Страница:
Меняются не только досье, но даже и лица, данные людям от природы. Пластическая хирургия совершает настоящие чудеса. И даже специальная программа, сканирующая и распознающая физиономии людей, попавших в поле зрения видеокамер наблюдения, не поможет. Да, люди-невидимки существуют, они живут рядом с нами.
Одним из таких людей и был Андрей Ларин. Бывший оперуполномоченный уголовного розыска, бывший зэк, отсидевший пять лет на ментовской зоне по ложному обвинению лишь за то, что попытался в одиночку противостоять коррумпированной власти, опираясь только на закон и понятия о чести офицера. К исходу пятого года отбытия наказания он уже и сам поверил в то, о чем ему шептало зоновское начальство и пригретые им сидельцы: все, твоя жизнь не состоялась, семья потеряна, ты тут сгниешь, погибнешь и никогда больше не увидишь свободы. А продолжал сопротивляться Ларин, отстаивая свое достоинство, лишь из упрямства. Вот тогда и случилось чудо. Нашелся человек, который тайно искал именно таких не сломленных системой, как Андрей. Он-то и устроил ему хитроумный побег из мест заключения. Беглеца даже не искали; всем было удобней признать Ларина в обгоревшем до неузнаваемости трупе, чем организовывать поимку беглого зэка.
Этого человека, своего благодетеля и одновременно тирана, Андрей знал как генерала Дугина. Знал, что тот руководит одной из заоблачных аналитических структур в системе МВД России. Но так ли это на самом деле, настоящая ли фамилия Дугин или же подпольный псевдоним в созданной им тайной организации? Этого он даже не стремился узнать. Для Андрея главным было другое: он поверил Дугину, поверил в его честность. И ради этой веры стоило начать новую, полную смертельных опасностей жизнь.
Дугину удалось невозможное: он сумел объединить в тайной организации честных офицеров из МВД, не желавших мириться с тотальной коррупцией в государстве. Он сумел наладить в ней строжайшую конспирацию. Все нити управления организацией сходились к нему и, как подозревал Ларин, еще к паре-тройке доверенных людей. Остальные же знали только тех, с кем им приходилось выполнять тайные поручения Дугина. Иногда офицеры служили в одном подразделении, даже делили один кабинет на двоих и не подозревали, что сослуживец тоже является членом тайной организации. Для достижения поставленных целей Дугин позволял своим людям нарушать закон – главным для него была справедливость. Он просматривал положенные под сукно уголовные дела, заведенные в свое время на влиятельных чиновников, отслеживал несправедливо вынесенные приговоры, внимательно вчитывался в журналистские расследования. Если понимал, что причина, по которой бывший подозреваемый остался на свободе, – высокопоставленные покровители-подельщики и взятки, то своими методами показательно карал преступников при должностях и погонах. Это мог быть грамотный вброс добытой и тщательно подобранной компрометирующей информации, после чего виновным приходилось расставаться с хлебной должностью. Случалось, коррупционеров захватывали, физически принуждали расстаться с документами и неопровержимыми вещдоками, а потом они уже всплывали в процессе следствия и в суде. Дугина не смущало, если ему удавалось упечь за решетку разворовавшего миллионы чиновника столичной мэрии за растление малолетних, к которому тот на самом деле и не был причастен. Ему было важно другое: коллеги чиновника прекрасно понимали, за что на самом деле сел их товарищ, и начинали чувствовать, что за ними незримо наблюдают те, кого невозможно купить или запугать. И ощущение неизбежности наказания делало свое дело. Руку, уже протянутую для получения взятки, чиновники пугливо отдергивали, задумывались, прежде чем подписать оплаченное нечистоплотным бизнесом решение. Переделать систему, по которой жила страна, Дугин и другие члены организации не могли, да и не пытались; они лишь по мере возможности делали мир чище, своими методами устраняя от власти и должностей самых отъявленных мерзавцев. Иногда приходилось прибегать и к физическому устранению, но это уже в тех случаях, когда, как говорят в народе: «такого гада и десять раз убить мало».
Бывший опер Андрей Ларин, вытащенный Дугиным с ментовской зоны, стал карающим копьем организации, вернее, одним из копий. Сколько их всех, знал только сам Дугин. Ларин расстался со своим прежним лицом, биографией, прошлой жизнью и сделался одним из людей-невидимок. Теперь он мстил тем, кто ломал судьбы людей, позорил и разорял его страну, откупался украденным от закона. Нелегкая выпала ему роль – приходилось во всем доверять Дугину, ведь от него поступала информация, которую сам Андрей не имел возможности проверить. Иногда приходилось верить просто на слово, что жертва заслужила жестокое наказание. И средства расправы выбирал обычно Дугин. Андрей был одновременно и следователем, и палачом. Документы, ключи от конспиративных квартир, где Ларин подолгу не задерживался, тоже поступали от Дугина.
Андрей уже успел свыкнуться со своей ролью. Ему теперь казалось, будто прежняя его жизнь принадлежала кому-то другому – совсем чужому человеку, не имеющему к нему никакого отношения. Возможно, так ему просто легче стало жить. Вроде ничего и не потерял. Захоти Ларин уйти от Дугина, он не мог бы этого сделать: причастность к тайне крепко связала их, лишила свободы действий. И с этим приходилось считаться. Иногда Андрея не тревожили по месяцу и больше, а потом появлялся Дугин с новым заданием от тайной организации. Генерал-аналитик не любил повторяться по части выбора места встречи. Конспирация была его коньком. Вот и теперь он назначил не совсем обычные место и время. И Ларин оценил изобретательность своего покровителя.
Андрей свернул с Симферопольского шоссе уже за Серпуховом, его тихоходный скутер почти неслышно скользнул на укатанную гравийку. Чувствовалась близость большой реки. В воздухе пахло влагой и прелой листвой. Ночь накрыла землю звездным куполом. Свет фары скользнул по бетонному забору недостроенного особняка, послышался собачий лай. Гравийка сузилась, превратившись в широкую тропинку. Теперь уже фара высвечивала стволы сосен. Дорожка петляла между старыми деревьями и упиралась в густые заросли, продираться сквозь которые нормальный человек вряд ли бы решился. Ларин заглушил двигатель, отвязал от сиденья складные удочки. Он чувствовал: за ним наблюдают, но даже не пытался определить, кто и откуда; знал, что свои – человек или люди Дугина, те, кому поручено держать под контролем подходы к месту встречи.
Из-за густых зарослей слышалась тихая музыка, Андрей улыбнулся, узнав мелодию. Ветви раздвинулись, за ними стоял Дугин с фонариком в руке; кожа его лысой, как колено, головы чуть поблескивала.
– Ты пунктуален, – проговорил руководитель тайной организации. – Проходи.
Сказано это было так, словно Андрея приглашали пройти в кабинет, а не на берег реки. Предложением он, естественно, воспользовался.
– Да, красиво жить не запретишь, – оценил Ларин обстановку.
Песчаная коса уходила в реку на десяток метров, возле нее серебрился в лунном свете небольшой катерок с обтекаемой кабиной. Дверца было приоткрыта, из-за нее и доносилась тихая музыка – приглушенным зеленым светом переливался проигрыватель компакт-дисков. Пел Утесов. Запись звучала совсем старая – довоенная, сделанная с пластинок, какие еще слушали на патефонах. Музыку и пение сопровождало пощелкивание корундовой иголки, шипение царапин.
– Твое любимое, – коротко улыбнулся Дугин. – Помню.
– Вы умеете удивлять, – отозвался Ларин.
На берегу горел костерок. У самой воды виднелись удочки и брезентовые креслица. Ближе к лесу стояли две палатки.
– Сегодня можешь себе позволить немного расслабиться, – говорил Дугин, подводя Андрея к воде. – Только утром вернемся в город. Чертовски люблю рыбалку, вот только времени на нее совсем нет. А ты?
– Можно подумать, что у вас нет на меня подробного досье.
– Есть, – Дугин вновь улыбнулся. – Но о рыбалке в нем нет ни одного слова. Кстати, о словах. Ты знаешь, кто такой или что такое «имам»? Ты подумай, сразу не отвечай, а я мигом.
Дугин поднялся на борт катера и вскоре вернулся с запотевшей бутылкой холодной водки и маленькими рюмочками из нержавейки.
– А это специально для тебя, – протянул он Ларину бутылочку морковного сока. – Не понимаю, как ты умудряешься запивать им водку, но чужие странности я уважаю.
– Это не странность – это привычка, – Ларин принял из рук Дугина налитую на две трети рюмочку, приподнял, ожидая, что скажет собеседник.
– За нашу природу, – вздохнул Дугин. – Только когда смотришь на это великолепие, видишь блеск ночной воды, слышишь, как всплеснет рыба да прошумит в кронах ветер, начинаешь понимать, насколько мелка и бессмысленна человеческая возня. Что значит какой-нибудь напыщенный чиновник или политик по сравнению с великолепием русской природы.
– Что-то вас на философствование пробило, – Ларин чокнулся с Дугиным, отпил глоточек и отставил рюмку на лежащее у костра бревно.
– Ну, вспомнил, что такое «имам»?
– Смутно, но представляю: тюрбан, белая одежда с длинными рукавами. Так, кажется, у мусульман называют уважаемого всеми человека, которого община верующих выбирает для чтения Корана в храме и для ведения общей молитвы. У них нет священников в нашем понимании.
– Неплохо, – кивнул Дугин. – Однако это не единственное значение. Главное и основное: имам в мусульманском мире – пример для подражания. Да, его выбирают верующие, но утверждают светские власти, причем пожизненно.
– Пожизненный пример для подражания, утвержденный светской властью? – задумался Андрей. – Это звучит гордо.
– Восток – дело тонкое, и мы, русские, не всегда улавливаем эти нюансы. Мусульманин может быть недоволен властью, ругать своего правителя, но ему и в голову не может прийти, что его можно сменить. Властитель у них не бывает бывшим. Это почти бог.
– Властителя можно сменить, только убив?
– Я не только про это, Андрей, я про обожествление власти на Востоке. Слово «имам» дословно переводится с арабского на русский как «предводитель».
– Понял, – Ларин сделал еще один маленький глоток водки. – А на немецкий, значит, «фюрер».
– Вот-вот, – непонятно чему обрадовался Дугин. – Именно «фюрер». Ты уловил суть. Емче и не скажешь. Речь идет о назначении федеральным центром местного князька-хана региональным фюрером со смутно очерченными полномочиями. Почти как при прошлой власти было сказано: «А суверенитета возьмете себе столько, сколько сумеете унести». Вот взяли и понесли, до сих пор отбирают по частям и никак все забрать не могут. Ты понимаешь, что после этого невменяемый президент автономии практически станет третьим по значимости лицом в нашем государстве. А в мусульманском мире, кишащем международными террористами, – вообще первым.
– Насчет третьего лица в государстве вы меня убедили. Комбинация насколько действенная, настолько же отвратительная. Но, честно говоря, не совсем понимаю. Если речь идет о моем новом задании...
– Погоди. Тебе знаком этот человек? Я не о личном знакомстве говорю, – Дугин взял с брезентового рыбацкого стула папку и подал ее Ларину.
Сколько уже было подобных папок во время их встреч? Андрей не считал. Одной и той же оставалась обложка – из натуральной кожи. Старая добротная сафьяновая папка. У Дугина имелись свои странности. А вот содержимое менялось раз от раза. Ларин раскрыл обложку. Внутри лежали фотографии, компьютерные распечатки, заправленные в прозрачные файлики. С большой цветной фотографии на Ларина смотрел мрачного вида молодой мужчина восточной внешности. Он явно хотел казаться старше своих лет, потому, наверное, и насупил брови. На груди золотился знак лауреата Государственной премии.
Дугин уже забрасывал удочку, подсвечивая себе рыбацким фонарем.
– Узнал?
– Парадный портрет президента – правда, я бы не хотел употреблять это слово применительно к нему – одной проблемной автономной кавказской республики, – проговорил Ларин. – Не сомневаюсь, что информация в папке интересная и местами шокирующая. Ваши люди не готовят документы для представления к государственным наградам.
Дугин, не оборачиваясь, проговорил:
– Да-да. Это молодой харизматический лидер северокавказской республики. Очередной герой, слепленный пропагандой. Вернее, парадный портрет героя. Обычно журналисты кремлевского пула представляют его публике как «жесткую руку, на которой все держится». Мол, он, конечно, далеко не ангел, но только он один способен поддерживать мир в этом полугосударственном образовании и предотвращать вылазки соплеменников-террористов. Только он обеспечивает лояльность своего народа к федеральной власти. Он, и никто другой. Короче, классическое: он, конечно, сукин сын, но ведь это наш сукин сын. К тому же незаменимый. Иногда тошно становится слушать эту ахинею для идиотов, которую проговаривают с серьезными лицами на всю страну люди при должностях и даже с некоторой репутацией.
– Я думаю, проговаривают не бесплатно, – вставил Ларин.
– А я не думаю, я знаю расценки. На самом-то деле, этот так называемый автономный президент – обычное плотоядное и кровососущее чудовище всего лишь с заочным высшим техническим образованием, которое числится теперь почетным членом-корреспондентом и лауреатом Госпремии. Известное дело, как покупаются у нас политиками научные звания и награды. Даже формулировку соответствующую придумали: по совокупности заслуг. Ну, и пусть бы тешил свое самолюбие. Но он типичный восточный деспот, жестокий и порочный. Амбициозен, себялюбив, до потери сознания одержим мыслью «войти в историю». А главное – безграничной власти, которая у него есть сегодня в его республике, ему явно стало мало. Мнит себя в будущем куда в более серьезной роли. И, возможно, не только в формате Северного Кавказа.
– Все это невозможно без поддержки федеральной власти. Неужели в Кремле окончательно впали в маразм? – не слишком удивился Ларин. – Сегодня он захочет быть президентом объединенной северокавказской федерации. А завтра? В президенты РФ баллотироваться? Сколько Кремль разных социально близких диктаторов кормил – рано или поздно они поворачиваются к нему спинами! А главное, эта республика – бездонная яма. Сколько туда денег из бюджета идет!
– Деньги – не самое страшное. – Дугин отложил удочку и повернулся к собеседнику лицом. – Одно время мы стеной стали на пути врастания криминала во власть. Была сделана ставка на «твердую руку». Многое удалось. Всякие братки и уголовные авторитеты перестали быть примером для подражания у подрастающего поколения. Они были сметены со сцены национальной истории. Но произошло другое. Теперь дети мечтают податься в чиновники. Власть и силовики вписались в освободившуюся криминальную нишу, занялись банальным крышеванием. В случае же проблемной северокавказской республики не произошло даже этой рокировки. Там не уголовники, а вчерашние бандиты и террористы стали официальной властью.
– Бывших террористов не бывает. Это как космонавт: состояние души и звание на всю жизнь.
– Вот-вот. Они буквально бандами в полном составе и спустились с гор. Даже оружие не сдавали. Служить в милицию и спецслужбы республики пришли со своими автоматами. В один прекрасный день незаконные вооруженные бандформирования стали законными бандформированиями. Вчерашние полевые командиры и бригадные генералы абсолютно легально получили общероссийские звания, погоны и удостоверения. Получили и доступ к секретной информации. С ними сделалось невозможно бороться, потому что они сами стали частью государственной системы. Они уже и в центральных органах управления – свои люди: делают карьеры, перетаскивают своих, отмазывают родственников и соплеменников от судов.
– Послушать вас, так скоро начнешь рассуждать как незатейливый обыватель, начитавшийся черносотенских газетенок. Мол, повсюду полно «черных», и с каждым днем их становится больше. Скоро они все скупят и «баб наших трахать будут», а «мы все их рабами станем», – не удержался от того, чтобы не поддеть Дугина, Ларин.
– Я не о том. Преступники не имеют национальности. И мне без разницы, говорят они по-русски с кавказским акцентом или окают, словно жители Поволжья. Как бывший сотрудник уголовного розыска, ты не хуже меня знаешь, что преступность страшна не сама по себе. Одиночек и стихийно возникшие группы достаточно легко ликвидировать. Страшна именно организованная преступность – когда возникает центр, в котором концентрируются средства, откуда идет управление и транслируются идеи. Отсекаешь щупальца, они отрастают вновь и вновь. Организованная в государственном масштабе преступность способна покупать общественное мнение, политиков. В нашем же случае преступники получили государственный статус, стали неуязвимыми. То же самое, если бы «Аль-Каида» стала филиалом Пентагона и Лэнгли. Это уже раковая опухоль, которую придется вырезать по-живому.
– Я думаю, что с бен Ладеном в своем допуске вы недалеки от истины. Просто филиал вышел из повиновения.
– Шутишь. А мне не смешно. Думаешь, будущий имам не выйдет из повиновения и не укусит руку, кормящую его? Обыватель, о котором ты говорил, по-своему прав. У него на глазах и «страну скупают», и «баб трахают». А видя вседозволенность, он начинает справедливо чувствовать себя рабом. Так что ты не спеши захлопывать папку, которую я тебе дал, вглядись в лицо этого деятеля. Лицензия на убийство, выданная Джеймсу Бонду, ничто по сравнению с его сегодняшними полномочиями. А он хочет большего. Считается, что этот человек – единственный, кто способен контролировать ситуацию в республике.
– Кем считается? Президентом? Премьером? – прищурился Ларин.
– К сожалению, обоими. Но они-то, по большому счету, не слишком хорошо ситуацией владеют. И бывали там всего пару раз. Ведь проблемная республика – один из многих субъектов федерации. Зато у них есть масса советников «по кавказским делам»... Плюс целый пул аналитиков, журналистов и медиасоветников. Это и есть лобби северокавказского президента. За соответствующее вознаграждение и дуют им обоим в уши о незаменимости этого парня. Средств для покупки нужных людей у него хватает.
– А мы-то тут при чем?
Дугин пристально посмотрел в глаза Андрею; тот взгляд выдержал, глаз не отвел. После значительной паузы руководитель тайной организации продолжал, словно выкладывал в игре главные козыри:
– Несколько дней тому назад в Генпрокуратуру пришло очень интересное анонимное письмо. Там его всерьез не восприняли, и от моего информатора оно попало мне. Написано, судя по всему, человеком, приближенным к этому презу. Другим словом этого деятеля мне называть сложно. Там изложено подробное описание планов презика той республики по захвату власти на всем Северном Кавказе. Я бы не придал этому значения, но буквально позавчера на Ставропольщине произошли два странных события, которые почему-то никто не связал воедино. Скорее всего, не захотел связывать. Но при этом они странным образом вписываются в план расширения власти, изложенный в анонимном письме.
– Я только просмотрел документы, не успел вникнуть в них, поясните, – предложил Ларин.
– Озвучиваю «официальную версию». Трое командированных в Ставропольский край милиционеров проявили бдительность, на расстоянии нескольких километров преследовали преступников, миновавших их передвижной пост, были обстреляны из автоматического оружия, перевернулись, короче, погибли смертью храбрых. Теперь добавлю от себя. То, что они десять километров гнались за подозрительной машиной и даже не удосужились сообщить об этом по рации, свидетельствует только о том, что они надеялись остановить автомобиль, взять откупные и отпустить ехавших в нем восвояси.
– Что ж, это привычные северокавказские реальности, – пожал плечами Ларин.
– Это один фрагмент общей картины. Буквально вчера в том самом районе, где погибли милиционеры, двое подростков отыскали на кукурузном поле вблизи дороги пивной кег. Я уверен, что он вывалился во время погони из машины, которую преследовали милиционеры. Подростки притащили его в заброшенное хранилище сельскохозяйственных химикатов, что на окраине поселка. При попытке его вскрыть оба погибли.
– Взорвались? Кег был начинен взрывчаткой? Так называемая мина-сюрприз? – попытался самостоятельно восстановить картину Ларин.
– Нет. По свидетельствам очевидцев, кег был пуст, но корпус оставался целым. Видимых повреждений на телах подростков тоже не было. Дальнейшее же поражает. Погибших похоронили, даже не производя вскрытия. Официально они отравились парами просроченных ядохимикатов, остававшихся в хранилище. Кег в качестве вещдока вообще не фигурирует. Он пропал. Насколько мне удалось выяснить, кег без всяких документов, неофициально, приехали и забрали криминалисты из лаборатории ФСБ той самой проблемной северокавказской республики. Остатки чего они в нем обнаружили, даже мне не удалось узнать. Похоже, кто-то знает истинные причины и старательно заметает следы. Короче, имеется предположение, что тот человек, написавший письмо в Генпрокуратуру, был прав. К тому же есть основания считать, что автор анонимного письма бесследно исчез несколько дней тому назад. Контактный телефон, указанный в письме, теперь не отвечает. Последний раз номер был отслежен уже в Москве.
– Когда вы спрашивали меня об имаме, что имели в виду?
– Дело в том, что в окружении президента проблемной северокавказской республики уже подготовлен проект указа об официальном назначении его верховным имамом всего Северного Кавказа. В Москве есть влиятельные люди, способные продавить безумный проект в Кремле. Дело за малым, осталось заполучить на этом указе подпись президента России. После чего власть неуравновешенного парня расширится на новые территории.
– И этот указ будет подписан?
– Это пока вопрос без ответа. Сегодня, однозначно, нет. Но игра идет по-крупному. Если воспринимать всерьез отвергнутое Генпрокуратурой письмо, главный фигурант постарается в ближайшее время при помощи верных ему людей максимально дестабилизировать ситуацию в стране посредством терактов, а потом запеть старую песню – мол, только он способен навести порядок и договориться с разными отморозками на Кавказе. Что, кстати, и произойдет, поскольку теракты устроят подконтрольные ему люди. Какие и где, пока не ясно. Параллельно в дело вступят купленные им кремлевские лоббисты. Они и подсунут в критический момент проект указа президенту страны на стол. Минутная слабость, обманчивое желание одним росчерком пера вернуть стабильность и воцарить порядок в многонациональной стране могут сыграть свою роль – указ будет подписан. Вроде бы имам – это и не должность, а что-то вроде почетного пожизненного звания. Однако в соединении с большими деньгами, подконтрольными силовыми структурами, СМИ, осведомителями и московскими лоббистами оно образует гремучую смесь. Мы-то помним аятоллу Хомейни. Он тоже официальных должностей не занимал, считался только моральным и религиозным авторитетом, но правил Ираном покруче теперешнего президента. Временами ему удавалось встряхнуть весь цивилизованный мир. Этого нельзя допустить в масштабах России.
– Согласен. Мне тоже не по душе опасения рядового обывателя. Но не предлагаете же вы мне...
Ларин не успел договорить, Дугин вскинул руку, останавливая его.
– Можешь не напоминать мне мой собственный принцип – обходить стороной первых лиц. Нам далеко до их возможностей. Я не собираюсь губить организацию, созданию которой посвятил всю свою жизнь. Но короля делает свита. Без нее король – пустое место. Вот свитой и займешься. Тебе предстоит внедриться в окружение одного из основных московских лоббистов северокавказского президента, вывести и его, и его коллег, получающих бабло от хозяина, на чистую воду.
– Сперва хотелось бы уточнить, кто же он такой – главный лоббист? – прищурился Ларин.
Дугин протянул ему фотографию:
– Александр Филиппович Глотов. Думаю, хоть пару раз ты видел его; он не любит маячить на телеэкране, но обязательно мелькает в группах на втором плане. Узнал?
– Член Совета безопасности, отвечающий за Северный Кавказ? Легальный мультимиллионер?
– Он самый. Легальный мультимиллионер и подпольный миллиардер.
– Вопрос второй. Как это сделать? В смысле, внедриться. Я в подобные круги доступа не имею. На корпоративы и светские вечеринки меня почему-то не приглашают. Адреса, наверное, не знают?
– Мы долго думали и пришли к неожиданному решению. Ты собак любишь?
– Не фанатею, если честно. На ментовской зоне на них насмотрелся. А так – в Академии МВД нам читали общий курс кинологии. А к чему вопрос, какая связь?
– У этого деятеля-лоббиста, Глотова, собственная псарня. Фанат собак. И бойцовые, и охотничьи, и каких только нет. У него на службе, конечно, специальный кинолог есть, ветеринар. Однако вскоре у него освободится вакансия смотрителя псарни. Только он сам об этом еще не знает.
Одним из таких людей и был Андрей Ларин. Бывший оперуполномоченный уголовного розыска, бывший зэк, отсидевший пять лет на ментовской зоне по ложному обвинению лишь за то, что попытался в одиночку противостоять коррумпированной власти, опираясь только на закон и понятия о чести офицера. К исходу пятого года отбытия наказания он уже и сам поверил в то, о чем ему шептало зоновское начальство и пригретые им сидельцы: все, твоя жизнь не состоялась, семья потеряна, ты тут сгниешь, погибнешь и никогда больше не увидишь свободы. А продолжал сопротивляться Ларин, отстаивая свое достоинство, лишь из упрямства. Вот тогда и случилось чудо. Нашелся человек, который тайно искал именно таких не сломленных системой, как Андрей. Он-то и устроил ему хитроумный побег из мест заключения. Беглеца даже не искали; всем было удобней признать Ларина в обгоревшем до неузнаваемости трупе, чем организовывать поимку беглого зэка.
Этого человека, своего благодетеля и одновременно тирана, Андрей знал как генерала Дугина. Знал, что тот руководит одной из заоблачных аналитических структур в системе МВД России. Но так ли это на самом деле, настоящая ли фамилия Дугин или же подпольный псевдоним в созданной им тайной организации? Этого он даже не стремился узнать. Для Андрея главным было другое: он поверил Дугину, поверил в его честность. И ради этой веры стоило начать новую, полную смертельных опасностей жизнь.
Дугину удалось невозможное: он сумел объединить в тайной организации честных офицеров из МВД, не желавших мириться с тотальной коррупцией в государстве. Он сумел наладить в ней строжайшую конспирацию. Все нити управления организацией сходились к нему и, как подозревал Ларин, еще к паре-тройке доверенных людей. Остальные же знали только тех, с кем им приходилось выполнять тайные поручения Дугина. Иногда офицеры служили в одном подразделении, даже делили один кабинет на двоих и не подозревали, что сослуживец тоже является членом тайной организации. Для достижения поставленных целей Дугин позволял своим людям нарушать закон – главным для него была справедливость. Он просматривал положенные под сукно уголовные дела, заведенные в свое время на влиятельных чиновников, отслеживал несправедливо вынесенные приговоры, внимательно вчитывался в журналистские расследования. Если понимал, что причина, по которой бывший подозреваемый остался на свободе, – высокопоставленные покровители-подельщики и взятки, то своими методами показательно карал преступников при должностях и погонах. Это мог быть грамотный вброс добытой и тщательно подобранной компрометирующей информации, после чего виновным приходилось расставаться с хлебной должностью. Случалось, коррупционеров захватывали, физически принуждали расстаться с документами и неопровержимыми вещдоками, а потом они уже всплывали в процессе следствия и в суде. Дугина не смущало, если ему удавалось упечь за решетку разворовавшего миллионы чиновника столичной мэрии за растление малолетних, к которому тот на самом деле и не был причастен. Ему было важно другое: коллеги чиновника прекрасно понимали, за что на самом деле сел их товарищ, и начинали чувствовать, что за ними незримо наблюдают те, кого невозможно купить или запугать. И ощущение неизбежности наказания делало свое дело. Руку, уже протянутую для получения взятки, чиновники пугливо отдергивали, задумывались, прежде чем подписать оплаченное нечистоплотным бизнесом решение. Переделать систему, по которой жила страна, Дугин и другие члены организации не могли, да и не пытались; они лишь по мере возможности делали мир чище, своими методами устраняя от власти и должностей самых отъявленных мерзавцев. Иногда приходилось прибегать и к физическому устранению, но это уже в тех случаях, когда, как говорят в народе: «такого гада и десять раз убить мало».
Бывший опер Андрей Ларин, вытащенный Дугиным с ментовской зоны, стал карающим копьем организации, вернее, одним из копий. Сколько их всех, знал только сам Дугин. Ларин расстался со своим прежним лицом, биографией, прошлой жизнью и сделался одним из людей-невидимок. Теперь он мстил тем, кто ломал судьбы людей, позорил и разорял его страну, откупался украденным от закона. Нелегкая выпала ему роль – приходилось во всем доверять Дугину, ведь от него поступала информация, которую сам Андрей не имел возможности проверить. Иногда приходилось верить просто на слово, что жертва заслужила жестокое наказание. И средства расправы выбирал обычно Дугин. Андрей был одновременно и следователем, и палачом. Документы, ключи от конспиративных квартир, где Ларин подолгу не задерживался, тоже поступали от Дугина.
Андрей уже успел свыкнуться со своей ролью. Ему теперь казалось, будто прежняя его жизнь принадлежала кому-то другому – совсем чужому человеку, не имеющему к нему никакого отношения. Возможно, так ему просто легче стало жить. Вроде ничего и не потерял. Захоти Ларин уйти от Дугина, он не мог бы этого сделать: причастность к тайне крепко связала их, лишила свободы действий. И с этим приходилось считаться. Иногда Андрея не тревожили по месяцу и больше, а потом появлялся Дугин с новым заданием от тайной организации. Генерал-аналитик не любил повторяться по части выбора места встречи. Конспирация была его коньком. Вот и теперь он назначил не совсем обычные место и время. И Ларин оценил изобретательность своего покровителя.
Андрей свернул с Симферопольского шоссе уже за Серпуховом, его тихоходный скутер почти неслышно скользнул на укатанную гравийку. Чувствовалась близость большой реки. В воздухе пахло влагой и прелой листвой. Ночь накрыла землю звездным куполом. Свет фары скользнул по бетонному забору недостроенного особняка, послышался собачий лай. Гравийка сузилась, превратившись в широкую тропинку. Теперь уже фара высвечивала стволы сосен. Дорожка петляла между старыми деревьями и упиралась в густые заросли, продираться сквозь которые нормальный человек вряд ли бы решился. Ларин заглушил двигатель, отвязал от сиденья складные удочки. Он чувствовал: за ним наблюдают, но даже не пытался определить, кто и откуда; знал, что свои – человек или люди Дугина, те, кому поручено держать под контролем подходы к месту встречи.
Из-за густых зарослей слышалась тихая музыка, Андрей улыбнулся, узнав мелодию. Ветви раздвинулись, за ними стоял Дугин с фонариком в руке; кожа его лысой, как колено, головы чуть поблескивала.
– Ты пунктуален, – проговорил руководитель тайной организации. – Проходи.
Сказано это было так, словно Андрея приглашали пройти в кабинет, а не на берег реки. Предложением он, естественно, воспользовался.
– Да, красиво жить не запретишь, – оценил Ларин обстановку.
Песчаная коса уходила в реку на десяток метров, возле нее серебрился в лунном свете небольшой катерок с обтекаемой кабиной. Дверца было приоткрыта, из-за нее и доносилась тихая музыка – приглушенным зеленым светом переливался проигрыватель компакт-дисков. Пел Утесов. Запись звучала совсем старая – довоенная, сделанная с пластинок, какие еще слушали на патефонах. Музыку и пение сопровождало пощелкивание корундовой иголки, шипение царапин.
– Твое любимое, – коротко улыбнулся Дугин. – Помню.
– Вы умеете удивлять, – отозвался Ларин.
На берегу горел костерок. У самой воды виднелись удочки и брезентовые креслица. Ближе к лесу стояли две палатки.
– Сегодня можешь себе позволить немного расслабиться, – говорил Дугин, подводя Андрея к воде. – Только утром вернемся в город. Чертовски люблю рыбалку, вот только времени на нее совсем нет. А ты?
– Можно подумать, что у вас нет на меня подробного досье.
– Есть, – Дугин вновь улыбнулся. – Но о рыбалке в нем нет ни одного слова. Кстати, о словах. Ты знаешь, кто такой или что такое «имам»? Ты подумай, сразу не отвечай, а я мигом.
Дугин поднялся на борт катера и вскоре вернулся с запотевшей бутылкой холодной водки и маленькими рюмочками из нержавейки.
– А это специально для тебя, – протянул он Ларину бутылочку морковного сока. – Не понимаю, как ты умудряешься запивать им водку, но чужие странности я уважаю.
– Это не странность – это привычка, – Ларин принял из рук Дугина налитую на две трети рюмочку, приподнял, ожидая, что скажет собеседник.
– За нашу природу, – вздохнул Дугин. – Только когда смотришь на это великолепие, видишь блеск ночной воды, слышишь, как всплеснет рыба да прошумит в кронах ветер, начинаешь понимать, насколько мелка и бессмысленна человеческая возня. Что значит какой-нибудь напыщенный чиновник или политик по сравнению с великолепием русской природы.
– Что-то вас на философствование пробило, – Ларин чокнулся с Дугиным, отпил глоточек и отставил рюмку на лежащее у костра бревно.
– Ну, вспомнил, что такое «имам»?
– Смутно, но представляю: тюрбан, белая одежда с длинными рукавами. Так, кажется, у мусульман называют уважаемого всеми человека, которого община верующих выбирает для чтения Корана в храме и для ведения общей молитвы. У них нет священников в нашем понимании.
– Неплохо, – кивнул Дугин. – Однако это не единственное значение. Главное и основное: имам в мусульманском мире – пример для подражания. Да, его выбирают верующие, но утверждают светские власти, причем пожизненно.
– Пожизненный пример для подражания, утвержденный светской властью? – задумался Андрей. – Это звучит гордо.
– Восток – дело тонкое, и мы, русские, не всегда улавливаем эти нюансы. Мусульманин может быть недоволен властью, ругать своего правителя, но ему и в голову не может прийти, что его можно сменить. Властитель у них не бывает бывшим. Это почти бог.
– Властителя можно сменить, только убив?
– Я не только про это, Андрей, я про обожествление власти на Востоке. Слово «имам» дословно переводится с арабского на русский как «предводитель».
– Понял, – Ларин сделал еще один маленький глоток водки. – А на немецкий, значит, «фюрер».
– Вот-вот, – непонятно чему обрадовался Дугин. – Именно «фюрер». Ты уловил суть. Емче и не скажешь. Речь идет о назначении федеральным центром местного князька-хана региональным фюрером со смутно очерченными полномочиями. Почти как при прошлой власти было сказано: «А суверенитета возьмете себе столько, сколько сумеете унести». Вот взяли и понесли, до сих пор отбирают по частям и никак все забрать не могут. Ты понимаешь, что после этого невменяемый президент автономии практически станет третьим по значимости лицом в нашем государстве. А в мусульманском мире, кишащем международными террористами, – вообще первым.
– Насчет третьего лица в государстве вы меня убедили. Комбинация насколько действенная, настолько же отвратительная. Но, честно говоря, не совсем понимаю. Если речь идет о моем новом задании...
– Погоди. Тебе знаком этот человек? Я не о личном знакомстве говорю, – Дугин взял с брезентового рыбацкого стула папку и подал ее Ларину.
Сколько уже было подобных папок во время их встреч? Андрей не считал. Одной и той же оставалась обложка – из натуральной кожи. Старая добротная сафьяновая папка. У Дугина имелись свои странности. А вот содержимое менялось раз от раза. Ларин раскрыл обложку. Внутри лежали фотографии, компьютерные распечатки, заправленные в прозрачные файлики. С большой цветной фотографии на Ларина смотрел мрачного вида молодой мужчина восточной внешности. Он явно хотел казаться старше своих лет, потому, наверное, и насупил брови. На груди золотился знак лауреата Государственной премии.
Дугин уже забрасывал удочку, подсвечивая себе рыбацким фонарем.
– Узнал?
– Парадный портрет президента – правда, я бы не хотел употреблять это слово применительно к нему – одной проблемной автономной кавказской республики, – проговорил Ларин. – Не сомневаюсь, что информация в папке интересная и местами шокирующая. Ваши люди не готовят документы для представления к государственным наградам.
Дугин, не оборачиваясь, проговорил:
– Да-да. Это молодой харизматический лидер северокавказской республики. Очередной герой, слепленный пропагандой. Вернее, парадный портрет героя. Обычно журналисты кремлевского пула представляют его публике как «жесткую руку, на которой все держится». Мол, он, конечно, далеко не ангел, но только он один способен поддерживать мир в этом полугосударственном образовании и предотвращать вылазки соплеменников-террористов. Только он обеспечивает лояльность своего народа к федеральной власти. Он, и никто другой. Короче, классическое: он, конечно, сукин сын, но ведь это наш сукин сын. К тому же незаменимый. Иногда тошно становится слушать эту ахинею для идиотов, которую проговаривают с серьезными лицами на всю страну люди при должностях и даже с некоторой репутацией.
– Я думаю, проговаривают не бесплатно, – вставил Ларин.
– А я не думаю, я знаю расценки. На самом-то деле, этот так называемый автономный президент – обычное плотоядное и кровососущее чудовище всего лишь с заочным высшим техническим образованием, которое числится теперь почетным членом-корреспондентом и лауреатом Госпремии. Известное дело, как покупаются у нас политиками научные звания и награды. Даже формулировку соответствующую придумали: по совокупности заслуг. Ну, и пусть бы тешил свое самолюбие. Но он типичный восточный деспот, жестокий и порочный. Амбициозен, себялюбив, до потери сознания одержим мыслью «войти в историю». А главное – безграничной власти, которая у него есть сегодня в его республике, ему явно стало мало. Мнит себя в будущем куда в более серьезной роли. И, возможно, не только в формате Северного Кавказа.
– Все это невозможно без поддержки федеральной власти. Неужели в Кремле окончательно впали в маразм? – не слишком удивился Ларин. – Сегодня он захочет быть президентом объединенной северокавказской федерации. А завтра? В президенты РФ баллотироваться? Сколько Кремль разных социально близких диктаторов кормил – рано или поздно они поворачиваются к нему спинами! А главное, эта республика – бездонная яма. Сколько туда денег из бюджета идет!
– Деньги – не самое страшное. – Дугин отложил удочку и повернулся к собеседнику лицом. – Одно время мы стеной стали на пути врастания криминала во власть. Была сделана ставка на «твердую руку». Многое удалось. Всякие братки и уголовные авторитеты перестали быть примером для подражания у подрастающего поколения. Они были сметены со сцены национальной истории. Но произошло другое. Теперь дети мечтают податься в чиновники. Власть и силовики вписались в освободившуюся криминальную нишу, занялись банальным крышеванием. В случае же проблемной северокавказской республики не произошло даже этой рокировки. Там не уголовники, а вчерашние бандиты и террористы стали официальной властью.
– Бывших террористов не бывает. Это как космонавт: состояние души и звание на всю жизнь.
– Вот-вот. Они буквально бандами в полном составе и спустились с гор. Даже оружие не сдавали. Служить в милицию и спецслужбы республики пришли со своими автоматами. В один прекрасный день незаконные вооруженные бандформирования стали законными бандформированиями. Вчерашние полевые командиры и бригадные генералы абсолютно легально получили общероссийские звания, погоны и удостоверения. Получили и доступ к секретной информации. С ними сделалось невозможно бороться, потому что они сами стали частью государственной системы. Они уже и в центральных органах управления – свои люди: делают карьеры, перетаскивают своих, отмазывают родственников и соплеменников от судов.
– Послушать вас, так скоро начнешь рассуждать как незатейливый обыватель, начитавшийся черносотенских газетенок. Мол, повсюду полно «черных», и с каждым днем их становится больше. Скоро они все скупят и «баб наших трахать будут», а «мы все их рабами станем», – не удержался от того, чтобы не поддеть Дугина, Ларин.
– Я не о том. Преступники не имеют национальности. И мне без разницы, говорят они по-русски с кавказским акцентом или окают, словно жители Поволжья. Как бывший сотрудник уголовного розыска, ты не хуже меня знаешь, что преступность страшна не сама по себе. Одиночек и стихийно возникшие группы достаточно легко ликвидировать. Страшна именно организованная преступность – когда возникает центр, в котором концентрируются средства, откуда идет управление и транслируются идеи. Отсекаешь щупальца, они отрастают вновь и вновь. Организованная в государственном масштабе преступность способна покупать общественное мнение, политиков. В нашем же случае преступники получили государственный статус, стали неуязвимыми. То же самое, если бы «Аль-Каида» стала филиалом Пентагона и Лэнгли. Это уже раковая опухоль, которую придется вырезать по-живому.
– Я думаю, что с бен Ладеном в своем допуске вы недалеки от истины. Просто филиал вышел из повиновения.
– Шутишь. А мне не смешно. Думаешь, будущий имам не выйдет из повиновения и не укусит руку, кормящую его? Обыватель, о котором ты говорил, по-своему прав. У него на глазах и «страну скупают», и «баб трахают». А видя вседозволенность, он начинает справедливо чувствовать себя рабом. Так что ты не спеши захлопывать папку, которую я тебе дал, вглядись в лицо этого деятеля. Лицензия на убийство, выданная Джеймсу Бонду, ничто по сравнению с его сегодняшними полномочиями. А он хочет большего. Считается, что этот человек – единственный, кто способен контролировать ситуацию в республике.
– Кем считается? Президентом? Премьером? – прищурился Ларин.
– К сожалению, обоими. Но они-то, по большому счету, не слишком хорошо ситуацией владеют. И бывали там всего пару раз. Ведь проблемная республика – один из многих субъектов федерации. Зато у них есть масса советников «по кавказским делам»... Плюс целый пул аналитиков, журналистов и медиасоветников. Это и есть лобби северокавказского президента. За соответствующее вознаграждение и дуют им обоим в уши о незаменимости этого парня. Средств для покупки нужных людей у него хватает.
– А мы-то тут при чем?
Дугин пристально посмотрел в глаза Андрею; тот взгляд выдержал, глаз не отвел. После значительной паузы руководитель тайной организации продолжал, словно выкладывал в игре главные козыри:
– Несколько дней тому назад в Генпрокуратуру пришло очень интересное анонимное письмо. Там его всерьез не восприняли, и от моего информатора оно попало мне. Написано, судя по всему, человеком, приближенным к этому презу. Другим словом этого деятеля мне называть сложно. Там изложено подробное описание планов презика той республики по захвату власти на всем Северном Кавказе. Я бы не придал этому значения, но буквально позавчера на Ставропольщине произошли два странных события, которые почему-то никто не связал воедино. Скорее всего, не захотел связывать. Но при этом они странным образом вписываются в план расширения власти, изложенный в анонимном письме.
– Я только просмотрел документы, не успел вникнуть в них, поясните, – предложил Ларин.
– Озвучиваю «официальную версию». Трое командированных в Ставропольский край милиционеров проявили бдительность, на расстоянии нескольких километров преследовали преступников, миновавших их передвижной пост, были обстреляны из автоматического оружия, перевернулись, короче, погибли смертью храбрых. Теперь добавлю от себя. То, что они десять километров гнались за подозрительной машиной и даже не удосужились сообщить об этом по рации, свидетельствует только о том, что они надеялись остановить автомобиль, взять откупные и отпустить ехавших в нем восвояси.
– Что ж, это привычные северокавказские реальности, – пожал плечами Ларин.
– Это один фрагмент общей картины. Буквально вчера в том самом районе, где погибли милиционеры, двое подростков отыскали на кукурузном поле вблизи дороги пивной кег. Я уверен, что он вывалился во время погони из машины, которую преследовали милиционеры. Подростки притащили его в заброшенное хранилище сельскохозяйственных химикатов, что на окраине поселка. При попытке его вскрыть оба погибли.
– Взорвались? Кег был начинен взрывчаткой? Так называемая мина-сюрприз? – попытался самостоятельно восстановить картину Ларин.
– Нет. По свидетельствам очевидцев, кег был пуст, но корпус оставался целым. Видимых повреждений на телах подростков тоже не было. Дальнейшее же поражает. Погибших похоронили, даже не производя вскрытия. Официально они отравились парами просроченных ядохимикатов, остававшихся в хранилище. Кег в качестве вещдока вообще не фигурирует. Он пропал. Насколько мне удалось выяснить, кег без всяких документов, неофициально, приехали и забрали криминалисты из лаборатории ФСБ той самой проблемной северокавказской республики. Остатки чего они в нем обнаружили, даже мне не удалось узнать. Похоже, кто-то знает истинные причины и старательно заметает следы. Короче, имеется предположение, что тот человек, написавший письмо в Генпрокуратуру, был прав. К тому же есть основания считать, что автор анонимного письма бесследно исчез несколько дней тому назад. Контактный телефон, указанный в письме, теперь не отвечает. Последний раз номер был отслежен уже в Москве.
– Когда вы спрашивали меня об имаме, что имели в виду?
– Дело в том, что в окружении президента проблемной северокавказской республики уже подготовлен проект указа об официальном назначении его верховным имамом всего Северного Кавказа. В Москве есть влиятельные люди, способные продавить безумный проект в Кремле. Дело за малым, осталось заполучить на этом указе подпись президента России. После чего власть неуравновешенного парня расширится на новые территории.
– И этот указ будет подписан?
– Это пока вопрос без ответа. Сегодня, однозначно, нет. Но игра идет по-крупному. Если воспринимать всерьез отвергнутое Генпрокуратурой письмо, главный фигурант постарается в ближайшее время при помощи верных ему людей максимально дестабилизировать ситуацию в стране посредством терактов, а потом запеть старую песню – мол, только он способен навести порядок и договориться с разными отморозками на Кавказе. Что, кстати, и произойдет, поскольку теракты устроят подконтрольные ему люди. Какие и где, пока не ясно. Параллельно в дело вступят купленные им кремлевские лоббисты. Они и подсунут в критический момент проект указа президенту страны на стол. Минутная слабость, обманчивое желание одним росчерком пера вернуть стабильность и воцарить порядок в многонациональной стране могут сыграть свою роль – указ будет подписан. Вроде бы имам – это и не должность, а что-то вроде почетного пожизненного звания. Однако в соединении с большими деньгами, подконтрольными силовыми структурами, СМИ, осведомителями и московскими лоббистами оно образует гремучую смесь. Мы-то помним аятоллу Хомейни. Он тоже официальных должностей не занимал, считался только моральным и религиозным авторитетом, но правил Ираном покруче теперешнего президента. Временами ему удавалось встряхнуть весь цивилизованный мир. Этого нельзя допустить в масштабах России.
– Согласен. Мне тоже не по душе опасения рядового обывателя. Но не предлагаете же вы мне...
Ларин не успел договорить, Дугин вскинул руку, останавливая его.
– Можешь не напоминать мне мой собственный принцип – обходить стороной первых лиц. Нам далеко до их возможностей. Я не собираюсь губить организацию, созданию которой посвятил всю свою жизнь. Но короля делает свита. Без нее король – пустое место. Вот свитой и займешься. Тебе предстоит внедриться в окружение одного из основных московских лоббистов северокавказского президента, вывести и его, и его коллег, получающих бабло от хозяина, на чистую воду.
– Сперва хотелось бы уточнить, кто же он такой – главный лоббист? – прищурился Ларин.
Дугин протянул ему фотографию:
– Александр Филиппович Глотов. Думаю, хоть пару раз ты видел его; он не любит маячить на телеэкране, но обязательно мелькает в группах на втором плане. Узнал?
– Член Совета безопасности, отвечающий за Северный Кавказ? Легальный мультимиллионер?
– Он самый. Легальный мультимиллионер и подпольный миллиардер.
– Вопрос второй. Как это сделать? В смысле, внедриться. Я в подобные круги доступа не имею. На корпоративы и светские вечеринки меня почему-то не приглашают. Адреса, наверное, не знают?
– Мы долго думали и пришли к неожиданному решению. Ты собак любишь?
– Не фанатею, если честно. На ментовской зоне на них насмотрелся. А так – в Академии МВД нам читали общий курс кинологии. А к чему вопрос, какая связь?
– У этого деятеля-лоббиста, Глотова, собственная псарня. Фанат собак. И бойцовые, и охотничьи, и каких только нет. У него на службе, конечно, специальный кинолог есть, ветеринар. Однако вскоре у него освободится вакансия смотрителя псарни. Только он сам об этом еще не знает.