою воспитанницу он обучал вещам не совсем обычным, но и не так, как у магов и друидов заведено наставлять своих учеников-наследников. Моргьен далеко не сразу поняла, кто она (точнее, ЧТО она такое, на какие вещи способна), но как только это до нее дошло - пятнадцатилетняя девушка дала деру, словно за ней гнался сам Рогатый-Кернуннос во главе Дикой Охоты. Убежать ей удалось на удивление далеко, через Ллогрис, Гитин и Овернь до самого Лазурного берега, отвоеванного у гэлов Империей лет за пять до того. На границе Империи Моргьен и остановилась. Остановилась, почуяв впереди опасность куда более серьезную, чем та участь, которую, по ее мнению, готовил для воспитанницы Кречет. Тем самым Морра сохранила себе жизнь и свободу, обойдя стороной бешеный отряд Ловчих, что блуждал по землям Средиземноморской Империи со времен кончины Архимеда, величайшего из Arithmancii. С Кречетом она свиделась только через два года, уже продвинувшись достаточно далеко по тропам Посвященных, чтобы не испугаться встречи. Но пугаться было нечего: друид просто поинтересовался, как жизнь и не нужно ли чего, рассказал последнюю байку о Черном Властелине из Загорья, посмеялся вместе с Моррой над хроническим невезением очередного кандидата в великие маги - а затем, не прощаясь, пошел своей дорогой. Он всегда, с некоторой обидой думала молодая колдунья, поступает так, как хочет, не считаясь ни с кем и ни с чем. Обижаться на это было, пожалуй, бессмысленно, однако охарактеризовала прежнего наставника Морра абсолютно верно. Много позднее она поняла, что как раз эта свобода в действиях и делала Кречета столь грозным в своей непредсказуемости противником. Пожалуй, даже слишком поздно...
СКАЗАНИЕ СЕДЬМОЕ. КОГДА-НИБУДЬ
Старый маг, прозывавшийся Кречетом, сидел на берегу пруда и ловил рыбу. Самую обычную рыбу, самой обычной удочкой, на самых что ни на есть обычных червей. Пруд был весьма обширным, но озером его люди знающие не называли. Озера обязаны своим возникновением природе, тогда как пруд почти всегда рукотворен, ибо где-то создана заПРУДа, что препятствует обычному течению рек или ручьев, те разливаются и образуют водоем. Запруда, конечно, не дамба или плотина, однако обыкновенно нуждается в присмотре, без него - вскоре объявится течь и рукотворный водоем исчезнет или сильно обмелеет, оставив заболоченную низину. Но этот пруд, будучи рукотворным, несколько столетий (или даже тысячелетий) прекрасно существовал сам по себе. Ну, почти сам по себе - запруду поддерживали в порядке те, кто ничего о ней не ведал и ведать не желал. Обитатели крошечного замка-храма на острове посреди пруда. Каэр Банног, так звался замок. Мало кто знал, что в островных чертогах во время оно обитали короли Ллогрис; истинные короли, не теперешние риксы и даже не легендарные ард-риксы. Было это до тех времен, когда с запада прибыл Парлан и его железный флот с огненными парусами, а с востока пришли гэлы, бежавшие из Загорья. Некоторые сказания причисляли этих королей к прачеловеческому роду, но Кречет, сам наполовину ллогр, лишь усмехался этому. Человек и человечество старше, чем полагает большинство мудрых... Поплавок дернулся - раз, другой. Кречет подсек, выдернул из оставшегося недвижимым пруда толстого карася, ловким ударом оглушил рыбу и бросил рядом на траву. Ужин есть, да еще и на завтрак останется. Потроша рыбину, он наткнулся на металлический ободок. Промыл в чистой воде, протер песком - и на ладони сверкнуло тонкое серебряное кольцо. По наружной стороне шли полузнакомые руны дверлингов, внутреннюю отмечали угловатые письмена Старого Мира. Полюбовавшись игрушкой, друид нацепил ее на палочку нужной толщины и опустил в кошель. Через несколько дней он окажется вблизи морских берегов, туда и надо будет пристроить находку. Пусть плавает и ждет нового хозяина. Какого-нибудь великого мага-чародея, грезящего о Кольце Власти. Пусть носит и платит цену этой власти. Самому Кречету эти игры давно надоели. Великим магом он в свое время считался. Время это давно прошло и Кречету не было более места среди живых, волшебники они там или кто. Но в том-то и разница между великим магом и магом истинным, что последний не обращает особого внимания на смерть и продолжает то, что считает нужным сделать. А что в точности считал нужным Кречет, ведал лишь он один. Когда-нибудь, возможно, это и остальным станет известно. Возможно. Когда-нибудь. Или - не станет. Потому что знака красного дракона на теле старика, сидящего у пруда, не было...
К О Н Е Ц