Казанцев Александр Петрович. Модель грядущего (Купол надежды - 2)

   И тут снежную сетку раздернуло. Вдали появились остальные корабли флотилии ООН. С ледокола "Ильич" взмыл вертолет.
   Паника у нас на лесовозе могла бы утихнуть. Корабль не погружался в воду, не менял положения. Но покатая палуба страшила, напоминая о близком конце.
   Несколько шлюпок удалось спустить на воду, и к веревочным трапам, крича и ругаясь, рвалась толпа.
   Невозмутимый капитан Нордстрем, попыхивая трубкой, неторопливо стал спускаться с капитанского мостика.
   Я нагнал его.
   - Как грузы? - по-английски спросил я его. Пригодились мне мои занятия английским, который я изучал вместе с Аэль, когда она освоила японский.
   Капитан раздраженно обернулся, но, узнав меня, ответил насколько мог вежливо:
   - Прошу прощения, сэр. По морскому уставу: люди прежде грузов.
   - Какова опасность? - постарался уточнить я как можно более спокойно, хотя понимал, что дело плохо.
   Норвежец буркнул:
   - С вашего позволения, сэр, мы сели... на ледяной риф.
   - Можно осмотреть повреждение?
   - Иду туда. И если вас не утомит...
   Мы спустились в кормовой трюм. Обдало сыростью и запахло рыбой, как в тральщике, на котором мне привелось побывать еще в Арктике.
   Электрические лампочки тускло отражались в мутной воде, наполовину скрывавшей огромные, уложенные штабелями трубы.
   Потом, не поднимаясь наверх, по ставшему сейчас крутым соединительному коридору прошли мимо затихшего машинного отделения. Под ногами по железным рифленым плитам струился ручеек. Было скользко.
   В носовом трюме мокрые трубы образовали завал, преградивший нам путь. Впереди в электрическом свете поблескивала зеленоватая ледяная глыба. Подводный выступ айсберга, протаранив судно, вдвинулся в трюм, разбросал штабеля. К счастью, он закрыл собой пробоину, подобно кинжалу, оставленному в ране. Но вода все же проникала между льдом и рваными краями пробитого отверстия.
   Идти стало совсем скользко и трудно. Я бы не пробрался дальше, если бы не помощь Спартака.
   Остановились перед пробоиной. Она ужасала. А наш Остап глубокомысленно изрек:
   - Сама льдина проткнула, сама заделала.
   И не было в его словах никакой рисовки. Просто таков был парень. Норвежец не понял его, но пришел к тому же выводу. Он обернулся к сопровождавшему нас помощнику, худому и длинному моряку:
   - Дать малый вперед. И так держать, чтобы не сползти с ледяного бивня.
   - Есть, сэр, - отозвался моряк и исчез.
   - Кэптен, - возможно более спокойно и твердо обратился я к капитану, результат экспедиции зависит от этих труб. Без них остальным судам нечего делать в Антарктиде.
   Капитан по-бычьи наклонил голову и тупо уставился на меня, будто впервые увидел.
   - Трубы надо выгрузить на айсберг. Все до единой, - посоветовал я.
   Моряк выпустил в меня клуб дыма и презрительно произнес:
   - Нет портальных кранов, сэр. Мы не в доках, с вашего позволения.
   - К нам летят вертолеты. Они и станут кранами.
   Норвежец словно подавился дымом:
   - Если вы согласитесь, сэр, я послал бы за врачом.
   Я пропустил мимо ушей его учтивую грубость:
   - Лучше за третьим штурманом. Он отвечает за грузы.
   - Здесь не только трубы, если вы припомните. Кроме труб, еще и части зданий, в которых установили бы ваши трубы.
   - Выгружать надо трубы, только трубы и все трубы, - настаивал я.
   - Куда, сэр? В море?
   - Нет. На подвернувшийся нам остров.
   - Остров? - поразился капитан.
   - Да. Ледяной остров. Чем айсберг не остров? Имеет достаточную для размещения труб поверхность и не тонет.
   - Ах, айсберг! - понял наконец капитан и наморщил лоб.
   Должно быть, привык капитан находить острова на географических картах, а не сталкиваться с ними, плавающими в открытом океане.
   - Есть, сэр, - буркнул он и отправился отдавать приказания.
   Вместе с ребятами поднялись мы следом за ним на крутую палубу.
   Лесовоз слегка содрогался. Винты работали, надвигая его на ледяной бивень, как назвал выступ айсберга капитан. Судно словно цеплялось за врага, поразившего его.
   Зазвучала разноязычная команда. Матросы оставили шлюпки и бросились к крышкам трюмных люков.
   Загрохотали судовые лебедки.
   К величайшему изумлению сидящих в шлюпках людей, лесовоз готовился к разгрузке.
   Остап, завладев рупором, кричал на смеси всех известных и неизвестных ему языков:
   - Айсберг!.. Джаб!.. Работа!.. Арбейте!.. Принимайте на ледяной горе труба. Аллее! О'кэй! Сакраменто! Доннер веттер! Чертова перечница!
   Думаю, что он не смог бы объяснить, в чем смысл последнего ругательства. Впрочем, как и предыдущих".
   Глава пятая
   НА АЙСБЕРГЕ
   "Я перебрался на айсберг в одной из шлюпок вместе с латиноамериканцами и негром Мбимба.
   Склон айсберга напомнил мне покатую палубу лесовоза. Волны набегали на него, слизывая снег. Мокрый лед был скользким.
   Шлюпку вытащили на снег, и его сразу затоптали.
   Мигуэль и Педро стали махать снятыми с себя куртками, сигналя вертолету с первой партией труб, что готовы к их приему.
   С вертолета заметили, и скоро первый штабель труб повис над нашими головами.
   К кромке льда приставали другие шлюпки.
   К гибнущему кораблю подлетел еще один вертолет. И, пока первый опускал на айсберг свой груз, второй вытаскивал очередной штабель из трюма.
   Люди, недавно паниковавшие на тонущем корабле, теперь, чувствуя твердую почву под ногами, забыли о пронизывающем ветре, освобождали трубы от цепей, укладывали на снег и махали пилоту вертолета, крича на разных языках: "Вира!", "Майна!", "Даун!", "Ап!", "Унтер!", "Хох!"
   Меня очень беспокоил ветер и крутая сторона айсберга, я настаивал, чтобы трубы клали вдоль ската. Но с этими людьми трудно было сладить. Они не признавали в столь невзрачной фигуре, как я, начальство и отмахивались от меня. Я слышал, как латиноамериканцы обменялись репликами, не подозревая, что я понимаю их.
   - Ох уж эти боссы! - проворчал Мигуэль. - Не попался нам этот в Централь-парке. С ним бы мы справились.
   Не знаю, что он имел в виду.
   Педро резко оборвал его, опасливо глядя в мою сторону.
   - А что мне! - отозвался Мигуэль. - У нас свобода слова. И все равно нас должны кормить, пока не доставят обратно. Никаких домов не будет! Тю-тю! Хлюп-хлюп! Нет крыш над головой.
   - А дома под крышей нас с тобой никто кормить не станет, - напомнил Педро. - Да услышит меня пресвятая дева!
   Грохот рухнувшего от резкого порыва ветра штабеля труб, положенных не так, как я требовал, заглушил голоса. Трубы будто нехотя покатились по склону. Снег замедлял движение, но ветер вражьей силой гнал их к воде.
   Люди, отозвавшись на мой зов, бросились к трубам. А злобное, грохочущее железо, словно взбесившись, готово было сокрушить все на своем пути.
   Но в нас проснулась злость против них, как у рыбаков, когда пойманные рыбы стремятся улизнуть в воду.
   Не было здесь ни ломов, ни клиньев, ни другого инструмента. Нечего было вбить в лед или поставить на пути ожившего металла.
   И тут случилось, казалось бы, невероятное. Щуплый, с виду трусливый Педро обогнал катящуюся трубу и бросился под нее. Притом не плашмя, а встав на четвереньки, чтобы через него трудно было перекатиться.
   Не раз приходилось мне убеждаться, что хорошее пробуждается в людях в критическую минуту.
   Труба придавила человека, казалось, расплющила его или вдавила в снег.
   Педро истошно кричал.
   Мы с Мигуэлем и Мбимбой бросились к нему. Негры из Кейптауна, недавно дравшиеся с ним на палубе, вытащили его и отнесли подальше.
   Труба остановилась, другие трубы налетели на нее, громоздясь огромной кучей "хвороста", где каждую "хворостинку" вдвоем не обнимешь.
   Я склонился над пострадавшим:
   - Крепитесь, сеньор! Я сообщу командору о вашем подвиге и отправлю вас на вертолете в лазарет ледокола. Будете там как дома.
   - Дома? О пресвятая Мария! Дома жена с ребятишками. Как вы думаете, сеньор, ей передали аванс? А за мое увечье она получит что-нибудь?
   - Полно. У вас только ушиб, - утешил я его. - А ребятишки ваши, уж конечно, теперь сыты.
   - Смотрите, смотрите! - послышалось со всех сторон.
   Летающий кран нес очередную партию труб. Казалось бы, теперь в этом уже ничего особенного не было, но все же груз был необычен, потому что на обоих концах штабеля, свесив ноги в обледенелых на ветру ботинках сидели два человека.
   Я обрадовался, узнав Спартака с Остапом. Значит, в трюмах уже не осталось больше труб.
   Ребята спрыгнули ко мне на снег и обернулись к лесовозу "Титан".
   Он словно ожил, воспрянул. Освободившись от части груза, судно слегка всплыло и снялось с "ледяного рифа", о котором говорил капитан Нордстрем.
   Сам он стоял на капитанском мостике, по морской традиции намереваясь покинуть гибнущее судно последним.
   Какое-то время "Титан" перестал походить на тонущий корабль. Корма его без тяжелых труб всплыла, выровнялась. Но ледяной бивень, проткнувший корпус судна, очевидно, выдвинулся, и в пробоину хлынула вода.
   Но пока что корабль еще гордо стоял на плаву, словно намереваясь "развести пары" и отправиться в кругосветное плавание.
   Дальше все произошло как-то сразу. Если в начале катастрофы нос корабля, вползшего на подводную часть айсберга, был задран, то теперь из-за пробоины он стал погружаться быстрее кормы.
   К кораблю подлетел вертолет и сбросил веревочную лестницу.
   Нам с айсберга было видно, как человеческая фигурка стала взбираться по ней с капитанского мостика. Но капитан Нордстрем не спешил скрыться в кабине вертолета, а раскачивался над своим кораблем, словно прощаясь с ним.
   Еще несколько минут - и корма голландского лесовоза ушла под воду, обнажив на миг винты с намотавшимися на один из них водорослями. Вода забурлила, завертелась, вскипела пузырями.
   Потом затихла, и волны равнодушно прокатились над недавней воронкой. Пенные их гривы зачеркнули все здесь происшедшее.
   Вертолет понес вцепившегося в веревочную лестницу капитана к ледяной горе. Сверху он, наверное, видел чернеющие на снегу, зачем-то спасенные трубы. Может быть, наш айсберг показался ему обитаемым островком с человеческими фигурками на льду?
   Нордстрем, быстро перебирая планки лестницы, забрался в кабину вертолета.
   Остап, с восхищением наблюдавший за ним, произнес:
   - А ведь трубку-то, стиляга, так и не выпустил из зубов! Мастак, видать, по вантам лазить!
   - Вот бы в школах для аттестата зрелости ввести обязательное плаванье ребят на парусных кораблях! Как ты думаешь? - обратился ко мне Спартак.
   Думаю, что он прав. Что-то в этом роде нужно для ребят. Иначе в подобных условиях сдадут..."
   Глава шестая
   ДОЧЬ ДРУГА
   "На айсберге, где продувало ветром со всех сторон, привелось мне впервые за время экспедиции увидеть ее, которую я знал еще крошкой с огромным бантом-бабочкой в черных вьющихся волосах.
   Мы ждали катера с "Иоганна Вольфганга Гёте".
   По радио дали общий "адмиральский вызов". На Совет командора приглашались все капитаны кораблей и технические руководители стройки.
   Моего Спартака тоже вызвали как молодежного вожака.
   Остап, приплясывая на снегу и похлопывая себя рукавицами, говорил:
   - Везет же парноногому, как в очко картежнику. Отогреешься в салоне. А мы тут без последних достижений культуры смерзнемся как цуцики. Ты хоть милосердную сестру с химическими грелками притащи. На ледоколе у японского доктора вымоли.
   - Нет лучше химии, чем внутри нас! - крикнул Спартак и совсем по-мальчишески кинулся бороться с Остапом.
   Но тот, ввиду явного преимущества противника, спасся бегством под общий хохот темнокожих и белозубых ледовых робинзонов.
   Глядя на Спартака, я сразу понял, что она на катере. Он стал махать руками, приплясывать, смешно выкидывая ноги и скользя на мокром льду. Потом, разбрызгивая набежавшую волну, влетел в воду.
   - Кому море по колено? Врут, что только под мухой! - заметил Остап.
   С ним можно согласиться.
   Я увидел ее. Она сидела вместе с двумя громоздкими мужчинами, чернобородым инженером Вальтером Шульцем и капитаном "Гёте" Денцлером, с виду добродушным, но на деле несносно придирчивым толстяком. На ней были куртка и брюки, как на мальчишке. И берет, из-под которого ветер старался вырвать черные волосы, развернуть их, как она шутила, пиратским флагом.
   Я сел напротив нее. Спартак рядом. Он сказал ей странные слова:
   - Стихов моих любимый томик...
   Но она их поняла и засияла.
   Я нашел ее еще в Москве. Ведь она была дочерью моего друга и другом сына со школьной скамьи. И мне хотелось узнать ее.
   Спартак повел меня к ее тете, сестре Вахтанга. Она была замужем за известным академиком архитектуры, который не только предоставил девушке комнату в своей квартире, но и привил ей свою неистовую любовь к зодчеству.
   "Покажи, что тебя окружает, и я скажу, кто ты". Кажется, я переиначил известное изречение, но сейчас так можно было сказать.
   Я вошел в ее комнату и огляделся. На стенах репродукции: затейливые, многоскульптурные храмы Древней Индии, величественно огромные и предельно простые египетские пирамиды, таинственно покинутые великолепные дворцы и храмы древних майя, причудливые восточные пагоды с загнутыми вверх краями крыш. Здесь и беломраморные шедевры эллинской архитектуры, венчающиеся божественным Парфеноном. И рядом островерхие, исступленно устремленные вверх готические церкви. И оттеняющие их сурово мрачные башни средневековых замков, олицетворение силы, страха и оскудения духа.
   Да, Тамара любила свою архитектуру, она поклонялась ей, воздвигнув ей своеобразный маленький храм в своей комнате.
   Я сказал ей о своем впечатлении.
   - Это ведь голос эпох, - отозвалась она, гордо вскинув голову. Цивилизации появлялись и исчезали. И оставались от них великолепные, порой загадочные здания, дворцы или храмы, изучая которые, люди пытаются понять, кто, зачем и как их строил, на каком уровне культуры находился, как жил и что думал.
   - Так вот что напоминают репродукции!
   - Мне не надо напоминать. Я поклоняюсь прекрасному и ненавижу "архитектуру скупых смет".
   - А почему здесь нет таких современных зданий, как американские небоскребы?
   - Не говорите мне об этих чудовищных коробках стиля нищих духом богатеев.
   - Вы решительны в своих взглядах и высказываниях, - заметил я, не решаясь называть ее по старинке на "ты". Она мне казалась жрицей выдуманного ею храма. Пожалуй, она даже воображала себя в толпе молящихся под причудливыми сводами или царственной походкой поднималась по мраморной лестнице дворца, который должен удивлять великолепием и роскошью людей и тысячелетия спустя.
   - Вы говорите о решительности моих высказываний? Я в суждениях всегда такая. Спартак знает. Даже природу воспринимаю с некоторым преувеличением. Покажу вам кое-какие этюды - и вы лучше поймете меня. Я пишу то, чем восхищаюсь, и прежде всего силой стихии. Потому, рисуя лес, я изображаю лесной пожар, а река у меня выходит из берегов, затопляя дома и дороги. А море не представляю себе иначе, чем в шторм с девятым валом, накрывающим корабль вместе с мачтами. Потому и ветерок, закручивающий листья на дорожке, представляется мне сокрушительным торнадо.
   - Вы выдумщица! - рассмеялся я. - Но рыбак рыбака видит издалека. Недаром я к вам пришел.
   Спартак сказал:
   - У нее волшебная лупа. Вот и любуется через нее миром.
   - Лупа романтики? Кто бы мне ее подарил?
   Они оба рассмеялись.
   - Она с твоей собственной лупы копию сняла, - пояснил Спартак.
   Мы сразу стали добрыми друзьями. Я написал Вахтангу, что восхищен его дочерью.
   Он прислал телеграмму: "Буду тамадой. Прошу вызвать".
   Он, конечно, имел в виду свадьбу...
   Когда Тамара узнала, что Спартак вместе со мной отправляется в Антарктиду на стройку Города Надежды, она умудрилась перейти на работу в архитектурную мастерскую, занимавшуюся проектированием зданий Города Надежды. А там с чисто женской настойчивостью и лукавством (как она сама заявила) сделала так, что наблюдение за выполнением заказов на блоки зданий поручили ей. И пришлось ей отправиться в Гамбург. И так уж вела дела, что в Антарктиду отправить груз без нее оказалось невозможным.
   В конце концов юная жрица богини Зодчества попала на корабль "Иоганн Вольфганг Гёте" и вот теперь вместе с инженером Вальтером Шульцем почему-то направлялась на Совет командора.
   Я любовался ею и Спартаком.
   В полынье, пробитой для судов ледоколом "Ильич", на которую вышел катер, стало сильно качать.
   Капитан с "Гёте" только посмеивался, отчего у него словно прибавлялось подбородков, второй же великан так согнулся, что спрятал свою разбойничью (по словам Тамары) бороду у себя в коленях. Сама же Тамара - Вахтанг мог гордиться ею - закусив губу, отодвинулась от борта, к которому ее, вероятно, потянуло. Она скорее умерла бы, чем позволила себе перегнуться через него.
   Катер приближался к флагману экспедиции.
   Я смотрел на Тамару, на ее лицо, напоминавшее древнюю камею, и думал, почему на Совет командора Анисимов вызвал архитектора, когда блоки зданий Города Надежды утонули. Ведь он не знал, с чем я еду к нему на ледокол".
   Глава седьмая
   ВОДА - ЧУДЕСНИЦА
   "Теперь надо вернуться к перерыву в моих записках, к двадцатилетней работе на металлургическом заводе, где удалось создать "лабораторию изобретательства". В бывшей кладовой машиностроительного цеха установили столы со множеством приборов и даже станки: токарный, сверлильный, фрезерный. Все сами делали на них для задуманных новшеств.
   Помогло мое предложение избавить сталеваров от заглядывания в мартеновскую печь, когда лицо обдавало жаром. По пучку охлаждаемых стеклянных нитей цветное объемное изображение передавалось на всю длину жгута. Через простейшую оптику можно видеть внутренность печи, не приближаясь к ней. То, что это не ново, меня не обескуражило. Ведь сталеварам стало легче! И лабораторию мы получили для давно задуманных исканий.
   - Зачем тебе вода? Простая вода? - удивился Вахтанг.
   - Мы с тобой, друг, на восемьдесят процентов из воды, а земной шар на три четверти залит водой. А свойств ее как следует не знаем.
   - Почему не знаем? Зачем так говоришь? Не сжимается, электричества не проводит, не намагничивается, замерзнет - твердой становится. И расширяется!
   - Вот-вот! - воскликнул я. - Именно твердой! - и я рассказал Вахтангу, как Мария научила нас на северном острове отеплять дом снежными кирпичами.
   - Ледяные стены хочешь? - догадался Вахтанг. - Не растают?
   - Если по трубам, заложенным в стены, пропускать холодильный раствор, вода замерзнет.
   - Слушай! Мы с тобой дома из воды отливать будем! Степан, - позвал он Порошенко. - Ты литейщик, слушай! Форму сделаем для целого дома с комнатами. Водой зальем. Потом заморозим. Форму разберем. Дом готов. С балконом. С сортиром. Ва!..
   - Тьфу! Ну и воображение у тебя! - отозвался Степан.
   - Почему так? В книжке прочитал:
   Не яйцо воображало,
   Не петух воображал.
   Человек - "воображало",
   Нет других "воображал".
   - Это царица Анна Иоанновна для потехи ледяной дом на Неве приказала построить. А нам в тепле жить надо.
   Я сказал, что в ледяных домах должны быть не только каналы для охлаждения, но и теплозащитные, отопляемые панели.
   - Лед охлаждаем, комнаты греем! Вместо обоев теплоизоляция. Хорошо! обрадовался Вахтанг.
   - Лед - коварный материал, - предупредил я. - Ледники знаешь? Текут как речки. Медленно, но неизменно.
   - А правда! Почему?
   - Известное дело. Твердая жидкость - вот что такое лед, - солидно заметил Степан.
   - Вот и нужно нам, друзья, придумать, как твердую жидкость в твердое тело превратить, - предложил я.
   - Что делать будем? С какого конца?
   - Начнем с воды. Пробовать по-всякому.
   - Я ж говорю, что мы не яйца, не петухи, а человеки, воображала!
   - Верно, Вахтанг. Воображение нам потребуется.
   Так начались наши, может быть, и не вполне оригинальные исследования. Мы были упорны и искали десять лет.
   Мы даже старались намагнитить воду, заведомо немагнитную. И обнаружили изменение ее свойств. Она активнее растворяла в себе вещества, не давала накипи. А это было уже кое-что! Узнали, что и в других местах добились подобных результатов. Потом установили, что чистая дистиллированная вода в закрытом сосуде выделяет газы по-разному в разное время суток и времен года. И разница в двадцать раз!
   Но над лабораторией нависла угроза.
   Однажды к нам вошел новый директор завода Аскаров, переведенный с юга Урала. По его обычно скованному лицу пробегала порой гримаса, которую он подавлял усилием воли. Ему особенно приходилось держать себя в руках, потому что его сопровождал знаменитый ученый, член-корреспондент Академии наук СССР, профессор и лауреат премий, человек высокий и по росту и по положению, с лицом по-орлиному строгим, с широко расставленными глазами и царственно-птичьим выражением.
   - Какую вы тут воду из пустого в порожнее переливаете? - спросил директор и поморщился как от боли.
   - Омагниченную, Садык Митхатович, - отрапортовал Неидзе.
   - Что вы скажете? - обратился директор к ученому гостю.
   Тот с презрительной усмешкой произнес:
   - Вода диамагнитна, и потому магнитные поля ее свойств не изменят. Сомневаться в этом антинаучно.
   Это был приговор. Мы с Вахтангом поникли головами.
   - Понятно? - спросил новый директор.
   - Понятно, но не до конца, Садык Митхатович.
   - Конец будет в закрытии лаборатории, занимающейся посторонними для металлургии делами, - заключил директор и поморщился.
   И они ушли.
   - Жил-был царь, - начал Вахтанг. - Очень любил слушать советников и набирал их, чтоб говорили красиво, величаво...
   Я махнул рукой, а он закончил:
   - Так выпьем за советников чистую омагниченную воду. У нас на Кавказе большего оскорбления нанести нельзя. Мы потом ему скажем, как мы за него пили.
   - Когда?
   - Как только в котельную омагниченную воду пустим.
   И мы дали в котельную для питания котлов омагниченную воду. Работали по ночам в лаборатории, которую "забыли" закрыть. Степан в этом помог, он как раз партийные дела сдавал прежде, чем отправиться директором совхоза, куда его перебрасывали.
   - Знаешь, почему Аскаров морщился? - спросил меня Вахтанг. - Будто палец в двери защемил. Камни у него шли. Из мочевого пузыря. Я-то знаю. Потому омагниченную воду надо пить. Растворить камни должна. Ведь в котельной в трубах накипи больше нет!
   Мы со страхом ждали нового прихода директора.
   И он пришел, но уже без гостя, укатившего в Москву.
   - Почему лаборатория не закрыта? - строго спросил Аскаров.
   - На металлургию работала! - бодро отрапортовал Вахтанг.
   - Домны намагниченной водой охлаждать собираетесь?
   - Нет. Котлы ею питать. Посмотрите, пожалуйста. Результат в трубах есть, как у меня в мочевом пузыре. Ни накипи, ни камней. Все растворяется.
   - Что? Что? - оживился директор, рассматривая приготовленные для него образцы труб из котельной и поднимая глаза на Вахтанга.
   - Омагниченную воду пью, Садык Митхатович. Пью и приговариваю: "Будь здоров, кацо, потому что все можно купить, кроме здоровья".
   - Это что? Заклинание?
   - Это тост. Но можете и без него пить, Садык Митхатович. В котельную вода без тостов идет. Мы вам насадку с постоянными магнитами приготовили. На домашний водопроводный кран. Никогда болеть не будете. И не поморщитесь.
   - Вы что? Хотите, чтобы я вас за знахарство под суд отдал? 121-я статья уголовного кодекса. Один год лишения свободы.
   - Зачем лишать свободы? Там оговорка есть. Можно и общественное порицание. А хотите - административное взыскание. Возьмите, пожалуйста. Хотите "за выговор", хотите "за спасибо".
   Директор ничего не сказал, а магнитную насадку на кран взял. Может быть, попробует?
   Не знаю, что помогло: растворенные камни или растворенная накипь в трубах котельной, но директор приказ о ликвидации нашей лаборатории не подписал.
   И принялись мы с Вахтангом за лед. Десять лет ушло на это, а вернее, двадцать, если считать еще и воду, которая убедила нас в неожиданных свойствах, появляющихся у нее под влиянием магнитного поля, смены ночи днем, весны летом или осени зимой. Мы верили, что сумеем превратить твердую жидкость в настоящее твердое тело.
   Вдохновила нас работа известного ученого, у которого Вахтанг побывал в Москве (у него там сестра замужем за архитектором), заслуженного деятеля науки и техники, профессора Михаила Михайловича Протодьяконова. Автор новой теории электронных оболочек предсказал существование особого льда, в котором кристаллические решетки обыкновенного льда как бы вдавлены одна в другую: электроны, составляющие одну решетку, размещаются в пространстве между электронами другой. Такой лед должен тонуть в воде и плавиться при нескольких стах градусах. Но втиснуть одну решетку в другую можно лишь при высоком давлении. Но главное, такой лед не будет обладать текучестью, как мы мечтали! Замечательно, что спустя какое-то время этот лед был получен в Англии, как об этом сообщил в своей монографии Н. X. Флетчер, со всеми предсказанными Протодьяконовым свойствами. Для нас это было поощрением, но еще не решением. Нужно было иметь "лед Протодьяконова" при обычных условиях, перестроить кристаллическую решетку обычного льда под влиянием внешнего воздействия.
   И нам удалось достигнуть этого столь же неожиданным путем, каким вода обретала новые свойства при омагничивании. Мы научились превращать простой лед в протодьяконовский на простом морозе, найдя необходимое излучение.
   Мы с Вахтангом послали заявку на сделанное открытие в Комитет по изобретениям и открытиям, но получили отказ со ссылкой на рецензию высшего авторитета в этой области, каким оказался тот самый высокий гость, который посетил нашу заводскую лабораторию. Маститый ученый решительно отверг наше "открытие", поскольку его не может быть, ибо оно противоречит основным законам природы.