Страница:
— Ну что ты повторяешь одну и ту же фразу? — Джереми невозмутимо убрал часы в карман. — Я в здравом уме и разговариваю с тобой абсолютно разумно. Это ты заливаешься хохотом, словно ошалевшая гиена…
Мэгги его почти не слышала, пытаясь осмыслить тот факт, что герцог Ролингз действительно попросил ее выйти за него замуж. Странно. Он не выглядел сумасшедшим, однако лишь ненормальный может захотеть жениться на шестнадцатилетней девчонке, которая несколько часов назад разбила пальцы о его зубы.
Воспользовавшись ее растерянностью, Джереми преодолел несколько футов, их разделявших, и заметил, как сверкнули глаза Мэгги при его приближении. Она окинула взглядом комнату в поисках чего-то… может, какого-нибудь оружия, чтобы защититься от него. Джереми оперся руками о стенку, так что она оказалась в плену, и, наклонившись, промолвил самым убедительным тоном, который до сих пор никогда не подводил его в достижении желаемого:
— Мэгги, я не шучу. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Сегодня же ночью.
Мэгги, вжавшаяся в стену, чтобы находиться подальше от него, старалась не дышать, не чувствовать его мужской запах… «Этого не может быть, — думала она. — Только не со мной. Подобные вещи случаются в книжках, а не с Мэгги Герберт».
Джереми, видя ее неуверенность, глубоко вздохнул. Он не желал прибегать к иному воздействию. Она должна согласиться, даже если он не пустит в ход физическое обольщение. Но гордость его была уязвлена смехом, которым она встретила его предложение сначала, а дальнейшее поведение довело до отчаяния. Он предполагал, что его идея вызовет у нее сопротивление… это вполне естественно… В конце концов, она ударила его, и очень сильно. Однако подобного ответа Джереми, конечно, не ожидал.
И не понимал. Ведь Мэгги Герберт не дурочка. Он же один из самых богатых людей Англии, у него титул, поместья. Ему даже безразлично, согласится ли она выйти замуж из меркантильных соображений. Лишь бы получить именно ее. Кроме того, он прекрасно знал, что нравится женщинам и далеко не всегда их ласки добывал ему кошелек. Сейчас он готов призвать на помощь все свои преимущества, лишь бы Мэгги согласилась.
Но Мэгги смотрела на него с тревогой… даже со страхом… и, видимо, рассчитывать на то, что она согласится на его предложение, столь же трудно, как на то, что она разденется догола и ворвется к отцу в библиотеку, распевая «Боже, храни королеву!..»
Он должен выяснить причину ее страха, даже если на это уйдет вся ночь.
Джереми прильнул к ее рту, оборвав невысказанные возражения, для которых Мэгги уже набрала полную грудь воздуха. Слово «нет» вылетало у нее, по мнению герцога, с досадной регулярностью.
После некоторого сопротивления она, казалось, поняла, что проиграла, и хотя еще слегка отталкивала его, губы уже приоткрылись ему навстречу. Этого приглашения ему было вполне достаточно. Стоя на цыпочках, Мэгги оказалась полулежащей в его крепких объятиях и не могла поверить, что снова в том же положении, как и несколько часов назад в конюшне… нет, даже в худшем, потому что помешать им было некому, а совсем рядом находилась кровать. Господи, да что это с ней творится? Почему она не пытается оттолкнуть его? Она жаждала его объятий, а когда до этого доходило, боялась того, что последует за ними.
К тому же он сделал ей предложение, хотя на вид вполне трезв. Конечно, он не говорил о вечной любви, даже не сказал ничего мало-мальски похожего… И вообще предложение звучало совсем не романтично…
Но как приятно с ним целоваться! Не то чтобы приятно, а, скорее, волнующе порочно… изумительное ощущение! Хотя вряд ли такое удовольствие может долго продолжаться, в какой-то момент поцелуи сменяются другим… вроде того, что Мэгги видела на лугу, где паслись овцы, и в чем она вовсе не желала участвовать. Баранам-то хорошо, а овечки, судя по виду, особого удовольствия не получали… и спустя несколько месяцев тупо удивлялись, когда из них выскакивал ягненок. Мэгги не собиралась всю жизнь производить на свет ягнят. Нет, нет и нет! Особенно теперь, когда ей наконец позволили ехать а Париж…
Сейчас выйти замуж? За герцога Ролингза?
Нет. Мэгги похолодела при одной мысли об этом. Герцогиня Ролингз? Господи, тогда ей придется терпеть лондонские сезоны год за годом, до конца жизни! О чем он думает? Она же станет худшей герцогиней в истории Англии! У какой герцогини под ногтями невымывающаяся краска? Кто из них падает с дерева? Никакие поцелуи, никакой их изумительно порочный вкус не могут компенсировать такого жуткого будущего.
Мэгги почувствовала сквозь юбку, что в нее упирается нечто твердое. Вроде бы давление исходило откуда-то спереди. Не думая, она положила руку на эту твердую штуку, представляя, что коснется рукоятки кинжала или пистолета. Вот уж она посмеется над Джереми, который заявился в Герберт-Парк с оружием.
Но то, что нащупали ее пальцы, было частью его тела…
Герцог не просто удивился. Прежде всего он преисполнился надеждой, что заставил ее переменить мнение, хотя не ждал от нее подобной смелости. В конце концов, ей всего шестнадцать лет, и он почти уверен, что сегодня утром Мэгги целовалась первый раз в жизни. Но если она решила приласкать его восставшую плоть, останавливать ее он не собирался…
Когда же она вдруг отдернула руку, словно коснулась раскаленного угля, Джереми осознал, что Мэгги понятия не имела, что делает, и инстинктивно догадался о последствиях. Ни его поцелуи, ни слова ее не убедили. Проклятие, чего ей нужно еще? Чтобы он встал на колени и поклялся в нерушимой любви?
Видимо, да. Поскольку Мэгги тут же оттолкнула его с такой нежданной силой, что он чуть не упал, и словно кошка отпрыгнула за розовое атласное кресло.
— Почему? — трогательно прерывающимся шепотом выдавила она.
— Что почему?
— Почему ты хочешь на мне жениться? — В ее газах были непонимание и тревога.
Почему? Она еще спрашивает, почему? Джереми едва не расхохотался. Ни одна из знакомых девиц не прыгала на него с дерева, не целовала с такой пылкостью, не разбивала ему губу, не пыталась схватить возбужденный член, как ракетку для бадминтона. Кто же из мужчин не захочет жениться на такой девушке?
— Что ты имеешь в виду под своим «почему»? — ухмыльнулся он.
— Джерри, ты меня почти не знаешь… — серьезно начала Мэгги.
— Почти не знаю? Да я знаю тебя лучше, чем кого-либо, Мэгги. Знаю, как блестят твои глаза, когда тебе весело. Знаю, как ты щуришься, стараясь разглядеть что-то вдали. Знаю, как ты прикусываешь нижнюю губу, когда рассматриваешь что-то вблизи. Знаю, как раздуваются твои ноздри, когда ты пытаешься соврать. Вот как сейчас, — засмеялся Джерри. — Нет такого, чего бы я о тебе не знал. Знаю даже, как приоткрываются твои губы при поцелуе.
Мэгги быстро взглянула на его рот и синяк на челюсти. Все сразу встало на свои места.
Ну конечно.
— Это лорд Эдвард, не так ли?
— Не понял.
— Тебе приказал лорд Эдвард. — Она вдруг рассвирепела. По-настоящему, до темноты в глазах. Да как он посмел ворваться к ней и требовать, чтобы она вышла за него замуж? Ему велел дядя! — Можешь сообщить от меня своему дядюшке, что он чересчур старомодный, если думает, будто я из-за твоего поцелуя жду предложения руки и сердца. Возможно, когда он был в нашем возрасте, так все и делалось, но сейчас тысяча восемьсот семьдесят первый год. Неужели он действительно считает…
— Мэгги, о чем ты говоришь? — растерялся Джереми. Она яростно замотала головой, отчего ее роскошные волосы рассыпались по плечам.
— Отправляйся назад в Ролингз-Мэнор и поблагодари его за заботу о моей репутации, скажи, что даже если он обнаружит меня в твоей спальне голой, я и тогда за тебя не выйду, будь ты хоть единственным мужчиной на земле!
Последнее заявление несколько его ошарашило, но Джереми не собирался отступать. Никакая свирепая ярость не могла заставить герцога свернуть с намеченного пути. К тому же ярость Мэгги лишь маска, за которой она скрывает истинные чувства, прежде всего страх. Да, Мэгги его боится, и он догадывался почему: она страшилась неизвестного.
И Джереми намеревался проследить за тем, чтобы эти страхи развеял только он и никто иной.
— Дядя Эдвард ничего мне не приказывал, Мэгги. Это моя идея.
— Я думаю, тебе пора уходить. — Казалось, она его не слышала, щеки у нее были уже не розовыми, а пунцовыми.
— Никуда я не уйду, пока ты не скажешь мне «да», — твердо заявил он.
— Долго же тебе придется ждать, потому что я не собираюсь выходить за тебя замуж.
— Почему?
Мэгги топнула ногой.
— Я не обязана тебе объяснять. Просто убирайся отсюда!
— Нет. Сначала объясни, почему не хочешь за меня выходить.
— Потому что это нелепо! Мы слишком молоды, чтобы жениться.
— Согласен. Я готов тебя ждать. А ты меня подождешь?
Да пусть он ждет хоть до скончания века, а ей все равно будет страшно выходить за него замуж! Но она никогда не призналась бы в подобной слабости.
— Нет. Родители согласились, чтобы я поехала в Париж учиться живописи. Наверное, я пробуду там очень долго.
— Ну и что? — пожал плечами Джереми. — А я собираюсь пойти в кавалерию. И меня тоже долго не будет в Англии.
Мэгги от удивления чуть не вышла из-за кресла.
— Правда? — воскликнула она с восторгом. — В кавалерию? Как интересно! Мундир тебе пойдет необыкновенно, у тебя будет лихой вид. Думаешь, ты можешь попасть в Индию и увидеть магараджу? Как в нашей игре!
— Да, да, — нетерпеливо перебил ее Джереми. — Но ты будешь меня ждать, Мэгги?
— Нет, Джерри, лучше этого не делать. Кто может знать, что случится за несколько лет? Если я смогу зарабатывать на жизнь портретами, то вообще не выйду замуж. Твоя тетя считает, мне это удастся…
— Вообще не выйдешь замуж? — недоверчиво повторил Джереми.
Какого дьявола Пиджин вложила ей в голову эту дурацкую идею? Конечно, мысль о том, что Мэгги не выйдет за другого, приятнее мысли, что она найдет себе еще кого-то, но представить ее на всю жизнь монашкой… Для девушки с такой внешностью и такой фигурой это было бы противоестественно!
— Не мели чепухи, — возмутился он. — Разумеется, ты выйдешь замуж. Скажи, что только за меня, и я уйду.
— Джерри, ну подумай хорошенько. — Мэгги решила говорить начистоту. — Из меня не выйдет настоящей герцогини. Я не похожа на герцогинь, интересуюсь лишь живописью, во всяких герцогских делах от меня никакого толку. Ну, ты сам знаешь: ходить на балы, открывать сельские праздники и тому подобное. Я не умею вести светские беседы, и всегда кончается тем, что говорю что-нибудь не то. Я совершенно не знаю, как вести дом! Не знаю, какое вино надо подавать к утке, вечно ем овощи рыбной вилкой. Господи, я даже не терплю зачесанных наверх волос, без чего нет вечерних причесок. Шпильки вонзаются мне в темя. Джерри, найди лучше кого-нибудь еще.
Но говоря это, она вдруг ощутила сильную боль в сердце и тошноту, словно ее лягнула в живот лошадь.
— Нет, — произнес Джереми, подходя к креслу и всматриваясь в ее лицо. — Ты раздула ноздри, значит, снова врешь. Назови истинную причину.
Она попятилась, когда герцог встал коленом на подушку сиденья, но он схватил ее за руку.
— Господи! — изумленно воскликнул Джереми, ощутив под пальцами бешеный ритм пульса. — Ты действительно меня боишься! Почему?
— Не боюсь, — нервно хихикнула Мэгги. — Не будь смешным.
— Боишься. Сейчас ты мне расскажешь почему, или я останусь здесь до утра, и Хилл обнаружит меня в твоей спальне. Посмотрим, разрешит ли тебе сэр Артур поехать в Париж.
— Это… шантаж!
— Ничего подобного. Всего лишь принуждение, но, поскольку два понятия очень схожи, твоя ошибка извинительна. Ну, будешь говорить, или я начну устраиваться на ночлег в этом уютном кресле?
Мэгги сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— Просто…
Господи, как все объяснить и не выглядеть в его глазах полной дурочкой? Может, если не смотреть ему в лицо… Уставившись в пол, она, запинаясь, начала:
— Просто, когда ты до меня дотрагиваешься… я могу думать лишь о том, как хочу, чтобы ты меня трогал… в других местах. А это непристойные мысли для леди! Тогда я пугаюсь, что совсем не леди, не смогу отказать и дело зайдет слишком далеко… я кончу жизнь в монастыре, как твердит сестра Анна, потому что у меня слишком плотская натура…
Уж чего-чего, а такого Джереми не ожидал услышать, поэтому замер, ошеломленный ее признанием. Затем поднес руку Мэгги к губам и, целуя, быстро заговорил:
— Дорогая, разве ты не видишь? Это доказывает, что я тебе нравлюсь, и ты просто обязана выйти за меня замуж…
— Нет. — Она вырвала руку. — Это ничего не доказывает! Только свидетельствует, что я таю, когда меня целует мужчина. Не знаю, действуешь ли на меня лишь ты или любой мужчина, поскольку…
— Поскольку я единственный мужчина, кто тебя целовал, — докончил он.
— Да. Мне очень жаль, но… Да.
Джереми не мог ее винить. За что? Однако чувствовал горечь. Прежде всего из-за разницы в их возрасте, из-за ее замкнутого воспитания. Конечно, ему не хотелось, чтобы Мэгги целовалась с другими мужчинами, дабы узнать, есть ли нечто особенное в том, что она испытывает с ним. Но выходило, что такой эксперимент необходим. И он, черт возьми, постарается быть рядом, когда это произойдет, чтобы проследить за последствиями. Хотя, естественно, не без желания свернуть шею любому, с кем она начнет производить такие опыты.
Со вздохом опустившись в кресло, Джереми поднес руку ко лбу. Мигрень, на которую сослалась Мэгги, чтобы спровадить служанку, сжала ему обручем виски.
— Джерри, мне очень жаль… — грустно сказала она.
— Ты это уже говорила.
— Да, но ты ведь настаивал на ответе…
— Настаивал. Я понимаю, что спрашивал и настаивал… — Ощутив тоску по доброму глотку виски, он рывком встал на ноги. — Ладно, Мэгги, ты победила. Я ухожу.
— О, — разочарованно протянула она, размышляя, что в ее словах повергло Джереми в такую глубокую тоску. Значит, не будет в ее жизни предложений замужества… поцелуев… И хотя эта мысль принесла облегчение, но сердце затопила грусть.
На пороге Джереми обернулся:
— Пообещай мне только одно, Мэгги, ладно?
Подойдя к нему, она встала рядом, словно хозяйка, провожающая гостя после церемонного чаепития.
— Разумеется. Если это в моих силах.
— Думаю, да. Я собираюсь на некоторое время уехать, но тетя Пиджин будет всегда знать, где меня найти. Если ты случайно… выяснишь… чувствуешь ли ты себя так со всеми мужчинами или только со мной… ты напишешь мне? Ничего изощренного. Просто «да, только ты» или «нет, не ты один». Ты сможешь пообещать мне это? Ради нашего прошлого?
Мэгги нерешительно кивнула:
— Ладно, Джерри, обещаю.
— Тогда до свидания. — Он по-братски поцеловал ее в щеку и вышел на террасу.
Мэгги замерла в распахнутых дверях, глядя, как Джереми перекинул ногу через ограждение и начал спускаться по плющу на лужайку.
— Джерри.
— Что?
— Куда ты направляешься?
— Не знаю. Наверное, к дьяволу.
— Передай ему от меня привет.
— Передам, — сказал он и растворился в ночи.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 9
У дворецкого в доме герцога Ролингза обязанности весьма многочисленны. Во-первых, обычные, как у всех дворецких: он должен нанимать и увольнять слуг, присматривать за ними. Затем ему полагалось следить за винным погребом, чтобы тот был полон и разнообразен; за столовым серебром, чтобы оно всегда было заперто на ночь. Следовало докладывать о посетителях, даже проглаживать утюгом газеты, если их доставляли утром влажными от типографской краски. Когда же хозяин находился в доме (сейчас речь шла о дяде герцога, лорде Эдварде), к повседневным обязанностям добавлялись особые. Например, ему приходилось искать среди зимы дюжину идеальных роз и класть их к завтраку возле столового прибора леди Эдвард или во время парламентской сессии докладывать магистрату о полученных по почте угрозах хозяину.
Однако, несмотря на поздние возвращения хозяев в разгар сезона, дворецкого чрезвычайно редко будил в пять утра дверной звонок. Тогда уж лакей открывал им дверь. Хотя лорда и леди Эдвард ждали со дня на день, те еще не приехали в Лондон из поместья, а посему лакеи ушли отмечать помолвку коллеги, и в доме находился только Эверс, который совершенно не желал вытаскивать из теплой постели свое немолодое пятидесятилетнее тело, преодолевать четыре пролета и открывать дверь навстречу явно дурным вестям. Ибо какими они еще могут быть в пятом часу?
Некоторое время Эверс, прикрыв голову подушкой, надеялся, что незваный посетитель удалится, но тот, видимо, знал, что его непременно впустят, и усилий своих не прекращал. Если позволить ему звонить непрестанно, он перебудит всех женщин в доме, которые ответят типичной дамской истерикой. Эверс натянул халат, надел домашние туфли, ночной колпак и пустился со всей доступной его возрасту и болезням скоростью в долгое путешествие с четвертого этажа вниз.
На это у него ушло минут десять, а ночной посетитель звонил да звонил, превратив свое занятие в некую игру: два звонка, пауза; один короткий звонок и следом четыре торопливых. Ритм менялся, но сообщение оставалось неизменным: «Открывайте дверь! Тут жуткий холод».
— Иду, иду, — крикнул Эверс хриплым со сна голосом, пересекая неотапливаемый мраморный вестибюль и с тоской думая о грелке в ногах постели, которая уже наверняка остыла. — Иду. Господи, да прекратите этот трезвон! Я иду.
Когда ему наконец удалось справиться с замками и распахнуть дверь, его глазам предстал не ночной сторож, не молочник, спутавший парадный вход с дверью для прислуги, как надеялся Эверс. В облаке густого желтого тумана, окутывавшего Лондон зимой, стоял человек совершенно незнакомый, однако несомненный джентльмен. Это было видно сразу. В толстом пальто, меховой шапке, шерстяном шарфе и кожаных перчатках, его не узнала бы и родная мать. Эверс разглядел только длинный нос, который, возможно, был орлиным до того, как его сломали, а затем плохо выправили, да пару светлых глаз на загорелом лице.
— В чем дело? — осведомился Эверс, вздрогнув от морозного утреннего воздуха. — Чего изволите, сэр?
— Эверс? — Голос человека, приглушенный толстым шарфом, был звучным и выразительным, то есть голосом образованного, хотя и желтокожего англичанина.
— Да. А кто вы?
— Но вы не Сэмюел Эверс.
— Нет. Я Джейкоб, его внук. Сэмюел Эверс уже четыре года как умер. Он был дворецким в поместье, в Йоркшире, его обязанности там исполняет мой отец, Джон Эверс. Но кто вы, сэр? Откуда знаете моего деда?
— Не узнаешь меня, Эверс? — насмешливо произнес джентльмен.
Дворецкий прищурился. От жгучего холода кожа под теплым халатом пошла мурашками, но джентльмен, казалось, холода не замечал.
— Сразу не пойму, сэр, — отвечал Эверс, стуча зубами. — Полагаю, теперь слишком холодно для игры в загадки, сэр.
— Ты прав, Эверс. К тому же ты никогда в них не преуспевал.
Незнакомец приподнял меховую шапку, открыв копну взъерошенных черных кудрей, весьма длинных. Эти волосы и серебристые глаза заставили Эверса глубоко вздохнуть.
— Боже! — воскликнул он. — Ваша светлость?
Герцог Ролингз засмеялся. В его звучном смехе на тихой пустынной улице слышались беззаботность и свобода… довольно странный звук для лондонской Парк-лейн. Во всяком случае, в пять часов февральского утра, в среду!
— Да, Эверс, — наконец произнес герцог, — это я. Сию минуту из восточных стран, еще полный малярийной заразы. Скоро прибудет мой слуга с вещами, будь наготове. А теперь не найдется ли у тебя для бедного странствующего герцога чего-нибудь выпить? Боюсь, я растерял прошлую устойчивость к проклятому английскому холоду. Мне хочется виски.
— Разумеется, ваша светлость. — Эверс посторонился, чтобы хозяин мог войти в свой дом. — Прошу прощения, но мы вас не ждали. Мы не получали никакого сообщения, что вы покинули Индию…
— И не должны были получить, — ответил Джереми, входя в гостиную и начав раздеваться. Одежду он бесцеремонно швырял на зеленый бархат дивана. — Я уехал из Нью-Дели внезапно. У госпиталя не было времени послать сообщение моей семье…
Эверс уже зажигал газовые лампы, а через минуту и в резном мраморном камине разгорелся огонь.
— Госпиталь, ваша светлость?
— Да. Армейский госпиталь. Для Нью-Дели вполне хороший, конечно, не по здешним меркам. Еду в Индии, полагаю, можно назвать сносной, но не выпивку. Пригодных для питья спиртных напитков там не водится. Жаль, что меня об этом не предупредили. — Подтащив поближе к огню зеленое кожаное кресло, Джереми упал в него, вытянул длинные ноги и закрыл глаза. — Боже, Эверс, как же замечательно оказаться дома.
— Замечательно, что вы вернулись домой, ваша светлость. Хотя, если позволите заметить, мне будет не хватать возможности прочесть в газетах о подвигах вашей светлости за морями. Мы все гордимся вашей храбростью, особенно тем, какую важную роль вы сыграли в подавлении джайпурского мятежа.
— А-а, — равнодушно протянул герцог. — Вы и об этом слышали?
— Слышали, ваша светлость? Да здесь неделями все лишь о том и говорили. А еще о том, что королева наградила вас орденом. — Эверс почтительно умолк, но поскольку хозяин отвечать ему не собирался, осторожно кашлянул и продолжал: — И о том, как сам магараджа почтил ваши подвиги. Судя по рассказам, Звезда Джайпура одно из чудес света!
— Хм.
Поняв, что подробностей не дождаться, Эверс налил герцогу виски. Брошенный мельком взгляд позволил ему с удовлетворением заметить под толстым пальто модную европейскую одежду, хотя герцог не был в родных краях около пяти лет. Темный, угольного цвета сюртук, такой же жилет, белоснежная рубашка, облегающие черные панталоны, сверкающие гессенские сапоги… Эверс не мог не одобрить также галстук его светлости, завязанный должным образом. Нет, лакей герцога не обленился в жаркой варварской стране.
Однако на этом одобрение Эверса вынужденно иссякло. Потому что выглядел герцог совсем не хорошо. Вернее, плохо. Желтый оттенок кожи вызван отнюдь не лондонским туманом, а наверняка малярией. Он или только что отболел ею, или еще не выздоровел, но, поскольку вряд ли кто-то стал бы рисковать жизнью, подвергаясь смертельной опасности путешествия в таком состоянии, Эверс предположил, что герцог не болен, хотя визит доктора ему не повредит. Как только все проснутся, нужно отправить служанку к мистеру Уоллесу.
— Ах, Эверс, — пробормотал Джереми, открывая глаза, когда дворецкий тихонько кашлянул и протянул ему хрустальный бокал, в котором плескалась налитая, как положено, на два пальца знакомая янтарная жидкость. — Ты просто святой.
— Едва ли, ваша светлость. Вы предполагаете долго пробыть в Лондоне?
— Сколько понадобится, — загадочно буркнул Джереми, одним глотком осушил бокал и вернул его дворецкому, который тут же снова налил туда виски. Лишь сейчас герцог заметил, что на Эверсе халат и домашние туфли. — Господи, который сейчас час? Я, наверно, тебя разбудил?
— Да, ваша светлость застигли меня несколько врасплох. А время двадцать минут шестого.
— Утра? — От удивления герцог чуть не выронил бокал. — Почему же ты молчал раньше? Просто чудо, как я не поднял на ноги весь дом.
— Все в порядке, ваша светлость. В настоящий момент тут почти никого нет, за исключением…
— А где же дядя?
— Лорд и леди Эдвард на этой неделе вызваны в Йоркшир для участия в похоронах. Трагическое событие. Умер младенец одного из арендаторов вашей светлости. Но они должны вернуться со дня на день. Хотите ли вы покои, которые обычно занимает его милость, или предпочтете одну из гостевых комнат? — Эверс попытался, уже более тонко, вернуться к теме Звезды Джайпура. — С вами только камердинер вашей светлости? Или мне следует приготовить еще несколько комнат?
— Несколько комнат? — недоуменно повторил Джереми. — За каким дьяволом?
— Э-э, на тот случай, если ваша светлость привез домой Звезду Джайпура…
— Разумеется, привез, — фыркнул герцог. — Какой же дурак оставит подобное сокровище? Но вряд ли для нее понадобится отдельная комната. Она не настолько большая.
— Конечно, нет. Разумеется. — Дворецкий счел более разумным сменить тему. — Могу ли я предложить вашей светлости Зеленую комнату? Белую сейчас занимает мисс Маргарет. Я тотчас же разведу в Зеленой огонь, если ваша светлость предпочитает…
Джереми ечва не поперхнулся виски, и Эверс с трудом удержался, чтобы не похлопать герцога Ролингза по спине.
— Ваша светлость? Вам нехорошо?
Продолжая кашлять, Джереми выговорил:
— Мэгги? Какого дьявола она здесь делает?
— Мисс Маргарет сопровождает в этом сезоне леди Эдвард в Лондоне. Она, ваша светлость, пребывает с нами почти с Нового года. — Невозмутимо взяв из ослабевших пальцев герцога бокал, Эверс снова подошел к буфету, чтобы наполнить его в третий раз. — Как я понимаю, мисс Маргарет собирается пробыть на Парк-лейн недолго, пока ищет квартиру. Но, кажется, подходящего жилья она еще не нашла. Полагаю, молодой леди будет непросто утвердить себя в таком большом городе, как Лондон. Особенно молодой леди, стремящейся зарабатывать на жизнь занятием, в котором столько соперников… — Повернувшись, Эверс обнаружил, что герцог, пошатываясь, встал на ноги, и осведомился с большим сочувствием в голосе, чем можно было ожидать: — Простите, ваша светлость, как вы себя чувствуете? У вас очень больной вид…
Мэгги его почти не слышала, пытаясь осмыслить тот факт, что герцог Ролингз действительно попросил ее выйти за него замуж. Странно. Он не выглядел сумасшедшим, однако лишь ненормальный может захотеть жениться на шестнадцатилетней девчонке, которая несколько часов назад разбила пальцы о его зубы.
Воспользовавшись ее растерянностью, Джереми преодолел несколько футов, их разделявших, и заметил, как сверкнули глаза Мэгги при его приближении. Она окинула взглядом комнату в поисках чего-то… может, какого-нибудь оружия, чтобы защититься от него. Джереми оперся руками о стенку, так что она оказалась в плену, и, наклонившись, промолвил самым убедительным тоном, который до сих пор никогда не подводил его в достижении желаемого:
— Мэгги, я не шучу. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Сегодня же ночью.
Мэгги, вжавшаяся в стену, чтобы находиться подальше от него, старалась не дышать, не чувствовать его мужской запах… «Этого не может быть, — думала она. — Только не со мной. Подобные вещи случаются в книжках, а не с Мэгги Герберт».
Джереми, видя ее неуверенность, глубоко вздохнул. Он не желал прибегать к иному воздействию. Она должна согласиться, даже если он не пустит в ход физическое обольщение. Но гордость его была уязвлена смехом, которым она встретила его предложение сначала, а дальнейшее поведение довело до отчаяния. Он предполагал, что его идея вызовет у нее сопротивление… это вполне естественно… В конце концов, она ударила его, и очень сильно. Однако подобного ответа Джереми, конечно, не ожидал.
И не понимал. Ведь Мэгги Герберт не дурочка. Он же один из самых богатых людей Англии, у него титул, поместья. Ему даже безразлично, согласится ли она выйти замуж из меркантильных соображений. Лишь бы получить именно ее. Кроме того, он прекрасно знал, что нравится женщинам и далеко не всегда их ласки добывал ему кошелек. Сейчас он готов призвать на помощь все свои преимущества, лишь бы Мэгги согласилась.
Но Мэгги смотрела на него с тревогой… даже со страхом… и, видимо, рассчитывать на то, что она согласится на его предложение, столь же трудно, как на то, что она разденется догола и ворвется к отцу в библиотеку, распевая «Боже, храни королеву!..»
Он должен выяснить причину ее страха, даже если на это уйдет вся ночь.
Джереми прильнул к ее рту, оборвав невысказанные возражения, для которых Мэгги уже набрала полную грудь воздуха. Слово «нет» вылетало у нее, по мнению герцога, с досадной регулярностью.
После некоторого сопротивления она, казалось, поняла, что проиграла, и хотя еще слегка отталкивала его, губы уже приоткрылись ему навстречу. Этого приглашения ему было вполне достаточно. Стоя на цыпочках, Мэгги оказалась полулежащей в его крепких объятиях и не могла поверить, что снова в том же положении, как и несколько часов назад в конюшне… нет, даже в худшем, потому что помешать им было некому, а совсем рядом находилась кровать. Господи, да что это с ней творится? Почему она не пытается оттолкнуть его? Она жаждала его объятий, а когда до этого доходило, боялась того, что последует за ними.
К тому же он сделал ей предложение, хотя на вид вполне трезв. Конечно, он не говорил о вечной любви, даже не сказал ничего мало-мальски похожего… И вообще предложение звучало совсем не романтично…
Но как приятно с ним целоваться! Не то чтобы приятно, а, скорее, волнующе порочно… изумительное ощущение! Хотя вряд ли такое удовольствие может долго продолжаться, в какой-то момент поцелуи сменяются другим… вроде того, что Мэгги видела на лугу, где паслись овцы, и в чем она вовсе не желала участвовать. Баранам-то хорошо, а овечки, судя по виду, особого удовольствия не получали… и спустя несколько месяцев тупо удивлялись, когда из них выскакивал ягненок. Мэгги не собиралась всю жизнь производить на свет ягнят. Нет, нет и нет! Особенно теперь, когда ей наконец позволили ехать а Париж…
Сейчас выйти замуж? За герцога Ролингза?
Нет. Мэгги похолодела при одной мысли об этом. Герцогиня Ролингз? Господи, тогда ей придется терпеть лондонские сезоны год за годом, до конца жизни! О чем он думает? Она же станет худшей герцогиней в истории Англии! У какой герцогини под ногтями невымывающаяся краска? Кто из них падает с дерева? Никакие поцелуи, никакой их изумительно порочный вкус не могут компенсировать такого жуткого будущего.
Мэгги почувствовала сквозь юбку, что в нее упирается нечто твердое. Вроде бы давление исходило откуда-то спереди. Не думая, она положила руку на эту твердую штуку, представляя, что коснется рукоятки кинжала или пистолета. Вот уж она посмеется над Джереми, который заявился в Герберт-Парк с оружием.
Но то, что нащупали ее пальцы, было частью его тела…
Герцог не просто удивился. Прежде всего он преисполнился надеждой, что заставил ее переменить мнение, хотя не ждал от нее подобной смелости. В конце концов, ей всего шестнадцать лет, и он почти уверен, что сегодня утром Мэгги целовалась первый раз в жизни. Но если она решила приласкать его восставшую плоть, останавливать ее он не собирался…
Когда же она вдруг отдернула руку, словно коснулась раскаленного угля, Джереми осознал, что Мэгги понятия не имела, что делает, и инстинктивно догадался о последствиях. Ни его поцелуи, ни слова ее не убедили. Проклятие, чего ей нужно еще? Чтобы он встал на колени и поклялся в нерушимой любви?
Видимо, да. Поскольку Мэгги тут же оттолкнула его с такой нежданной силой, что он чуть не упал, и словно кошка отпрыгнула за розовое атласное кресло.
— Почему? — трогательно прерывающимся шепотом выдавила она.
— Что почему?
— Почему ты хочешь на мне жениться? — В ее газах были непонимание и тревога.
Почему? Она еще спрашивает, почему? Джереми едва не расхохотался. Ни одна из знакомых девиц не прыгала на него с дерева, не целовала с такой пылкостью, не разбивала ему губу, не пыталась схватить возбужденный член, как ракетку для бадминтона. Кто же из мужчин не захочет жениться на такой девушке?
— Что ты имеешь в виду под своим «почему»? — ухмыльнулся он.
— Джерри, ты меня почти не знаешь… — серьезно начала Мэгги.
— Почти не знаю? Да я знаю тебя лучше, чем кого-либо, Мэгги. Знаю, как блестят твои глаза, когда тебе весело. Знаю, как ты щуришься, стараясь разглядеть что-то вдали. Знаю, как ты прикусываешь нижнюю губу, когда рассматриваешь что-то вблизи. Знаю, как раздуваются твои ноздри, когда ты пытаешься соврать. Вот как сейчас, — засмеялся Джерри. — Нет такого, чего бы я о тебе не знал. Знаю даже, как приоткрываются твои губы при поцелуе.
Мэгги быстро взглянула на его рот и синяк на челюсти. Все сразу встало на свои места.
Ну конечно.
— Это лорд Эдвард, не так ли?
— Не понял.
— Тебе приказал лорд Эдвард. — Она вдруг рассвирепела. По-настоящему, до темноты в глазах. Да как он посмел ворваться к ней и требовать, чтобы она вышла за него замуж? Ему велел дядя! — Можешь сообщить от меня своему дядюшке, что он чересчур старомодный, если думает, будто я из-за твоего поцелуя жду предложения руки и сердца. Возможно, когда он был в нашем возрасте, так все и делалось, но сейчас тысяча восемьсот семьдесят первый год. Неужели он действительно считает…
— Мэгги, о чем ты говоришь? — растерялся Джереми. Она яростно замотала головой, отчего ее роскошные волосы рассыпались по плечам.
— Отправляйся назад в Ролингз-Мэнор и поблагодари его за заботу о моей репутации, скажи, что даже если он обнаружит меня в твоей спальне голой, я и тогда за тебя не выйду, будь ты хоть единственным мужчиной на земле!
Последнее заявление несколько его ошарашило, но Джереми не собирался отступать. Никакая свирепая ярость не могла заставить герцога свернуть с намеченного пути. К тому же ярость Мэгги лишь маска, за которой она скрывает истинные чувства, прежде всего страх. Да, Мэгги его боится, и он догадывался почему: она страшилась неизвестного.
И Джереми намеревался проследить за тем, чтобы эти страхи развеял только он и никто иной.
— Дядя Эдвард ничего мне не приказывал, Мэгги. Это моя идея.
— Я думаю, тебе пора уходить. — Казалось, она его не слышала, щеки у нее были уже не розовыми, а пунцовыми.
— Никуда я не уйду, пока ты не скажешь мне «да», — твердо заявил он.
— Долго же тебе придется ждать, потому что я не собираюсь выходить за тебя замуж.
— Почему?
Мэгги топнула ногой.
— Я не обязана тебе объяснять. Просто убирайся отсюда!
— Нет. Сначала объясни, почему не хочешь за меня выходить.
— Потому что это нелепо! Мы слишком молоды, чтобы жениться.
— Согласен. Я готов тебя ждать. А ты меня подождешь?
Да пусть он ждет хоть до скончания века, а ей все равно будет страшно выходить за него замуж! Но она никогда не призналась бы в подобной слабости.
— Нет. Родители согласились, чтобы я поехала в Париж учиться живописи. Наверное, я пробуду там очень долго.
— Ну и что? — пожал плечами Джереми. — А я собираюсь пойти в кавалерию. И меня тоже долго не будет в Англии.
Мэгги от удивления чуть не вышла из-за кресла.
— Правда? — воскликнула она с восторгом. — В кавалерию? Как интересно! Мундир тебе пойдет необыкновенно, у тебя будет лихой вид. Думаешь, ты можешь попасть в Индию и увидеть магараджу? Как в нашей игре!
— Да, да, — нетерпеливо перебил ее Джереми. — Но ты будешь меня ждать, Мэгги?
— Нет, Джерри, лучше этого не делать. Кто может знать, что случится за несколько лет? Если я смогу зарабатывать на жизнь портретами, то вообще не выйду замуж. Твоя тетя считает, мне это удастся…
— Вообще не выйдешь замуж? — недоверчиво повторил Джереми.
Какого дьявола Пиджин вложила ей в голову эту дурацкую идею? Конечно, мысль о том, что Мэгги не выйдет за другого, приятнее мысли, что она найдет себе еще кого-то, но представить ее на всю жизнь монашкой… Для девушки с такой внешностью и такой фигурой это было бы противоестественно!
— Не мели чепухи, — возмутился он. — Разумеется, ты выйдешь замуж. Скажи, что только за меня, и я уйду.
— Джерри, ну подумай хорошенько. — Мэгги решила говорить начистоту. — Из меня не выйдет настоящей герцогини. Я не похожа на герцогинь, интересуюсь лишь живописью, во всяких герцогских делах от меня никакого толку. Ну, ты сам знаешь: ходить на балы, открывать сельские праздники и тому подобное. Я не умею вести светские беседы, и всегда кончается тем, что говорю что-нибудь не то. Я совершенно не знаю, как вести дом! Не знаю, какое вино надо подавать к утке, вечно ем овощи рыбной вилкой. Господи, я даже не терплю зачесанных наверх волос, без чего нет вечерних причесок. Шпильки вонзаются мне в темя. Джерри, найди лучше кого-нибудь еще.
Но говоря это, она вдруг ощутила сильную боль в сердце и тошноту, словно ее лягнула в живот лошадь.
— Нет, — произнес Джереми, подходя к креслу и всматриваясь в ее лицо. — Ты раздула ноздри, значит, снова врешь. Назови истинную причину.
Она попятилась, когда герцог встал коленом на подушку сиденья, но он схватил ее за руку.
— Господи! — изумленно воскликнул Джереми, ощутив под пальцами бешеный ритм пульса. — Ты действительно меня боишься! Почему?
— Не боюсь, — нервно хихикнула Мэгги. — Не будь смешным.
— Боишься. Сейчас ты мне расскажешь почему, или я останусь здесь до утра, и Хилл обнаружит меня в твоей спальне. Посмотрим, разрешит ли тебе сэр Артур поехать в Париж.
— Это… шантаж!
— Ничего подобного. Всего лишь принуждение, но, поскольку два понятия очень схожи, твоя ошибка извинительна. Ну, будешь говорить, или я начну устраиваться на ночлег в этом уютном кресле?
Мэгги сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— Просто…
Господи, как все объяснить и не выглядеть в его глазах полной дурочкой? Может, если не смотреть ему в лицо… Уставившись в пол, она, запинаясь, начала:
— Просто, когда ты до меня дотрагиваешься… я могу думать лишь о том, как хочу, чтобы ты меня трогал… в других местах. А это непристойные мысли для леди! Тогда я пугаюсь, что совсем не леди, не смогу отказать и дело зайдет слишком далеко… я кончу жизнь в монастыре, как твердит сестра Анна, потому что у меня слишком плотская натура…
Уж чего-чего, а такого Джереми не ожидал услышать, поэтому замер, ошеломленный ее признанием. Затем поднес руку Мэгги к губам и, целуя, быстро заговорил:
— Дорогая, разве ты не видишь? Это доказывает, что я тебе нравлюсь, и ты просто обязана выйти за меня замуж…
— Нет. — Она вырвала руку. — Это ничего не доказывает! Только свидетельствует, что я таю, когда меня целует мужчина. Не знаю, действуешь ли на меня лишь ты или любой мужчина, поскольку…
— Поскольку я единственный мужчина, кто тебя целовал, — докончил он.
— Да. Мне очень жаль, но… Да.
Джереми не мог ее винить. За что? Однако чувствовал горечь. Прежде всего из-за разницы в их возрасте, из-за ее замкнутого воспитания. Конечно, ему не хотелось, чтобы Мэгги целовалась с другими мужчинами, дабы узнать, есть ли нечто особенное в том, что она испытывает с ним. Но выходило, что такой эксперимент необходим. И он, черт возьми, постарается быть рядом, когда это произойдет, чтобы проследить за последствиями. Хотя, естественно, не без желания свернуть шею любому, с кем она начнет производить такие опыты.
Со вздохом опустившись в кресло, Джереми поднес руку ко лбу. Мигрень, на которую сослалась Мэгги, чтобы спровадить служанку, сжала ему обручем виски.
— Джерри, мне очень жаль… — грустно сказала она.
— Ты это уже говорила.
— Да, но ты ведь настаивал на ответе…
— Настаивал. Я понимаю, что спрашивал и настаивал… — Ощутив тоску по доброму глотку виски, он рывком встал на ноги. — Ладно, Мэгги, ты победила. Я ухожу.
— О, — разочарованно протянула она, размышляя, что в ее словах повергло Джереми в такую глубокую тоску. Значит, не будет в ее жизни предложений замужества… поцелуев… И хотя эта мысль принесла облегчение, но сердце затопила грусть.
На пороге Джереми обернулся:
— Пообещай мне только одно, Мэгги, ладно?
Подойдя к нему, она встала рядом, словно хозяйка, провожающая гостя после церемонного чаепития.
— Разумеется. Если это в моих силах.
— Думаю, да. Я собираюсь на некоторое время уехать, но тетя Пиджин будет всегда знать, где меня найти. Если ты случайно… выяснишь… чувствуешь ли ты себя так со всеми мужчинами или только со мной… ты напишешь мне? Ничего изощренного. Просто «да, только ты» или «нет, не ты один». Ты сможешь пообещать мне это? Ради нашего прошлого?
Мэгги нерешительно кивнула:
— Ладно, Джерри, обещаю.
— Тогда до свидания. — Он по-братски поцеловал ее в щеку и вышел на террасу.
Мэгги замерла в распахнутых дверях, глядя, как Джереми перекинул ногу через ограждение и начал спускаться по плющу на лужайку.
— Джерри.
— Что?
— Куда ты направляешься?
— Не знаю. Наверное, к дьяволу.
— Передай ему от меня привет.
— Передам, — сказал он и растворился в ночи.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 9
Лондон, февраль 1876 года
У дворецкого в доме герцога Ролингза обязанности весьма многочисленны. Во-первых, обычные, как у всех дворецких: он должен нанимать и увольнять слуг, присматривать за ними. Затем ему полагалось следить за винным погребом, чтобы тот был полон и разнообразен; за столовым серебром, чтобы оно всегда было заперто на ночь. Следовало докладывать о посетителях, даже проглаживать утюгом газеты, если их доставляли утром влажными от типографской краски. Когда же хозяин находился в доме (сейчас речь шла о дяде герцога, лорде Эдварде), к повседневным обязанностям добавлялись особые. Например, ему приходилось искать среди зимы дюжину идеальных роз и класть их к завтраку возле столового прибора леди Эдвард или во время парламентской сессии докладывать магистрату о полученных по почте угрозах хозяину.
Однако, несмотря на поздние возвращения хозяев в разгар сезона, дворецкого чрезвычайно редко будил в пять утра дверной звонок. Тогда уж лакей открывал им дверь. Хотя лорда и леди Эдвард ждали со дня на день, те еще не приехали в Лондон из поместья, а посему лакеи ушли отмечать помолвку коллеги, и в доме находился только Эверс, который совершенно не желал вытаскивать из теплой постели свое немолодое пятидесятилетнее тело, преодолевать четыре пролета и открывать дверь навстречу явно дурным вестям. Ибо какими они еще могут быть в пятом часу?
Некоторое время Эверс, прикрыв голову подушкой, надеялся, что незваный посетитель удалится, но тот, видимо, знал, что его непременно впустят, и усилий своих не прекращал. Если позволить ему звонить непрестанно, он перебудит всех женщин в доме, которые ответят типичной дамской истерикой. Эверс натянул халат, надел домашние туфли, ночной колпак и пустился со всей доступной его возрасту и болезням скоростью в долгое путешествие с четвертого этажа вниз.
На это у него ушло минут десять, а ночной посетитель звонил да звонил, превратив свое занятие в некую игру: два звонка, пауза; один короткий звонок и следом четыре торопливых. Ритм менялся, но сообщение оставалось неизменным: «Открывайте дверь! Тут жуткий холод».
— Иду, иду, — крикнул Эверс хриплым со сна голосом, пересекая неотапливаемый мраморный вестибюль и с тоской думая о грелке в ногах постели, которая уже наверняка остыла. — Иду. Господи, да прекратите этот трезвон! Я иду.
Когда ему наконец удалось справиться с замками и распахнуть дверь, его глазам предстал не ночной сторож, не молочник, спутавший парадный вход с дверью для прислуги, как надеялся Эверс. В облаке густого желтого тумана, окутывавшего Лондон зимой, стоял человек совершенно незнакомый, однако несомненный джентльмен. Это было видно сразу. В толстом пальто, меховой шапке, шерстяном шарфе и кожаных перчатках, его не узнала бы и родная мать. Эверс разглядел только длинный нос, который, возможно, был орлиным до того, как его сломали, а затем плохо выправили, да пару светлых глаз на загорелом лице.
— В чем дело? — осведомился Эверс, вздрогнув от морозного утреннего воздуха. — Чего изволите, сэр?
— Эверс? — Голос человека, приглушенный толстым шарфом, был звучным и выразительным, то есть голосом образованного, хотя и желтокожего англичанина.
— Да. А кто вы?
— Но вы не Сэмюел Эверс.
— Нет. Я Джейкоб, его внук. Сэмюел Эверс уже четыре года как умер. Он был дворецким в поместье, в Йоркшире, его обязанности там исполняет мой отец, Джон Эверс. Но кто вы, сэр? Откуда знаете моего деда?
— Не узнаешь меня, Эверс? — насмешливо произнес джентльмен.
Дворецкий прищурился. От жгучего холода кожа под теплым халатом пошла мурашками, но джентльмен, казалось, холода не замечал.
— Сразу не пойму, сэр, — отвечал Эверс, стуча зубами. — Полагаю, теперь слишком холодно для игры в загадки, сэр.
— Ты прав, Эверс. К тому же ты никогда в них не преуспевал.
Незнакомец приподнял меховую шапку, открыв копну взъерошенных черных кудрей, весьма длинных. Эти волосы и серебристые глаза заставили Эверса глубоко вздохнуть.
— Боже! — воскликнул он. — Ваша светлость?
Герцог Ролингз засмеялся. В его звучном смехе на тихой пустынной улице слышались беззаботность и свобода… довольно странный звук для лондонской Парк-лейн. Во всяком случае, в пять часов февральского утра, в среду!
— Да, Эверс, — наконец произнес герцог, — это я. Сию минуту из восточных стран, еще полный малярийной заразы. Скоро прибудет мой слуга с вещами, будь наготове. А теперь не найдется ли у тебя для бедного странствующего герцога чего-нибудь выпить? Боюсь, я растерял прошлую устойчивость к проклятому английскому холоду. Мне хочется виски.
— Разумеется, ваша светлость. — Эверс посторонился, чтобы хозяин мог войти в свой дом. — Прошу прощения, но мы вас не ждали. Мы не получали никакого сообщения, что вы покинули Индию…
— И не должны были получить, — ответил Джереми, входя в гостиную и начав раздеваться. Одежду он бесцеремонно швырял на зеленый бархат дивана. — Я уехал из Нью-Дели внезапно. У госпиталя не было времени послать сообщение моей семье…
Эверс уже зажигал газовые лампы, а через минуту и в резном мраморном камине разгорелся огонь.
— Госпиталь, ваша светлость?
— Да. Армейский госпиталь. Для Нью-Дели вполне хороший, конечно, не по здешним меркам. Еду в Индии, полагаю, можно назвать сносной, но не выпивку. Пригодных для питья спиртных напитков там не водится. Жаль, что меня об этом не предупредили. — Подтащив поближе к огню зеленое кожаное кресло, Джереми упал в него, вытянул длинные ноги и закрыл глаза. — Боже, Эверс, как же замечательно оказаться дома.
— Замечательно, что вы вернулись домой, ваша светлость. Хотя, если позволите заметить, мне будет не хватать возможности прочесть в газетах о подвигах вашей светлости за морями. Мы все гордимся вашей храбростью, особенно тем, какую важную роль вы сыграли в подавлении джайпурского мятежа.
— А-а, — равнодушно протянул герцог. — Вы и об этом слышали?
— Слышали, ваша светлость? Да здесь неделями все лишь о том и говорили. А еще о том, что королева наградила вас орденом. — Эверс почтительно умолк, но поскольку хозяин отвечать ему не собирался, осторожно кашлянул и продолжал: — И о том, как сам магараджа почтил ваши подвиги. Судя по рассказам, Звезда Джайпура одно из чудес света!
— Хм.
Поняв, что подробностей не дождаться, Эверс налил герцогу виски. Брошенный мельком взгляд позволил ему с удовлетворением заметить под толстым пальто модную европейскую одежду, хотя герцог не был в родных краях около пяти лет. Темный, угольного цвета сюртук, такой же жилет, белоснежная рубашка, облегающие черные панталоны, сверкающие гессенские сапоги… Эверс не мог не одобрить также галстук его светлости, завязанный должным образом. Нет, лакей герцога не обленился в жаркой варварской стране.
Однако на этом одобрение Эверса вынужденно иссякло. Потому что выглядел герцог совсем не хорошо. Вернее, плохо. Желтый оттенок кожи вызван отнюдь не лондонским туманом, а наверняка малярией. Он или только что отболел ею, или еще не выздоровел, но, поскольку вряд ли кто-то стал бы рисковать жизнью, подвергаясь смертельной опасности путешествия в таком состоянии, Эверс предположил, что герцог не болен, хотя визит доктора ему не повредит. Как только все проснутся, нужно отправить служанку к мистеру Уоллесу.
— Ах, Эверс, — пробормотал Джереми, открывая глаза, когда дворецкий тихонько кашлянул и протянул ему хрустальный бокал, в котором плескалась налитая, как положено, на два пальца знакомая янтарная жидкость. — Ты просто святой.
— Едва ли, ваша светлость. Вы предполагаете долго пробыть в Лондоне?
— Сколько понадобится, — загадочно буркнул Джереми, одним глотком осушил бокал и вернул его дворецкому, который тут же снова налил туда виски. Лишь сейчас герцог заметил, что на Эверсе халат и домашние туфли. — Господи, который сейчас час? Я, наверно, тебя разбудил?
— Да, ваша светлость застигли меня несколько врасплох. А время двадцать минут шестого.
— Утра? — От удивления герцог чуть не выронил бокал. — Почему же ты молчал раньше? Просто чудо, как я не поднял на ноги весь дом.
— Все в порядке, ваша светлость. В настоящий момент тут почти никого нет, за исключением…
— А где же дядя?
— Лорд и леди Эдвард на этой неделе вызваны в Йоркшир для участия в похоронах. Трагическое событие. Умер младенец одного из арендаторов вашей светлости. Но они должны вернуться со дня на день. Хотите ли вы покои, которые обычно занимает его милость, или предпочтете одну из гостевых комнат? — Эверс попытался, уже более тонко, вернуться к теме Звезды Джайпура. — С вами только камердинер вашей светлости? Или мне следует приготовить еще несколько комнат?
— Несколько комнат? — недоуменно повторил Джереми. — За каким дьяволом?
— Э-э, на тот случай, если ваша светлость привез домой Звезду Джайпура…
— Разумеется, привез, — фыркнул герцог. — Какой же дурак оставит подобное сокровище? Но вряд ли для нее понадобится отдельная комната. Она не настолько большая.
— Конечно, нет. Разумеется. — Дворецкий счел более разумным сменить тему. — Могу ли я предложить вашей светлости Зеленую комнату? Белую сейчас занимает мисс Маргарет. Я тотчас же разведу в Зеленой огонь, если ваша светлость предпочитает…
Джереми ечва не поперхнулся виски, и Эверс с трудом удержался, чтобы не похлопать герцога Ролингза по спине.
— Ваша светлость? Вам нехорошо?
Продолжая кашлять, Джереми выговорил:
— Мэгги? Какого дьявола она здесь делает?
— Мисс Маргарет сопровождает в этом сезоне леди Эдвард в Лондоне. Она, ваша светлость, пребывает с нами почти с Нового года. — Невозмутимо взяв из ослабевших пальцев герцога бокал, Эверс снова подошел к буфету, чтобы наполнить его в третий раз. — Как я понимаю, мисс Маргарет собирается пробыть на Парк-лейн недолго, пока ищет квартиру. Но, кажется, подходящего жилья она еще не нашла. Полагаю, молодой леди будет непросто утвердить себя в таком большом городе, как Лондон. Особенно молодой леди, стремящейся зарабатывать на жизнь занятием, в котором столько соперников… — Повернувшись, Эверс обнаружил, что герцог, пошатываясь, встал на ноги, и осведомился с большим сочувствием в голосе, чем можно было ожидать: — Простите, ваша светлость, как вы себя чувствуете? У вас очень больной вид…