Страница:
– А что же Магомед тебя совсем не отмазал? – искренне удивился Фома. – Денег пожалел? Или ты ему дорожку перешел?
– Так ведь… – Шмак напоролся на подозрительный взгляд вора и осекся. – Он и так скостил мне статью, я ж по бакланке пошел. А так бы лет восемь тянуть. Этот, кого я… он сынок там чей-то оказался. Ну и… это Магомед меня вроде как наказал… чтобы я кулаками не махал…
– Ладно, ладно! – Фома кивнул на табурет. – Ты садись, чего торчком стоишь. Ну, рассказывай, как вы там без меня дела в порядке содержите.
Шмак вытер лоб кепкой, которую до этого мял в руках, и сел. Испарина на его лбу не осталась незамеченной Фомой. Рассказ Шмака был сбивчивый, торопливый. Он старательно несколько раз говорил, что Магомед строго велел ему быть при Фоме, во всем ему помогать, беречь и, вообще, быть правой рукой. Старый вор эти заверения пропускал мимо ушей и больше интересовался делами Магомеда да своей семьей.
Если верить Шмаку, то жена Фомы, сорокалетняя красивая женщина, бывшая танцовщица, ни в чем не нуждалась. Раз в год Магомед отправлял ее отдыхать на юг, не скупился. Дочь Фомы Анна, которая жила с мужем в Швеции, тоже была в порядке. Фома кивал с мягкой улыбкой, хотя знал, что у дочери есть проблемы. Муженек ее, еще тот делец, давно имел шведское гражданство, но только за последний год дважды побывал в полиции. И каждый раз за махинации его штрафовали на такие суммы, что жизнь его самого и его жены назвать безмятежной было никак нельзя. Да и сама Анна пристрастилась в последнее время к алкоголю.
Врал Шмак, врал самозабвенно, а почему? Щадил старика? Может, и так, но только Фома придерживался принципа: если человек врет в чем-то одном, то веры ему и в остальном быть не может.
– Ну, спасибо тебе, Шмак, успокоил ты старика, – грустно сказал Фома, склонил голову и изобразил пальцем смахивание навернувшейся старческой слезинки. – Иди, дружок, отдыхай. Нечего режим без толку нарушать. Мы с администрацией в ладу живем. Иди. А завтра тебя поставят на пилораму. Там ребятки хорошие работают, веселые. Скучать не будешь, и срок быстрее пройдет.
– Как? – Шмак от неожиданности выронил кепку. – Как работать? Я же… Ты че, Фома, к «мужикам» меня? Я же при тебе… это… Западло как-то!
– Иди, Шмак, иди. Я сказал, значит, так тому и быть.
Шмак угрюмо глянул на Крючка, не скалится ли, нет ли унижения тут какого. Крючок сидел в сторонке и равнодушно грыз заусенец на пальце. Перечить Фоме себе дороже. Шмак послушно встал и, сдержав вздох, вышел из бытовки. Среди двухъярусных шконок, где посапывали и похрапывали зэки, ему показалось, что шевельнулись две фигуры. Вроде одетые сидели в темноте, или показалось.
– Ну? – не поворачивая головы, спросил Фома Крючка. – Принес «маляву»?
– Все как обещано, – тут же вскочил со стула Крючок и, сдернув с головы кепку, полез под отворот. – Вот она.
Фома взял клочок бумажки, достал из нагрудного кармана очки и неторопливо водрузил их на нос. Крючку показалось, что Фома прочитал переданную с воли записку два, а то и три раза. Очень ему хотелось узнать, о чем это срочно хотели Фому известить, но спрашивать нельзя.
– Ну, вот так, Крючок, – наконец сказал Фома спокойным голосом и снял очки. – Как я и думал.
– Чего случилось? Не так что? – забеспокоился Крючок.
– Много чего не так, – задумчиво ответил Фома. – Ты мне вот что скажи, могу я на тебя положиться как на кореша?
– Фома! – Крючок чуть ли не пуговицы на груди рванул. – Да я за тебя… Ты меня… ты мне жизнь спас, да я тебе по гроб жизни обязан. Говори!
– Верю, верю, не горячись. Что обязан ты мне, это хорошо, что помнишь. Ладно, должок твой карточный я тебе прощаю, вроде подарил я его тебе. Но смотри, Крючок, подведешь… в натуре нагнешься! Дело такое. Магомед этот, про которого мне Шмак рассказывал, был моим помощником, ближайшим корешком. Но только ссучился он за эти годы, что я на воле не был. А может, и раньше, это еще разобраться придется. Только не остановился Магомед, сам на мое место мылится. А для этого ему меня убрать надо с дороги, чтобы я с зоны не вышел.
– Как? Пришить тебя хочет? – нахмурился Крючок. – Так как же это можно? Его же воры за тебя на части порвут! Это же беспредел!
– Правильно думаешь – беспредел. А пришить можно разными способами. Подсыпал порошочку в чай, вот сердце и остановилось. Старый я, Крючок, все так и подумают, что я от возраста своего ласты склеил. Никто и не разберется. А порошок тот в организме минут за тридцать растворится без следа. И Шмака мне Магомед для этого и прислал сюда. «Палач» это, Крючок, «палач».
– Так ты только скажи, Фома, мы его на ремни порежем! Он же до утра, падла, не доживет!
– Опять ты дергаешься, Крючок, – вздохнул старый вор. – Торопливые вы все, а так нельзя, нельзя, чтобы Магомед понял, что известили меня. Магомед не должен успеть сообразить, а я должен успеть вперед него. Значит, так, слушай и запоминай. Шмака держать от меня за версту. И днем и ночью. С ним мы потом разберемся. А для начала шепнуть надо на волю, чтобы человечка мне одного подогнали. Есть у меня верные люди там…
Взгляд остановился на тюле, который слабо колыхался на окне от летнего ветерка. Вот скоро Катька закончит учебу, вернется в город, они поженятся. И тогда и в его квартире, как и здесь, у Кати, наконец тоже будет уют и покой. Женской руки там остро не хватало. Какой может быть уют в квартире у тридцатилетнего мужика, если он живет один, если работает главным редактором «Городской газеты», если он возглавляет местное общественное движение, которое поддерживают областные лидеры, если в перспективе его ждет депутатский мандат, а там, глядишь, и должность председателя Комитета по телерадиокоммуникациям и печати областной Думы. Это ничего, что он пока действует в рамках маленького городка Верхняя Лебедянка. Вот он – Екатеринбург – всего в десятке километров.
Всеволод Андреев был позером, чего не пытался скрыть даже от самого себя. Даже сейчас, когда он лежал в постели с девушкой, он непроизвольно старался выглядеть солидно. И нежности его были почерпнуты не из собственного небогатого опыта, а по большей части из крутых кинобоевиков. Там красавцы супермены вели себя в постели по-особенному.
Собственно, быть позером его заставляла работа. Что делать, ведь Андреев публичный человек. И редакторская его работа обязывала быть постоянно на людях, постоянно играть роль в меру оппозиционного демократа, человека, отстаивающего конституционные права граждан, непримиримого борца с чиновничьим засильем и бюрократизмом. А уж лидировать в местной общественной организации нужно заметно, публично, быть постоянно на виду, всегда успевать в нужное время вставить свое веское слово представителя общественности, самой активной ее части в городе. И название он выбрал самое что ни на есть демократичное – «Совет общественности». Он якобы тут выражает волю группы, а не свое личное мнение. Политика!
– Сева, – проворковала Катя. – Ты меня любишь?
– Конечно люблю, – мгновенно ответил Андреев и картинно поцеловал девушку в волосы. – Разве тебя можно не любить?
За этим нужно было как-то развить мысль, но нужные слова не сразу нашлись. Выручили часы, на которые Катя успела глянуть.
– Севка! Вставай быстро, сейчас папка с работы на обед придет!
– А то он не догадывается… – проворчал Андреев, проводив нежным взглядом обнаженную девушку, вспорхнувшую с его груди.
Фраза была тоже дежурной. Понятно, что отец двадцатидвухлетней девушки, которая уже пять лет встречается с мужчиной старше ее на восемь лет, все понимает. Но наглеть все равно не стоило, потому что характер у отца Кати – майора полиции – тяжеловат.
– Катя, – поспешно одеваясь и поглядывая, как девушка застилает постель, проговорил Всеволод, – а почему отец у тебя все время такой угрюмый?
– Да… – девушка махнула рукой, – нелады у него на работе. Всем он недоволен, все ему там не так. А тут еще и выпивать стал.
– Выпивать из-за неприятностей или неприятности из-за того, что выпивать стал?
Катя медленно выпрямилась над застеленной кроватью и посмотрела на жениха с укором.
– Сева, ну почему ты во все вставляешь какую-то механическую логику? Во всем тебе видится причинно-следственная связь.
– Увы, детка, – рассмеялся Всеволод, – она во всем как раз и существует. Закон природы!
– Я тебе не детка! – нахмурилась девушка. – И законы тут ни при чем. Каждый человек – это личность. Он индивидуален. А ты всех меряешь по какому-то шаблону.
– Ну-ну! Я же пошутил, Катя, – примирительно проговорил Всеволод и полез обниматься. – Конечно, каждый человек индивидуален. Я твоего отца безмерно уважаю, а вот он меня, кажется, недолюбливает.
– Недолюбливал – давно бы за порог выставил. У него это просто.
– А что, были прецеденты? – сразу же спросил Всеволод и шутливо нахмурился.
– Пошли обед разогревать, Отелло, – подтолкнула жениха в спину Катя. – Просто я его хорошо знаю, и знаю, как он решает проблемы. А насчет тебя… он снисходительно относится к современной молодежи и к современной жизни. А тут ее типичный продукт. Если тебя беспокоит отношение моего отца, то понравиться ему очень просто.
– И как? – усаживаясь за кухонный стол, поинтересовался Андреев.
– Пойди работать в полицию и работай честно.
– Ну, на фиг! А другие варианты?
– Шофером, на стройку… короче, живи простой обычной жизнью. Можно учителем в школу.
– Значит, журналист и политик – это не простая и не обычная жизнь? Я не могу жить простой жизнью главного редактора газеты, простой жизнью политика?
– Можешь, – заверила Катя. – Пока я тебя люблю – можешь. Это твоя страховка. Отец уважает мои чувства и верит, что полюбить уж совсем никчемного человека я не могу.
– Спасибо, Катя. – Всеволод согнулся в поклоне и стукнулся лбом о стол.
Замок входной двери громко щелкнул, в коридоре раздались тяжелые мужские шаги и знакомое покашливание майора Полякова. Катя закрыла кастрюлю, в которой разогревала щи, и поспешила навстречу отцу. Всеволод, оставшись один на кухне, вздохнул и стал смотреть в окно.
Катя что-то щебетала в коридоре, отец односложно басовито отвечал. Потом голоса затихли, и в кухне почувствовался тяжелый запах дешевого курева.
– Бездельничаете? – спросил Поляков, заполняя собой весь дверной проем.
Он без улыбки протянул свою широкую ладонь Всеволоду, чуть тряхнул ее и повернулся к ванной, на ходу заворачивая рукава форменной рубашки.
– У нас обеденный перерыв, – успел сказать в спину будущему тестю Всеволод.
Поляков долго и тщательно мыл руки, потом появился на кухне, источая вместе с запахом дешевых сигарет еще и запах земляничного мыла. Он тяжело уселся за стол напротив Андреева, машинально взял кусок хлеба, отломил и сунул в рот.
– Что-то вяло стали твои писаки свое мнение выражать, – сказал он, принимая из рук дочери тарелку.
– В смысле? – не понял Всеволод. – Что не так?
– Пасетесь вы на неразрешимых проблемах или на проблемах, которые требуют для решения больших денежных затрат. Популист ты, Сева, вот что я тебе скажу.
– Извините, Иван Захарович! Я считаю как раз наоборот. Писать о всякой мелочи, сор по крошкам собирать? Озвучивать как раз надо проблемы серьезные. Вы про свалку сейчас намекали? Согласен! Захоронить это безобразие, рекультивировать земли, обустроить современную свалку в другом месте – это требует колоссальных средств. Но власть для того и существует, чтобы эти проблемы решать, ставить вопросы выше, выбивать деньги из бюджета, отстаивать свой бюджет. А то, что у нас зимой трубы текли, так это проблема директора ЖКХ. Извините, частная проблема, а не социальная.
– Конечно, частная, – хмыкнул Поляков в ложку со щами. – Директор ЖКХ – племянник главы администрации. Кто же его трогать разрешит.
– А когда это вы слышали, чтобы я у кого-то разрешения спрашивал? – взъерошился Всеволод. – По-моему, на меня как раз давят все кому не лень то за непредвзятость мнения, то за то, что не оглядываюсь на чины и звания. Уж если кого-то обвинять в нашем городе, так это вас – полицию. Извините, присутствующие не в счет.
– Ну-ну, – поощрил Андреева Поляков. – Чего тебе в полиции не так?
– Все не так! – рубанул рукой Всеволод. – Все и с самого начала. Милиция была плоха, это признал сам президент. Поэтому и реформу провели, поэтому и создали на базе старой структуры новую – полицию. Ну, а что изменилось? Прошла внеочередная аттестация, выгнали двоих пьяниц и пятерых, у кого возраст пенсионный. Извините, не выгнали, а проводили на пенсию. И что же стало лучше, что исчезло из того, за что милицию хаяли? Поборы в ГИБДД как были, так и остались. Следователи как не хотели работать, так и не хотят. Вон, сосед у меня! Три раза к нему в гараж пацаны залезали. И что? Все повесили на одного неблагополучного, с которого и взять-то нечего. А трое из тех семей, кто смог деньжат собрать и принести, оказались свидетелями. Хотя весь район знает, кто и как лазил. А похищенное где? Мужика обули тысяч на двадцать. Кстати, в третий раз даже дела не возбудили и его не уведомили. А еще я могу про шубу рассказать…
– Вот и пиши про них, – проворчал Поляков, – добивайся справедливости. Чего же ты всю систему чернишь?
– А потому что система и виновата, Иван Захарович! Система попустительствует, система позволяет так работать. Точнее – не работать. А ведь это мелочи, все, о чем я сейчас говорил. Вы знаете, что родители воем воют вместе с учителями. Наркоту продают прямо во дворах! Где полиция? Половина города знает, что Коля Хохол наркотиками торгует, а полиция ничего сделать не может.
– Ты предлагаешь в каждом дворе полицейского поставить? А ты знаешь, что у нас штаты сократили на двадцать процентов?
– Извините, но есть же у вас и иные методы работы! Какие-то оперативные мероприятия.
– Вот! – наставительно поднял Поляков вверх указательный палец. – Об оперативных мероприятиях заговорили! А кто в советские времена, да и не только в советские вой поднимал, что органы превратили страну в государство «стукачей»? Ты на Запад посмотри, Сева. Там домохозяйка в окно выглянула, увидела, что машина припаркована неправильно, она первым делом в полицию позвонит и сообщит о нарушении. И это считается в порядке вещей. Это называется – законопослушные граждане, это помощь полиции. А у нас каждый свой гражданский долг засунул за печку, а с полиции требует. Мы что, всемогущие? Такие, как ты, хотят и демократическую рыбку съесть, и…
– Папа! – остановила Катя отца, зная, какая не совсем приличная концовка фразы последует дальше.
– Что – папа? – проворчал Поляков. – Папа! Это, знаешь, как с дворниками. Мы гадить будем, мы принципиально фантики мимо урн бросать будем, а попрекаем дворников, что за каждым с метлой не ходят целые сутки. Есть же разумные пределы всему!
Катя за спиной отца сделала жениху знак, постучав пальцем по виску. Сева нахмурился и промолчал. Это была вечная ситуация – все разговоры с будущим тестем постоянно превращались в пикировку и споры. Сева все время пытался относиться со снисхождением к будущему тестю: чего взять со старого пьющего участкового? Но все время срывался.
Иван Захарович тоже корил себя за несдержанность. Получалось, что он опускался до современной молодежи с ее подростковым инфантильным максимализмом. Связываться и спорить не стоило и по другим причинам. Если быть честным, то майор Поляков в глубине души был кое в чем с Севой Андреевым согласен. Согласен с тем, что есть недостатки. Не согласен он был принципиально с позицией молодого журналиста. А с другой стороны, надо отдавать себе отчет, что жизнь вокруг стремительно меняется и ничего с этим не поделаешь. Он – Иван Захарович Поляков – огрызок прошлого, продукт иного времени. А эти нынешние, что в полиции, что в политике, что в журналистике, эти о многом не задумываются. Им вынь да положи вон то и вон это. Не хотят они скидки делать, ждать не хотят. Их позиция: если должно быть так, то будь добр обеспечить, и никакие отговорки и веские причины их не интересуют. Жизнь поменяла темп, и это надо учитывать. Профессорами становятся в тридцать лет, губернаторами в сорок, писателей развелось – каждый второй.
Поляков хотел сказать что-нибудь добродушное, шутливое, чтобы погасить неприятный осадок спора, но никак не мог подобрать слов. Вообще-то ему радоваться надо, привечать Севку. Ну, выучится Катя в своем университете, а что дальше? Кто ей приличную работу приготовил, будущее достойное? Отец без пяти минут пенсионер, да как бы еще раньше времени из полиции не вышибли. Чего Катьку здесь, в Верхней Лебедянке, ждет? На почту пойдет работать или в школу? Можно еще в собес, а можно и на рынке торговать.
А с Севкой она не пропадет. Это «жук» еще тот! Вон в тридцать лет уже и главный редактор. Газетенка, правда, не весть какая, но зато придворная, городская. И отношения у него с властью свои, дружественные. Вроде как вес он в городе имеет, особенно со своим этим «Общественным советом». Да и в областной центр два раза в неделю шныряет. В Екатеринбурге у него, говорят, поддержка есть. Глядишь, в депутаты пойдет. А ведь у этого получится, этот сможет. И Катьку, паразит, любит. Она еще школу оканчивала, как они дружить начали, а все равно все еще серьезно у них. Ждет, как умному мужику и положено, пока она учиться закончит. Глядишь, он ей сам и работу найдет престижную.
По материалам «УралИнформЭкспресс»
«Свердловская область до сих пор остается самой неблагополучной с точки зрения засилия криминала. Большую тревогу вызвал сам факт события. Напомним, что речь идет о криминальной сходке 15 сентября 2004 года – митинге криминальных авторитетов в Екатеринбурге, – прошедшей в сквере между Оперным театром и гостиницей «Большой Урал».
Как отмечали СМИ, сходка имела огромный резонанс по всей России – еще никогда до этого криминальные авторитеты не собирались столь открыто – в центре города в середине рабочего дня – и не демонстрировали свою силу и пренебрежение к общественному порядку, а публичные политики (на митинге присутствовал ряд местных депутатов) не выставляли свои криминальные связи напоказ. Этим событиям 15 сентября 2004 года предшествовал ряд пожаров и погромов в кавказских кафе Екатеринбурга, которые устроили московские гастролеры с целью инициировать межнациональный конфликт.
В полдень 15 сентября 2004 года к гостинице «Большой Урал» начали съезжаться машины. Через некоторое время в сквере между гостиницей и Оперным театром собралось около полутора тысяч бойцов «Уралмашевской», «Центральной» и «Синей» криминальных группировок, а также ряд представителей местной политической элиты. В районе 12 часов 40 минут на трибуну вышел лидер бывшего ОПС «Уралмаш», депутат Екатеринбургской городской думы Александр Хабаров и начал речь, в которой призывал криминальные группировки объединиться против решения московских криминальных кругов по-новому разграничить полномочия между федеральным Центром и Уралом и укрепить «вертикаль власти». Хабаров призывал «не допустить в своем городе второго Беслана» (события происходили спустя две недели после Бесланского теракта), всем же посторонним, кто пытается зайти в Екатеринбург, лидер «Уралмаша» обещал дать адекватный отпор. До этого в Москве «раскороновали» известных воров в законе из «Синих» Трофу (Трофимов Андрей Анатольевич) и Каро (Корогли Езди Мамедов), который был в устойчивом контакте с уральскими криминальными структурами. В Екатеринбург на его место москвичи должны были посадить одного из кавказских «воров в законе» (Автандил Кобешавизде (Авто), Тимури Мирзоев (Тимур), Армен Казарян (Изо)), что не устраивало местных авторитетов. Аналитики предрекали начало в стране крупной криминальной войны, которая должна была развернуться после выхода на свободу авторитета Вячеслава Иванькова (Япончика).
После выступления Хабарова слово взял другой депутат Екатеринбургской думы, лидер «Центра» Александр Вараксин, который давал указания каждому из собравшихся довести до сведения той или иной группировки требование покинуть Средний Урал.
Сходка произвела большой резонанс не только в Екатеринбурге, но во всей России. Депутаты Государственной думы и Совета Федерации сделали несколько запросов в МВД и ФСБ РФ с целью выяснить, почему местные власти и милиция никак не отреагировали на «криминальную сходку» и не попытались ей противостоять.
Интересно отметить, что когда лидеры ОПС «Уралмаш» прошли во власть, они зарегистрировали Общественно-Политический Союз, надеясь использовать в политических целях расхожую аббревиатуру Организованного Преступного Сообщества. И еще. По мнению некоторых журналистов, Александр Хабаров являлся так называемым «теневым губернатором» Свердловской области. 27 января 2005 года он был повешен в камере предварительного заключения».
Глава 2
– Так ведь… – Шмак напоролся на подозрительный взгляд вора и осекся. – Он и так скостил мне статью, я ж по бакланке пошел. А так бы лет восемь тянуть. Этот, кого я… он сынок там чей-то оказался. Ну и… это Магомед меня вроде как наказал… чтобы я кулаками не махал…
– Ладно, ладно! – Фома кивнул на табурет. – Ты садись, чего торчком стоишь. Ну, рассказывай, как вы там без меня дела в порядке содержите.
Шмак вытер лоб кепкой, которую до этого мял в руках, и сел. Испарина на его лбу не осталась незамеченной Фомой. Рассказ Шмака был сбивчивый, торопливый. Он старательно несколько раз говорил, что Магомед строго велел ему быть при Фоме, во всем ему помогать, беречь и, вообще, быть правой рукой. Старый вор эти заверения пропускал мимо ушей и больше интересовался делами Магомеда да своей семьей.
Если верить Шмаку, то жена Фомы, сорокалетняя красивая женщина, бывшая танцовщица, ни в чем не нуждалась. Раз в год Магомед отправлял ее отдыхать на юг, не скупился. Дочь Фомы Анна, которая жила с мужем в Швеции, тоже была в порядке. Фома кивал с мягкой улыбкой, хотя знал, что у дочери есть проблемы. Муженек ее, еще тот делец, давно имел шведское гражданство, но только за последний год дважды побывал в полиции. И каждый раз за махинации его штрафовали на такие суммы, что жизнь его самого и его жены назвать безмятежной было никак нельзя. Да и сама Анна пристрастилась в последнее время к алкоголю.
Врал Шмак, врал самозабвенно, а почему? Щадил старика? Может, и так, но только Фома придерживался принципа: если человек врет в чем-то одном, то веры ему и в остальном быть не может.
– Ну, спасибо тебе, Шмак, успокоил ты старика, – грустно сказал Фома, склонил голову и изобразил пальцем смахивание навернувшейся старческой слезинки. – Иди, дружок, отдыхай. Нечего режим без толку нарушать. Мы с администрацией в ладу живем. Иди. А завтра тебя поставят на пилораму. Там ребятки хорошие работают, веселые. Скучать не будешь, и срок быстрее пройдет.
– Как? – Шмак от неожиданности выронил кепку. – Как работать? Я же… Ты че, Фома, к «мужикам» меня? Я же при тебе… это… Западло как-то!
– Иди, Шмак, иди. Я сказал, значит, так тому и быть.
Шмак угрюмо глянул на Крючка, не скалится ли, нет ли унижения тут какого. Крючок сидел в сторонке и равнодушно грыз заусенец на пальце. Перечить Фоме себе дороже. Шмак послушно встал и, сдержав вздох, вышел из бытовки. Среди двухъярусных шконок, где посапывали и похрапывали зэки, ему показалось, что шевельнулись две фигуры. Вроде одетые сидели в темноте, или показалось.
– Ну? – не поворачивая головы, спросил Фома Крючка. – Принес «маляву»?
– Все как обещано, – тут же вскочил со стула Крючок и, сдернув с головы кепку, полез под отворот. – Вот она.
Фома взял клочок бумажки, достал из нагрудного кармана очки и неторопливо водрузил их на нос. Крючку показалось, что Фома прочитал переданную с воли записку два, а то и три раза. Очень ему хотелось узнать, о чем это срочно хотели Фому известить, но спрашивать нельзя.
– Ну, вот так, Крючок, – наконец сказал Фома спокойным голосом и снял очки. – Как я и думал.
– Чего случилось? Не так что? – забеспокоился Крючок.
– Много чего не так, – задумчиво ответил Фома. – Ты мне вот что скажи, могу я на тебя положиться как на кореша?
– Фома! – Крючок чуть ли не пуговицы на груди рванул. – Да я за тебя… Ты меня… ты мне жизнь спас, да я тебе по гроб жизни обязан. Говори!
– Верю, верю, не горячись. Что обязан ты мне, это хорошо, что помнишь. Ладно, должок твой карточный я тебе прощаю, вроде подарил я его тебе. Но смотри, Крючок, подведешь… в натуре нагнешься! Дело такое. Магомед этот, про которого мне Шмак рассказывал, был моим помощником, ближайшим корешком. Но только ссучился он за эти годы, что я на воле не был. А может, и раньше, это еще разобраться придется. Только не остановился Магомед, сам на мое место мылится. А для этого ему меня убрать надо с дороги, чтобы я с зоны не вышел.
– Как? Пришить тебя хочет? – нахмурился Крючок. – Так как же это можно? Его же воры за тебя на части порвут! Это же беспредел!
– Правильно думаешь – беспредел. А пришить можно разными способами. Подсыпал порошочку в чай, вот сердце и остановилось. Старый я, Крючок, все так и подумают, что я от возраста своего ласты склеил. Никто и не разберется. А порошок тот в организме минут за тридцать растворится без следа. И Шмака мне Магомед для этого и прислал сюда. «Палач» это, Крючок, «палач».
– Так ты только скажи, Фома, мы его на ремни порежем! Он же до утра, падла, не доживет!
– Опять ты дергаешься, Крючок, – вздохнул старый вор. – Торопливые вы все, а так нельзя, нельзя, чтобы Магомед понял, что известили меня. Магомед не должен успеть сообразить, а я должен успеть вперед него. Значит, так, слушай и запоминай. Шмака держать от меня за версту. И днем и ночью. С ним мы потом разберемся. А для начала шепнуть надо на волю, чтобы человечка мне одного подогнали. Есть у меня верные люди там…
* * *
Всеволоду хотелось курить, но Катя в своей спальне курить строго запрещала. Приходилось терпеть. Интересно, думал Сева, почему мужикам после секса всегда хочется курить, а женщинам, наоборот, понежиться на мужской груди. Мысли блуждали в его голове, а рука машинально поглаживала обнаженное плечо девушки. Хорошо-то как, в который уже раз подумал Сева блаженно. Катя его любит, дела идут прекрасно, перспективы отличные. Что в газете, что… в другом.Взгляд остановился на тюле, который слабо колыхался на окне от летнего ветерка. Вот скоро Катька закончит учебу, вернется в город, они поженятся. И тогда и в его квартире, как и здесь, у Кати, наконец тоже будет уют и покой. Женской руки там остро не хватало. Какой может быть уют в квартире у тридцатилетнего мужика, если он живет один, если работает главным редактором «Городской газеты», если он возглавляет местное общественное движение, которое поддерживают областные лидеры, если в перспективе его ждет депутатский мандат, а там, глядишь, и должность председателя Комитета по телерадиокоммуникациям и печати областной Думы. Это ничего, что он пока действует в рамках маленького городка Верхняя Лебедянка. Вот он – Екатеринбург – всего в десятке километров.
Всеволод Андреев был позером, чего не пытался скрыть даже от самого себя. Даже сейчас, когда он лежал в постели с девушкой, он непроизвольно старался выглядеть солидно. И нежности его были почерпнуты не из собственного небогатого опыта, а по большей части из крутых кинобоевиков. Там красавцы супермены вели себя в постели по-особенному.
Собственно, быть позером его заставляла работа. Что делать, ведь Андреев публичный человек. И редакторская его работа обязывала быть постоянно на людях, постоянно играть роль в меру оппозиционного демократа, человека, отстаивающего конституционные права граждан, непримиримого борца с чиновничьим засильем и бюрократизмом. А уж лидировать в местной общественной организации нужно заметно, публично, быть постоянно на виду, всегда успевать в нужное время вставить свое веское слово представителя общественности, самой активной ее части в городе. И название он выбрал самое что ни на есть демократичное – «Совет общественности». Он якобы тут выражает волю группы, а не свое личное мнение. Политика!
– Сева, – проворковала Катя. – Ты меня любишь?
– Конечно люблю, – мгновенно ответил Андреев и картинно поцеловал девушку в волосы. – Разве тебя можно не любить?
За этим нужно было как-то развить мысль, но нужные слова не сразу нашлись. Выручили часы, на которые Катя успела глянуть.
– Севка! Вставай быстро, сейчас папка с работы на обед придет!
– А то он не догадывается… – проворчал Андреев, проводив нежным взглядом обнаженную девушку, вспорхнувшую с его груди.
Фраза была тоже дежурной. Понятно, что отец двадцатидвухлетней девушки, которая уже пять лет встречается с мужчиной старше ее на восемь лет, все понимает. Но наглеть все равно не стоило, потому что характер у отца Кати – майора полиции – тяжеловат.
– Катя, – поспешно одеваясь и поглядывая, как девушка застилает постель, проговорил Всеволод, – а почему отец у тебя все время такой угрюмый?
– Да… – девушка махнула рукой, – нелады у него на работе. Всем он недоволен, все ему там не так. А тут еще и выпивать стал.
– Выпивать из-за неприятностей или неприятности из-за того, что выпивать стал?
Катя медленно выпрямилась над застеленной кроватью и посмотрела на жениха с укором.
– Сева, ну почему ты во все вставляешь какую-то механическую логику? Во всем тебе видится причинно-следственная связь.
– Увы, детка, – рассмеялся Всеволод, – она во всем как раз и существует. Закон природы!
– Я тебе не детка! – нахмурилась девушка. – И законы тут ни при чем. Каждый человек – это личность. Он индивидуален. А ты всех меряешь по какому-то шаблону.
– Ну-ну! Я же пошутил, Катя, – примирительно проговорил Всеволод и полез обниматься. – Конечно, каждый человек индивидуален. Я твоего отца безмерно уважаю, а вот он меня, кажется, недолюбливает.
– Недолюбливал – давно бы за порог выставил. У него это просто.
– А что, были прецеденты? – сразу же спросил Всеволод и шутливо нахмурился.
– Пошли обед разогревать, Отелло, – подтолкнула жениха в спину Катя. – Просто я его хорошо знаю, и знаю, как он решает проблемы. А насчет тебя… он снисходительно относится к современной молодежи и к современной жизни. А тут ее типичный продукт. Если тебя беспокоит отношение моего отца, то понравиться ему очень просто.
– И как? – усаживаясь за кухонный стол, поинтересовался Андреев.
– Пойди работать в полицию и работай честно.
– Ну, на фиг! А другие варианты?
– Шофером, на стройку… короче, живи простой обычной жизнью. Можно учителем в школу.
– Значит, журналист и политик – это не простая и не обычная жизнь? Я не могу жить простой жизнью главного редактора газеты, простой жизнью политика?
– Можешь, – заверила Катя. – Пока я тебя люблю – можешь. Это твоя страховка. Отец уважает мои чувства и верит, что полюбить уж совсем никчемного человека я не могу.
– Спасибо, Катя. – Всеволод согнулся в поклоне и стукнулся лбом о стол.
Замок входной двери громко щелкнул, в коридоре раздались тяжелые мужские шаги и знакомое покашливание майора Полякова. Катя закрыла кастрюлю, в которой разогревала щи, и поспешила навстречу отцу. Всеволод, оставшись один на кухне, вздохнул и стал смотреть в окно.
Катя что-то щебетала в коридоре, отец односложно басовито отвечал. Потом голоса затихли, и в кухне почувствовался тяжелый запах дешевого курева.
– Бездельничаете? – спросил Поляков, заполняя собой весь дверной проем.
Он без улыбки протянул свою широкую ладонь Всеволоду, чуть тряхнул ее и повернулся к ванной, на ходу заворачивая рукава форменной рубашки.
– У нас обеденный перерыв, – успел сказать в спину будущему тестю Всеволод.
Поляков долго и тщательно мыл руки, потом появился на кухне, источая вместе с запахом дешевых сигарет еще и запах земляничного мыла. Он тяжело уселся за стол напротив Андреева, машинально взял кусок хлеба, отломил и сунул в рот.
– Что-то вяло стали твои писаки свое мнение выражать, – сказал он, принимая из рук дочери тарелку.
– В смысле? – не понял Всеволод. – Что не так?
– Пасетесь вы на неразрешимых проблемах или на проблемах, которые требуют для решения больших денежных затрат. Популист ты, Сева, вот что я тебе скажу.
– Извините, Иван Захарович! Я считаю как раз наоборот. Писать о всякой мелочи, сор по крошкам собирать? Озвучивать как раз надо проблемы серьезные. Вы про свалку сейчас намекали? Согласен! Захоронить это безобразие, рекультивировать земли, обустроить современную свалку в другом месте – это требует колоссальных средств. Но власть для того и существует, чтобы эти проблемы решать, ставить вопросы выше, выбивать деньги из бюджета, отстаивать свой бюджет. А то, что у нас зимой трубы текли, так это проблема директора ЖКХ. Извините, частная проблема, а не социальная.
– Конечно, частная, – хмыкнул Поляков в ложку со щами. – Директор ЖКХ – племянник главы администрации. Кто же его трогать разрешит.
– А когда это вы слышали, чтобы я у кого-то разрешения спрашивал? – взъерошился Всеволод. – По-моему, на меня как раз давят все кому не лень то за непредвзятость мнения, то за то, что не оглядываюсь на чины и звания. Уж если кого-то обвинять в нашем городе, так это вас – полицию. Извините, присутствующие не в счет.
– Ну-ну, – поощрил Андреева Поляков. – Чего тебе в полиции не так?
– Все не так! – рубанул рукой Всеволод. – Все и с самого начала. Милиция была плоха, это признал сам президент. Поэтому и реформу провели, поэтому и создали на базе старой структуры новую – полицию. Ну, а что изменилось? Прошла внеочередная аттестация, выгнали двоих пьяниц и пятерых, у кого возраст пенсионный. Извините, не выгнали, а проводили на пенсию. И что же стало лучше, что исчезло из того, за что милицию хаяли? Поборы в ГИБДД как были, так и остались. Следователи как не хотели работать, так и не хотят. Вон, сосед у меня! Три раза к нему в гараж пацаны залезали. И что? Все повесили на одного неблагополучного, с которого и взять-то нечего. А трое из тех семей, кто смог деньжат собрать и принести, оказались свидетелями. Хотя весь район знает, кто и как лазил. А похищенное где? Мужика обули тысяч на двадцать. Кстати, в третий раз даже дела не возбудили и его не уведомили. А еще я могу про шубу рассказать…
– Вот и пиши про них, – проворчал Поляков, – добивайся справедливости. Чего же ты всю систему чернишь?
– А потому что система и виновата, Иван Захарович! Система попустительствует, система позволяет так работать. Точнее – не работать. А ведь это мелочи, все, о чем я сейчас говорил. Вы знаете, что родители воем воют вместе с учителями. Наркоту продают прямо во дворах! Где полиция? Половина города знает, что Коля Хохол наркотиками торгует, а полиция ничего сделать не может.
– Ты предлагаешь в каждом дворе полицейского поставить? А ты знаешь, что у нас штаты сократили на двадцать процентов?
– Извините, но есть же у вас и иные методы работы! Какие-то оперативные мероприятия.
– Вот! – наставительно поднял Поляков вверх указательный палец. – Об оперативных мероприятиях заговорили! А кто в советские времена, да и не только в советские вой поднимал, что органы превратили страну в государство «стукачей»? Ты на Запад посмотри, Сева. Там домохозяйка в окно выглянула, увидела, что машина припаркована неправильно, она первым делом в полицию позвонит и сообщит о нарушении. И это считается в порядке вещей. Это называется – законопослушные граждане, это помощь полиции. А у нас каждый свой гражданский долг засунул за печку, а с полиции требует. Мы что, всемогущие? Такие, как ты, хотят и демократическую рыбку съесть, и…
– Папа! – остановила Катя отца, зная, какая не совсем приличная концовка фразы последует дальше.
– Что – папа? – проворчал Поляков. – Папа! Это, знаешь, как с дворниками. Мы гадить будем, мы принципиально фантики мимо урн бросать будем, а попрекаем дворников, что за каждым с метлой не ходят целые сутки. Есть же разумные пределы всему!
Катя за спиной отца сделала жениху знак, постучав пальцем по виску. Сева нахмурился и промолчал. Это была вечная ситуация – все разговоры с будущим тестем постоянно превращались в пикировку и споры. Сева все время пытался относиться со снисхождением к будущему тестю: чего взять со старого пьющего участкового? Но все время срывался.
Иван Захарович тоже корил себя за несдержанность. Получалось, что он опускался до современной молодежи с ее подростковым инфантильным максимализмом. Связываться и спорить не стоило и по другим причинам. Если быть честным, то майор Поляков в глубине души был кое в чем с Севой Андреевым согласен. Согласен с тем, что есть недостатки. Не согласен он был принципиально с позицией молодого журналиста. А с другой стороны, надо отдавать себе отчет, что жизнь вокруг стремительно меняется и ничего с этим не поделаешь. Он – Иван Захарович Поляков – огрызок прошлого, продукт иного времени. А эти нынешние, что в полиции, что в политике, что в журналистике, эти о многом не задумываются. Им вынь да положи вон то и вон это. Не хотят они скидки делать, ждать не хотят. Их позиция: если должно быть так, то будь добр обеспечить, и никакие отговорки и веские причины их не интересуют. Жизнь поменяла темп, и это надо учитывать. Профессорами становятся в тридцать лет, губернаторами в сорок, писателей развелось – каждый второй.
Поляков хотел сказать что-нибудь добродушное, шутливое, чтобы погасить неприятный осадок спора, но никак не мог подобрать слов. Вообще-то ему радоваться надо, привечать Севку. Ну, выучится Катя в своем университете, а что дальше? Кто ей приличную работу приготовил, будущее достойное? Отец без пяти минут пенсионер, да как бы еще раньше времени из полиции не вышибли. Чего Катьку здесь, в Верхней Лебедянке, ждет? На почту пойдет работать или в школу? Можно еще в собес, а можно и на рынке торговать.
А с Севкой она не пропадет. Это «жук» еще тот! Вон в тридцать лет уже и главный редактор. Газетенка, правда, не весть какая, но зато придворная, городская. И отношения у него с властью свои, дружественные. Вроде как вес он в городе имеет, особенно со своим этим «Общественным советом». Да и в областной центр два раза в неделю шныряет. В Екатеринбурге у него, говорят, поддержка есть. Глядишь, в депутаты пойдет. А ведь у этого получится, этот сможет. И Катьку, паразит, любит. Она еще школу оканчивала, как они дружить начали, а все равно все еще серьезно у них. Ждет, как умному мужику и положено, пока она учиться закончит. Глядишь, он ей сам и работу найдет престижную.
По материалам «УралИнформЭкспресс»
«Свердловская область до сих пор остается самой неблагополучной с точки зрения засилия криминала. Большую тревогу вызвал сам факт события. Напомним, что речь идет о криминальной сходке 15 сентября 2004 года – митинге криминальных авторитетов в Екатеринбурге, – прошедшей в сквере между Оперным театром и гостиницей «Большой Урал».
Как отмечали СМИ, сходка имела огромный резонанс по всей России – еще никогда до этого криминальные авторитеты не собирались столь открыто – в центре города в середине рабочего дня – и не демонстрировали свою силу и пренебрежение к общественному порядку, а публичные политики (на митинге присутствовал ряд местных депутатов) не выставляли свои криминальные связи напоказ. Этим событиям 15 сентября 2004 года предшествовал ряд пожаров и погромов в кавказских кафе Екатеринбурга, которые устроили московские гастролеры с целью инициировать межнациональный конфликт.
В полдень 15 сентября 2004 года к гостинице «Большой Урал» начали съезжаться машины. Через некоторое время в сквере между гостиницей и Оперным театром собралось около полутора тысяч бойцов «Уралмашевской», «Центральной» и «Синей» криминальных группировок, а также ряд представителей местной политической элиты. В районе 12 часов 40 минут на трибуну вышел лидер бывшего ОПС «Уралмаш», депутат Екатеринбургской городской думы Александр Хабаров и начал речь, в которой призывал криминальные группировки объединиться против решения московских криминальных кругов по-новому разграничить полномочия между федеральным Центром и Уралом и укрепить «вертикаль власти». Хабаров призывал «не допустить в своем городе второго Беслана» (события происходили спустя две недели после Бесланского теракта), всем же посторонним, кто пытается зайти в Екатеринбург, лидер «Уралмаша» обещал дать адекватный отпор. До этого в Москве «раскороновали» известных воров в законе из «Синих» Трофу (Трофимов Андрей Анатольевич) и Каро (Корогли Езди Мамедов), который был в устойчивом контакте с уральскими криминальными структурами. В Екатеринбург на его место москвичи должны были посадить одного из кавказских «воров в законе» (Автандил Кобешавизде (Авто), Тимури Мирзоев (Тимур), Армен Казарян (Изо)), что не устраивало местных авторитетов. Аналитики предрекали начало в стране крупной криминальной войны, которая должна была развернуться после выхода на свободу авторитета Вячеслава Иванькова (Япончика).
После выступления Хабарова слово взял другой депутат Екатеринбургской думы, лидер «Центра» Александр Вараксин, который давал указания каждому из собравшихся довести до сведения той или иной группировки требование покинуть Средний Урал.
Сходка произвела большой резонанс не только в Екатеринбурге, но во всей России. Депутаты Государственной думы и Совета Федерации сделали несколько запросов в МВД и ФСБ РФ с целью выяснить, почему местные власти и милиция никак не отреагировали на «криминальную сходку» и не попытались ей противостоять.
Интересно отметить, что когда лидеры ОПС «Уралмаш» прошли во власть, они зарегистрировали Общественно-Политический Союз, надеясь использовать в политических целях расхожую аббревиатуру Организованного Преступного Сообщества. И еще. По мнению некоторых журналистов, Александр Хабаров являлся так называемым «теневым губернатором» Свердловской области. 27 января 2005 года он был повешен в камере предварительного заключения».
Глава 2
Из здания областного правительства Всеволод Андреев вышел, когда на часах был уже четвертый час. Сегодня ему пришлось долго ждать, а потом долго совещаться со своими областными покровителями по поводу тактики его общественной деятельности в районе в преддверии выборов в областную Думу. Дела делами, а у Кати завтра день рождения. Всеволод планировал накупить много чего по обширному списку, который он себе составил заранее. Шикарный кулон с камнем, который обошелся ему в двенадцать тысяч, куплен был еще месяц назад. Но это подарок, а накрыть стол Всеволод хотел не менее шикарно.
Андреев не любил праздновать семейные торжества в ресторанах и кафе. Была в нем такая консервативность, которая заложилась еще с раннего детства. Самый дорогой и самый любимый праздник – это дома, а не на утреннике в школе и не в кафе-мороженом, и обязательно узкий круг людей, с которыми комфортно. Так он относился к Новому году, дням рождения. И ничего, что Катя пригласила двух школьных подруг с мужьями. Когда один человек любит другого, то и его дом и друзья становятся ближе. Это потом, по прошествии нескольких лет, может появиться раздражение и антипатии, а сейчас…
«Прежде всего фрукты», – думал Всеволод, садясь в машину. Конечно, и в Верхней Лебедянке можно купить почти все, что угодно, но пока он выберется из города, пока доедет, рынок уже закроется. А брать фрукты и овощи в продовольственном магазине он не любил. Выбора там особого не было, и могло оказаться, что на прилавке будут только перезрелые или недозрелые фрукты и овощи. Или как с теми помидорами, которые он купил месяц назад, когда они собирались на пикник, – будто стеклянные! Даже в голову не могло прийти, какой химией их накачали, чтобы они долго лежали и выглядели как свежие. А ведь тоже, довел тогда до того, что закупал все вечером.
А еще Катя очень любила ананасы. У них в городе ананас найти не проблема. Проблема опять же в выборе. А именно спелый ананас можно было купить здесь, в Екатеринбурге, в супермаркете «Аэлита». Это знали все любители и ценители. Как выбрать хороший спелый ананас, Всеволод знал уже давно. Он начал баловать Катю любимым лакомством почти с первых дней их знакомства и научился выбирать их. Во-первых, надо обращать внимание на ботву. Ботва у ананаса должна быть густой и зеленой. Надо обязательно пощупать листочки, чтобы убедиться, что они немного подсохшие и с легкостью выдергиваются. А еще, как и при выборе арбуза, надо похлопать по ананасу рукой. У зрелого ананаса звук должен быть глухой, а перезрелый ответит «пустым» звуком.
Всеволод даже улыбнулся своим мыслям. Честно говоря, именно из-за Кати он и сам стал любить ананасы. Только в отличие от невесты он не был настоящим гурманом и частенько покупал консервированный фрукт. Понимал, что в банке вкус и запах усилены химически, но они ему все равно нравились.
Но в «Аэлиту» он еще успеет, потому что супермаркет работает до одиннадцати вечера. А сейчас первым делом на Северный рынок.
Как всегда, у рынка было трудно припарковаться, а платная стоянка, на которой почти всегда есть свободные места, была далековато от входа. Всеволод чертыхнулся и приткнул машину почти под знаком «остановка запрещена». Обойдется, в крайнем случае придется отстегнуть за нарушение наличными. Катя того стоит, да и время тоже.
Минут через тридцать обе руки оттягивали пакеты с яблоками, свежими парниковыми помидорами и огурцами, хорошим красным перцем. А еще надо было найти виноград «дамские пальчики», хорошие груши. Что-нибудь из экзотики, чисто для украшения стола, можно будет купить и в супермаркете. А вот свининки на хорошие стейки лучше взять именно на рынке.
Неприятность случилась, когда Всеволод уже направлялся к выходу. Один из пакетов не выдержал, и яблоки покатились по асфальту. Андреев выругался и поставил свои пакеты. Сердобольная женщина принялась помогать собирать яблоки, а большинство прохожих с ухмылками перешагивали и проходили мимо. Черт, даже попросить некого купить новый пакет!
Андреев не любил праздновать семейные торжества в ресторанах и кафе. Была в нем такая консервативность, которая заложилась еще с раннего детства. Самый дорогой и самый любимый праздник – это дома, а не на утреннике в школе и не в кафе-мороженом, и обязательно узкий круг людей, с которыми комфортно. Так он относился к Новому году, дням рождения. И ничего, что Катя пригласила двух школьных подруг с мужьями. Когда один человек любит другого, то и его дом и друзья становятся ближе. Это потом, по прошествии нескольких лет, может появиться раздражение и антипатии, а сейчас…
«Прежде всего фрукты», – думал Всеволод, садясь в машину. Конечно, и в Верхней Лебедянке можно купить почти все, что угодно, но пока он выберется из города, пока доедет, рынок уже закроется. А брать фрукты и овощи в продовольственном магазине он не любил. Выбора там особого не было, и могло оказаться, что на прилавке будут только перезрелые или недозрелые фрукты и овощи. Или как с теми помидорами, которые он купил месяц назад, когда они собирались на пикник, – будто стеклянные! Даже в голову не могло прийти, какой химией их накачали, чтобы они долго лежали и выглядели как свежие. А ведь тоже, довел тогда до того, что закупал все вечером.
А еще Катя очень любила ананасы. У них в городе ананас найти не проблема. Проблема опять же в выборе. А именно спелый ананас можно было купить здесь, в Екатеринбурге, в супермаркете «Аэлита». Это знали все любители и ценители. Как выбрать хороший спелый ананас, Всеволод знал уже давно. Он начал баловать Катю любимым лакомством почти с первых дней их знакомства и научился выбирать их. Во-первых, надо обращать внимание на ботву. Ботва у ананаса должна быть густой и зеленой. Надо обязательно пощупать листочки, чтобы убедиться, что они немного подсохшие и с легкостью выдергиваются. А еще, как и при выборе арбуза, надо похлопать по ананасу рукой. У зрелого ананаса звук должен быть глухой, а перезрелый ответит «пустым» звуком.
Всеволод даже улыбнулся своим мыслям. Честно говоря, именно из-за Кати он и сам стал любить ананасы. Только в отличие от невесты он не был настоящим гурманом и частенько покупал консервированный фрукт. Понимал, что в банке вкус и запах усилены химически, но они ему все равно нравились.
Но в «Аэлиту» он еще успеет, потому что супермаркет работает до одиннадцати вечера. А сейчас первым делом на Северный рынок.
Как всегда, у рынка было трудно припарковаться, а платная стоянка, на которой почти всегда есть свободные места, была далековато от входа. Всеволод чертыхнулся и приткнул машину почти под знаком «остановка запрещена». Обойдется, в крайнем случае придется отстегнуть за нарушение наличными. Катя того стоит, да и время тоже.
Минут через тридцать обе руки оттягивали пакеты с яблоками, свежими парниковыми помидорами и огурцами, хорошим красным перцем. А еще надо было найти виноград «дамские пальчики», хорошие груши. Что-нибудь из экзотики, чисто для украшения стола, можно будет купить и в супермаркете. А вот свининки на хорошие стейки лучше взять именно на рынке.
Неприятность случилась, когда Всеволод уже направлялся к выходу. Один из пакетов не выдержал, и яблоки покатились по асфальту. Андреев выругался и поставил свои пакеты. Сердобольная женщина принялась помогать собирать яблоки, а большинство прохожих с ухмылками перешагивали и проходили мимо. Черт, даже попросить некого купить новый пакет!