Страница:
Мак-Вею хотелось громко крикнуть ее имя — он сто раз повторял себе, что он ей скажет сначала. Но то, что он прочитал на ее лице, испугало его и лишило способности говорить, когда глаза их встретились. Щеки ее горели. Губы были неестественно красны. Глаза сверкали каким-то странным огнем. Она взглянула на него, потом руки ее инстинктивно схватились за грудь, собирая волны блестящих волос. Отведя взгляд от его глаз, она заметила что он держит в руках. Он не успел еще протянуть ей ребенка, как она бросилась к нему с самым странным криком, какой он когда-нибудь в жизни слышал.
— Дитя мое! — закричала она. — Мое дитя! Мое дитя!
Она пошатнулась и опустилась на стул у стола, прижимая маленькую Изабеллу к груди. Некоторое время Билли слышал только рыдающий голос, произносящий все те же слова. Свое пылающее лицо она прижимала к лицу ребенка. Он видел, что она больна. Это лихорадка окрасила таким густым румянцем ее щеки. Он с усилием перевел дыхание и подошел к ней ближе. Весь дрожа, он поднял руку и прикоснулся к ней. Она подняла глаза. Какой-то отблеск прежнего ясного света еще горел в них, того света, который он видел в них, когда она в порыве благодарности позволила ему прикоснуться к своим губам.
— Вы? — прошептала она. — Вы… принесли ее…
Она схватила его руку, и мягкая прядь ее волос упала на нее. Он видел, как бурно поднимается и опускается ее грудь.
— Да, — сказал он.
В ее лице, в ее глазах, в ее полуоткрытых губах читался вопрос. Он начал говорить. Ее рука все крепче сжимала его руки, и он чувствовал сильное биение ее сердца. Он никогда не думал, что сможет рассказать всю историю в таких немногих словах, как он рассказывал теперь, следя за тем, как ясный свет меркнет в глазах Изабеллы. У нее захватило дыхание, когда он говорил о схватке в хижине и о смерти человека, укравшего ее маленькую Изабеллу. Еще какая-нибудь сотня слов перенесла его на опушку леса.
Тут он остановился. Но она продолжала молча спрашивать его. Она тянула его вниз, пока он не ощутил на своем лице ее дыхания. Что-то ужасное было в упорно устремленном на него вопросительном взгляде. Он пытался найти какие-нибудь слова, но что-то подкатывало к его горлу и мешало ему. Она видела, какие он делает усилия.
— Дальше, — сказала она мягко.
— Ну, и тогда я привез ее к вам, — сказал он.
— Вы встретили его?
Ее вопрос прозвучал так внезапно, что испугал его, и он в одну минуту выдал себя.
Маленькая Изабелла соскользнула на пол, и Изабелла встала. Она подошла к нему, как в ту дивную ночь на краю равнины. В ее глазах была та же мольба, когда она протянула к нему обе руки и прямо посмотрела ему в лицо.
Он думал, что это будет легче. Но это было ужасно. Она не шевелилась. Ни звука не сорвалось с ее сухих губ, когда он сказал о встрече с Дином и о болезни ее мужа. Она догадывалась, что он скажет, раньше чем он открывал рот. Когда он произнес слово «смерть», она медленно отступила от него. Она не вскрикнула. Единственным доказательством, что она слышала и поняла, был тихий стон, сорвавшийся с ее губ. Она закрыла лицо руками и минуту простояла рядом с ним, и вновь неукротимая сила великой любви к ней бурным потоком залила сердце Мак-Вея.
Он открыл объятия, чтобы схватить ее и утешить, как бы он утешал ребенка. Он с радостью упал бы мертвым к ее ногам, если бы это могло вернуть ей того, кого она потеряла. Она вовремя подняла голову и увидела его открытые объятия. Она прочитала любовь и мольбу в его глазах, и ее собственные глаза засверкали как у тигрицы.
— Вы… вы… — крикнула она, отступив от него. — Это вы убили его! Он не сделал ничего дурного, он только защитил меня и отомстил за оскорбление этому скоту! Он не сделал ничего дурного. Но закон… ваш закон… послал вас в погоню за ним, и вы охотились за ним, как за зверем. Вы выгнали его из дома, от меня… от ребенка. Вы охотились за ним до тех пор, пока он не умер там… один. Вы… вы убили его!
С громким криком она повернулась, схватила ребенка и побежала с ним к другой двери. И когда она скрылась в той комнате, из которой вышла первый раз, Билли слышал, как она, рыдая, повторяла те же ужасные слова:
— Вы… вы… вы…
Как человек, оглушенный ударом, он медленно вышел в наружную дверь. Около своих саней и собак он встретил Пьера Круассэ и его жену, возвращающихся с обхода капканов. Он еле сознавал, какие объяснения давал метисам, помогавшим ему раскинуть палатку. Но, уходя в свою хижину, Круассэ сказал:
— Она больна, очень больна. И каждый день все больше больна. Mon dieu! Моя жена очень боится!
Билли срезал несколько веток кедра и вынул свои одеяла, но разводить огонь ему не хотелось. Когда метис пришел сказать ему, что ужин готов, он ответил, что не голоден и сейчас ляжет спать. Молча, не поев, даже не покормив собак, он закутался в одеяла и лег. Он лежал без сна, когда зажглись звезды. Он лежал без сна, когда поднялся месяц, он лежал без сна, когда огонь погас в хижине Пьера. Снежный человек не вспоминался ему больше — ни дом, ни надежды. Он еще никогда не переживал такого удара. Он лежал без сна, когда месяц проплыл над его головой, опустился за лес на западе и настала полная тьма. Перед рассветом он забылся тяжелым сном, от которого его разбудил голос Пьера.
Когда он открыл глаза, был день, и метис стоял в проеме его палатки. На лице его был написан ужас.
Увидев, что Мак-Вей проснулся и сел, он заговорил плачущим голосом:
— Боже мой! — простонал он. — Это чума, месье — la mort rouge1 — оспа! Она умирает…
Мак-Вей быстро вскочил и схватил его за руки.
Но тот вырвался и побежал к хижине. Мак-Вей увидел, что сани метиса запряжены, и жена Пьера выносит одеяла и свертки. Он не стал терять времени на расспросы, но бросился в пораженную чумой хижину. Из комнаты Изабеллы доносились тихие стоны. Он ворвался туда и упал на колени около нее. Лицо ее пылало лихорадочным огнем, беспорядочные массы спутанных волос наполовину закрывали ее. Она узнала его, и ее темные глаза болезненно вспыхнули.
— Возьмите… ребенка! — простонала она. — Уйдите… уйдите с ней!
С бесконечной нежностью он протянул руку и откинул с ее лица волосы.
— Вы больны… больны тяжелой лихорадкой, — сказал он ласково.
— Да… да… До этой ночи… я не думала… что это. Вы… вы любите меня! Так возьмите ее… возьмите ребенка и… уйдите… уйдите!
Вся его прежняя сила вернулась к нему. Он больше не боялся ее. Он улыбнулся ей, и прикосновение к ее шелковым волосам вернуло ему спокойствие.
— Я уведу ее отсюда, — сказал он. — Ей будет хорошо… Изабелла. — Он умоляющим голосом произнес ее имя. — Она останется здорова. Она не заразится.
Он взял ребенка и вынес его в первую комнату. Пьер и его жена стояли перед дверью. Они были одеты по-дорожному, как накануне, возвращаясь с обхода капканов. Он спустил на пол Изабеллу и кинулся к ним.
— Вы что это затеяли! — крикнул он. — Вы не уедете! Вы не можете уехать! — Он с отчаянием обратился к женщине: — Она умрет, если вы не останетесь и не будете ухаживать за ней. Вы не должны бежать!
— La mort rouge! — сказал упрямо Пьер. — Остаться — смерть!
— Вы должны остаться! — повторял Билли жене Пьера. — Вы же тут одна женщина… единственная женщина… на сотню миль. Она умрет без вас. Вы останетесь, если бы мне пришлось даже убить вас!
С кошачьим проворством Пьер взмахнул тяжелой рукояткой собачьего бича, который был у него в руке, и она со страшной силой обрушилась на голову Мак-Вея. Он зашатался, в глазах у него потемнело, и он грохнулся посреди пола, уловив еще в последнее мгновение странный дикий крик. Во внутренней двери перед ним в тот же миг мелькнула белая фигура Изабеллы. Затем он потерял сознание.
Когда он очнулся, он увидел перед собой лицо Изабеллы. Он помнил, что слышал только что ее голос, звавший его. Он чувствовал прикосновение ее рук, и когда он открыл глаза, ее распущенные волосы касались его груди. Голова его была откинута, и он увидел прямо перед собой ее лицо. Оно ужаснуло его.
Он понял, что она говорила ему, пока он лежал на полу.
— Вы должны уйти… должны уйти! — повторяла она рыдающим голосом. — Вы должны увезти моего ребенка. И вы… вы… должны уйти!
Он приподнялся и встал, все еще немного шатаясь. Он подошел к ней и посмотрел на нее так же, как в тот раз, когда он сказал ей, что пойдет с ней через лес.
— Нет, я не уйду, — сказал он твердо, но прежним ласковым голосом. — Если я уйду, вы умрете. Поэтому я останусь.
Она безмолвно посмотрела на него.
— Вы… вам нельзя оставаться! — пробормотала она наконец. — Неужели вы не видите… не понимаете? Я женщина… и вам нельзя! Вы должны увезти ее… и прислать помощь.
— Здесь нет помощи, — спокойно сказал Мак-Вей. — Много времени вы пробудете без помощи. Я останусь… и… и клянусь… я буду ухаживать за вами, как он… как бы он ухаживал. Он заставил меня поклясться в том, что я буду заботиться о вас…
Она посмотрела ему в глаза. Он видел, как трепетала ее грудь, как беззвучно шевелились ее губы. Она упала бы, если бы он не поддержал ее.
— Если что-нибудь случится, — прошептала она, — вы… будете заботиться… о ней… о моей девочке…
— Да, всегда.
— А если я… если мне станет лучше…
— Да, да, — успокаивал он.
— Если я…
Он понял ее тревогу.
— Да, я знаю, я понял! — вскричал он быстро, чувствуя, что она тяжелее опирается на его руку. — Если вам станет лучше, я уйду. И никто не будет знать во всем мире… никто… И я буду добр к вам… и буду заботиться о вас…
Он остановился, откинул назад ее волосы и посмотрел ей в лицо. Потом он отнес ее в ее комнату, а когда он вернулся, маленькая Изабелла плакала.
— Бедная моя крошка! — вскричал он, схватил ее на руки. — Бедная крошка…
Ребенок улыбался ему сквозь слезы, и Билли вдруг присел с ней на край стола.
— Ты у нас с самого начала была крепенькой, как камешек, ну и теперь надо быть такой же, маленькая моя. — Говоря с ней, он забрал ее личико в свои большие грубые руки. — Надо быть молодцом, потому что теперь начнется… — Он отвернулся и закончил тише — … поистине дьявольское время!
Глава XVI. ЗАКОН — УБИЙЦА ЛЮДЕЙ
Глава XVII. ИЗАБЕЛЛА ЗАГЛЯДЫВАЕТ В БЕЗДНУ
— Дитя мое! — закричала она. — Мое дитя! Мое дитя!
Она пошатнулась и опустилась на стул у стола, прижимая маленькую Изабеллу к груди. Некоторое время Билли слышал только рыдающий голос, произносящий все те же слова. Свое пылающее лицо она прижимала к лицу ребенка. Он видел, что она больна. Это лихорадка окрасила таким густым румянцем ее щеки. Он с усилием перевел дыхание и подошел к ней ближе. Весь дрожа, он поднял руку и прикоснулся к ней. Она подняла глаза. Какой-то отблеск прежнего ясного света еще горел в них, того света, который он видел в них, когда она в порыве благодарности позволила ему прикоснуться к своим губам.
— Вы? — прошептала она. — Вы… принесли ее…
Она схватила его руку, и мягкая прядь ее волос упала на нее. Он видел, как бурно поднимается и опускается ее грудь.
— Да, — сказал он.
В ее лице, в ее глазах, в ее полуоткрытых губах читался вопрос. Он начал говорить. Ее рука все крепче сжимала его руки, и он чувствовал сильное биение ее сердца. Он никогда не думал, что сможет рассказать всю историю в таких немногих словах, как он рассказывал теперь, следя за тем, как ясный свет меркнет в глазах Изабеллы. У нее захватило дыхание, когда он говорил о схватке в хижине и о смерти человека, укравшего ее маленькую Изабеллу. Еще какая-нибудь сотня слов перенесла его на опушку леса.
Тут он остановился. Но она продолжала молча спрашивать его. Она тянула его вниз, пока он не ощутил на своем лице ее дыхания. Что-то ужасное было в упорно устремленном на него вопросительном взгляде. Он пытался найти какие-нибудь слова, но что-то подкатывало к его горлу и мешало ему. Она видела, какие он делает усилия.
— Дальше, — сказала она мягко.
— Ну, и тогда я привез ее к вам, — сказал он.
— Вы встретили его?
Ее вопрос прозвучал так внезапно, что испугал его, и он в одну минуту выдал себя.
Маленькая Изабелла соскользнула на пол, и Изабелла встала. Она подошла к нему, как в ту дивную ночь на краю равнины. В ее глазах была та же мольба, когда она протянула к нему обе руки и прямо посмотрела ему в лицо.
Он думал, что это будет легче. Но это было ужасно. Она не шевелилась. Ни звука не сорвалось с ее сухих губ, когда он сказал о встрече с Дином и о болезни ее мужа. Она догадывалась, что он скажет, раньше чем он открывал рот. Когда он произнес слово «смерть», она медленно отступила от него. Она не вскрикнула. Единственным доказательством, что она слышала и поняла, был тихий стон, сорвавшийся с ее губ. Она закрыла лицо руками и минуту простояла рядом с ним, и вновь неукротимая сила великой любви к ней бурным потоком залила сердце Мак-Вея.
Он открыл объятия, чтобы схватить ее и утешить, как бы он утешал ребенка. Он с радостью упал бы мертвым к ее ногам, если бы это могло вернуть ей того, кого она потеряла. Она вовремя подняла голову и увидела его открытые объятия. Она прочитала любовь и мольбу в его глазах, и ее собственные глаза засверкали как у тигрицы.
— Вы… вы… — крикнула она, отступив от него. — Это вы убили его! Он не сделал ничего дурного, он только защитил меня и отомстил за оскорбление этому скоту! Он не сделал ничего дурного. Но закон… ваш закон… послал вас в погоню за ним, и вы охотились за ним, как за зверем. Вы выгнали его из дома, от меня… от ребенка. Вы охотились за ним до тех пор, пока он не умер там… один. Вы… вы убили его!
С громким криком она повернулась, схватила ребенка и побежала с ним к другой двери. И когда она скрылась в той комнате, из которой вышла первый раз, Билли слышал, как она, рыдая, повторяла те же ужасные слова:
— Вы… вы… вы…
Как человек, оглушенный ударом, он медленно вышел в наружную дверь. Около своих саней и собак он встретил Пьера Круассэ и его жену, возвращающихся с обхода капканов. Он еле сознавал, какие объяснения давал метисам, помогавшим ему раскинуть палатку. Но, уходя в свою хижину, Круассэ сказал:
— Она больна, очень больна. И каждый день все больше больна. Mon dieu! Моя жена очень боится!
Билли срезал несколько веток кедра и вынул свои одеяла, но разводить огонь ему не хотелось. Когда метис пришел сказать ему, что ужин готов, он ответил, что не голоден и сейчас ляжет спать. Молча, не поев, даже не покормив собак, он закутался в одеяла и лег. Он лежал без сна, когда зажглись звезды. Он лежал без сна, когда поднялся месяц, он лежал без сна, когда огонь погас в хижине Пьера. Снежный человек не вспоминался ему больше — ни дом, ни надежды. Он еще никогда не переживал такого удара. Он лежал без сна, когда месяц проплыл над его головой, опустился за лес на западе и настала полная тьма. Перед рассветом он забылся тяжелым сном, от которого его разбудил голос Пьера.
Когда он открыл глаза, был день, и метис стоял в проеме его палатки. На лице его был написан ужас.
Увидев, что Мак-Вей проснулся и сел, он заговорил плачущим голосом:
— Боже мой! — простонал он. — Это чума, месье — la mort rouge1 — оспа! Она умирает…
Мак-Вей быстро вскочил и схватил его за руки.
Но тот вырвался и побежал к хижине. Мак-Вей увидел, что сани метиса запряжены, и жена Пьера выносит одеяла и свертки. Он не стал терять времени на расспросы, но бросился в пораженную чумой хижину. Из комнаты Изабеллы доносились тихие стоны. Он ворвался туда и упал на колени около нее. Лицо ее пылало лихорадочным огнем, беспорядочные массы спутанных волос наполовину закрывали ее. Она узнала его, и ее темные глаза болезненно вспыхнули.
— Возьмите… ребенка! — простонала она. — Уйдите… уйдите с ней!
С бесконечной нежностью он протянул руку и откинул с ее лица волосы.
— Вы больны… больны тяжелой лихорадкой, — сказал он ласково.
— Да… да… До этой ночи… я не думала… что это. Вы… вы любите меня! Так возьмите ее… возьмите ребенка и… уйдите… уйдите!
Вся его прежняя сила вернулась к нему. Он больше не боялся ее. Он улыбнулся ей, и прикосновение к ее шелковым волосам вернуло ему спокойствие.
— Я уведу ее отсюда, — сказал он. — Ей будет хорошо… Изабелла. — Он умоляющим голосом произнес ее имя. — Она останется здорова. Она не заразится.
Он взял ребенка и вынес его в первую комнату. Пьер и его жена стояли перед дверью. Они были одеты по-дорожному, как накануне, возвращаясь с обхода капканов. Он спустил на пол Изабеллу и кинулся к ним.
— Вы что это затеяли! — крикнул он. — Вы не уедете! Вы не можете уехать! — Он с отчаянием обратился к женщине: — Она умрет, если вы не останетесь и не будете ухаживать за ней. Вы не должны бежать!
— La mort rouge! — сказал упрямо Пьер. — Остаться — смерть!
— Вы должны остаться! — повторял Билли жене Пьера. — Вы же тут одна женщина… единственная женщина… на сотню миль. Она умрет без вас. Вы останетесь, если бы мне пришлось даже убить вас!
С кошачьим проворством Пьер взмахнул тяжелой рукояткой собачьего бича, который был у него в руке, и она со страшной силой обрушилась на голову Мак-Вея. Он зашатался, в глазах у него потемнело, и он грохнулся посреди пола, уловив еще в последнее мгновение странный дикий крик. Во внутренней двери перед ним в тот же миг мелькнула белая фигура Изабеллы. Затем он потерял сознание.
Когда он очнулся, он увидел перед собой лицо Изабеллы. Он помнил, что слышал только что ее голос, звавший его. Он чувствовал прикосновение ее рук, и когда он открыл глаза, ее распущенные волосы касались его груди. Голова его была откинута, и он увидел прямо перед собой ее лицо. Оно ужаснуло его.
Он понял, что она говорила ему, пока он лежал на полу.
— Вы должны уйти… должны уйти! — повторяла она рыдающим голосом. — Вы должны увезти моего ребенка. И вы… вы… должны уйти!
Он приподнялся и встал, все еще немного шатаясь. Он подошел к ней и посмотрел на нее так же, как в тот раз, когда он сказал ей, что пойдет с ней через лес.
— Нет, я не уйду, — сказал он твердо, но прежним ласковым голосом. — Если я уйду, вы умрете. Поэтому я останусь.
Она безмолвно посмотрела на него.
— Вы… вам нельзя оставаться! — пробормотала она наконец. — Неужели вы не видите… не понимаете? Я женщина… и вам нельзя! Вы должны увезти ее… и прислать помощь.
— Здесь нет помощи, — спокойно сказал Мак-Вей. — Много времени вы пробудете без помощи. Я останусь… и… и клянусь… я буду ухаживать за вами, как он… как бы он ухаживал. Он заставил меня поклясться в том, что я буду заботиться о вас…
Она посмотрела ему в глаза. Он видел, как трепетала ее грудь, как беззвучно шевелились ее губы. Она упала бы, если бы он не поддержал ее.
— Если что-нибудь случится, — прошептала она, — вы… будете заботиться… о ней… о моей девочке…
— Да, всегда.
— А если я… если мне станет лучше…
— Да, да, — успокаивал он.
— Если я…
Он понял ее тревогу.
— Да, я знаю, я понял! — вскричал он быстро, чувствуя, что она тяжелее опирается на его руку. — Если вам станет лучше, я уйду. И никто не будет знать во всем мире… никто… И я буду добр к вам… и буду заботиться о вас…
Он остановился, откинул назад ее волосы и посмотрел ей в лицо. Потом он отнес ее в ее комнату, а когда он вернулся, маленькая Изабелла плакала.
— Бедная моя крошка! — вскричал он, схватил ее на руки. — Бедная крошка…
Ребенок улыбался ему сквозь слезы, и Билли вдруг присел с ней на край стола.
— Ты у нас с самого начала была крепенькой, как камешек, ну и теперь надо быть такой же, маленькая моя. — Говоря с ней, он забрал ее личико в свои большие грубые руки. — Надо быть молодцом, потому что теперь начнется… — Он отвернулся и закончил тише — … поистине дьявольское время!
Глава XVI. ЗАКОН — УБИЙЦА ЛЮДЕЙ
Сидя на столе, маленькая Изабелла смотрела снизу в лицо Билли и смеялась, и только когда ее смех перешел в плач, Билли отдал себе отчет, что его пальцы, лежавшие на плече ребенка, все сильнее сжимали его. Он погладил ее головку, чтоб вернуть ей хорошее настроение и спустил ее на пол. Потом он вернулся к открытой двери. В полутемной комнате было тихо. Он старался расслышать стон, дыхание, но ничего не слышал.
На единственном окне была задернута занавеска, и он только смутно видел очертания фигуры, лежащей на постели. Сердце его забилось сильнее, и он тихо назвал Изабеллу по имени. Ответа не было. Он оглянулся. Маленькая Изабелла нашла что-то на полу и забавлялась этим. Он опять позвал ее мать и опять не получил ответа. Ужас охватил его. Надо было подойти к этой темной тени и убедиться, дышит ли она, но точно чья-то рука удерживала его. И вдруг до него донеслись те же тихие, однообразные, как стон, слова обвинения:
— Это вы… вы… вы…
В интонации этого голоса, однообразной и плачущей, он уловил какое-то сходство с голосом Пелетье. Это был бред. Он сделал шаг назад и схватил рукой влажный, покрытый холодным потом лоб. Он почувствовал жгучую боль в том месте, в какое получил удар. Внезапно у него закружилась голова, и он зашатался. Но он энергичным усилием превозмог дурноту и занялся ребенком. Когда он вынес ее на свежий воздух, в его ушах все еще звучал лихорадочный бред Изабеллы:
— Это вы… вы… вы…
Холодный воздух освежил его, и он поспешил с маленькой Изабеллой в палатку. Когда он устроил ее среди одеял и медвежьих шкур, перед ним ярко предстала вся безнадежность его положения.
Ребенок не должен оставаться в том доме. Даже здесь, в палатке, она не ограждена от опасности, так как ему придется проводить с ней часть времени. Он содрогнулся, подумав, чем это может кончиться.
Сам он не боялся той страшной болезни, которой заболела Изабелла. Он уже несколько раз подвергался опасности заражения, и все сходило благополучно, но душа его содрогалась от ужаса, когда он взглядывал в большие голубые глаза маленькой Изабеллы и нежно ласкал ее шелковые кудри. Если бы Круассэ и его жена забрали хотя бы ее! При мысли о них он вдруг вскочил на ноги.
— Слушай, крошка, сиди здесь и никуда не ходи! — приказал он. — Поняла? Мне нужно хорошенько прикрепить палатку, а ты не плачь. Пусть я не буду Мак-Вей, если я не поймаю этого проклятого метиса, живого или мертвого!
Он закрепил полу палатки, чтобы Изабелла не могла убежать, и оставил ее одну. Уединение для нее не ново. Одиночество не пугало ее. Приложив ухо к полотнищу палатки, Билли услышал, как она сейчас же принялась играть с теми вещами, какие он оставил ей. Он поспешил к собакам и живо впряг их в сани. Круассэ с женой опередили его всего на какие-нибудь полчаса — самое большее на три четверти часа. Он час или два будет гнаться за ними, как никогда в жизни, догонит их и вернет обратно под угрозой револьвера. Если произойдет схватка, ну что же, он будет драться.
Когда след углубился в лес, он поколебался — не лучше ли оставить собак и сани. Но возбужденное настроение собак заставило его решиться. Они обнюхивали свежий след и рвались в погоню. Билли щелкнул бичом над их головами.
— Что? И вам не терпится сразиться! — крикнул он. — Ну, ладно. Едем! Ходу! Ходу!
Билли бросился коленями на сани; собаки рванулись. Править не было надобности, они мчались по следу Круассэ. Через пять минут они въехали в редкий лес, потом выбрались в узкую долину, поросшую мелким кустарником, по которой протекал Бобер. Здесь снег был мягкий и глубокий, и Билли бежал рядом с упряжкой, держась за ремень, чтобы не отстать, если собаки разовьют большую скорость.
Он мог видеть, что Круассэ употребил все усилия, чтобы как можно дальше удалиться от пораженной заразой хижины. И вдруг у Билли мелькнула мысль, что метиса гнало еще что-то кроме страха Красной Смерти. Очевидно, его мучила мысль об ударе, нанесенном им в хижине. Возможно, что он считал себя убийцей, и Билли с усмешкой отмечал те места, где Круассэ гнал своих собак прямо через сугробы. Он предоставил своей упряжке спокойно бежать, уверенный, что метис потерял голову и что через несколько миль он застрянет где-нибудь. Он не сомневался, что скоро догонит его.
Наряду с этой успокоительной уверенностью он внезапно ощутил жестокую боль в голове. Это через минуту прошло; в то же мгновение у него потемнело в глазах и ему пришлось расставить руки, чтобы не упасть. Ремень выскользнул из его рук, и когда в глазах его прояснилось, санки были уже в двадцати ярдах впереди. Он догнал их и упал на них. Он засмеялся, когда окончательно пришел в себя и взглянул на серые напряженные спины собак, но смех внезапна оборвался.
Точно острый нож молнией пронзил его затылок и вонзился в мозг. С мучительным криком он упал лицом вперед. Очевидно, удар Круассэ не прошел бесследно. Он сообразил это и попытался заставить собак остановиться. Минут пять они еще продолжали бежать, не слыша слабых возгласов, какие он издавал, находясь почти без сознания. Когда он наконец смог приподнять голову, собаки уже стояли. Они запутались в постромках и обнюхивали снег.
Билли сел. Боль и дурнота прошла так же внезапно, как начались. Он видел впереди след Круассэ. Потом он взглянул на собак. Они стояли под прямым углом к саням, завязшим глубоко в сугробе. С громким восклицанием он щелкнул бичом и подошел к головному. Собаки лежали на брюхах и ворчали.
— Что за черт!.. — начал он и умолк.
Он смотрел на снег. Непосредственно от следа саней Крауссэ шел другой лыжный след. Сначала он подумал, что по какой-нибудь причине Круассэ или его жена временно отошли на некоторое расстояние от своих санок. Но, взглянув вторично, он убедился, что его предположение неправильно. У обоих, и у метиса, и у его жены, были длинные узкие лыжи, а второй след был сделан широкими плетеными лыжами, какие носят индейцы и трапперы. Кроме того, след был очень избитый. Кто бы ни шел тут, он прошел не раз, и Билли не мог удержать радостного восклицания. Он попал на тропу трапперов.
Недалеко должна находиться и хижина трапперов, очевидно, сам траппер прошел всего несколько минут назад. Он рассмотрел оба следа и решил, что широкий решетчатый след лыж во многих местах ложился поверх следа Круассэ. При этом открытии Мак-Вей сложил руки рупором и издал громкий призывный клич лесных жителей. Такой крик можно слышать за милю. Два раза он повторил его, и во второй раз пришел ответ. Раздался он не очень далеко, и он ответил третьим, еще более громким кличем. В ту же секунду прежняя безумная боль пронзила его голову, и он упал на сани.
На этот раз его привел в себя лай и визг собак и человеческий голос. Когда он поднял голову от саней, он увидел человека, стоящего около собак. Он сделал усилие, чтобы подняться на ноги, но упал навзничь, и тьма, еще более глубокая, чем раньше, окутала его сознание. В очередной раз он очнулся уже в хижине. Он чувствовал тепло. Первый звук, который он услышал, был треск огня в печке. И в это же время кто-то сказал:
— Лопни мои глаза, если это не Билли Мак-Вей!
Билли взглянул на склонившееся к нему лицо. Это был белый человек, сильно заросший косматой рыжей бородой. Борода была для него незнакома, но глаза и голос он узнал бы везде. Два года назад он служил с Рукки Мак-Таббом в Норвее и в Нельсон-Хаусе. Мак-Табб оставил службу из-за больной ноги.
— Рукки! — прошептал он.
Он хотел приподняться, но Мак-Табб придержал его плечи.
— Провалиться мне, если это не Билли Мак-Вей! — вскричал он радостным голосом. — Пять минут назад Джоэ притащил вас сюда, и я еще не успел как следует взглянуть на вас. Билли Мак-Вей! Ну ладно, я… — Он остановился и посмотрел на лоб Билли, где был большой кровоподтек. — Дубиной? — спросил он отрывисто. — Это, верно, тот проклятый метис?
Билли снова схватил его за руки. У печки перед запертой дверью он заметил на корточках темнокожего индейца, смотрящего прямо на него.
— Это Круассэ, — сказал он. — Он огрел меня рукояткой своего бича, и со мной с тех пор какие-то чудные штуки делаются. Но мне нужно рассказать вам раньше про другое, Рукки. Ну и повезло же мне, что я на вас наткнулся! Слушайте.
Он вкратце рассказал Мак-Таббу о смерти Скотти Дина, о бегстве Круассэ из хижины и о том положении, в каком он оказался.
— Нельзя терять ни минуты, — закончил он, крепко сжав руку Мак-Табба. — Там ребенок и мать, и мне надо спешить обратно, Рукки. Остальное предоставляю вам. Нам нужно разыскать женщину. Если мы не найдем…
Он вскочил на ноги и стоял, глядя на Мак-Табба. Тот покачал головой.
— Понимаю, — сказал он. — Ваше дело — табак, Билли. До ближайшей белой женщины отсюда двести миль, ближе Дю Броше — нет. А индеанку вы не заставите и на полмили подойти к хижине, где появилась оспа, да я сомневаюсь, чтоб и белая пошла. Я не вижу другого выхода, как послать в Черчилл или в Нельсон-Хаус и потребовать оттуда сестру милосердия. Но это займет две недели.
У Билли вырвался крик отчаяния. Индеец Джоэ внимательно слушал, и вдруг он спокойно поднялся со своего места перед печкой.
— На озере Арроу есть лагерь индейцев, — сказал он, смотря на Билли. — Я знаю там скво, которая не побоится оспы.
— Это судьба! — вскричал с торжеством Мак-Табб. — Это мать Джоэ, и я не знаю, чего она не сделает ради Джоэ. Нынче в начале зимы она пришла за полтораста миль, только чтоб навестить его — пришла одна. Она согласится. Приведи ее, Джоэ. Я поручусь за обязательство Билли Мак-Вея выплачивать по пять долларов в день за работу с того момента, как она явится. — Он обратился к Билли: — Ну что, как ваша голова?
— Лучше. Это, верно, меня доконали лыжи.
— Ну так мы отправимся в хижину Круассэ, и я заберу ребенка.
Они оставили Джоэ за приготовлениями к трехдневному пути на юго-восток. Когда они вышли из хижины, Мак-Табб убедил Билли сесть в санки. Они отправились назад к следу Круассэ и когда они нашли его, Мак-Табб рассмеялся.
— Они, должно быть, несутся как кролики, — сказал он. — Но что же, черт побери, собирались вы с ними делать, если бы поймали, Билли? Притащили женщину обратно за волосы? Я рад, что вы вовремя грохнулись. За Круассэ надо бы послать в погоню рысь. Он бы столкнул вас сзади в снежный сугроб — это уже верьте слову.
Билли чувствовал, что с него свалилась необъятная тяжесть, и у него явилась охота рассказать своему товарищу кое-что о себе и Изабелле. Но все-таки он не сделал этого. Пока Мак-Табб бежал впереди, подгоняя собак, он рассчитывал, сможет ли Джоэ с матерью вернуться через неделю. В течение этого времени он будет один с Изабеллой, и, несмотря на жестокие опасения, терзавшие его сердце, он не мог заглушить в себе некоторой радости при этой мысли. Быть может, это будут дни агонии и для него, как и для нее, но все-таки он будет около нее, все время около женщины, которую он любит. А маленькой Изабелле будет хорошо в хижине Рукки. Если что-нибудь случится…
Руки его судорожно сжали края саней при этой мелькнувшей у него мысли. Это была собственно мысль Пелетье. Если что-нибудь случится с Изабеллой, малютка будет его, его собственная на вечные времена. Он гнал от себя эту мысль, точно это была сама зараза. Изабелла будет жить. Он отвоюет ее у смерти. Если она умрет…
Мак-Табб услышал приглушенный крик, вырвавшийся у Билли. Он не мог сдержать его. Боже, до чего опустеет мир, если она уйдет! Он никогда не увидит ее больше после этих дней ужаса, какие предстоят теперь. Но если она останется жива, если он будет знать, что солнце опять играет в ее золотистых волосах и ее голубые глаза опять смотрят вверх на звезды и она иногда вспоминает о нем, — о, тогда жизнь не будет так пуста для него.
Мак-Табб поравнялся с ним.
— Болит голова? — спросил он.
— Немного, — солгал Билли. — Здесь начинается маленький подъем, Рукки. Подгони-ка собак!
Полчаса спустя сани остановились перед хижиной Круассэ. Билли указал на палатку.
— Маленькая здесь, — сказал он. — Поди-ка, познакомься с ней, Рукки. Я хочу заглянуть туда — все ли там в порядке.
Он спокойно вошел в хижину и тихо притворил за собой дверь. Внутренняя дверь была полуоткрыта, как он оставил ее, и он заглянул туда с безумно бьющимся сердцем. Больше он не мог колебаться. Он вошел и окликнул ее по имени.
— Изабелла!
На кровати что-то задвигалось, и он был поражен внезапностью, с какой Изабелла вскочила на ноги. Она отдернула занавеску на окне и стояла перед ним, озаренная светом. Билли увидел ее голубые глаза, горящие странным огнем и устремленные прямо на него. Щеки ее пылали густым румянцем, и он слышал жесткое дыхание, вырывавшееся из ее полуоткрытых губ.
— Я нашел хижину траппера, Изабелла, — и мы отправим туда малютку, — сказал он. — Там ей будет хорошо. И мы послали за помощью, за женщиной…
Он остановился, ужас сковал его язык. Он ясно видел теперь безумие в глазах Изабеллы. Она опять задернула занавеску, и они остались в полутьме. И слова, которые она шептала, были еще ужаснее горящего в ее глазах безумия:
— Вы не убьете ее? — жалобно бормотала она. — Вы не убьете мое дитя? Вы не убьете ее?..
Она шатаясь добралась до кровати, все снова и снова повторяя те же самые слова. Билли не решался пошевелиться, пока она не легла. Вся кровь в нем застыла. Он на коленях подполз к ней. Его руки погрузились в мягкую волну ее волос, но он не ощущал больше их прикосновения. Он пытался говорить, но слова не сходили у него с языка. Потом вдруг она оттолкнула его, и он увидел в полутьме блеск ее глаз. На минуту она как будто пробудилась от бреда.
— Это вы… вы… вы помогли убить его! — простонала она. — Это — закон… а закон — вы. Он убивает… убивает… убивает… а исправить не может… когда сделает ошибку… Он был невиновен… а закон… и вы… преследовали его, пока он не умер. Вы — убийца!.. Вы убили его!.. Вы убили меня. И вы не будете наказаны… никогда… никогда… ведь вы — закон… а закон может убивать… убивать… убивать…
Она со стоном откинулась назад, а Мак-Вей все стоял перед ней на коленях, не произнося ни звука, не смея пошевелить пальцами, потонувшими в ее волосах. Наконец ее дыхание стало как будто спокойнее. Тело менее напряженным. Он заставил себя встать и выбраться в другую комнату, закрыв за собой дверь.
Несмотря на бред, Изабелла говорила правду. Она навсегда вырыла между ними пропасть. Закон убил Скотти Дина. А закон — это был он сам. А для закона не бывает наказаний, если даже он отнимет жизнь у невинного.
Он вышел на воздух. Мак-Табб был в палатке. Вечерний мрак окутал угрюмый лес. Небо над ним было тяжелое и низкое. И вдруг Мак-Вей с громким криком вскинул руки над головой и проклял этот закон, который не подлежит наказанию, закон, который убил Скотти Дина. Ведь закон это был он сам, а Изабелла назвала его убийцей.
На единственном окне была задернута занавеска, и он только смутно видел очертания фигуры, лежащей на постели. Сердце его забилось сильнее, и он тихо назвал Изабеллу по имени. Ответа не было. Он оглянулся. Маленькая Изабелла нашла что-то на полу и забавлялась этим. Он опять позвал ее мать и опять не получил ответа. Ужас охватил его. Надо было подойти к этой темной тени и убедиться, дышит ли она, но точно чья-то рука удерживала его. И вдруг до него донеслись те же тихие, однообразные, как стон, слова обвинения:
— Это вы… вы… вы…
В интонации этого голоса, однообразной и плачущей, он уловил какое-то сходство с голосом Пелетье. Это был бред. Он сделал шаг назад и схватил рукой влажный, покрытый холодным потом лоб. Он почувствовал жгучую боль в том месте, в какое получил удар. Внезапно у него закружилась голова, и он зашатался. Но он энергичным усилием превозмог дурноту и занялся ребенком. Когда он вынес ее на свежий воздух, в его ушах все еще звучал лихорадочный бред Изабеллы:
— Это вы… вы… вы…
Холодный воздух освежил его, и он поспешил с маленькой Изабеллой в палатку. Когда он устроил ее среди одеял и медвежьих шкур, перед ним ярко предстала вся безнадежность его положения.
Ребенок не должен оставаться в том доме. Даже здесь, в палатке, она не ограждена от опасности, так как ему придется проводить с ней часть времени. Он содрогнулся, подумав, чем это может кончиться.
Сам он не боялся той страшной болезни, которой заболела Изабелла. Он уже несколько раз подвергался опасности заражения, и все сходило благополучно, но душа его содрогалась от ужаса, когда он взглядывал в большие голубые глаза маленькой Изабеллы и нежно ласкал ее шелковые кудри. Если бы Круассэ и его жена забрали хотя бы ее! При мысли о них он вдруг вскочил на ноги.
— Слушай, крошка, сиди здесь и никуда не ходи! — приказал он. — Поняла? Мне нужно хорошенько прикрепить палатку, а ты не плачь. Пусть я не буду Мак-Вей, если я не поймаю этого проклятого метиса, живого или мертвого!
Он закрепил полу палатки, чтобы Изабелла не могла убежать, и оставил ее одну. Уединение для нее не ново. Одиночество не пугало ее. Приложив ухо к полотнищу палатки, Билли услышал, как она сейчас же принялась играть с теми вещами, какие он оставил ей. Он поспешил к собакам и живо впряг их в сани. Круассэ с женой опередили его всего на какие-нибудь полчаса — самое большее на три четверти часа. Он час или два будет гнаться за ними, как никогда в жизни, догонит их и вернет обратно под угрозой револьвера. Если произойдет схватка, ну что же, он будет драться.
Когда след углубился в лес, он поколебался — не лучше ли оставить собак и сани. Но возбужденное настроение собак заставило его решиться. Они обнюхивали свежий след и рвались в погоню. Билли щелкнул бичом над их головами.
— Что? И вам не терпится сразиться! — крикнул он. — Ну, ладно. Едем! Ходу! Ходу!
Билли бросился коленями на сани; собаки рванулись. Править не было надобности, они мчались по следу Круассэ. Через пять минут они въехали в редкий лес, потом выбрались в узкую долину, поросшую мелким кустарником, по которой протекал Бобер. Здесь снег был мягкий и глубокий, и Билли бежал рядом с упряжкой, держась за ремень, чтобы не отстать, если собаки разовьют большую скорость.
Он мог видеть, что Круассэ употребил все усилия, чтобы как можно дальше удалиться от пораженной заразой хижины. И вдруг у Билли мелькнула мысль, что метиса гнало еще что-то кроме страха Красной Смерти. Очевидно, его мучила мысль об ударе, нанесенном им в хижине. Возможно, что он считал себя убийцей, и Билли с усмешкой отмечал те места, где Круассэ гнал своих собак прямо через сугробы. Он предоставил своей упряжке спокойно бежать, уверенный, что метис потерял голову и что через несколько миль он застрянет где-нибудь. Он не сомневался, что скоро догонит его.
Наряду с этой успокоительной уверенностью он внезапно ощутил жестокую боль в голове. Это через минуту прошло; в то же мгновение у него потемнело в глазах и ему пришлось расставить руки, чтобы не упасть. Ремень выскользнул из его рук, и когда в глазах его прояснилось, санки были уже в двадцати ярдах впереди. Он догнал их и упал на них. Он засмеялся, когда окончательно пришел в себя и взглянул на серые напряженные спины собак, но смех внезапна оборвался.
Точно острый нож молнией пронзил его затылок и вонзился в мозг. С мучительным криком он упал лицом вперед. Очевидно, удар Круассэ не прошел бесследно. Он сообразил это и попытался заставить собак остановиться. Минут пять они еще продолжали бежать, не слыша слабых возгласов, какие он издавал, находясь почти без сознания. Когда он наконец смог приподнять голову, собаки уже стояли. Они запутались в постромках и обнюхивали снег.
Билли сел. Боль и дурнота прошла так же внезапно, как начались. Он видел впереди след Круассэ. Потом он взглянул на собак. Они стояли под прямым углом к саням, завязшим глубоко в сугробе. С громким восклицанием он щелкнул бичом и подошел к головному. Собаки лежали на брюхах и ворчали.
— Что за черт!.. — начал он и умолк.
Он смотрел на снег. Непосредственно от следа саней Крауссэ шел другой лыжный след. Сначала он подумал, что по какой-нибудь причине Круассэ или его жена временно отошли на некоторое расстояние от своих санок. Но, взглянув вторично, он убедился, что его предположение неправильно. У обоих, и у метиса, и у его жены, были длинные узкие лыжи, а второй след был сделан широкими плетеными лыжами, какие носят индейцы и трапперы. Кроме того, след был очень избитый. Кто бы ни шел тут, он прошел не раз, и Билли не мог удержать радостного восклицания. Он попал на тропу трапперов.
Недалеко должна находиться и хижина трапперов, очевидно, сам траппер прошел всего несколько минут назад. Он рассмотрел оба следа и решил, что широкий решетчатый след лыж во многих местах ложился поверх следа Круассэ. При этом открытии Мак-Вей сложил руки рупором и издал громкий призывный клич лесных жителей. Такой крик можно слышать за милю. Два раза он повторил его, и во второй раз пришел ответ. Раздался он не очень далеко, и он ответил третьим, еще более громким кличем. В ту же секунду прежняя безумная боль пронзила его голову, и он упал на сани.
На этот раз его привел в себя лай и визг собак и человеческий голос. Когда он поднял голову от саней, он увидел человека, стоящего около собак. Он сделал усилие, чтобы подняться на ноги, но упал навзничь, и тьма, еще более глубокая, чем раньше, окутала его сознание. В очередной раз он очнулся уже в хижине. Он чувствовал тепло. Первый звук, который он услышал, был треск огня в печке. И в это же время кто-то сказал:
— Лопни мои глаза, если это не Билли Мак-Вей!
Билли взглянул на склонившееся к нему лицо. Это был белый человек, сильно заросший косматой рыжей бородой. Борода была для него незнакома, но глаза и голос он узнал бы везде. Два года назад он служил с Рукки Мак-Таббом в Норвее и в Нельсон-Хаусе. Мак-Табб оставил службу из-за больной ноги.
— Рукки! — прошептал он.
Он хотел приподняться, но Мак-Табб придержал его плечи.
— Провалиться мне, если это не Билли Мак-Вей! — вскричал он радостным голосом. — Пять минут назад Джоэ притащил вас сюда, и я еще не успел как следует взглянуть на вас. Билли Мак-Вей! Ну ладно, я… — Он остановился и посмотрел на лоб Билли, где был большой кровоподтек. — Дубиной? — спросил он отрывисто. — Это, верно, тот проклятый метис?
Билли снова схватил его за руки. У печки перед запертой дверью он заметил на корточках темнокожего индейца, смотрящего прямо на него.
— Это Круассэ, — сказал он. — Он огрел меня рукояткой своего бича, и со мной с тех пор какие-то чудные штуки делаются. Но мне нужно рассказать вам раньше про другое, Рукки. Ну и повезло же мне, что я на вас наткнулся! Слушайте.
Он вкратце рассказал Мак-Таббу о смерти Скотти Дина, о бегстве Круассэ из хижины и о том положении, в каком он оказался.
— Нельзя терять ни минуты, — закончил он, крепко сжав руку Мак-Табба. — Там ребенок и мать, и мне надо спешить обратно, Рукки. Остальное предоставляю вам. Нам нужно разыскать женщину. Если мы не найдем…
Он вскочил на ноги и стоял, глядя на Мак-Табба. Тот покачал головой.
— Понимаю, — сказал он. — Ваше дело — табак, Билли. До ближайшей белой женщины отсюда двести миль, ближе Дю Броше — нет. А индеанку вы не заставите и на полмили подойти к хижине, где появилась оспа, да я сомневаюсь, чтоб и белая пошла. Я не вижу другого выхода, как послать в Черчилл или в Нельсон-Хаус и потребовать оттуда сестру милосердия. Но это займет две недели.
У Билли вырвался крик отчаяния. Индеец Джоэ внимательно слушал, и вдруг он спокойно поднялся со своего места перед печкой.
— На озере Арроу есть лагерь индейцев, — сказал он, смотря на Билли. — Я знаю там скво, которая не побоится оспы.
— Это судьба! — вскричал с торжеством Мак-Табб. — Это мать Джоэ, и я не знаю, чего она не сделает ради Джоэ. Нынче в начале зимы она пришла за полтораста миль, только чтоб навестить его — пришла одна. Она согласится. Приведи ее, Джоэ. Я поручусь за обязательство Билли Мак-Вея выплачивать по пять долларов в день за работу с того момента, как она явится. — Он обратился к Билли: — Ну что, как ваша голова?
— Лучше. Это, верно, меня доконали лыжи.
— Ну так мы отправимся в хижину Круассэ, и я заберу ребенка.
Они оставили Джоэ за приготовлениями к трехдневному пути на юго-восток. Когда они вышли из хижины, Мак-Табб убедил Билли сесть в санки. Они отправились назад к следу Круассэ и когда они нашли его, Мак-Табб рассмеялся.
— Они, должно быть, несутся как кролики, — сказал он. — Но что же, черт побери, собирались вы с ними делать, если бы поймали, Билли? Притащили женщину обратно за волосы? Я рад, что вы вовремя грохнулись. За Круассэ надо бы послать в погоню рысь. Он бы столкнул вас сзади в снежный сугроб — это уже верьте слову.
Билли чувствовал, что с него свалилась необъятная тяжесть, и у него явилась охота рассказать своему товарищу кое-что о себе и Изабелле. Но все-таки он не сделал этого. Пока Мак-Табб бежал впереди, подгоняя собак, он рассчитывал, сможет ли Джоэ с матерью вернуться через неделю. В течение этого времени он будет один с Изабеллой, и, несмотря на жестокие опасения, терзавшие его сердце, он не мог заглушить в себе некоторой радости при этой мысли. Быть может, это будут дни агонии и для него, как и для нее, но все-таки он будет около нее, все время около женщины, которую он любит. А маленькой Изабелле будет хорошо в хижине Рукки. Если что-нибудь случится…
Руки его судорожно сжали края саней при этой мелькнувшей у него мысли. Это была собственно мысль Пелетье. Если что-нибудь случится с Изабеллой, малютка будет его, его собственная на вечные времена. Он гнал от себя эту мысль, точно это была сама зараза. Изабелла будет жить. Он отвоюет ее у смерти. Если она умрет…
Мак-Табб услышал приглушенный крик, вырвавшийся у Билли. Он не мог сдержать его. Боже, до чего опустеет мир, если она уйдет! Он никогда не увидит ее больше после этих дней ужаса, какие предстоят теперь. Но если она останется жива, если он будет знать, что солнце опять играет в ее золотистых волосах и ее голубые глаза опять смотрят вверх на звезды и она иногда вспоминает о нем, — о, тогда жизнь не будет так пуста для него.
Мак-Табб поравнялся с ним.
— Болит голова? — спросил он.
— Немного, — солгал Билли. — Здесь начинается маленький подъем, Рукки. Подгони-ка собак!
Полчаса спустя сани остановились перед хижиной Круассэ. Билли указал на палатку.
— Маленькая здесь, — сказал он. — Поди-ка, познакомься с ней, Рукки. Я хочу заглянуть туда — все ли там в порядке.
Он спокойно вошел в хижину и тихо притворил за собой дверь. Внутренняя дверь была полуоткрыта, как он оставил ее, и он заглянул туда с безумно бьющимся сердцем. Больше он не мог колебаться. Он вошел и окликнул ее по имени.
— Изабелла!
На кровати что-то задвигалось, и он был поражен внезапностью, с какой Изабелла вскочила на ноги. Она отдернула занавеску на окне и стояла перед ним, озаренная светом. Билли увидел ее голубые глаза, горящие странным огнем и устремленные прямо на него. Щеки ее пылали густым румянцем, и он слышал жесткое дыхание, вырывавшееся из ее полуоткрытых губ.
— Я нашел хижину траппера, Изабелла, — и мы отправим туда малютку, — сказал он. — Там ей будет хорошо. И мы послали за помощью, за женщиной…
Он остановился, ужас сковал его язык. Он ясно видел теперь безумие в глазах Изабеллы. Она опять задернула занавеску, и они остались в полутьме. И слова, которые она шептала, были еще ужаснее горящего в ее глазах безумия:
— Вы не убьете ее? — жалобно бормотала она. — Вы не убьете мое дитя? Вы не убьете ее?..
Она шатаясь добралась до кровати, все снова и снова повторяя те же самые слова. Билли не решался пошевелиться, пока она не легла. Вся кровь в нем застыла. Он на коленях подполз к ней. Его руки погрузились в мягкую волну ее волос, но он не ощущал больше их прикосновения. Он пытался говорить, но слова не сходили у него с языка. Потом вдруг она оттолкнула его, и он увидел в полутьме блеск ее глаз. На минуту она как будто пробудилась от бреда.
— Это вы… вы… вы помогли убить его! — простонала она. — Это — закон… а закон — вы. Он убивает… убивает… убивает… а исправить не может… когда сделает ошибку… Он был невиновен… а закон… и вы… преследовали его, пока он не умер. Вы — убийца!.. Вы убили его!.. Вы убили меня. И вы не будете наказаны… никогда… никогда… ведь вы — закон… а закон может убивать… убивать… убивать…
Она со стоном откинулась назад, а Мак-Вей все стоял перед ней на коленях, не произнося ни звука, не смея пошевелить пальцами, потонувшими в ее волосах. Наконец ее дыхание стало как будто спокойнее. Тело менее напряженным. Он заставил себя встать и выбраться в другую комнату, закрыв за собой дверь.
Несмотря на бред, Изабелла говорила правду. Она навсегда вырыла между ними пропасть. Закон убил Скотти Дина. А закон — это был он сам. А для закона не бывает наказаний, если даже он отнимет жизнь у невинного.
Он вышел на воздух. Мак-Табб был в палатке. Вечерний мрак окутал угрюмый лес. Небо над ним было тяжелое и низкое. И вдруг Мак-Вей с громким криком вскинул руки над головой и проклял этот закон, который не подлежит наказанию, закон, который убил Скотти Дина. Ведь закон это был он сам, а Изабелла назвала его убийцей.
Глава XVII. ИЗАБЕЛЛА ЗАГЛЯДЫВАЕТ В БЕЗДНУ
Неужели это лицо Мак-Вея — старины Мак-Вея — это лицо, которое несколько мгновений спустя увидел Рукки Мак-Табб, отставной констебль? Долгие дни болезни не могли бы положить на него более тяжелую печать, чем несколько минут в полутемной хижине. Лицо это было бледно и искажено. В углах рта появились глубокие морщины, а в глазах — что-то странное, беспокойное. Мак-Табб сразу же заметил это, как только вышел с маленькой Изабеллой из палатки. Он внимательно посмотрел на Билли.