Страница:
Иными словами, когда большая часть войска венгров «ушла в поход», их земли и семьи подверглись нападению; судя по упомянутым выше хроникам, венгры часто уходили в дальние походы, оставляя свои очаги почти без защиты. Такая опасная привычка выработалась у них в период, когда их непосредственными соседями были сюзерены-хазары да миролюбивые славянские племена. Но с появлением жадных до земель печенегов ситуация изменилась. Несчастье, описанное Константином, было, возможно, последним в череде схожих бед, после чего венгры решили искать себе новое, безопасное место за горами, в стране, которую знали по двум предыдущим походам.
В пользу этой гипотезы говорит еще одно соображение. Видимо, традиция совершать набеги сформировалась у венгров только во второй половине IX в. — примерно тогда, когда произошло то самое вливание хазарской крови. Результат получился двойственным. Кабары, «воины более опытные и более мужественные», стали, как мы видели, главным племенем и заразили новых родичей духом авантюризма, вскоре превратившим их в «бич Европы», подобный их предшественникам-гуннам. К тому же они обучили венгров «своеобразной и характерной тактике, применявшейся с незапамятных времен всеми тюркскими народами — гуннами, аварами, турками, печенегами, команами, но только ими…, когда легкая кавалерия изображала бегство, стреляя на скаку, а потом внезапно снова мчалась на врага с волчьим воем» (78; 123).
Эти методы приносили неизменный эффект в IX и Х вв., когда венгерские набеги не давали покоя Германии, Балканам, Италии и даже Франции, однако на печенегов они почти не действовали, потому что те поступали так же, и от их воя тоже стыла кровь в жилах…
Таким образом, косвенно, по дьявольской логике истории, хазары способствовали созданию венгерского государства, а сами исчезли в тумане веков. Маккартни, рассуждая таким же образом, пошел еще дальше, подчеркивая решающую роль, сыгранную переходом кабар:
«Ядро венгерской нации, настоящие финно-угры, сравнительно (хоть и не совсем) мирные, оседлые земледельцы, поселились в холмистой области к западу от Дуная. Долину Алфолд заняло кочевое племя кабар — настоящие тюрки, скотоводы, всадники и бойцы, движущая сила и войско нации. Именно этот народ занимал в эпоху Константина почетное место „первой венгерской орды“. Я считаю, что именно кабары устраивали из степей набеги на русов и славян, вели кампанию против булгар в 895 г.; во многом именно они еще полвека после того наводили ужас на половину Европы» (78; 112).
Тем не менее, венграм удалось сберечь свою этническую идентичность. «Основная тяжесть шестидесятилетней непрекращающейся свирепой войны легла на кабар, ряды которых чрезвычайно поредели. Тем временем настоящие венгры, жившие относительно мирно, численно значительно увеличились» (78; 123). Несмотря на период двуязычия, они сумели сохранить свой финно-угорский язык, невзирая на немецкоязычное и славяноязычное соседство в отличие от дунайских болгар, утративших прежний тюркский язык и говорящих теперь на одном из славянских языков.
Однако влияние кабар ощущалось в Венгрии и дальше, и даже после того, как их разделили Карпаты, связи между хазарами и венграми прервались не полностью. По данным Васильева (35; 262), в Х в. венгерский герцог Таксони пригласил не установленное количество хазар поселиться на его землях. Не исключено, что среди этих переселенцев было немало хаэарских евреев. Можно также предположить, что и кабары, и позднейшие иммигранты привезли с собой некоторых из прославленных ремесленников, научивших венгров своему искусству (см. выше, глава I, 13).
В процессе овладения новым постоянным местожительством венграм пришлось вытеснить прежних жителей, моравов и дунайских болгар, оказавшихся в итоге на своих теперешних территориях. Другие их славянские соседи — сербы и хорваты — остались на своих традиционных землях. Так в результате цепной реакции, начавшейся на далеком Урале — гуззы потеснили печенегов, те венгров, те болгар и моравов, — карта Центральной Европы стала приобретать свой сегодняшний облик. Место меняющегося калейдоскопа заняла знакомая нам чересполосица.
Но вернемся к русам, которых мы оставили в момент бескровного захвата Киева людьми Рюрика, имевшего место примерно в 862 г. В это же время печенеги потеснили на запад венгров, лишая хазар защиты на западном фланге. Возможно, это объясняет ту легкость, с какой русы овладели Киевом.
Однако ослабление военной мощи хазар сделало и византийцев беззащитными перед рейдами русов. Примерно тогда же, когда Рюрик обосновался в Киеве, корабли русов спустились вниз по Днепру, пересекли Черное море и напали на Константинополь. Дж. Бьюри выразительно описывает эти события:
"В июне 860 г. император [Михаил III] выступил со всей своей армией против сарацин. Он успел далеко уйти, когда, получив неожиданные вести, заторопился назад в Константинополь. Войско русов проплыло на двухстах судах по Черному морю, вошло в Босфор, подвергло разграблению монастыри и пригороды на берегах пролива и захватило Княжеский остров. Жители города были совершенно деморализованы внезапно обрушившимся на них ужасом и неспособны что-либо предпринять. Войска [Тагмата], обычно стоявшие в окрестностях города, находились далеко, с императором…, а флот отсутствовал. Опустошив пригороды, варвары приготовились атаковать город. В момент кризиса достойно себя повел святейший патриарх Фотий; он взял на себя задачу вернуть отвагу соотечественникам… Он выразил общие чувства, когда назвал нелепостью то, что над столицей империи, «царицей почти всего мира», измывается шайка славян, злобная и невежественная толпа [140]. Но еще большее впечатление на чернь произвели чудеса, которые он успешно творил и в предыдущие осады. Вокруг городских стен торжественно пронесли покрова Богоматери; все верили, что, обмокнув их в море, можно поднять ураган. Ураган не поднялся, но вскоре русы стали отходить, и мало кто из ликующих горожан не связал освобождение с вмешательством Царицы Небесной" (21; 419) [141].
Добавим для пикантности, что патриарх Фотий, спасший своим красноречием имперский город, был той самой «хазарской рожей», отправившей святого Кирилла в его миссионерский поход. Что касается отхода русов, то он был вызван поспешным возвращением греческой армии и флота; но патриарх действительно помог горожанам сохранить самообладание в момент тревожного ожидания.
Любопытные комментарии к этому эпизоду можно найти у Тойнби. Он пишет, что в 860 г. русы «были, возможно, ближе к захвату Константинополя, чем когда-либо потом» (114; 448). Он разделяет точку зрения некоторых русских историков, что нападение днепровской флотилии восточных скандинавов, преодолевшей Черное море, было скоординировано с одновременной атакой флота западных викингов, подошедших к Константинополю из Средиземного моря, через Дарданеллы:
«Васильев, Пашкевич и Вернадский склонны полагать, что встреча двух флотилий в Мраморном море была хорошо подготовлена, что дает основания полагать, что над всем этим планом поработал один крупный стратег. Они высказывают предположение, что новгородский Рюрик и ютландский Рорик — одно и то же лицо» (114; 447).
Из этого можно заключить, каков был калибр неприятеля, с которым пришлось иметь дело хазарам. Византийская дипломатия без промедления отдала ему должное и затеяла двойную игру, то ведя войны, то занимаясь умиротворением завоевателя в благочестивой надежде, что русы рано или поздно будут обращены в христианство и присоединятся к пастве Восточной патриархии. Что касается хазар, то они были важным активом на тот момент, но могли быть преданы при первой же представившейся подходящей или даже мало подходящей возможности.
На протяжении двух следующих столетий в византийско-русских отношениях вооруженные конфликты чередовались с договорами о дружбе. Воевали в 866 (осада Константинополя), 907, 941, 944, 969-971 гг., договоры заключались в 838-839, 861, 911, 945, 957, 971 гг. О содержании этих в разной степени секретных договоров нам известно мало, однако даже то, что мы знаем, свидетельствует о чрезвычайной сложности дипломатической игры. Через несколько лет после осады Константинополя тот же патриарх Фотий сообщает, что русы прислали в Константинополь послов и — в соответствии с византийской формулой, предписанной для новообращенных, — «молили императора о крещении» [142]. Бьюри так комментирует это: «Мы не знаем, какие сообщества русов и в каком количестве представляло это посольство, но цель, видимо, была в принесении извинений за недавний рейд и, возможно, в освобождении пленных. Несомненно, некоторые русы были согласны креститься…, но семя упало на не слишком плодородную почву. Еще сто лет мы ничего не слышим о христианстве на Руси. Однако договор, заключенный между 860 и 866 гг., имел, видимо, иные последствия» (21; 422).
К последствиям относилась служба скандинавских моряков в византийском флоте — к 902 г. их там насчитывалось семьсот человек. Появилась также знаменитая «варяжская дружина» — элитная часть из русов и других наемников-северян, включая даже англичан. По договорам 945 и 971 гг. русские правители Киевского княжества даже брали на себя обязательство посылать войска византийскому императору по его запросу (114; 448). При Константине Багрянородном, то есть в середине Х века, в Босфоре постоянно стоял флот русов — уже не для того, чтобы осаждать Константинополь, а чтобы торговать. Торговля была отрегулирована до тонкостей (за исключением моментов вооруженных стычек): согласно «Повести временных лет», по договорам 907 и 911 гг. русским визитерам разрешалось входить в Константинополь только через одни ворота, группами не более пятидесяти человек, в сопровождении государственного мужа, во время пребывания в городе они должны были получать столько хлеба, сколько им требовалось, а также помесячно — запасы другой провизии сроком до 6 месяцев, включая хлеб, вино, мясо, рыбу, фрукты, а «баню им устраивают, сколько захотят». Для обеспечения бесперебойности поставок сбыт провизии на черном рынке за наличные карался отсечением руки. Одновременно союзников настойчиво пытались обратить в православие во имя конечной цели — мирного сосуществования с набирающим мощь народом.
Но от этих попыток было мало пользы. Согласно «Повести временных лет», когда Олег, правитель Киева, заключил в 907 г. договор с византийцами, императоры Лев и Александр (соправители), «обязались уплачивать дань и ходили по взаимной присяге сами целовали крест, а Олега с мужами его водили в клятве по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном их богом, и Волосом богом скота, и утвердили мир» (102, 65) [143].
Минуло прочти полвека, отгремело несколько сражений, состоялось несколько договоров — и Святая Церковь оказалась в одном шаге от победы: в 957 г. киевская княгиня Ольга (вдова князя Игоря) приняла крещение во время своего государственного визита в Константинополь (если не была окрещена еще до отъезда — по этому поводу существуют разные мнения). [144]
В «Книге о церемониях византийского двора» описаны пиры и увеселения в честь Ольги, хотя не говорится, как княгиня отнеслась к механическим игрушкам, выставленным в тронном зале, — например, к рычащей фигуре льва. (Другой высокий гость, епископ Луипранд, признается, что смог сохранить хладнокровие только потому, что был заранее предупрежден о готовящихся сюрпризах). Церемониймейстер, которым выступал сам Константин, видимо, сбивался с ног, ибо Ольга была не единственной женщиной в делегации: женщинами были и все ее ближайшие приближенные, мужчины — дипломаты и советники числом 82 человека — скромно держались в хвосте русской процессии" (114; 504) [145]Перед началом пира произошло небольшое недоразумение, символичное для деликатных отношений между Русью и Византией. Появившись в тронном зале, византийские дамы согласно протоколу пали ниц перед императорским семейством. Ольга осталась стоять, «но было с удовлетворением отмечено, что она несильно, но все же заметно склонила голову. Чтобы указать ей ее место, ее усадили, по примеру государственных гостей-мусульман, за отдельный стол» (114; 504).
«Повесть временных лет» предлагает иную, сильно приукрашенную версию этого государственного визита. Когда был поднят непростой вопрос о крещении, Ольга заявила «Если хочешь крестить меня, то крести меня сам, — иначе не крещусь». И крестил ее царь с патриархом. Просветившись же, она радовалась душой и телом. И наставил ее патриарх в вере, и сказал ей «Благословенна ты в женах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму. Благословят тебя русские потомки в грядущих поколениях твоих внуков». И дал ей заповеди о церковном уставе и о молитве, и о посте, и о милостыне, и о соблюдении тела в чистоте. Она же, наклонив голову, стояла, внимая учению, как губка напояемая. […] После крещения призвал ее царь и сказал ей: «Хочу взять тебя в жены себе». Она же ответила: «Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью. А у христиан не разрешается это, — ты сам знаешь». И сказал ей царь: «Перехитрила ты меня, Ольга»" (102; 82) [146].
Когда Ольга вернулась в Киев, «прислал к ней греческий царь послов со словами: „Много даров я дал тебе. Ты ведь говорила мне: когда де возвращусь в Русь, много даров пришлю тебе — челядь, воск и меха и воинов в помощь“. Отвечала Ольга через послов: „Если ты также постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе“. И отпустила послов с этими словами». (102; 83) [147].
Ольга-Хельга была, наверное, настоящей амазонкой скандинавских кровей. Как уже говорилось, она была вдовой князя Игоря, считающегося сыном Рюрика и представленного в «Повести временных лет» жадным, безрассудным и жестоким правителем. В 941 г. он напал на византийцев с большим флотом. С пленными русы поступили так: «одних распинали, в других же, расстанавливая их как мишени, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди в макушки голов. Много же и святых церквей предали огню» (102; 72) [148]. В конце концов они потерпели поражение от Византийского флота, обрушившего на них греческий огонь. «Феофан же встретил их в ладьях с огнем и стал трубами пускать огонь на ладьи русских. И было видно страшное чудо. Русские же увидев пламень, бросались в воду морскую, стремясь спастись. И так остаток их возвратился домой. И, придя в землю свою, поведали — каждый своим — о происшедшем и о ладейном огне. „Будто молнию небесную, — говорили они, — имеют у себя греки, и, пуская ее, пожгли нас, оттого и не одолели их“» [149]— [150]— [151]. За этим столкновением с интервалом в четыре года последовал очередной договор о дружбе. Русы как морской народ были поражены «греческим огнем» сильнее, чем другие враги Византии, и «небесные молнии» стали сильным аргументом в пользу греческой церкви. Тем не менее, готовность к крещению еще не наступила.
В 954 г., после убийства Игоря древлянами, славянским племенем, которое он обложил непосильной данью, Ольга стала киевской правительницей. Свое правление она начала с мести древлянам: сначала велела похоронить заживо послов древлян, приехавших договариваться о мире, потом заперла в бане и спалила заживо делегацию знатных древлян, последовали новые массовые убийства, а в конце концов был спален дотла главный город древлян. До крещения кровожадность Ольги была поистине ненасытной. Но став христианкой, она, как утверждает все та же русская летопись, была «предвозвестницей христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед светом. Она ведь сияла; как луна в ночи, так и она светилась среди язычников, как жемчуг в грязи». Отсюда было уже недалеко до канонизации Ольги как первой святой русской православной церкви.
И все-таки несмотря на шум, поднявшийся из-за крещения Ольги и ее государственного визита в Константинополь, последнее слово в бурном диалоге между греческой церковью и русами еще не было произнесено. Сын Ольги Святослав остался язычником, отказавшись прислушаться к материнским увещеваниям. «Когда Святослав вырос и возмужал, стал он собирать много воинов храбрых. И легко ходил в походах, как пардус, и много воевал» (102, 84) [152]— в первую очередь, с Хазарией и Византией. Только в 988 г., в княжение его сына, Владимира Святого, правящая русская династия окончательно перешла в вероисповедание греческой православной церкви — примерно тогда же, когда венгры, поляки и скандинавы, включая жителей далекой Исландии, оказались в лоне римской католической церкви. Начал оформляться длительный религиозный раскол мира, в этом контексте иудеи-хазары превратились в анахронизм. Нарастающая близость между Константинополем и Киевом, невзирая на все взлеты и падения в их отношениях, постепенно свела на нет значение Итиля, присутствие хазар на русско-византийских торговых путях и необходимость отдавать им десятую часть от стоимости растущего товаропотока стала обременительной и для византийской казны, и для русских вооруженных купцов.
Симптоматичной для меняющегося отношения Византии к прежним союзникам была уступка русским Херсона. Несколько веков византийцы и хазары то воевали, то интриговали, стремясь отстоять владение этим важным крымским портом, но когда в 987 г. Владимир занял Херсон, византийцы даже не стали протестовать. Как выразился Бьюри, «то была не слишком большая жертва на алтарь нерушимого мира и дружбы с русским государством, набиравшим силу» (21; 418).
Возможно, Херсоном и стоило пожертвовать; но пренебрежение союзом с хазарами, как доказало время, было проявлением близорукости.
Рассказывая о русско-византийских отношениях в IX-Х вв., я имел возможность пользоваться двумя подробными источниками: сочинением Константина Багрянородного «Об управлении империей» и древнерусской «Повестью временных лет». Но что касается русско-хазарского противостояния в тот же период, к которому мы теперь обращаемся, то по этому поводу сопоставимые материалы отсутствуют; архивы Итиля, если таковые и существовали, утрачены, и чтобы разобраться в истории Хазарского каганата в последнее столетие его существования, нам придется снова довольствоваться разрозненными намеками, выуживаемыми из сочинений арабских хронистов и географов.
Рассматриваемый период длился примерно с 862 г., когда русы заняли Киев, и примерно до 965 г., когда Святослав разрушил Итиль. После утраты Киева и ухода венгров за Карпаты прежние вассалы Хазарии на западе (не считая некоторых районов Крыма) вышли из-под контроля кагана, поэтому киевский князь мог свободно призвать славянские племена в бассейне Днепра прекратить выплату дани хазарам (102; 84).
Хазары, возможно, примирились бы с потерей ведущей роли на западе, если бы не усиливающееся проникновение русов на восток, в низовья Волги и на берега Каспийского моря. Земли мусульман, прилегающие с юга к «Хазарскому» морю, — Азербайджан, Ширван, Табаристан и другие — были лакомой приманкой для флотилий викингов, которые были не прочь и пограбить их, и устроить там фактории для торговли с исламским халифатом. Однако подступы к Каспию контролировались хазарами, чья столица Итиль находилась как раз в дельте Волги, так же обстояло дело в прошлом с подступами к Черному морю, пока хазары удерживали Киев. Контроль выражался в том, что русам приходилось испрашивать разрешения на проход каждой флотилии и платить десятипроцентный таможенный сбор — ущемление и для гордости, и для кармана.
В пользу этой гипотезы говорит еще одно соображение. Видимо, традиция совершать набеги сформировалась у венгров только во второй половине IX в. — примерно тогда, когда произошло то самое вливание хазарской крови. Результат получился двойственным. Кабары, «воины более опытные и более мужественные», стали, как мы видели, главным племенем и заразили новых родичей духом авантюризма, вскоре превратившим их в «бич Европы», подобный их предшественникам-гуннам. К тому же они обучили венгров «своеобразной и характерной тактике, применявшейся с незапамятных времен всеми тюркскими народами — гуннами, аварами, турками, печенегами, команами, но только ими…, когда легкая кавалерия изображала бегство, стреляя на скаку, а потом внезапно снова мчалась на врага с волчьим воем» (78; 123).
Эти методы приносили неизменный эффект в IX и Х вв., когда венгерские набеги не давали покоя Германии, Балканам, Италии и даже Франции, однако на печенегов они почти не действовали, потому что те поступали так же, и от их воя тоже стыла кровь в жилах…
Таким образом, косвенно, по дьявольской логике истории, хазары способствовали созданию венгерского государства, а сами исчезли в тумане веков. Маккартни, рассуждая таким же образом, пошел еще дальше, подчеркивая решающую роль, сыгранную переходом кабар:
«Ядро венгерской нации, настоящие финно-угры, сравнительно (хоть и не совсем) мирные, оседлые земледельцы, поселились в холмистой области к западу от Дуная. Долину Алфолд заняло кочевое племя кабар — настоящие тюрки, скотоводы, всадники и бойцы, движущая сила и войско нации. Именно этот народ занимал в эпоху Константина почетное место „первой венгерской орды“. Я считаю, что именно кабары устраивали из степей набеги на русов и славян, вели кампанию против булгар в 895 г.; во многом именно они еще полвека после того наводили ужас на половину Европы» (78; 112).
Тем не менее, венграм удалось сберечь свою этническую идентичность. «Основная тяжесть шестидесятилетней непрекращающейся свирепой войны легла на кабар, ряды которых чрезвычайно поредели. Тем временем настоящие венгры, жившие относительно мирно, численно значительно увеличились» (78; 123). Несмотря на период двуязычия, они сумели сохранить свой финно-угорский язык, невзирая на немецкоязычное и славяноязычное соседство в отличие от дунайских болгар, утративших прежний тюркский язык и говорящих теперь на одном из славянских языков.
Однако влияние кабар ощущалось в Венгрии и дальше, и даже после того, как их разделили Карпаты, связи между хазарами и венграми прервались не полностью. По данным Васильева (35; 262), в Х в. венгерский герцог Таксони пригласил не установленное количество хазар поселиться на его землях. Не исключено, что среди этих переселенцев было немало хаэарских евреев. Можно также предположить, что и кабары, и позднейшие иммигранты привезли с собой некоторых из прославленных ремесленников, научивших венгров своему искусству (см. выше, глава I, 13).
В процессе овладения новым постоянным местожительством венграм пришлось вытеснить прежних жителей, моравов и дунайских болгар, оказавшихся в итоге на своих теперешних территориях. Другие их славянские соседи — сербы и хорваты — остались на своих традиционных землях. Так в результате цепной реакции, начавшейся на далеком Урале — гуззы потеснили печенегов, те венгров, те болгар и моравов, — карта Центральной Европы стала приобретать свой сегодняшний облик. Место меняющегося калейдоскопа заняла знакомая нам чересполосица.
10
Но вернемся к русам, которых мы оставили в момент бескровного захвата Киева людьми Рюрика, имевшего место примерно в 862 г. В это же время печенеги потеснили на запад венгров, лишая хазар защиты на западном фланге. Возможно, это объясняет ту легкость, с какой русы овладели Киевом.
Однако ослабление военной мощи хазар сделало и византийцев беззащитными перед рейдами русов. Примерно тогда же, когда Рюрик обосновался в Киеве, корабли русов спустились вниз по Днепру, пересекли Черное море и напали на Константинополь. Дж. Бьюри выразительно описывает эти события:
"В июне 860 г. император [Михаил III] выступил со всей своей армией против сарацин. Он успел далеко уйти, когда, получив неожиданные вести, заторопился назад в Константинополь. Войско русов проплыло на двухстах судах по Черному морю, вошло в Босфор, подвергло разграблению монастыри и пригороды на берегах пролива и захватило Княжеский остров. Жители города были совершенно деморализованы внезапно обрушившимся на них ужасом и неспособны что-либо предпринять. Войска [Тагмата], обычно стоявшие в окрестностях города, находились далеко, с императором…, а флот отсутствовал. Опустошив пригороды, варвары приготовились атаковать город. В момент кризиса достойно себя повел святейший патриарх Фотий; он взял на себя задачу вернуть отвагу соотечественникам… Он выразил общие чувства, когда назвал нелепостью то, что над столицей империи, «царицей почти всего мира», измывается шайка славян, злобная и невежественная толпа [140]. Но еще большее впечатление на чернь произвели чудеса, которые он успешно творил и в предыдущие осады. Вокруг городских стен торжественно пронесли покрова Богоматери; все верили, что, обмокнув их в море, можно поднять ураган. Ураган не поднялся, но вскоре русы стали отходить, и мало кто из ликующих горожан не связал освобождение с вмешательством Царицы Небесной" (21; 419) [141].
Добавим для пикантности, что патриарх Фотий, спасший своим красноречием имперский город, был той самой «хазарской рожей», отправившей святого Кирилла в его миссионерский поход. Что касается отхода русов, то он был вызван поспешным возвращением греческой армии и флота; но патриарх действительно помог горожанам сохранить самообладание в момент тревожного ожидания.
Любопытные комментарии к этому эпизоду можно найти у Тойнби. Он пишет, что в 860 г. русы «были, возможно, ближе к захвату Константинополя, чем когда-либо потом» (114; 448). Он разделяет точку зрения некоторых русских историков, что нападение днепровской флотилии восточных скандинавов, преодолевшей Черное море, было скоординировано с одновременной атакой флота западных викингов, подошедших к Константинополю из Средиземного моря, через Дарданеллы:
«Васильев, Пашкевич и Вернадский склонны полагать, что встреча двух флотилий в Мраморном море была хорошо подготовлена, что дает основания полагать, что над всем этим планом поработал один крупный стратег. Они высказывают предположение, что новгородский Рюрик и ютландский Рорик — одно и то же лицо» (114; 447).
Из этого можно заключить, каков был калибр неприятеля, с которым пришлось иметь дело хазарам. Византийская дипломатия без промедления отдала ему должное и затеяла двойную игру, то ведя войны, то занимаясь умиротворением завоевателя в благочестивой надежде, что русы рано или поздно будут обращены в христианство и присоединятся к пастве Восточной патриархии. Что касается хазар, то они были важным активом на тот момент, но могли быть преданы при первой же представившейся подходящей или даже мало подходящей возможности.
11
На протяжении двух следующих столетий в византийско-русских отношениях вооруженные конфликты чередовались с договорами о дружбе. Воевали в 866 (осада Константинополя), 907, 941, 944, 969-971 гг., договоры заключались в 838-839, 861, 911, 945, 957, 971 гг. О содержании этих в разной степени секретных договоров нам известно мало, однако даже то, что мы знаем, свидетельствует о чрезвычайной сложности дипломатической игры. Через несколько лет после осады Константинополя тот же патриарх Фотий сообщает, что русы прислали в Константинополь послов и — в соответствии с византийской формулой, предписанной для новообращенных, — «молили императора о крещении» [142]. Бьюри так комментирует это: «Мы не знаем, какие сообщества русов и в каком количестве представляло это посольство, но цель, видимо, была в принесении извинений за недавний рейд и, возможно, в освобождении пленных. Несомненно, некоторые русы были согласны креститься…, но семя упало на не слишком плодородную почву. Еще сто лет мы ничего не слышим о христианстве на Руси. Однако договор, заключенный между 860 и 866 гг., имел, видимо, иные последствия» (21; 422).
К последствиям относилась служба скандинавских моряков в византийском флоте — к 902 г. их там насчитывалось семьсот человек. Появилась также знаменитая «варяжская дружина» — элитная часть из русов и других наемников-северян, включая даже англичан. По договорам 945 и 971 гг. русские правители Киевского княжества даже брали на себя обязательство посылать войска византийскому императору по его запросу (114; 448). При Константине Багрянородном, то есть в середине Х века, в Босфоре постоянно стоял флот русов — уже не для того, чтобы осаждать Константинополь, а чтобы торговать. Торговля была отрегулирована до тонкостей (за исключением моментов вооруженных стычек): согласно «Повести временных лет», по договорам 907 и 911 гг. русским визитерам разрешалось входить в Константинополь только через одни ворота, группами не более пятидесяти человек, в сопровождении государственного мужа, во время пребывания в городе они должны были получать столько хлеба, сколько им требовалось, а также помесячно — запасы другой провизии сроком до 6 месяцев, включая хлеб, вино, мясо, рыбу, фрукты, а «баню им устраивают, сколько захотят». Для обеспечения бесперебойности поставок сбыт провизии на черном рынке за наличные карался отсечением руки. Одновременно союзников настойчиво пытались обратить в православие во имя конечной цели — мирного сосуществования с набирающим мощь народом.
Но от этих попыток было мало пользы. Согласно «Повести временных лет», когда Олег, правитель Киева, заключил в 907 г. договор с византийцами, императоры Лев и Александр (соправители), «обязались уплачивать дань и ходили по взаимной присяге сами целовали крест, а Олега с мужами его водили в клятве по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном их богом, и Волосом богом скота, и утвердили мир» (102, 65) [143].
Минуло прочти полвека, отгремело несколько сражений, состоялось несколько договоров — и Святая Церковь оказалась в одном шаге от победы: в 957 г. киевская княгиня Ольга (вдова князя Игоря) приняла крещение во время своего государственного визита в Константинополь (если не была окрещена еще до отъезда — по этому поводу существуют разные мнения). [144]
В «Книге о церемониях византийского двора» описаны пиры и увеселения в честь Ольги, хотя не говорится, как княгиня отнеслась к механическим игрушкам, выставленным в тронном зале, — например, к рычащей фигуре льва. (Другой высокий гость, епископ Луипранд, признается, что смог сохранить хладнокровие только потому, что был заранее предупрежден о готовящихся сюрпризах). Церемониймейстер, которым выступал сам Константин, видимо, сбивался с ног, ибо Ольга была не единственной женщиной в делегации: женщинами были и все ее ближайшие приближенные, мужчины — дипломаты и советники числом 82 человека — скромно держались в хвосте русской процессии" (114; 504) [145]Перед началом пира произошло небольшое недоразумение, символичное для деликатных отношений между Русью и Византией. Появившись в тронном зале, византийские дамы согласно протоколу пали ниц перед императорским семейством. Ольга осталась стоять, «но было с удовлетворением отмечено, что она несильно, но все же заметно склонила голову. Чтобы указать ей ее место, ее усадили, по примеру государственных гостей-мусульман, за отдельный стол» (114; 504).
«Повесть временных лет» предлагает иную, сильно приукрашенную версию этого государственного визита. Когда был поднят непростой вопрос о крещении, Ольга заявила «Если хочешь крестить меня, то крести меня сам, — иначе не крещусь». И крестил ее царь с патриархом. Просветившись же, она радовалась душой и телом. И наставил ее патриарх в вере, и сказал ей «Благословенна ты в женах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму. Благословят тебя русские потомки в грядущих поколениях твоих внуков». И дал ей заповеди о церковном уставе и о молитве, и о посте, и о милостыне, и о соблюдении тела в чистоте. Она же, наклонив голову, стояла, внимая учению, как губка напояемая. […] После крещения призвал ее царь и сказал ей: «Хочу взять тебя в жены себе». Она же ответила: «Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью. А у христиан не разрешается это, — ты сам знаешь». И сказал ей царь: «Перехитрила ты меня, Ольга»" (102; 82) [146].
Когда Ольга вернулась в Киев, «прислал к ней греческий царь послов со словами: „Много даров я дал тебе. Ты ведь говорила мне: когда де возвращусь в Русь, много даров пришлю тебе — челядь, воск и меха и воинов в помощь“. Отвечала Ольга через послов: „Если ты также постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе“. И отпустила послов с этими словами». (102; 83) [147].
Ольга-Хельга была, наверное, настоящей амазонкой скандинавских кровей. Как уже говорилось, она была вдовой князя Игоря, считающегося сыном Рюрика и представленного в «Повести временных лет» жадным, безрассудным и жестоким правителем. В 941 г. он напал на византийцев с большим флотом. С пленными русы поступили так: «одних распинали, в других же, расстанавливая их как мишени, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди в макушки голов. Много же и святых церквей предали огню» (102; 72) [148]. В конце концов они потерпели поражение от Византийского флота, обрушившего на них греческий огонь. «Феофан же встретил их в ладьях с огнем и стал трубами пускать огонь на ладьи русских. И было видно страшное чудо. Русские же увидев пламень, бросались в воду морскую, стремясь спастись. И так остаток их возвратился домой. И, придя в землю свою, поведали — каждый своим — о происшедшем и о ладейном огне. „Будто молнию небесную, — говорили они, — имеют у себя греки, и, пуская ее, пожгли нас, оттого и не одолели их“» [149]— [150]— [151]. За этим столкновением с интервалом в четыре года последовал очередной договор о дружбе. Русы как морской народ были поражены «греческим огнем» сильнее, чем другие враги Византии, и «небесные молнии» стали сильным аргументом в пользу греческой церкви. Тем не менее, готовность к крещению еще не наступила.
В 954 г., после убийства Игоря древлянами, славянским племенем, которое он обложил непосильной данью, Ольга стала киевской правительницей. Свое правление она начала с мести древлянам: сначала велела похоронить заживо послов древлян, приехавших договариваться о мире, потом заперла в бане и спалила заживо делегацию знатных древлян, последовали новые массовые убийства, а в конце концов был спален дотла главный город древлян. До крещения кровожадность Ольги была поистине ненасытной. Но став христианкой, она, как утверждает все та же русская летопись, была «предвозвестницей христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед светом. Она ведь сияла; как луна в ночи, так и она светилась среди язычников, как жемчуг в грязи». Отсюда было уже недалеко до канонизации Ольги как первой святой русской православной церкви.
12
И все-таки несмотря на шум, поднявшийся из-за крещения Ольги и ее государственного визита в Константинополь, последнее слово в бурном диалоге между греческой церковью и русами еще не было произнесено. Сын Ольги Святослав остался язычником, отказавшись прислушаться к материнским увещеваниям. «Когда Святослав вырос и возмужал, стал он собирать много воинов храбрых. И легко ходил в походах, как пардус, и много воевал» (102, 84) [152]— в первую очередь, с Хазарией и Византией. Только в 988 г., в княжение его сына, Владимира Святого, правящая русская династия окончательно перешла в вероисповедание греческой православной церкви — примерно тогда же, когда венгры, поляки и скандинавы, включая жителей далекой Исландии, оказались в лоне римской католической церкви. Начал оформляться длительный религиозный раскол мира, в этом контексте иудеи-хазары превратились в анахронизм. Нарастающая близость между Константинополем и Киевом, невзирая на все взлеты и падения в их отношениях, постепенно свела на нет значение Итиля, присутствие хазар на русско-византийских торговых путях и необходимость отдавать им десятую часть от стоимости растущего товаропотока стала обременительной и для византийской казны, и для русских вооруженных купцов.
Симптоматичной для меняющегося отношения Византии к прежним союзникам была уступка русским Херсона. Несколько веков византийцы и хазары то воевали, то интриговали, стремясь отстоять владение этим важным крымским портом, но когда в 987 г. Владимир занял Херсон, византийцы даже не стали протестовать. Как выразился Бьюри, «то была не слишком большая жертва на алтарь нерушимого мира и дружбы с русским государством, набиравшим силу» (21; 418).
Возможно, Херсоном и стоило пожертвовать; но пренебрежение союзом с хазарами, как доказало время, было проявлением близорукости.
IV. Крушение
1
Рассказывая о русско-византийских отношениях в IX-Х вв., я имел возможность пользоваться двумя подробными источниками: сочинением Константина Багрянородного «Об управлении империей» и древнерусской «Повестью временных лет». Но что касается русско-хазарского противостояния в тот же период, к которому мы теперь обращаемся, то по этому поводу сопоставимые материалы отсутствуют; архивы Итиля, если таковые и существовали, утрачены, и чтобы разобраться в истории Хазарского каганата в последнее столетие его существования, нам придется снова довольствоваться разрозненными намеками, выуживаемыми из сочинений арабских хронистов и географов.
Рассматриваемый период длился примерно с 862 г., когда русы заняли Киев, и примерно до 965 г., когда Святослав разрушил Итиль. После утраты Киева и ухода венгров за Карпаты прежние вассалы Хазарии на западе (не считая некоторых районов Крыма) вышли из-под контроля кагана, поэтому киевский князь мог свободно призвать славянские племена в бассейне Днепра прекратить выплату дани хазарам (102; 84).
Хазары, возможно, примирились бы с потерей ведущей роли на западе, если бы не усиливающееся проникновение русов на восток, в низовья Волги и на берега Каспийского моря. Земли мусульман, прилегающие с юга к «Хазарскому» морю, — Азербайджан, Ширван, Табаристан и другие — были лакомой приманкой для флотилий викингов, которые были не прочь и пограбить их, и устроить там фактории для торговли с исламским халифатом. Однако подступы к Каспию контролировались хазарами, чья столица Итиль находилась как раз в дельте Волги, так же обстояло дело в прошлом с подступами к Черному морю, пока хазары удерживали Киев. Контроль выражался в том, что русам приходилось испрашивать разрешения на проход каждой флотилии и платить десятипроцентный таможенный сбор — ущемление и для гордости, и для кармана.