Впрочем, может быть, это был унесенный ветром клуб дыма?
   Грохот сотрясал корабль. Алеша повалился на пол.
   Облако дыма закрыло нижнюю часть ракеты. Космический корабль нехотя приподнимался. Под ним трепетало зеленоватое пламя, которым он словно отталкивался от каменистой поверхности.
   Ракета на мгновение повисла в воздухе.
   Раскоряченное перекати-поле ударилось о нее и отлетело далеко в сторону. Совсем близко пронеслось другое перекати-поле. Венера словно бомбардировала покидавшего ее космического гостя.
   Взревели дюзы, подпрыгнул корабль и, оставляя дымный след, исчез в красных тучах.
   Как долог был спуск сквозь эти красные тучи… и как короток был взлет!..
   Алеша поднялся, ощущая свинцовую тяжесть во всем теле, в висках и глазных яблоках. Говорят, некоторые при таком ускорении теряют на время зрение.
   Алеша бросился к окну. Нет! Он видел прекрасно! Вот он, бурный багровый океан вечных туч.
   Где-то летит по орбите «Просперити». Корабли уравняют скорости, сойдутся… Гарри обнимет свою Мэри. Они будут счастливы. А он, Алеша?..
   С бьющимся сердцем смотрел Алеша на красные горы и багряные клубы дыма, медленно меняющие очертания. Если бы он мог пронзить их взглядом! Если бы хоть на мгновение увидеть снова папоротниковую чащу, край болота, с которого стартовала ракета!..
   И Алеша так живо все представил себе, словно он на самом деле видел, что произошло после взлета ракеты.
   Он был совершенно уверен, что он еще успел увидеть, как над гнущимися под ветром папоротниками, паря, пронеслось крылатое существо. А потом…
   Потом он представил, как оно сделало круг над тем местом, где только что стояла ракета вороненой стали.
   Накренив одно крыло выше другого, существо спустилось на поверхность и… сложило крылья, оно откинуло их на спину складками дымчатого плаща. Потом оно тряхнуло головой и по плащу рассыпались длинные темные волосы. Ветер завладел ими.
   Конечно, у девушки было точно такое же лицо, как и у найденной скульптуры. Вытянутые в одну линию брови, миндалевидные огромные глаза, способные видеть в темноте, тонкий нос и нежные губы… Стройная, сильная, незнакомо прекрасная, она с тоской смотрела на тающий в воздухе след корабля. И, протянув к нему руки, она крикнула звонко и мелодично:
   — Эоэлла!..
   Потом девушка осторожно подошла к вездеходу.
   Пришельцы оставили свою машину. Девушка смотрела на нее с грустью, но не с удивлением. Любовно погладила помятые бока, потом заметила оставленные в вездеходе предметы.
   Она перебирала их один за другим, все более и более заинтересованная, взволнованная…
   Земляне оставили на чужой планете продуманный след. Это были символы, геометрические и математические: круг, треугольник… доказательство теоремы Пифагора… схема солнечной системы. Периодическая система Менделеева. Строение атома… Потом шли фотографии Земли, ее природы, ее людей… Города, машины… Наконец, снимки побывавшей на Венере ракеты и пятерых астронавтов.
   Девушка долго вглядывалась в черты лиц людей. На одной фотографии она задержалась больше, чем на других.
   На поясе у нее была сумка. Девушка вставила в нее выбранную фотографию. В сумке заработал механизм.
   Девушка села на камни, обхватив колени руками, положив на них подбородок, и смотрела на сумку.
   Сумка сама собой раскрылась.
   Девушка взяла в руки чудесно созданную скульптуру… Алеши и стала смотреть на нее долгим, долгим взглядом…
 
 
   Корабль «Знание» облетел вокруг Венеры несколько раз. Уже перебралась с «Просперити» мужественная американка Мэри Стрем, уже заправился советский корабль американским топливом…
   Корабли шли к Земле.
   Алеша стоял у окна, смотря на золотистый серп Венеры. И казалось Алеше, что он сам остался там, где оставили земляне знак возможным братьям по Разуму.
   Богатырев и Добров были у противоположного окна. Там в черноте Космоса горела в звездной россыпи голубоватая звезда. Можно было подумать, что корабль летел совсем не к ней, но, описав в околосолнечном пространстве точно вычисленную дугу, он должен был принести звездолетчиков именно на эту голубоватую звездочку, родную Землю, быть может и в самом деле заселенную миллион лет назад солнечным племенем людей.
    КОНЕЦ

ГЛЕБ ГОЛУБЕВ
ПО СЛЕДАМ ВЕТРА

ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ [1]
 

ЗНАКОМСТВО ПОД ВОДОЙ

   Прошлым летом я только что демобилизовался из армии и не знал, куда себя дальше девать. Это печальное состояние мучило меня уже давно. Другие как-то сразу выбирают себе жизненный путь, а у меня так не получилось. Кончив школу, поступал в институт кинематографии, на сценарный факультет. А зачем, и сам не знаю. В институт не попал и поступил работать на завод учеником электрика, а через год меня призвали в армию.
   Но, видно, и армия мне ума не прибавила, потому что вот теперь снова стою на распутье и гадаю: как мне жить дальше? Чем заняться? Куда податься: проситься в экипаж космической ракеты, которую скоро, наверное, пошлют на Марс, или ехать в Сибирь на какую-нибудь стройку?
   Никакого решения я принять не мог и отправился к дяде в Керчь, чтобы отдохнуть, побродить, покупаться.
   — Непутевый ты, Колька! — сказал мне дядя, когда я без приглашения нагрянул к нему. — В каждом человеке должен быть стержень, понимаешь? А в тебе его нет.
   Наверное, дядя Илья прав: нет во мне стержня. А где его взять? И что это за стержень, который должен быть в каждом человеке? В дяде моем он есть? Сам дядя Илья, конечно, считает, что живет он правильно. Работает на метеостанции в Керчи, составляет прогнозы, которые очень редко оправдываются, а после работы копается в своем огородике или, подняв очки на лоб, старательно изучает какие-то заумные таблицы в толстенных фолиантах. Я тоже было заинтересовался этими книгами, соблазнившись их толщиной и ветхостью переплетов. И некоторые названия меня поначалу заинтриговали. Например, «роза ветров». Здорово звучит, верно? А на самом деле это никакая не роза, а просто-напросто диаграмма, график преобладающих ветров…
   У дяди мне скоро стало скучно. В одно прекрасное утро я сбежал на попутном катере на Ту злу. Вот тут-то и начались приключения.
   Тузла когда-то была косой, длинным песчаным мысом, далеко вдававшимся в Керченский пролив. Но в двадцать пятом году сильный шторм размыл перешеек, и Тузла превратилась в остров. Промоина между островом и берегом все росла и теперь уже достигает трех с лишним километров.
   На острове всего несколько домиков, где во время путины живут рыбаки. Берег такой низкий, что его не заметишь с моря, пока не подплывешь вплотную. Отправившись на Тузлу, я сначала увидел даже не сам берег, а дом и одинокое раскидистое деревце возле него. Казалось, они стояли прямо посреди моря. Это мне сразу понравилось.
   Добыть пропитание всегда было можно у рыбаков, ночевал я под открытым небом, на согретом за день песке. А пляж тут оказался такой, какого я никогда в жизни еще не видывал. Он тянулся на десятки километров. В сущности, весь остров был просто-напросто громадным песчаным пляжем, совсем пустынным и голым. Отойдя от рыбачьего стана метров за сто, можно было чувствовать себя Робинзоном на необитаемом острове.
   Но скоро я убедился, что остров был обитаемым, даже, пожалуй, слишком.
   Как обычно, с утра, прихватив самодельный гарпун, я отправился на охоту за рыбами. Вода в Керченском проливе такая мутная, что не различаешь порой даже кончиков пальцев протянутой перед собой руки, так что с ружьем тут охотиться бесполезно. Зато с гарпуном можно ловко подкрасться к зазевавшейся рыбешке.
   Ныряя, я услышал какое-то громкое постукивание под водой. После паузы оно повторилось. Мне приходилось читать, будто рыбы издают разные звуки в воде, даже как бы переговариваются друг с дружкой.
   Но эти звуки навряд ли могли издавать рыбы. Они были слишком размеренными и громкими: два звонких удара подряд, потом пауза, снова удар… Да ведь это азбука Морзе! Точка — тире, тире — точка, снова точка — тире… «Ана плыву тебе»…
   Точка — точка — точка — тире, тире — точка — точка, — застучал вдруг кто-то над самым моим ухом… «Жду».
   Кто же это мог разговаривать под водой? Вынырнув за воздухом, я огляделся вокруг. Но наверху все оставалось по-прежнему спокойным и безмятежным. Только в одном месте, недалеко от меня, на поверхности воды вскипали какие-то пузырьки.
   Я снова глубоко нырнул, почти до самого дна, и увидел впереди какую-то смутную большую тень. Приближаясь к ней, я стал различать очертания человеческой фигуры. Но, только подплыв совсем вплотную, я разглядел, что это девушка. Она была не просто в маске, как я, а в легководолазном костюме-акваланге, — так что ей не приходилось подниматься на поверхность за свежим воздухом.
   Незнакомка повернулась ко мне и поманила рукой. Но, когда я подплыл, думая, что ей нужна помощь, она отшатнулась и замахала на меня рукой. Я ничего не понимал. Запас воздуха в легких уже кончался, и мне пришлось вынырнуть.
   Я тотчас же нырнул снова и легко нашел девушку по пузырькам отработанного воздуха, которые цепочкой струились из ее акваланга. Но теперь она уже была не одна. Рядом с нею я увидел второго водолаза — мускулистого, загорелого парня примерно моего возраста, в голубых плавках. Они оба посмотрели на меня, переглянулись и, взявшись за руки, медленно поплыли над самым дном. Они демонстративно не обращали на меня никакого внимания и словно что-то искали на дне.
 
 
 
   Это меня заинтересовало, и я поплыл вслед за ними. Что они потеряли? Подбитую рыбу? Но у них не было ружей в руках. Или что-нибудь упало с лодки? А может, ищут утопленника, надо помочь им?
   Без акваланга мне приходилось то и дело подниматься на поверхность за воздухом. Но глубина не превышала трех метров, а плыли они медленно, пристально рассматривая илистое дно, так что каждый раз я их легко нагонял и не упускал из виду.
   Моя навязчивость, видно, надоела им. Они остановились и подождали, когда я подплыву совсем близко.
   Навстречу мне выдвинулся парень. Вид у него был довольно свирепый, но что он мог мне сделать? На всякий случай я вызывающе выставил вперед свой гарпун. Но он вдруг наклонил голову, точно собираясь бодаться, и выпустил мне прямо в лицо целую тучу воздушных пузырьков.
   Вода вокруг меня буквально закипела.
   Это произошло так неожиданно, что я чуть не захлебнулся и пулей выскочил на поверхность. Пока я отдышался и пришел в себя, они успели отплыть довольно далеко. Но теперь уже я крепко разозлился и кинулся в погоню за ними.
   Не знаю, чем кончилась бы вся эта история, если бы мы вдруг не заметили, что заплыли на отмель, где воды было по грудь. Так что мы могли теперь высунуться из воды и объясниться по-человечески.
   — Ты что, ненормальный? — свирепо спросил парень, сдвигая маску на лоб. — Что к нам пристал?
   — А что вы здесь ищете? — в свою очередь, ощетинился я. — Кто вы такие? Ваши документы.
   — Вот я тебе сейчас покажу документы! — замахнулся он.
   Но девушка (она не сняла маски, а только вынула изо рта дыхательную трубку) схватила его за руку:
   — Не смей, Михаил! Ему просто надо все объяснить. — И, повернувшись ко мне, она начала втолковывать, словно глупому ребенку: — Мы археологи, у нас тут целая экспедиция. Мы ищем затопленные древнегреческие города, которые стояли на этих берегах тысячи лет назад. Понимаете? А вы нам мешаете работать.
   Мне стало неудобно, что со мной так разговаривают, точно с ребенком. Но сразу отступать не хотелось, и я повторил:
   — Все равно у вас должны быть какие-то документы. Предъявите…
   — А ты что, милиционер? — насмешливо буркнул парень.
   Девушка снова потянула его за руку и мягко сказала мне:
   — Ну откуда же у голых людей могут быть под водой документы? Если вы так уж сомневаетесь, приходите вечером в наш лагерь — он вон там, за холмом.
   — А, да что с ним толковать! — махнул рукой ее товарищ и стал натягивать маску. — Пошли, а то скоро обед.
   Девушка снова помахала мне рукой, и они скрылись под водой. По воздушным пузырькам, выскакивавшим на поверхность, я следил, как они уплывают все дальше от берега. Наверное, их там ждала лодка. Но преследовать их я больше не стал.
   Весь день эта встреча под водой не выходила у меня из головы. Смутно припоминалось, что я и раньше читал что-то в газетах или в каком-то журнале о подводных археологах. Искать древние города куда интереснее, чем гоняться за испуганными рыбешками. Может быть, пойти к их начальнику и попроситься, чтобы взял в экспедицию? Ныряю я неплохо…
   Я думал об этом и вечером, сидя в одиночестве на теплом песке. Лагеря археологов отсюда не было видно, его скрывали песчаные холмы. Но мне казалось, будто ветер иногда доносит оттуда веселые голоса и чей-то смех. Может, это смеются надо мной, слушая рассказ девушки и этого свирепого Мишки о нашей нелепой стычке под водой?

СЛИШКОМ ОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

   Утром, закусив колбасой с черствым хлебом, я сложил в рюкзак свои нехитрые пожитки и отправился искать лагерь археологов.
   Он стоял у самой воды. Еще издалека я увидел две большие оранжевые палатки. В сторонке от них, под навесом, был вкопан в песок большой самодельный стол из некрашеных досок. Рядом торчала самодельная печка с трубой из перевернутого чугунка без донышка. На высоком шесте возле одной из палаток лениво трепыхался выгоревший флажок.
   Лагерь выглядел совершенно пустым и покинутым. У меня даже екнуло сердце: не уехали ли все куда-нибудь на другое место? Но, когда я подошел поближе, под ноги мне вдруг с неистовым лаем выкатилась маленькая собачонка, похожая на комок свалявшейся шерсти.
   — Шарик, на место! — лениво крикнул кто-то из палатки.^
   Брезентовая дверца ее откинулась, и оттуда высунулась лохматая голова моего вчерашнего противника.
   Несколько минут он смотрел на меня, не узнавая, потом лицо его помрачнело.
   — Ты что сюда пожаловал? — спросил он грозно. — Документы проверять?
   — Мне нужен начальник экспедиции, — ответил я, не желая ввязываться в ссору.
   — Жаловаться пришел?
   — Очень ты мне нужен, чтобы из-за тебя забираться в такую даль! Просто мне нужен начальник. По делу нужен, понял?
   — Вот я тебе покажу сейчас начальника! — Он начал выползать на локтях из палатки и неожиданно крикнул: — Шарик, куси его!
   Собачонка, которая сидела шагах в пяти от меня, неуверенно тявкнула и тут же, словно извиняясь, замахала куцым хвостом. Она была куда добродушнее своего хозяина.
   Я повернулся и отошел в сторонку, стараясь идти как можно медленнее и независимее, чтобы это не походило на отступление.
   Шарик и Мишка молча смотрели мне вслед. Я отошел метров на двадцать и сел у самой воды, всем своим видом показывая, что готов здесь ожидать начальника хоть до скончания века.
   Ждать мне действительно пришлось долго. Я и посидел, и полежал, сбросив рубашку, и даже выкупался разок, правда у самого берега, чтобы не подвергнуться предательскому нападению. Но парень не приближался ко мне. Он возился у печки; растопил ее, начистил картошки и стал готовить обед, изредка поглядывая в мою сторону. Видимо, его оставили сегодня дневальным. Понятно, почему он так зол!
   Я сидел на солнцепеке и тоже злился. Уже под вечер с моря донеслось наконец далекое комариное гудение мотора. Звук все приближался, и скоро я увидел небольшой катерок, мчавшийся к берегу. Шарик приветствовал его появление веселым лаем и помчался к причалу из трех досок, устроенному на берегу.
   Катер с выключенным мотором мягко стукнулся о причал. Двое загорелых, как негры, ребят примерно моего возраста быстро и ловко закрепили его канатом. Кроме них, в катере находились две девушки и старик с остренькой седой бородкой. Один из парней помог ему спрыгнуть на причал, а потом уже с хохотом полезли девицы, с любопытством посматривая в мою сторону.
   — Ба! Да это наш неутомимый преследователь! — воскликнула одна из них, высокая и белокурая.
   Только теперь я узнал в ней свою подводную знакомую. Но без маски она выглядела гораздо лучше. Ее подруга, подвижная и вся черная, как жучок, тотчас же схватила ее за руку и громко зашептала, так что слышно было всем:
   — Кто это, Светланка? Где вы познакомились?
   — Под водой, — ответила та и, спрыгнув на песок, протянула мне руку: — Ну, а теперь давайте знакомиться по-настоящему. Меня зовут Светлана.
   — Николай, — ответил я хмуро. — Николай Козырев.
   Пожатие у нее было совсем мужское, твердое. А зеленоватые глаза все время смеялись, и я старался в них не смотреть.
   — Мне нужен начальник экспедиции, — пробормотал я.
   — Я начальник, — ответил старичок, выставив воинственно вперед свою бородку и с любопытством разглядывая меня. — Слушаю вас, молодой человек.
   Это было для меня неожиданностью. Я как-то предполагал, что начальник экспедиции подводников должен быть непременно здоровяком, этакого богатырского сложения. Может быть, флотский капитан. С ним мне было бы легко договориться.
   Поэтому я стоял и растерянно молчал. Тогда Светлана насмешливо сказала:
   — Под водой вы были активнее, Коля.
   Все вокруг засмеялись.
   — Так я слушаю вас, — повторил начальник и пришел мне на помощь: — Судя по всему, вы хотите присоединиться к нашей экспедиции. — И он посмотрел на рюкзак, лежавший у моих ног.
   — Да, — обрадовался я.
   — А вы кто, археолог?
   — Нет.
   — А кто же?
   — Я, собственно, был в армии.
   — Военная косточка? — оживился старик. — Это отлично!
   Потом уже я узнал, что своим упоминанием об армии сразу расположил его к себе. Военное дело было, оказывается, любимым коньком нашего профессора, по специальности, казалось бы, совершенно мирного человека. Мы никогда не могли понять этого его увлечения. В армии Василий Павлович служил недолго и очень давно, еще в первую мировую войну. Но до сих пор во время раскопок он носил военную фуражку, сапоги и брюки галифе, любил, когда ему отвечали по-военному, коротко и четко. Даже в своей науке он сумел выбрать какую-то особую «военную тропку», написав несколько интереснейших исследований о вооружении и тактике древних греков.
   Все это я узнал уже потом, а сейчас просто обрадовался, что армейская моя служба оказалась хорошей рекомендацией.
   — А где же вы служили? — продолжал он расспрашивать.
   — На флоте, — ответил я.
   Это было не совсем так: я служил в береговой обороне. Но все равно, ведь это рядом с морем…
   — Отлично! И с аквалангом знакомы?
   — Знаком.
   — И плавает он хорошо, — лукаво вставила Светлана.
   — А документы, простите, у вас при себе? — спросил профессор.
   Светлана засмеялась. Он удивленно посмотрел на нее:
   — В чем дело?
   — Так, Василий Павлович, — ответила она, подмигнув мне. — Вы же знаете, я смешливая.
   Покраснев так, что мне стало жарко, я достал из рюкзака все свои документы и передал их профессору. Он начал их внимательно изучать, а я смотрел себе под ноги, чтобы только не встретиться взглядом с насмешливыми глазами этой девицы.
   — Отлично, — одобрительно сказал наконец профессор, возвращая мне документы. — Ну что ж, я вас зачисляю. Только учтите, зарплата у нас маленькая…
   — Это ничего…
   — Ладно. Тогда отправляйтесь завтра в Керчь на медицинскую комиссию.
   Я попробовал было возражать, что здоров как бык, но он поднял палец, посмотрел на меня поверх очков и строго сказал:
   — Порядок есть порядок. Вы же военный человек, Козырев.
   Я понял, что спорить бесполезно, и ответил:
   — Тогда я отправлюсь прямо сейчас в Тамань, а то пароход оттуда в Керчь уходит рано. Там и переночую.
   — Ладно, — кивнул он, и по его глазам я видел, что ему понравилась моя решительность.
   А я, честно говоря, просто не хотел сегодня здесь оставаться. Начнут расспрашивать, смеяться. Пусть уж лучше без меня перемывают мне косточки.
   Комиссия, конечно, прошла совершенно благополучно, и к вечеру следующего дня я снова был на косе. Теперь меня встретили, как своего. Только Мишка Аристов бросил по моему адресу несколько язвительных замечаний, на которые я решил не обращать внимания.
   Остальные ребята показались мне довольно славными. Долговязого и нескладного звали Павликом Борзуновым. С ним мы быстро подружились. Он оказался хорошим товарищем, ненавязчивым и добродушным. Разговаривая, он быстро начинал горячиться и размахивать длинными руками. За это над ним подшучивали, но он не обижался.
   А другой паренек — его звали Борисом Смирновым — нередко сердился по пустякам, хотя и был медлительным, молчаливым, всегда как будто немножко сонным. Зная его вспыльчивость и большую силу, даже Мишка остерегался задирать Бориса.
   Светлана, ее подруга Наташа, Михаил и Павлик учились, оказывается, вместе, на четвертом курсе. А Борис был младше их на курс и учился заочно. Днем он работал слесарем на каком-то заводе. Это меня сблизило с ним. В экспедиции он проводил свой отпуск.
   Я немножко побаивался первого погружения. В армии нас, правда, знакомили с устройством легководолазных аппаратов, и я совершил больше десятка погружений, но те аппараты были кислородные, а не акваланги, работающие на сжатом воздухе. Однако, получив утром от профессора Кратова акваланг, я увидел, что легко разбираюсь в его устройстве, и успокоился. Конструкция была, собственно, та же, пожалуй, даже проще.
   Оставив за дневального Бориса, мы все уселись на катер и отправились вдоль берега. Скоро Кратов подал команду становиться на якорь, и мы начали готовиться к погружению.
   Зная, что Василий Павлович исподтишка, наверное, наблюдает за мной, я одевался как можно спокойнее и неторопливей. Павлик помог мне укрепить на спине два увесистых баллона. Запаса воздуха в них хватит на целых два часа. В воде этот груз сразу станет почти незаметен. К поясу я пристегнул металлические ножны, в них торчал кинжал с пробковой рукояткой, чтобы не тонул в воде, а всплывал на поверхность, если его нечаянно выронишь. «Зачем он нужен? — подумал я про себя. — Ведь акул в Черном море нет».
   На левую руку я нацепил часы в герметическом футляре, а на правую — особый маленький компас. Грузил мы не брали, потому что нырять тут приходилось неглубоко.
   Напялив на ноги неуклюжие ласты, я стал прилаживать маску. Ну вот, кажется, все готово.
   — Не забывайте прислушиваться к указателю минимального давления! — погрозил мне пальцем Кратов. — А то знаю я вас: попадаете в воду и забываете о времени.
   — Что вы, профессор! — солидно ответил я.
   Устройство указателя мне тоже было знакомо. Так называют маленький манометр, укрепленный над левым плечом водолаза. Посмотрев на него, можно всегда узнать, много ли воздуха осталось в баллонах. А когда запас воздуха станет иссякать, указатель напомнит об этом громким щелчком под самым ухом.
   Когда все приготовились, профессор напомнил, как мы должны вести поиски. Собственно, все уже было подробно оговорено еще вчера вечером, но таков уж оказался характер у нашего начальника: обо всем напоминать по сто раз.
   А задача-то была простая: плыть недалеко друг от друга по определенному азимуту над самым дном и смотреть, не попадутся ли обломки кирпичей, обтесанные камни или осколки каких-нибудь древних глиняных сосудов. Я, правда, надеялся найти на дне сразу целый город…
   Наконец все инструкции закончились, и мы один за другим полезли по трапу в воду. Я нырнул следом за Светланой и сразу пошел на глубину.
   Хотя я нырял и раньше, волнующее чувство внезапного освобождения от земной тяжести сразу охватило меня. Я парил, как птица. Я мог кувыркаться, повиснуть вниз головой — сила земного тяготения больше не сковывала меня. К этому ощущению невозможно привыкнуть. Оно радует при каждом погружении.
   Я рассчитывал сразу же открыть какой-нибудь затопленный древний храм или, на худой конец, развалины дворца. Но не нашел ничего, даже обломка кирпича, хотя так старательно разгребал ил на дне, что все исчезло вокруг в облаке поднявшейся мути.
   Было стыдно возвращаться с пустыми руками. Но, увидев, что и другие не удачливее меня, я успокоился.
   В этот день мы ныряли еще по три раза, но так же безрезультатно. Ничего не удалось найти и в последующие дни. Мне хотелось расспросить толком, что же именно мы ищем, но я как-то по-глупому стеснялся. Не хотелось лишний раз напоминать, что все вокруг студенты, хорошо знакомы с историей, а я круглый неуч. Я надеялся как-нибудь поднабраться знаний из разговоров, а потом почитать и книги, когда попаду в Керчь.
   Мои расчеты оправдались. По вечерам у костра все разговоры, конечно, вертелись вокруг наших бесплодных поисков, и, слушая их, я сразу поумнел, точно побывал на лекции.
   Две с лишним тысячи лет назад, еще до нашей эры, здесь, в Крыму, жили кочевники — скифы и другие племена. Потом сюда разузнали дорогу греческие моряки. Сначала они приплывали торговать, а потом устроили здесь несколько своих колоний. Так на берегах Черного моря, которое греки прозвали Понтом Евксинским — «Гостеприимным морем», появились Ольвия возле нынешнего Николаева, Херсонес, развалины которого сохранились неподалеку от Севастополя, и другие города.
   Особенно много греческих городов возникло по обоим берегам Керченского пролива. Он тогда назывался по-гречески Боспором Киммерийским. Под угрозой набегов скифов эти городки объединились в Боспорское царство. Столицей его был город Пантикапей, на месте которого теперь стоит Керчь. Отсюда в Грецию вывозили хлеб, рыбу, пушнину, скованных цепями рабов.