Казанов Борис
Осень на Шантарских островах
Борис Казанов
Осень на Шантарских островах
СЧАСТЛИВЧИК
(Рассказ матроса)
1
-- Винтовка лежала вот так, -- рассказывал Счастливчик. -- А шептало мы у нее подтираем, чтоб курок был легкий при стрельбе... Видно, она зацепилась курком за тросы, когда научник* потянул ее... Пуля вошла вот сюда, он даже не шевельнулся. Жара в тот день стояла страшная, мы тело льдом обложили. Сапоги на нем были казенные, боцман их снял, потому что боцман за каждый сапог отвечает, а научнику они теперь были, сам понимаешь, ни к чему. И тут я посмотрел на него: лежит он -- может, первый ученый в мире! -- лежит без сапог, и море от этого не перевернулось... Тоска меня взяла: сиганул я с бота прямо в воду и поплыл к берегу, а берега от пены не видать -- такой был накат... -- Счастливчик, не выпуская винтовки, достал спичечный коробок и прикурил. -- Башку проломил, а выбрался, -- продолжал он. -- Наглотался у берега воды с песком, всю дорогу рвало, пока дополз к поселку... Сперва прыгал, чтоб разбиться, а потом полз, чтоб выжить, -- такой я человек! -- Он засмеялся и посмотрел на меня.
* Ученый (разг.)
-- Чего ты скалишься? -- не выдержал я. -- Человек убился, а ты скалишься...
-- Когда ты убьешься, мне еще веселей будет, -- ответил Счастливчик.
Я инстинктивно сунул руку в карман ватных штанов и потрогал свой талисманчик. Это был маленький слоненок, выточенный из моржового клыка. Мне дал его один чукча в Эгвэкыноте в обмен на банку китайской тушенки. Талисманчик был при мне, и, значит, я не мог утонуть, и я сразу успокоился и снова был готов слушать болтовню Счастливчика.
-- Вот такой был человек! -- говорил он. -- Не за деньги работал. Только погиб глупо, не повезло ему...
-- Зато тебе везет, Счастливчик, -- сказал Бульбутенко, старшина бота. -- Уж так везет, что дальше некуда... -- Бульбутенко стоял на корме и, зажав румпальник между колен, смотрел на часы.
-- Никто нашей смерти не заберет: ни моей, ни твоей, ни его, -- вяло ответил Счастливчик. Он сразу раскис от слов Бульбутенко, и было видно, что он хотел поскорей закончить этот разговор. -- Вот пошли, а может, и не вернемся назад...
Бульбутенко смотрел на часы, а Счастливчик -- себе под ноги, а я глянул на море, но не увидел там ни черта: один только лед плавал, точно куски застывшего жира в борще... А на горизонте был город -- будто из светящихся кристаллов, я такой красивый город сроду не видел, но я в него не поверил, потому что знал: это и не город вовсе, а рефракция, преломление солнечных лучей, то есть обман зрения и так дальше. Но, подумав о городе, я вспомнил Владивосток и свой домик в Косом переулке, огородик, ребятишек и Шурку, жинку мою. Как она огород мотыгой долбает, запарилась -- аж платье к спине прилипло, и какая она сейчас загорелая, потная, веселая от работы. А на меже, среди зеленых кустов окученного картофеля, я видел розовые мордашки ребятишек, а на веревке под грушами просыхает выстиранное белье, распространяя приятный холодок... Эта картинка до того понравилась мне, что я чуть не прослезился и с трудом пересилил себя: ребятишки все-таки были не мои, а от Витьки, ее бывшего мужа, и хоть я не терял дома время даром, своих детей у меня не было -- так было обидно, что она не хочет рожать от меня... Я эту Шурку и Витькиных ребятишек очень крепко любил, я им трехпроцентных облигаций на четыреста рублей дал и получку на них перевел, только самую малость себе оставил...
-- Бросай якорь, -- приказал мне Бульбутенко. -- Пора на капитанский час* выходить...
* Время радиосвязи между дрейфующей шхуной и ботами, находящимися на промысле.
Мы пристали к одинокой маленькой льдинке, и старшина бота выключил двигатель. Раньше я боялся таких маленьких льдинок, они казались мне ненадежными. Но потом я понял, что величина льдины не имеет значения, главное -- чтоб у нее не было подсова. Подсов -- подводная часть льдины. Летом она отрывается и висит самостоятельно, подпирает верхнюю льдину, но может от пустякового толчка вылететь наверх, словно снаряд из пушки... Если нарвешься на нее, то будет конец и тебе, и боту. А такая вот маленькая -она целого мамонта выдержит...
Бульбутенко расположился на капоте. Он достал рацию, собрал антенну, подсоединил в наушники, потом подключил питание и стал ожидать вызова с судна. У нас была телефонная радиостанция "Недра-п", величиной с транзистор. Кроме нее, на боте еще был установлен "Шлюп" -- аварийная радиостанция большого диапазона. При помощи "Шлюпа" можно было выйти на 500 килогерц -на этой волне прослушиваются сигналы бедствия, и нас могли засечь спасательные или любые другие суда, а также побережные сахалинские радиостанции. "Шлюпом" мы еще ни разу не пользовались, поскольку в аварии не попадали...
Счастливчик выпрыгнул на льдину с винтовкой, а я сиганул следом.
Счастливчик ходил на боте мотористом, но рулевым он не был, как другие мотористы на ботах, только смотрел за двигуном да еще стрелял из винтовки. Вернее, стреляли они вдвоем с Бульбутенко. А я зверя в бинокль выслеживал. Они редко давали мне стрелять: зрение у меня было -- будь здоров, но я никак не мог освоить оптическое приспособление для стрельбы и часто мазал. А еще они не доверяли мне потому, что я пришел сюда с торгового судна.
"Торгашей" зверобои считали трусами и дармоедами.
-- "Воямполка", я -- "Единица". Нахожусь на норд-весте. Норд-весте. Зверя нет. Зверя нет. Как поняли меня? Прием! -- кричал Бульбутенко.
Счастливчик расстелил на снегу ватник, стащил с себя свитер и сел, повернувшись голой спиной к солнцу. Я тоже сбросил ватник, по снять рубаху постеснялся: чирьи у меня...
Тут Счастливчик вскинул винтовку и выстрелил в чайку -- их кружило над нами видимо-невидимо. Птица упала возле льдины, тело у нее содрогалось, а крылья неподвижно распластались на воде. Счастливчик подтянул ее прикладом. Это был помор -- серая длинная чайка со здоровенным клювом.
-- Зачем ты стрельнул ее? -- спросил я.
-- Чучело сделаю... -- Счастливчик бросил птицу в бот.
-- Чайку нельзя стрелять, -- сказал я. -- Душа у нее человеческая.
-- Воронья у нее душа, -- ответил Счастливчик. -- Разве не видел, как она туши жрет? Не успеешь зверя разделать, как она ему уже глаза выклевала...
Я невольно залюбовался им -- такой он был сильный и ладный с виду. Он был, наверное, нерусский: черный, и глаза косые, но тело у него было белое, твердое, а в глазах у него лед плавал...
"От такого б Шурка с радостью рожала! -- подумал я. -- Она у меня хорошего мужика за версту чует..."
Счастливчик, видно, рассердился, что я попрекнул его за убитую чайку, и сейчас обдумывал, как мне отомстить. Я видел это по его лицу. Я уже присмотрелся к нему за время работы, но не всегда можно было угадать, что он выкинет. На этот раз он ничего нового не придумал.
-- Вы, торгаши, и моря настоящего не видели, -- начал он. -- А без лоцмана даже развернуться не сумеете... И грузят ваши лайнеры без вас и разгружают, а рулевые у вас перед компасом на стульчике сидят, "трудовой мозоль" зарабатывают... -- Он закурил и бросил в меня спичкой. -- Ты вот, старикашка, зачем к нам пожаловал?
-- Мне деньги нужны, чтоб на Черное море попасть, чирьи вывести, -ответил я.
-- Деньги! Деньги! -- закипятился Счастливчик. -- Ты б еще жинку с собой взял, здесь бы она больше твоего заработала...
Он не успел договорить, потому что я изо всей силы пнул его сапогом. Он охнул и повалился на лед, он даже в лице изменился -- так ему стало не по себе... Это только с виду я такой худой и неразвитый, а вообще я верткий, как вьюн, и в драке поднаторел -- Шурка знает, как я ее ухажеров отваживал. Меня обычно недооценивают, а мне это только на руку.
-- Ладно... -- сказал Счастливчик, вставая. Он взял винтовку, передернул затвором и прицелился в меня.
Я снова потрогал талисманчик, хотя в общем был спокоен: знал, что не стрельнет в меня, видели мы таких!
Бульбутенко аккуратно, палочку к палочке, сложил в мешочек антенну, захлопнул рацию и спрятал ее под капот, а Счастливчик все целился в меня, а я лежал себе на льдине и даже не смотрел в его сторону.
-- Поедим? -- предложил Бульбутенко. -- Все равно ничего не возьмем сегодня.
Счастливчик, услышав про еду, опустил винтовку и, ругаясь, направился к боту. Я двинулся следом за ним.
Бульбутенко достал термос и полбуханки хлеба.
-- Давай тушенку, -- потребовал у него Счастливчик, -- не жадничай.
Бульбутенко, не слушая его, вытащил из чехла нож и стал аккуратно резать хлеб. Хлеб был черствый, аж скрипел под ножом. Бульбутенко отвинтил крышку термоса, вытащил зубами пробку и налил в крышку кипятку. Кусок хлеба он густо посыпал солью. Он пил чай, громко прихлебывая, а мы сидели и смотрели на него.
Морда у Бульбутенко была красная, кожа просвечивала сквозь редкую выгоревшую бороду и лоснилась от крема "Идеал", а зубы у него были один под один -- крупные и свежие, как у подростка, а нос облупился, и Бульбутенко залепил его бумажкой. Он напился чаю, а недоеденный кусочек хлеба положил обратно в ящик на корме, где у нас хранилось продовольствие.
-- Ты дождешься когда-нибудь, -- пригрозил ему Счастливчик. -- У нас уже был один такой, так с него быстро гонор сбили...
-- Это как понимать?
-- Кинули его за борт, вот как...
-- Утопился? -- поинтересовался Бульбутенко.
-- Подобрало одно судно. Больше он уже на зверюгах не работает... Не слышал про такого?
-- Нет, -- ответил Бульбутенко, -- не имею музыкального слуха.
-- Чего ты нас голодом моришь? -- не отставал Счастливчик.
-- А если в ЧП попадем? Что тогда жрать будешь?
-- Я так похудел, что сам себя не чувствую, -- пожаловался Счастливчик.
-- И правильно, -- поддержал его Бульбутенко. -- А на голодный желудок стреляется лучше -- глаз чистый, понял?
-- Дождешься ты...
-- Лучше б за ботом глядел: насос совсем воду не качает, -- упрекнул его старшина.
Они так ни до чего и не договорились. Счастливчик принялся разбирать насос -- он знал свое дело, на ботах не было моториста лучше его, а я взял у Бульбутенко термос и кусок хлеба.
Потом мы запустили двигатель и поехали дальше.
2
Тюлень вынырнул шагах в сорока от лодки и поплыл, толкая носом воду. Я сбавил обороты, и тут Счастливчик саданул в него из винтовки -- сразу видно было, что попал: тюлень уронил голову, спина у него изогнулась горбом...
Я дал полный газ, а Счастливчик отложил винтовку и стал на носу с абгалтером -- острым стальным прутом с ручкой, загнутой в виде кольца. Но тут тюлень стал тонуть, и мы не успели подобрать его. Он тонул под нами -весь голубой в воде, похожий на диковинную огромную рыбину, а кровь из него шла, словно дым из подбитого самолета, и вокруг шлюпки ширилась красная полынья и дымилась на солнце.
Если ты тюленя подбил на выдохе, когда у него легкие пустые, то он обязательно потонет -- хоть что хочешь делай с ним, а мы их сегодня -странное дело! -- били всех на выдохе, и они тонули у нас один за другим. Не везло нам сегодня, это точно.
Счастливчик швырнул абгалтер и закурил, а Бульбутенко почему-то стал у борта, держа наготове гарпун. Я начал выводить бот на курс, как внезапно второй тюлень вынырнул рядом с бортом. Бульбутенко кинул в него гарпун. Тюлень задергался, и Бульбутенко, перегнувшись через борт, поймал гарпун и воткнул его в тюленя до половины. Гарпун, наверное, до сердца достал, потому что тюлень сразу затих, глаза у него засветились и стали зелеными. Мы взяли его на буксир, а потом выволокли на льдину.
Зверь занимал почти всю льдину. Это был морской заяц килограммов на сто пятьдесят весом, отлинявший, с белыми жесткими усами и гладким, лоснящимся мехом. Бульбутенко взял его за ласты и перевернул на спину. Он вытащил из деревянного чехла широкий зверобойный нож, отточенный до голубизны, и легко развалил тюленя от нижней губы до хвоста. Тюлень зашевелился, кровь хлынула из него на лед, а я воткнул ему нож между ребер, потом сунул туда руку и вырвал сердце. Оно билось в моей руке, и я бросил его в ведро со льдом. Бульбутенко уже снял шкуру с черными полосками оставшегося мяса, а я поволок раушку -- то есть ободранную, скользкую, дымящуюся тушу -- и столкнул ее в воду. Раушка плавала возле льдины, глаза у нее светились, и чайки набросились на нее...
Потом я долго мыл руки в морской воде и все смотрел, нет ли на них какой царапины, потому что я боялся чинги -- случается такая болезнь суставов, когда трупный яд зверя попадает тебе в кровь. Боль, говорят, дикая, а пальцы после чинги немеют и не двигаются, и на них образуются уродливые наросты. А еще я знал, что чинга пока неизлечима. У многих зверобоев пальцы были повреждены, особенно у молодых. У Счастливчика два пальца не двигались -- по одному на каждой руке, у Бульбутенко же все пальцы были как пальцы, потому что Бульбутенко был настоящий зверобой, а Счастливчик только воображал себя таким.
-- Когда я работал на китобойце, так мы раз сейвала загарпунили, -снова заговорил Счастливчик, который все это время сидел на льдине, наблюдая за нашей работой. -- Самку. Кормящая была -- когда волокли на лине, у нее молоко выливалось из грудей... Так самец рядом с ней шел, спина к спине, а потом вынырнул перед носом судна, загородил дорогу: мол, стреляй заодно и меня... А я не могу стрелять, просто не могу, и все. Тут Колька Типсин подбежал, ученик: развернул пушку да как выстрелит в него гранатой ТТ-7! Это новой системы граната, их теперь дают вместо остроконечных...
-- А если б вначале самца подбили, -- сказал Бульбутенко, -- самку б только и видели. Инстинкт у нее -- сохранение рода, поэтому убегает... Вот эту случайно сейчас...
-- Они, бабы, все такие, -- согласился Счастливчик. Он пнул шкуру ногой. -- Вот будет шуба для какой-нибудь заграничной сэрши...
-- А нам денежки, верно, старпом? -- засмеялся я.
-- Какие там денежки, -- поморщился Бульбутенко. -- Нам еще до плана тянуться... что до него... -- Бульбутенко показал ножом на солнце.
Бульбутенко вытер нож о мех и сунул его в чехол, а я сполоснул шкуру в воде -- она была очень тяжелая -- и бросил ее в бот, а потом расстелил шкуру на дне трюма, салом кверху, и снова помыл руки. Бульбутенко обтер руки сухой ветошью. Он никогда но мыл их на промысле, даже когда брался за еду.
-- Ты, Счастливчик, брось это! -- вдруг сказал он.
-- Что бросить? -- не понял Счастливчик.
-- Валять ваньку, -- разъяснил Бульбутенко. -- Ты что думал: выстрелил, и на этом дело с концом, так? А зверя за тебя будет теща разделывать?
-- Тут тебе одному делать было нечего, -- возразил Счастливчик.
-- Я не про это говорю. Я тебе вообще говорю, понял?
-- А если меня тошнит от этого...
-- Так на зверобоях не делается. Вот новичок работает, старается, учился б у него...
-- Я их, знаешь, где видел, твои зверобои? -- закипятился Счастливчик. -- Я хоть завтра уйду отсюда!
-- Куда ты завтра уйдешь? -- усмехнулся Бульбутенко. -- Ты б лучше спасибо сказал, что на бот взял. Я твою биографию знаю, только я тебя взял и все, так что не валяй ваньку, понял? -- Бульбутенко вырвал изо льда якорь и пошел к боту, а Счастливчик стоял на льдине с винтовкой в руке, чаек над ним кружило видимо-невидимо, только ему было не до них.
Посмотреть на Счастливчика, так вроде его сейчас чем-то кровно обидели -- такой у него был потерянный вид. А ведь старшина ему чистую правду выложил. За эти три с половиной месяца, которые мы вместе работали, Счастливчик у меня в печенках сидел. Я его поведение никак не мог объяснить: или у него характер такой дурной, или он вообще малость стукнутый. Удивительно было другое -- то, что Бульбутенко возится с ним. Ведь попасть на бот удавалось не каждому, только крикни на судне -- от желающих не отобьешься. И было отчего: одно дело, когда ты вкалываешь у вонючей мездрильной машины, где каждый над тобой начальник, и совсем другое, когда целый день в море, на свежем воздухе... Бульбутенко, можно сказать, впервые выговаривал Счастливчику, и я был доволен, что он, наконец, добрался до него. Уж Бульбутенко он не посмеет ослушаться: как ни верти, наш старшина на судне -- старпом, второй человек после капитана.
И я не ошибся: слова Бульбутенко на Счастливчика подействовали. Притом так скоро и таким неожиданным образом, что я бы никогда в это не поверил, если б все не происходило у меня на глазах.
Только что Счастливчик с унылым видом стоял на льдине, как вдруг бросился в бот сломя голову, схватил Бульбутенко за плечи.
-- Старпом, ты ко мне как относишься? -- спросил он в сильном волнении.
-- Нормально отношусь, -- сказал Бульбутенко, отворачиваясь.
-- Спасибо тебе! -- Счастливчик с чувством пожал ему руку. -- Ведь если б ты меня не взял на бот, я сам не знаю, что мог бы себе сделать из гордости... Ты теперь, можно сказать, как научник для меня! Я знаю, что у тебя кровь порченая, так бери мою, хоть всю бери... -- Счастливчик говорил как помешанный.
-- Будет тебе! -- Бульбутенко освободился от него. -- Я почему так говорил, -- примирительно сказал он. -- Ведь от меня работу требуют в первую очередь, а я должен с остальных -- по старшинству. Работай, как надо, -слова тебе лишнего не скажу.
-- Брезгуешь насчет крови... или боишься? -- приглушенно спросил Счастливчик.
-- Да будет тебе!
-- Сволочь ты! -- крикнул Счастливчик.
Бульбутенко только рукой махнул.
3
Мы прошли еще дальше на север, а потом отклонились к востоку -Бульбутенко брал поправку на дрейф, поскольку ветер был восточный, и тут мы увидели много раушек на льдинах, а чайки над ними летали, здоровенные жирные чайки -- смотреть на них было противно...
-- Наши ребята поработали, -- сказал Бульбутенко. -- Держи как есть, -приказал он мне, -- тут остров недалеко. На худой случай, медведку подстрелим...
Около часа мы пробивались на восток в плотном материковом льду, а потом открылся низкий пустынный берег: осохшие валуны, бревна, груды белых ракушек... И вот здесь, неподалеку от острова, мы внезапно наткнулись на громадное стадо тюленей. Зверь был усталый после перехода, спал мертвым сном, и ни один не поднял головы, когда раздались первые выстрелы...
Началось такое, что не описать.
Счастливчик только и делал, что хватал обоймы, вдавливал их в магазинную коробку да нажимал на курок. Это была полуавтоматическая трехлинейка девятого калибра, но стрелял из нее Счастливчик здорово -- как из боевого автомата, бил почти в упор и дико ругался, если я не успевал вовремя сунуть ему в зубы папиросу, а вокруг нас стояло такое эхо от выстрелов, что с ума можно сойти... Когда он перестал стрелять, мы с Бульбутенко выпрыгнули на льдину и добили подранков, а потом принялись за дело: старшина снимал шкуру -- ловко, за три взмаха ножа, я тащил ее в бот, а Счастливчик сидел в боте и курил -- лицо у него было нехорошее. Он изредка поглядывал в нашу сторону, я чувствовал на себе его взгляд, и это мешало мне работать.
-- Все патроны вышли, -- Счастливчик выбросил из магазина пустую гильзу. -- Даже в торгаша нечем стрельнуть...
-- Тебе б только стрельнуть, -- не вытерпел я. -- Скажи: что я тебе сделал плохого?
-- Меня удивляет, -- сказал он, -- что некоторые старики из торгашей приходят сюда, как в мясную лавку... Ты хоть знаешь, какого ты зверя убивал?
-- Разве я его убивал? -- возразил я.
-- Ты островного тюленя убивал! -- закричал Счастливчик. -- А его научник впервые открыл, про это теперь весь мир знает... Выходит, что он из-за твоих поганых денег свою молодую жизнь погубил?
-- Что ты плетешь? -- вмешался Бульбутенко. -- Совсем это не островной, ларга* это...
* Вид дальневосточного тюленя.
Счастливчик ничего не сказал и отвернулся.
-- Вот ты на него набросился, -- продолжал Бульбутенко. -- Так у него хоть деньги на уме, а у тебя что? Что у тебя на уме?
Счастливчик молчал.
-- А с винтовкой нечего дурить, -- сказал старшина. -- С сегодняшнего числа я тебе запрещаю стрелять. Будешь следить за двигуном, а оружие отдай...
-- Ясное дело, -- усмехнулся Счастливчик. -- План взяли, теперь я тебе не нужен...
Бот был просто завален шкурами. Я даже не знаю, сколько мы взяли, -никому не пришло в голову пересчитать. Как я понимал, на этом промысле заранее ничего не угадаешь. Тут как повезет: время отпускается большое, а план берется за несколько удачных дней. Во всяком случае, мы теперь были застрахованы от всяких неожиданностей до конца промысла. Даже если остальные боты не доберут плана и судно останется без прогрессивки, мне и этих денег хватало на кооперативную квартиру, и еще оставалось... Где ты еще заработаешь столько? За свою жизнь я перебрал много работ, но чтоб столько можно было отхватить сразу -- такого у меня еще не было... Но радости я тоже не испытывал: было такое чувство, будто я уворовал что-то. Это меня встревожило не на шутку, и я потрогал талисманчик и помолился своими словами, чтоб все кончилось добром. Я вдруг перепугался чего-то.
Уже темнело, когда мы повернули назад.
Ветер заходил с разных сторон, как это бывает в пору смены муссонов, а небо было светлое, но свет его сильно деформировал окружающие предметы, и па расстоянии в тридцать шагов было трудно что-нибудь рассмотреть. А потом господь бог врубил ночное освещение и глупые бакланы потянулись к своим гнездам. Мы еще были на полдороге от судна, когда поднялся туман и мы попали в водоворот.
Странное дело: вокруг нас волокло и сшибало лед, а бот шел по спокойной воде, а лед так несло, что я едва успевал сворачивать...
-- Ты только погляди! -- крикнул я Бульбутенко. -- Двигуны, что ли, на эти льдины поставили...
-- Течение глубоко идет, мы его не достаем, а у льдин осадка побольше, вот их и несет, -- объяснил он.
В этом месте, видно, пересекалось несколько морских течений, что было заметно по льду, который двигался в разных направлениях. Один поток льда, примерно в двести ярдов шириной, сворачивал к западу от нас -- это было круговое движение по часовой стрелке, а на самом повороте в него под прямым углом врывался другой поток, который шел в обратную сторону... Льдины переворачивались, налезали друг на друга, а мы крутились в самом центре воронки и не знали, что делать, а в стороне я видел много чистой воды, даже барашки на ней ходили от ветра. И вдруг перед носом у нас развалилась небольшая льдинка, а из-под нее вылетел подсов величиной с одноэтажный дом, он потопил бы нас, но я успел дать задний ход и через горловину, которая образовалась между льдинами, выскочил на чистую воду. Но тут раздался стук в двигателе -- и редуктор заходил, как контуженный...
Счастливчик бросился ко мне и вырвал у меня румпальник. Он толкнул меня так сильно, что я не удержался на ногах и свалился в воду. Я висел за бортом по пояс в воде, упираясь руками в планшир, и Бульбутенко помог мне забраться в бот. Счастливчик в это время возился под капотом, посвечивая себе фонариком.
-- Ну что? -- спросил Бульбутенко.
-- У-у, торгаш... -- Счастливчик замахнулся на меня гаечным ключом.
-- Что случилось?
-- Зачем ты взял его на бот? -- закричал Счастливчик. -- Ему надо сиську держать, а не румпальник!
-- Ну?
-- Подшипники полетели, -- сообщил наконец Счастливчик. Он что-то держал на руке. -- Два шарика: один пополам, а этот -- на четыре части...
-- А ты их давно менял?
-- С весны. Сам знаешь, что редуктор новый.
Бульбутенко бросил якорь на большую льдину, которая проплывала мимо, и нас потащило за ней на буксире. Потом он развернул рацию и стал вызывать судно на связь.
Я за это время выкрутил штаны и портянки, вылил из сапог воду -- она была совсем теплая, так я ее нагрел ногами, аж жалко было выливать... Мне вдруг тоскливо стало, кажется, на свет божий не глядел бы...
И вспомнил я своего "Франца Меринга" и ребят, с которыми десять лет работал на этом пароходе. Это Счастливчик загнул насчет лайнеров. Плевал я на красивые лайнеры! Допотопное было суденышко, в рубке даже гирокомпаса не было, только магнитный стоял, а машина работала на твердом топливе и так дымила, что наше судно знали по всему побережью. Женщины даже в правление звонили: очень интересуемся, мол, когда "Мерин" придет, чтоб успеть снять белье, а то закоптит. А мы чухали себе вдоль приморского бережка: Владивосток -- Тетюхе -- Находка -- Ванино -- и в обратном перечислении, возили кур, морскую капусту, картошку, всякую всячину, водили дружбу повсюду и не были внакладе. А потом, когда мы остались без парохода -- он утонул прямо в бухте, во время погрузки; когда нам в Углегорске модные плащи "болонья" выдали и по двести рублей компенсации за шмутки, которые остались на пароходе; когда Шурке захотелось иметь трехкомнатную квартиру в кооперативном доме, -- тогда я и пошел на эту шхуну, где деньги прямо с неба падали. Случайно получилось: "Воямполка" с учеными ходила по Курилам, у них ученый погиб и судно отозвали во Владивосток, а потом бросили на промысел. Как раз перед этим я подвернулся, а у них команды не хватало -- вот меня и взяли. Обрадовался я тогда, а сейчас понимал, что зря: у меня здесь даже кореша хорошего не было...
-- Не выходит на связь, -- сказал Бульбутенко.
-- А когда капчас? -- спросил Счастливчик.
Бульбутенко посмотрел на часы.
-- Проморгали уже. Теперь ждать около часа.
-- За это время как раз на самую кромку вынесет, -- сказал Счастливчик.
-- Слушайте гудок, -- сказал Бульбутенко. -- Судно далеко, но все может быть...
-- Разве услышишь сейчас? -- возразил Счастливчик. -- Такой туман -хоть радар на голову вешай.
Мы прислушались.
-- Или не слыхать ни черта, или вахтенный валяет ваньку, -- сказал Бульбутенко.
-- Вахтенный сейчас в очко играет с инженером по техбезопасности, -усмехнулся Счастливчик.
-- А, чтоб его... -- выругался Бульбутенко.
И тут мы услышали какой-то неясный гул. Это был непрерывный гул наката -- то усиливающийся, то затихающий.
-- На кромку выносит, -- забеспокоился Бульбутенко. -- Разгружайте бот, и будем уходить отсюда на веслах.
Осень на Шантарских островах
СЧАСТЛИВЧИК
(Рассказ матроса)
1
-- Винтовка лежала вот так, -- рассказывал Счастливчик. -- А шептало мы у нее подтираем, чтоб курок был легкий при стрельбе... Видно, она зацепилась курком за тросы, когда научник* потянул ее... Пуля вошла вот сюда, он даже не шевельнулся. Жара в тот день стояла страшная, мы тело льдом обложили. Сапоги на нем были казенные, боцман их снял, потому что боцман за каждый сапог отвечает, а научнику они теперь были, сам понимаешь, ни к чему. И тут я посмотрел на него: лежит он -- может, первый ученый в мире! -- лежит без сапог, и море от этого не перевернулось... Тоска меня взяла: сиганул я с бота прямо в воду и поплыл к берегу, а берега от пены не видать -- такой был накат... -- Счастливчик, не выпуская винтовки, достал спичечный коробок и прикурил. -- Башку проломил, а выбрался, -- продолжал он. -- Наглотался у берега воды с песком, всю дорогу рвало, пока дополз к поселку... Сперва прыгал, чтоб разбиться, а потом полз, чтоб выжить, -- такой я человек! -- Он засмеялся и посмотрел на меня.
* Ученый (разг.)
-- Чего ты скалишься? -- не выдержал я. -- Человек убился, а ты скалишься...
-- Когда ты убьешься, мне еще веселей будет, -- ответил Счастливчик.
Я инстинктивно сунул руку в карман ватных штанов и потрогал свой талисманчик. Это был маленький слоненок, выточенный из моржового клыка. Мне дал его один чукча в Эгвэкыноте в обмен на банку китайской тушенки. Талисманчик был при мне, и, значит, я не мог утонуть, и я сразу успокоился и снова был готов слушать болтовню Счастливчика.
-- Вот такой был человек! -- говорил он. -- Не за деньги работал. Только погиб глупо, не повезло ему...
-- Зато тебе везет, Счастливчик, -- сказал Бульбутенко, старшина бота. -- Уж так везет, что дальше некуда... -- Бульбутенко стоял на корме и, зажав румпальник между колен, смотрел на часы.
-- Никто нашей смерти не заберет: ни моей, ни твоей, ни его, -- вяло ответил Счастливчик. Он сразу раскис от слов Бульбутенко, и было видно, что он хотел поскорей закончить этот разговор. -- Вот пошли, а может, и не вернемся назад...
Бульбутенко смотрел на часы, а Счастливчик -- себе под ноги, а я глянул на море, но не увидел там ни черта: один только лед плавал, точно куски застывшего жира в борще... А на горизонте был город -- будто из светящихся кристаллов, я такой красивый город сроду не видел, но я в него не поверил, потому что знал: это и не город вовсе, а рефракция, преломление солнечных лучей, то есть обман зрения и так дальше. Но, подумав о городе, я вспомнил Владивосток и свой домик в Косом переулке, огородик, ребятишек и Шурку, жинку мою. Как она огород мотыгой долбает, запарилась -- аж платье к спине прилипло, и какая она сейчас загорелая, потная, веселая от работы. А на меже, среди зеленых кустов окученного картофеля, я видел розовые мордашки ребятишек, а на веревке под грушами просыхает выстиранное белье, распространяя приятный холодок... Эта картинка до того понравилась мне, что я чуть не прослезился и с трудом пересилил себя: ребятишки все-таки были не мои, а от Витьки, ее бывшего мужа, и хоть я не терял дома время даром, своих детей у меня не было -- так было обидно, что она не хочет рожать от меня... Я эту Шурку и Витькиных ребятишек очень крепко любил, я им трехпроцентных облигаций на четыреста рублей дал и получку на них перевел, только самую малость себе оставил...
-- Бросай якорь, -- приказал мне Бульбутенко. -- Пора на капитанский час* выходить...
* Время радиосвязи между дрейфующей шхуной и ботами, находящимися на промысле.
Мы пристали к одинокой маленькой льдинке, и старшина бота выключил двигатель. Раньше я боялся таких маленьких льдинок, они казались мне ненадежными. Но потом я понял, что величина льдины не имеет значения, главное -- чтоб у нее не было подсова. Подсов -- подводная часть льдины. Летом она отрывается и висит самостоятельно, подпирает верхнюю льдину, но может от пустякового толчка вылететь наверх, словно снаряд из пушки... Если нарвешься на нее, то будет конец и тебе, и боту. А такая вот маленькая -она целого мамонта выдержит...
Бульбутенко расположился на капоте. Он достал рацию, собрал антенну, подсоединил в наушники, потом подключил питание и стал ожидать вызова с судна. У нас была телефонная радиостанция "Недра-п", величиной с транзистор. Кроме нее, на боте еще был установлен "Шлюп" -- аварийная радиостанция большого диапазона. При помощи "Шлюпа" можно было выйти на 500 килогерц -на этой волне прослушиваются сигналы бедствия, и нас могли засечь спасательные или любые другие суда, а также побережные сахалинские радиостанции. "Шлюпом" мы еще ни разу не пользовались, поскольку в аварии не попадали...
Счастливчик выпрыгнул на льдину с винтовкой, а я сиганул следом.
Счастливчик ходил на боте мотористом, но рулевым он не был, как другие мотористы на ботах, только смотрел за двигуном да еще стрелял из винтовки. Вернее, стреляли они вдвоем с Бульбутенко. А я зверя в бинокль выслеживал. Они редко давали мне стрелять: зрение у меня было -- будь здоров, но я никак не мог освоить оптическое приспособление для стрельбы и часто мазал. А еще они не доверяли мне потому, что я пришел сюда с торгового судна.
"Торгашей" зверобои считали трусами и дармоедами.
-- "Воямполка", я -- "Единица". Нахожусь на норд-весте. Норд-весте. Зверя нет. Зверя нет. Как поняли меня? Прием! -- кричал Бульбутенко.
Счастливчик расстелил на снегу ватник, стащил с себя свитер и сел, повернувшись голой спиной к солнцу. Я тоже сбросил ватник, по снять рубаху постеснялся: чирьи у меня...
Тут Счастливчик вскинул винтовку и выстрелил в чайку -- их кружило над нами видимо-невидимо. Птица упала возле льдины, тело у нее содрогалось, а крылья неподвижно распластались на воде. Счастливчик подтянул ее прикладом. Это был помор -- серая длинная чайка со здоровенным клювом.
-- Зачем ты стрельнул ее? -- спросил я.
-- Чучело сделаю... -- Счастливчик бросил птицу в бот.
-- Чайку нельзя стрелять, -- сказал я. -- Душа у нее человеческая.
-- Воронья у нее душа, -- ответил Счастливчик. -- Разве не видел, как она туши жрет? Не успеешь зверя разделать, как она ему уже глаза выклевала...
Я невольно залюбовался им -- такой он был сильный и ладный с виду. Он был, наверное, нерусский: черный, и глаза косые, но тело у него было белое, твердое, а в глазах у него лед плавал...
"От такого б Шурка с радостью рожала! -- подумал я. -- Она у меня хорошего мужика за версту чует..."
Счастливчик, видно, рассердился, что я попрекнул его за убитую чайку, и сейчас обдумывал, как мне отомстить. Я видел это по его лицу. Я уже присмотрелся к нему за время работы, но не всегда можно было угадать, что он выкинет. На этот раз он ничего нового не придумал.
-- Вы, торгаши, и моря настоящего не видели, -- начал он. -- А без лоцмана даже развернуться не сумеете... И грузят ваши лайнеры без вас и разгружают, а рулевые у вас перед компасом на стульчике сидят, "трудовой мозоль" зарабатывают... -- Он закурил и бросил в меня спичкой. -- Ты вот, старикашка, зачем к нам пожаловал?
-- Мне деньги нужны, чтоб на Черное море попасть, чирьи вывести, -ответил я.
-- Деньги! Деньги! -- закипятился Счастливчик. -- Ты б еще жинку с собой взял, здесь бы она больше твоего заработала...
Он не успел договорить, потому что я изо всей силы пнул его сапогом. Он охнул и повалился на лед, он даже в лице изменился -- так ему стало не по себе... Это только с виду я такой худой и неразвитый, а вообще я верткий, как вьюн, и в драке поднаторел -- Шурка знает, как я ее ухажеров отваживал. Меня обычно недооценивают, а мне это только на руку.
-- Ладно... -- сказал Счастливчик, вставая. Он взял винтовку, передернул затвором и прицелился в меня.
Я снова потрогал талисманчик, хотя в общем был спокоен: знал, что не стрельнет в меня, видели мы таких!
Бульбутенко аккуратно, палочку к палочке, сложил в мешочек антенну, захлопнул рацию и спрятал ее под капот, а Счастливчик все целился в меня, а я лежал себе на льдине и даже не смотрел в его сторону.
-- Поедим? -- предложил Бульбутенко. -- Все равно ничего не возьмем сегодня.
Счастливчик, услышав про еду, опустил винтовку и, ругаясь, направился к боту. Я двинулся следом за ним.
Бульбутенко достал термос и полбуханки хлеба.
-- Давай тушенку, -- потребовал у него Счастливчик, -- не жадничай.
Бульбутенко, не слушая его, вытащил из чехла нож и стал аккуратно резать хлеб. Хлеб был черствый, аж скрипел под ножом. Бульбутенко отвинтил крышку термоса, вытащил зубами пробку и налил в крышку кипятку. Кусок хлеба он густо посыпал солью. Он пил чай, громко прихлебывая, а мы сидели и смотрели на него.
Морда у Бульбутенко была красная, кожа просвечивала сквозь редкую выгоревшую бороду и лоснилась от крема "Идеал", а зубы у него были один под один -- крупные и свежие, как у подростка, а нос облупился, и Бульбутенко залепил его бумажкой. Он напился чаю, а недоеденный кусочек хлеба положил обратно в ящик на корме, где у нас хранилось продовольствие.
-- Ты дождешься когда-нибудь, -- пригрозил ему Счастливчик. -- У нас уже был один такой, так с него быстро гонор сбили...
-- Это как понимать?
-- Кинули его за борт, вот как...
-- Утопился? -- поинтересовался Бульбутенко.
-- Подобрало одно судно. Больше он уже на зверюгах не работает... Не слышал про такого?
-- Нет, -- ответил Бульбутенко, -- не имею музыкального слуха.
-- Чего ты нас голодом моришь? -- не отставал Счастливчик.
-- А если в ЧП попадем? Что тогда жрать будешь?
-- Я так похудел, что сам себя не чувствую, -- пожаловался Счастливчик.
-- И правильно, -- поддержал его Бульбутенко. -- А на голодный желудок стреляется лучше -- глаз чистый, понял?
-- Дождешься ты...
-- Лучше б за ботом глядел: насос совсем воду не качает, -- упрекнул его старшина.
Они так ни до чего и не договорились. Счастливчик принялся разбирать насос -- он знал свое дело, на ботах не было моториста лучше его, а я взял у Бульбутенко термос и кусок хлеба.
Потом мы запустили двигатель и поехали дальше.
2
Тюлень вынырнул шагах в сорока от лодки и поплыл, толкая носом воду. Я сбавил обороты, и тут Счастливчик саданул в него из винтовки -- сразу видно было, что попал: тюлень уронил голову, спина у него изогнулась горбом...
Я дал полный газ, а Счастливчик отложил винтовку и стал на носу с абгалтером -- острым стальным прутом с ручкой, загнутой в виде кольца. Но тут тюлень стал тонуть, и мы не успели подобрать его. Он тонул под нами -весь голубой в воде, похожий на диковинную огромную рыбину, а кровь из него шла, словно дым из подбитого самолета, и вокруг шлюпки ширилась красная полынья и дымилась на солнце.
Если ты тюленя подбил на выдохе, когда у него легкие пустые, то он обязательно потонет -- хоть что хочешь делай с ним, а мы их сегодня -странное дело! -- били всех на выдохе, и они тонули у нас один за другим. Не везло нам сегодня, это точно.
Счастливчик швырнул абгалтер и закурил, а Бульбутенко почему-то стал у борта, держа наготове гарпун. Я начал выводить бот на курс, как внезапно второй тюлень вынырнул рядом с бортом. Бульбутенко кинул в него гарпун. Тюлень задергался, и Бульбутенко, перегнувшись через борт, поймал гарпун и воткнул его в тюленя до половины. Гарпун, наверное, до сердца достал, потому что тюлень сразу затих, глаза у него засветились и стали зелеными. Мы взяли его на буксир, а потом выволокли на льдину.
Зверь занимал почти всю льдину. Это был морской заяц килограммов на сто пятьдесят весом, отлинявший, с белыми жесткими усами и гладким, лоснящимся мехом. Бульбутенко взял его за ласты и перевернул на спину. Он вытащил из деревянного чехла широкий зверобойный нож, отточенный до голубизны, и легко развалил тюленя от нижней губы до хвоста. Тюлень зашевелился, кровь хлынула из него на лед, а я воткнул ему нож между ребер, потом сунул туда руку и вырвал сердце. Оно билось в моей руке, и я бросил его в ведро со льдом. Бульбутенко уже снял шкуру с черными полосками оставшегося мяса, а я поволок раушку -- то есть ободранную, скользкую, дымящуюся тушу -- и столкнул ее в воду. Раушка плавала возле льдины, глаза у нее светились, и чайки набросились на нее...
Потом я долго мыл руки в морской воде и все смотрел, нет ли на них какой царапины, потому что я боялся чинги -- случается такая болезнь суставов, когда трупный яд зверя попадает тебе в кровь. Боль, говорят, дикая, а пальцы после чинги немеют и не двигаются, и на них образуются уродливые наросты. А еще я знал, что чинга пока неизлечима. У многих зверобоев пальцы были повреждены, особенно у молодых. У Счастливчика два пальца не двигались -- по одному на каждой руке, у Бульбутенко же все пальцы были как пальцы, потому что Бульбутенко был настоящий зверобой, а Счастливчик только воображал себя таким.
-- Когда я работал на китобойце, так мы раз сейвала загарпунили, -снова заговорил Счастливчик, который все это время сидел на льдине, наблюдая за нашей работой. -- Самку. Кормящая была -- когда волокли на лине, у нее молоко выливалось из грудей... Так самец рядом с ней шел, спина к спине, а потом вынырнул перед носом судна, загородил дорогу: мол, стреляй заодно и меня... А я не могу стрелять, просто не могу, и все. Тут Колька Типсин подбежал, ученик: развернул пушку да как выстрелит в него гранатой ТТ-7! Это новой системы граната, их теперь дают вместо остроконечных...
-- А если б вначале самца подбили, -- сказал Бульбутенко, -- самку б только и видели. Инстинкт у нее -- сохранение рода, поэтому убегает... Вот эту случайно сейчас...
-- Они, бабы, все такие, -- согласился Счастливчик. Он пнул шкуру ногой. -- Вот будет шуба для какой-нибудь заграничной сэрши...
-- А нам денежки, верно, старпом? -- засмеялся я.
-- Какие там денежки, -- поморщился Бульбутенко. -- Нам еще до плана тянуться... что до него... -- Бульбутенко показал ножом на солнце.
Бульбутенко вытер нож о мех и сунул его в чехол, а я сполоснул шкуру в воде -- она была очень тяжелая -- и бросил ее в бот, а потом расстелил шкуру на дне трюма, салом кверху, и снова помыл руки. Бульбутенко обтер руки сухой ветошью. Он никогда но мыл их на промысле, даже когда брался за еду.
-- Ты, Счастливчик, брось это! -- вдруг сказал он.
-- Что бросить? -- не понял Счастливчик.
-- Валять ваньку, -- разъяснил Бульбутенко. -- Ты что думал: выстрелил, и на этом дело с концом, так? А зверя за тебя будет теща разделывать?
-- Тут тебе одному делать было нечего, -- возразил Счастливчик.
-- Я не про это говорю. Я тебе вообще говорю, понял?
-- А если меня тошнит от этого...
-- Так на зверобоях не делается. Вот новичок работает, старается, учился б у него...
-- Я их, знаешь, где видел, твои зверобои? -- закипятился Счастливчик. -- Я хоть завтра уйду отсюда!
-- Куда ты завтра уйдешь? -- усмехнулся Бульбутенко. -- Ты б лучше спасибо сказал, что на бот взял. Я твою биографию знаю, только я тебя взял и все, так что не валяй ваньку, понял? -- Бульбутенко вырвал изо льда якорь и пошел к боту, а Счастливчик стоял на льдине с винтовкой в руке, чаек над ним кружило видимо-невидимо, только ему было не до них.
Посмотреть на Счастливчика, так вроде его сейчас чем-то кровно обидели -- такой у него был потерянный вид. А ведь старшина ему чистую правду выложил. За эти три с половиной месяца, которые мы вместе работали, Счастливчик у меня в печенках сидел. Я его поведение никак не мог объяснить: или у него характер такой дурной, или он вообще малость стукнутый. Удивительно было другое -- то, что Бульбутенко возится с ним. Ведь попасть на бот удавалось не каждому, только крикни на судне -- от желающих не отобьешься. И было отчего: одно дело, когда ты вкалываешь у вонючей мездрильной машины, где каждый над тобой начальник, и совсем другое, когда целый день в море, на свежем воздухе... Бульбутенко, можно сказать, впервые выговаривал Счастливчику, и я был доволен, что он, наконец, добрался до него. Уж Бульбутенко он не посмеет ослушаться: как ни верти, наш старшина на судне -- старпом, второй человек после капитана.
И я не ошибся: слова Бульбутенко на Счастливчика подействовали. Притом так скоро и таким неожиданным образом, что я бы никогда в это не поверил, если б все не происходило у меня на глазах.
Только что Счастливчик с унылым видом стоял на льдине, как вдруг бросился в бот сломя голову, схватил Бульбутенко за плечи.
-- Старпом, ты ко мне как относишься? -- спросил он в сильном волнении.
-- Нормально отношусь, -- сказал Бульбутенко, отворачиваясь.
-- Спасибо тебе! -- Счастливчик с чувством пожал ему руку. -- Ведь если б ты меня не взял на бот, я сам не знаю, что мог бы себе сделать из гордости... Ты теперь, можно сказать, как научник для меня! Я знаю, что у тебя кровь порченая, так бери мою, хоть всю бери... -- Счастливчик говорил как помешанный.
-- Будет тебе! -- Бульбутенко освободился от него. -- Я почему так говорил, -- примирительно сказал он. -- Ведь от меня работу требуют в первую очередь, а я должен с остальных -- по старшинству. Работай, как надо, -слова тебе лишнего не скажу.
-- Брезгуешь насчет крови... или боишься? -- приглушенно спросил Счастливчик.
-- Да будет тебе!
-- Сволочь ты! -- крикнул Счастливчик.
Бульбутенко только рукой махнул.
3
Мы прошли еще дальше на север, а потом отклонились к востоку -Бульбутенко брал поправку на дрейф, поскольку ветер был восточный, и тут мы увидели много раушек на льдинах, а чайки над ними летали, здоровенные жирные чайки -- смотреть на них было противно...
-- Наши ребята поработали, -- сказал Бульбутенко. -- Держи как есть, -приказал он мне, -- тут остров недалеко. На худой случай, медведку подстрелим...
Около часа мы пробивались на восток в плотном материковом льду, а потом открылся низкий пустынный берег: осохшие валуны, бревна, груды белых ракушек... И вот здесь, неподалеку от острова, мы внезапно наткнулись на громадное стадо тюленей. Зверь был усталый после перехода, спал мертвым сном, и ни один не поднял головы, когда раздались первые выстрелы...
Началось такое, что не описать.
Счастливчик только и делал, что хватал обоймы, вдавливал их в магазинную коробку да нажимал на курок. Это была полуавтоматическая трехлинейка девятого калибра, но стрелял из нее Счастливчик здорово -- как из боевого автомата, бил почти в упор и дико ругался, если я не успевал вовремя сунуть ему в зубы папиросу, а вокруг нас стояло такое эхо от выстрелов, что с ума можно сойти... Когда он перестал стрелять, мы с Бульбутенко выпрыгнули на льдину и добили подранков, а потом принялись за дело: старшина снимал шкуру -- ловко, за три взмаха ножа, я тащил ее в бот, а Счастливчик сидел в боте и курил -- лицо у него было нехорошее. Он изредка поглядывал в нашу сторону, я чувствовал на себе его взгляд, и это мешало мне работать.
-- Все патроны вышли, -- Счастливчик выбросил из магазина пустую гильзу. -- Даже в торгаша нечем стрельнуть...
-- Тебе б только стрельнуть, -- не вытерпел я. -- Скажи: что я тебе сделал плохого?
-- Меня удивляет, -- сказал он, -- что некоторые старики из торгашей приходят сюда, как в мясную лавку... Ты хоть знаешь, какого ты зверя убивал?
-- Разве я его убивал? -- возразил я.
-- Ты островного тюленя убивал! -- закричал Счастливчик. -- А его научник впервые открыл, про это теперь весь мир знает... Выходит, что он из-за твоих поганых денег свою молодую жизнь погубил?
-- Что ты плетешь? -- вмешался Бульбутенко. -- Совсем это не островной, ларга* это...
* Вид дальневосточного тюленя.
Счастливчик ничего не сказал и отвернулся.
-- Вот ты на него набросился, -- продолжал Бульбутенко. -- Так у него хоть деньги на уме, а у тебя что? Что у тебя на уме?
Счастливчик молчал.
-- А с винтовкой нечего дурить, -- сказал старшина. -- С сегодняшнего числа я тебе запрещаю стрелять. Будешь следить за двигуном, а оружие отдай...
-- Ясное дело, -- усмехнулся Счастливчик. -- План взяли, теперь я тебе не нужен...
Бот был просто завален шкурами. Я даже не знаю, сколько мы взяли, -никому не пришло в голову пересчитать. Как я понимал, на этом промысле заранее ничего не угадаешь. Тут как повезет: время отпускается большое, а план берется за несколько удачных дней. Во всяком случае, мы теперь были застрахованы от всяких неожиданностей до конца промысла. Даже если остальные боты не доберут плана и судно останется без прогрессивки, мне и этих денег хватало на кооперативную квартиру, и еще оставалось... Где ты еще заработаешь столько? За свою жизнь я перебрал много работ, но чтоб столько можно было отхватить сразу -- такого у меня еще не было... Но радости я тоже не испытывал: было такое чувство, будто я уворовал что-то. Это меня встревожило не на шутку, и я потрогал талисманчик и помолился своими словами, чтоб все кончилось добром. Я вдруг перепугался чего-то.
Уже темнело, когда мы повернули назад.
Ветер заходил с разных сторон, как это бывает в пору смены муссонов, а небо было светлое, но свет его сильно деформировал окружающие предметы, и па расстоянии в тридцать шагов было трудно что-нибудь рассмотреть. А потом господь бог врубил ночное освещение и глупые бакланы потянулись к своим гнездам. Мы еще были на полдороге от судна, когда поднялся туман и мы попали в водоворот.
Странное дело: вокруг нас волокло и сшибало лед, а бот шел по спокойной воде, а лед так несло, что я едва успевал сворачивать...
-- Ты только погляди! -- крикнул я Бульбутенко. -- Двигуны, что ли, на эти льдины поставили...
-- Течение глубоко идет, мы его не достаем, а у льдин осадка побольше, вот их и несет, -- объяснил он.
В этом месте, видно, пересекалось несколько морских течений, что было заметно по льду, который двигался в разных направлениях. Один поток льда, примерно в двести ярдов шириной, сворачивал к западу от нас -- это было круговое движение по часовой стрелке, а на самом повороте в него под прямым углом врывался другой поток, который шел в обратную сторону... Льдины переворачивались, налезали друг на друга, а мы крутились в самом центре воронки и не знали, что делать, а в стороне я видел много чистой воды, даже барашки на ней ходили от ветра. И вдруг перед носом у нас развалилась небольшая льдинка, а из-под нее вылетел подсов величиной с одноэтажный дом, он потопил бы нас, но я успел дать задний ход и через горловину, которая образовалась между льдинами, выскочил на чистую воду. Но тут раздался стук в двигателе -- и редуктор заходил, как контуженный...
Счастливчик бросился ко мне и вырвал у меня румпальник. Он толкнул меня так сильно, что я не удержался на ногах и свалился в воду. Я висел за бортом по пояс в воде, упираясь руками в планшир, и Бульбутенко помог мне забраться в бот. Счастливчик в это время возился под капотом, посвечивая себе фонариком.
-- Ну что? -- спросил Бульбутенко.
-- У-у, торгаш... -- Счастливчик замахнулся на меня гаечным ключом.
-- Что случилось?
-- Зачем ты взял его на бот? -- закричал Счастливчик. -- Ему надо сиську держать, а не румпальник!
-- Ну?
-- Подшипники полетели, -- сообщил наконец Счастливчик. Он что-то держал на руке. -- Два шарика: один пополам, а этот -- на четыре части...
-- А ты их давно менял?
-- С весны. Сам знаешь, что редуктор новый.
Бульбутенко бросил якорь на большую льдину, которая проплывала мимо, и нас потащило за ней на буксире. Потом он развернул рацию и стал вызывать судно на связь.
Я за это время выкрутил штаны и портянки, вылил из сапог воду -- она была совсем теплая, так я ее нагрел ногами, аж жалко было выливать... Мне вдруг тоскливо стало, кажется, на свет божий не глядел бы...
И вспомнил я своего "Франца Меринга" и ребят, с которыми десять лет работал на этом пароходе. Это Счастливчик загнул насчет лайнеров. Плевал я на красивые лайнеры! Допотопное было суденышко, в рубке даже гирокомпаса не было, только магнитный стоял, а машина работала на твердом топливе и так дымила, что наше судно знали по всему побережью. Женщины даже в правление звонили: очень интересуемся, мол, когда "Мерин" придет, чтоб успеть снять белье, а то закоптит. А мы чухали себе вдоль приморского бережка: Владивосток -- Тетюхе -- Находка -- Ванино -- и в обратном перечислении, возили кур, морскую капусту, картошку, всякую всячину, водили дружбу повсюду и не были внакладе. А потом, когда мы остались без парохода -- он утонул прямо в бухте, во время погрузки; когда нам в Углегорске модные плащи "болонья" выдали и по двести рублей компенсации за шмутки, которые остались на пароходе; когда Шурке захотелось иметь трехкомнатную квартиру в кооперативном доме, -- тогда я и пошел на эту шхуну, где деньги прямо с неба падали. Случайно получилось: "Воямполка" с учеными ходила по Курилам, у них ученый погиб и судно отозвали во Владивосток, а потом бросили на промысел. Как раз перед этим я подвернулся, а у них команды не хватало -- вот меня и взяли. Обрадовался я тогда, а сейчас понимал, что зря: у меня здесь даже кореша хорошего не было...
-- Не выходит на связь, -- сказал Бульбутенко.
-- А когда капчас? -- спросил Счастливчик.
Бульбутенко посмотрел на часы.
-- Проморгали уже. Теперь ждать около часа.
-- За это время как раз на самую кромку вынесет, -- сказал Счастливчик.
-- Слушайте гудок, -- сказал Бульбутенко. -- Судно далеко, но все может быть...
-- Разве услышишь сейчас? -- возразил Счастливчик. -- Такой туман -хоть радар на голову вешай.
Мы прислушались.
-- Или не слыхать ни черта, или вахтенный валяет ваньку, -- сказал Бульбутенко.
-- Вахтенный сейчас в очко играет с инженером по техбезопасности, -усмехнулся Счастливчик.
-- А, чтоб его... -- выругался Бульбутенко.
И тут мы услышали какой-то неясный гул. Это был непрерывный гул наката -- то усиливающийся, то затихающий.
-- На кромку выносит, -- забеспокоился Бульбутенко. -- Разгружайте бот, и будем уходить отсюда на веслах.