– Убирайся! Возвращайся в отель! Ты платишь за номер шестьсот долларов в сутки, неужели ты не можешь там остаться?
Папа маму ужасно раздражает, потому что он все время болтается по квартире, достает из салатной миски банковские уведомления (в эту салатную миску мы бросаем всю почту) и пытается объяснить маме, что если бы она сразу переводила средства с текущего счета на пенсионный, то очень много выиграла бы в деньгах. Поэтому хотя мама и считала, что ей следует остаться дома, я знала, что если она останется, то в конце концов просто взорвется, и я сказала: «Пожалуйста, иди, а мы с папой без тебя обсудим, как управлять маленьким государством в условиях современной рыночной экономики».
Но когда мама появилась в своем выходном наряде, а это было потрясающее черное мини-платье, купленное по каталогу «Секрет Виктории» (мама терпеть не может ходить по магазинам, поэтому она покупает все вещи по каталогам, пока отмокает в теплой ванне после длинного дня в студии), папа чуть не подавился кубиком льда. Наверное, он никогда не видел маму в мини-платье. Когда они встречались, а это было еще в колледже, мама носила в основном джинсы, как я теперь. Папа залпом проглотил свое виски с содовой и сказал:
– Так вот как ты одеваешься?
А мама ему и говорит:
– А что в этом плохого?
Она немного забеспокоилась и посмотрела на себя в зеркало.
На самом деле она выглядела просто классно, гораздо лучше, чем обычно, и в этом, наверное, и была проблема. В этом неловко признаваться, но моя мама, если захочет, может выглядеть настоящей красоткой. Я могу только мечтать, что когда-нибудь стану такой же красавицей, как моя мама. У нее-то ноги не десятого размера, грудь не плоская и ее прическа не похожа на дорожный знак. Она сексапильная, насколько это слово вообще применимо к мамам.
Потом зазвонил домофон, и мама выбежала, потому что она не хотела, чтобы мистер Джанини поднимался в квартиру и встречался с папой, принцем Дженовии. Маму можно понять. Папа все еще задыхался и выглядел немножко смешно. Я имею в виду, он выглядел, как краснолицый лысый мужчина в кашемировом свитере, надрывающийся от кашля. Я хочу сказать, что на месте мамы мне было бы стыдно признаться, что я когда-то занималась с ним сексом.
Как бы то ни было, мне только лучше, что она не стала приглашать мистера Джанини, мне совсем не хотелось, чтобы он стал при родителях спрашивать меня, почему я пропустила дополнительные занятия в пятницу.
И вот потом, когда они ушли, я решила заказать на дом что-нибудь действительно вкусное, чтобы показать папе, насколько больше мне подходит жизнь на Манхэттене, чем в Дженовии. Я заказала салат с каперсами, равиоли с грибами и пиццу «Маргарита», и все это – меньше чем за двадцать баксов. Но папа и бровью не повел. Он просто налил себе еще порцию виски с содовой и включил телевизор. Когда Толстый Луи запрыгнул к нему на колени, он этого даже не заметил и стал его гладить, как будто так и должно быть. А ведь папа утверждает, что у него якобы аллергия на кошек. А потом, в довершение всего, он даже не захотел говорить о Дженовии. Он хотел только одного: смотреть спорт по телевизору. Серьезно, я не шучу, смотреть спорт. У нас двадцать семь каналов, а ему нужен был только один, по которому показывают, как целая толпа мужчин в форме бегает за одним маленьким мячиком. Ни тебе киномарафона «Грязный Гарри», ни тебе кабельного видео, он включил спортивный канал и уставился на экран. А когда я упомянула, что по субботам мы с мамой обычно смотрим кабельный канал «Домашняя театральная касса», он только звук прибавил!!!
Ну и фрукт!
Но это еще не самое страшное. Видели бы вы моего папу, когда нам доставили еду. Он приказал Ларсу обыскать разносчика и только после этого разрешил мне нажать кнопку домофона и впустить его. Вы можете такое представить? Мне пришлось дать Антонио лишний доллар, чтобы как-то компенсировать весь этот позор. А потом мой папа, ни слова не говоря, сел и стал есть. Он так и молчал, пока после еще одного стакана скотча с содовой не заснул прямо на диване, с Толстым Луи на коленях.
Наверное, если человек принц и вдобавок перенес операцию, то он начинает считать себя кем-то особенным. И, упаси боже, провести вечер в полноценном общении со своей единственной дочерью, наследницей его трона.
И вот в субботний вечер я сижу дома. Нельзя сказать, чтобы я когда-нибудь проводила субботний вечер НЕ дома, разве что в гостях у Лилли. Ну почему я никого не интересую? То есть я понимаю, что я не красавица и все такое, но я же очень стараюсь быть с людьми милой. Казалось бы, люди должны ценить во мне человеческие качества и приглашать меня на вечеринки только потому, что им нравится мое общество. Я же не виновата, что мои волосы торчат так, как они торчат, так же как Лилли не виновата, что ее лицо слегка похоже на мордочку мопса.
Я пыталась позвонить Лилли, наверное, раз сто пыталась, но телефон все время был занят, что означает, что Майкл работает на своем сайте из дома. Московитцы хотели провести себе вторую линию, чтобы те, кто звонит им домой, иногда могли все-таки дозвониться, но у них ничего не вышло. В телефонной компании сказали, что у них больше нет свободных номеров, начинающихся на 212. А мама Лилли говорит, что она не желает иметь в одной квартире два разных местных кода и что, если никак нельзя получить второй номер на 212, она лучше купит пейджер. Кроме того, Майкл все равно следующей осенью уедет учиться в колледж, и тогда их проблема с телефоном разрешится сама собой.
Мне очень хотелось поговорить с Лилли. То есть, конечно, я еще никому не рассказывала про принцессу и вообще не собираюсь рассказывать, но иногда от разговора с Лилли мне становится лучше, даже если я ей не говорю, что именно меня гложет. Может, мне станет легче просто оттого, что еще кто-то в субботний вечер торчит дома. Я хочу сказать, что все девчонки из нашего класса сейчас на свиданиях, даже Шамика начала встречаться с парнем. Правда, ей в десять часов нужно быть дома, даже по выходным, и ей пришлось представить своего парня родителям, а до того, как мистер Тэйлор разрешил Шамике пойти куда-то с этим парнем, тому пришлось принести удостоверение личности с фотографией, и мистер Тэйлор снял с него копию. А еще ее парень должен каждый раз подробно отчитываться, где они были и что делали. Но это неважно, главное, что Шамика пошла на свидание, ее кто-то пригласил.
А меня никто никогда не приглашал.
Сидеть и наблюдать, как папа храпит на диване, было довольно скучно, хотя немножко смешно: каждый раз, когда папа вздыхал, Толстый Луи поднимал голову и смотрел на него недовольно. Я уже посмотрела все серии «Грязного Гарри», а больше ничего интересного не было. Тогда я решила послать Майклу сообщение по «аське», чтобы он освободил телефон и дал мне поговорить с Лилли.
КрэкКинг: Что тебе нужно, Термополис?
ТлстЛуи: Я хочу поговорить с Лилли. Ты не мог бы освободить телефон, чтобы я могла ей позвонить?
КрэкКинг: О чем ты хочешь с ней поговорить?
ТлстЛуи: Не твое дело. Просто отключись, будь человеком. Не можешь же ты один все время занимать линию сам. Это несправедливо.
КрэкКинг: А никто и не говорил, что жизнь справедлива. И вообще, Термополис, что ты делаешь дома? Что случилось? Мужчина твоей мечты не позвонил?
ТлстЛуи: Что еще за мужчина моей мечты?
КрэкКинг: Ну ты знаешь, тот парень, с которым ты бы хотела остаться после ядерного Армагеддона, Джош Рихтер.
Лилли ему рассказала! Как она могла? Я ее убью!
ТлстЛуи: Будь так любезен, освободи линию, чтобы я могла позвонить Лилли.
КрэкКинг: В чем дело, Термополис? Я что, затронул больное место?
Я отключилась. Иногда Майкл ведет себя как болван. Но минут через пять зазвонил телефон, и звонила Лилли, так что, хотя Майкл и болван, он иногда бывает очень милым болваном.
Лилли очень обиделась на родителей, потому что они запретили ей снимать серию, посвященную ее ступням. Тем самым они лишили ее свободы слова, гарантированной первой поправкой к Конституции. Лилли решила в понедельник с утра позвонить в Американский союз борьбы за гражданские свободы. Родители не дали ей денег на передачу, а без их денег ее шоу «Лилли рассказывает все, как есть» не может существовать. Шоу стоит примерно 200 баксов в неделю, если включить сюда стоимость пленки и все такое. Телевидение публичного доступа доступно только тем, у кого есть деньги.
Лилли так расстроилась, что мне было неловко ругать ее за то, что она рассказала Майклу, что я выбрала Джоша. Сейчас, когда я об этом думаю, мне кажется, что так будет даже лучше. Моя жизнь превратилась в запутанную паутину лжи.
5 октября, воскресенье
6 октября, понедельник, 3 часа утра
6 октября, понедельник, 4 часа утра
6 октября, понедельник, 7 часов утра
6 октября, понедельник 9 часов утра
6 октября, понедельник! ТО
7 октября, вторник
8 октября, среда
9 октября, четверг
10 октября, пятница
Папа маму ужасно раздражает, потому что он все время болтается по квартире, достает из салатной миски банковские уведомления (в эту салатную миску мы бросаем всю почту) и пытается объяснить маме, что если бы она сразу переводила средства с текущего счета на пенсионный, то очень много выиграла бы в деньгах. Поэтому хотя мама и считала, что ей следует остаться дома, я знала, что если она останется, то в конце концов просто взорвется, и я сказала: «Пожалуйста, иди, а мы с папой без тебя обсудим, как управлять маленьким государством в условиях современной рыночной экономики».
Но когда мама появилась в своем выходном наряде, а это было потрясающее черное мини-платье, купленное по каталогу «Секрет Виктории» (мама терпеть не может ходить по магазинам, поэтому она покупает все вещи по каталогам, пока отмокает в теплой ванне после длинного дня в студии), папа чуть не подавился кубиком льда. Наверное, он никогда не видел маму в мини-платье. Когда они встречались, а это было еще в колледже, мама носила в основном джинсы, как я теперь. Папа залпом проглотил свое виски с содовой и сказал:
– Так вот как ты одеваешься?
А мама ему и говорит:
– А что в этом плохого?
Она немного забеспокоилась и посмотрела на себя в зеркало.
На самом деле она выглядела просто классно, гораздо лучше, чем обычно, и в этом, наверное, и была проблема. В этом неловко признаваться, но моя мама, если захочет, может выглядеть настоящей красоткой. Я могу только мечтать, что когда-нибудь стану такой же красавицей, как моя мама. У нее-то ноги не десятого размера, грудь не плоская и ее прическа не похожа на дорожный знак. Она сексапильная, насколько это слово вообще применимо к мамам.
Потом зазвонил домофон, и мама выбежала, потому что она не хотела, чтобы мистер Джанини поднимался в квартиру и встречался с папой, принцем Дженовии. Маму можно понять. Папа все еще задыхался и выглядел немножко смешно. Я имею в виду, он выглядел, как краснолицый лысый мужчина в кашемировом свитере, надрывающийся от кашля. Я хочу сказать, что на месте мамы мне было бы стыдно признаться, что я когда-то занималась с ним сексом.
Как бы то ни было, мне только лучше, что она не стала приглашать мистера Джанини, мне совсем не хотелось, чтобы он стал при родителях спрашивать меня, почему я пропустила дополнительные занятия в пятницу.
И вот потом, когда они ушли, я решила заказать на дом что-нибудь действительно вкусное, чтобы показать папе, насколько больше мне подходит жизнь на Манхэттене, чем в Дженовии. Я заказала салат с каперсами, равиоли с грибами и пиццу «Маргарита», и все это – меньше чем за двадцать баксов. Но папа и бровью не повел. Он просто налил себе еще порцию виски с содовой и включил телевизор. Когда Толстый Луи запрыгнул к нему на колени, он этого даже не заметил и стал его гладить, как будто так и должно быть. А ведь папа утверждает, что у него якобы аллергия на кошек. А потом, в довершение всего, он даже не захотел говорить о Дженовии. Он хотел только одного: смотреть спорт по телевизору. Серьезно, я не шучу, смотреть спорт. У нас двадцать семь каналов, а ему нужен был только один, по которому показывают, как целая толпа мужчин в форме бегает за одним маленьким мячиком. Ни тебе киномарафона «Грязный Гарри», ни тебе кабельного видео, он включил спортивный канал и уставился на экран. А когда я упомянула, что по субботам мы с мамой обычно смотрим кабельный канал «Домашняя театральная касса», он только звук прибавил!!!
Ну и фрукт!
Но это еще не самое страшное. Видели бы вы моего папу, когда нам доставили еду. Он приказал Ларсу обыскать разносчика и только после этого разрешил мне нажать кнопку домофона и впустить его. Вы можете такое представить? Мне пришлось дать Антонио лишний доллар, чтобы как-то компенсировать весь этот позор. А потом мой папа, ни слова не говоря, сел и стал есть. Он так и молчал, пока после еще одного стакана скотча с содовой не заснул прямо на диване, с Толстым Луи на коленях.
Наверное, если человек принц и вдобавок перенес операцию, то он начинает считать себя кем-то особенным. И, упаси боже, провести вечер в полноценном общении со своей единственной дочерью, наследницей его трона.
И вот в субботний вечер я сижу дома. Нельзя сказать, чтобы я когда-нибудь проводила субботний вечер НЕ дома, разве что в гостях у Лилли. Ну почему я никого не интересую? То есть я понимаю, что я не красавица и все такое, но я же очень стараюсь быть с людьми милой. Казалось бы, люди должны ценить во мне человеческие качества и приглашать меня на вечеринки только потому, что им нравится мое общество. Я же не виновата, что мои волосы торчат так, как они торчат, так же как Лилли не виновата, что ее лицо слегка похоже на мордочку мопса.
Я пыталась позвонить Лилли, наверное, раз сто пыталась, но телефон все время был занят, что означает, что Майкл работает на своем сайте из дома. Московитцы хотели провести себе вторую линию, чтобы те, кто звонит им домой, иногда могли все-таки дозвониться, но у них ничего не вышло. В телефонной компании сказали, что у них больше нет свободных номеров, начинающихся на 212. А мама Лилли говорит, что она не желает иметь в одной квартире два разных местных кода и что, если никак нельзя получить второй номер на 212, она лучше купит пейджер. Кроме того, Майкл все равно следующей осенью уедет учиться в колледж, и тогда их проблема с телефоном разрешится сама собой.
Мне очень хотелось поговорить с Лилли. То есть, конечно, я еще никому не рассказывала про принцессу и вообще не собираюсь рассказывать, но иногда от разговора с Лилли мне становится лучше, даже если я ей не говорю, что именно меня гложет. Может, мне станет легче просто оттого, что еще кто-то в субботний вечер торчит дома. Я хочу сказать, что все девчонки из нашего класса сейчас на свиданиях, даже Шамика начала встречаться с парнем. Правда, ей в десять часов нужно быть дома, даже по выходным, и ей пришлось представить своего парня родителям, а до того, как мистер Тэйлор разрешил Шамике пойти куда-то с этим парнем, тому пришлось принести удостоверение личности с фотографией, и мистер Тэйлор снял с него копию. А еще ее парень должен каждый раз подробно отчитываться, где они были и что делали. Но это неважно, главное, что Шамика пошла на свидание, ее кто-то пригласил.
А меня никто никогда не приглашал.
Сидеть и наблюдать, как папа храпит на диване, было довольно скучно, хотя немножко смешно: каждый раз, когда папа вздыхал, Толстый Луи поднимал голову и смотрел на него недовольно. Я уже посмотрела все серии «Грязного Гарри», а больше ничего интересного не было. Тогда я решила послать Майклу сообщение по «аське», чтобы он освободил телефон и дал мне поговорить с Лилли.
КрэкКинг: Что тебе нужно, Термополис?
ТлстЛуи: Я хочу поговорить с Лилли. Ты не мог бы освободить телефон, чтобы я могла ей позвонить?
КрэкКинг: О чем ты хочешь с ней поговорить?
ТлстЛуи: Не твое дело. Просто отключись, будь человеком. Не можешь же ты один все время занимать линию сам. Это несправедливо.
КрэкКинг: А никто и не говорил, что жизнь справедлива. И вообще, Термополис, что ты делаешь дома? Что случилось? Мужчина твоей мечты не позвонил?
ТлстЛуи: Что еще за мужчина моей мечты?
КрэкКинг: Ну ты знаешь, тот парень, с которым ты бы хотела остаться после ядерного Армагеддона, Джош Рихтер.
Лилли ему рассказала! Как она могла? Я ее убью!
ТлстЛуи: Будь так любезен, освободи линию, чтобы я могла позвонить Лилли.
КрэкКинг: В чем дело, Термополис? Я что, затронул больное место?
Я отключилась. Иногда Майкл ведет себя как болван. Но минут через пять зазвонил телефон, и звонила Лилли, так что, хотя Майкл и болван, он иногда бывает очень милым болваном.
Лилли очень обиделась на родителей, потому что они запретили ей снимать серию, посвященную ее ступням. Тем самым они лишили ее свободы слова, гарантированной первой поправкой к Конституции. Лилли решила в понедельник с утра позвонить в Американский союз борьбы за гражданские свободы. Родители не дали ей денег на передачу, а без их денег ее шоу «Лилли рассказывает все, как есть» не может существовать. Шоу стоит примерно 200 баксов в неделю, если включить сюда стоимость пленки и все такое. Телевидение публичного доступа доступно только тем, у кого есть деньги.
Лилли так расстроилась, что мне было неловко ругать ее за то, что она рассказала Майклу, что я выбрала Джоша. Сейчас, когда я об этом думаю, мне кажется, что так будет даже лучше. Моя жизнь превратилась в запутанную паутину лжи.
5 октября, воскресенье
Не могу поверить, что мистер Джанини ей рассказал! Он рассказал маме, что я прогуляла его дурацкие дополнительные занятия в пятницу!!!
Приехали. У меня что, вообще никаких прав нет? Неужели я уже не могу пропустить дополнительные занятия, чтобы мамин бойфренд ей на меня не нажаловался?
Я хочу сказать, у меня ведь и без того жизнь не сахар! Мало того что у меня бесформенная фигура, так мне еще приходится быть принцессой. Не хватало еще, чтобы учитель алгебры докладывал о каждом моем шаге!
Спасибочки, мистер Джанини. По вашей милости мой помешанный папаша все воскресенье вдалбливал мне формулу корней квадратного уравнения. Он все время потирал свою лысину и каждый раз, когда выяснялось, что я не умею перемножать многочлены, начинал визжать от досады.
Приехали. Позвольте напомнить, что суббота и воскресенье считаются выходными днями, в эти дни не должно быть уроков.
Мало того, мистер Джанини взял и сказал маме, что завтра будет неожиданная контрольная. С его стороны это, конечно, было очень любезно – предупредить меня заранее, но к неожиданной контрольной не полагается готовиться заранее. Весь ее смысл в том, чтобы проверить, что у тебя осталось в голове.
Но с другой стороны, поскольку я по математике ничего не знаю примерно со второго класса, наверное, не стоит упрекать папу за то, что он так бесился. Папа сказал, что если я завалю алгебру, то он заставит меня ходить в летнюю школу. Тогда я сказала, что летняя школа – это не так уж плохо, поскольку я уже обещала проводить каждое лето в Дженовии. А он сказал, что тогда мне придется ходить в летнюю школу в Дженовии!
Я вас умоляю. Есть у меня несколько знакомых, которые учились в Дженовии, так они даже не знают, что такое числовая ось. И они все измеряют в килограммах и сантиметрах, хотя всем известно, что метрическая система – полный отстой.
Но на всякий случай я решила не рисковать. Я написала формулу корней квадратного уравнения на белой каучуковой боковине моих баскетбольных кедов «конверс» в том месте, где она изгибается, как раз посередине. Завтра я их надену, скрещу ноги под партой и, если что, всегда смогу подсмотреть.
Приехали. У меня что, вообще никаких прав нет? Неужели я уже не могу пропустить дополнительные занятия, чтобы мамин бойфренд ей на меня не нажаловался?
Я хочу сказать, у меня ведь и без того жизнь не сахар! Мало того что у меня бесформенная фигура, так мне еще приходится быть принцессой. Не хватало еще, чтобы учитель алгебры докладывал о каждом моем шаге!
Спасибочки, мистер Джанини. По вашей милости мой помешанный папаша все воскресенье вдалбливал мне формулу корней квадратного уравнения. Он все время потирал свою лысину и каждый раз, когда выяснялось, что я не умею перемножать многочлены, начинал визжать от досады.
Приехали. Позвольте напомнить, что суббота и воскресенье считаются выходными днями, в эти дни не должно быть уроков.
Мало того, мистер Джанини взял и сказал маме, что завтра будет неожиданная контрольная. С его стороны это, конечно, было очень любезно – предупредить меня заранее, но к неожиданной контрольной не полагается готовиться заранее. Весь ее смысл в том, чтобы проверить, что у тебя осталось в голове.
Но с другой стороны, поскольку я по математике ничего не знаю примерно со второго класса, наверное, не стоит упрекать папу за то, что он так бесился. Папа сказал, что если я завалю алгебру, то он заставит меня ходить в летнюю школу. Тогда я сказала, что летняя школа – это не так уж плохо, поскольку я уже обещала проводить каждое лето в Дженовии. А он сказал, что тогда мне придется ходить в летнюю школу в Дженовии!
Я вас умоляю. Есть у меня несколько знакомых, которые учились в Дженовии, так они даже не знают, что такое числовая ось. И они все измеряют в килограммах и сантиметрах, хотя всем известно, что метрическая система – полный отстой.
Но на всякий случай я решила не рисковать. Я написала формулу корней квадратного уравнения на белой каучуковой боковине моих баскетбольных кедов «конверс» в том месте, где она изгибается, как раз посередине. Завтра я их надену, скрещу ноги под партой и, если что, всегда смогу подсмотреть.
6 октября, понедельник, 3 часа утра
Я не спала всю ночь, все волновалась, вдруг меня застукают, когда я буду списывать. А вдруг кто-нибудь увидит формулу корней квадратного уравнения на моих кедах? Может, меня за это отчислят из школы? Я не хочу, чтобы меня отчислили! Я хочу сказать, хотя в школе имени Альберта Эйнштейна меня все считают некультяпистой, я к этому вроде как привыкла. Мне вовсе не хочется начинать все сначала в другой школе. Мне придется до конца учебы носить красную нашивку, чтобы все знали, что я жульничала.
А как же колледж? Если в моем личном деле появится запись, что я жульничала, меня могут и не взять в колледж. Не сказать, чтобы мне очень хотелось попасть в колледж. Но как же «Гринпис»? Туда наверняка не берут тех, кто жульничает. Господи, что же мне делать???
А как же колледж? Если в моем личном деле появится запись, что я жульничала, меня могут и не взять в колледж. Не сказать, чтобы мне очень хотелось попасть в колледж. Но как же «Гринпис»? Туда наверняка не берут тех, кто жульничает. Господи, что же мне делать???
6 октября, понедельник, 4 часа утра
Я пыталась отмыть с подошвы формулу, но она не отмывается! Наверное, я написала ее несмываемыми чернилами, или как они там называются. А вдруг папа об этом узнает? Интересно, в Дженовии еще отрубают головы преступникам?
6 октября, понедельник, 7 часов утра
Я решила надеть ботинки «доктор Мартенс», а «конверсы» по дороге в школу куда-нибудь выбросить, но нечаянно порвала шнурок от «мартенсов»! Никакую другую обувь я надеть не могу, она вся размера девять с половиной, а у меня за прошлый месяц нога выросла на целых полдюйма! В мокасинах я и два шага пройти не могу, а в шлепанцах у меня пятки свисают с задников. Ничего не остается, как надеть «конверсы».
Меня точно застукают за списыванием. Я это чувствую.
Меня точно застукают за списыванием. Я это чувствую.
6 октября, понедельник 9 часов утра
Уже в машине, на полпути к школе, я сообразила, что можно было вынуть шнурки из «конверсов» и вставить в «мартенсы». Какая же я дура!
Лилли интересуется, сколько времени папа пробудет в городе. Ей не нравится, что нас возят в школу на машине. Ей нравится ездить на метро, потому что там она может по дороге освежать свой испанский, читая всякие плакаты службы санитарного просвещения. Я ей сказала, что не знаю, сколько папа пробудет в городе, но что у меня такое чувство, что мне все равно больше не разрешат ездить на метро, и не только в школу, а куда бы то ни было.
Лилли заметила, что мой папа в своих переживаниях зашел слишком далеко. Говорит, если папа не может никого больше поставить в интересное положение, то это еще не означает, что он должен сдувать с меня пылинки. Лилли сказала это по-испански, но Ларс за рулем вроде как усмехнулся. Надеюсь, он не понимает по-испански. Как неудобно.
Как бы то ни было, Лилли продолжала. Она сказала, что я должна сразу настоять на своем, пока не стало еще хуже, и что она уже замечает, как на мне все это сказывается. Она сказала, что у меня под глазами синяки, а сама я какая-то вялая.
Еще бы мне не быть вялой! Я встала в три часа утра и все пыталась отмыть формулу с подошвы.
В школе я пошла в туалет и снова попыталась оттереть подошву. Пока я этим занималась, в туалет зашла Лана Уайнбергер. Увидев, что я мою кеды, она только закатила глаза, а потом стала смотреть на себя в зеркало и расчесывать свои длинные, как у куклы Барби, волосы. Она так откровенно собой любовалась, что я бы, честное слово, не удивилась, если бы она подошла к зеркалу и поцеловала свое отражение.
Формула корней квадратного уравнения размазалась, но ее все равно можно было разглядеть. Но я не буду смотреть на нее во время контрольной, честное слово, не буду.
Лилли интересуется, сколько времени папа пробудет в городе. Ей не нравится, что нас возят в школу на машине. Ей нравится ездить на метро, потому что там она может по дороге освежать свой испанский, читая всякие плакаты службы санитарного просвещения. Я ей сказала, что не знаю, сколько папа пробудет в городе, но что у меня такое чувство, что мне все равно больше не разрешат ездить на метро, и не только в школу, а куда бы то ни было.
Лилли заметила, что мой папа в своих переживаниях зашел слишком далеко. Говорит, если папа не может никого больше поставить в интересное положение, то это еще не означает, что он должен сдувать с меня пылинки. Лилли сказала это по-испански, но Ларс за рулем вроде как усмехнулся. Надеюсь, он не понимает по-испански. Как неудобно.
Как бы то ни было, Лилли продолжала. Она сказала, что я должна сразу настоять на своем, пока не стало еще хуже, и что она уже замечает, как на мне все это сказывается. Она сказала, что у меня под глазами синяки, а сама я какая-то вялая.
Еще бы мне не быть вялой! Я встала в три часа утра и все пыталась отмыть формулу с подошвы.
В школе я пошла в туалет и снова попыталась оттереть подошву. Пока я этим занималась, в туалет зашла Лана Уайнбергер. Увидев, что я мою кеды, она только закатила глаза, а потом стала смотреть на себя в зеркало и расчесывать свои длинные, как у куклы Барби, волосы. Она так откровенно собой любовалась, что я бы, честное слово, не удивилась, если бы она подошла к зеркалу и поцеловала свое отражение.
Формула корней квадратного уравнения размазалась, но ее все равно можно было разглядеть. Но я не буду смотреть на нее во время контрольной, честное слово, не буду.
6 октября, понедельник! ТО
Признаюсь, я на нее смотрела. Ну и что, что смотрела, толку-то! Собрав все работы, мистер Джанини прорешал на доске все задания, и я увидела, что решила все неправильно.
Я даже не могу правильно списать!
Должно быть, я самое жалкое человеческое существо на всей планете.
многочлены
члены: переменные, умноженные на коэффициент
степень полинома = степени члена с наивысшей степенью
Эй, КОМУ-НИБУДЬ это интересно? Я имею в виду, кому нужны эти многочлены? Конечно, кроме таких, как Майкл Московитц и мистер Джанини. Кому? Хоть кому-нибудь нужны?
Когда наконец прозвенел звонок, мистер Джанини выдал:
– Миа, буду ли я иметь удовольствие лицезреть тебя сегодня днем на дополнительных занятиях?
Я сказала, что да, но так тихо, что никто, кроме него, не слышал.
Ну почему я? Почему, почему, почему? Как будто у меня без того забот не хватает. Я проваливаю алгебру, моя мама встречается с учителем алгебры, и я – принцесса Дженовии. Должно же хоть что-то где-то быть хорошо.
Я даже не могу правильно списать!
Должно быть, я самое жалкое человеческое существо на всей планете.
многочлены
члены: переменные, умноженные на коэффициент
степень полинома = степени члена с наивысшей степенью
Эй, КОМУ-НИБУДЬ это интересно? Я имею в виду, кому нужны эти многочлены? Конечно, кроме таких, как Майкл Московитц и мистер Джанини. Кому? Хоть кому-нибудь нужны?
Когда наконец прозвенел звонок, мистер Джанини выдал:
– Миа, буду ли я иметь удовольствие лицезреть тебя сегодня днем на дополнительных занятиях?
Я сказала, что да, но так тихо, что никто, кроме него, не слышал.
Ну почему я? Почему, почему, почему? Как будто у меня без того забот не хватает. Я проваливаю алгебру, моя мама встречается с учителем алгебры, и я – принцесса Дженовии. Должно же хоть что-то где-то быть хорошо.
7 октября, вторник
ОДА АЛГЕБРЕ
Набитые в этот мрачный класс,
Мы умираем, как мотыльки на свече.
Запертые в пустыне
Люминесцентного света и металлических парт,
До звонка десять минут.
Какой прок от формулы корней
В нашей повседневной жизни?
Разве может она дать ключик
К сердцам тех, кого мы любим?
Пять минут до звонка.
О, жестокий Учитель Алгебры,
Почему ты нас не отпускаешь?
ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ:
Алгебра: примеры 17–30 с распечатки.
Английский: предложение.
История мировой цивилизации: вопросы в конце 7-й главы.
ТО: не задано.
Французский: huit, упр. А стр. 31.
Биология: рабочая тетрадь.
Набитые в этот мрачный класс,
Мы умираем, как мотыльки на свече.
Запертые в пустыне
Люминесцентного света и металлических парт,
До звонка десять минут.
Какой прок от формулы корней
В нашей повседневной жизни?
Разве может она дать ключик
К сердцам тех, кого мы любим?
Пять минут до звонка.
О, жестокий Учитель Алгебры,
Почему ты нас не отпускаешь?
ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ:
Алгебра: примеры 17–30 с распечатки.
Английский: предложение.
История мировой цивилизации: вопросы в конце 7-й главы.
ТО: не задано.
Французский: huit, упр. А стр. 31.
Биология: рабочая тетрадь.
8 октября, среда
Только не это!
Она здесь!
Конечно, не совсем здесь, не в нашем доме, но в нашей стране, в этом городе. Если совсем точно, то она в пятидесяти семи кварталах отсюда. Слава богу, она остановилась с папой в «Плазе», так что мне придется встречаться с ней только после школы и по выходным. Если бы она поселилась у нас, это был бы кошмар. Видеть ее каждое утро до школы – это было бы ужасно. На ночь она надевает такие модные пеньюары с кружевными вставками, через которые все просвечивает – ну, вы понимаете, что я имею в виду. Вы бы не захотели это видеть. Плюс к тому, хотя она снимает на ночь макияж, подводка вокруг глаз остается, потому что она сделала себе черную татуировку. Как говорит мама, она сделала это в восьмидесятых годах, вскоре после смерти принцессы Грейс, когда ненадолго впала в безумие.
Встречать в своей квартире с утра пораньше маленькую старушку в кружевной ночной рубашке и с жирными черными линиями вокруг глаз – это, скажу я вам, удовольствие ниже среднего. На самом деле это даже страшно, страшнее, чем Фредди Крюггер и Джейсон, вместе взятые. Не удивительно, что дедушка умер в постели от сердечного приступа. Наверное, он однажды утром перекатился на бок и как следует рассмотрел свою жену.
Кто-то должен предупредить президента, что она здесь, я серьезно. Он просто обязан это знать, потому что если кто и может развязать третью мировую войну, так это моя бабушка.
Когда я встречалась с бабушкой в последний раз, она давала тот самый званый обед, на котором всем подают паштет из гусиной печенки. Всем, кроме той дамы. Перед той дамой Мари, бабушкина кухарка, просто поставила пустую тарелку для паштета из гусиной печенки. Я подумала, что ей, наверное, не хватило, и попыталась отдать ей свою порцию, потому что я все равно не ем ничего, что когда-нибудь было живым, а бабушка как посмотрит на меня, как скажет: «Амелия!» Она сказала это так громко, что я испугалась и уронила свою порцию паштета на пол. Не успела я и пошевелиться, как этот ужасный карликовый пудель подскочил и сожрал паштет с паркета.
Позже, когда все разошлись, я спросила у бабушки, почему той даме не дали паштет. Бабушка сказала, что это потому, что она когда-то родила внебрачного ребенка.
Здрассьте! Между прочим, бабушка, позвольте напомнить, что у вашего собственного сына есть внебрачный ребенок, а именно Миа, ваша внучка.
Но когда я это сказала, бабушка только крикнула горничной, чтобы та принесла ей еще один напиток. Видно, если ты принц, ты можешь иметь внебрачного ребенка, и это считается нормальным. Но если ты обычный человек, то тебя лишают паштета из гусиной печенки.
А вдруг бабушка придет к нам в мансарду? Только не это! Она никогда не бывала в мансардах, вряд ли она вообще выходила за пределы Семьдесят седьмой улицы. Ей у нас с Виллидже не понравится, это я сразу могу сказать. Бабушку может хватить удар, даже если она увидит, как мужчина и женщина держатся за руки! Ей не нравится, даже когда прокалывают уши, а уж обо всяких других местах и говорить нечего.
Кроме того, в Нью-Йорке закон запрещает курить в ресторанах, а бабушка курит все время, даже в постели. Вот почему в Мираньяке дедушка в каждой комнате повесил эти уродские кислородные маски и прорыл подземный ход, чтобы мы могли спастись, если бабушка заснет с сигаретой и весь Мираньяк загорится.
А еще бабушка терпеть не может котов. Она думает, что они нарочно прыгают на детей во сне, чтобы высосать из них дыхание. Боюсь подумать, что она скажет, когда увидит Толстого Луи. Он каждую ночь спит в моей постели. Если бы он прыгнул мне на голову, то сразу бы убил. Он весит двадцать пять фунтов и семь унций, и это еще до того, как съест на завтрак банку свои любимых кошачьих консервов.
А представляете, что будет, если она увидит мамину коллекцию деревянных фигурок богини плодородия?
Ну зачем ей надо было приехать именно сейчас?! Она все испортит. Если она будет тут болтаться, мне уж точно не удастся сохранить свою тайну.
Зачем?
Зачем??
Зачем???
Она здесь!
Конечно, не совсем здесь, не в нашем доме, но в нашей стране, в этом городе. Если совсем точно, то она в пятидесяти семи кварталах отсюда. Слава богу, она остановилась с папой в «Плазе», так что мне придется встречаться с ней только после школы и по выходным. Если бы она поселилась у нас, это был бы кошмар. Видеть ее каждое утро до школы – это было бы ужасно. На ночь она надевает такие модные пеньюары с кружевными вставками, через которые все просвечивает – ну, вы понимаете, что я имею в виду. Вы бы не захотели это видеть. Плюс к тому, хотя она снимает на ночь макияж, подводка вокруг глаз остается, потому что она сделала себе черную татуировку. Как говорит мама, она сделала это в восьмидесятых годах, вскоре после смерти принцессы Грейс, когда ненадолго впала в безумие.
Встречать в своей квартире с утра пораньше маленькую старушку в кружевной ночной рубашке и с жирными черными линиями вокруг глаз – это, скажу я вам, удовольствие ниже среднего. На самом деле это даже страшно, страшнее, чем Фредди Крюггер и Джейсон, вместе взятые. Не удивительно, что дедушка умер в постели от сердечного приступа. Наверное, он однажды утром перекатился на бок и как следует рассмотрел свою жену.
Кто-то должен предупредить президента, что она здесь, я серьезно. Он просто обязан это знать, потому что если кто и может развязать третью мировую войну, так это моя бабушка.
Когда я встречалась с бабушкой в последний раз, она давала тот самый званый обед, на котором всем подают паштет из гусиной печенки. Всем, кроме той дамы. Перед той дамой Мари, бабушкина кухарка, просто поставила пустую тарелку для паштета из гусиной печенки. Я подумала, что ей, наверное, не хватило, и попыталась отдать ей свою порцию, потому что я все равно не ем ничего, что когда-нибудь было живым, а бабушка как посмотрит на меня, как скажет: «Амелия!» Она сказала это так громко, что я испугалась и уронила свою порцию паштета на пол. Не успела я и пошевелиться, как этот ужасный карликовый пудель подскочил и сожрал паштет с паркета.
Позже, когда все разошлись, я спросила у бабушки, почему той даме не дали паштет. Бабушка сказала, что это потому, что она когда-то родила внебрачного ребенка.
Здрассьте! Между прочим, бабушка, позвольте напомнить, что у вашего собственного сына есть внебрачный ребенок, а именно Миа, ваша внучка.
Но когда я это сказала, бабушка только крикнула горничной, чтобы та принесла ей еще один напиток. Видно, если ты принц, ты можешь иметь внебрачного ребенка, и это считается нормальным. Но если ты обычный человек, то тебя лишают паштета из гусиной печенки.
А вдруг бабушка придет к нам в мансарду? Только не это! Она никогда не бывала в мансардах, вряд ли она вообще выходила за пределы Семьдесят седьмой улицы. Ей у нас с Виллидже не понравится, это я сразу могу сказать. Бабушку может хватить удар, даже если она увидит, как мужчина и женщина держатся за руки! Ей не нравится, даже когда прокалывают уши, а уж обо всяких других местах и говорить нечего.
Кроме того, в Нью-Йорке закон запрещает курить в ресторанах, а бабушка курит все время, даже в постели. Вот почему в Мираньяке дедушка в каждой комнате повесил эти уродские кислородные маски и прорыл подземный ход, чтобы мы могли спастись, если бабушка заснет с сигаретой и весь Мираньяк загорится.
А еще бабушка терпеть не может котов. Она думает, что они нарочно прыгают на детей во сне, чтобы высосать из них дыхание. Боюсь подумать, что она скажет, когда увидит Толстого Луи. Он каждую ночь спит в моей постели. Если бы он прыгнул мне на голову, то сразу бы убил. Он весит двадцать пять фунтов и семь унций, и это еще до того, как съест на завтрак банку свои любимых кошачьих консервов.
А представляете, что будет, если она увидит мамину коллекцию деревянных фигурок богини плодородия?
Ну зачем ей надо было приехать именно сейчас?! Она все испортит. Если она будет тут болтаться, мне уж точно не удастся сохранить свою тайну.
Зачем?
Зачем??
Зачем???
9 октября, четверг
Я выяснила зачем.
Она будет учить меня, как быть принцессой. Я в таком шоке, что даже писать не могу. Может быть, позже.
Она будет учить меня, как быть принцессой. Я в таком шоке, что даже писать не могу. Может быть, позже.
10 октября, пятница
Уроки принцессы.
Да-да, это не шутка. Каждый день после дополнительных занятий по алгебре мне придется ехать прямиком в «Плазу», и бабушка будет делать из меня настоящую принцессу.
Я одного не пойму, если Бог существует, как он мог допустить такое?
Кроме шуток. Вроде считается, что Бог никогда не пошлет тебе больше, чем ты можешь вынести, но я вам точно скажу, этого мне ни за что не вынести. Это уж слишком. Не могу я каждый день после занятий еще учиться быть принцессой, тем более если меня будет учить бабушка. Я всерьез подумываю, не сбежать ли из дома.
Папа говорит, что у меня нет выбора. Вчера вечером, выйдя из бабушкиного номера в «Плазе», я сразу пошла в папин. Я замолотила в дверь, он открыл, и я с порога заявила, что не собираюсь этим заниматься. Мне никто ничего не говорил насчет обучения на принцессу. И знаете, что он ответил? Он сказал, что я подписала компромиссное соглашение, значит, я обязана посещать эти уроки, потому что это часть моих обязанностей как его наследницы.
Я сказала, что тогда нам надо пересмотреть соглашение, потому что в нем нет ни слова о том, что я должна каждый день после школьных уроков встречаться с бабушкой для каких-то там занятий. Но папа даже не захотел со мной разговаривать. Он сказал, что уже поздно и мы поговорим об этом в другой раз. Пока я стояла и рассуждала о том, как все это несправедливо, появилась журналистка из Эй-Би-Си. Наверное, она пришла взять у папы интервью, но выглядело это довольно странно, я уже видела, как эта женщина брала интервью у других, к примеру, у президента или еще у кого-нибудь в этом роде, но она не являлась к ним в черном вечернем платье без рукавов.
Сегодня вечером я собираюсь как следует вчитаться в наше соглашение, потому что я не припоминаю, чтобы там что-нибудь говорилось про обучение на принцессу.
А вот как прошел мой первый «урок» вчера после школы.
Сначала швейцар не хотел меня впускать (кто бы мог подумать?). Потом он увидел Ларса, а тот ростом шесть футов семь дюймов и весит фунтов триста. Плюс к тому у Ларса из-под пиджака торчит такой бугор, я только сейчас поняла, что это пистолет, а не обрубок от лишней, третьей руки, как я сначала подумала. Спросить у самого Ларса я тогда постеснялась: вдруг это разбудит болезненные воспоминания о том, как его в детстве дразнили в Амстердаме, или откуда там он родом. Я-то знаю, каково быть не такой, как все, такие вопросы лучше не затрагивать. Но нет, оказалось, что это пистолет, и швейцар совсем растерялся и вызвал консьержа. Слава богу, консьерж узнал Ларса, он ведь тоже остановился в «Плазе», у него отдельная комната в папиных апартаментах.
И потом консьерж сам проводил меня наверх, в пентхаус, где остановилась бабушка. Позвольте рассказать вам про пентхаус: это очень шикарное место. Кажется, я называла шикарным местом дамскую комнату в «Плазе»? Так вот, по сравнению с пентхаусом дамская комната – полный отстой.
Во-первых, в бабушкином номере все розовое. Розовые стены, розовый ковер, розовая мебель. Повсюду стоят в вазах розовые розы, а на всех портретах, которые висят на стенах, нарисованы розовощекие пастушки и все такое.
Только я успела подумать, что сейчас утону в розовом цвете, как вышла бабушка. На ней было все фиолетовое: все, начиная от шелкового тюрбана, кончая шлепанцами со стразами из фальшивых бриллиантов на носках. Во всяком случае, я думаю, что это фальшивые бриллианты.
Бабушка всегда носит фиолетовое. Лилли говорит, что у людей, которые часто носят фиолетовое, обычно психика находится в состоянии на грани мании величия. Исторически так сложилось, что фиолетовый цвет носили только аристократы, поскольку простым людям веками запрещалось красить одежду красителем индиго, значит, они не могли получить фиолетовый цвет. Но Лилли, конечно, не знает, что моя бабушка и есть самая настоящая аристократка. Поэтому, хотя я и согласна, что у моей бабушки мания, дело не в том, что она мнит себя аристократкой. Она на самом деле аристократка.
И вот бабушка вошла в номер с балкона, где стояла до этого, и первым делом сказала:
– Что это у тебя на башмаке написано?
Но мне можно было не переживать, что бабушка поймает меня на списывании, потому что она сразу заговорила обо всем остальном, что у меня было не так:
– Почему ты носишь с юбкой теннисные тапочки? Эти гольфы считаются чистыми? Что у тебя с волосами? Ты что, Амелия, снова стала обкусывать ногти? Я думала, ты давно избавилась от этой отвратительной привычки. О, мой бог, когда же ты перестанешь расти? Ты что, хочешь стать такой же высокой, как твой отец?
И все примерно в таком роде, только это звучало еще хуже, потому что она говорила по-французски. Но и это еще не все. Затем она проскрипела своим прокуренным голосом:
Да-да, это не шутка. Каждый день после дополнительных занятий по алгебре мне придется ехать прямиком в «Плазу», и бабушка будет делать из меня настоящую принцессу.
Я одного не пойму, если Бог существует, как он мог допустить такое?
Кроме шуток. Вроде считается, что Бог никогда не пошлет тебе больше, чем ты можешь вынести, но я вам точно скажу, этого мне ни за что не вынести. Это уж слишком. Не могу я каждый день после занятий еще учиться быть принцессой, тем более если меня будет учить бабушка. Я всерьез подумываю, не сбежать ли из дома.
Папа говорит, что у меня нет выбора. Вчера вечером, выйдя из бабушкиного номера в «Плазе», я сразу пошла в папин. Я замолотила в дверь, он открыл, и я с порога заявила, что не собираюсь этим заниматься. Мне никто ничего не говорил насчет обучения на принцессу. И знаете, что он ответил? Он сказал, что я подписала компромиссное соглашение, значит, я обязана посещать эти уроки, потому что это часть моих обязанностей как его наследницы.
Я сказала, что тогда нам надо пересмотреть соглашение, потому что в нем нет ни слова о том, что я должна каждый день после школьных уроков встречаться с бабушкой для каких-то там занятий. Но папа даже не захотел со мной разговаривать. Он сказал, что уже поздно и мы поговорим об этом в другой раз. Пока я стояла и рассуждала о том, как все это несправедливо, появилась журналистка из Эй-Би-Си. Наверное, она пришла взять у папы интервью, но выглядело это довольно странно, я уже видела, как эта женщина брала интервью у других, к примеру, у президента или еще у кого-нибудь в этом роде, но она не являлась к ним в черном вечернем платье без рукавов.
Сегодня вечером я собираюсь как следует вчитаться в наше соглашение, потому что я не припоминаю, чтобы там что-нибудь говорилось про обучение на принцессу.
А вот как прошел мой первый «урок» вчера после школы.
Сначала швейцар не хотел меня впускать (кто бы мог подумать?). Потом он увидел Ларса, а тот ростом шесть футов семь дюймов и весит фунтов триста. Плюс к тому у Ларса из-под пиджака торчит такой бугор, я только сейчас поняла, что это пистолет, а не обрубок от лишней, третьей руки, как я сначала подумала. Спросить у самого Ларса я тогда постеснялась: вдруг это разбудит болезненные воспоминания о том, как его в детстве дразнили в Амстердаме, или откуда там он родом. Я-то знаю, каково быть не такой, как все, такие вопросы лучше не затрагивать. Но нет, оказалось, что это пистолет, и швейцар совсем растерялся и вызвал консьержа. Слава богу, консьерж узнал Ларса, он ведь тоже остановился в «Плазе», у него отдельная комната в папиных апартаментах.
И потом консьерж сам проводил меня наверх, в пентхаус, где остановилась бабушка. Позвольте рассказать вам про пентхаус: это очень шикарное место. Кажется, я называла шикарным местом дамскую комнату в «Плазе»? Так вот, по сравнению с пентхаусом дамская комната – полный отстой.
Во-первых, в бабушкином номере все розовое. Розовые стены, розовый ковер, розовая мебель. Повсюду стоят в вазах розовые розы, а на всех портретах, которые висят на стенах, нарисованы розовощекие пастушки и все такое.
Только я успела подумать, что сейчас утону в розовом цвете, как вышла бабушка. На ней было все фиолетовое: все, начиная от шелкового тюрбана, кончая шлепанцами со стразами из фальшивых бриллиантов на носках. Во всяком случае, я думаю, что это фальшивые бриллианты.
Бабушка всегда носит фиолетовое. Лилли говорит, что у людей, которые часто носят фиолетовое, обычно психика находится в состоянии на грани мании величия. Исторически так сложилось, что фиолетовый цвет носили только аристократы, поскольку простым людям веками запрещалось красить одежду красителем индиго, значит, они не могли получить фиолетовый цвет. Но Лилли, конечно, не знает, что моя бабушка и есть самая настоящая аристократка. Поэтому, хотя я и согласна, что у моей бабушки мания, дело не в том, что она мнит себя аристократкой. Она на самом деле аристократка.
И вот бабушка вошла в номер с балкона, где стояла до этого, и первым делом сказала:
– Что это у тебя на башмаке написано?
Но мне можно было не переживать, что бабушка поймает меня на списывании, потому что она сразу заговорила обо всем остальном, что у меня было не так:
– Почему ты носишь с юбкой теннисные тапочки? Эти гольфы считаются чистыми? Что у тебя с волосами? Ты что, Амелия, снова стала обкусывать ногти? Я думала, ты давно избавилась от этой отвратительной привычки. О, мой бог, когда же ты перестанешь расти? Ты что, хочешь стать такой же высокой, как твой отец?
И все примерно в таком роде, только это звучало еще хуже, потому что она говорила по-французски. Но и это еще не все. Затем она проскрипела своим прокуренным голосом: