Окно мельницы светится явно электрическим светом, так что мы точно не в 1800-х. Зато в окно мне видна семья, ужинающая за большим столом.
На мельнице!
Я даже забыла, что расстроена из-за своего бывшего парня, погрязшего в проблемах с азартными играми. Вокруг такая красотища!
Потом мы выскакиваем из-под деревьев, и перед нами вырастают холмы, на которых высятся замки. Люк поясняет, что эта часть Франции (которая называется Дордонь, в честь реки) знаменита своими замками – их здесь не меньше тысячи – и пещерами, на стенах которых имеются рисунки, датируемые 15 000 годом до н. э.
Доминик добавляет, что Перигор, та часть Дордони, в которой мы находимся, также известна своими черными трюфелями и фуа-гра. Я ее почти не слушаю. Трудно не засмотреться на высокие укрепленные стены – Люк говорит, что они принадлежат древнему средневековому городку Сарлат, мы сможем поехать туда за покупками, если захотим.
Покупки! Вряд ли у них там есть магазин ретро. Но, может, хотя бы эконом-класс… Господи, вы даже представить не можете, какие находки могут поджидать там человека вроде меня. «Живанши», «Диор», «Шанель»… как знать?
Потом мы сворачиваем с дороги на узкий проселок – едва-едва проехать машине, – круто взбирающийся наверх.
Ветки хлещут по бортам машины и даже задевают меня, пока я не пересаживаюсь в середку.
Доминик замечает мои перемещения и говорит:
– Надо отправить кого-нибудь обрезать эти ветки, Жан-Люк, до того как приедет твоя мама. Ты же знаешь, какая она.
– Знаю, знаю, – говорит Люк и, повернувшись ко мне, спрашивает:
– Ты там в порядке?
– Да, вполне, – отвечаю я, хватаясь за спинки передних сидений. Меня изрядно мотает. Дорога явно требует ремонта.
И вот когда мне уже кажется, что содрогающаяся машина больше не выдержит, когда я начинаю гадать, доедем ли мы все же до вершины холма или ветки раньше снесут нам головы, – мы вырываемся из-под завесы последних деревьев на широкое травянистое плато, под которым простирается долина. Яркие фонари освещают подъездную дорожку, ведущую – если мои глаза не обманывают меня – к тому самому дому, в котором жил мистер Дарси в экранизации книги «Гордость и предубеждение».
Только этот дом больше. И выглядит элегантнее. У него больше пристроек.
И в нем есть электричество: окна, которых здесь, кажется, сотни, ярко сверкают на фоне темно-синего неба. От подъездной дорожки начинается широкая лужайка, обсаженная старыми дубами, на ней – огромный открытый бассейн, подсвеченный огнями, словно сверкающий в ночи сапфир. Вокруг расставлена кованая садовая мебель.
Это самое подходящее место для свадеб! Вся эта тщательно подстриженная лужайка окружена невысокой каменной изгородью. Такое ощущение, что за ней сразу обрыв – дальше видны только верхушки деревьев, залитые лунным светом, вдалеке другой такой же холм, увенчанный шато – близнецом-братом нашего и так же сияющим сотнями огней.
Просто дух захватывает. В прямом смысле. Я замечаю, что перестала дышать, увидав все это.
Люк въезжает на подъездную дорожку и глушит мотор. Теперь слышен только стрекот сверчков.
– Ну? – говорит он, повернувшись ко мне. – Что скажешь?
И впервые в жизни я потеряла дар речи. Это историческое событие, хотя Люк об этом и не догадывается.
В наступившей после вопроса Люка тишине еще отчетливее слышны сверчки. Я по-прежнему не могу выдохнуть.
– Да, – говорит Доминик, выбираясь из машины и направляясь к массивным дубовым входным дверям. Обеими руками она держит холщовую сумку со свадебным платьем. – Это место всегда производит такое впечатление. Красиво, правда?
Красиво? Красиво?!
Да это все равно что назвать Великий каньон большим.
– Да это, – говорю я, обретя наконец голос, после того как Доминик скрылась за дверью. Люк в это время достает мои вещи из багажника, – это самое красивое место в мире.
– Правда? – Люк смотрит на меня, его темные глаза поблескивают в лунном свете. – Ты так думаешь?
Он все время уверяет меня, что не умеет шутить. Но сейчас он, должно быть, смеется надо мной. Да на всем свете нет места красивее!
– Абсолютно, – отвечаю я, и даже это кажется мне недостаточным.
И тут я слышу знакомые голоса с лужайки, нависающей над долиной.
– Неужто это месье Вильер вернулся из Парижа? – вопрошает Чаз, выходя из тени огромного дерева. – Да, так и есть. А кто это вместе с ним?
На полпути, прямо посреди дороги, Чаз застывает, узнав меня. Трудно сказать наверняка – потому что луна у него прямо за спиной, и я смотрю против света, и еще потому что козырек его бейсболки, как всегда, надвинут низко на глаза, – но мне кажется, он улыбается.
– Так, так, так, – довольно мурлычет он. – Посмотри-ка, что за кошечка к нам приехала.
– Что? – Шери появляется из-за его спины. – А, привет, Люк. Ты забрал…
Тут голос ее обрывается. А в следующую секунду она уже визжит:
– ЛИЗЗИ? ЭТО ТЫ?
Она перелетает через разделявшую нас дорожку, виснет на мне и кричит:
– Ты приехала! Ты приехала! Поверить не могу! Как ты сюда добралась? Люк, где ты ее нашел?
– В поезде, – отвечает Люк и усмехается, видя, какие панические взгляды я кидаю на него поверх плеча повисшей на мне Шери.
Но в подробности он не вдается. Как я его и просила.
– Но это же удивительно, – восклицает Шери. – Как вы двое могли встретиться…
– Ничего особенного, – мягко возражает Чаз, – если учесть, что во всем поезде они были единственными американцами, направляющимися в Суиллак.
– О, только не начинай свои философские лекции на тему теории вероятности, – обрывает Чаза Шери. – ПОЖАЛУЙСТА. – Мне же она говорит:
– Почему ты не позвонила? Мы бы встретили тебя на станции.
– Я звонила, – говорю. – Сотню раз. Но все время натыкалась на голосовую почту.
– Это невозможно, – отвечает Шери и достает из кармана шорт телефон. – Он у меня… Ну надо же! – Она щурится, вглядываясь в экран. – Я забыла включить его сегодня утром.
– А я думала, ты опять уронила его в унитаз.
– На этот раз нет, – говорит Чаз и обнимает меня одной рукой. При этом он шепчет мне:
– Не надо никого побить в Англии? Потому что я с удовольствием отправлюсь туда и надеру его чертов голый зад. Только скажи.
– Не надо, – заверяю я, смеясь. – Все в порядке. Правда. Я виновата не меньше, чем он. Надо было слушать тебя. Ты был прав. Ты всегда прав.
– Не всегда, – говорит Чаз, отпуская меня. – Просто те разы, когда я оказываюсь неправ, не так ярко фиксируются у тебя в памяти, как те, когда я прав. Впрочем, если хочешь, можешь продолжать верить в мою непогрешимость.
– Да брось ты, Чаз, – говорит Шери. – Кого волнует, что там произошло в Англии? Главное, теперь она здесь. Она ведь может пожить здесь, Люк?
– Ну не знаю, – дразнит нас Люк. – А она может отработать свое проживание? Нам лентяи тут не нужны. У нас уже есть один, – он хлопает Чаза по плечу.
– Неправда, я помогаю, – оправдывается Чаз. – Я дегустирую весь алкоголь на чистоту и свежесть к приезду твоей мамаши.
Шери качает головой.
– Ты невыносим, Чаз. – А Люку она говорит: – У Лиззи золотые руки. Во всяком случае, во всем что касается иголки. Если тебе нужны услуги швеи…
Люк искренне удивлен, что я умею шить. Все удивляются, когда узнают. В наши дни мало кто умеет обращаться с иголкой.
– Может, и понадобятся, – говорит Люк. – Я спрошу… э-э… у мамы, когда она завтра приедет. Но сейчас, мне кажется, у нас более насущные задачи – надо помочь Чазу с дегустацией напитков.
– Сюда, леди, – с вежливым поклоном Чаз направляет нас в садовый бар, где, судя по всему, он прочно обосновался, – и джентльмены тоже.
Мы с Шери идем за ними по прохладной, чуть влажной траве. Когда мы подходим ближе к каменной изгороди, я заглядываю через нее и вижу, как внизу раскинулась широкая долина, и река – как и обещал Чаз, – как змея, извивается по ней, мерцая в лунном свете. От такой красоты у меня перехватывает горло. Я словно оказалась во сне. Или в раю.
И не только я.
– Просто поверить не могу, – шепчет мне Шери, не выпуская меня из объятий. – Что случилось? Я была пьяна, когда разговаривала с тобой последний раз. Но я точно помню, ты собиралась сделать все, чтобы у вас с Энди наладились отношения.
– Я старалась, – шепчу я в ответ. – Но потом выяснилось – в общем, это длинная история. Расскажу как-нибудь потом, когда их, – я кивком показала на Чаза и Люка, вышагивавших впереди, – не будет поблизости.
Хотя, конечно, Люк и так уже знает большую часть. Ну ладно, практически все. В прямом смысле все.
– Все так плохо? – забеспокоилась Шери. – Ты сама как?
– Да я в порядке, – заверяю я. – Правда, еще недавно все было ужасно, но… – Я снова смотрю в спину Люка. —
Мне подвернулось очень сочувствующее плечо, на котором можно было поплакать.
Шери отслеживает направление моего взгляда, и брови ее потихоньку ползут вверх, к кудрявой челке. Интересно, что она подумала? Не по Сеньке шапка?
Потому что это не так. В смысле, ничего я не влюбилась.
Но Шери говорит только:
– Ну, тогда я рада. Значит, твое сердце не разбито?
– Знаешь, – задумчиво отвечаю я, – кажется, нет. Изрядно потрепано, но и только. А ничего, что я приехала? Что там Чаз говорит насчет того, что завтра приезжает мама Люка?
Шери скривилась.
– Отец и мать Люка разводятся, но, как видно, миссис де Вильер давно обещала своей племяннице, что та сможет устроить свадьбу в Мираке. И вот миссис де Вильер, приезжает завтра сюда со своей сестрой, племянницей, женихом – в общем, со всей семьей. Будет адская вечеринка. Особенно учитывая то, что родители Люка практически не разговаривают. Чаз говорит, что мамаша Люка хуже боевого топора.
Я киваю, вспомнив, как Доминик советовала Люку подстричь деревья вдоль дороги до приезда матери.
– Значит, я буду им только мешать, – шепчу я, чтобы Люк нас не услышал. Говорю «им», но имею в виду, конечно, Люка. – Не хотелось бы нарушать…
– Лиззи, все нормально. Дом огромный, места много. Даже если нагрянет вся многочисленная родня Люка, места хватит всем. И дел всем хватит. Даже хорошо, что ты приехала. Твоя помощь может понадобиться. Похоже, эта племянница – техасская заноза. Она уже заставила Люка смотаться в Париж забрать ее платье у модной портнихи. К тому же невеста пригласила на свадьбу пол-Хьюстона, включая гаражную рок-группу своего брата, которые только что получили контракт на звукозапись и скоро ворвутся в хит-парады. По-моему, они не собирались устраивать свадьбу в тесном семейном кругу.
– Ну, тогда ладно, – успокаиваюсь я. – Потому что я больше ничего другого не придумала. Домой я поехать не могла…
– Конечно, не могла, – с ужасом восклицает Шери. – Твои сестрицы устроили бы тебе такой разбор полетов!
– Знаю, – говорю. – Вот я и решила, что можно приехать сюда…
– Да я ужасно рада, что ты приехала. Ты погляди на этих двух, – она кивком указывает на Люка и Чаза, которые уже устроились возле кованого столика и смешивают какой-то коктейль в высоких фужерах для шампанского. – Да они же словно два близнеца, долго живших в разлуке. Они дорвались друг до друга и целыми днями только и делают, что болтают обо всем на свете: о Ницше, Тайгере Вудсе, пиве, вероятности совпадения дней рождения, старых добрых школьных днях. Я себя чувствовала пятым колесом в телеге. – Она обнимает меня. – Но теперь у меня есть с кем поговорить.
– Да уж, я всегда не прочь потрещать, – ухмыляюсь я. – А как же Доминик, девушка Люка? С ней нельзя поболтать?
Шери корчит рожу.
– Можно. Если, конечно, тебе хочется поговорить о Доминик.
– А, ну я примерно так и подумала, судя по ее сандалиям.
– Правда? – живо интересуется Шери. Она всегда ценила мои способности к анализу одежды. – У тебя возникли неприятные предчувствия?
– Нет, – поспешно отвечаю я, – ничего подобного. Просто видно, что она слишком старается. Но, с другой стороны, она ведь канадка. С иностранцами мой радар барахлит.
Шери кривится:
– Ты про Энди? Никогда не понимала, что ты в нем нашла. Но насчет Доминик ты не ошибаешься. Ее сандалии от Маноло Бланик!
– Да ну! – Я тщательно штудирую «Вог» и знаю, что сандалии Маноло Бланик могут стоить до шестисот долларов. – Бог мой! Я всегда гадала, кто их покупает…
– Эй, вы там. – Через залитую лунным светом лужайку к нам движется Чаз. – Не отлынивайте от своих обязанностей. Надо продегустировать кое-что из напитков.
– Точно-точно, – Люк идет на шаг позади него. – И я как раз несу два первых образца для анализа. – Он вручает нам по высокому фужеру, наполненному искристой жидкостью. – «Кир рояль» с шампанским, приготовленным здесь же, в Мираке, – объявляет Люк.
Я не знаю, что такое «Кир рояль», но твердо намерена попробовать. Снова появляется Доминик и требует себе фужер.
– За что будем пить? – спрашивает она, поднимая бокал.
– Как насчет встречи незнакомцев в поезде? – предлагает Люк.
Моя улыбка нейтрально вежлива.
– Прекрасный тост, – говорю я, чокаюсь со всеми и делаю небольшой глоток.
Смешанные ароматы ягод, солнца и шампанского пляшут у меня во рту, словно пьешь жидкое золото. «Кир рояль» оказывается коктейлем из шампанского и ягодного ликера – черной смородины, как потом объясняет мне Шери.
– А теперь ты мне кое-что объясни, – требует Шери, закончив просвещать меня насчет ликеров.
– Ммм? – Теперь я совершенно уверена, что все это только сон, и я рано или поздно обязательно проснусь, но до тех пор я твердо намерена получать удовольствие. – Что именно?
– Что Люк хотел сказать этим тостом? Незнакомцы в поезде и все такое?
– О! – Я смотрю на него – он и Чаз смеются. – Не знаю. Ничего.
Шери щурится на меня.
– Не корми меня этими своими «не знаю», Лиззи. Колись давай. Что там у вас произошло в поезде?
– Да ничего, – усмехаюсь я. – Ну, я была расстроена из-за Энди, ты же понимаешь. И немного поплакала. Но, как уже сказала, он проявил сочувствие.
– Что-то здесь не так. Ты что-то не договариваешь. Уж я-то знаю, – Шери качает головой.
– Да нет же.
– Ладно, если там что-то есть, я рано или поздно выясню, – заявляет Шери. – Ты в жизни не могла удержать что-то в секрете.
Я только улыбаюсь на это. Пока что мне удалось удержать пару вещей от нее в секрете. И я вовсе не планирую выбалтывать их в ближайшее время.
– Да честно, Шери. Ничего не было, – говорю я. И это, в принципе, правда.
Немного погодя я отправляюсь к каменной изгороди и смотрю вдаль, пытаясь вобрать в себя все – долину; луну, поднимающуюся над крышей соседнего шато; ночное звездное небо; стрекот сверчков; сладкий запах какого-то цветка, распускающегося ночью.
Слишком много всего. Перенестись из тесного кабинета в Центре занятости населения сюда – и все за один день…
Подходит Люк – ему как-то удалось ненадолго вырваться от Чаза и Доминик.
– Ну что, теперь лучше? – спрашивает он.
– Здесь – да, – улыбаюсь я. – Не знаю, как отблагодарить тебя, что позволил пожить здесь. И спасибо за… ну ты знаешь. Что не сказал им.
Он искренне удивляется.
– Ну, конечно. Зачем же еще нужны друзья? Друзья. Так вот, значит, кто мы.
И почему-то сейчас, под луной, этого кажется вполне достаточно.
13
Проснувшись на следующее утро, я смущенно оглядываю комнатку с низким потолком, ослепительно белыми стенами и деревянными потолочными балками. Занавески – кремовые, с огромными розовыми розами – задернуты, и я не вижу, что снаружи. На секунду я не могу сообразить, где нахожусь – в чьей спальне и в какой стране.
Потом вижу старинную дверь с ручкой, как у садовой калитки – ее надо нажимать вниз, а не поворачивать, – и понимаю, что я в шато Мирак, в одной из многочисленных комнат мансарды, где раньше, в дни былого величия, жили слуги, а теперь разместились Шери, Чаз и я. Ну и, само собой, Люк и его девушка Доминик.
Более цивильные спальни этажом ниже зарезервированы для свадебного кортежа и гостей, прибывающих сегодня днем. Сдавая основной дом внаем, отец Люка – Шери зовет его не иначе как месье де Вильер – живет в небольшом коттедже с соломенной крышей, где он держит в дубовых бочках вино, пока оно не будет готово к разливу по бутылкам. Вчера вечером, пока мы взбирались по бесконечной лестнице после четырех (пяти?) стаканов «Кир рояля», Шери рассказала, что птицы постоянно вьют на крыше гнезда, и их надо шугать оттуда, не то отходы их жизнедеятельности просачиваются сквозь солому.
Думаю, соломенная крыша уже никогда не покажется мне столь романтичной и живописной.
Сонно моргая, я разглядываю трещины на потолке и вдруг понимаю, что меня разбудило: кто-то стучит в дверь.
– Лиззи, – слышу я голос Шери. – Ты проснулась? Уже полдень. Ты что, собираешься спать весь день?
Я отбрасываю одеяло, подскакиваю к двери и распахиваю ее. Передо мной стоит Шери в бикини и саронге и держит две большие дымящиеся кружки. Волосы ее, обычно темные и кудрявые, сейчас кажутся огромной копной – верный признак того, что на улице жарко.
– Что, правда уже полдень? – спрашиваю я, испугавшись, что проспала так долго и все – вернее, Люк – подумают, что я самый что ни на есть наглый лодырь.
– Пять минут первого, – говорит Шери. – Надеюсь, ты прихватила купальник. Надо успеть позагорать, пока не приехала мать Люка со своими гостями. Тогда нужно будет накрывать на стол и готовиться к дегустации еды и напитков. Значит, у нас остается около четырех часов. Но сначала – она протягивает мне одну из дымящихся кружек – капуччино. Много аспартама, как ты любишь.
– О, ты спасаешь мне жизнь, – благодарно мурлычу я, чувствуя, как теплый молочный пар окутывает меня.
– Знаю, – говорит Шери, проходит в комнату и по-хозяйски устраивается на моей смятой кровати. – А теперь я желаю знать все, что случилось у тебя с Энди. И с Люком в поезде. Давай, колись.
Что я и делаю, усевшись рядом. Нет, конечно, рассказываю ей не все. Я до сих пор не сказала ей о том, что мне срочно надо написать дипломную работу, и уж точно не собираюсь рассказывать о минете. Вот незнакомцу в поезде я вывалила и то и другое. Но это было намного проще, чем рассказать об этом лучшей подруге, которая – я точно знаю – не одобрит ни того, ни другого. Особенно второе. Потому что без взаимности – это верх антифеминизма.
– Значит, у вас с Энди все кончено, – подытоживает Шери, когда я заканчиваю рассказ.
– Определенно, – говорю я, допивая последний глоток волшебного капуччино.
– И ты ему об этом сказала?
– Естественно, – говорю я. А я сказала? Кажется, да.
– Лиззи, – Шери испытующе смотрит на меня, – я же знаю, как ты ненавидишь все эти объяснения. Ты ему точно сказала, что все кончено?
– Я сказала ему, что мне надо побыть одной, – отвечаю я… и запоздало понимаю: это вовсе не то же самое, что все кончено.
И все же Энди понял, что я хотела сказать. Я уверена. Но на всякий случай, если он снова позвонит, я не буду брать трубку.
– И тебя ничего не угнетает? – уточняет Шери.
– В общем, да, – говорю, – но я немного чувствую себя виноватой из-за денег.
– Каких денег?
– Он хотел занять у меня, чтобы оплатить обучение за семестр. Наверное, надо было дать. Теперь он не сможет продолжить учебу осенью…
– Лиззи, – недоумевает Шери, – у него были деньги. Но он их проиграл! Если бы ты дала ему, он и их спустил бы в карты. Ты бы только способствовала его дальнейшему падению. Ты этого хочешь? Хочешь помочь ему увязнуть еще больше?
– Нет, – мрачно отвечаю я. – Но, знаешь, я ведь его любила. А любовь нельзя включить и выключить, как свет в комнате.
– Можно, если парень начинает злоупотреблять твоей добротой.
– Наверное, – вздыхаю я. – Может, и не стоит так терзаться. Ведь получал же он пособие по безработице, хотя сам работал.
Шери улыбается.
– Забавно, что в твоих глазах это самый ужасный его проступок. А как насчет азартных игр? А то, что он назвал тебя толстой?
– Но обман правительства еще хуже.
– Ладно, раз ты так считаешь. В любом случае, скатертью ему дорожка. Может, хоть теперь ты перестанешь глупить и поедешь в Нью-Йорк со мной и Чазом?
– Шери, я просто…
Ну как сказать ей правду? Что я не могу отправляться в Нью-Йорк на поиски работы, не имея в кармане диплома, а я не уверена, что успею дописать работу до того, как они с Чазом уедут. А еще меня грызут сомнения, что даже с дипломом я не приживусь в большом городе.
– Отлично, – говорит Шери, неверно истолковав мою нерешительность. – Я поняла. Это серьезный шаг, и тебе нужно время, чтобы свыкнуться с этой идеей. Ладно, как насчет другой истории?
– Какой другой истории?
– Насчет вас с Люком. В поезде.
– Шери, я уже сказала тебе. Ничего не было. Господи, да я только что порвала ужасные отношения с парнем, которого едва знала. Думаешь, я готова тут же ринуться в новые? За кого ты меня держишь? К тому же ты видела его девушку? Зачем парню, у которого есть такая девушка, заводить роман со мной?
– Ну, у меня есть на этот счет некоторые соображения, – туманно заявляет Шери. Но что именно она имеет в виду, я уточнить не успеваю, потому что она продолжает: – Ладно, слушай. Понимаю, ты многое пережила за последние дни, поэтому не буду пока доставать тебя с Нью-Йорком. Отдыхай и не думай о будущем. Ты это заслужила. Считай следующие несколько дней честно заработанными каникулами. Вернемся к этому разговору позже, когда ты оправишься от открытия, что парень твоей мечты оказался кошмаром. А теперь, – она шлепает меня по ноге, – надевай купальник и догоняй меня у бассейна. Лучшее время для загара уходит.
И я тороплюсь, потому что Шери любит, чтобы ее приказам подчинялись. Я стрелой пролетаю через холл в старинную ванную, где стоит массивная ванна на ножках и унитаз с деревянным стульчаком и сливным бачком, где нужно дергать за веревочку. Быстренько ополоснувшись и сделав макияж, я надеваю бикини – впервые в жизни. Мои сестры нещадно дразнили меня каждый раз, когда я пыталась напялить раздельный купальник в те времена, когда еще не похудела.
Возможно, из-за этого все мои купальники были сплошными, с пришитыми маленькими юбочками в стиле Аннет Фуничелло.
И пусть я была самой полненькой в бассейне, но я всегда одевалась оригинальнее всех… или, как выражалась Роза, была самой «модной белой вороной».
В новом купальнике я вовсе не похожа на белую ворону. Во всяком случае, мне так кажется. Это раздельный купальник, хотя тоже ретро… ретро Лилли Пулитцер шестидесятых годов. Сара говорит, что это чудовищно носить чей-то старый купальник, но на самом деле это вполне гигиенично, если предварительно пару раз его постирать.
И вот теперь, посмотрев на себя в немного мутное зеркало на двери ванной, я нахожу, что выгляжу… неплохо. Я, конечно, не Доминик. Но кто вообще может с ней тягаться?
Я спешу в свою комнату, натягиваю сарафанчик, тоже от Лилли Пулитцер, быстро заправляю кровать, отдергиваю розовые занавески, открываю окно, чтобы проветрить комнату… и чуть не падаю от великолепия открывшегося из окна вида…
Передо мной – солнечная долина, расстилающаяся под шато. Зеленые бархатные верхушки деревьев и убегающие вдаль волны холмов, бледно-коричневые утесы, а над всем этим – неправдоподобно ясное небо.
Боже, как красиво! На многие мили виден только лес, по которому змеится серебряная лента реки, на берегах приютились деревушки, а вверху, на холмах угнездились шато и замки. Словно в сказочном сне.
И как Люк, недоумеваю я, пожив здесь хоть немного, может возвращаться в Хьюстон? Разве отсюда по доброй воле уедешь?
Но размышлять над этим мне некогда. Я должна встретиться с Шери у бассейна, иначе мне не поздоровится.
Не так-то просто, скажу я вам, найти дорогу вниз по всем этим бесконечным переходам и лестницам, из которых, похоже, только и состоит Мирак. Но я все-таки умудряюсь вырваться в мраморный вестибюль и выскочить на улицу – на напоенный солнцем и сладковатым ароматом летний воздух. Где-то вдалеке слышно гудение мотора – возможно, газонокосилки, судя по запаху свежескошенной травы – и треньканье… колокольчиков? Не может быть.
Или может?
Но я не останавливаюсь, чтобы выяснять это. Надеваю солнечные очки со стразами, пересекаю подъездную дорожку и наконец оказываюсь на лужайке с бассейном, где в шезлонгах уже растянулись Шери, Доминик и еще какая-то девушка. Их шезлонги развернуты к солнцу. Доминик и девушка уже коричневые от загара – это явно не первый их день на солнце. Шери, как я вижу, решительно настроена догнать их до конца лета.
– Доброе утро, – здороваюсь я с Доминик и второй девушкой. В ней еще есть подростковая припухлость. Она в голубом сплошном купальнике «Спидо», а Доминик в черных стрингах от Кельвина Кляйна.
На мельнице!
Я даже забыла, что расстроена из-за своего бывшего парня, погрязшего в проблемах с азартными играми. Вокруг такая красотища!
Потом мы выскакиваем из-под деревьев, и перед нами вырастают холмы, на которых высятся замки. Люк поясняет, что эта часть Франции (которая называется Дордонь, в честь реки) знаменита своими замками – их здесь не меньше тысячи – и пещерами, на стенах которых имеются рисунки, датируемые 15 000 годом до н. э.
Доминик добавляет, что Перигор, та часть Дордони, в которой мы находимся, также известна своими черными трюфелями и фуа-гра. Я ее почти не слушаю. Трудно не засмотреться на высокие укрепленные стены – Люк говорит, что они принадлежат древнему средневековому городку Сарлат, мы сможем поехать туда за покупками, если захотим.
Покупки! Вряд ли у них там есть магазин ретро. Но, может, хотя бы эконом-класс… Господи, вы даже представить не можете, какие находки могут поджидать там человека вроде меня. «Живанши», «Диор», «Шанель»… как знать?
Потом мы сворачиваем с дороги на узкий проселок – едва-едва проехать машине, – круто взбирающийся наверх.
Ветки хлещут по бортам машины и даже задевают меня, пока я не пересаживаюсь в середку.
Доминик замечает мои перемещения и говорит:
– Надо отправить кого-нибудь обрезать эти ветки, Жан-Люк, до того как приедет твоя мама. Ты же знаешь, какая она.
– Знаю, знаю, – говорит Люк и, повернувшись ко мне, спрашивает:
– Ты там в порядке?
– Да, вполне, – отвечаю я, хватаясь за спинки передних сидений. Меня изрядно мотает. Дорога явно требует ремонта.
И вот когда мне уже кажется, что содрогающаяся машина больше не выдержит, когда я начинаю гадать, доедем ли мы все же до вершины холма или ветки раньше снесут нам головы, – мы вырываемся из-под завесы последних деревьев на широкое травянистое плато, под которым простирается долина. Яркие фонари освещают подъездную дорожку, ведущую – если мои глаза не обманывают меня – к тому самому дому, в котором жил мистер Дарси в экранизации книги «Гордость и предубеждение».
Только этот дом больше. И выглядит элегантнее. У него больше пристроек.
И в нем есть электричество: окна, которых здесь, кажется, сотни, ярко сверкают на фоне темно-синего неба. От подъездной дорожки начинается широкая лужайка, обсаженная старыми дубами, на ней – огромный открытый бассейн, подсвеченный огнями, словно сверкающий в ночи сапфир. Вокруг расставлена кованая садовая мебель.
Это самое подходящее место для свадеб! Вся эта тщательно подстриженная лужайка окружена невысокой каменной изгородью. Такое ощущение, что за ней сразу обрыв – дальше видны только верхушки деревьев, залитые лунным светом, вдалеке другой такой же холм, увенчанный шато – близнецом-братом нашего и так же сияющим сотнями огней.
Просто дух захватывает. В прямом смысле. Я замечаю, что перестала дышать, увидав все это.
Люк въезжает на подъездную дорожку и глушит мотор. Теперь слышен только стрекот сверчков.
– Ну? – говорит он, повернувшись ко мне. – Что скажешь?
И впервые в жизни я потеряла дар речи. Это историческое событие, хотя Люк об этом и не догадывается.
В наступившей после вопроса Люка тишине еще отчетливее слышны сверчки. Я по-прежнему не могу выдохнуть.
– Да, – говорит Доминик, выбираясь из машины и направляясь к массивным дубовым входным дверям. Обеими руками она держит холщовую сумку со свадебным платьем. – Это место всегда производит такое впечатление. Красиво, правда?
Красиво? Красиво?!
Да это все равно что назвать Великий каньон большим.
– Да это, – говорю я, обретя наконец голос, после того как Доминик скрылась за дверью. Люк в это время достает мои вещи из багажника, – это самое красивое место в мире.
– Правда? – Люк смотрит на меня, его темные глаза поблескивают в лунном свете. – Ты так думаешь?
Он все время уверяет меня, что не умеет шутить. Но сейчас он, должно быть, смеется надо мной. Да на всем свете нет места красивее!
– Абсолютно, – отвечаю я, и даже это кажется мне недостаточным.
И тут я слышу знакомые голоса с лужайки, нависающей над долиной.
– Неужто это месье Вильер вернулся из Парижа? – вопрошает Чаз, выходя из тени огромного дерева. – Да, так и есть. А кто это вместе с ним?
На полпути, прямо посреди дороги, Чаз застывает, узнав меня. Трудно сказать наверняка – потому что луна у него прямо за спиной, и я смотрю против света, и еще потому что козырек его бейсболки, как всегда, надвинут низко на глаза, – но мне кажется, он улыбается.
– Так, так, так, – довольно мурлычет он. – Посмотри-ка, что за кошечка к нам приехала.
– Что? – Шери появляется из-за его спины. – А, привет, Люк. Ты забрал…
Тут голос ее обрывается. А в следующую секунду она уже визжит:
– ЛИЗЗИ? ЭТО ТЫ?
Она перелетает через разделявшую нас дорожку, виснет на мне и кричит:
– Ты приехала! Ты приехала! Поверить не могу! Как ты сюда добралась? Люк, где ты ее нашел?
– В поезде, – отвечает Люк и усмехается, видя, какие панические взгляды я кидаю на него поверх плеча повисшей на мне Шери.
Но в подробности он не вдается. Как я его и просила.
– Но это же удивительно, – восклицает Шери. – Как вы двое могли встретиться…
– Ничего особенного, – мягко возражает Чаз, – если учесть, что во всем поезде они были единственными американцами, направляющимися в Суиллак.
– О, только не начинай свои философские лекции на тему теории вероятности, – обрывает Чаза Шери. – ПОЖАЛУЙСТА. – Мне же она говорит:
– Почему ты не позвонила? Мы бы встретили тебя на станции.
– Я звонила, – говорю. – Сотню раз. Но все время натыкалась на голосовую почту.
– Это невозможно, – отвечает Шери и достает из кармана шорт телефон. – Он у меня… Ну надо же! – Она щурится, вглядываясь в экран. – Я забыла включить его сегодня утром.
– А я думала, ты опять уронила его в унитаз.
– На этот раз нет, – говорит Чаз и обнимает меня одной рукой. При этом он шепчет мне:
– Не надо никого побить в Англии? Потому что я с удовольствием отправлюсь туда и надеру его чертов голый зад. Только скажи.
– Не надо, – заверяю я, смеясь. – Все в порядке. Правда. Я виновата не меньше, чем он. Надо было слушать тебя. Ты был прав. Ты всегда прав.
– Не всегда, – говорит Чаз, отпуская меня. – Просто те разы, когда я оказываюсь неправ, не так ярко фиксируются у тебя в памяти, как те, когда я прав. Впрочем, если хочешь, можешь продолжать верить в мою непогрешимость.
– Да брось ты, Чаз, – говорит Шери. – Кого волнует, что там произошло в Англии? Главное, теперь она здесь. Она ведь может пожить здесь, Люк?
– Ну не знаю, – дразнит нас Люк. – А она может отработать свое проживание? Нам лентяи тут не нужны. У нас уже есть один, – он хлопает Чаза по плечу.
– Неправда, я помогаю, – оправдывается Чаз. – Я дегустирую весь алкоголь на чистоту и свежесть к приезду твоей мамаши.
Шери качает головой.
– Ты невыносим, Чаз. – А Люку она говорит: – У Лиззи золотые руки. Во всяком случае, во всем что касается иголки. Если тебе нужны услуги швеи…
Люк искренне удивлен, что я умею шить. Все удивляются, когда узнают. В наши дни мало кто умеет обращаться с иголкой.
– Может, и понадобятся, – говорит Люк. – Я спрошу… э-э… у мамы, когда она завтра приедет. Но сейчас, мне кажется, у нас более насущные задачи – надо помочь Чазу с дегустацией напитков.
– Сюда, леди, – с вежливым поклоном Чаз направляет нас в садовый бар, где, судя по всему, он прочно обосновался, – и джентльмены тоже.
Мы с Шери идем за ними по прохладной, чуть влажной траве. Когда мы подходим ближе к каменной изгороди, я заглядываю через нее и вижу, как внизу раскинулась широкая долина, и река – как и обещал Чаз, – как змея, извивается по ней, мерцая в лунном свете. От такой красоты у меня перехватывает горло. Я словно оказалась во сне. Или в раю.
И не только я.
– Просто поверить не могу, – шепчет мне Шери, не выпуская меня из объятий. – Что случилось? Я была пьяна, когда разговаривала с тобой последний раз. Но я точно помню, ты собиралась сделать все, чтобы у вас с Энди наладились отношения.
– Я старалась, – шепчу я в ответ. – Но потом выяснилось – в общем, это длинная история. Расскажу как-нибудь потом, когда их, – я кивком показала на Чаза и Люка, вышагивавших впереди, – не будет поблизости.
Хотя, конечно, Люк и так уже знает большую часть. Ну ладно, практически все. В прямом смысле все.
– Все так плохо? – забеспокоилась Шери. – Ты сама как?
– Да я в порядке, – заверяю я. – Правда, еще недавно все было ужасно, но… – Я снова смотрю в спину Люка. —
Мне подвернулось очень сочувствующее плечо, на котором можно было поплакать.
Шери отслеживает направление моего взгляда, и брови ее потихоньку ползут вверх, к кудрявой челке. Интересно, что она подумала? Не по Сеньке шапка?
Потому что это не так. В смысле, ничего я не влюбилась.
Но Шери говорит только:
– Ну, тогда я рада. Значит, твое сердце не разбито?
– Знаешь, – задумчиво отвечаю я, – кажется, нет. Изрядно потрепано, но и только. А ничего, что я приехала? Что там Чаз говорит насчет того, что завтра приезжает мама Люка?
Шери скривилась.
– Отец и мать Люка разводятся, но, как видно, миссис де Вильер давно обещала своей племяннице, что та сможет устроить свадьбу в Мираке. И вот миссис де Вильер, приезжает завтра сюда со своей сестрой, племянницей, женихом – в общем, со всей семьей. Будет адская вечеринка. Особенно учитывая то, что родители Люка практически не разговаривают. Чаз говорит, что мамаша Люка хуже боевого топора.
Я киваю, вспомнив, как Доминик советовала Люку подстричь деревья вдоль дороги до приезда матери.
– Значит, я буду им только мешать, – шепчу я, чтобы Люк нас не услышал. Говорю «им», но имею в виду, конечно, Люка. – Не хотелось бы нарушать…
– Лиззи, все нормально. Дом огромный, места много. Даже если нагрянет вся многочисленная родня Люка, места хватит всем. И дел всем хватит. Даже хорошо, что ты приехала. Твоя помощь может понадобиться. Похоже, эта племянница – техасская заноза. Она уже заставила Люка смотаться в Париж забрать ее платье у модной портнихи. К тому же невеста пригласила на свадьбу пол-Хьюстона, включая гаражную рок-группу своего брата, которые только что получили контракт на звукозапись и скоро ворвутся в хит-парады. По-моему, они не собирались устраивать свадьбу в тесном семейном кругу.
– Ну, тогда ладно, – успокаиваюсь я. – Потому что я больше ничего другого не придумала. Домой я поехать не могла…
– Конечно, не могла, – с ужасом восклицает Шери. – Твои сестрицы устроили бы тебе такой разбор полетов!
– Знаю, – говорю. – Вот я и решила, что можно приехать сюда…
– Да я ужасно рада, что ты приехала. Ты погляди на этих двух, – она кивком указывает на Люка и Чаза, которые уже устроились возле кованого столика и смешивают какой-то коктейль в высоких фужерах для шампанского. – Да они же словно два близнеца, долго живших в разлуке. Они дорвались друг до друга и целыми днями только и делают, что болтают обо всем на свете: о Ницше, Тайгере Вудсе, пиве, вероятности совпадения дней рождения, старых добрых школьных днях. Я себя чувствовала пятым колесом в телеге. – Она обнимает меня. – Но теперь у меня есть с кем поговорить.
– Да уж, я всегда не прочь потрещать, – ухмыляюсь я. – А как же Доминик, девушка Люка? С ней нельзя поболтать?
Шери корчит рожу.
– Можно. Если, конечно, тебе хочется поговорить о Доминик.
– А, ну я примерно так и подумала, судя по ее сандалиям.
– Правда? – живо интересуется Шери. Она всегда ценила мои способности к анализу одежды. – У тебя возникли неприятные предчувствия?
– Нет, – поспешно отвечаю я, – ничего подобного. Просто видно, что она слишком старается. Но, с другой стороны, она ведь канадка. С иностранцами мой радар барахлит.
Шери кривится:
– Ты про Энди? Никогда не понимала, что ты в нем нашла. Но насчет Доминик ты не ошибаешься. Ее сандалии от Маноло Бланик!
– Да ну! – Я тщательно штудирую «Вог» и знаю, что сандалии Маноло Бланик могут стоить до шестисот долларов. – Бог мой! Я всегда гадала, кто их покупает…
– Эй, вы там. – Через залитую лунным светом лужайку к нам движется Чаз. – Не отлынивайте от своих обязанностей. Надо продегустировать кое-что из напитков.
– Точно-точно, – Люк идет на шаг позади него. – И я как раз несу два первых образца для анализа. – Он вручает нам по высокому фужеру, наполненному искристой жидкостью. – «Кир рояль» с шампанским, приготовленным здесь же, в Мираке, – объявляет Люк.
Я не знаю, что такое «Кир рояль», но твердо намерена попробовать. Снова появляется Доминик и требует себе фужер.
– За что будем пить? – спрашивает она, поднимая бокал.
– Как насчет встречи незнакомцев в поезде? – предлагает Люк.
Моя улыбка нейтрально вежлива.
– Прекрасный тост, – говорю я, чокаюсь со всеми и делаю небольшой глоток.
Смешанные ароматы ягод, солнца и шампанского пляшут у меня во рту, словно пьешь жидкое золото. «Кир рояль» оказывается коктейлем из шампанского и ягодного ликера – черной смородины, как потом объясняет мне Шери.
– А теперь ты мне кое-что объясни, – требует Шери, закончив просвещать меня насчет ликеров.
– Ммм? – Теперь я совершенно уверена, что все это только сон, и я рано или поздно обязательно проснусь, но до тех пор я твердо намерена получать удовольствие. – Что именно?
– Что Люк хотел сказать этим тостом? Незнакомцы в поезде и все такое?
– О! – Я смотрю на него – он и Чаз смеются. – Не знаю. Ничего.
Шери щурится на меня.
– Не корми меня этими своими «не знаю», Лиззи. Колись давай. Что там у вас произошло в поезде?
– Да ничего, – усмехаюсь я. – Ну, я была расстроена из-за Энди, ты же понимаешь. И немного поплакала. Но, как уже сказала, он проявил сочувствие.
– Что-то здесь не так. Ты что-то не договариваешь. Уж я-то знаю, – Шери качает головой.
– Да нет же.
– Ладно, если там что-то есть, я рано или поздно выясню, – заявляет Шери. – Ты в жизни не могла удержать что-то в секрете.
Я только улыбаюсь на это. Пока что мне удалось удержать пару вещей от нее в секрете. И я вовсе не планирую выбалтывать их в ближайшее время.
– Да честно, Шери. Ничего не было, – говорю я. И это, в принципе, правда.
Немного погодя я отправляюсь к каменной изгороди и смотрю вдаль, пытаясь вобрать в себя все – долину; луну, поднимающуюся над крышей соседнего шато; ночное звездное небо; стрекот сверчков; сладкий запах какого-то цветка, распускающегося ночью.
Слишком много всего. Перенестись из тесного кабинета в Центре занятости населения сюда – и все за один день…
Подходит Люк – ему как-то удалось ненадолго вырваться от Чаза и Доминик.
– Ну что, теперь лучше? – спрашивает он.
– Здесь – да, – улыбаюсь я. – Не знаю, как отблагодарить тебя, что позволил пожить здесь. И спасибо за… ну ты знаешь. Что не сказал им.
Он искренне удивляется.
– Ну, конечно. Зачем же еще нужны друзья? Друзья. Так вот, значит, кто мы.
И почему-то сейчас, под луной, этого кажется вполне достаточно.
Романтическое поветрие 1820-х годов вернуло страсть к героиням с узкой талией, как в романах Вальтера Скотта – Дэна Брауна тех дней. Хотя сэр Вальтер Скотт никогда бы не рискнул одеть французскую героиню в просторный свитер и черные леггинсы, как это сделал с бедняжкой Софи Невё Дэн Браун в романе «Код да Винчи». Снова в моду вошли корсеты, а юбки стали шире. Вальтера Скотта так любили, что на некоторое время менее чувствительные дамы даже увлеклись одеждой из грубой шотландки, но, к счастью, вскоре осознали свою ошибку.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
13
Я бы не говорил так много о себе, если б знал кого-нибудь еще так же хорошо, как себя.
Генри Дэвид Торо (1817–1862), американский философ, писатель и натуралист
Проснувшись на следующее утро, я смущенно оглядываю комнатку с низким потолком, ослепительно белыми стенами и деревянными потолочными балками. Занавески – кремовые, с огромными розовыми розами – задернуты, и я не вижу, что снаружи. На секунду я не могу сообразить, где нахожусь – в чьей спальне и в какой стране.
Потом вижу старинную дверь с ручкой, как у садовой калитки – ее надо нажимать вниз, а не поворачивать, – и понимаю, что я в шато Мирак, в одной из многочисленных комнат мансарды, где раньше, в дни былого величия, жили слуги, а теперь разместились Шери, Чаз и я. Ну и, само собой, Люк и его девушка Доминик.
Более цивильные спальни этажом ниже зарезервированы для свадебного кортежа и гостей, прибывающих сегодня днем. Сдавая основной дом внаем, отец Люка – Шери зовет его не иначе как месье де Вильер – живет в небольшом коттедже с соломенной крышей, где он держит в дубовых бочках вино, пока оно не будет готово к разливу по бутылкам. Вчера вечером, пока мы взбирались по бесконечной лестнице после четырех (пяти?) стаканов «Кир рояля», Шери рассказала, что птицы постоянно вьют на крыше гнезда, и их надо шугать оттуда, не то отходы их жизнедеятельности просачиваются сквозь солому.
Думаю, соломенная крыша уже никогда не покажется мне столь романтичной и живописной.
Сонно моргая, я разглядываю трещины на потолке и вдруг понимаю, что меня разбудило: кто-то стучит в дверь.
– Лиззи, – слышу я голос Шери. – Ты проснулась? Уже полдень. Ты что, собираешься спать весь день?
Я отбрасываю одеяло, подскакиваю к двери и распахиваю ее. Передо мной стоит Шери в бикини и саронге и держит две большие дымящиеся кружки. Волосы ее, обычно темные и кудрявые, сейчас кажутся огромной копной – верный признак того, что на улице жарко.
– Что, правда уже полдень? – спрашиваю я, испугавшись, что проспала так долго и все – вернее, Люк – подумают, что я самый что ни на есть наглый лодырь.
– Пять минут первого, – говорит Шери. – Надеюсь, ты прихватила купальник. Надо успеть позагорать, пока не приехала мать Люка со своими гостями. Тогда нужно будет накрывать на стол и готовиться к дегустации еды и напитков. Значит, у нас остается около четырех часов. Но сначала – она протягивает мне одну из дымящихся кружек – капуччино. Много аспартама, как ты любишь.
– О, ты спасаешь мне жизнь, – благодарно мурлычу я, чувствуя, как теплый молочный пар окутывает меня.
– Знаю, – говорит Шери, проходит в комнату и по-хозяйски устраивается на моей смятой кровати. – А теперь я желаю знать все, что случилось у тебя с Энди. И с Люком в поезде. Давай, колись.
Что я и делаю, усевшись рядом. Нет, конечно, рассказываю ей не все. Я до сих пор не сказала ей о том, что мне срочно надо написать дипломную работу, и уж точно не собираюсь рассказывать о минете. Вот незнакомцу в поезде я вывалила и то и другое. Но это было намного проще, чем рассказать об этом лучшей подруге, которая – я точно знаю – не одобрит ни того, ни другого. Особенно второе. Потому что без взаимности – это верх антифеминизма.
– Значит, у вас с Энди все кончено, – подытоживает Шери, когда я заканчиваю рассказ.
– Определенно, – говорю я, допивая последний глоток волшебного капуччино.
– И ты ему об этом сказала?
– Естественно, – говорю я. А я сказала? Кажется, да.
– Лиззи, – Шери испытующе смотрит на меня, – я же знаю, как ты ненавидишь все эти объяснения. Ты ему точно сказала, что все кончено?
– Я сказала ему, что мне надо побыть одной, – отвечаю я… и запоздало понимаю: это вовсе не то же самое, что все кончено.
И все же Энди понял, что я хотела сказать. Я уверена. Но на всякий случай, если он снова позвонит, я не буду брать трубку.
– И тебя ничего не угнетает? – уточняет Шери.
– В общем, да, – говорю, – но я немного чувствую себя виноватой из-за денег.
– Каких денег?
– Он хотел занять у меня, чтобы оплатить обучение за семестр. Наверное, надо было дать. Теперь он не сможет продолжить учебу осенью…
– Лиззи, – недоумевает Шери, – у него были деньги. Но он их проиграл! Если бы ты дала ему, он и их спустил бы в карты. Ты бы только способствовала его дальнейшему падению. Ты этого хочешь? Хочешь помочь ему увязнуть еще больше?
– Нет, – мрачно отвечаю я. – Но, знаешь, я ведь его любила. А любовь нельзя включить и выключить, как свет в комнате.
– Можно, если парень начинает злоупотреблять твоей добротой.
– Наверное, – вздыхаю я. – Может, и не стоит так терзаться. Ведь получал же он пособие по безработице, хотя сам работал.
Шери улыбается.
– Забавно, что в твоих глазах это самый ужасный его проступок. А как насчет азартных игр? А то, что он назвал тебя толстой?
– Но обман правительства еще хуже.
– Ладно, раз ты так считаешь. В любом случае, скатертью ему дорожка. Может, хоть теперь ты перестанешь глупить и поедешь в Нью-Йорк со мной и Чазом?
– Шери, я просто…
Ну как сказать ей правду? Что я не могу отправляться в Нью-Йорк на поиски работы, не имея в кармане диплома, а я не уверена, что успею дописать работу до того, как они с Чазом уедут. А еще меня грызут сомнения, что даже с дипломом я не приживусь в большом городе.
– Отлично, – говорит Шери, неверно истолковав мою нерешительность. – Я поняла. Это серьезный шаг, и тебе нужно время, чтобы свыкнуться с этой идеей. Ладно, как насчет другой истории?
– Какой другой истории?
– Насчет вас с Люком. В поезде.
– Шери, я уже сказала тебе. Ничего не было. Господи, да я только что порвала ужасные отношения с парнем, которого едва знала. Думаешь, я готова тут же ринуться в новые? За кого ты меня держишь? К тому же ты видела его девушку? Зачем парню, у которого есть такая девушка, заводить роман со мной?
– Ну, у меня есть на этот счет некоторые соображения, – туманно заявляет Шери. Но что именно она имеет в виду, я уточнить не успеваю, потому что она продолжает: – Ладно, слушай. Понимаю, ты многое пережила за последние дни, поэтому не буду пока доставать тебя с Нью-Йорком. Отдыхай и не думай о будущем. Ты это заслужила. Считай следующие несколько дней честно заработанными каникулами. Вернемся к этому разговору позже, когда ты оправишься от открытия, что парень твоей мечты оказался кошмаром. А теперь, – она шлепает меня по ноге, – надевай купальник и догоняй меня у бассейна. Лучшее время для загара уходит.
И я тороплюсь, потому что Шери любит, чтобы ее приказам подчинялись. Я стрелой пролетаю через холл в старинную ванную, где стоит массивная ванна на ножках и унитаз с деревянным стульчаком и сливным бачком, где нужно дергать за веревочку. Быстренько ополоснувшись и сделав макияж, я надеваю бикини – впервые в жизни. Мои сестры нещадно дразнили меня каждый раз, когда я пыталась напялить раздельный купальник в те времена, когда еще не похудела.
Возможно, из-за этого все мои купальники были сплошными, с пришитыми маленькими юбочками в стиле Аннет Фуничелло.
И пусть я была самой полненькой в бассейне, но я всегда одевалась оригинальнее всех… или, как выражалась Роза, была самой «модной белой вороной».
В новом купальнике я вовсе не похожа на белую ворону. Во всяком случае, мне так кажется. Это раздельный купальник, хотя тоже ретро… ретро Лилли Пулитцер шестидесятых годов. Сара говорит, что это чудовищно носить чей-то старый купальник, но на самом деле это вполне гигиенично, если предварительно пару раз его постирать.
И вот теперь, посмотрев на себя в немного мутное зеркало на двери ванной, я нахожу, что выгляжу… неплохо. Я, конечно, не Доминик. Но кто вообще может с ней тягаться?
Я спешу в свою комнату, натягиваю сарафанчик, тоже от Лилли Пулитцер, быстро заправляю кровать, отдергиваю розовые занавески, открываю окно, чтобы проветрить комнату… и чуть не падаю от великолепия открывшегося из окна вида…
Передо мной – солнечная долина, расстилающаяся под шато. Зеленые бархатные верхушки деревьев и убегающие вдаль волны холмов, бледно-коричневые утесы, а над всем этим – неправдоподобно ясное небо.
Боже, как красиво! На многие мили виден только лес, по которому змеится серебряная лента реки, на берегах приютились деревушки, а вверху, на холмах угнездились шато и замки. Словно в сказочном сне.
И как Люк, недоумеваю я, пожив здесь хоть немного, может возвращаться в Хьюстон? Разве отсюда по доброй воле уедешь?
Но размышлять над этим мне некогда. Я должна встретиться с Шери у бассейна, иначе мне не поздоровится.
Не так-то просто, скажу я вам, найти дорогу вниз по всем этим бесконечным переходам и лестницам, из которых, похоже, только и состоит Мирак. Но я все-таки умудряюсь вырваться в мраморный вестибюль и выскочить на улицу – на напоенный солнцем и сладковатым ароматом летний воздух. Где-то вдалеке слышно гудение мотора – возможно, газонокосилки, судя по запаху свежескошенной травы – и треньканье… колокольчиков? Не может быть.
Или может?
Но я не останавливаюсь, чтобы выяснять это. Надеваю солнечные очки со стразами, пересекаю подъездную дорожку и наконец оказываюсь на лужайке с бассейном, где в шезлонгах уже растянулись Шери, Доминик и еще какая-то девушка. Их шезлонги развернуты к солнцу. Доминик и девушка уже коричневые от загара – это явно не первый их день на солнце. Шери, как я вижу, решительно настроена догнать их до конца лета.
– Доброе утро, – здороваюсь я с Доминик и второй девушкой. В ней еще есть подростковая припухлость. Она в голубом сплошном купальнике «Спидо», а Доминик в черных стрингах от Кельвина Кляйна.