– Черт, выглядят они препаршиво. А здесь больше ничего нет? – поинтересовался Лягуха, заглянув в могилу. Глаза блестели, отчего он походил на крысу, сидящую на развалинах. – Зря они пошли на эту вечеринку, верно? – фыркнул он.
«Верно, – подумала я. – Решение оказалось роковым».
Я принялась ожесточенно чистить лезвие совка, чтобы успокоиться. Внизу, под нашими ногами, лежат два тела, а этот мелкий грызун получает неимоверное удовольствие от всей ситуации.
Я повернулась посмотреть, закончили ли фотографы, и заметила идущего в нашу сторону Куикуотера.
Великолепно. Пусть мне повезет, подумала я, страстно надеясь, что он ищет не меня. Мои чаяния не оправдались. Я смотрела за приближением констебля, радуясь его приходу не больше, чем если бы мне грозило обморожение.
Куикуотер подошел ближе и пригвоздил меня к месту одним из своих коронных ледяных взглядов – лицо словно высечено из гранита. От него пахло мужским потом и соснами, и я поняла, что за целый день он и на минуту не присел. Пока все остальные периодически прерывались, чтобы посмотреть, как продвигаются дела на основном месте захоронения, Куикуотер не прекращал свою работу. Может статься, он просто не желал меня видеть и хотел сохранить дистанцию. Что ж, меня сложившееся положение вполне устраивало.
– Вам следует кое-что увидеть.
Было в нем какое-то внутреннее безмолвие, от которого я терялась. Я надеялась услышать дальнейшие объяснения, но Куикуотер развернулся, не произнеся ни слова, и зашагал назад, ни капли не сомневаясь, что я последую за ним.
Высокомерный придурок!
Деревья отбрасывали длинные тени, и уже похолодало. Я взглянула на часы. Почти шесть. Казалось, бутерброды были в желудке миллион лет тому назад.
Я потащилась через весь очищенный участок к сектору «3 – север – 9 – восток» – месторасположению предмета, над которым работала группа Куикуотера. И очень удивилась, увидев, что они вскопали весь квадрат.
Объект, вызвавший озабоченность Куикуотера, лежал на глубине одного метра. Следуя моим инструкциям, никто к нему не прикасался. Группа раскапывала оставшуюся часть квадрата на глубине в два метра.
– Это оно?
Куикуотер кивнул.
– Больше ничего?
Выражение его лица ни на йоту не изменилось.
Я посмотрела по сторонам. Они, очевидно, не пропустили ни одного миллиметра. Сито по-прежнему находилось на опорах, по обе стороны от него возвышались горки тяжелой от влаги земли. Создавалось впечатление, будто ребята скрупулезно просеяли каждую частичку грунта. Я снова посмотрела на горку земли, на которой, как на пьедестале, покоился жуткий экспонат.
Находка Куикуотера не имела совершенно никакого смысла.
9
10
«Верно, – подумала я. – Решение оказалось роковым».
Я принялась ожесточенно чистить лезвие совка, чтобы успокоиться. Внизу, под нашими ногами, лежат два тела, а этот мелкий грызун получает неимоверное удовольствие от всей ситуации.
Я повернулась посмотреть, закончили ли фотографы, и заметила идущего в нашу сторону Куикуотера.
Великолепно. Пусть мне повезет, подумала я, страстно надеясь, что он ищет не меня. Мои чаяния не оправдались. Я смотрела за приближением констебля, радуясь его приходу не больше, чем если бы мне грозило обморожение.
Куикуотер подошел ближе и пригвоздил меня к месту одним из своих коронных ледяных взглядов – лицо словно высечено из гранита. От него пахло мужским потом и соснами, и я поняла, что за целый день он и на минуту не присел. Пока все остальные периодически прерывались, чтобы посмотреть, как продвигаются дела на основном месте захоронения, Куикуотер не прекращал свою работу. Может статься, он просто не желал меня видеть и хотел сохранить дистанцию. Что ж, меня сложившееся положение вполне устраивало.
– Вам следует кое-что увидеть.
Было в нем какое-то внутреннее безмолвие, от которого я терялась. Я надеялась услышать дальнейшие объяснения, но Куикуотер развернулся, не произнеся ни слова, и зашагал назад, ни капли не сомневаясь, что я последую за ним.
Высокомерный придурок!
Деревья отбрасывали длинные тени, и уже похолодало. Я взглянула на часы. Почти шесть. Казалось, бутерброды были в желудке миллион лет тому назад.
Я потащилась через весь очищенный участок к сектору «3 – север – 9 – восток» – месторасположению предмета, над которым работала группа Куикуотера. И очень удивилась, увидев, что они вскопали весь квадрат.
Объект, вызвавший озабоченность Куикуотера, лежал на глубине одного метра. Следуя моим инструкциям, никто к нему не прикасался. Группа раскапывала оставшуюся часть квадрата на глубине в два метра.
– Это оно?
Куикуотер кивнул.
– Больше ничего?
Выражение его лица ни на йоту не изменилось.
Я посмотрела по сторонам. Они, очевидно, не пропустили ни одного миллиметра. Сито по-прежнему находилось на опорах, по обе стороны от него возвышались горки тяжелой от влаги земли. Создавалось впечатление, будто ребята скрупулезно просеяли каждую частичку грунта. Я снова посмотрела на горку земли, на которой, как на пьедестале, покоился жуткий экспонат.
Находка Куикуотера не имела совершенно никакого смысла.
9
Я прикрыла глаза и стала вслушиваться в далекое, едва различимое мычание коров. Где-то жизнь текла спокойно, обыденно и имела смысл.
Когда я вновь посмотрела на находку, кости никуда не делись, но смысла в них так и не прибавилось. Сумерки стремительно сгущались, постепенно захватывая у пейзажа детали, напоминая медленное исчезновение изображения в старых фильмах. Сегодня нам уже не удастся закончить, так что с ответами придется подождать.
Я бы не стала подвергать столь важные улики риску уничтожения, бродя по окрестностям в потемках. Захоронения находятся здесь уже довольно давно, так что ничего страшного, если они побудут на прежнем месте еще несколько часов. Мы уберем обнаруженные останки из каждой могилы, но этим на сегодня и ограничимся. Район будет охраняться, а работу мы продолжим завтра утром.
Куикуотер все еще не сводил с меня взгляда. Я оглянулась, но Клоделя нигде не было видно.
– Мне надо переговорить с вашим напарником, – сказала я, возвращаясь к своему участку.
Куикуотер кивнул, затем вытащил из куртки сотовый телефон, набрал номер и протянул аппарат мне. Клодель ответил почти сразу же.
– Где вы?
– За тополем. Мне что, надо было запросить письменное разрешение сходить помочиться?
«Глупый вопрос», – Бреннан.
– Ваш напарник счел, что двух скелетов недостаточно, поэтому он нашел нам третий.
– Sacré bleu!
– Ну, на самом деле не совсем скелет. На данный момент холостяк под номером три состоит из черепа и парочки длинных костей.
– А где остальное?
– Очень проницательный вопрос, детектив Клодель. Он и меня саму тоже приводит в некоторое замешательство, если уж говорить начистоту.
– Что вы собираетесь делать?
– Давайте-ка мы вытащим все кости, а потом продолжим наши изыскания при дневном освещении. Полиции Сен-Базиля придется окружить эту территорию и поставить охрану у каждой могилы. По-моему, сторожить это место будет не слишком трудно, поскольку байк-клуб «Гадюк» охраняется лучше, чем центр ядерных исследований в Лос-Аламосе.
– Домовладельцы будут очень рады подобному повороту событий.
– Да уж, но ведь и в мои планы это все тоже не входило.
Как и следовало ожидать, мы с Куикуотером вернулись в город в гробовом молчании. Оказавшись дома, я первым делом набрала номер Райана – никто не ответил.
– Почему, Энди, почему? – прошептала я, словно он мог меня услышать. – Пожалуйста, пусть все окажется просто дурным сном.
Мой вечер состоял из ванной и пиццы. Спать я легла рано.
На сей раз с нами не было Клоделя: он предпочел остаться в городе, чтобы проверить другие ниточки.
За ночь слух об обнаруженных трупах просочился в средства массовой информации, и по прибытии нас приветствовали непрошеные гости. Вдоль автострады выстроились в ряд машины и фургоны, и на нас обрушился шквал вопросов на французском и английском языках.
Не обращая на журналистов никакого внимания, мы миновали нацеленные на нас камеры и микрофоны, показали удостоверения несшему вахту полицейскому и проскользнули в ворота.
Я вновь открыла каждую могилу и начала с того места, где вчера остановилась, – с места двойного захоронения. Прокопала в глубину метра два, но обнаружила всего лишь несколько костей рук и очередную пару ботинок.
То же самое я повторила с участком Куикуотера, с каждым новым совком земли приходя во все большее недоумение. Помимо найденных вчера черепа и костей ног, яма оказалась совершенно пустой. Никаких украшений или остатков одежды. Никаких ключей или пластиковых удостоверений личности. Ни малейшего признака волос или мягких тканей. Повторное сканирование ГРЛС не обнаружило и намека на другие искажения сигнала в исследуемой области.
Еще один факт придавал происходящему оттенок нереальности. Хотя в могиле с двумя скелетами находилось множество мертвых насекомых, в секторе «3 – север – 9 – восток» не наблюдалось ни одной окаменелой личинки или куколки. Пока мне не приходило в голову ни одного разумного объяснения подобному отличию.
К пяти часам мы снова закопали ямы и загрузили мое оборудование в машину следственной группы. Я совершенно вымоталась, была покрыта грязью с ног до головы и окончательно запуталась. Запах смерти впитался в волосы и одежду. Больше всего на свете хотелось оказаться дома и провести часок наедине с мылом и водой.
Куикуотер выехал через ворота, и тотчас же компания телевизионщиков окружила джип, не пропуская нас дальше. Пришлось остановиться. Мужчина средних лет с прилизанными волосами и безупречными зубами обогнул машину и постучал в стекло с моей стороны. Оператор за его спиной навел объектив камеры мне прямо в лицо.
Будучи не в том настроении, чтобы соблюдать правила вежливости, я опустила стекло, высунулась наружу и попросила его, не поскупившись на красочные выражения, освободить дорогу. Камера включилась, и репортер забросал меня агрессивными вопросами. В ответ я высказала ряд предположений о том, куда он и все его оборудование могут направиться, ко всеобщему удовольствию. Потом, скромно опустив глаза, откинулась назад и нажала кнопку на дверце. Куикуотер дал газу, и мы рванули прочь. Я повернулась и успела заметить, как журналист растерянно застыл на дороге, все еще вцепившись в микрофон, с выражением искреннего недоумения на холеном лице.
Я устроилась как можно удобнее и прикрыла глаза, зная, что никакой беседы с Куикуотером не ожидается. Пожалуй, оно и к лучшему. В голове вертелся круговорот вопросов, сплетавшихся и клубившихся наподобие воды в переполненном ручье.
Кто третья жертва? Как этот человек умер? Ответы я надеялась найти в лаборатории.
Когда именно наступила смерть? Каким образом часть его трупа оказалась в тайном захоронении в окрестностях мотоклуба «Гадюк»? Эти вопросы следовало задать самим «Гадюкам».
Самым непонятным было отсутствие частей тела. Где остальные кости скелета? Вынимая и укладывая кости для транспортировки, я внимательно осмотрела их на наличие признаков разрушений, причиненных животными. Медведи, волки, койоты и другие хищники, если представится возможность, с радостью отужинают человеческими останками. Впрочем, как и домашние собаки и кошки.
Но я не увидела никаких свидетельств того, что пожиратели падали покинули это место, унеся отсутствующие части. Не было никаких обглоданных суставов и диафизов, царапин от зубов и следов укусов. Не наблюдалось также никаких отметин от использования пилы или ножа, так что версия о расчленении тела тоже отпадала.
Итак, вставал вопрос: куда делись остальные части умершего человека?
Я как раз вытерлась полотенцем и нырнула в зеленую фланелевую ночную рубашку, когда зазвонил телефон. Верди поплелся вслед за мной в гостиную.
– Mon Dieu, скоро твое лицо начнут узнавать чаще, чем мое.
Определенно, только этого мне и не хватало. Работая в театре и на телевидении вот уже больше двадцати лет, Изабель была одной из самых популярных актрис в Квебеке. Куда бы она ни пошла, ее всюду узнавали.
– Я стала гвоздем шестичасовых новостей, – догадалась я.
– Представление, достойное «Оскара». Блестящее воплощение в жизнь необузданной ярости и свирепой вспышки гнева…
– Что, действительно так плохо?
– Прическа у тебя очень даже ничего.
– Они назвали мою фамилию?
– Mais oui, docteur Brennan[15].
Проклятье! Верди, предвкушая долгий разговор, устроился у меня на коленях, когда я тяжело плюхнулась на диван.
– Они пустили в эфир звук?
– Не стоит беспокоиться, Темпе, я довольно хорошо читаю по губам. Откуда ты узнала такие выражения?
Я застонала, воссоздав в памяти некоторые из своих самых красочных предложений о том, куда следует поместить все эти камеры и микрофоны.
– Но я звоню не по этому поводу. Хочу, чтобы ты пришла ко мне в гости на субботний ужин. Я пригласила парочку друзей и полагаю, что тебе надо пройти несколько сеансов социальной терапии, на время выкинуть из головы всех этих твоих противных байкеров и историю с Райаном.
История с Райаном.
– Изабель, не думаю, что сейчас из меня получится хороший собеседник. Я…
– Темпе, отказа я не приму. И хочу, чтобы ты надела жемчуга, надушилась и принарядилась как следует. Твое настроение от этого только выиграет.
– Изабель?! Скажи-ка честно, не пытаешься ли ты устроить для меня очередное свидание?
На несколько секунд в трубке воцарилась тишина.
– Темпе, твоя работа наложила на тебя отпечаток: ты слишком подозрительна. Я же сказала: просто придет парочка друзей. Кроме того, у меня припасен для тебя сюрприз.
Ох, только не это!
– Какой?
– Никакого сюрприза не получится, если я скажу тебе.
– Все равно скажи.
– Bon. Я хочу, чтобы ты познакомилась с одним человеком. Мне точно известно, что сам он с нетерпением ждет встречи. На самом деле вы и прежде встречались, но не были представлены друг другу. Этот человек ни на йоту не заинтересован в романтических отношениях. Верь мне.
За прошедшие два года я познакомилась со многими друзьями Изабель, в большинстве своем из мира искусства. Некоторые были откровенно скучными, иные – очаровательными. Многие придерживались нетрадиционных взглядов на секс. Но каждый из них был по-своему уникален. Она права. Один легкомысленный вечер мне не помешает.
– Ладно, договорились. Что принести с собой?
– Ничего не нужно. Просто надень туфли на высоком каблуке и будь на месте в семь часов.
Высушив и причесав волосы, я засунула ужин из морепродуктов в микроволновку. И как раз устанавливала таймер, когда раздался звонок в дверь.
«Райан!» – полыхнула во мне внезапная радость, когда я шла в прихожую. Вся история оказалась простым недоразумением. Ну а если нет? Хочу ли я и вправду встретиться с ним? Так ли уж стремлюсь узнать, где он был все это время и что делал?
Да. Причем безумно.
Самокопание оказалось излишним, потому что монитор показал стоящего снаружи Жана Бертрана, а не его напарника. Я запустила Жана в подъезд, потом пошла в спальню за носками и халатом. Войдя в квартиру, он на мгновение замешкался, словно стараясь успокоиться. Последовала неловкая пауза, потом Жан протянул руку. На ощупь она оказалась холодной.
– Привет, Темпе! Извини, что нагрянул так внезапно.
Сдается мне, песня «Удивить Темперанс Бреннан» в последнее время пользуется бешеным спросом. Я кивнула.
Лицо унылое, под глазами темные круги от недосыпания. Всегда безукоризненно одетый, в этот раз Бертран был в линялых джинсах и помятой замшевой куртке. Он принялся что-то говорить, но я прервала его, предложив пройти в гостиную. Бертран уселся на софу, а я устроилась в кресле напротив.
Бертран некоторое время молча рассматривал меня, в напряженном взгляде читалось выражение, которое я не смогла разобрать. На кухне микроволновка подогревала мой ужин, отчего по квартире вился аромат белой рыбы, моркови и риса, приправленного карри.
«Сам пришел – тебе и карты в руки», – подумала я, не собираясь первой прерывать затянувшееся молчание. Наконец он произнес:
– Я по поводу Райана.
– Да.
– Я получил твои сообщения, но просто не мог говорить об этом тогда.
– О чем «об этом»?
– Его не выпускают на поруки, потому что его обвинили в…
– Я знаю, какие обвинения ему предъявили.
– Не злись на меня. Я ведь не имел ни малейшего представления о том, насколько ты замешана во все это.
– Ради бога, Бертран, сколько лет уже мы знакомы?
– Райана, черт возьми, я знал гораздо дольше! – раздраженно проговорил он. – Очевидно, плохой из меня знаток людей.
– По-видимому, мы оба не отличаемся в подобных делах.
Я не хотела вести себя так холодно и неприветливо, но меня задело нежелание Бертрана позвонить мне. В ту минуту, когда мне понадобилась важная для меня информация, он просто взял и отшил меня, словно я уличный алкаш, выпрашивающий у него подачки.
– Послушай, просто не представляю, что и сказать тебе. Все сделалось гораздо запутаннее, чем… Я слышал, когда они закончат с Райаном, его даже и близко к полиции не подпустят.
– Неужели так плохо? – Я уставилась на свои пальцы, теребящие бахрому диванной подушки.
– У них на руках достаточно улик, чтобы предъявить обвинение хоть завтра.
– Что именно?
– При обыске в его квартире обнаружено столько метамфетамина, что можно запросто отправить на электрический стул все население какой-нибудь страны третьего мира. Вдобавок еще нашли ворованные парки на сумму свыше десяти тысяч долларов.
– Парки?
– Да. Такие французско-канадские куртки, которые все спят и видят, как бы приобрести.
– Что еще? – Я так сильно накрутила бахрому, что руку и запястье пронзила острая боль.
– А также свидетели, видеозаписи, помеченные денежные купюры и смердящий след, ведущий прямехонько в центр навозной кучи. – Голос Бертрана дрожал от сдерживаемых эмоций. Он замолчал и сделал глубокий вдох. – Есть еще кое-что. Черт, много еще всякого дерьма, но я не могу говорить об этом. Пожалуйста, Темпе, пойми меня. Послушай, мне очень жаль, что я оставил тебя в подвешенном состоянии. Мне самому понадобилось некоторое время, чтобы справиться с ударом. Я просто не хотел верить, но…
Он прервался – голос подвел его. Справившись, Бертран продолжил:
– Думаю, этот парень так и не сумел полностью избавиться от своего прошлого.
В студенческие годы Райан подсел на спиртное и наркотики. В конечном счете он предпочел сухому академическому существованию свободную жизнь среди отбросов общества. Один кокаинист, мастерски обращающийся с ножом, однажды чуть не отправил его на тот свет, после чего отбившийся от рук юнец взялся за ум, стал полицейским и дослужился до звания лейтенанта-детектива. Я знала об этих страницах из прошлого Райана. Но тем не менее…
– Я выяснил, что кто-то сдал Райана, и подумал, что это ты. Но сейчас уже не важно, кто помог полиции. Сукин сын по уши погряз в дерьме, и виноват в этом только он сам, так что пусть получит по заслугам.
Последовало долгое молчание. Я чувствовала на себе пристальный взгляд Бертрана, но продолжала упорно отводить глаза и молчать. Загудела микроволновка, затем автоматически выключилась. Воцарилась тишина. Наконец я задала вопрос:
– Ты и вправду веришь, что он замешан? – Мои щеки запылали, сердце тревожно забилось.
– Последние несколько дней я только и делал, что пытался найти доказательства его невиновности. Бесполезно. Ничего. Никого. А мне требовалась хотя бы тень сомнения. – Жан бурно жестикулировал, и я заметила, что его рука слегка дрожит. – Но сомнению места не осталось, Темпе.
Он устало провел рукой по лицу.
– Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения.
– Напротив, это важно. Только это и важно.
– Сначала я думал, что такое совершенно невозможно. Кто угодно, только не Эндрю Райан. А потом ознакомился с материалами дела. – Он снова глубоко вдохнул. – Послушай, Темпе, мне очень жаль. Прости за всю эту проклятую неразбериху. Я уже и не знаю, кто я и куда катится мир. И не уверен, что цена за поездку стоит того.
Я посмотрела на Бертрана – его лицо исказилось от душевных страданий. Я точно знала, что он сейчас чувствует. Он пытается не презирать бывшего напарника за то, что тот пошел на поводу у собственной алчности, и в то же время ненавидит Эндрю за глубокую, холодную пустоту, образовавшуюся в душе после предательства.
Бертран обещал дать мне знать, как только выяснит что-нибудь еще. После его ухода я выбросила в мусорное ведро рыбу и долго плакала, пока не заснула.
Когда я вновь посмотрела на находку, кости никуда не делись, но смысла в них так и не прибавилось. Сумерки стремительно сгущались, постепенно захватывая у пейзажа детали, напоминая медленное исчезновение изображения в старых фильмах. Сегодня нам уже не удастся закончить, так что с ответами придется подождать.
Я бы не стала подвергать столь важные улики риску уничтожения, бродя по окрестностям в потемках. Захоронения находятся здесь уже довольно давно, так что ничего страшного, если они побудут на прежнем месте еще несколько часов. Мы уберем обнаруженные останки из каждой могилы, но этим на сегодня и ограничимся. Район будет охраняться, а работу мы продолжим завтра утром.
Куикуотер все еще не сводил с меня взгляда. Я оглянулась, но Клоделя нигде не было видно.
– Мне надо переговорить с вашим напарником, – сказала я, возвращаясь к своему участку.
Куикуотер кивнул, затем вытащил из куртки сотовый телефон, набрал номер и протянул аппарат мне. Клодель ответил почти сразу же.
– Где вы?
– За тополем. Мне что, надо было запросить письменное разрешение сходить помочиться?
«Глупый вопрос», – Бреннан.
– Ваш напарник счел, что двух скелетов недостаточно, поэтому он нашел нам третий.
– Sacré bleu!
– Ну, на самом деле не совсем скелет. На данный момент холостяк под номером три состоит из черепа и парочки длинных костей.
– А где остальное?
– Очень проницательный вопрос, детектив Клодель. Он и меня саму тоже приводит в некоторое замешательство, если уж говорить начистоту.
– Что вы собираетесь делать?
– Давайте-ка мы вытащим все кости, а потом продолжим наши изыскания при дневном освещении. Полиции Сен-Базиля придется окружить эту территорию и поставить охрану у каждой могилы. По-моему, сторожить это место будет не слишком трудно, поскольку байк-клуб «Гадюк» охраняется лучше, чем центр ядерных исследований в Лос-Аламосе.
– Домовладельцы будут очень рады подобному повороту событий.
– Да уж, но ведь и в мои планы это все тоже не входило.
* * *
Меньше часа понадобилось, чтобы разложить по пакетам кости и отправить их в морг. Гриль вместе с другими вещественными доказательствами был промаркирован и послан в криминологическую лабораторию. Потом я накрыла ямы полиэтиленовой пленкой и оставила их на попечение полицейского департамента Сен-Базиля.Как и следовало ожидать, мы с Куикуотером вернулись в город в гробовом молчании. Оказавшись дома, я первым делом набрала номер Райана – никто не ответил.
– Почему, Энди, почему? – прошептала я, словно он мог меня услышать. – Пожалуйста, пусть все окажется просто дурным сном.
Мой вечер состоял из ванной и пиццы. Спать я легла рано.
* * *
Рассвет застал нас всех на поляне для пикника, облюбованной «Гадюками». Ручей по-прежнему журчал, птицы, как и накануне, обменивались возмущенным чириканьем, и снова я наблюдала за облачками пара от дыхания в свежем утреннем воздухе. Изменились только два обстоятельства.На сей раз с нами не было Клоделя: он предпочел остаться в городе, чтобы проверить другие ниточки.
За ночь слух об обнаруженных трупах просочился в средства массовой информации, и по прибытии нас приветствовали непрошеные гости. Вдоль автострады выстроились в ряд машины и фургоны, и на нас обрушился шквал вопросов на французском и английском языках.
Не обращая на журналистов никакого внимания, мы миновали нацеленные на нас камеры и микрофоны, показали удостоверения несшему вахту полицейскому и проскользнули в ворота.
Я вновь открыла каждую могилу и начала с того места, где вчера остановилась, – с места двойного захоронения. Прокопала в глубину метра два, но обнаружила всего лишь несколько костей рук и очередную пару ботинок.
То же самое я повторила с участком Куикуотера, с каждым новым совком земли приходя во все большее недоумение. Помимо найденных вчера черепа и костей ног, яма оказалась совершенно пустой. Никаких украшений или остатков одежды. Никаких ключей или пластиковых удостоверений личности. Ни малейшего признака волос или мягких тканей. Повторное сканирование ГРЛС не обнаружило и намека на другие искажения сигнала в исследуемой области.
Еще один факт придавал происходящему оттенок нереальности. Хотя в могиле с двумя скелетами находилось множество мертвых насекомых, в секторе «3 – север – 9 – восток» не наблюдалось ни одной окаменелой личинки или куколки. Пока мне не приходило в голову ни одного разумного объяснения подобному отличию.
К пяти часам мы снова закопали ямы и загрузили мое оборудование в машину следственной группы. Я совершенно вымоталась, была покрыта грязью с ног до головы и окончательно запуталась. Запах смерти впитался в волосы и одежду. Больше всего на свете хотелось оказаться дома и провести часок наедине с мылом и водой.
Куикуотер выехал через ворота, и тотчас же компания телевизионщиков окружила джип, не пропуская нас дальше. Пришлось остановиться. Мужчина средних лет с прилизанными волосами и безупречными зубами обогнул машину и постучал в стекло с моей стороны. Оператор за его спиной навел объектив камеры мне прямо в лицо.
Будучи не в том настроении, чтобы соблюдать правила вежливости, я опустила стекло, высунулась наружу и попросила его, не поскупившись на красочные выражения, освободить дорогу. Камера включилась, и репортер забросал меня агрессивными вопросами. В ответ я высказала ряд предположений о том, куда он и все его оборудование могут направиться, ко всеобщему удовольствию. Потом, скромно опустив глаза, откинулась назад и нажала кнопку на дверце. Куикуотер дал газу, и мы рванули прочь. Я повернулась и успела заметить, как журналист растерянно застыл на дороге, все еще вцепившись в микрофон, с выражением искреннего недоумения на холеном лице.
Я устроилась как можно удобнее и прикрыла глаза, зная, что никакой беседы с Куикуотером не ожидается. Пожалуй, оно и к лучшему. В голове вертелся круговорот вопросов, сплетавшихся и клубившихся наподобие воды в переполненном ручье.
Кто третья жертва? Как этот человек умер? Ответы я надеялась найти в лаборатории.
Когда именно наступила смерть? Каким образом часть его трупа оказалась в тайном захоронении в окрестностях мотоклуба «Гадюк»? Эти вопросы следовало задать самим «Гадюкам».
Самым непонятным было отсутствие частей тела. Где остальные кости скелета? Вынимая и укладывая кости для транспортировки, я внимательно осмотрела их на наличие признаков разрушений, причиненных животными. Медведи, волки, койоты и другие хищники, если представится возможность, с радостью отужинают человеческими останками. Впрочем, как и домашние собаки и кошки.
Но я не увидела никаких свидетельств того, что пожиратели падали покинули это место, унеся отсутствующие части. Не было никаких обглоданных суставов и диафизов, царапин от зубов и следов укусов. Не наблюдалось также никаких отметин от использования пилы или ножа, так что версия о расчленении тела тоже отпадала.
Итак, вставал вопрос: куда делись остальные части умершего человека?
* * *
Я собиралась провести вечер среды в том же духе, что и накануне, только с незначительными изменениями. Горячая ванна. Ужин, разогретый в микроволновке. Пэт Конрой. Сон. Но все пошло не так, как было запланировано, разве что кроме первого пункта.Я как раз вытерлась полотенцем и нырнула в зеленую фланелевую ночную рубашку, когда зазвонил телефон. Верди поплелся вслед за мной в гостиную.
– Mon Dieu, скоро твое лицо начнут узнавать чаще, чем мое.
Определенно, только этого мне и не хватало. Работая в театре и на телевидении вот уже больше двадцати лет, Изабель была одной из самых популярных актрис в Квебеке. Куда бы она ни пошла, ее всюду узнавали.
– Я стала гвоздем шестичасовых новостей, – догадалась я.
– Представление, достойное «Оскара». Блестящее воплощение в жизнь необузданной ярости и свирепой вспышки гнева…
– Что, действительно так плохо?
– Прическа у тебя очень даже ничего.
– Они назвали мою фамилию?
– Mais oui, docteur Brennan[15].
Проклятье! Верди, предвкушая долгий разговор, устроился у меня на коленях, когда я тяжело плюхнулась на диван.
– Они пустили в эфир звук?
– Не стоит беспокоиться, Темпе, я довольно хорошо читаю по губам. Откуда ты узнала такие выражения?
Я застонала, воссоздав в памяти некоторые из своих самых красочных предложений о том, куда следует поместить все эти камеры и микрофоны.
– Но я звоню не по этому поводу. Хочу, чтобы ты пришла ко мне в гости на субботний ужин. Я пригласила парочку друзей и полагаю, что тебе надо пройти несколько сеансов социальной терапии, на время выкинуть из головы всех этих твоих противных байкеров и историю с Райаном.
История с Райаном.
– Изабель, не думаю, что сейчас из меня получится хороший собеседник. Я…
– Темпе, отказа я не приму. И хочу, чтобы ты надела жемчуга, надушилась и принарядилась как следует. Твое настроение от этого только выиграет.
– Изабель?! Скажи-ка честно, не пытаешься ли ты устроить для меня очередное свидание?
На несколько секунд в трубке воцарилась тишина.
– Темпе, твоя работа наложила на тебя отпечаток: ты слишком подозрительна. Я же сказала: просто придет парочка друзей. Кроме того, у меня припасен для тебя сюрприз.
Ох, только не это!
– Какой?
– Никакого сюрприза не получится, если я скажу тебе.
– Все равно скажи.
– Bon. Я хочу, чтобы ты познакомилась с одним человеком. Мне точно известно, что сам он с нетерпением ждет встречи. На самом деле вы и прежде встречались, но не были представлены друг другу. Этот человек ни на йоту не заинтересован в романтических отношениях. Верь мне.
За прошедшие два года я познакомилась со многими друзьями Изабель, в большинстве своем из мира искусства. Некоторые были откровенно скучными, иные – очаровательными. Многие придерживались нетрадиционных взглядов на секс. Но каждый из них был по-своему уникален. Она права. Один легкомысленный вечер мне не помешает.
– Ладно, договорились. Что принести с собой?
– Ничего не нужно. Просто надень туфли на высоком каблуке и будь на месте в семь часов.
Высушив и причесав волосы, я засунула ужин из морепродуктов в микроволновку. И как раз устанавливала таймер, когда раздался звонок в дверь.
«Райан!» – полыхнула во мне внезапная радость, когда я шла в прихожую. Вся история оказалась простым недоразумением. Ну а если нет? Хочу ли я и вправду встретиться с ним? Так ли уж стремлюсь узнать, где он был все это время и что делал?
Да. Причем безумно.
Самокопание оказалось излишним, потому что монитор показал стоящего снаружи Жана Бертрана, а не его напарника. Я запустила Жана в подъезд, потом пошла в спальню за носками и халатом. Войдя в квартиру, он на мгновение замешкался, словно стараясь успокоиться. Последовала неловкая пауза, потом Жан протянул руку. На ощупь она оказалась холодной.
– Привет, Темпе! Извини, что нагрянул так внезапно.
Сдается мне, песня «Удивить Темперанс Бреннан» в последнее время пользуется бешеным спросом. Я кивнула.
Лицо унылое, под глазами темные круги от недосыпания. Всегда безукоризненно одетый, в этот раз Бертран был в линялых джинсах и помятой замшевой куртке. Он принялся что-то говорить, но я прервала его, предложив пройти в гостиную. Бертран уселся на софу, а я устроилась в кресле напротив.
Бертран некоторое время молча рассматривал меня, в напряженном взгляде читалось выражение, которое я не смогла разобрать. На кухне микроволновка подогревала мой ужин, отчего по квартире вился аромат белой рыбы, моркови и риса, приправленного карри.
«Сам пришел – тебе и карты в руки», – подумала я, не собираясь первой прерывать затянувшееся молчание. Наконец он произнес:
– Я по поводу Райана.
– Да.
– Я получил твои сообщения, но просто не мог говорить об этом тогда.
– О чем «об этом»?
– Его не выпускают на поруки, потому что его обвинили в…
– Я знаю, какие обвинения ему предъявили.
– Не злись на меня. Я ведь не имел ни малейшего представления о том, насколько ты замешана во все это.
– Ради бога, Бертран, сколько лет уже мы знакомы?
– Райана, черт возьми, я знал гораздо дольше! – раздраженно проговорил он. – Очевидно, плохой из меня знаток людей.
– По-видимому, мы оба не отличаемся в подобных делах.
Я не хотела вести себя так холодно и неприветливо, но меня задело нежелание Бертрана позвонить мне. В ту минуту, когда мне понадобилась важная для меня информация, он просто взял и отшил меня, словно я уличный алкаш, выпрашивающий у него подачки.
– Послушай, просто не представляю, что и сказать тебе. Все сделалось гораздо запутаннее, чем… Я слышал, когда они закончат с Райаном, его даже и близко к полиции не подпустят.
– Неужели так плохо? – Я уставилась на свои пальцы, теребящие бахрому диванной подушки.
– У них на руках достаточно улик, чтобы предъявить обвинение хоть завтра.
– Что именно?
– При обыске в его квартире обнаружено столько метамфетамина, что можно запросто отправить на электрический стул все население какой-нибудь страны третьего мира. Вдобавок еще нашли ворованные парки на сумму свыше десяти тысяч долларов.
– Парки?
– Да. Такие французско-канадские куртки, которые все спят и видят, как бы приобрести.
– Что еще? – Я так сильно накрутила бахрому, что руку и запястье пронзила острая боль.
– А также свидетели, видеозаписи, помеченные денежные купюры и смердящий след, ведущий прямехонько в центр навозной кучи. – Голос Бертрана дрожал от сдерживаемых эмоций. Он замолчал и сделал глубокий вдох. – Есть еще кое-что. Черт, много еще всякого дерьма, но я не могу говорить об этом. Пожалуйста, Темпе, пойми меня. Послушай, мне очень жаль, что я оставил тебя в подвешенном состоянии. Мне самому понадобилось некоторое время, чтобы справиться с ударом. Я просто не хотел верить, но…
Он прервался – голос подвел его. Справившись, Бертран продолжил:
– Думаю, этот парень так и не сумел полностью избавиться от своего прошлого.
В студенческие годы Райан подсел на спиртное и наркотики. В конечном счете он предпочел сухому академическому существованию свободную жизнь среди отбросов общества. Один кокаинист, мастерски обращающийся с ножом, однажды чуть не отправил его на тот свет, после чего отбившийся от рук юнец взялся за ум, стал полицейским и дослужился до звания лейтенанта-детектива. Я знала об этих страницах из прошлого Райана. Но тем не менее…
– Я выяснил, что кто-то сдал Райана, и подумал, что это ты. Но сейчас уже не важно, кто помог полиции. Сукин сын по уши погряз в дерьме, и виноват в этом только он сам, так что пусть получит по заслугам.
Последовало долгое молчание. Я чувствовала на себе пристальный взгляд Бертрана, но продолжала упорно отводить глаза и молчать. Загудела микроволновка, затем автоматически выключилась. Воцарилась тишина. Наконец я задала вопрос:
– Ты и вправду веришь, что он замешан? – Мои щеки запылали, сердце тревожно забилось.
– Последние несколько дней я только и делал, что пытался найти доказательства его невиновности. Бесполезно. Ничего. Никого. А мне требовалась хотя бы тень сомнения. – Жан бурно жестикулировал, и я заметила, что его рука слегка дрожит. – Но сомнению места не осталось, Темпе.
Он устало провел рукой по лицу.
– Впрочем, сейчас это уже не имеет никакого значения.
– Напротив, это важно. Только это и важно.
– Сначала я думал, что такое совершенно невозможно. Кто угодно, только не Эндрю Райан. А потом ознакомился с материалами дела. – Он снова глубоко вдохнул. – Послушай, Темпе, мне очень жаль. Прости за всю эту проклятую неразбериху. Я уже и не знаю, кто я и куда катится мир. И не уверен, что цена за поездку стоит того.
Я посмотрела на Бертрана – его лицо исказилось от душевных страданий. Я точно знала, что он сейчас чувствует. Он пытается не презирать бывшего напарника за то, что тот пошел на поводу у собственной алчности, и в то же время ненавидит Эндрю за глубокую, холодную пустоту, образовавшуюся в душе после предательства.
Бертран обещал дать мне знать, как только выяснит что-нибудь еще. После его ухода я выбросила в мусорное ведро рыбу и долго плакала, пока не заснула.
10
В четверг я надела темно-синий костюм и поехала в церковь Пресвятой Девы Марии. С утра погода выдалась пасмурная, дул сильный ветер, солнце лишь изредка выглядывало сквозь стремительно проносившиеся по небу свинцовые тучи.
Я припарковалась, вышла из машины и направилась к входу, миновав обычное в подобных обстоятельствах сборище зевак, журналистов и полицейских. Шарбонно, Клоделя и Куикуотера пока нигде не было видно.
Желающие проводить девочку в последний путь, в большинстве своем африканцы, с мрачными лицами медленным потоком поднимались по ступенькам. Белые прибывали парами или небольшими группами, ведя с собой детей. Наверное, это были одноклассники Эмили-Энн с родителями.
Недалеко от входа внезапный порыв ветра сорвал шляпку с головы пожилой женщины, идущей справа от меня. Одна заскорузлая рука взлетела к голове, в то время как вторая придерживала юбку, вихрем взметнувшуюся вокруг ног.
Я ринулась вперед, успела придавить шляпку к стене церкви, не дав ей улететь, и затем протянула женщине. Та прижала шляпку к костлявой груди и слабо улыбнулась. Ее испещренное морщинами темное лицо напомнило мне о куклах, изготавливаемых умелицами из Грейт-Смоки-Маунтинс.
– Вы были другом Эмили-Энн? – спросила меня старушка хриплым голосом.
– Да, мадам. – Мне не хотелось говорить сейчас, что именно связывает меня с девочкой.
– Она моя внучечка.
– Примите мои соболезнования, такая невосполнимая потеря.
– У меня двадцать два внука, но такой, как моя Эмили-Энн, на свете больше нет. Этот ребенок чем только не занимается. Она пишет рассказы, танцует, плавает, катается на коньках. Думаю, девочка умнее даже, чем ее мать.
– Она была замечательной маленькой девочкой.
– Может, именно поэтому Господь взял ее на небо.
Я смотрела, как бабушка Эмили-Энн входит дрожащей походкой в церковь, а сама мысленно вернулась в далекое прошлое, когда мне довелось услышать те же самые слова. В груди вспыхнула застарелая боль, и я собралась с силами, чтобы справиться с тем, с чем мне предстояло сейчас столкнуться.
Внутри церкви было холодно, пахло ладаном, воском и лакированным деревом. Сквозь витражи струился дневной свет, окрашивая помещение в приглушенные пастельные тона.
Передние скамьи были заняты, тогда как в середине оставались свободные места. Я тихонько проскользнула на задний ряд, сложила руки и попыталась сконцентрироваться на настоящем. Кожа уже начала зудеть, ладони вспотели. Пока я осматривалась, органист закончил играть один реквием и перешел к другому.
Под алтарем стоял маленький белый гробик, усыпанный цветами и окруженный свечами. К его ручкам цеплялись воздушные шарики, плавно покачивающиеся на длинных завязках. Яркие разноцветные шары выглядели совершенно неуместно в подобной обстановке.
На передней скамье я увидела крупную женщину, по бокам – две маленькие головки. Миссис Туссен подалась вперед, прижав ко рту носовой платок. Я заметила, как ее плечи начали судорожно сжиматься, и тогда поднялась крошечная ручка и нежно прикоснулась к плечу скорбящей женщины.
Дремлющая боль внутри меня вдруг проснулась, и я снова очутилась в приходе Святого Варнавы. За кафедрой возвышался отец Моррисон, а мой младший братишка точно так же, как эта девочка, лежал в маленьком гробике.
Было невыносимо слышать рыдания матери, и я потянулась, чтобы успокоить ее. Но она не осознала моего касания, просто прижала крошку Гарриет к груди и плакала, уткнувшись лицом в ее голову. Чувствуя собственную беспомощность, я только смотрела, как шелковистые светлые волосы сестренки намокают от слез матери.
Если бы мне дали коробку с цветными карандашами и попросили нарисовать, каким был мой мир в шесть лет, я бы выбрала один-единственный цвет. Черный.
Не в моих силах оказалось спасти Кевина, я не сумела остановить лейкемию, истощавшую его детское тельце. Он был моим самым драгоценным подарком, моим рождественским братиком, и я обожала его. Я молилась и молилась, но так и не смогла предотвратить его смерть. Как не смогла вернуть улыбку на лицо матери. Я даже начала думать, не лежит ли на мне проклятие, так как мои молитвы остались неуслышанными.
Прошло уже почти сорок лет, а боль от смерти Кевина так и не ушла. Когда я вижу, слышу, вдыхаю запахи погребальной мессы, эта сердечная рана снова начинает ныть, отчего восприятие мира постепенно окрашивается в цвета глубоко запрятанного, но и по сей день мучительного горя.
Я отвернулась от семьи Туссен и пробежала взглядом по толпе. Шарбонно укрылся в тени исповедальни, но больше я никого не узнала.
В эту минуту вошел священник и осенил себя крестным знамением. Молодой, спортивного телосложения, он казался слегка взволнованным и больше походил на теннисиста перед началом матча, чем на священника в преддверии погребальной службы. Все встали.
Сейчас, когда я словно вернулась в прошлое и снова встала, чтобы проводить в последний путь Кевина, моя кожа запылала, а сердце забилось быстрее, чем следовало. Я попыталась взять себя в руки, но мозг отказывался принять реальность. Перед глазами замелькали образы из детства.
Необъятная женщина вышла на кафедру справа от алтаря. Кожа цвета красного дерева, волосы собраны в косичку. Ее щеки блестели от пота, когда она пела гимн «Удивительная благодать». Я вспомнила, что видела ее фотографию в газетах.
Потом священник заговорил о детской невинности. Родственники сказали несколько слов о жизнерадостном характере Эмили-Энн, о ее любви к семье. Ее дядя упомянул о том, как сильно девочка любила вафли. Учитель рассказал о своей увлеченной ученице и прочитал сочинение, занявшее первое место в школьном конкурсе. Один из одноклассников продекламировал написанное им самим стихотворение.
И вновь гимны. Месса. Верующие по очереди причастились, затем снова заняли свои места. Слышались приглушенные рыдания. Пахло ладаном. Гроб освятили. Едва слышные причитания миссис Туссен.
Наконец священник повернулся и попросил сестер Эмили-Энн и ее одноклассников подойти к нему, затем сел на ведущие к алтарю ступеньки. На несколько минут все застыли, но потом дети начали вставать, повинуясь родительскому шепоту и легким подталкиваниям. По очереди они покидали свои места и робко приближались к алтарю.
Священник заговорил. В его словах не было ничего необычного. Эмили-Энн сейчас на небесах вместе с Господом. Она воссоединилась со своим отцом. Наступит день, когда мать и сестры присоединятся к ней, как и все присутствующие сейчас в церкви.
Однако затем молодой проповедник сделал нечто необычное. Он сказал детям, что Эмили-Энн счастлива на небе и что нам всем надо радоваться вместе с ней. Он дал знак своим помощникам, которые скрылись в ризнице и вернулись с большими связками воздушных шариков.
– Эти шары наполнены гелием, – объяснил священник. – Поэтому они могут летать. Я хочу, чтобы каждый из вас взял один, и затем мы вместе с Эмили-Энн пойдем на улицу. Мы произнесем прощальную молитву и отпустим шары в небо. Эмили-Энн их заметит и будет знать, что мы любим ее. – Он взглянул в торжественные маленькие лица. – Ну как, вам нравится это предложение?
Все единодушно кивнули.
Проповедник встал, распутал веревки, вложил по одной в каждую маленькую ручку и повел детей вниз по ступенькам. Органист заиграл «Аве Мария» Шуберта.
Вперед выступили несколько человек, подняли гробик и понесли его к двери. По мере их продвижения к выходу церковные скамьи пустели – присутствующие присоединялись к процессии. Я незаметно пристроилась в конце.
Все вышли наружу, затем дети встали в круг, а взрослые обступили их. Миссис Туссен стояла за спинами дочерей, опираясь на руку певицы.
Я припарковалась, вышла из машины и направилась к входу, миновав обычное в подобных обстоятельствах сборище зевак, журналистов и полицейских. Шарбонно, Клоделя и Куикуотера пока нигде не было видно.
Желающие проводить девочку в последний путь, в большинстве своем африканцы, с мрачными лицами медленным потоком поднимались по ступенькам. Белые прибывали парами или небольшими группами, ведя с собой детей. Наверное, это были одноклассники Эмили-Энн с родителями.
Недалеко от входа внезапный порыв ветра сорвал шляпку с головы пожилой женщины, идущей справа от меня. Одна заскорузлая рука взлетела к голове, в то время как вторая придерживала юбку, вихрем взметнувшуюся вокруг ног.
Я ринулась вперед, успела придавить шляпку к стене церкви, не дав ей улететь, и затем протянула женщине. Та прижала шляпку к костлявой груди и слабо улыбнулась. Ее испещренное морщинами темное лицо напомнило мне о куклах, изготавливаемых умелицами из Грейт-Смоки-Маунтинс.
– Вы были другом Эмили-Энн? – спросила меня старушка хриплым голосом.
– Да, мадам. – Мне не хотелось говорить сейчас, что именно связывает меня с девочкой.
– Она моя внучечка.
– Примите мои соболезнования, такая невосполнимая потеря.
– У меня двадцать два внука, но такой, как моя Эмили-Энн, на свете больше нет. Этот ребенок чем только не занимается. Она пишет рассказы, танцует, плавает, катается на коньках. Думаю, девочка умнее даже, чем ее мать.
– Она была замечательной маленькой девочкой.
– Может, именно поэтому Господь взял ее на небо.
Я смотрела, как бабушка Эмили-Энн входит дрожащей походкой в церковь, а сама мысленно вернулась в далекое прошлое, когда мне довелось услышать те же самые слова. В груди вспыхнула застарелая боль, и я собралась с силами, чтобы справиться с тем, с чем мне предстояло сейчас столкнуться.
Внутри церкви было холодно, пахло ладаном, воском и лакированным деревом. Сквозь витражи струился дневной свет, окрашивая помещение в приглушенные пастельные тона.
Передние скамьи были заняты, тогда как в середине оставались свободные места. Я тихонько проскользнула на задний ряд, сложила руки и попыталась сконцентрироваться на настоящем. Кожа уже начала зудеть, ладони вспотели. Пока я осматривалась, органист закончил играть один реквием и перешел к другому.
Под алтарем стоял маленький белый гробик, усыпанный цветами и окруженный свечами. К его ручкам цеплялись воздушные шарики, плавно покачивающиеся на длинных завязках. Яркие разноцветные шары выглядели совершенно неуместно в подобной обстановке.
На передней скамье я увидела крупную женщину, по бокам – две маленькие головки. Миссис Туссен подалась вперед, прижав ко рту носовой платок. Я заметила, как ее плечи начали судорожно сжиматься, и тогда поднялась крошечная ручка и нежно прикоснулась к плечу скорбящей женщины.
Дремлющая боль внутри меня вдруг проснулась, и я снова очутилась в приходе Святого Варнавы. За кафедрой возвышался отец Моррисон, а мой младший братишка точно так же, как эта девочка, лежал в маленьком гробике.
Было невыносимо слышать рыдания матери, и я потянулась, чтобы успокоить ее. Но она не осознала моего касания, просто прижала крошку Гарриет к груди и плакала, уткнувшись лицом в ее голову. Чувствуя собственную беспомощность, я только смотрела, как шелковистые светлые волосы сестренки намокают от слез матери.
Если бы мне дали коробку с цветными карандашами и попросили нарисовать, каким был мой мир в шесть лет, я бы выбрала один-единственный цвет. Черный.
Не в моих силах оказалось спасти Кевина, я не сумела остановить лейкемию, истощавшую его детское тельце. Он был моим самым драгоценным подарком, моим рождественским братиком, и я обожала его. Я молилась и молилась, но так и не смогла предотвратить его смерть. Как не смогла вернуть улыбку на лицо матери. Я даже начала думать, не лежит ли на мне проклятие, так как мои молитвы остались неуслышанными.
Прошло уже почти сорок лет, а боль от смерти Кевина так и не ушла. Когда я вижу, слышу, вдыхаю запахи погребальной мессы, эта сердечная рана снова начинает ныть, отчего восприятие мира постепенно окрашивается в цвета глубоко запрятанного, но и по сей день мучительного горя.
Я отвернулась от семьи Туссен и пробежала взглядом по толпе. Шарбонно укрылся в тени исповедальни, но больше я никого не узнала.
В эту минуту вошел священник и осенил себя крестным знамением. Молодой, спортивного телосложения, он казался слегка взволнованным и больше походил на теннисиста перед началом матча, чем на священника в преддверии погребальной службы. Все встали.
Сейчас, когда я словно вернулась в прошлое и снова встала, чтобы проводить в последний путь Кевина, моя кожа запылала, а сердце забилось быстрее, чем следовало. Я попыталась взять себя в руки, но мозг отказывался принять реальность. Перед глазами замелькали образы из детства.
Необъятная женщина вышла на кафедру справа от алтаря. Кожа цвета красного дерева, волосы собраны в косичку. Ее щеки блестели от пота, когда она пела гимн «Удивительная благодать». Я вспомнила, что видела ее фотографию в газетах.
Потом священник заговорил о детской невинности. Родственники сказали несколько слов о жизнерадостном характере Эмили-Энн, о ее любви к семье. Ее дядя упомянул о том, как сильно девочка любила вафли. Учитель рассказал о своей увлеченной ученице и прочитал сочинение, занявшее первое место в школьном конкурсе. Один из одноклассников продекламировал написанное им самим стихотворение.
И вновь гимны. Месса. Верующие по очереди причастились, затем снова заняли свои места. Слышались приглушенные рыдания. Пахло ладаном. Гроб освятили. Едва слышные причитания миссис Туссен.
Наконец священник повернулся и попросил сестер Эмили-Энн и ее одноклассников подойти к нему, затем сел на ведущие к алтарю ступеньки. На несколько минут все застыли, но потом дети начали вставать, повинуясь родительскому шепоту и легким подталкиваниям. По очереди они покидали свои места и робко приближались к алтарю.
Священник заговорил. В его словах не было ничего необычного. Эмили-Энн сейчас на небесах вместе с Господом. Она воссоединилась со своим отцом. Наступит день, когда мать и сестры присоединятся к ней, как и все присутствующие сейчас в церкви.
Однако затем молодой проповедник сделал нечто необычное. Он сказал детям, что Эмили-Энн счастлива на небе и что нам всем надо радоваться вместе с ней. Он дал знак своим помощникам, которые скрылись в ризнице и вернулись с большими связками воздушных шариков.
– Эти шары наполнены гелием, – объяснил священник. – Поэтому они могут летать. Я хочу, чтобы каждый из вас взял один, и затем мы вместе с Эмили-Энн пойдем на улицу. Мы произнесем прощальную молитву и отпустим шары в небо. Эмили-Энн их заметит и будет знать, что мы любим ее. – Он взглянул в торжественные маленькие лица. – Ну как, вам нравится это предложение?
Все единодушно кивнули.
Проповедник встал, распутал веревки, вложил по одной в каждую маленькую ручку и повел детей вниз по ступенькам. Органист заиграл «Аве Мария» Шуберта.
Вперед выступили несколько человек, подняли гробик и понесли его к двери. По мере их продвижения к выходу церковные скамьи пустели – присутствующие присоединялись к процессии. Я незаметно пристроилась в конце.
Все вышли наружу, затем дети встали в круг, а взрослые обступили их. Миссис Туссен стояла за спинами дочерей, опираясь на руку певицы.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента