посмотрела на Аню и попыталась говорить, но в продолженье
двух-трех минут ее душили рыданья. "Совсем будто костью
подавилась!" - заметил Гриф, принимаясь ее трясти и хлопать по
спине. Наконец к Чепупахе вернулся голос. И, обливаясь
слезами, она стала рассказывать.
- Может быть, вы никогда не жили на дне моря ("Не жила, -
сказала Аня, - и, может быть, вас никогда даже не представляли
Омару. - (Аня начала было: "Я как-то попроб...", но осеклась к
сказала: "Нет, никогда!"). - Поэтому вы просто не можете себе
вообразить, что это за чудесная штука - Омаровая Кадриль.
- Да, никак не могу, - ответила Аня. - Скажите, что это за
танец?
- Очень просто, - заметил Гриф. - Вы, значит, сперва
становитесь в ряд на морском берегу...
- В два ряда! - крикнула Чепупаха. - Моржи, черепахи и так
далее. Затем, очистив место от медуз ("Это берет некоторое
время", - вставил Гриф), вы делаете два шага вперед...
- Под руку с омаром, - крикнул Гриф.
- Конечно, - сказала Чепупаха.
- Два шага вперед, кланяетесь, меняетесь омарами и назад в
том же порядке, - продолжал Гриф.
- Затем, знаете, - сказала Чепупаха, - вы закидываете...
- Омаров, - крикнул Гриф, высоко подпрыгнув.
- Как можно дальше в море...
- Плаваете за ними, - взревел Гриф.
- Вертитесь кувырком в море, - взвизгнула Чепупаха,
неистово скача.
- Меняетесь омарами опять, - грянул Гриф.
- И назад к берегу - и это первая фигура, - сказала
Чепупаха упавшим голосом, и оба зверя, все время прыгавшие как
сумасшедшие, сели опять очень печально и тихо и взглянули на
Аню.
- Это, должно быть, весьма красивый танец, - робко
проговорила Аня.
- Хотели ли бы вы посмотреть? - спросила Чепупаха.
- С большим удовольствием, - сказала Аня.
- Иди, давай попробуем первую фигуру, - обратилась Чепупаха
к Грифу. - Мы ведь можем обойтись без омаров. Кто будет петь?
- Ты пой, - сказал Гриф. - Я не помню слов.
И вот они начали торжественно плясать вокруг Ани, изредка
наступая ей на ноги, когда подходили слишком близко, и отбивая
такт огромными лапами, между тем как Чепупаха пела очень
медленно и уныло:
- Ты не можешь скорей подвигаться? -
Обратилась к Улитке Треска -
Каракатица катится сзади,
Наступая на хвост мне слегка.
Увлекли черепахи омаров
И пошли выкрутасы писать.
Мы у моря тебя ожидаем,
Приходи же и ты поплясать.
Ты не хочешь, скажи, поплясать?
Ты ведь хочешь, скажи, ты ведь хочешь,
Ты ведь хочешь, скажи, поплясать?
Ты не знаешь, как будет приятно,
Ах, приятно! - когда в вышину
Нас подкинут с омарами вместе
И - бултых! - в голубую волну!
- Далеко, - отвечает улитка, -
Далеко ведь нас будут бросать.
Польщена, - говорит, - предложеньем,
Но прости, мол, не тянет плясать.
Не хочу, не могу, не хочу я,
Не могу, не хочу я плясать.
Не могу, не хочу, не могу я,
Не хочу, не могу я плясать.
Но чешуйчатый друг возражает:
Отчего ж не предаться волне?
Этот берег ты любишь, я знаю,
Но другой есть - на той стороне.
Чем от берега этого дальше,
Тем мы ближе к тому, так сказать,
Не бледней, дорогая Улитка,
И скорее приходи поплясать.
Ты не хочешь, скажи, ты не хочешь,
Ты не хочешь, скажи, поплясать?
Ты ведь хочешь, скажи, ты ведь хочешь,
Ты ведь хочешь, скажи, поплясать?
- Спасибо, мне этот танец очень понравился, - сказала Аня,
довольная, что представленье кончено. - И как забавна эта
песнь о треске.
- Кстати, начет трески, - сказала Чепупаха, - Вы, конечно,
знаете, что это такое.
- Да, - ответила Аня, - я ее часто видела во время обеда.
- В таком случае, если вы так часто с ней обедали, то вы
знаете, как она выглядит? - продолжала Чепупаха.
- Кажется, знаю, - проговорила Аня, задумчиво. - Она держит
хвост во рту и вся облеплена крошками.
- Нет, крошки тут ни при чем, - возразила Чепупаха. -
Крошки смыла бы вода. Но, действительно, хвост у нее во рту, и
вот почему, - тут Чепупаха зевнула и прикрыла глаза, - объясни
ей причину и все такое, - обратилась она к Грифу.
- Причина следующая, - сказал Гриф. - Треска нет-нет да и
пойдет танцевать с омарами. Ну и закинули ее в море. А падать
было далеко. А хвост застрял у нее во рту. Ну и не могла его
вынуть. Вот и все.
Аня поблагодарила: "Это очень интересно. Я никогда не знала
так много о треске.
- Я могу вам еще кое-что рассказать, если хотите, -
предложил Гриф. - Знаете ли вы, например, откуда происходит ее
названье?
- Никогда об этом не думала, - сказала Аня. - Откуда?
- Она трещит и трескается, - глубокомысленно ответил Гриф.
Аня была окончательно озадачена. "Трескается, - повторила
она удивленно. - Почему?"
- Потому что она слишком много трещит, - объяснил Гриф.
- Я думала, что рыбы немые, - шепнула Аня.
- Как бы не так, - воскликнул Гриф. - Вот есть, например,
белуга. Та прямо ревет. Оглушительно.
- Раки тоже кричат, - добавила Чепупаха. - Особенно, когда
им показывают, где зимовать. При этом устраиваются призрачные
гонки.
- Отчего призрачные? - спросила Аня.
- Оттого, что приз рак выигрывает, - ответила Чепупаха.
Аня собиралась еще спросить что-то, но тут вмешался Гриф:
"Расскажите-ка нам о ваших приключеньях", - сказал он.
- Я могу вам рассказать о том, что случилось со мной
сегодня, - начала Аня. - О вчерашнем же нечего говорить, так
как вчера я была другим человеком.
- Объяснитесь! - сказала Чепупаха.
- Нет, нет! сперва приключенья, - нетерпеливо воскликнул
Гриф. - Объясненья всегда занимают столько времени.
И Аня стала рассказывать о всем, что она испытала с того
времени, как встретила Белого Кролика. Сперва ей было
страшновато - оба зверя придвигались так близко, выпучив глаза
и широко разинув рты, - но потом она набралась смелости.
Слушатели ее сидели совершенно безмолвно, и только когда она
дошла до того, как Гусеница заставила ее прочитать "Скажи-ка,
дядя", и как вышло совсем не то, только тогда Чепупаха со
свистом втянула воздух и проговорила: "Как это странно!"
- Прямо скажу - странно, - подхватил Гриф.
- Я бы хотела, чтобы она и теперь прочитала что-нибудь
наизусть. Скажи ей начать! - Чепупаха взглянула на Грифа,
словно она считала, что ему дана известная власть над Аней.
- Встаньте и прочитайте "Как ныне сбирается", - сказал
Гриф.
"Как все они любят приказывать и заставлять повторять
уроки! - подумала Аня. - Не хуже, чем в школе!"
Однако она встала и стала читать наизусть, но голова ее
была так полна Омаровой Кадрилью, что она едва знала, что
говорить, и слова были весьма любопытны
Как дыня, вздувается вещий Омар:
"Меня, - говорит он, - ты бросила в жар;
Ты кудри мои вырываешь и ешь,
Осыплю я перцем багровую плешь".
Омар! Ты порою смеешься, как еж,
Акулу акулькой с презреньем зовешь;
Когда же и вправду завидишь акул,
Ложишься ничком под коралловый стул.
- Это звучит иначе, чем то, что я учил в детстве, - сказал
Гриф.
- А я вообще никогда ничего подобного не слышала, -
добавила Чепупаха. - Мне кажется, это необыкновенная ерунда.
Аня сидела молча. Она закрыла лицо руками и спрашивала
себя, станет ли жизнь когда-нибудь снова простой и понятной.
- Я требую объясненья, - заявила Чепупаха.
- Она объяснить не может, - поспешно вставил Гриф и
обратился к Ане: - Продолжай!
- Но как же это он прячется под стул, - настаивала
Чепупаха. - Его же все равно было бы видно между ножками
стула.
- Я ничего не знаю, - ответила Аня. Она вконец запуталась и
жаждала переменить разговор.
- Продолжай! - повторил Гриф. - Следующая строфа начинается
так: "Скажи мне, кудесник..."
Аня не посмела ослушаться, хотя была уверена, что опять
слова окажутся не те, и продолжала дрожащим голосом:
"Я видел, - сказал он, - как, выбрав лужок,
Сова и пантера делили пирог:
Пантера за тесто, рыча, принялась,
Сове же на долю тарелка пришлась.
Окончился пир - и сове, так и быть,
Позволили ложку в карман положить.
Пантере же дали и вилку, и нож.
Она зарычала и съела - кого ж?"
- Что толку повторять такую белиберду? - перебила Чепупаха.
- Как же я могу знать, кого съела пантера, если мне не
объясняют. Это головоломка какая-то!
- Да, вы уж лучше перестаньте, - заметил Гриф, к великой
радости Ани.
- Не показать ли вам вторую фигуру Омаровой Кадрили? -
продолжал он. - Или же вы хотели бы, чтобы Чепупаха вам
что-нибудь спела?
- Пожалуйста, спойте, любезная Чепупаха, - взмолилась Аня
так горячо, что Гриф даже обиделся.
- Гм! У всякого свой вкус! Спой-ка, матушка, "Черепаховый
суп".
Чепупаха глубоко вздохнула и, задыхаясь от слез, начала
петь следующее:
Сказочный суп - ты зелен и прян.
Тобой наполнен горячий лохан!
Кто не отведает? Кто так глуп?
Суп мой вечерний, сказочный суп,
Суп мой вечерний, сказочный суп!
Ска-азочный су-уп,
Ска-азочный су-уп,
Су-уп мой вечерний,
Ска-азочный, ска-азочный суп!
Сказочный суп - вот общий клич!
Кто предпочтет рыбу или дичь?
Если б не ты, то, право, насуп-
Ился бы мир, о, сказочный суп!
Сбился бы мир, о сказочный суп!
Ска-азочный су-уп,
Ска-азочный су-уп,
Су-уп, мой вечерний,
Ска-азочный, ска-азочный СУП!
- Снова припев! - грянул Гриф, и Чепупаха принялась опять
петь, как вдруг издали донесся крик: "Суд начинается!"
- Скорей! - взвизгнул Гриф и, схватив Аню за руку, понесся
по направлению крика, не дожидаясь конца песни.
- Кого судят? - впопыхах спрашивала Аня, но Гриф только
повторял: "Скорей!" и все набавлял ходу. И все тише и тише
звучали где-то позади обрывки унылого припева:
Су-уп мой вечерний,
Ска-азочный, ска-азочный суп!
Король Червей и его Королева уж восседали на тронах, когда
они добежали. Кругом теснилась громадная толпа - всякого рода
звери и птицы, а также и вся колода карт: впереди выделялся
Валет, в цепях, оберегаемый двумя солдатами, а рядом с Королем
стоял Белый Кролик, держа в одной руке тонкую трубу, а в
другой пергаментный свиток. Посредине залы суда был стол, а на
нем большая тарелка с пирожками: они казались такими вкусными,
что, глядя на них, Аня ощущала острый голод. "Поскорее
кончилось бы, - подумала она, - поскорее бы начали раздавать
угощенье". Но конец, по-видимому, был не близок, и Аня от
нечего делать стала глядеть по сторонам. Ей никогда раньше не
приходилось бывать на суде, но она кое-что знала о нем по
книжкам, и теперь ей было приятно, что она может назвать
различные должности присутствующих.
- Это судья, - сказала она про себя, - он в мантии и
парике.
Судьей, кстати сказать, был Король и так как он надел
корону свою на парик (посмотрите на картинку, если хотите
знать, как он ухитрился это сделать), то, видимо, ему было
чрезвычайно неудобно, а уж как ему это шло - посудите сами.
Рядом с Аней на скамеечке сидела кучка зверьков и птичек.
- Это скамейка присяжников, - решила она. Слово это она
повторила про себя два, три раза с большой гордостью. Еще бы!
Немногие девочки ее лет знают столько о суде, сколько она
знала. Впрочем, лучше было бы сказать: "скамья присяжных".
Все двенадцать присяжников деловито писали что-то на
грифельных досках. "Что они делают? - шепотом спросила Аня у
Грифа. - Ведь суд еще не начался, записывать нечего".
- Они записывают свои имена, - шепнул в ответ Гриф, -
боятся, что забудут их до конца заседания.
- Вот глупые! - громко воскликнула Аня и хотела в
возмущенье добавить что-то, но тут Белый Кролик провозгласил:
"Соблюдайте молчанье", - и Король напялил очки и тревожно
поглядел кругом, чтобы увидеть, кто говорит.
Аня, стоя за присяжниками, заметила, что все они пишут на
своих досках: "Вот глупые!" Крайний не знал, как пишется
"глупые", и обратился к соседу, испуганно хлопая глазами. "В
хорошеньком виде будут у них доски по окончании дела!" -
подумала Аня.
У одного из присяжников скрипел карандаш. Переносить это
Аня, конечно, не могла и, улучив минуту, она протянула руку
через его плечо и выдернула у него карандаш. Движенье это было
настолько быстро, что бедный маленький присяжник (не кто иной,
как Яша - Ящерица) никак не мог понять, куда карандаш делся.
Он тщетно искал его - и, наконец, был принужден писать
пальцем. А это было ни к чему, так как никакого следа на доске
не оставалось.
- Глашатай, прочти обвиненье! - приказал Король.
Тогда Белый Кролик протрубил трижды и, развернув свой
пергаментный список, прочел следующее:
Дама Червей для сердечных гостей
В летний день напекла пирожков.
Но пришел Валет, и теперь их нет;
Он - хвать, и был таков!
- Обсудите приговор, - сказал Король, обращаясь к
присяжникам.
- Не сейчас, не сейчас! - поспешно перебил Кролик. - Еще
есть многое, что нужно до этого сделать.
- Вызови первого свидетеля, - сказал Король. И Белый Кролик
трижды протрубил и провозгласил: "Первый свидетель!"
Первым свидетелем оказался Шляпник. Он явился с чашкой чая
в одной руке, с куском хлеба в другой и робко заговорил:
- Прошу прощенья у вашего величества за то, что я принес
это сюда, но дело в том, что я еще не кончил пить чай, когда
меня позвали.
- Пора было кончить, - сказал Король. - Когда ты начал?
Тот посмотрел на Мартовского Зайца, который под руку с
Соней тоже вошел в зал.
- Четырнадцатого Мартобря, кажется, - ответил он.
- Четырнадцатого, - подтвердил Мартовский Заяц.
- Шестнадцатого, - пробормотал Соня.
- Отметьте, - обратился Король к присяжникам, и те с
радостью записали все три ответа один под другим, потом
сложили их и вышло: 44 копейки.
- Сними свою шляпу! - сказал Король Шляпнику.
- Это не моя, - ответил Шляпник.
- Украл! - воскликнул Король, и присяжники мгновенно
отметили это.
- Я шляпы держу для продажи, - добавил Шляпник в виде
объяснения, - своих у меня вовсе нет. Я - шляпник.
Тут Королева надела очки и стала в упор смотреть на
свидетеля, который побледнел и заерзал.
- Дай свои показанья, - сказал Король, - и не ерзай, а то я
прикажу казнить тебя тут же.
Это не очень подбодрило Шляпника. Он продолжал переступать
с ноги на ногу, тревожно поглядывая на Королеву. В своем
смущенье он откусил большой кусок чашки вместо хлеба. В ту же
минуту Аню охватило странное ощущенье, которое сначала ее
очень озадачило. И вдруг она поняла, в чем дело: она снова
начала расти. Ей пришло в голову, что лучше покинуть зал, но
потом она решила остаться, пока хватит места.
- Ух, вы меня совсем придавили, - пробурчал Соня, сидящий
рядом с ней. - Я еле могу дышать.
- Не моя вина, - кротко ответила Аня. - Я, видите ли,
расту.
- Вы не имеете права расти здесь, - сказал Соня.
- Ерунда! - перебила Аня, набравшись смелости. - Вы небось
тоже растете.
- Да, но разумным образом, - возразил Соня, - не
раздуваюсь, как вы. - И он сердито встал и перешел на другой
конец залы.
Все это время Королева не переставала глазеть на Шляпника,
и вдруг она сказала, обращаясь к одному из стражников:
"Принеси-ка мне список певцов, выступавших на последнем
концерте". Шляпник так задрожал, что скинул оба башмака.
- Дай свои показанья, - грозно повторил Король, - иначе
будешь казнен, несмотря на твое волненье.
- Я бедный человек, ваше величество, - залепетал Шляпник, -
только что я начал пить чай, а тут хлеб, так сказать, тоньше
делается, да и в голове стало сыро.
- Можно обойтись без сыра, - перебил Король.
- А тут стало еще сырее, так сказать, - продолжал Шляпник,
заикаясь.
- Ну и скажи так, - крикнул Король. - За дурака что ли ты
меня принимаешь!
- Я бедный человек, - повторил Шляпник. - И в голове еще не
то случалось, но тут Мартовский Заяц сказал, что...
- Я этого не говорил, - поспешно перебил Мартовский Заяц.
- Говорил! - настаивал Шляпник.
- Я отрицаю это! - воскликнул Мартовский Заяц.
- Он отрицает, - проговорил Король, - выпусти это место.
- Во всяком случае, Соня сказал, что... - и тут Шляпник с
тревогой посмотрел на товарища, не станет ли и он отрицать. Но
Соня не отрицал ничего, ибо спал крепким сном. - После этого,
- продолжал Шляпник, - я нарезал себе еще хлеба.
- Но что же Соня сказал? - спросил один из присяжников.
- То-то и есть, что не могу вспомнить, - ответил Шляпник.
- Ты должен вспомнить, - заметил Король, - иначе будешь
обезглавлен.
Несчастный Шляпник уронил свою чашку и хлеб и опустился на
одно колено.
- Я бедный человек, ваше величество, - начал он.
- У тебя язык беден, - сказал Король.
Тут одна из морских свинок восторженно зашумела и тотчас
была подавлена стражниками. (Делалось это так: у стражников
были большие холщевые мешки, отверстия которых стягивались
веревкой. В один из них они и сунули вниз головой морскую
свинку, а затем на нее сели.)
"Я рада, что видела, как это делается, - подумала Аня. - Я
так часто читала в газете после описания суда: были некоторые
попытки выразить ободрение, но они были сразу же подавлены. До
сих пор я не понимаю, что это значит".
- Если тебе больше нечего сказать, - продолжал Король, -
можешь встать на ноги.
- Я и так стою, только одна из них согнута, - робко заметил
Шляпник.
- В таком случае встань на голову, - отвечал Король.
Тут заликовала вторая морская свинка и была подавлена.
"Ну вот, с морскими свинками покончено, теперь дело пойдет
глаже".
- Я предпочитаю допить свой чай, - проговорил Шляпник,
неуверенно взглянув на Королеву, которая углубилась в список
певцов.
- Можешь идти, - сказал Король.
Шляпник торопливо покинул залу, оставив башмаки.
- И обезглавьте его при выходе, - добавила Королева,
обращаясь к одному из стражников; но Шляпник уже был далеко.
- Позвать следующего свидетеля, - сказал Король.
Выступила Кухарка Герцогини. Она в руке держала перечницу,
так что Аня сразу ее узнала. Впрочем, можно было угадать ее
присутствие и раньше: публика зачихала, как только открылась
дверь.
- Дай свое показание, - сказал Король.
- Не дам! - отрезала Кухарка.
Король в нерешительности посмотрел на Кролика; тот тихо
проговорил: "Ваше величество должно непременно ее допросить".
- Надо - так надо, - уныло сказал Король и, скрестив руки,
он угрюмо уставился на кухарку, так насупившись, что глаза его
почти исчезли. Наконец он спросил глубоким голосом: - Из чего
делают пирожки?
- Из перца главным образом, - ответила кухарка.
- Из сиропа, - раздался чей-то сонный голос.
- За шиворот его! - заорала Королева. - Обезглавить его!
Вышвырнуть его отсюда! Подавить! Защипать! Отрезать ему уши!
В продолжение нескольких минут зал был в полном смятении:
выпроваживали Соню. Когда же его вывели, и все затихли снова,
оказалось, что Кухарка исчезла.
- Это ничего, - сказал Король с видом огромного облегчения.
- Позвать следующего свидетеля.
И он добавил шепотом, обращаясь к Королеве: "Знаешь, милая,
ты бы теперь занялась этим. У меня просто лоб заболел".
Аня с любопытством следила за Кроликом. "Кто же следующий
свидетель? - думала она. - До сих пор допрос ни к чему не
привел".
Каково же было ее удивление, когда Кролик провозгласил
высоким, резким голосом: "Аня!"
- Я здесь! - крикнула Аня и, совершенно забыв в своем
волнении о том, какая она стала большая за эти несколько
минут, она вскочила так поспешно, что смахнула юбкой скамейку
с присяжными, которые покатились кувырком вниз, прямо в толпу,
и там, на полу, стали извиваться, что напомнило Ане стеклянный
сосуд с золотыми рыбками, опрокинутый ею как-то на прошлой
неделе.
- Ах, простите меня, - воскликнула она с искренним
огорчением и стала подбирать маленьких присяжников, очень при
этом торопясь, так как у нее в голове мелькало воспоминанье о
случае с золотыми рыбками. И теперь ей смутно казалось, что
если не посадить обратно на скамеечку всех этих вздрагивающих
существ, то они непременно умрут.
- Суд не может продолжаться, - сказал Король проникновенным
голосом, - пока все присяжные не будут на своих местах. Все, -
повторил он и значительно взглянул на Аню.
Аня посмотрела на скамейку присяжников и увидела, что она
впопыхах втиснула Яшу-Ящерицу вниз головой между двух
Апрельских Уточек, и бедное маленькое существо только грустно
поводило хвостиком, сознавая свою беспомощность.
Аня поспешила его вытащить и посадить правильно. "Впрочем,
это имеет мало значения, - сказала она про себя. - Так ли он
торчит, или иначе - все равно особой пользы он не приносит".
Как только присяжники немного успокоились после пережитого
волненья, и как только их доски и карандаши были найдены и
поданы им, они принялись очень усердно записывать историю
несчастья - все, кроме Яши, который, казалось, слишком
потрясен, чтобы что-либо делать, и мог только глядеть в
потолок, неподвижно разинув рот.
- Что ты знаешь о преступленьи? - спросил Король у Ани.
- Ничего, - ответила Аня.
- Решительно ничего? - настаивал Король.
- Решительно ничего, - сказала Аня.
- Это важно, - проговорил Король, обернувшись к
присяжникам. Те было начали заносить сказанное, но тут
вмешался Кролик.
- Неважно - хотите сказать, ваше величество? - произнес он
чрезвычайно почтительным голосом, но с недобрым выражением на
лице.
- Неважно, да, да, конечно, - быстро поправился Король и
стал повторять про себя: "Важно - неважно, неважно - важно",
словно он старался решить, какое слово звучит лучше.
Некоторые из присяжников записали "важно", другие -
"неважно".
Аня могла заметить это, так как видела их доски. "Но это не
имеет никакого значения, - решила она про себя.
В эту минуту Король, который только что торопливо занес
что-то в свою записную книжку, крикнул: "Молчанье!" - и прочел
из этой же книжки следующее: "Закон сорок четвертый. Все лица,
чей рост превышает одну версту, обязаны удалиться из залы
суда".
Все уставились на Аню.
- Превышаешь! - молвил Король.
- И многим, - добавила Королева.
- Во всяком случае, я не намерена уходить, - сказала Аня. -
А кроме того, это закон не установленный, вы сейчас его
выдумали.
- Это старейший закон в книге, - возразил Король.
- Тогда он должен быть законом номер первый, а не сорок
четвертый, - сказала Аня.
Король побледнел и захлопнул записную книжку.
- Обсудите приговор, - обратился он к присяжникам, и голос
его был тих и трепетен.
- Есть еще одна улика, - воскликнул Белый Кролик, поспешно
вскочив. - Только что подобрали вот эту бумажку.
- Что на ней написано? - полюбопытствовала Королева.
- Я еще не развернул ее, - ответил Кролик. - Но,
по-видимому, это письмо, написанное подсудимым... к... к
кому-то.
- Так оно и должно быть, - сказал Король. - Разве только,
если оно написано к никому, что было бы безграмотно, не правда
ли?
- А как адрес? - спросил один из присяжников.
- Адреса никакого нет, - сказал Кролик. - Да и вообще
ничего на внешней стороне не написано. - Он развернул листок и
добавил. - Это, оказывается, вовсе не письмо, а стихи.
- А почерк чей, подсудимого? - спросил вдруг один из
присяжников.
- В том-то и дело, что нет, - ответил Кролик. - Это-то и
есть самое странное.
Присяжники все казались озадаченными.
- Он, должно быть, подделался под чужой почерк, - решил
Король. Присяжники все просветлели.
- Ваше величество, - воскликнул Валет, - я не писал этого,
и они не могут доказать, что писал я: подписи нет.
- То что ты не подписал, ухудшает дело, - изрек Король. - У
тебя, наверное, совесть была нечиста, иначе ты бы поставил в
конце свое имя, как делают все честные люди!
Тут раздались общие рукоплесканья: это была первая
действительно умная вещь, которую Король сказал за весь день.
- Это доказывает его виновность, конечно, - проговорила
Королева. - Итак, отруб...
- Это ровно ничего не доказывает, - перебила Аня. - Вы же
даже не знаете, о чем говорится в этих стихах.
- Прочесть их, - приказал Король.
Белый Кролик надел очки. "Откуда ваше величество прикажете
начать?" - спросил он.
- Начни с начала, - глубокомысленно ответил Король, - и
продолжай пока не дойдешь до конца. Тогда остановись.
В зале стояла мертвая тишина, пока Кролик читал следующие
стихи:
При нем беседовал я с нею
О том, что он и ей, и мне
Сказал, что я же не умею
Свободно плавать на спине.
Хоть я запутался - не скрою -
Им ясно истина видна;
Но что же станется со мною,
Когда вмешается она?
Я дал ей семь, ему же десять,
Он ей - четыре или пять.
Мы не успели дело взвесить,
Как все вернулись к нам опять.
Она же высказалась даже
(Пред тем, как в обморок упасть)
За то, что надо до продажи
Ей выдать целое, нас часть.
Не говорите ей об этом
Во избежанье худших бед.
Я намекнул вам по секрету,
Что это, знаете, секрет.
- Вот самое важное показание, которое мы слышали, - сказал
Король. - Итак, пускай присяжные...
- Если кто-нибудь из них может объяснить эти стихи, я дам
ему полтинник, - проговорила Аня, которая настолько выросла за
время чтения, что не боялась перебивать, - В этих стихах нет и
крошки смысла - вот мое мнение.
Присяжники записали: "Нет и крошки смысла - вот ее мненье",
- но ни один из них не попытался дать объяснение.
- Если в них нет никакого смысла, - сказал Король, - то это
только, знаете, облегчает дело, ибо тогда и смысла искать не
нужно. Но, как-никак, мне кажется, - продолжал он, развернув
листок на коленях и глядя на него одним глазом, - мне кажется,
что известное значенье они все же имеют. "Сказал, что я же не
умею свободно плавать на спине". Ты же плавать не умеешь? -
обратился он к Валету.
Валет с грустью покачал головой. "Разве, глядя на меня,
можно подумать, что я хорошо плаваю?" - спросил он. (Этого,
конечно, подумать нельзя было, так как он был склеен весь из
картона и в воде расклеился бы.)
- Пока что - правильно, - сказал Король и принялся
повторять стихи про себя: "...Им ясно истина видна" - это,
значит, присяжным." - ...Когда вмешается она"... - это, должно
быть, Королева... - "Но что же станется со мною?" ...да, это
действительно вопрос!.. "Я дал ей семь, ему же десять" ...ну,
конечно, это насчет пирожков.
- Но дальше сказано, что "все вернулись к нам опять...", -
перебила Аня.
- Так оно и есть - вот они! - с торжеством воскликнул
Король, указав на блюдо с пирожками на столе. - Ничего не
может быть яснее! Будем продолжать: "...перед тем, как в
обморок упасть"... ты, кажется, никогда не падала в обморок,
моя дорогая, - обратился он к Королеве.
- Никогда! - рявкнула с яростью Королева и бросила
чернильницей в Ящерицу. (Бедный маленький Яша уже давно
перестал писать пальцем, видя, что следа не остается, а тут он
торопливо начал сызнова, употребляя чернила, струйками текущие
у него по лицу.)
- В таком случае это не совпадает, - сказал Король, с
улыбкой обводя взглядом присутствующих. Гробовое молчанье.
- Это - игра слов! - сердито добавил он, и все стали
смеяться.
- Пусть присяжные обсудят приговор, - сказал Король в
двадцатый раз.
- Нет, нет, - прервала Королева. - Сперва казнь, а потом уж
приговор!
- Что за ерунда? - громко воскликнула Аня. - Как это
возможно?
- Прикуси язык, - гаркнула Королева, густо побагровев.
- Не прикушу! - ответила Аня.
- Отрубить ей голову, - взревела Королева.
Никто не шевельнулся.
- Кто вас боится? - сказала Аня. (Она достигла уже обычного
своего роста.) - Ведь все вы - только колода карт.
И внезапно карты взвились и посыпались на нее: Аня издала
легкий крик - не то ужаса, не то гнева и стала от них
защищаться и... очнулась... Голова ее лежала на коленях у
сестры, которая осторожно смахивала с ее лица несколько сухих
листьев, слетевших с ближнего дерева.
- Проснись же, Аня, пора! - сказала сестра. - Ну, и хорошо
же ты выспалась!
- Ах, у меня был такой причудливый сон! - воскликнула Аня и
стала рассказывать сестре про все те странные приключения, о
которых вы только что читали. Когда она кончила, сестра
поцеловала ее и сказала:
- Да, действительно, сон был причудливый. А теперь ступай,
тебя чай ждет; становится поздно.
И Аня встала и побежала к дому, еще вся трепещущая от
сознанья виденных чудес.
А сестра осталась сидеть на скате, опершись на вытянутую
руку. Глядела она на золотой закат и думала о маленькой Ане и
обо всех ее чудесных приключениях и сама в полудреме стала
грезить.
Грезилось ей сперва лицо сестренки, тонкие руки,
обхватившие голое колено, яркие, бойкие глаза, глядящие ей в
лицо. Слышала она все оттенки детского голоса, видела, как Аня
по обыкновению своему нет, нет, да и мотнет головой, откидывая
волосы, которые так настойчиво лезут на глаза. Она стала
прислушиваться, и все кругом словно ожило, словно наполнилось
теми странными существами, которые причудились Ане.
Длинная трава шелестела под торопливыми шажками Белого
Кролика, испуганная Мышь барахталась в соседнем пруду, звякали
чашки - то Мартовский Заяц со своими приятелями пили
нескончаемый чай, - раздавался резкий окрик Королевы,
приказывавшей казнить несчастных гостей своих, снова
поросенок-ребенок чихал на коленях у Герцогини, пока тарелки и
блюда с грохотом разбивались кругом, снова вопль Грифа,
поскрипыванье карандаша в руках Ящерицы и кряхтенье
подавляемых Морских Свинок наполняли воздух, мешаясь с
отдаленными всхлипываниями горемычной Чепупахи.
Так грезила она, прикрыв глаза, и почти верила в страну
чудес, хотя знала, что стоит глаза открыть - и все снова
превратится в тусклую явь - в шелестенье травы под ветром, в
шуршанье камышей вокруг пруда, сморщенного дуновеньем, - и
звяканье чашек станет лишь перезвоном колокольчиков на шеях
пасущихся овец, а резкие крики Королевы - голосом пастуха. И
все остальные звуки превратятся (знала она) в кудахтанье и лай
на скотном дворе, и дальнее мычанье коров займет место
тяжелого всхлипыванья Чепупахи.
И затем она представила себе, как эта самая маленькая Аня
станет взрослой женщиной, и как она сохранит в зрелые годы
свое простое и ласковое детское сердце, и как она соберет
вокруг себя других детей и очарует их рассказом о том, что
приснилось ей когда-то, и как она будет понимать их маленькие
горести и делить все простые радости их, вспоминая свое же
детство и длинные, сладкие летние дни.
______________________________________________________________
Отсканировано с издания: "Советский композитор". Москва, 1991.
двух-трех минут ее душили рыданья. "Совсем будто костью
подавилась!" - заметил Гриф, принимаясь ее трясти и хлопать по
спине. Наконец к Чепупахе вернулся голос. И, обливаясь
слезами, она стала рассказывать.
- Может быть, вы никогда не жили на дне моря ("Не жила, -
сказала Аня, - и, может быть, вас никогда даже не представляли
Омару. - (Аня начала было: "Я как-то попроб...", но осеклась к
сказала: "Нет, никогда!"). - Поэтому вы просто не можете себе
вообразить, что это за чудесная штука - Омаровая Кадриль.
- Да, никак не могу, - ответила Аня. - Скажите, что это за
танец?
- Очень просто, - заметил Гриф. - Вы, значит, сперва
становитесь в ряд на морском берегу...
- В два ряда! - крикнула Чепупаха. - Моржи, черепахи и так
далее. Затем, очистив место от медуз ("Это берет некоторое
время", - вставил Гриф), вы делаете два шага вперед...
- Под руку с омаром, - крикнул Гриф.
- Конечно, - сказала Чепупаха.
- Два шага вперед, кланяетесь, меняетесь омарами и назад в
том же порядке, - продолжал Гриф.
- Затем, знаете, - сказала Чепупаха, - вы закидываете...
- Омаров, - крикнул Гриф, высоко подпрыгнув.
- Как можно дальше в море...
- Плаваете за ними, - взревел Гриф.
- Вертитесь кувырком в море, - взвизгнула Чепупаха,
неистово скача.
- Меняетесь омарами опять, - грянул Гриф.
- И назад к берегу - и это первая фигура, - сказала
Чепупаха упавшим голосом, и оба зверя, все время прыгавшие как
сумасшедшие, сели опять очень печально и тихо и взглянули на
Аню.
- Это, должно быть, весьма красивый танец, - робко
проговорила Аня.
- Хотели ли бы вы посмотреть? - спросила Чепупаха.
- С большим удовольствием, - сказала Аня.
- Иди, давай попробуем первую фигуру, - обратилась Чепупаха
к Грифу. - Мы ведь можем обойтись без омаров. Кто будет петь?
- Ты пой, - сказал Гриф. - Я не помню слов.
И вот они начали торжественно плясать вокруг Ани, изредка
наступая ей на ноги, когда подходили слишком близко, и отбивая
такт огромными лапами, между тем как Чепупаха пела очень
медленно и уныло:
- Ты не можешь скорей подвигаться? -
Обратилась к Улитке Треска -
Каракатица катится сзади,
Наступая на хвост мне слегка.
Увлекли черепахи омаров
И пошли выкрутасы писать.
Мы у моря тебя ожидаем,
Приходи же и ты поплясать.
Ты не хочешь, скажи, поплясать?
Ты ведь хочешь, скажи, ты ведь хочешь,
Ты ведь хочешь, скажи, поплясать?
Ты не знаешь, как будет приятно,
Ах, приятно! - когда в вышину
Нас подкинут с омарами вместе
И - бултых! - в голубую волну!
- Далеко, - отвечает улитка, -
Далеко ведь нас будут бросать.
Польщена, - говорит, - предложеньем,
Но прости, мол, не тянет плясать.
Не хочу, не могу, не хочу я,
Не могу, не хочу я плясать.
Не могу, не хочу, не могу я,
Не хочу, не могу я плясать.
Но чешуйчатый друг возражает:
Отчего ж не предаться волне?
Этот берег ты любишь, я знаю,
Но другой есть - на той стороне.
Чем от берега этого дальше,
Тем мы ближе к тому, так сказать,
Не бледней, дорогая Улитка,
И скорее приходи поплясать.
Ты не хочешь, скажи, ты не хочешь,
Ты не хочешь, скажи, поплясать?
Ты ведь хочешь, скажи, ты ведь хочешь,
Ты ведь хочешь, скажи, поплясать?
- Спасибо, мне этот танец очень понравился, - сказала Аня,
довольная, что представленье кончено. - И как забавна эта
песнь о треске.
- Кстати, начет трески, - сказала Чепупаха, - Вы, конечно,
знаете, что это такое.
- Да, - ответила Аня, - я ее часто видела во время обеда.
- В таком случае, если вы так часто с ней обедали, то вы
знаете, как она выглядит? - продолжала Чепупаха.
- Кажется, знаю, - проговорила Аня, задумчиво. - Она держит
хвост во рту и вся облеплена крошками.
- Нет, крошки тут ни при чем, - возразила Чепупаха. -
Крошки смыла бы вода. Но, действительно, хвост у нее во рту, и
вот почему, - тут Чепупаха зевнула и прикрыла глаза, - объясни
ей причину и все такое, - обратилась она к Грифу.
- Причина следующая, - сказал Гриф. - Треска нет-нет да и
пойдет танцевать с омарами. Ну и закинули ее в море. А падать
было далеко. А хвост застрял у нее во рту. Ну и не могла его
вынуть. Вот и все.
Аня поблагодарила: "Это очень интересно. Я никогда не знала
так много о треске.
- Я могу вам еще кое-что рассказать, если хотите, -
предложил Гриф. - Знаете ли вы, например, откуда происходит ее
названье?
- Никогда об этом не думала, - сказала Аня. - Откуда?
- Она трещит и трескается, - глубокомысленно ответил Гриф.
Аня была окончательно озадачена. "Трескается, - повторила
она удивленно. - Почему?"
- Потому что она слишком много трещит, - объяснил Гриф.
- Я думала, что рыбы немые, - шепнула Аня.
- Как бы не так, - воскликнул Гриф. - Вот есть, например,
белуга. Та прямо ревет. Оглушительно.
- Раки тоже кричат, - добавила Чепупаха. - Особенно, когда
им показывают, где зимовать. При этом устраиваются призрачные
гонки.
- Отчего призрачные? - спросила Аня.
- Оттого, что приз рак выигрывает, - ответила Чепупаха.
Аня собиралась еще спросить что-то, но тут вмешался Гриф:
"Расскажите-ка нам о ваших приключеньях", - сказал он.
- Я могу вам рассказать о том, что случилось со мной
сегодня, - начала Аня. - О вчерашнем же нечего говорить, так
как вчера я была другим человеком.
- Объяснитесь! - сказала Чепупаха.
- Нет, нет! сперва приключенья, - нетерпеливо воскликнул
Гриф. - Объясненья всегда занимают столько времени.
И Аня стала рассказывать о всем, что она испытала с того
времени, как встретила Белого Кролика. Сперва ей было
страшновато - оба зверя придвигались так близко, выпучив глаза
и широко разинув рты, - но потом она набралась смелости.
Слушатели ее сидели совершенно безмолвно, и только когда она
дошла до того, как Гусеница заставила ее прочитать "Скажи-ка,
дядя", и как вышло совсем не то, только тогда Чепупаха со
свистом втянула воздух и проговорила: "Как это странно!"
- Прямо скажу - странно, - подхватил Гриф.
- Я бы хотела, чтобы она и теперь прочитала что-нибудь
наизусть. Скажи ей начать! - Чепупаха взглянула на Грифа,
словно она считала, что ему дана известная власть над Аней.
- Встаньте и прочитайте "Как ныне сбирается", - сказал
Гриф.
"Как все они любят приказывать и заставлять повторять
уроки! - подумала Аня. - Не хуже, чем в школе!"
Однако она встала и стала читать наизусть, но голова ее
была так полна Омаровой Кадрилью, что она едва знала, что
говорить, и слова были весьма любопытны
Как дыня, вздувается вещий Омар:
"Меня, - говорит он, - ты бросила в жар;
Ты кудри мои вырываешь и ешь,
Осыплю я перцем багровую плешь".
Омар! Ты порою смеешься, как еж,
Акулу акулькой с презреньем зовешь;
Когда же и вправду завидишь акул,
Ложишься ничком под коралловый стул.
- Это звучит иначе, чем то, что я учил в детстве, - сказал
Гриф.
- А я вообще никогда ничего подобного не слышала, -
добавила Чепупаха. - Мне кажется, это необыкновенная ерунда.
Аня сидела молча. Она закрыла лицо руками и спрашивала
себя, станет ли жизнь когда-нибудь снова простой и понятной.
- Я требую объясненья, - заявила Чепупаха.
- Она объяснить не может, - поспешно вставил Гриф и
обратился к Ане: - Продолжай!
- Но как же это он прячется под стул, - настаивала
Чепупаха. - Его же все равно было бы видно между ножками
стула.
- Я ничего не знаю, - ответила Аня. Она вконец запуталась и
жаждала переменить разговор.
- Продолжай! - повторил Гриф. - Следующая строфа начинается
так: "Скажи мне, кудесник..."
Аня не посмела ослушаться, хотя была уверена, что опять
слова окажутся не те, и продолжала дрожащим голосом:
"Я видел, - сказал он, - как, выбрав лужок,
Сова и пантера делили пирог:
Пантера за тесто, рыча, принялась,
Сове же на долю тарелка пришлась.
Окончился пир - и сове, так и быть,
Позволили ложку в карман положить.
Пантере же дали и вилку, и нож.
Она зарычала и съела - кого ж?"
- Что толку повторять такую белиберду? - перебила Чепупаха.
- Как же я могу знать, кого съела пантера, если мне не
объясняют. Это головоломка какая-то!
- Да, вы уж лучше перестаньте, - заметил Гриф, к великой
радости Ани.
- Не показать ли вам вторую фигуру Омаровой Кадрили? -
продолжал он. - Или же вы хотели бы, чтобы Чепупаха вам
что-нибудь спела?
- Пожалуйста, спойте, любезная Чепупаха, - взмолилась Аня
так горячо, что Гриф даже обиделся.
- Гм! У всякого свой вкус! Спой-ка, матушка, "Черепаховый
суп".
Чепупаха глубоко вздохнула и, задыхаясь от слез, начала
петь следующее:
Сказочный суп - ты зелен и прян.
Тобой наполнен горячий лохан!
Кто не отведает? Кто так глуп?
Суп мой вечерний, сказочный суп,
Суп мой вечерний, сказочный суп!
Ска-азочный су-уп,
Ска-азочный су-уп,
Су-уп мой вечерний,
Ска-азочный, ска-азочный суп!
Сказочный суп - вот общий клич!
Кто предпочтет рыбу или дичь?
Если б не ты, то, право, насуп-
Ился бы мир, о, сказочный суп!
Сбился бы мир, о сказочный суп!
Ска-азочный су-уп,
Ска-азочный су-уп,
Су-уп, мой вечерний,
Ска-азочный, ска-азочный СУП!
- Снова припев! - грянул Гриф, и Чепупаха принялась опять
петь, как вдруг издали донесся крик: "Суд начинается!"
- Скорей! - взвизгнул Гриф и, схватив Аню за руку, понесся
по направлению крика, не дожидаясь конца песни.
- Кого судят? - впопыхах спрашивала Аня, но Гриф только
повторял: "Скорей!" и все набавлял ходу. И все тише и тише
звучали где-то позади обрывки унылого припева:
Су-уп мой вечерний,
Ска-азочный, ска-азочный суп!
Король Червей и его Королева уж восседали на тронах, когда
они добежали. Кругом теснилась громадная толпа - всякого рода
звери и птицы, а также и вся колода карт: впереди выделялся
Валет, в цепях, оберегаемый двумя солдатами, а рядом с Королем
стоял Белый Кролик, держа в одной руке тонкую трубу, а в
другой пергаментный свиток. Посредине залы суда был стол, а на
нем большая тарелка с пирожками: они казались такими вкусными,
что, глядя на них, Аня ощущала острый голод. "Поскорее
кончилось бы, - подумала она, - поскорее бы начали раздавать
угощенье". Но конец, по-видимому, был не близок, и Аня от
нечего делать стала глядеть по сторонам. Ей никогда раньше не
приходилось бывать на суде, но она кое-что знала о нем по
книжкам, и теперь ей было приятно, что она может назвать
различные должности присутствующих.
- Это судья, - сказала она про себя, - он в мантии и
парике.
Судьей, кстати сказать, был Король и так как он надел
корону свою на парик (посмотрите на картинку, если хотите
знать, как он ухитрился это сделать), то, видимо, ему было
чрезвычайно неудобно, а уж как ему это шло - посудите сами.
Рядом с Аней на скамеечке сидела кучка зверьков и птичек.
- Это скамейка присяжников, - решила она. Слово это она
повторила про себя два, три раза с большой гордостью. Еще бы!
Немногие девочки ее лет знают столько о суде, сколько она
знала. Впрочем, лучше было бы сказать: "скамья присяжных".
Все двенадцать присяжников деловито писали что-то на
грифельных досках. "Что они делают? - шепотом спросила Аня у
Грифа. - Ведь суд еще не начался, записывать нечего".
- Они записывают свои имена, - шепнул в ответ Гриф, -
боятся, что забудут их до конца заседания.
- Вот глупые! - громко воскликнула Аня и хотела в
возмущенье добавить что-то, но тут Белый Кролик провозгласил:
"Соблюдайте молчанье", - и Король напялил очки и тревожно
поглядел кругом, чтобы увидеть, кто говорит.
Аня, стоя за присяжниками, заметила, что все они пишут на
своих досках: "Вот глупые!" Крайний не знал, как пишется
"глупые", и обратился к соседу, испуганно хлопая глазами. "В
хорошеньком виде будут у них доски по окончании дела!" -
подумала Аня.
У одного из присяжников скрипел карандаш. Переносить это
Аня, конечно, не могла и, улучив минуту, она протянула руку
через его плечо и выдернула у него карандаш. Движенье это было
настолько быстро, что бедный маленький присяжник (не кто иной,
как Яша - Ящерица) никак не мог понять, куда карандаш делся.
Он тщетно искал его - и, наконец, был принужден писать
пальцем. А это было ни к чему, так как никакого следа на доске
не оставалось.
- Глашатай, прочти обвиненье! - приказал Король.
Тогда Белый Кролик протрубил трижды и, развернув свой
пергаментный список, прочел следующее:
Дама Червей для сердечных гостей
В летний день напекла пирожков.
Но пришел Валет, и теперь их нет;
Он - хвать, и был таков!
- Обсудите приговор, - сказал Король, обращаясь к
присяжникам.
- Не сейчас, не сейчас! - поспешно перебил Кролик. - Еще
есть многое, что нужно до этого сделать.
- Вызови первого свидетеля, - сказал Король. И Белый Кролик
трижды протрубил и провозгласил: "Первый свидетель!"
Первым свидетелем оказался Шляпник. Он явился с чашкой чая
в одной руке, с куском хлеба в другой и робко заговорил:
- Прошу прощенья у вашего величества за то, что я принес
это сюда, но дело в том, что я еще не кончил пить чай, когда
меня позвали.
- Пора было кончить, - сказал Король. - Когда ты начал?
Тот посмотрел на Мартовского Зайца, который под руку с
Соней тоже вошел в зал.
- Четырнадцатого Мартобря, кажется, - ответил он.
- Четырнадцатого, - подтвердил Мартовский Заяц.
- Шестнадцатого, - пробормотал Соня.
- Отметьте, - обратился Король к присяжникам, и те с
радостью записали все три ответа один под другим, потом
сложили их и вышло: 44 копейки.
- Сними свою шляпу! - сказал Король Шляпнику.
- Это не моя, - ответил Шляпник.
- Украл! - воскликнул Король, и присяжники мгновенно
отметили это.
- Я шляпы держу для продажи, - добавил Шляпник в виде
объяснения, - своих у меня вовсе нет. Я - шляпник.
Тут Королева надела очки и стала в упор смотреть на
свидетеля, который побледнел и заерзал.
- Дай свои показанья, - сказал Король, - и не ерзай, а то я
прикажу казнить тебя тут же.
Это не очень подбодрило Шляпника. Он продолжал переступать
с ноги на ногу, тревожно поглядывая на Королеву. В своем
смущенье он откусил большой кусок чашки вместо хлеба. В ту же
минуту Аню охватило странное ощущенье, которое сначала ее
очень озадачило. И вдруг она поняла, в чем дело: она снова
начала расти. Ей пришло в голову, что лучше покинуть зал, но
потом она решила остаться, пока хватит места.
- Ух, вы меня совсем придавили, - пробурчал Соня, сидящий
рядом с ней. - Я еле могу дышать.
- Не моя вина, - кротко ответила Аня. - Я, видите ли,
расту.
- Вы не имеете права расти здесь, - сказал Соня.
- Ерунда! - перебила Аня, набравшись смелости. - Вы небось
тоже растете.
- Да, но разумным образом, - возразил Соня, - не
раздуваюсь, как вы. - И он сердито встал и перешел на другой
конец залы.
Все это время Королева не переставала глазеть на Шляпника,
и вдруг она сказала, обращаясь к одному из стражников:
"Принеси-ка мне список певцов, выступавших на последнем
концерте". Шляпник так задрожал, что скинул оба башмака.
- Дай свои показанья, - грозно повторил Король, - иначе
будешь казнен, несмотря на твое волненье.
- Я бедный человек, ваше величество, - залепетал Шляпник, -
только что я начал пить чай, а тут хлеб, так сказать, тоньше
делается, да и в голове стало сыро.
- Можно обойтись без сыра, - перебил Король.
- А тут стало еще сырее, так сказать, - продолжал Шляпник,
заикаясь.
- Ну и скажи так, - крикнул Король. - За дурака что ли ты
меня принимаешь!
- Я бедный человек, - повторил Шляпник. - И в голове еще не
то случалось, но тут Мартовский Заяц сказал, что...
- Я этого не говорил, - поспешно перебил Мартовский Заяц.
- Говорил! - настаивал Шляпник.
- Я отрицаю это! - воскликнул Мартовский Заяц.
- Он отрицает, - проговорил Король, - выпусти это место.
- Во всяком случае, Соня сказал, что... - и тут Шляпник с
тревогой посмотрел на товарища, не станет ли и он отрицать. Но
Соня не отрицал ничего, ибо спал крепким сном. - После этого,
- продолжал Шляпник, - я нарезал себе еще хлеба.
- Но что же Соня сказал? - спросил один из присяжников.
- То-то и есть, что не могу вспомнить, - ответил Шляпник.
- Ты должен вспомнить, - заметил Король, - иначе будешь
обезглавлен.
Несчастный Шляпник уронил свою чашку и хлеб и опустился на
одно колено.
- Я бедный человек, ваше величество, - начал он.
- У тебя язык беден, - сказал Король.
Тут одна из морских свинок восторженно зашумела и тотчас
была подавлена стражниками. (Делалось это так: у стражников
были большие холщевые мешки, отверстия которых стягивались
веревкой. В один из них они и сунули вниз головой морскую
свинку, а затем на нее сели.)
"Я рада, что видела, как это делается, - подумала Аня. - Я
так часто читала в газете после описания суда: были некоторые
попытки выразить ободрение, но они были сразу же подавлены. До
сих пор я не понимаю, что это значит".
- Если тебе больше нечего сказать, - продолжал Король, -
можешь встать на ноги.
- Я и так стою, только одна из них согнута, - робко заметил
Шляпник.
- В таком случае встань на голову, - отвечал Король.
Тут заликовала вторая морская свинка и была подавлена.
"Ну вот, с морскими свинками покончено, теперь дело пойдет
глаже".
- Я предпочитаю допить свой чай, - проговорил Шляпник,
неуверенно взглянув на Королеву, которая углубилась в список
певцов.
- Можешь идти, - сказал Король.
Шляпник торопливо покинул залу, оставив башмаки.
- И обезглавьте его при выходе, - добавила Королева,
обращаясь к одному из стражников; но Шляпник уже был далеко.
- Позвать следующего свидетеля, - сказал Король.
Выступила Кухарка Герцогини. Она в руке держала перечницу,
так что Аня сразу ее узнала. Впрочем, можно было угадать ее
присутствие и раньше: публика зачихала, как только открылась
дверь.
- Дай свое показание, - сказал Король.
- Не дам! - отрезала Кухарка.
Король в нерешительности посмотрел на Кролика; тот тихо
проговорил: "Ваше величество должно непременно ее допросить".
- Надо - так надо, - уныло сказал Король и, скрестив руки,
он угрюмо уставился на кухарку, так насупившись, что глаза его
почти исчезли. Наконец он спросил глубоким голосом: - Из чего
делают пирожки?
- Из перца главным образом, - ответила кухарка.
- Из сиропа, - раздался чей-то сонный голос.
- За шиворот его! - заорала Королева. - Обезглавить его!
Вышвырнуть его отсюда! Подавить! Защипать! Отрезать ему уши!
В продолжение нескольких минут зал был в полном смятении:
выпроваживали Соню. Когда же его вывели, и все затихли снова,
оказалось, что Кухарка исчезла.
- Это ничего, - сказал Король с видом огромного облегчения.
- Позвать следующего свидетеля.
И он добавил шепотом, обращаясь к Королеве: "Знаешь, милая,
ты бы теперь занялась этим. У меня просто лоб заболел".
Аня с любопытством следила за Кроликом. "Кто же следующий
свидетель? - думала она. - До сих пор допрос ни к чему не
привел".
Каково же было ее удивление, когда Кролик провозгласил
высоким, резким голосом: "Аня!"
- Я здесь! - крикнула Аня и, совершенно забыв в своем
волнении о том, какая она стала большая за эти несколько
минут, она вскочила так поспешно, что смахнула юбкой скамейку
с присяжными, которые покатились кувырком вниз, прямо в толпу,
и там, на полу, стали извиваться, что напомнило Ане стеклянный
сосуд с золотыми рыбками, опрокинутый ею как-то на прошлой
неделе.
- Ах, простите меня, - воскликнула она с искренним
огорчением и стала подбирать маленьких присяжников, очень при
этом торопясь, так как у нее в голове мелькало воспоминанье о
случае с золотыми рыбками. И теперь ей смутно казалось, что
если не посадить обратно на скамеечку всех этих вздрагивающих
существ, то они непременно умрут.
- Суд не может продолжаться, - сказал Король проникновенным
голосом, - пока все присяжные не будут на своих местах. Все, -
повторил он и значительно взглянул на Аню.
Аня посмотрела на скамейку присяжников и увидела, что она
впопыхах втиснула Яшу-Ящерицу вниз головой между двух
Апрельских Уточек, и бедное маленькое существо только грустно
поводило хвостиком, сознавая свою беспомощность.
Аня поспешила его вытащить и посадить правильно. "Впрочем,
это имеет мало значения, - сказала она про себя. - Так ли он
торчит, или иначе - все равно особой пользы он не приносит".
Как только присяжники немного успокоились после пережитого
волненья, и как только их доски и карандаши были найдены и
поданы им, они принялись очень усердно записывать историю
несчастья - все, кроме Яши, который, казалось, слишком
потрясен, чтобы что-либо делать, и мог только глядеть в
потолок, неподвижно разинув рот.
- Что ты знаешь о преступленьи? - спросил Король у Ани.
- Ничего, - ответила Аня.
- Решительно ничего? - настаивал Король.
- Решительно ничего, - сказала Аня.
- Это важно, - проговорил Король, обернувшись к
присяжникам. Те было начали заносить сказанное, но тут
вмешался Кролик.
- Неважно - хотите сказать, ваше величество? - произнес он
чрезвычайно почтительным голосом, но с недобрым выражением на
лице.
- Неважно, да, да, конечно, - быстро поправился Король и
стал повторять про себя: "Важно - неважно, неважно - важно",
словно он старался решить, какое слово звучит лучше.
Некоторые из присяжников записали "важно", другие -
"неважно".
Аня могла заметить это, так как видела их доски. "Но это не
имеет никакого значения, - решила она про себя.
В эту минуту Король, который только что торопливо занес
что-то в свою записную книжку, крикнул: "Молчанье!" - и прочел
из этой же книжки следующее: "Закон сорок четвертый. Все лица,
чей рост превышает одну версту, обязаны удалиться из залы
суда".
Все уставились на Аню.
- Превышаешь! - молвил Король.
- И многим, - добавила Королева.
- Во всяком случае, я не намерена уходить, - сказала Аня. -
А кроме того, это закон не установленный, вы сейчас его
выдумали.
- Это старейший закон в книге, - возразил Король.
- Тогда он должен быть законом номер первый, а не сорок
четвертый, - сказала Аня.
Король побледнел и захлопнул записную книжку.
- Обсудите приговор, - обратился он к присяжникам, и голос
его был тих и трепетен.
- Есть еще одна улика, - воскликнул Белый Кролик, поспешно
вскочив. - Только что подобрали вот эту бумажку.
- Что на ней написано? - полюбопытствовала Королева.
- Я еще не развернул ее, - ответил Кролик. - Но,
по-видимому, это письмо, написанное подсудимым... к... к
кому-то.
- Так оно и должно быть, - сказал Король. - Разве только,
если оно написано к никому, что было бы безграмотно, не правда
ли?
- А как адрес? - спросил один из присяжников.
- Адреса никакого нет, - сказал Кролик. - Да и вообще
ничего на внешней стороне не написано. - Он развернул листок и
добавил. - Это, оказывается, вовсе не письмо, а стихи.
- А почерк чей, подсудимого? - спросил вдруг один из
присяжников.
- В том-то и дело, что нет, - ответил Кролик. - Это-то и
есть самое странное.
Присяжники все казались озадаченными.
- Он, должно быть, подделался под чужой почерк, - решил
Король. Присяжники все просветлели.
- Ваше величество, - воскликнул Валет, - я не писал этого,
и они не могут доказать, что писал я: подписи нет.
- То что ты не подписал, ухудшает дело, - изрек Король. - У
тебя, наверное, совесть была нечиста, иначе ты бы поставил в
конце свое имя, как делают все честные люди!
Тут раздались общие рукоплесканья: это была первая
действительно умная вещь, которую Король сказал за весь день.
- Это доказывает его виновность, конечно, - проговорила
Королева. - Итак, отруб...
- Это ровно ничего не доказывает, - перебила Аня. - Вы же
даже не знаете, о чем говорится в этих стихах.
- Прочесть их, - приказал Король.
Белый Кролик надел очки. "Откуда ваше величество прикажете
начать?" - спросил он.
- Начни с начала, - глубокомысленно ответил Король, - и
продолжай пока не дойдешь до конца. Тогда остановись.
В зале стояла мертвая тишина, пока Кролик читал следующие
стихи:
При нем беседовал я с нею
О том, что он и ей, и мне
Сказал, что я же не умею
Свободно плавать на спине.
Хоть я запутался - не скрою -
Им ясно истина видна;
Но что же станется со мною,
Когда вмешается она?
Я дал ей семь, ему же десять,
Он ей - четыре или пять.
Мы не успели дело взвесить,
Как все вернулись к нам опять.
Она же высказалась даже
(Пред тем, как в обморок упасть)
За то, что надо до продажи
Ей выдать целое, нас часть.
Не говорите ей об этом
Во избежанье худших бед.
Я намекнул вам по секрету,
Что это, знаете, секрет.
- Вот самое важное показание, которое мы слышали, - сказал
Король. - Итак, пускай присяжные...
- Если кто-нибудь из них может объяснить эти стихи, я дам
ему полтинник, - проговорила Аня, которая настолько выросла за
время чтения, что не боялась перебивать, - В этих стихах нет и
крошки смысла - вот мое мнение.
Присяжники записали: "Нет и крошки смысла - вот ее мненье",
- но ни один из них не попытался дать объяснение.
- Если в них нет никакого смысла, - сказал Король, - то это
только, знаете, облегчает дело, ибо тогда и смысла искать не
нужно. Но, как-никак, мне кажется, - продолжал он, развернув
листок на коленях и глядя на него одним глазом, - мне кажется,
что известное значенье они все же имеют. "Сказал, что я же не
умею свободно плавать на спине". Ты же плавать не умеешь? -
обратился он к Валету.
Валет с грустью покачал головой. "Разве, глядя на меня,
можно подумать, что я хорошо плаваю?" - спросил он. (Этого,
конечно, подумать нельзя было, так как он был склеен весь из
картона и в воде расклеился бы.)
- Пока что - правильно, - сказал Король и принялся
повторять стихи про себя: "...Им ясно истина видна" - это,
значит, присяжным." - ...Когда вмешается она"... - это, должно
быть, Королева... - "Но что же станется со мною?" ...да, это
действительно вопрос!.. "Я дал ей семь, ему же десять" ...ну,
конечно, это насчет пирожков.
- Но дальше сказано, что "все вернулись к нам опять...", -
перебила Аня.
- Так оно и есть - вот они! - с торжеством воскликнул
Король, указав на блюдо с пирожками на столе. - Ничего не
может быть яснее! Будем продолжать: "...перед тем, как в
обморок упасть"... ты, кажется, никогда не падала в обморок,
моя дорогая, - обратился он к Королеве.
- Никогда! - рявкнула с яростью Королева и бросила
чернильницей в Ящерицу. (Бедный маленький Яша уже давно
перестал писать пальцем, видя, что следа не остается, а тут он
торопливо начал сызнова, употребляя чернила, струйками текущие
у него по лицу.)
- В таком случае это не совпадает, - сказал Король, с
улыбкой обводя взглядом присутствующих. Гробовое молчанье.
- Это - игра слов! - сердито добавил он, и все стали
смеяться.
- Пусть присяжные обсудят приговор, - сказал Король в
двадцатый раз.
- Нет, нет, - прервала Королева. - Сперва казнь, а потом уж
приговор!
- Что за ерунда? - громко воскликнула Аня. - Как это
возможно?
- Прикуси язык, - гаркнула Королева, густо побагровев.
- Не прикушу! - ответила Аня.
- Отрубить ей голову, - взревела Королева.
Никто не шевельнулся.
- Кто вас боится? - сказала Аня. (Она достигла уже обычного
своего роста.) - Ведь все вы - только колода карт.
И внезапно карты взвились и посыпались на нее: Аня издала
легкий крик - не то ужаса, не то гнева и стала от них
защищаться и... очнулась... Голова ее лежала на коленях у
сестры, которая осторожно смахивала с ее лица несколько сухих
листьев, слетевших с ближнего дерева.
- Проснись же, Аня, пора! - сказала сестра. - Ну, и хорошо
же ты выспалась!
- Ах, у меня был такой причудливый сон! - воскликнула Аня и
стала рассказывать сестре про все те странные приключения, о
которых вы только что читали. Когда она кончила, сестра
поцеловала ее и сказала:
- Да, действительно, сон был причудливый. А теперь ступай,
тебя чай ждет; становится поздно.
И Аня встала и побежала к дому, еще вся трепещущая от
сознанья виденных чудес.
А сестра осталась сидеть на скате, опершись на вытянутую
руку. Глядела она на золотой закат и думала о маленькой Ане и
обо всех ее чудесных приключениях и сама в полудреме стала
грезить.
Грезилось ей сперва лицо сестренки, тонкие руки,
обхватившие голое колено, яркие, бойкие глаза, глядящие ей в
лицо. Слышала она все оттенки детского голоса, видела, как Аня
по обыкновению своему нет, нет, да и мотнет головой, откидывая
волосы, которые так настойчиво лезут на глаза. Она стала
прислушиваться, и все кругом словно ожило, словно наполнилось
теми странными существами, которые причудились Ане.
Длинная трава шелестела под торопливыми шажками Белого
Кролика, испуганная Мышь барахталась в соседнем пруду, звякали
чашки - то Мартовский Заяц со своими приятелями пили
нескончаемый чай, - раздавался резкий окрик Королевы,
приказывавшей казнить несчастных гостей своих, снова
поросенок-ребенок чихал на коленях у Герцогини, пока тарелки и
блюда с грохотом разбивались кругом, снова вопль Грифа,
поскрипыванье карандаша в руках Ящерицы и кряхтенье
подавляемых Морских Свинок наполняли воздух, мешаясь с
отдаленными всхлипываниями горемычной Чепупахи.
Так грезила она, прикрыв глаза, и почти верила в страну
чудес, хотя знала, что стоит глаза открыть - и все снова
превратится в тусклую явь - в шелестенье травы под ветром, в
шуршанье камышей вокруг пруда, сморщенного дуновеньем, - и
звяканье чашек станет лишь перезвоном колокольчиков на шеях
пасущихся овец, а резкие крики Королевы - голосом пастуха. И
все остальные звуки превратятся (знала она) в кудахтанье и лай
на скотном дворе, и дальнее мычанье коров займет место
тяжелого всхлипыванья Чепупахи.
И затем она представила себе, как эта самая маленькая Аня
станет взрослой женщиной, и как она сохранит в зрелые годы
свое простое и ласковое детское сердце, и как она соберет
вокруг себя других детей и очарует их рассказом о том, что
приснилось ей когда-то, и как она будет понимать их маленькие
горести и делить все простые радости их, вспоминая свое же
детство и длинные, сладкие летние дни.
______________________________________________________________
Отсканировано с издания: "Советский композитор". Москва, 1991.