Хохол тоже увидел гостя из Екатеринбурга, но решил вести себя как истинный хозяин в его понимании. То есть не броситься с приветствиями навстречу и пригласить гостя к столу, а, наоборот, сделать вид, что он его не замечает.
Монгол глянул на одного из парней, и тот, воровато оглянувшись на Хохла, подскочил к машине и убавил громкость звука. Теперь, по крайней мере, можно было разговаривать обычным голосом, а не орать на весь лес.
– Здорово, Хохол! – сказал гость, пододвинул ногой другой шезлонг и, без приглашения усевшись в него, положил ногу на ногу. – Отдыхаешь?
– А ты чего приехал? По делу или соскучился? – вопрос прозвучал непринужденно, но только стало понятно, что Хохол уже прилично пьян. – Выруби ты ее на хрен! – заорал Хохол парням, и музыка замолчала.
В тишине леса шелестели только кроны деревьев, и не было слышно ни одной птицы. Неприятная была тишина, неестественная.
– Чего вы там? Нюх потеряли? – крикнул снова Хохол столпившимся у мангала. – Принесите гостю вмазать и зажрать чем-нибудь.
Монгол с усмешкой смотрел, как хозяин барствует, и молчал. Поднесенный пластиковый стаканчик с водкой он опрокинул в рот одним движением, но закусывать не стал.
– Базар есть, – наконец сказал Монгол, несколько раз вдохнув и выдохнув.
Хохол кивнул и небрежно махнул своей компании рукой. И парни, и девчонки с визгом и шумом отправились купаться, оставив наедине собеседников.
– Че за базар?
– Как-то ты, Хохол, уединился тут, носа к нам не кажешь. Магомед волноваться начал. Говорит, съезди, навести крестника. Не помер он там, не заболел?
– А чего это я ему крестник? С какого бодуна?
– А кто Фоме предложил тебя тут на хозяйстве оставить? Забыл? Магомед первым за тебя и ходатайствовал. А ты добра не помнишь. Нехорошо, Хохол, нехорошо. Обидно.
– А ты-то че? Тебе какая лажа? Мы под Фомой ходим, для нас слово Фомы – закон. А Магомед для нас кто? Он временный. Я что, должен ему в ноги кланяться, что ли? Вот Фома вернется, перед ним и отчитаюсь.
– А-а! Сообразил наконец! – Лицо Монгола нехорошо искривилось в каком-то подобии улыбки. – Поприжал маленько доходы, пользуешься тем, что Фомы нет.
Хохол нахмурился, пытаясь что-то сообразить. Монгол поднялся с шезлонга, потянулся всем телом и с удовольствием посмотрел на озеро.
– Пойду искупаюсь с дороги, – заявил он, расстегивая рубашку. – Шашлыком угостишь или ты мне не рад? Забыл кореша?
Не дождавшись ответа, Монгол бросил на шезлонг рубашку, стянул джинсы и с разбега бросился в воду, подняв фонтан брызг. Девчонки неуверенно взвизгнули, не зная, как принимать незнакомца – как своего или сторониться.
Хохол проводил своего гостя злобным взглядом и сплюнул. Чувствовалось, что сидеть он на одном месте уже не может. Хохол встал, споткнувшись через слетевший с ноги шлепанец, пнул его и босиком подошел к раскладному столику. Рука машинально потянулась к бутылке водки, но в последний момент Хохол, видимо, передумал. Он взял другую бутылку – с минеральной водой – и залпом ополовинил ее. Компания издалека поглядывала в его сторону, но никто не поспешил к мангалу, в котором уже прогорали угли.
И тут лицо Хохла изменилось. По берегу, оскальзываясь на траве, пробирался парень с бритым черепом, на котором играли солнечные блики, как на полированном шаре. Хохол воровато оглянулся на плавающего в теплой воде озера Монгола и поспешил навстречу бритому.
– Куда пропал? – нервно облизывая губы, спросил Хохол и схватил парня за локоть. – Тут такие дела начинаются… Давай, говори, чего узнал!
– Этот от Магомеда приехал? – кивнул бритый на хозяина черного внедорожника, который весело плескал водой на местных девчонок. – Монгол, кажись? Я за ним от самого Екатеринбурга гнал, сам видел, как Магомед ему наказы свои втолковывал. Наезд, да?
– Чего ты мне вопросы задаешь, Батон! Говори, что узнал!
– Короче! Корешок один мой нашептал мне, что Магомед с козырей пошел. Человечка он отправил на зону, чтобы Фому того… – Батон выразительно чиркнул большим пальцем себя по горлу.
– Давно? – Хохол сразу же схватил Батона за воротник рубашки и рванул на себя. – Предупредить сможем?
– Какой там! – поморщился Батон и с сокрушенным видом покрутил головой. – Уж с неделю как он с пересылки ушел. Тут «кипеш» в другом, Хохол! Авторитеты, похоже, про эти дела знают, но молчат. Получается вроде того, что они смотрят, кто кого сожрет. Фома, видишь, старый уже, законником заделался, на сходах свое гнет, в «несогласке» со многими. Вот и глядят. Если у Магомеда ничего не получится, вывернется Фома, тогда, значит, Магомед слабак и к ногтю его. А выгорит у него, тогда все на это сквозь пальцы посмотрят. Сечешь, какой расклад?
– Значит, Фомы, может, уже и нет…
– Может, – кивнул Батон.
– Ладно, понял я! Давай, вали отсюда. И я тебя сегодня не видел. А еще лучше покрутись сегодня в Екатеринбурге, засветись там с пацанами Магомеда. И варежку лишний раз не разевай, слушай больше.
Батон кивнул, с сожалением посмотрел на мангал и столик, заставленный бутылками, и исчез среди деревьев. Хохол глубоко вздохнул и громко заорал на весь берег:
– Э, уроды! Кто за огнем следить должен?
Сбросив халат, он разбежался и бросился в воду. Вся компания шумно стала выбираться на берег, двое кинулись к мангалу раздувать тлеющие угли. Поплескавшись минут пять, Хохол согнал хмель, выбрался, наконец, на берег и подошел к Монголу, который, уперев руки в бока, обсыхал на солнце.
– Ну, ты как? – спросил Хохол как ни в чем не бывало. – По шашлычку? Под водочку?
– Да нет, – небрежно ответил Монгол, – поеду я. Чего я тут не видел? Так что Магомеду-то сказать про тебя?
– Не понял? – Хохол сделал удивленное лицо. – А чего насчет меня? Хохол он как был тут, так и есть! Мне как-то фиолетово, кто там правит. Магомед же пока за Фому остался за делом смотреть, а мне что Фома, что Магомед. Мне лишь бы крыша была!
– Ну это-то да, – кивнул Монгол. – А как насчет должка?
– А-а? А, ну как же! Базара нет, я слово держу. Ты, это… Магомеду скажи, чтобы в голову особо не брал. Это так, временная заминка была. До конца недели сквитаемся, зуб даю!
– Ладно, я тебя понял, Хохол. Дело в общем-то решенное, никто тебя обижать не собирается. Эта дыра как была твоя, так и остается. Будут проблемы, ты только свистни. Но и ты смотри на будущее, Хохол…
– Заметано, Монгол! Я же сказал.
Хохол стоял и смотрел, как визитер одевается, потом садится в машину, разворачивается. Черный кузов внедорожника еще некоторое время мелькал среди деревьев, а потом и звука мотора стало уже не слышно.
– Ну что, братва! – весело крикнул Хохол своей компании. – Гуляем или как? Кто у нас на разливе?
В отряде уже прошло два часа после отбоя. Зэки мирно посапывали и похрапывали на двухъярусных металлических кроватях в общем помещении, и только две тени торчали перед дверью умывальной комнаты, охраняя смотрящего во время принимаемой процедуры.
В личной охране большой необходимости не было, потому что на зоне Фому чтили за авторитета и подчинялись ему беспрекословно. Если раньше эти два здоровенных парня и выполняли какие приказы Фомы, так только для воспитания кого-то из дебоширов и пресечения беспредела в отношении опущенных, живших своим маленьким мирком у дверей общего туалета. У Фомы был полный доверительный контакт с «хозяином» – начальником колонии. Тот не лез в дела Фомы, смотрящий обеспечивал ему полный порядок среди осужденных. Такой баланс всех устраивал.
Фома доброжелательно похлопал согнутую спину Ворчуна, который подлил ему в ноги горяченькой воды. Вид у старого вора был блаженный и расслабленный. Он лениво поднял руку и пошевелил пальцами. Крючок с готовностью извлек из пачки, лежавшей на раковине, сигарету и вставил ее между пальцами руки Фомы.
– Вот, ребятки, – затягиваясь слабеньким «Винстоном», изрек старый вор, – доживете до моих лет, тогда поймете, как мало нужно старику для полного счастья. Ты не хихикай, Крючок, не хихикай. Ты еще не понимаешь. А будешь хихикать, так и не поймешь совсем. Не доживешь.
Крючок мгновенно согнал с лица идиотскую улыбку. Он понял, что Фома видит его лицо в зеркале. Его последние слова могли быть шуткой, а могли и не быть. Фома – личность непонятная, непредсказуемая. Никто не знает, что у него на уме, что кроется порой за этим ленивым равнодушным выражением безбрового бледного лица. Вроде мягкий тихий старик, но Крючок-то знал, насколько Фома жесток, насколько он готов на любой самый страшный поступок и приказ для достижения собственных целей.
Поговаривали, что Фома в молодости и человеческого мяса отведал. Подбили его тогда мокрушники на побег из якутской зоны, а места там дикие, от одного жилья до другого месяц можно топать, да по болотам и непролазной тайге. И заблудиться там легче, чем высморкаться. По молодости Фома, говорят, не понял, что его и еще одного паренька с собой мокрушники взяли не из уважения, а как еду. Бр-р! Крючка передернуло, когда он вспомнил эти байки про Фому.
Харчи кончились у беглецов через три дня, охотиться никто не умел, да и патроны берегли, которые оставались в двух захваченных «калашах». Через три дня приятеля Фомы и зарезали на берегу речки. Самую мякоть, что с бедер и икр, закоптили на костре, а ужинали в тот вечер печенью убитого и срезками с его спины. Говорят, что Фома тогда все и понял, но хитер он был неимоверно уже тогда.
Помнится, рассказывали, что, когда они приблизились к железной дороге, Фома их всех и перестрелял ночью. А потом один вышел к «железке» и сдался. Легенда у него была неопровержимая: насильно увели, угрожали лютой расправой. А как только подвернулся случай, он и избавился от своих попутчиков, потому как не по своей воле с ними пошел. Вроде как он еще в зоне встал на путь исправления и раскаяния. А когда нашли тела да остатки тела съеденного молодого зэка, тогда Фоме и поверили полностью. Говорят, даже психолога к нему из города возили. Вроде как для психологической реабилитации. Умеет Фома прикидываться. Наверное, очень правдоподобно разыграл стресс, который пережил в тайге, когда его дружка жрали и когда он понял, что его сожрут следующим.
Такие вот легенды ходили о смотрящем.
– А приведи-ка мне, Крючок, нашего друга, – задумчиво произнес Фома, с наслаждением затягиваясь сигаретой.
Монгол глянул на одного из парней, и тот, воровато оглянувшись на Хохла, подскочил к машине и убавил громкость звука. Теперь, по крайней мере, можно было разговаривать обычным голосом, а не орать на весь лес.
– Здорово, Хохол! – сказал гость, пододвинул ногой другой шезлонг и, без приглашения усевшись в него, положил ногу на ногу. – Отдыхаешь?
– А ты чего приехал? По делу или соскучился? – вопрос прозвучал непринужденно, но только стало понятно, что Хохол уже прилично пьян. – Выруби ты ее на хрен! – заорал Хохол парням, и музыка замолчала.
В тишине леса шелестели только кроны деревьев, и не было слышно ни одной птицы. Неприятная была тишина, неестественная.
– Чего вы там? Нюх потеряли? – крикнул снова Хохол столпившимся у мангала. – Принесите гостю вмазать и зажрать чем-нибудь.
Монгол с усмешкой смотрел, как хозяин барствует, и молчал. Поднесенный пластиковый стаканчик с водкой он опрокинул в рот одним движением, но закусывать не стал.
– Базар есть, – наконец сказал Монгол, несколько раз вдохнув и выдохнув.
Хохол кивнул и небрежно махнул своей компании рукой. И парни, и девчонки с визгом и шумом отправились купаться, оставив наедине собеседников.
– Че за базар?
– Как-то ты, Хохол, уединился тут, носа к нам не кажешь. Магомед волноваться начал. Говорит, съезди, навести крестника. Не помер он там, не заболел?
– А чего это я ему крестник? С какого бодуна?
– А кто Фоме предложил тебя тут на хозяйстве оставить? Забыл? Магомед первым за тебя и ходатайствовал. А ты добра не помнишь. Нехорошо, Хохол, нехорошо. Обидно.
– А ты-то че? Тебе какая лажа? Мы под Фомой ходим, для нас слово Фомы – закон. А Магомед для нас кто? Он временный. Я что, должен ему в ноги кланяться, что ли? Вот Фома вернется, перед ним и отчитаюсь.
– А-а! Сообразил наконец! – Лицо Монгола нехорошо искривилось в каком-то подобии улыбки. – Поприжал маленько доходы, пользуешься тем, что Фомы нет.
Хохол нахмурился, пытаясь что-то сообразить. Монгол поднялся с шезлонга, потянулся всем телом и с удовольствием посмотрел на озеро.
– Пойду искупаюсь с дороги, – заявил он, расстегивая рубашку. – Шашлыком угостишь или ты мне не рад? Забыл кореша?
Не дождавшись ответа, Монгол бросил на шезлонг рубашку, стянул джинсы и с разбега бросился в воду, подняв фонтан брызг. Девчонки неуверенно взвизгнули, не зная, как принимать незнакомца – как своего или сторониться.
Хохол проводил своего гостя злобным взглядом и сплюнул. Чувствовалось, что сидеть он на одном месте уже не может. Хохол встал, споткнувшись через слетевший с ноги шлепанец, пнул его и босиком подошел к раскладному столику. Рука машинально потянулась к бутылке водки, но в последний момент Хохол, видимо, передумал. Он взял другую бутылку – с минеральной водой – и залпом ополовинил ее. Компания издалека поглядывала в его сторону, но никто не поспешил к мангалу, в котором уже прогорали угли.
И тут лицо Хохла изменилось. По берегу, оскальзываясь на траве, пробирался парень с бритым черепом, на котором играли солнечные блики, как на полированном шаре. Хохол воровато оглянулся на плавающего в теплой воде озера Монгола и поспешил навстречу бритому.
– Куда пропал? – нервно облизывая губы, спросил Хохол и схватил парня за локоть. – Тут такие дела начинаются… Давай, говори, чего узнал!
– Этот от Магомеда приехал? – кивнул бритый на хозяина черного внедорожника, который весело плескал водой на местных девчонок. – Монгол, кажись? Я за ним от самого Екатеринбурга гнал, сам видел, как Магомед ему наказы свои втолковывал. Наезд, да?
– Чего ты мне вопросы задаешь, Батон! Говори, что узнал!
– Короче! Корешок один мой нашептал мне, что Магомед с козырей пошел. Человечка он отправил на зону, чтобы Фому того… – Батон выразительно чиркнул большим пальцем себя по горлу.
– Давно? – Хохол сразу же схватил Батона за воротник рубашки и рванул на себя. – Предупредить сможем?
– Какой там! – поморщился Батон и с сокрушенным видом покрутил головой. – Уж с неделю как он с пересылки ушел. Тут «кипеш» в другом, Хохол! Авторитеты, похоже, про эти дела знают, но молчат. Получается вроде того, что они смотрят, кто кого сожрет. Фома, видишь, старый уже, законником заделался, на сходах свое гнет, в «несогласке» со многими. Вот и глядят. Если у Магомеда ничего не получится, вывернется Фома, тогда, значит, Магомед слабак и к ногтю его. А выгорит у него, тогда все на это сквозь пальцы посмотрят. Сечешь, какой расклад?
– Значит, Фомы, может, уже и нет…
– Может, – кивнул Батон.
– Ладно, понял я! Давай, вали отсюда. И я тебя сегодня не видел. А еще лучше покрутись сегодня в Екатеринбурге, засветись там с пацанами Магомеда. И варежку лишний раз не разевай, слушай больше.
Батон кивнул, с сожалением посмотрел на мангал и столик, заставленный бутылками, и исчез среди деревьев. Хохол глубоко вздохнул и громко заорал на весь берег:
– Э, уроды! Кто за огнем следить должен?
Сбросив халат, он разбежался и бросился в воду. Вся компания шумно стала выбираться на берег, двое кинулись к мангалу раздувать тлеющие угли. Поплескавшись минут пять, Хохол согнал хмель, выбрался, наконец, на берег и подошел к Монголу, который, уперев руки в бока, обсыхал на солнце.
– Ну, ты как? – спросил Хохол как ни в чем не бывало. – По шашлычку? Под водочку?
– Да нет, – небрежно ответил Монгол, – поеду я. Чего я тут не видел? Так что Магомеду-то сказать про тебя?
– Не понял? – Хохол сделал удивленное лицо. – А чего насчет меня? Хохол он как был тут, так и есть! Мне как-то фиолетово, кто там правит. Магомед же пока за Фому остался за делом смотреть, а мне что Фома, что Магомед. Мне лишь бы крыша была!
– Ну это-то да, – кивнул Монгол. – А как насчет должка?
– А-а? А, ну как же! Базара нет, я слово держу. Ты, это… Магомеду скажи, чтобы в голову особо не брал. Это так, временная заминка была. До конца недели сквитаемся, зуб даю!
– Ладно, я тебя понял, Хохол. Дело в общем-то решенное, никто тебя обижать не собирается. Эта дыра как была твоя, так и остается. Будут проблемы, ты только свистни. Но и ты смотри на будущее, Хохол…
– Заметано, Монгол! Я же сказал.
Хохол стоял и смотрел, как визитер одевается, потом садится в машину, разворачивается. Черный кузов внедорожника еще некоторое время мелькал среди деревьев, а потом и звука мотора стало уже не слышно.
– Ну что, братва! – весело крикнул Хохол своей компании. – Гуляем или как? Кто у нас на разливе?
* * *
Фома сидел в умывальной комнате на низком табурете, на который ему предусмотрительно подложили мягкую подушечку. Ноги стали у него частенько ныть по вечерам, и старый вор любил их попарить перед сном в горячей воде с ароматическими солями. Для этих целей шестерки готовили ему низкую раковину, используемую для мытья ног. В ней затыкали слив, наполняли ее горячей водой и усаживали Фому рядом на табурет.В отряде уже прошло два часа после отбоя. Зэки мирно посапывали и похрапывали на двухъярусных металлических кроватях в общем помещении, и только две тени торчали перед дверью умывальной комнаты, охраняя смотрящего во время принимаемой процедуры.
В личной охране большой необходимости не было, потому что на зоне Фому чтили за авторитета и подчинялись ему беспрекословно. Если раньше эти два здоровенных парня и выполняли какие приказы Фомы, так только для воспитания кого-то из дебоширов и пресечения беспредела в отношении опущенных, живших своим маленьким мирком у дверей общего туалета. У Фомы был полный доверительный контакт с «хозяином» – начальником колонии. Тот не лез в дела Фомы, смотрящий обеспечивал ему полный порядок среди осужденных. Такой баланс всех устраивал.
Фома доброжелательно похлопал согнутую спину Ворчуна, который подлил ему в ноги горяченькой воды. Вид у старого вора был блаженный и расслабленный. Он лениво поднял руку и пошевелил пальцами. Крючок с готовностью извлек из пачки, лежавшей на раковине, сигарету и вставил ее между пальцами руки Фомы.
– Вот, ребятки, – затягиваясь слабеньким «Винстоном», изрек старый вор, – доживете до моих лет, тогда поймете, как мало нужно старику для полного счастья. Ты не хихикай, Крючок, не хихикай. Ты еще не понимаешь. А будешь хихикать, так и не поймешь совсем. Не доживешь.
Крючок мгновенно согнал с лица идиотскую улыбку. Он понял, что Фома видит его лицо в зеркале. Его последние слова могли быть шуткой, а могли и не быть. Фома – личность непонятная, непредсказуемая. Никто не знает, что у него на уме, что кроется порой за этим ленивым равнодушным выражением безбрового бледного лица. Вроде мягкий тихий старик, но Крючок-то знал, насколько Фома жесток, насколько он готов на любой самый страшный поступок и приказ для достижения собственных целей.
Поговаривали, что Фома в молодости и человеческого мяса отведал. Подбили его тогда мокрушники на побег из якутской зоны, а места там дикие, от одного жилья до другого месяц можно топать, да по болотам и непролазной тайге. И заблудиться там легче, чем высморкаться. По молодости Фома, говорят, не понял, что его и еще одного паренька с собой мокрушники взяли не из уважения, а как еду. Бр-р! Крючка передернуло, когда он вспомнил эти байки про Фому.
Харчи кончились у беглецов через три дня, охотиться никто не умел, да и патроны берегли, которые оставались в двух захваченных «калашах». Через три дня приятеля Фомы и зарезали на берегу речки. Самую мякоть, что с бедер и икр, закоптили на костре, а ужинали в тот вечер печенью убитого и срезками с его спины. Говорят, что Фома тогда все и понял, но хитер он был неимоверно уже тогда.
Помнится, рассказывали, что, когда они приблизились к железной дороге, Фома их всех и перестрелял ночью. А потом один вышел к «железке» и сдался. Легенда у него была неопровержимая: насильно увели, угрожали лютой расправой. А как только подвернулся случай, он и избавился от своих попутчиков, потому как не по своей воле с ними пошел. Вроде как он еще в зоне встал на путь исправления и раскаяния. А когда нашли тела да остатки тела съеденного молодого зэка, тогда Фоме и поверили полностью. Говорят, даже психолога к нему из города возили. Вроде как для психологической реабилитации. Умеет Фома прикидываться. Наверное, очень правдоподобно разыграл стресс, который пережил в тайге, когда его дружка жрали и когда он понял, что его сожрут следующим.
Такие вот легенды ходили о смотрящем.
– А приведи-ка мне, Крючок, нашего друга, – задумчиво произнес Фома, с наслаждением затягиваясь сигаретой.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента