Кессель Жозеф. Дневная красавица

   Враг, притаившийся во мраке чувственных закоулков, вновь обрел плоть и кровь.
   Однажды с утра зарядил дождь. Впоследствии Северина не раз думала о том, что, будь в тот день хорошая погода, всего еще можно было бы избежать, как будто силы, увлекавшие ее за собой, не обладали бесконечным терпением, как будто они не поджидали годами удобного момента, чтобы наброситься на свою очаровательную и жалкую жертву.
   Из-за дурной погоды Пьер с Севериной вынуждены были сидеть в четырех стенах. Пьер воспользовался этим, чтобы отшлифовать текст своего выступления на хирургическую тему. А Северина стала машинально перелистывать тонкие иллюстрированные журналы, купленные в Париже перед отходом поезда, ни разу не раскрытые ими в дороге и с самого их приезда в беспорядке валявшиеся на столе. Она просмотрела два из них и раскрыла третий. Статьи и иллюстрации к ним были самыми заурядными, Северина решила взглянуть на объявления. И тотчас ее глаза остановились на строчках, смысла которых она поначалу даже не поняла. Потом буквы образовали слова, и смысл их дошел наконец до ее сознания:
   Улица Вирен, 9-бис Госпожа Анаис в окружении трех своих граций принимает ежедневно в своем интимном пансионе. Элегантность, обаяние, особое обслуживание.
   Северина перечитала объявление несколько раз. Ей показалось, что там проскользнуло ее имя. Потом она вспомнила, что на улице Вирен знали только ее прозвище; она бросила испуганный взгляд на Пьера – он увлеченно работал – и стала разглядывать почти успокоившееся море и начавшее светлеть небо.
   – Пойдем на воздух, – неожиданно предложила она, – вот-вот появится солнце.
   Но ни купание, ни бег по пляжу не вытеснили из памяти навязчивого, набранного жирным шрифтом объявления. Ложась спать, она вновь взяла журнал и, согнув его так, чтобы Пьер не заметил, устремила на объявление потускневший взгляд. Это был призыв содержательницы, сигнал сбора у постели Дневной Красавицы… Как все-таки имя госпожи Анаис в напечатанном виде отличалось от того, каким оно воспринималось в разговоре. И как по-иному выглядели, как были унижены ее дом, женщины, наконец, сама Северина, этими эпитетами, более непристойными в своей пошлости, нежели самые гнусные выражения…
   "Интимный пансион… три грации… особое обслуживание".
   Северина почувствовала во рту странный, роковой привкус знакомого и одновременно нового наркотика. Ее охватил постыдный и в то же время благотворный жар. Она подсчитала, что отпуск Пьера приближается к концу, и испытала чувство жалости – не к себе, а к нему.
   Как все же Марсель узнал о возвращении Дневной Красавицы? Он так никогда и не сказал ей этого, но стоило Северине прийти на улицу Вирен и пробыть там всего час, как она услышала его голос. У нее закружилась голова. В общем-то она предполагала увидеть Марселя, но то, что он пришел так быстро, убедило ее в упорстве этого человека и в его информированности. У нее не было времени подумать об этом подольше. В дверь яростно заколотили. На пороге стоял Марсель, бледный, дрожащий от накопившегося за многие дни гнева.
   – Ты, значит, одна, – произнес он почти беззвучно. – Ну ладно! А то я даже предпочел бы, чтобы с тобой был еще и мужчина.
   Северина непроизвольно, сама того не заметив, отступила к самой стене.
   – Мне пришлось уехать, – прошептала она, – я тебе объясню.
   Марсель ухмыльнулся всей своей золотой челюстью.
   – Объясню! Погоди, сейчас я буду тебе кое-что объяснять.
   Он снял опоясывающий его узкие бедра ремень, закрыл дверь на ключ. Северина следила за его движениями тупым, непонимающим взглядом. Но тут ремень взметнулся в неистовой руке, со свистом рассек воздух.
   Откуда только в Северине взялась ловкость и сила, чтобы ей увернуться от удара и схватить ремень? Из каких запасов извлекла она ту дикую энергию, чтобы укротить Марселя в тот момент?
   – Не шевелись, – произнесла она, – а то, что бы вы тут все ни делали, ты меня больше никогда не увидишь.
   А потом они долго стояли друг против друга, разделенные пространством комнаты. Тишину заполняло их прерывистое дыхание. Постепенно они успокоились, и так же постепенно рассеялся жуткий образ, который заставил Северину сконцентрировать всю свою энергию: гнусная рана поперек лица и смотрящий на нее Пьер. Вместе с этим образом исчезла и ее сила. Но Северина больше в ней не нуждалась. Марсель, опустив голову, произнес:
   – Ты не похожа на других женщин. Что бы Ипполит ни говорил…
   Он поднял глаза, услышав приглушенный стук. Это Северина упала на пол. Он бросился к ней, отнес ее на кровать. В полубессознательном состоянии она подняла руки, чтобы защититься.
   – Не бойся, не бойся, дружочек, – повторял Марсель невнятно…
   В тот день он не прикоснулся к ней. Его лицо падшего ангела выражало чувство более глубокое, чем желание.
   На следующий день он постарался взять себя в руки и вошел к Северине со своей обычной ухмылкой. Но когда он обнял ее, то по какому-то едва заметному напряжению его мышц она почувствовала, что он боится сделать ей больно и старается доставить удовольствие. Но именно поэтому на этот раз она получила его меньше. И оно непрерывно уменьшалось, по мере того как Северина обнаруживала присутствие некой силы, несводимой к голой чувственности.
   Незадолго до побега Дневной Красавицы Марсель предложил ей в один из ближайших вечеров куда-нибудь сходить. Она, естественно, категорически отказалась. Поскольку тогда он еще дорожил своим престижем, то лишь пожал плечами и больше к этой теме не возвращался. Теперь же он стал вновь настойчиво повторять свое предложение. Ему хотелось, чтобы между ним и этой его любовницей, в которой он смутно различал нечто непривычное и чуждое ему, возникли более утонченные узы, чем повседневные встречи в публичном доме.
   Северина же со своей стороны подчинялась фатальному стремлению к примитивным, лишенным духовности наслаждениям, которые, притупляясь, заставляют человека, дабы обрести их вновь, искать все новые и новые искусственные средства. Пытаясь укрепить свою привязанность к Марселю, она все чаще задумывалась об окутывающей жизнь молодого человека опасной тайне. Однако ее воображение быстро исчерпало эту тему. Поэтому настойчивость Марселя, желавшего куда-нибудь сходить вместе с ней, стала восприниматься ею все более и более благосклонно. Ей думалось, что, прикоснувшись к его другой, темной жизни, она обретет вновь, пусть хотя бы на некоторое время, тот страх, который составлял глубинную основу ее сладострастия. К тому же этот вечерний выход она представляла себе с тем большей легкостью, что считала его неосуществимым. Ну разве могла она пойти куда-нибудь поздно вечером без Пьера?
   Однако подсознательно Северина искала такого случая, и случай представился, как он всегда представляется тем, чья скрытая сущность его поджидает. Как-то раз Пьеру в связи с операцией в провинции пришлось на целые сутки отлучиться из Парижа.
   Марсель и Ипполит ждали Северину в погребке винного торговца около церкви Сен-Жермен-л'Осеруа. Они молчали, как всегда, когда находились вместе, но в тот вечер они не чувствовали той абсолютной безопасности, которая обычно питала их молчание. То, что Марсель будет с женщиной, мало волновало Ипполита. Их подружки знали свое место и не мешали мужчинам говорить между собой или мечтать. Но ему не нравилось, что этой женщиной была Дневная Красавица. Как может Марсель оказывать ей такую милость и на целый вечер приглашать ее в их компанию после того оскорбления, которое она нанесла ему, уехав без его разрешения? Он даже не сумел хорошенько ее наказать – Ипполит был уверен в этом. И он страдал, видя в поведении друга признак слабости, которая ему самому была не свойственна, но от которой у него на глазах ломались многие, в ком он любил храбрость и порядочность.
   – Ну не несчастье ли, – проворчал Ипполит, – а ведь я же сам и привел его к Анаис.
   Затем, поскольку непроницаемое прошлое научило его мудрости, он свернул сигарету и стал размышлять о том, что пора бы поесть, так как он уже проголодался.
   Северина пришла раньше назначенного часа. Этот признак уважения немного смягчил гиганта. Понравился ему и небрежный тон, с которым Марсель сказал Дневной Красавице:
   – А ты в шляпе ничего.
   Однако сам молодой человек по овладевшей им в этот момент хмельной радости почувствовал, что, не будь сейчас рядом Ипполита, тон этот ему бы не удался.
   – Куда пойдем ужинать? – спросил тот. Марсель назвал несколько известных ресторанов на бульварах. Северина категорически отвергла их один за другим.
   – Помолчи, – приказал ей Ипполит. – Марсель, я думаю, разговаривает со мной, а не с тобой.
   Потом, обращаясь к другу, добавил:
   – Ну, ладно, хватит трепаться. Нам предстоит серьезная работенка, идем к Мари. Там все в норме.
   Когда Ипполит принимал решение, ему не требовалось, чтобы кто-либо с ним соглашался. Вот и сейчас он молча расплатился и вышел. Остальные последовали за ним, хотя Марсель глазами все же посоветовался с Севериной. Но животная бдительность Ипполита перехватила этот взгляд.
   – Проходи вперед, Дневная Красавица, – приказал он.
   Оставшись наедине с Марселем, он сказал таким голосом, в котором угроза странным образом соединялась с мольбой:
   – Если ты не хочешь, чтобы я вышел из себя, веди себя как мужчина… По крайней мере при мне.
   Ресторан, предложенный Ипполитом, находился в самом начале улицы Монмартр. Они отправились туда пешком. Северина, словно в дурном сне, шагала между этими двумя молчаливыми мужчинами, которые вели ее неизвестно куда по опустевшим рядам Центрального рынка. Если бы Марсель был один, она не пошла бы с ним туда, но стоило ей услышать бесшумные шаги Ипполита, как воля тут же оставляла ее. Однако интерьер ресторана, куда они наконец попали, немного успокоил ее. Подобно всем тем, кто незнаком с тайной жизнью Парижа, Северина полагала, что, коль скоро ее спутники находятся на обочине общества, то и вся их жизнь протекает в разбойничьих притонах. Между тем маленький ресторанчик оказался чистеньким и гостеприимным. У входа – сияющая поверхность стойки. Обстановку довершала дюжина столов с расставленной на них чистой посудой.
   – Вот Мари-то обрадуется, – сказал стоявший за стойкой мужчина в шерстяном джемпере, приветливо глядя на них.
   В тот момент, когда он вежливо приветствовал Северину, из расположенной в глубине зала небольшой двери выкатилось окутанное запахами чеснока и пряностей некое подобие колобка в ночной кофточке и нижней юбке, которое как раз и оказалось хозяйкой ресторана.
   – И не стыдно вам, бандиты! – вскричала она, пылко целуя двух друзей. – За четыре дня ни разу не заскочить к Мари!
   Ее голос, ее южный говорок трогали своей теплотой, молодостью, и Северина улыбнулась, когда женщина посмотрела на нее, – настолько добрыми были ее восхитительные глаза, огромные, несмотря на заплывшее от жира и оттого слишком рано деформировавшееся лицо.
   – Здравствуй, милашка, – сказала ей Мари. – Ты с кем из них?
   – Подожди, я представлю, – степенно промолвил Ипполит. – Господин Морис, друг (это был мужчина за стойкой). Госпожа Морис (это была Мари).
   Кивнув на Северину, он сказал:
   – Госпожа Марсель.
   – Так я и думала, – по-матерински сказала Мари. – Уж этот Марсель.
   Она стала серьезной и доверительно спросила:
   – Что будете есть, детки? Мою фаршированную капусту, разумеется? А потом?
   Ипполит уставился в меню. Морис предложил аперитив.
   Марсель прижал к себе Северину, которая почти нежно подалась к нему, потому что в этом зале была какая-то сильная, мужская атмосфера с оттенком чего-то запретного.
   Мужчины входили, обменивались рукопожатиями с Морисом, Ипполитом, Марселем и приветствовали Северину. Некоторые из них были с женщинами. Женщины не задерживались у стойки, а шли к столику, на который им взглядом или отрывистым словом указывал спутник, и скромно присаживались. У всех мужчин, как бы сильно ни отличались они друг от друга сложением, одеждой или говором, был некий не поддающийся определению общий признак, делавший их всех людьми досуга. Праздность присутствовала в их жестах, словах, в манере держать голову, в их проворных и одновременно ленивых взглядах. Их разговоры в основном сводились к скачкам и к каким-то делам, упоминавшимся лишь полунамеками.
   В плохо проветриваемом помещении становилось жарко. Обильная, сытная, не в меру сдобренная специями пища и крепкие вина поднимали температуру, изрядно добавляя внутреннего огня. И хотя обстановка за всеми столами была, как любил выражаться Ипполит, "в норме", грубоватые манеры сотрапезников, их напряженные плечи и склоненные затылки вызывали у Северины ощущение, что она присутствует на какой-то подпольной, опасной пирушке. Она ни на кого не смотрела и не прислушивалась ни к медлительным речам за соседними столами, ни к разговорам Ипполита с Марселем. Северина пребывала в каком-то смутном, не лишенном чувственного уюта ожидании – совокупность этих незнакомых, подозрительных, блатных (она, наконец, поняла это часто произносимое Марселем слово) жизней действовала на нее, как сильное приворотное зелье.
   Никто из присутствовавших не уходил, за исключением женщин, одна за другой покидавших ресторан.
   "Трудиться? На каком поприще?" – мысленно спрашивала себя Северина, сладко вздрагивая от наплыва неясных образов, в своем жалком сладострастии намного превосходивших те образы, которыми переполняла ее сознание улица Вирен.
   – Пора, – сказал вдруг Ипполит. – Последний стаканчик опрокинем в другом месте.
   Марсель поколебался немного, потом шепнул ему на ухо:
   – Я не могу… Дневная Красавица.
   – Скажи-ка, Морис, – спросил Ипполит, повышая голос, – если бы тебе в каком-нибудь месте угрожала неприятность, ты бы взял с собой свою жену?
   – Она бы сама попросилась.
   Ипполит встал. За ним встали Марсель и Северина. На улице Ипполит снисходительно подставил Дневной Красавице свою руку.
   – А ты все-таки молодец, – сказал он. Затем, пожав плечами, обратился к Марселю:
   – Так, ну а теперь о неприятном.
   Смертельный страх вселился в сердце Северины, и возник он не столько из-за неизвестной угрозы, сколько из-за какой-то безумной и все усиливающейся близости с людьми из чуждого ей мира. Однако странным образом близость Ипполита и своеобразный характер той среды, которую она только что покинула, не позволяли этому страху вылиться наружу.
   Место, куда Ипполит привел их, оказалось маленьким ночным баром напротив овощного рынка. Вот тут действительно попахивало вертепом. Перепачканные столы, отбросы на скользких плитах пола, абсолютно пустой зал и какое-то необычное освещение, тусклое и в то же время режущее глаза, действовали на нервы. За окном лоснящиеся лошади медленно тянули груженные неведомо какой добычей повозки, на которых дремали возницы в больших сапогах и с огромными кнутами в руках. Что-то варварское витало в воздухе.
   Ипполит и Марсель пили водку и, казалось, совсем потеряли интерес ко всему остальному. Заметив на пороге бара группу людей, Северина вдруг ухватилась за рукав своего любовника, который показался ей в эту минуту единственной защитой против какой-то неведомой, но жуткой опасности.
   – Спокойно, – процедил сквозь зубы Марсель… Я хорошо сделал, что пришел. Их трое.
   Люди мирно присели к их столику, и один из них, самый маленький, с изрытым оспой лицом, бросил быстрый взгляд в сторону Северины.
   – Ты можешь говорить, – сказал Ипполит, – это женщина Марселя.
   Голова у Северины была пустая и тяжелая, но, даже если бы мысли ее были ясными, она все равно ничего бы не поняла из начавшегося разговора, из каких-то отрывистых и загадочных фраз. Она сидела между Ипполитом и рябым. Друзья двух собеседников поддерживали каждую из сторон своим присутствием и своим молчанием. Вдруг Северина услышала, как маленький пробормотал:
   – Вор.
   Потом она увидела, как Марсель поднес руку к карману пиджака и три его противника сделали то же самое. Но на руку Марселя опустилась ладонь Ипполита.
   – Только без историй, малыш, – ласково сказал он ему. – Это жулье того не стоит.
   Он слегка отодвинул от себя стол, схватил рябого за запястье и извлек его руку из кармана. Пальцы рябого судорожно сжимали револьвер. Ипполит приставил оружие к своему животу и сказал:
   – Ну что, стреляй.
   Казалось, что рябой вот-вот выстрелит. Потом взгляд его дрогнул, не выдержав взгляда Ипполита. Тогда гигант приказал ему:
   – Ладно, давай. У тебя с собой, я знаю.
   Словно загипнотизированный, рябой вытащил из другого кармана пакет и отдал его Ипполиту.
   – Вес подходящий, – сказал Ипполит. Мы вас больше не задерживаем.
   Троица направилась к выходу. Марсель крикнул им вслед:
   – А что касается «вора», как ты выразился, то я не буду действовать исподтишка. Мы с тобой еще встретимся.
   – Горячий он у тебя, этот твой мужчина, – с гордостью сказал Ипполит Дневной Красавице.
   У Северины немного закружилась голова и в глазах появился ослепительный свет, но не от страха. Ее расширившиеся глаза стали красивее и смотрели теперь в глаза Марселя. Он понял, что она не осталась равнодушной к его храбрости, к тому, что он первый был готов начать смертельную драку.
   – Ничего, он еще получит от меня то, что заслужил, этот рябой, даже если мне придется искать его в Вильпараизо, как того…
   Ипполит резко прервал его:
   – Тебе что, не терпится покрасоваться, будешь сейчас рассказывать про свои подвиги? Давайте идите-ка лучше спать. У меня еще есть дела.
   Он повернулся к Северине.
   – Ты хорошо держалась, – сказал он. – Хочешь немного?
   Она не поняла, что он ей предлагает, но на всякий случай отказалась.
   – И правильно делаешь, – сказал Ипполит. – Это нужно только чокнутым.
   Оставшись наедине с Марселем, Северина спросила:
   – Что это такое он мне предлагал?
   – Кокаин, – с явным отвращением ответил ее любовник. – Взял полфунта у рябого, ты сама видела. Теперь он его пристроит, так что в этом месяце будем при деньгах.
   Северина не захотела идти ни к Марселю домой, ни даже выходить за пределы квартала. Ей казалось, что квартал, включающий улицу Вирен, винный магазин, ресторан Мари и бар, откуда они только что вышли, был единственным подходящим для ее беспутств местом. Однако, перевозбудившись от всего того, что ей только что пришлось пережить, она испытывала к Марселю острое желание и позволила ему отвести себя в расположенную по соседству какую-то подозрительную гостиницу и там, в гнусном номере, испытала самое чудесное в своей жизни наслаждение.
   Едва наступил рассвет, Северина была уже на ногах.
   – Мне нужно идти, – сказала она.
   В первый момент Марсель отреагировал, как подсказали ему вернувшиеся за ночь его обычные инстинкты.
   – Ты что, смеешься? – с угрозой в голосе спросил он.
   – Нужно, – повторила Северина.
   Он почувствовал, что, как и в тот день, когда она вырвала у него ремень, молодую женщину поддерживает какая-то неведомая и неодолимая сила.
   – Ладно, – недовольно проворчал он, – я провожу тебя.
   – Нет.
   И опять непреклонный взгляд существа, защищающего свою жизнь, заставил Марселя уступить. Он довел Северину до такси и позволил ей уехать. Пока были видны фонари автомобиля, он словно зачарованный смотрел ей вслед. Потом грубо выругался и пошел за советом к Ипполиту.
   Только у себя в постели Северина смогла наконец подумать о том, что бы произошло, если бы у Ипполита реакция оказалась не такой быстрой или если рябой коротышка все-таки выстрелил бы. И вот тут она задрожала, словно от приступа лихорадки.
   Пьер вернулся из поездки несколько часов спустя с осунувшимся от усталости лицом.
   – Не оставляй меня одну, – умоляющим голосом попросила Северина. – Я не могу жить без тебя.
   Марсель не появлялся на улице Вирен несколько дней. Северина не беспокоилась – она больше ничего от него не ждала. Когда она увидела его вновь, он сразу же сказал ей:
   – Сегодня вечером куда-нибудь сходим.
   Она отказалась, теперь уже совершенно спокойно. У нее было такое ощущение, словно она находится рядом с чужим и при этом безобидным человеком. Марсель, впрочем, не стал бушевать. Он спросил ее почти нежно:
   – Можешь ты мне сказать, почему не хочешь?
   – Всем же известно, что я не свободна.
   – Так стань свободной. Даю тебе слово мужчины, что у тебя будет все, что тебе нужно.
   – Невозможно, – ответила Северина.
   – Значит, ты любишь его? Северина промолчала.
   – Ладно, – прошептал Марсель и вышел.
   Ей казалось, что она окончательно укротила его. И все же, покидая дом госпожи Анаис, она обернулась несколько раз, чтобы убедиться, что ни Марсель, ни Ипполит за ней не следят. Не заметив ничего подозрительного, она вернулась домой.
   В тот же вечер Ипполит и Марсель сидели в баре на площади Бланш и молча пили. К ним подошел какой-то невзрачный юноша.
   – Я знаю все, господин Ипполит, – объявил он почтительным голосом. – Я проник туда под видом электрика.
   И он сообщил адрес, этаж и настоящее имя Дневной Красавицы.
   Ипполит отпустил своего шпиона и сказал Марселю:
   – Ну вот теперь иди туда, когда тебе будет угодно, и делай, что захочешь.
   Если бы он знал, какую недобрую службу сослужит его хитрость единственному дорогому ему в этом мире человеку, Ипполит, который в общем-то не был кровожадным, убил бы невзрачного молодого человека, явившегося доложить ему о результатах своей слежки, еще раньше, чем тот начал говорить.

VIII

   В порядочности ли тут было дело или в каком-то более сложном чувстве, против которого он тщетно пытался бороться? Так или иначе, но в течение нескольких дней Марсель не решался воспользоваться оружием, которое у него было против Северины. А между тем, пока он колебался, к Северине подкралась еще одна тень.
   Как-то раз в четверг около четырех часов пополудни (все эти детали глубоко запечатлелись в памяти Северины) госпожа Анаис собрала своих пансионерок и предупредила:
   – Постарайтесь выглядеть получше. Это очень приличный господин. Он хочет, чтобы присутствовали все трое.
   У Северины, шедшей за своими подружками, не возникло никакого предчувствия. Расправив свои красивые плечи, она вошла спокойным шагом в большую комнату. У окна стоял мужчина. Видна была лишь его спина. Однако вид этой узкой, костистой спины заставил Северину попятиться назад. Еще секунда, и она распахнула бы дверь, чтобы убежать, спрятаться где-нибудь в надежном месте. И тогда госпожа Анаис никогда бы больше ее не увидела. Но Северина не успела этого сделать. Новый клиент улицы Вирен круто обернулся, и Северина, мгновенно ослабевшая, осталась стоять, не в силах ни сдвинуться с места, ни дать выход ужасному стону, вдруг наполнившему все ее существо.
   Выцветшие узкие глаза Анри Юссона остановились на ней. Этот взгляд длился лишь одно мгновение, но у Северины возникло ощущение, словно она попалась в сети, откуда уже никакая сила не поможет ей высвободиться. Какой же легкой была чудовищная масса Ипполита по сравнению с быстро скользящим острием этого взгляда!
   – Здравствуйте, уважаемые дамы, садитесь, прошу вас, – сказал Юссон.
   – Какой милый, правда же, Матильда? – воскликнула Шарлотта.
   Звук этих слившихся воедино двух голосов, столкновение двух ее жизней окончательно подкосили Северину. Она безвольно опустилась, как бы соскользнула, на стул, сцепила пальцы, словно пытаясь удержать застывшими в смертельной судороге ладонями те малые частицы рассудка и жизни, которые у нее еще оставались.
   – Вы не хотите, сударь, чего-нибудь выпить? – спросила госпожа Анаис.
   – Разумеется… Все, чего пожелают эти дамы… А как, кстати, их зовут? О, замечательно, мадемуазель Шарлотта, мадемуазель Матильда и… Дневная Красавица? Дневная Красавица… Звучит оригинально и свежо.
   Он стал использовать неисчерпаемые музыкальные ресурсы своего голоса, свое не оставляющее в покое ни одной нервной клетки обаяние. Руки Северины расцепились и безвольными соломенными жгутами повисли вдоль тела.
   Появились напитки. Шарлотта пожелала сесть к Юссону на колени. Тот любезно уклонился.
   – Попозже, мадемуазель, – сказал он. – Пока я хочу просто насладиться вашим обществом и беседой с вами.
   Он говорил о тысяче самых незначительных вещей, но при этом не было в его речи ни одного выражения, в котором не чувствовалось бы тонкого расчета: с каждым словом фразы его становились все более хлесткими и каждая отрывала у Северины кусочек души. Она не испытывала ни страха, ни стыда, а только недомогание, более неприятное, чем любое из поддающихся определению ощущений. С безошибочным чутьем хорошего психолога он провоцировал Шарлотту на двусмысленные ответы и грубые приступы смеха. Он растянул эту эффектную игру на целый час, на протяжении которого почти даже и не смотрел в сторону Северины. Но когда смотрел, веки его начинали слегка вибрировать, и Северина с ужасом догадывалась, как много в этих слабых подергиваниях таится сладострастия.
   "Как далеко способен он пойти ради удовлетворения этого сладострастия?" – думала она, вполне отдавая себе отчет, в какие укрытые от света теснины заводит погоня за этим божеством.
   Однако Юссон заплатил за напитки, положил несколько банкнот на камин и сказал: