Страница:
— Как это бесчеловечно!
— Да. Священник, человек в общем-то разумный и практичный, становится глупым как баран в своем стремлении угодить Люсиль.
— Вы думаете, он может передать родного брата в руки властей? Раненого и беззащитного? Это ужасно! Флоренс вскинула бровь.
— Но ведь минуту назад ты опасалась, как бы этот раненый и беззащитный человек, когда очнется, не пристрелил нас всех, даже не дав нам доесть кашу.
Щеки Аннели зарделись.
— Но вы так тепло о нем говорили, что все мои опасения рассеялись. Вы же не верите, что он способен на насилие.
— Я никогда этого не говорила, дорогая. Он — сын своего отца, в конце концов, и я припоминаю несколько эпизодов, когда его крутой нрав… — Она умолкла и бросила взгляд на дверь. — А-а1 Слышишь? Наверное, это священник.
Аннели подумала было, что бабушке показалось, но в следующий момент услышала шаги в коридоре. Господин в длинном черном сюртуке с белым крахмальным воротником появился в дверях и, поблагодарив сопровождавшего его Уиллеркинза, поклонился Флоренс.
— Госпожа Уиддиком, я приехал, как только получил ваше сообщение.
Священнику было лет двадцать пять; его карие глаза светились добротой, но квадратный подбородок говорил о твердом характере и сильной воле. Он был почти одного роста с Аннели. Таких маленьких священников она еще не видела. В большинстве своем они высокие и представительные. Преподобный отец Олторп больше походил ни банковского служащего.
Он перешел сразу к делу:
— Насколько я понимаю, вы видели моего брата?
— Видели. Причем почти голого, что не очень прилично.
— Вы нашли его на берегу?
— Моя внучка его нашла. Мисс Аннели Фэрчайлд — преподобный отец мистер Стэнли Олторп. — Она взмахнула тростью и со стуком поставила ее на пол. — Аннели приехала из Лондона и совершает по утрам прогулки, чтобы за завтраком не общаться со старой каргой, облаченной в черное.
— Бабушка! Совсем не поэтому!
Его преподобие с интересом взглянул на Флоренс — Мой брат ранен?
— В основном порезы и царапины. Только на затылке рана величиной с яйцо чайки. Он был без сознания, когда Аннели нашла его, и, вероятно, еще не пришел в себя, иначе мне бы доложили.
— Могу я его увидеть?
— Разумеется. Аннели вас проводит. Боюсь, мои старые кости не позволят мне быстро двигаться, но я последую за вами. Уиллеркинз мне поможет.
Преподобный отец снова поклонился и пошел вслед за Аннели по коридору. Пока они поднимались, священник все время молчал, очевидно слишком взволнованный, чтобы заговорить.
В комнате, где сейчас лежал Эмори Олторп, дверь была открыта, а шторы опущены, поэтому там царил полумрак. Обстановка была такая же, как и в комнате Аннели: широкая кровать с балдахином, занимающая чуть ли не всю комнату, ночной столик, зеркало, умывальник, два кресла у камина. Гарольд Брум стоял у дверей с грозным видом, сложив на груди руки. Но, увидев священника, а особенно Аннели, улыбнулся и покраснел.
В комнате пахло мылом и мазью, ярко горели четыре большие свечи: две на столе, две над камином.
Эмори лежал на мягкой перине, по-прежнему неподвижно, но уже не казался таким ужасным, как на берегу.
Священник подошел к кровати. Его затуманенный взгляд прояснился, когда, склонившись над братом, он потрогал его лоб, коснулся щеки, затем пощупал пульс.
— Он так и не приходил в сознание? — обратился священник к Бруму.
Тот отрицательно покачал головой.
Священник продолжал ощупывать шею брата своими длинными мягкими пальцами, и когда обнаружил на черепе рану, лицо его болезненно поморщилось.
Аннели внимательно наблюдала за священником, после чего остановила взгляд на лице Эмори. На нем уже не было следов песка, и Аннели подумала, что бабушка не преувеличила, сказав, что Эмори чертовски красив. Длинные черные ресницы, черные дуги густых бровей. Прямой нос, красиво очерченные губы. Квадратная челюсть, могучая шея, широкие мускулистые плечи.
— Я всегда говорил, что голова у него непробиваемая, — пробормотал священник. — Просто не верится, что от такого удара она не раскололась пополам. Но почему он лежит неподвижно? Ведь прошло уже столько времени!
— На берегу он ненадолго открыл глаза, — сообщила Аннели. — Совсем ненадолго, но все-таки открыл. И даже попытался что-то сказать.
— Ну и что он сказал?
— Я не все разобрала, он говорил очень тихо. Но Несколько слов все же услышала. «Они должны узнать правду». Он произнес это дважды и добавил: «Пока не поздно».
— Поздно? Что он имел в виду?
— Я тоже спросила его об этом. Но он не ответил. В этот момент в дверях появилась Флоренс Уиддиком. Она тяжело дышала, опираясь на руку Уиллеркинза.
— Итак, вы его увидели, — сказала она с порога, — А теперь скажите, что вы намерены с ним делать?
— Что я намерен с ним делать? — Священник выпрямился. — Я… я не знаю, — ответил он в смятении. — Разумеется, я не собираюсь злоупотреблять вашей добротой…
— Так. — Флоренс стукнула тростью, не дав ему договорить. — Вы лучше скажите: правда ли, что есть ордер на его арест?
Священник еще больше растерялся.
— Да. Да, это правда. Мне его показал посланец из Лондона.
— Руперт Рэмзи? Этот грязный льстец?
— Да, из министерства иностранных дел, от самого лорда Уэстфорда.
— Пусть хоть от самого Люцифера, все равно я хочу знать о его намерениях. Никто не смеет входить в церковь во время службы и с подозрением оглядывать прихожан, будто они собираются вытащить монеты из кружки для пожертвований, вместо того чтобы положить их туда.
— Да, на прошлой неделе солдаты несколько раз побывали в моем доме, искали Эмори. Жена до смерти напугана.
— Могу себе представить, — не без ехидства заметила Флоренс. — Но вы, надеюсь, не верите в то, что Рори — бонапартист. Ведь это сущая чепуха, не так ли?
— Верю я или нет, не имеет значения, — уклончиво ответил священник. — Есть свидетель, видевший его в Рошфоре ночью, за день до того, как Бонапарт сдался капитану «Беллерофонта». Поступило также сообщение, что корабль Эмори, «Интрепид», несколько дней спустя прорвал блокаду и ему пришлось идти в Англию.
— Неужели, черт побери, он так глуп, что приехал сюда, в то время как его разыскивает полстраны?
— Рэмзи убежден, что Бонапарта снова попытаются спасти. И что не последнюю роль здесь сыграет Эмори. — Священник умолк и посмотрел на неподвижно лежавшего брата. — Я не видел его три года, — кротко сказал он. — Я даже не знал, где он и как с ним связаться. Поэтому мне не приходилось лгать во время допросов.
Флоренс приподняла бровь, и преподобный отец покраснел.
— Я всегда защищал своих братьев, если даже они совершали не праведные поступки. Но если то, что говорит Рэмзи, правда, если Эмори работал на бонапартистов, это уже не внутрисемейное дело. Обвинения серьезные, есть ордер на арест, и я, посланец Божий на земле и верноподданный королевства, обязан передать Эмори в руки властей. Если он невиновен, суд его оправдает.
— А когда ему предъявят обвинение?
— Если ему предъявят обвинение, я…
— Я не сказала «если». — Флоренс стукнула об пол тростью. — Я сказала «когда». Потому что эти жирные дураки, которые заседают в парламенте, сделают все, чтобы его осудили: им надо найти козла отпущения и вздернуть его вместо Бонапарта.
Аннели с удивлением смотрела на бабушку. Старую, высохшую, немного эксцентричную. Глаза ее светились умом и пылали гневом.
— Эта хваленая палата лордов никогда не подпишет смертный приговор Бонапарту. Вместо него повесят Эмори, который помог корсиканцу бежать из тюрьмы. Лучшего козла отпущения им просто не найти. Устроят публичную казнь, а Эмори оставят поверх земли на несколько месяцев, чтобы все могли плевать в него и всячески осквернять. Такой суд справедливым не назовешь. И сфабрикует все это дело Рэмзи, жалкий, ничтожный тип.
Священник побледнел, руки его задрожали.
— Но если я заберу Эмори к себе, его найдут. Если отвезу его в Уинзи-Ходл, пострадает Артур.
— А разве нельзя оставить его здесь? — спросила Аннели. — Уиддиком-Хаус — последнее место, где будут искать опасного преступника.
Священник и Флоренс удивленно посмотрели на нее.
— Хотя бы на первое время, пока он так беззащитен. — едва слышно произнесла Аннели. Флоренс снова стукнула тростью.
— Моя внучка абсолютно права. Это самое безопасное для него место. Мои люди умеют держать язык за зубами. Мистер Брум будет за ним присматривать, а Уиллеркинз пристрелит, если Эмори вздумает буянить.
Священник покачал головой.
— Я не могу подвергнуть вас такому риску.
— Я сама иду на риск, дорогой мальчик. Я обеими руками за справедливость и преданность, целовала бы стопы короля, если бы Эмори отпустили. В то же время я не допущу, чтобы хорошего человека оклеветали и осудили. Хотелось бы знать, какими они располагают доказательствами против него. Думаю, вам это тоже небезынтересно.
Священник вытащил носовой платок, вытер пот со лба.
— Попробую навести справки. Очень осторожно. Чтобы еще больше не напугать Люсиль. Она умоляла отпустить ее в Лондон. Возможно, сейчас для этого самое время.
— Надеюсь, ее не было в доме, когда Трокмортон приехал за вами?
— Нет, она обедала с леди из Общества защиты сирот. В последнее время Люсиль усиленно занимается благотворительностью. Видимо, общение с Беднягой Артуром помогло ей понять, как необходимы сострадание и доброта в нашем жестоком мире.
— Уверена, что это так, — сухо сказала Флоренс. — И я совершенно с вами согласна, преподобный отец, что надо отослать из дому Люсиль, пока все не прояснится. Для бедной девочки это было бы тяжелым испытанием.
Глава 4
Глава 5
— Да. Священник, человек в общем-то разумный и практичный, становится глупым как баран в своем стремлении угодить Люсиль.
— Вы думаете, он может передать родного брата в руки властей? Раненого и беззащитного? Это ужасно! Флоренс вскинула бровь.
— Но ведь минуту назад ты опасалась, как бы этот раненый и беззащитный человек, когда очнется, не пристрелил нас всех, даже не дав нам доесть кашу.
Щеки Аннели зарделись.
— Но вы так тепло о нем говорили, что все мои опасения рассеялись. Вы же не верите, что он способен на насилие.
— Я никогда этого не говорила, дорогая. Он — сын своего отца, в конце концов, и я припоминаю несколько эпизодов, когда его крутой нрав… — Она умолкла и бросила взгляд на дверь. — А-а1 Слышишь? Наверное, это священник.
Аннели подумала было, что бабушке показалось, но в следующий момент услышала шаги в коридоре. Господин в длинном черном сюртуке с белым крахмальным воротником появился в дверях и, поблагодарив сопровождавшего его Уиллеркинза, поклонился Флоренс.
— Госпожа Уиддиком, я приехал, как только получил ваше сообщение.
Священнику было лет двадцать пять; его карие глаза светились добротой, но квадратный подбородок говорил о твердом характере и сильной воле. Он был почти одного роста с Аннели. Таких маленьких священников она еще не видела. В большинстве своем они высокие и представительные. Преподобный отец Олторп больше походил ни банковского служащего.
Он перешел сразу к делу:
— Насколько я понимаю, вы видели моего брата?
— Видели. Причем почти голого, что не очень прилично.
— Вы нашли его на берегу?
— Моя внучка его нашла. Мисс Аннели Фэрчайлд — преподобный отец мистер Стэнли Олторп. — Она взмахнула тростью и со стуком поставила ее на пол. — Аннели приехала из Лондона и совершает по утрам прогулки, чтобы за завтраком не общаться со старой каргой, облаченной в черное.
— Бабушка! Совсем не поэтому!
Его преподобие с интересом взглянул на Флоренс — Мой брат ранен?
— В основном порезы и царапины. Только на затылке рана величиной с яйцо чайки. Он был без сознания, когда Аннели нашла его, и, вероятно, еще не пришел в себя, иначе мне бы доложили.
— Могу я его увидеть?
— Разумеется. Аннели вас проводит. Боюсь, мои старые кости не позволят мне быстро двигаться, но я последую за вами. Уиллеркинз мне поможет.
Преподобный отец снова поклонился и пошел вслед за Аннели по коридору. Пока они поднимались, священник все время молчал, очевидно слишком взволнованный, чтобы заговорить.
В комнате, где сейчас лежал Эмори Олторп, дверь была открыта, а шторы опущены, поэтому там царил полумрак. Обстановка была такая же, как и в комнате Аннели: широкая кровать с балдахином, занимающая чуть ли не всю комнату, ночной столик, зеркало, умывальник, два кресла у камина. Гарольд Брум стоял у дверей с грозным видом, сложив на груди руки. Но, увидев священника, а особенно Аннели, улыбнулся и покраснел.
В комнате пахло мылом и мазью, ярко горели четыре большие свечи: две на столе, две над камином.
Эмори лежал на мягкой перине, по-прежнему неподвижно, но уже не казался таким ужасным, как на берегу.
Священник подошел к кровати. Его затуманенный взгляд прояснился, когда, склонившись над братом, он потрогал его лоб, коснулся щеки, затем пощупал пульс.
— Он так и не приходил в сознание? — обратился священник к Бруму.
Тот отрицательно покачал головой.
Священник продолжал ощупывать шею брата своими длинными мягкими пальцами, и когда обнаружил на черепе рану, лицо его болезненно поморщилось.
Аннели внимательно наблюдала за священником, после чего остановила взгляд на лице Эмори. На нем уже не было следов песка, и Аннели подумала, что бабушка не преувеличила, сказав, что Эмори чертовски красив. Длинные черные ресницы, черные дуги густых бровей. Прямой нос, красиво очерченные губы. Квадратная челюсть, могучая шея, широкие мускулистые плечи.
— Я всегда говорил, что голова у него непробиваемая, — пробормотал священник. — Просто не верится, что от такого удара она не раскололась пополам. Но почему он лежит неподвижно? Ведь прошло уже столько времени!
— На берегу он ненадолго открыл глаза, — сообщила Аннели. — Совсем ненадолго, но все-таки открыл. И даже попытался что-то сказать.
— Ну и что он сказал?
— Я не все разобрала, он говорил очень тихо. Но Несколько слов все же услышала. «Они должны узнать правду». Он произнес это дважды и добавил: «Пока не поздно».
— Поздно? Что он имел в виду?
— Я тоже спросила его об этом. Но он не ответил. В этот момент в дверях появилась Флоренс Уиддиком. Она тяжело дышала, опираясь на руку Уиллеркинза.
— Итак, вы его увидели, — сказала она с порога, — А теперь скажите, что вы намерены с ним делать?
— Что я намерен с ним делать? — Священник выпрямился. — Я… я не знаю, — ответил он в смятении. — Разумеется, я не собираюсь злоупотреблять вашей добротой…
— Так. — Флоренс стукнула тростью, не дав ему договорить. — Вы лучше скажите: правда ли, что есть ордер на его арест?
Священник еще больше растерялся.
— Да. Да, это правда. Мне его показал посланец из Лондона.
— Руперт Рэмзи? Этот грязный льстец?
— Да, из министерства иностранных дел, от самого лорда Уэстфорда.
— Пусть хоть от самого Люцифера, все равно я хочу знать о его намерениях. Никто не смеет входить в церковь во время службы и с подозрением оглядывать прихожан, будто они собираются вытащить монеты из кружки для пожертвований, вместо того чтобы положить их туда.
— Да, на прошлой неделе солдаты несколько раз побывали в моем доме, искали Эмори. Жена до смерти напугана.
— Могу себе представить, — не без ехидства заметила Флоренс. — Но вы, надеюсь, не верите в то, что Рори — бонапартист. Ведь это сущая чепуха, не так ли?
— Верю я или нет, не имеет значения, — уклончиво ответил священник. — Есть свидетель, видевший его в Рошфоре ночью, за день до того, как Бонапарт сдался капитану «Беллерофонта». Поступило также сообщение, что корабль Эмори, «Интрепид», несколько дней спустя прорвал блокаду и ему пришлось идти в Англию.
— Неужели, черт побери, он так глуп, что приехал сюда, в то время как его разыскивает полстраны?
— Рэмзи убежден, что Бонапарта снова попытаются спасти. И что не последнюю роль здесь сыграет Эмори. — Священник умолк и посмотрел на неподвижно лежавшего брата. — Я не видел его три года, — кротко сказал он. — Я даже не знал, где он и как с ним связаться. Поэтому мне не приходилось лгать во время допросов.
Флоренс приподняла бровь, и преподобный отец покраснел.
— Я всегда защищал своих братьев, если даже они совершали не праведные поступки. Но если то, что говорит Рэмзи, правда, если Эмори работал на бонапартистов, это уже не внутрисемейное дело. Обвинения серьезные, есть ордер на арест, и я, посланец Божий на земле и верноподданный королевства, обязан передать Эмори в руки властей. Если он невиновен, суд его оправдает.
— А когда ему предъявят обвинение?
— Если ему предъявят обвинение, я…
— Я не сказала «если». — Флоренс стукнула об пол тростью. — Я сказала «когда». Потому что эти жирные дураки, которые заседают в парламенте, сделают все, чтобы его осудили: им надо найти козла отпущения и вздернуть его вместо Бонапарта.
Аннели с удивлением смотрела на бабушку. Старую, высохшую, немного эксцентричную. Глаза ее светились умом и пылали гневом.
— Эта хваленая палата лордов никогда не подпишет смертный приговор Бонапарту. Вместо него повесят Эмори, который помог корсиканцу бежать из тюрьмы. Лучшего козла отпущения им просто не найти. Устроят публичную казнь, а Эмори оставят поверх земли на несколько месяцев, чтобы все могли плевать в него и всячески осквернять. Такой суд справедливым не назовешь. И сфабрикует все это дело Рэмзи, жалкий, ничтожный тип.
Священник побледнел, руки его задрожали.
— Но если я заберу Эмори к себе, его найдут. Если отвезу его в Уинзи-Ходл, пострадает Артур.
— А разве нельзя оставить его здесь? — спросила Аннели. — Уиддиком-Хаус — последнее место, где будут искать опасного преступника.
Священник и Флоренс удивленно посмотрели на нее.
— Хотя бы на первое время, пока он так беззащитен. — едва слышно произнесла Аннели. Флоренс снова стукнула тростью.
— Моя внучка абсолютно права. Это самое безопасное для него место. Мои люди умеют держать язык за зубами. Мистер Брум будет за ним присматривать, а Уиллеркинз пристрелит, если Эмори вздумает буянить.
Священник покачал головой.
— Я не могу подвергнуть вас такому риску.
— Я сама иду на риск, дорогой мальчик. Я обеими руками за справедливость и преданность, целовала бы стопы короля, если бы Эмори отпустили. В то же время я не допущу, чтобы хорошего человека оклеветали и осудили. Хотелось бы знать, какими они располагают доказательствами против него. Думаю, вам это тоже небезынтересно.
Священник вытащил носовой платок, вытер пот со лба.
— Попробую навести справки. Очень осторожно. Чтобы еще больше не напугать Люсиль. Она умоляла отпустить ее в Лондон. Возможно, сейчас для этого самое время.
— Надеюсь, ее не было в доме, когда Трокмортон приехал за вами?
— Нет, она обедала с леди из Общества защиты сирот. В последнее время Люсиль усиленно занимается благотворительностью. Видимо, общение с Беднягой Артуром помогло ей понять, как необходимы сострадание и доброта в нашем жестоком мире.
— Уверена, что это так, — сухо сказала Флоренс. — И я совершенно с вами согласна, преподобный отец, что надо отослать из дому Люсиль, пока все не прояснится. Для бедной девочки это было бы тяжелым испытанием.
Глава 4
Прошло ровно шестьдесят два часа, но Эмори по-прежнему не подавал никаких признаков жизни, и Аннели стала сомневаться, действительно ли он открывал глаза на берегу. Она пыталась не выказывать особого интереса к больному. Ведь неприлично оставаться в комнате наедине с голым мужчиной, пусть даже он без сознания. Но бабушка, которая предусмотрительно приказала перенести Эмори в пристройку, была не в состоянии одолеть крутую и узкую лестницу. Аннели то и дело поднималась к нему и, видя, что он не приходит в сознание, не на шутку встревожилась.
К концу второго дня беготня вверх-вниз по лестнице так утомила Аннели, что она решила дежурить возле больного, пока Гарольд Брум будет выполнять свои обязанности по дому. На третий день, когда он ушел за водой, Аннели увидела, что Эмори Олторп открыл глаза и устремил на нее взгляд.
Поджав под себя ноги, она сидела на подоконнике и водила пальцем по пыльному оконному стеклу. Ставни были распахнуты, в комнату лились потоки солнечного света, и в их сиянии Аннели с копной густых золотистых волос, в платье из белоснежного муслина казалась прекрасным, неземным созданием. Только сейчас Аннели осознала, что взгляд жгуче-черных глаз Эмори прикован к ней.
В течение минуты они смотрели друг на друга. Аннели почувствовала, как кровь отхлынула от лица, и ощутила слабость во всем теле. Ее сковал ледяной холод, она не могла пошевелиться. Даже перестала дышать.
— Я мертв? — спросил он резким шепотом. — Это конец? Аннели бросила взгляд на дверь. Брум почему-то еще не вернулся, хотя отсутствовал уже больше часа. Аннели оставалась наедине с опасным преступником, на расстоянии трех лестничных пролетов от слуг, которые были слишком глухи, чтобы услышать ее крики, и слишком стары, чтобы броситься ей на помощь.
— Нет. — Голос ее прозвучал неожиданно громко. — Нет, сэр, вы живы.
Длинные черные ресницы метнулись вниз, потом вверх. Он несколько раз моргнул, будто желая удостовериться, что это прелестное создание ему не приснилось. Он попытался повернуть голову, но лицо его так исказилось от боли, что Аннели невольно спрыгнула с подоконника.
— Вам не следует двигаться, сэр, пока ваши раны не заживут.
— Раны? — Он медленно поднял руку и пощупал затылок. При этом лицо его снова исказилось от боли.
— Ч-что со мной произошло?
— Вы чуть не утонули. Вас нашли на берегу. Моя бабушка, госпожа Флоренс Уиддиком, приказала перенести вас в дом. Почти три дня вы лежали без сознания. Мы уже заволновались. Думали, вы никогда не очнетесь. Ваш брат навешал вас два раза в день. Он очень за вас переживает.
— Мой брат?
— Священник. Преподобный Олторп. С-стэнли. — Она запнулась, не зная, может ли так его называть. Он опять сдвинул брови.
— И долго я пролежал?
— Мы нашли вас ранним утром в понедельник, а сегодня среда, почти полдень. Разумеется, мы не знаем, сколько вы пролежали на берегу, или в воде, или… — она начала нести чушь, когда он снова посмотрел на нее, — упали с корабля в Ла-Манше, а может быть, со скалы…
Она умолкла, когда он отвел взгляд, стиснул зубы и, казалось, собрал всю свою волю в кулак, чтобы стерпеть боль. Он осмотрел голые стены, лампу, висящую на длинной цепи. Его взгляд остановился на открытой двери, скользнул по креслу, умывальнику, раскрашенному фарфоровому кувшину, связке полотенец на крючке. Эмори нахмурился, увидев склянку с мазью и еще одну, с настойкой опия.
— Вы сказали, что меня принесли сюда… А могу я узнать, куда именно?
— В Уиддиком-Хаус. — Теперь нахмурилась Аннели. — Моя бабушка вас хорошо знает. В свое время вы здесь бывали не раз. Она очень хотела поговорить с вами, как и священник. Вообще-то… — Аннели метнулась к двери, — она велела доложить ей, как только вы придете в себя.
— Подождите, пожалуйста!
Нотки страха в его голосе остановили ее.
— Пожалуйста, мисс… Уиддиком?
— Фэрчайлд, — прошептала она.
— Пожалуйста, мисс Фэрчайлд…
— Мой отец — граф Уитем, моя мать — дочь Сомерсета Комптона и племянница леди Уиддиком. — В лучшем случае это было неуместным и претенциозным представлением, но по какой-то причине Аннели сочла необходимым сообщить о своем знатном происхождении, чтобы он не принял ее за какую-нибудь дальнюю родственницу или просто бабушкину компаньонку и относился к ней с должным уважением.
— Мисс Фэрчайлд, — сказал он, облизнув пересохшие губы, — не могли бы вы ответить мне еще на один вопрос? Кто я такой, черт побери?
— Кто вы такой? А вы не знаете?
— Моя голова… — Он запнулся. — Моя голова пуста. Только какой-то мерзавец сидит там внутри и колотит железным молотом по черепу.
По телу его пробежала судорога.
— Пожалуйста, — взмолился он сквозь стиснутые зубы, — расскажите мне хоть что-нибудь, что навело бы меня на какую-то мысль или вызвало воспоминание.. Я не хочу вас пугать, надеюсь, явление это временное, но…
— Вы вообще ничего не помните? Ни откуда приплыли, ни как оказались на берегу?
— Ничего. Абсолютно ничего. Пожалуй, воду. Много воды и жаркое солнце. Вот и все.
Его била дрожь, взгляд был каким-то безумным, и Аннели, забыв об осторожности, поспешила к кровати. Ей пришлось положить руки на его голые плечи, чтобы удержать от попытки сесть.
— Мистер Олторп, пожалуйста… Вы не должны перенапрягаться. Уверена, к вам вернется память. Это последствия удара по голове. Только не напрягайтесь. Не пытайтесь сделать невозможное.
Он в полном изнеможении упал на подушки, — Олторп?
Аннели потрогала его лоб — он был холодным.
— Эмори Олторп. Это ваше имя, не так ли?
— Не знаю… наверное…
У него застучали зубы. В глазах застыл страх затравленного зверя.
— Вас зовут Эмори Олторп, сэр. У вас есть два брата: преподобный отец мистер Стэнли Олторп, который, кажется, на пять лет моложе вас, и еще старший… — Она потянулась за бутылкой с опием, смешала его с водой и налила в стакан. — Его зовут Артур, бабушка сказала, что ему тридцать один год, а может, тридцать два. Был еще четвертый брат, Уильям, но он умер. Ваши родители тоже умерли. Ваш отец, Эдгар Олторп, был графом Хатерли, — добавила она, припоминая, что еще рассказывала ее бабушка об этой семье. — Вашу маму звали Юджиния. Сестер у вас нет, зато есть невестка — Люсиль, жена священника. Ваше поместье называется Уинзи-Холл и находится в пяти милях к северо-востоку от Торки. Его глаза были плотно закрыты.
— Эти имена и названия мне ни о чем не говорят. Я даже не могу вспомнить собственное имя.
— Вот, — сказала она, наклонившись к нему, — глотните воды. Вас, наверное, мучает жажда. Я добавила немного опия, это облегчит боль.
Он потянулся за стаканом, но не мог удержать его из-за дрожи « руках. Аннели просунула руку ему под спину и поддерживала его, пока он с жадностью пил. Выпив все до капельки, он рухнул на подушки, а она, не успев вытащить руку, едва не упала ему на грудь и ее нос оказался буквально в дюйме от его лица.
Глаза его были закрыты, и она наблюдала за струйкой воды, сбегающей по его подбородку. Рука, которую он положил поверх ее руки, когда она поила его водой, соскользнула на ее запястье; она была теплой, но по телу Аннели побежали мурашки. Рука у него была огромной, это Аннели заметила еще на берегу. И вообще она чувствовала себя совсем крохотной по сравнению с ним.
— Мне правда следует позвать бабушку, — прошептала Аннели. — Она знает, что делать.
— Еще один вопрос…
— Сэр, бабушка и в самом деле знает гораздо больше меня. Ведь я приехала из Лондона и пробыла здесь всего неделю.
— Пожалуйста, — сказал он. Дрожь пробрала Аннели — столько нежности было в его голосе. — Вы сказали, что я лежал на берегу. А кто меня нашел?
— Так получилось, что я… Я нашла вас. Он не открывал глаз, за что Аннели была ему благодарна. Она никак не могла высвободить руку из-под его спины и буквально сгорала от стыда, вспоминая о том, что видела его голым, невольно нарушив правила приличия. Она чувствовала, как его мускулистая, гладкая рука скользит по ее руке, и испытывала какое-то смутное волнение.
Его лицо было так близко, что она могла сосчитать волоски у него на подбородке. Длинным, густым ресницам позавидовала бы любая женщина. Брови — черные, шелковистые; левую бровь пересекает маленький шрам. Густые вьющиеся волосы казались еще чернее бровей и были слишком длинными и неухоженными по лондонским меркам. Впрочем, подумала Аннели, авантюристы вряд ли интересовались модой Бо Браммела. Его рот был вызывающе-чувственным, и Аннели представила себе, какой завораживающей должна быть у него улыбка.
— Хотелось бы знать, каким образом я очутился на берегу.
— Что? — Она все еще рассматривала его рот, когда заметила, что глаза его открыты. Она рывком высвободила руку и выпрямилась. — Понятия не имею. Мы надеялись. что вы нам об этом расскажете. Вы ведь были… не совсем одеты…
— Не совсем? Как это?
Аннели еще гуще покраснела. Она не могла сказать Эмори, в каком он был виде, и довольно изящно вышла из положения, объяснив:
— В том, что на вас было надето, на публике не появляются.
— Понимаю, — сказал он, хотя Аннели трудно было в это поверить. — Сожалею, что доставил вам столько неудобств.
— Какие еще неудобства, если вы все время спали? Бабушка, как я уже говорила, очень хорошо к вам относится, несмотря на то что… — она чуть было не сказала «несмотря на то что вы помогли Бонапарту бежать», но вовремя спохватилась и закончила:
— несмотря на то что вы замочили ее ковры соленой водой.
Он промолчал. Возможно, понял, что она совсем не это собиралась сказать. Эмори смотрел на нее, изучая ее лицо, черту за чертой, так же как она несколько минут назад изучала его лицо.
— Когда я увидел вас сидящей на подоконнике… я подумал, что умер и что вы — ангел, прилетевший за мной с небес.
Аннели улыбнулась.
— Мою семью позабавило бы, что меня приняли за ангела. В моем представлении, ангел должен быть в длинном одеянии, с крыльями, с золотыми волосами, каскадом ниспадающими до самых колен.
Он мечтательно улыбнулся.
— Теперь я знаю, что бывают ангелы и с темными волосами и с глазами цвета штормящего моря.
Аннели потрогала каштановую прядь, упавшую на плечо. Ей часто делали комплименты, но этот, прозвучавший из его уст, почему-то взволновал ее.
— Пойду позову, бабушку, — прошептала она.
— Пожалуйста… — Он протянул к ней руку. — Посидите со мной еще немного! — В его голосе звучала мольба. Глаза выражали отчаяние.
«Да, — подумала Аннели. — Ангелов можно себе представить. А вот каково очутиться на берегу, в незнакомом месте, со множеством ранений, потеряв память? Забыв даже собственное имя?»
Она посмотрела на его дрожащую руку. Он боялся, что она сейчас уйдет и оставит его одного. Аннели положила свою прохладную руку на его руку, горячую и сухую. И снова почувствовала трепет во всем теле. Нарушив все мыслимые и немыслимые приличия, она в довершение всего села на край кровати.
— Вы сказали, что это дом вашей бабушки?
— Да, двоюродной бабушки, Флоренс Уиддиком.
— И… вы здесь гостите уже неделю? Он, казалось, был рад, что вспомнил пусть даже такую мелочь. Он улыбнулась.
— Да, я выехала из Лондона восемь дней назад.
— Одна?
— Да, — ответила она. — Одна.
— А ваша семья с вами не приехала?
Она хотела было возразить, что раз приехала одна — значит, без семьи. Но тут заметила, что он отвернулся и разглядывает солнечный луч, пробивающийся через оконное стекло, и поняла, что ему все равно, приехала она с семьей или одна. Просто ему хотелось слышать ее голос, чтобы хоть ненадолго отвлечься от своих мыслей.
Воспользовавшись тем, что он отвернулся, она смотрела на его мощную шею, упавшую на лицо шелковистую прядь волос, покрытую мягкими черными волосами грудь. На руках волосы были более редкими и сквозь них просвечивали вены. Он нежно сжимал ее пальцы.
О чем ей было с ним разговаривать? Не могла же она сказать ему, что он беглец, что его обвиняют в государственной измене. Что дороги патрулируются солдатами, которые обыскивают трактиры и таверны на берегу, следят за домом священника, за церковью, расспрашивают сиделок Бедняги Артура, не навещал ли его брат.
— Сейчас моя семья живет в Лондоне, — сказала она, слегка откашлявшись. — Лето мы проводим в Эксетере. У меня есть сестра Беатрис и брат Энтони. Оба старше меня. Беатрис замужем. Энтони не женат. Я… я помолвлена. — Она сама удивилась, зачем соврала.
— А я женат? — спросил он, нахмурившись.
— Не знаю, — прошептала она. — Бабушка говорит, что вас не было здесь несколько лет и не известно, что вы делали все это время.
С лестницы донеслись шаркающие шаги. Аннели вскочила и отошла от кровати.
— Это, наверное, Брум, — сказала она. — Он присматривал за вами, когда вы спали.
— Присматривал?
— Да, на… на случай, если бы вы проснулись. Теперь я пойду найду бабушку. Она сразу пошлет за священником, вашим братом, и они наверняка смогут ответить на все ваши вопросы.
— Вы вернетесь потом?
— Потом?
— Потом, — повторил он с некоторым напряжением в голосе, — когда сможете сказать мне то, что так боитесь сказать сейчас.
Она не успела ответить. Брум уже входил в дверь и, сняв свою потертую шляпу, кланялся Аннели.
— Мистер Олторп очнулся, — сказала она. — Пойду позову бабушку.
— О да, мисс. Она внизу, мисс, с гостями.
— Гостями?
— Да. Их целая толпа. Сначала приехали два господина в большой черной упряжке о четырех вороных! — Человека, который измеряет богатство, упряжками, это впечатляло. — Едва они разместились в гостиной, как приехал полковник Рэмзи и два красных мундира.
К концу второго дня беготня вверх-вниз по лестнице так утомила Аннели, что она решила дежурить возле больного, пока Гарольд Брум будет выполнять свои обязанности по дому. На третий день, когда он ушел за водой, Аннели увидела, что Эмори Олторп открыл глаза и устремил на нее взгляд.
Поджав под себя ноги, она сидела на подоконнике и водила пальцем по пыльному оконному стеклу. Ставни были распахнуты, в комнату лились потоки солнечного света, и в их сиянии Аннели с копной густых золотистых волос, в платье из белоснежного муслина казалась прекрасным, неземным созданием. Только сейчас Аннели осознала, что взгляд жгуче-черных глаз Эмори прикован к ней.
В течение минуты они смотрели друг на друга. Аннели почувствовала, как кровь отхлынула от лица, и ощутила слабость во всем теле. Ее сковал ледяной холод, она не могла пошевелиться. Даже перестала дышать.
— Я мертв? — спросил он резким шепотом. — Это конец? Аннели бросила взгляд на дверь. Брум почему-то еще не вернулся, хотя отсутствовал уже больше часа. Аннели оставалась наедине с опасным преступником, на расстоянии трех лестничных пролетов от слуг, которые были слишком глухи, чтобы услышать ее крики, и слишком стары, чтобы броситься ей на помощь.
— Нет. — Голос ее прозвучал неожиданно громко. — Нет, сэр, вы живы.
Длинные черные ресницы метнулись вниз, потом вверх. Он несколько раз моргнул, будто желая удостовериться, что это прелестное создание ему не приснилось. Он попытался повернуть голову, но лицо его так исказилось от боли, что Аннели невольно спрыгнула с подоконника.
— Вам не следует двигаться, сэр, пока ваши раны не заживут.
— Раны? — Он медленно поднял руку и пощупал затылок. При этом лицо его снова исказилось от боли.
— Ч-что со мной произошло?
— Вы чуть не утонули. Вас нашли на берегу. Моя бабушка, госпожа Флоренс Уиддиком, приказала перенести вас в дом. Почти три дня вы лежали без сознания. Мы уже заволновались. Думали, вы никогда не очнетесь. Ваш брат навешал вас два раза в день. Он очень за вас переживает.
— Мой брат?
— Священник. Преподобный Олторп. С-стэнли. — Она запнулась, не зная, может ли так его называть. Он опять сдвинул брови.
— И долго я пролежал?
— Мы нашли вас ранним утром в понедельник, а сегодня среда, почти полдень. Разумеется, мы не знаем, сколько вы пролежали на берегу, или в воде, или… — она начала нести чушь, когда он снова посмотрел на нее, — упали с корабля в Ла-Манше, а может быть, со скалы…
Она умолкла, когда он отвел взгляд, стиснул зубы и, казалось, собрал всю свою волю в кулак, чтобы стерпеть боль. Он осмотрел голые стены, лампу, висящую на длинной цепи. Его взгляд остановился на открытой двери, скользнул по креслу, умывальнику, раскрашенному фарфоровому кувшину, связке полотенец на крючке. Эмори нахмурился, увидев склянку с мазью и еще одну, с настойкой опия.
— Вы сказали, что меня принесли сюда… А могу я узнать, куда именно?
— В Уиддиком-Хаус. — Теперь нахмурилась Аннели. — Моя бабушка вас хорошо знает. В свое время вы здесь бывали не раз. Она очень хотела поговорить с вами, как и священник. Вообще-то… — Аннели метнулась к двери, — она велела доложить ей, как только вы придете в себя.
— Подождите, пожалуйста!
Нотки страха в его голосе остановили ее.
— Пожалуйста, мисс… Уиддиком?
— Фэрчайлд, — прошептала она.
— Пожалуйста, мисс Фэрчайлд…
— Мой отец — граф Уитем, моя мать — дочь Сомерсета Комптона и племянница леди Уиддиком. — В лучшем случае это было неуместным и претенциозным представлением, но по какой-то причине Аннели сочла необходимым сообщить о своем знатном происхождении, чтобы он не принял ее за какую-нибудь дальнюю родственницу или просто бабушкину компаньонку и относился к ней с должным уважением.
— Мисс Фэрчайлд, — сказал он, облизнув пересохшие губы, — не могли бы вы ответить мне еще на один вопрос? Кто я такой, черт побери?
— Кто вы такой? А вы не знаете?
— Моя голова… — Он запнулся. — Моя голова пуста. Только какой-то мерзавец сидит там внутри и колотит железным молотом по черепу.
По телу его пробежала судорога.
— Пожалуйста, — взмолился он сквозь стиснутые зубы, — расскажите мне хоть что-нибудь, что навело бы меня на какую-то мысль или вызвало воспоминание.. Я не хочу вас пугать, надеюсь, явление это временное, но…
— Вы вообще ничего не помните? Ни откуда приплыли, ни как оказались на берегу?
— Ничего. Абсолютно ничего. Пожалуй, воду. Много воды и жаркое солнце. Вот и все.
Его била дрожь, взгляд был каким-то безумным, и Аннели, забыв об осторожности, поспешила к кровати. Ей пришлось положить руки на его голые плечи, чтобы удержать от попытки сесть.
— Мистер Олторп, пожалуйста… Вы не должны перенапрягаться. Уверена, к вам вернется память. Это последствия удара по голове. Только не напрягайтесь. Не пытайтесь сделать невозможное.
Он в полном изнеможении упал на подушки, — Олторп?
Аннели потрогала его лоб — он был холодным.
— Эмори Олторп. Это ваше имя, не так ли?
— Не знаю… наверное…
У него застучали зубы. В глазах застыл страх затравленного зверя.
— Вас зовут Эмори Олторп, сэр. У вас есть два брата: преподобный отец мистер Стэнли Олторп, который, кажется, на пять лет моложе вас, и еще старший… — Она потянулась за бутылкой с опием, смешала его с водой и налила в стакан. — Его зовут Артур, бабушка сказала, что ему тридцать один год, а может, тридцать два. Был еще четвертый брат, Уильям, но он умер. Ваши родители тоже умерли. Ваш отец, Эдгар Олторп, был графом Хатерли, — добавила она, припоминая, что еще рассказывала ее бабушка об этой семье. — Вашу маму звали Юджиния. Сестер у вас нет, зато есть невестка — Люсиль, жена священника. Ваше поместье называется Уинзи-Холл и находится в пяти милях к северо-востоку от Торки. Его глаза были плотно закрыты.
— Эти имена и названия мне ни о чем не говорят. Я даже не могу вспомнить собственное имя.
— Вот, — сказала она, наклонившись к нему, — глотните воды. Вас, наверное, мучает жажда. Я добавила немного опия, это облегчит боль.
Он потянулся за стаканом, но не мог удержать его из-за дрожи « руках. Аннели просунула руку ему под спину и поддерживала его, пока он с жадностью пил. Выпив все до капельки, он рухнул на подушки, а она, не успев вытащить руку, едва не упала ему на грудь и ее нос оказался буквально в дюйме от его лица.
Глаза его были закрыты, и она наблюдала за струйкой воды, сбегающей по его подбородку. Рука, которую он положил поверх ее руки, когда она поила его водой, соскользнула на ее запястье; она была теплой, но по телу Аннели побежали мурашки. Рука у него была огромной, это Аннели заметила еще на берегу. И вообще она чувствовала себя совсем крохотной по сравнению с ним.
— Мне правда следует позвать бабушку, — прошептала Аннели. — Она знает, что делать.
— Еще один вопрос…
— Сэр, бабушка и в самом деле знает гораздо больше меня. Ведь я приехала из Лондона и пробыла здесь всего неделю.
— Пожалуйста, — сказал он. Дрожь пробрала Аннели — столько нежности было в его голосе. — Вы сказали, что я лежал на берегу. А кто меня нашел?
— Так получилось, что я… Я нашла вас. Он не открывал глаз, за что Аннели была ему благодарна. Она никак не могла высвободить руку из-под его спины и буквально сгорала от стыда, вспоминая о том, что видела его голым, невольно нарушив правила приличия. Она чувствовала, как его мускулистая, гладкая рука скользит по ее руке, и испытывала какое-то смутное волнение.
Его лицо было так близко, что она могла сосчитать волоски у него на подбородке. Длинным, густым ресницам позавидовала бы любая женщина. Брови — черные, шелковистые; левую бровь пересекает маленький шрам. Густые вьющиеся волосы казались еще чернее бровей и были слишком длинными и неухоженными по лондонским меркам. Впрочем, подумала Аннели, авантюристы вряд ли интересовались модой Бо Браммела. Его рот был вызывающе-чувственным, и Аннели представила себе, какой завораживающей должна быть у него улыбка.
— Хотелось бы знать, каким образом я очутился на берегу.
— Что? — Она все еще рассматривала его рот, когда заметила, что глаза его открыты. Она рывком высвободила руку и выпрямилась. — Понятия не имею. Мы надеялись. что вы нам об этом расскажете. Вы ведь были… не совсем одеты…
— Не совсем? Как это?
Аннели еще гуще покраснела. Она не могла сказать Эмори, в каком он был виде, и довольно изящно вышла из положения, объяснив:
— В том, что на вас было надето, на публике не появляются.
— Понимаю, — сказал он, хотя Аннели трудно было в это поверить. — Сожалею, что доставил вам столько неудобств.
— Какие еще неудобства, если вы все время спали? Бабушка, как я уже говорила, очень хорошо к вам относится, несмотря на то что… — она чуть было не сказала «несмотря на то что вы помогли Бонапарту бежать», но вовремя спохватилась и закончила:
— несмотря на то что вы замочили ее ковры соленой водой.
Он промолчал. Возможно, понял, что она совсем не это собиралась сказать. Эмори смотрел на нее, изучая ее лицо, черту за чертой, так же как она несколько минут назад изучала его лицо.
— Когда я увидел вас сидящей на подоконнике… я подумал, что умер и что вы — ангел, прилетевший за мной с небес.
Аннели улыбнулась.
— Мою семью позабавило бы, что меня приняли за ангела. В моем представлении, ангел должен быть в длинном одеянии, с крыльями, с золотыми волосами, каскадом ниспадающими до самых колен.
Он мечтательно улыбнулся.
— Теперь я знаю, что бывают ангелы и с темными волосами и с глазами цвета штормящего моря.
Аннели потрогала каштановую прядь, упавшую на плечо. Ей часто делали комплименты, но этот, прозвучавший из его уст, почему-то взволновал ее.
— Пойду позову, бабушку, — прошептала она.
— Пожалуйста… — Он протянул к ней руку. — Посидите со мной еще немного! — В его голосе звучала мольба. Глаза выражали отчаяние.
«Да, — подумала Аннели. — Ангелов можно себе представить. А вот каково очутиться на берегу, в незнакомом месте, со множеством ранений, потеряв память? Забыв даже собственное имя?»
Она посмотрела на его дрожащую руку. Он боялся, что она сейчас уйдет и оставит его одного. Аннели положила свою прохладную руку на его руку, горячую и сухую. И снова почувствовала трепет во всем теле. Нарушив все мыслимые и немыслимые приличия, она в довершение всего села на край кровати.
— Вы сказали, что это дом вашей бабушки?
— Да, двоюродной бабушки, Флоренс Уиддиком.
— И… вы здесь гостите уже неделю? Он, казалось, был рад, что вспомнил пусть даже такую мелочь. Он улыбнулась.
— Да, я выехала из Лондона восемь дней назад.
— Одна?
— Да, — ответила она. — Одна.
— А ваша семья с вами не приехала?
Она хотела было возразить, что раз приехала одна — значит, без семьи. Но тут заметила, что он отвернулся и разглядывает солнечный луч, пробивающийся через оконное стекло, и поняла, что ему все равно, приехала она с семьей или одна. Просто ему хотелось слышать ее голос, чтобы хоть ненадолго отвлечься от своих мыслей.
Воспользовавшись тем, что он отвернулся, она смотрела на его мощную шею, упавшую на лицо шелковистую прядь волос, покрытую мягкими черными волосами грудь. На руках волосы были более редкими и сквозь них просвечивали вены. Он нежно сжимал ее пальцы.
О чем ей было с ним разговаривать? Не могла же она сказать ему, что он беглец, что его обвиняют в государственной измене. Что дороги патрулируются солдатами, которые обыскивают трактиры и таверны на берегу, следят за домом священника, за церковью, расспрашивают сиделок Бедняги Артура, не навещал ли его брат.
— Сейчас моя семья живет в Лондоне, — сказала она, слегка откашлявшись. — Лето мы проводим в Эксетере. У меня есть сестра Беатрис и брат Энтони. Оба старше меня. Беатрис замужем. Энтони не женат. Я… я помолвлена. — Она сама удивилась, зачем соврала.
— А я женат? — спросил он, нахмурившись.
— Не знаю, — прошептала она. — Бабушка говорит, что вас не было здесь несколько лет и не известно, что вы делали все это время.
С лестницы донеслись шаркающие шаги. Аннели вскочила и отошла от кровати.
— Это, наверное, Брум, — сказала она. — Он присматривал за вами, когда вы спали.
— Присматривал?
— Да, на… на случай, если бы вы проснулись. Теперь я пойду найду бабушку. Она сразу пошлет за священником, вашим братом, и они наверняка смогут ответить на все ваши вопросы.
— Вы вернетесь потом?
— Потом?
— Потом, — повторил он с некоторым напряжением в голосе, — когда сможете сказать мне то, что так боитесь сказать сейчас.
Она не успела ответить. Брум уже входил в дверь и, сняв свою потертую шляпу, кланялся Аннели.
— Мистер Олторп очнулся, — сказала она. — Пойду позову бабушку.
— О да, мисс. Она внизу, мисс, с гостями.
— Гостями?
— Да. Их целая толпа. Сначала приехали два господина в большой черной упряжке о четырех вороных! — Человека, который измеряет богатство, упряжками, это впечатляло. — Едва они разместились в гостиной, как приехал полковник Рэмзи и два красных мундира.
Глава 5
Аннели мысли не допускала, что преподобный Стэнли Олторп передумал и сообщил властям о местонахождении брата. Спустившись с чердака на третий этаж и идя по коридору, она размышляла об этом, но ничем другим не могла объяснить появление солдат в доме. Энтони частенько ее донимал, а с Беатрис она, бывало, чуть ли не дралась, но, попади они в беду, Аннели грудью встала бы на их защиту.
Когда она добежала до гостиной, ее щеки пылали от негодования, на лбу выступил пот и она стиснула зубы, приготовившись к битве.
У дверей стояли два солдата в красных мундирах и Уиллеркинз. Затем она увидела Рэмзи, которого встречала в церкви на воскресной службе. Полковник Руперт Рэмзи уволился из армии из-за ранения руки, позже присоединился к гарнизону в Берри-Хэд и руководил демобилизацией. Он был невысокий и жилистый, и форма на нем болталась как на вешалке. Его узкое, заостренное лицо и густая кудрявая шевелюра делали его похожим на барана.
Аннели поискала взглядом бабушку и увидела ее возле камина, где сидели двое мужчин с чашками в руках. При виде Аннели они отставили чашки в сторону, чтобы поклониться ей.
— Энтони! — выдохнула Аннели и, к своему ужасу, узнала в другом джентльмене лорда Бэрримора. Мужчины поклонились.
Первым заговорил брат:
— Умница, что пришла! Старому Уиллеркинзу по крайней мере не придется гоняться за тобой по всему дому.
— Что вы здесь делаете? — только и могла спросить Аннели.
Ее брат покашлял в кулак.
— Довольно холодное приветствие, должен тебе сказать. Что ж, в тон тебе отвечу: мы приехали за тобой.
Одет Энтони был безукоризненно, как обычно: черный жилет, зеленый полосатый камзол и жемчужно-серые брюки. Уинстон Перри, маркиз Бэрримор, выглядел довольно мрачно в своем черном одеянии. Хорошо еще, что воротничок и галстук были белыми. Он был примерно на дюйм выше Энтони; Его красивое лицо, обрамленное густыми вьющимися волосами каштанового цвета, было напряженным. В зеленых глазах, устремленных на Аннели, застыло холодное выражение. Лорд не без любопытства разглядывал ее слегка растрепанные волосы и простое муслиновое платье.
Когда она добежала до гостиной, ее щеки пылали от негодования, на лбу выступил пот и она стиснула зубы, приготовившись к битве.
У дверей стояли два солдата в красных мундирах и Уиллеркинз. Затем она увидела Рэмзи, которого встречала в церкви на воскресной службе. Полковник Руперт Рэмзи уволился из армии из-за ранения руки, позже присоединился к гарнизону в Берри-Хэд и руководил демобилизацией. Он был невысокий и жилистый, и форма на нем болталась как на вешалке. Его узкое, заостренное лицо и густая кудрявая шевелюра делали его похожим на барана.
Аннели поискала взглядом бабушку и увидела ее возле камина, где сидели двое мужчин с чашками в руках. При виде Аннели они отставили чашки в сторону, чтобы поклониться ей.
— Энтони! — выдохнула Аннели и, к своему ужасу, узнала в другом джентльмене лорда Бэрримора. Мужчины поклонились.
Первым заговорил брат:
— Умница, что пришла! Старому Уиллеркинзу по крайней мере не придется гоняться за тобой по всему дому.
— Что вы здесь делаете? — только и могла спросить Аннели.
Ее брат покашлял в кулак.
— Довольно холодное приветствие, должен тебе сказать. Что ж, в тон тебе отвечу: мы приехали за тобой.
Одет Энтони был безукоризненно, как обычно: черный жилет, зеленый полосатый камзол и жемчужно-серые брюки. Уинстон Перри, маркиз Бэрримор, выглядел довольно мрачно в своем черном одеянии. Хорошо еще, что воротничок и галстук были белыми. Он был примерно на дюйм выше Энтони; Его красивое лицо, обрамленное густыми вьющимися волосами каштанового цвета, было напряженным. В зеленых глазах, устремленных на Аннели, застыло холодное выражение. Лорд не без любопытства разглядывал ее слегка растрепанные волосы и простое муслиновое платье.