Кей Гай Гэвриел. Повелитель императоров

   — Ты… Мартиниан продал ферму твоего отца по твоему поручению?
   Она покачала головой.
   — Я его об этом не просила. Забыла тебе сказать. Я попросила его найти жильца, сохранить ее. Он это сделал.
   Он несколько раз писал мне. Собственно говоря, он много рассказал мне о тебе. Криспин снова заморгал.
   — Понятно. Об этом ты тоже забыла мне сказать?
   — Наверное. Мы просто слишком мало с тобой беседовали. — Она улыбнулась.
   — Вот так-то, — вставила Данис. Криспин вздохнул.
   — По крайней мере, это похоже на правду.
   — Рада, что ты со мной согласен. — Она отпила глоток вина.
   Он смотрел на нее.
   — Ты сердишься. Я знаю. Что я должен сделать? Ты хочешь, чтобы я лег с тобой в постель, дорогая?
   — Чтобы смягчить мой гнев? Нет, спасибо.
   — Чтобы помочь побороть печаль, — сказал он. Она молчала.
   — Она просит сказать тебе, что ей вообще лучше было сюда не приходить, — сказала Данис.
   — Разумеется, я лгу, — вслух прибавила Ширин.
   — Я знаю, — ответил Криспин. — Хочешь, чтобы я попросил тебя поехать на запад?
   Она посмотрела на него.
   — А ты хочешь, чтобы я поехала на запад?
   — Иногда хочу, — признался он, в равной мере и себе и ей. Ему стало легче, когда он это высказал.
   Он увидел, как она вздохнула.
   — Уже кое-что для начала, — тихо произнесла она. — И помогает от моего гнева. Может быть, теперь ты сможешь лечь со мной в постель по другой причине.
   Он рассмеялся:
   — Ох, дорогая! Ты же не думаешь, что я…
   — Я знаю. Не надо. Не говори этого. Ты ни о чем таком не думал, когда вернулся, и причины мне известны. А теперь не можешь по… другой причине, которая мне тоже известна. Так о чем же ты хочешь меня попросить?
   На ней была темно-зеленая шапочка, украшенная рубином. Плащ лежал рядом с ней на кровати. Шелковое платье, зеленое, как и шапочка, отделанное золотом. В ушах сверкали золотые сережки, на пальцах кольца. Он подумал, глядя на нее, впитывая этот образ, что у него не хватит таланта и мастерства, чтобы изобразить ее такой, как сейчас, пусть даже она сидит неподвижно. Осторожно подбирая слова, он сказал:
   — Не продавай пока дом на ферме. Может быть, тебе понадобится… навестить свое владение в западной провинции. Если она станет провинцией.
   — Станет. Я пришла к выводу, что императрица Гизелла знает, чего хочет и как это получить.
   Он и сам так думал. Но не сказал этого. Сейчас речь не об императрице. Он обнаружил, что его сердце быстро забилось. И сказал:
   — Ты могла бы даже… вкладывать там деньги, в зависимости от того, как развернутся события. Мартиниан разбирается в подобных вещах, если тебе понадобится совет.
   Она улыбнулась ему.
   — В зависимости от того, как развернутся события?
   — От действий Гизеллы.
   — Гизеллы, — повторила она. И снова стала ждать. Он набрал в грудь воздуха. Возможно, это было ошибкой; ее аромат окутывал все.
   — Ширин, ты не должна покидать Сарантий, и ты это знаешь.
   — Да? — ободряюще произнесла она.
   — Но позволь мне уехать домой и выяснить, что я… ну, позволь мне… Ладно, если ты действительно выйдешь здесь замуж по собственному выбору, я буду… Святой Джад, что ты хочешь от меня услышать, женщина?
   Она встала, улыбнулась. Он чувствовал себя беспомощным перед всем тем, что таилось в ее улыбке.
   — Ты только что уже все сказал, — прошептала она. И не успел он подняться, как она нагнулась и целомудренно поцеловала его в щеку. — До свидания, Криспин. Благополучного путешествия. Надеюсь, ты мне скоро напишешь. Возможно, по поводу собственности? И о прочих подобных вещах.
   О прочих подобных вещах.
   Он встал. Откашлялся. Женщина, желанная, как лунный свет в темную ночь.
   — Ты… э… поцеловала меня лучше, чем во время нашей первой встречи.
   — Знаю, — ласково ответила она. — Возможно, это была ошибка.
   И она снова улыбнулась, пошла к двери, сама открыла ее и вышла. Он стоял, застыв на месте.
   — Ложись спать, — сказала Данис. — Мы попросим слуг нас выпустить. Счастливого путешествия, передает она тебе.
   — Спасибо, — послал он в ответ, прежде чем вспомнил, что они не понимают его мысли. Внезапно он пожалел, что сам их понимает.
   Он не лег спать. В этом не было смысла. Долго сидел без сна на стуле у окна. Увидел ее бокал и бутылку вина на подносе, но не взял их, не стал пить. Он еще раньше, вечером, на улице дал себе слово.
   Утром он обрадовался, что голова у него ясная. Записка — он почти знал, что ее принесут — ждала его, когда он спустился вниз. Ее доставили на рассвете. Он поел, повинуясь внезапному порыву, сходил в часовню вместе с Варгосом и Пардосом, затем в бани, где его побрили, нанес несколько визитов в лагерь Синих и в другие места. Он весь день чувствовал движение солнца над головой. Этот день, эта ночь, еще одна, потом он уедет.
   Он еще не со всеми простился. Еще одно прощание состоится с наступлением темноты.
   Во дворце.
   — Я думала о мешке из-под муки, — сказала императрица Сарантия, — в память о том, первом.
   — Благодарю тебя, госпожа, что эта идея осталась неосуществленной.
   Гизелла улыбнулась. Встала из-за маленького столика, за которым вскрывала письма и доклады при помощи костяного ножа. Леонт находился на северо-востоке с армией, но империей надо было править, руководить переменами. Он подумал, что этим занимаются она и Гезий.
   Она пересекла комнату и снова села. В руке она по-прежнему держала нож для бумаги. Он видел, что ручка ножа из слоновой кости вырезана в виде лица. Она заметила его взгляд. Улыбнулась.
   — Мне подарил его отец, когда я была совсем маленькой. Собственно говоря, это его лицо. Если повернуть ручку, она снимается. — Она так и сделала. В одной руке у нее осталась слоновая кость, а в другой — внезапно лишившееся рукояти лезвие. — Я носила его под одеждой, когда села на корабль и отплыла сюда, прятала его, когда мы высадились на берег.
   Он смотрел на нее.
   — Видишь ли, я не знала, что они собираются со мной сделать. Иногда… в последний момент… в нашей власти определить только свой конец.
   Криспин прочистил горло, оглядел комнату. Они были почти наедине, с ними оставалась только одна служанка здесь, в Траверситовом дворце, в комнатах Гизеллы, которые раньше принадлежали Аликсане. Она еще не успела изменить их. Нашлись более срочные дела. Только роза исчезла, как он заметил.
   Аликсана хотела, чтобы здесь были дельфины. Взяла его с собой в пролив, чтобы посмотреть на них.
   Канцлер Гезий, улыбающийся и благожелательный, лично ждал его и проводил к Гизелле, когда Криспин явился к Бронзовым Вратам. Проводил и удалился. В этом позднем приглашении не было никакого скрытого значения, понял Криспин: в Императорском квартале работали допоздна, особенно в дни войны и в разгар политической борьбы за Батиару. Его пригласили на встречу с императрицей, когда она смогла выделить ему время в загруженном дне. Соотечественник отправляется домой, пришел попрощаться. Теперь никаких тайн, никакого похищения под покровом темноты, никакого личного поручения, которое могло его погубить, если бы все открылось.
   Это в прошлом. Он совершил путешествие сюда, она совершила еще более дальнее путешествие. Он возвращался назад. И гадал, что найдет в Варене, в городе, где пьяницы в тавернах весь год держали пари на ее жизнь.
   Мужчины выигрывали эти пари или проигрывали. А те вельможи антов, которые стремились убить ее и править вместо нее… что будет с ними теперь?
   — Если бы ты немного быстрее строил свои планы, — сказала Гизелла, — ты мог бы отправиться на императорском корабле. Он отплыл два дня назад с моими посланиями Евдриху и Кердасу.
   Он посмотрел на нее. Снова его охватило странное ощущение, будто она умеет читать его мысли. Интересно, подумал он, она такая со всеми? И как только находились такие глупцы, чтобы делать ставки против нее. Сейчас она отвела взгляд и знаком приказала женщине принести им вина. Его принесли в комнату на золотом подносе, инкрустированном драгоценными камнями по ободку. Богатства Сарантия, невообразимые богатства. Криспин налил себе вина, добавил воды.
   — Я вижу, ты осторожен, — сказала императрица Гизелла. И многозначительно улыбнулась.
   Эти слова он тоже помнил. Она сказала то же самое в тот первый раз, в Варене. Эта ночная встреча создавала такое странное ощущение. В ней чувствовалось расстояние, пройденное за полгода.
   Он покачал головой:
   — Я чувствую, что мне необходимо сохранить ясную голову.
   — А обычно это не так? Он пожал плечами:
   — Я думал об узурпаторах. Что с ними будет? Если об этом дозволено спрашивать.
   Конечно, это было важно. Он собирается вернуться назад, там его мать, его дом, его друзья.
   — Это зависит от них. В основном от Евдриха. Я официально предложила ему стать наместником новой провинции Сарантия — Батиары и править от имени императора Валерия Третьего.
   Криспин уставился на нее, потом спохватился и опустил взгляд. Она — императрица. На нее нельзя пялиться подобно рыбе.
   — Ты собираешься наградить человека, который… — … пытался меня убить? Он кивнул.
   Она улыбнулась:
   — Кто из знатных антов не желал мне смерти в прошлом году, Кай Криспин? Они все желали. Даже родиане это знают. Какого человека я могу выбрать, если их всех исключить? Лучше всего отдать власть тому, кто победил, не так ли? Это свидетельствует о его способностях. И он будет… испытывать некоторый страх, как мне кажется.
   Он снова поймал себя на том, что уставился на нее. Ничего не мог поделать. Ей всего двадцать лет, возможно, даже меньше. И она расчетлива и точна, как… как монарх. Дочь Гилдриха. Эти люди живут в другом мире. Таким был Валерий, внезапно подумал он.
   Собственно говоря, он тоже соображал очень быстро.
   — А патриарх в Родиасе?
   — Хороший вопрос. Ему тоже отправлено послание, с тем же судном. По вопросу о ересях следует принять решение, если он согласится. Восточный патриарх снова признает его превосходство.
   — В обмен на…
   — На заявление в поддержку объединения Империи, Сарантия в качестве столицы Империи, и одобрение нескольких особых решений по вопросам веры, предложенных императором.
   Все сделано так аккуратно и с такой быстротой. Криспину трудно было сдержать гнев.
   — Конечно, и в их число входит вопрос об изображении Джада в часовнях и святилищах.
   — Конечно, — тихо и невозмутимо подтвердила она. — Этот вопрос очень важен для императора.
   — Я знаю, — сказал он.
   — Я знаю, что ты знаешь, — ответила она. Повисло молчание.
   — Я думаю, вопросы правления будет решить легче, чем вопросы веры. Так я и сказала Леонту.
   Криспин ничего не ответил.
   Через секунду она прибавила:
   — Я еще раз побывала в Великом Святилище сегодня утром. Прошла тем подземным ходом, который ты мне показал. Хотела снова увидеть твою работу на куполе.
   — До того, как ее начнут сбивать?
   — Да, — согласилась она безмятежно. — До того. Я тебе сказала, когда мы проходили через Святилище той ночью: теперь я лучше понимаю то, о чем мы говорили во время нашей первой встречи. Он ждал.
   — Ты сетовал на материалы. Помнишь? Я тебе ответила, что они лучшие из тех, что у нас есть. Что была чума и война.
   — Я помню.
   Гизелла слегка улыбнулась.
   — То, что я тебе говорила, — правда. Но то, что ты говорил мне, было большей правдой: я видела, что может сделать мастер, имея нужные материалы. Во время работы над церковью моего отца ты был связан по рукам и ногам, словно стратиг на поле боя, который командует одними фермерами и рабочими.
   Таким был ее отец. Он таким и умер.
   — При всем моем почтении, госпожа, ты смущаешь меня таким сравнением.
   — Знаю, — ответила она. — Но обдумай это потом. Мне самой это сравнение понравилось, когда оно пришло мне в голову сегодня утром.
   Она оказала ему большую милость, расточая похвалы, дала ему личную аудиенцию, только для того, чтобы проститься. У него не было никаких причин для обиды. Восхождение Гизеллы на трон, возможно, спасет его и ее родину от разрушения.
   Он кивнул головой. Потер свой бритый подбородок.
   — У меня будет для этого свободное время на корабле, моя повелительница.
   — Завтра? — спросила она.
   — Послезавтра.
   Позднее он понял (на досуге, уже на корабле), что ей это было известно и что она направляла беседу.
   — Вот как? Значит, ты улаживаешь дела.
   — Да, повелительница. Хотя, как мне кажется, я уже закончил.
   — Ты получил все причитающиеся тебе деньги? Мы хотим, чтобы с этим все было в порядке.
   — Получил, госпожа. Канцлер любезно сам проследил за этим.
   Она взглянула на него.
   — Он обязан тебе жизнью. Конечно, я тоже понимаю, что я… перед тобой в долгу.
   Он покачал головой.
   — Ты была моей царицей. Ты моя царица. Я не сделал ничего…
   — Ты сделал то, что было нужно мне, рискуя собой, дважды. — Она поколебалась. — Я не стану слишком долго распространяться на эту тему. — Он услышал, что ее голос перестал быть официальным. — Но все же я родом с запада и горжусь тем, что мы можем показать им здесь, на востоке. Мне жаль, что… обстоятельства потребовали уничтожить твою здешнюю работу.
   Он опустил глаза. Что можно было ответить? Это — смерть.
   — Мне также пришло в голову, на основании того, что еще я узнала в эти последние дни, что есть еще один человек, которого ты, возможно, захочешь повидать перед отъездом.
   Криспин поднял глаза.
   Гизелла, царица антов, императрица Сарантия, ответила ему взглядом своих синих глаз.
   — Только она не сможет тебя увидеть, — предупредила Гизелла.
   Снова появились дельфины. Он гадал, увидит ли их, и понимал, что смертному сомневаться на этот счет глупо и самонадеянно; как будто морские создания могли являться или не являться в зависимости от того, что люди творят в городах на суше.
   С другой стороны (хотя это и ересь), в эти дни много людских душ надо было перенести в самом Сарантии и возле него.
   Он стоял на маленьком узком императорском судне, и чтобы попасть на него, ему стоило только предъявить тонкий кинжал Гизеллы с вырезанным из слоновой кости лицом ее отца вместо рукоятки. Подарок, как она заявила, вручая ему кинжал, чтобы он ее помнил. Хотя она еще сказала, что надеется через несколько лет приехать в Варену. Если все сложится должным образом, в Родиасе состоятся церемонии.
   Экипаж предупредили запиской, что человеку, который принесет изображение отца императрицы, разрешено плыть к месту, закрытому для всех остальных.
   Он уже был там раньше.
   Стилиану держали не в тюремных камерах под дворцами. Кто-то, обладающий тонким чувством иронии и пониманием наказания — вероятнее всего, Гезий, который видел так много насилия в своей жизни и выжил, несмотря ни на что, — выбрал другое место, где ей придется доживать жизнь, оставленную ей императором. Тем самым он проявил милосердие к бывшей супруге и дал народу понять свою благожелательность к ней.
   Действительно, достаточно посмотреть на Леонта на Золотом Троне и Стилиану на острове, думал Криспин, снова глядя на плывущих рядом с кораблем дельфинов, чтобы понять всю иронию.
   Они причалили, судно привязали, для него спустили сходни. Единственный посетитель, единственный человек, высадившийся на остров.
   Воспоминания и образы. Криспин бросил взгляд, почти против своей воли, и увидел то место, где Аликсана сбросила на камни плащ и зашагала прочь. Ему снилось это место, освещенное лунами.
   Корабль встречали. Двое Бдительных, храня молчание, повели Криспина по тропинке среди деревьев. Пели птицы. Косые лучи солнца проникали сквозь шатер из листьев.
   Они вышли на поляну, где погибли люди в тот день, когда был убит Валерий. Никто не заговорил. Криспин осознал, что не чувствует почти ничего, кроме ужаса, как он ни старался подавить его.
   Он жалел, что приехал. Он и сам не понимал, зачем это сделал. Его провожатые остановились, один из них показал рукой на самую большую из хижин. Хотя Криспин не нуждался в подсказках.
   Тот же дом, в котором жил ее брат. Конечно.
   Но разница была. Окна распахнуты со всех сторон, зарешеченные, но ставни открыты, чтобы впустить утренний свет. Он удивился. Пошел вперед. Здесь стояли охранники. Трое. Они смотрели мимо него на его провожатых и, очевидно, получили какой-то сигнал. Криспин не стал оглядываться, чтобы проверить. Дверь отпер один из них.
   Никаких слов, ничего. Интересно, подумал он, запрещено ли им разговаривать, чтобы избежать любого шанса соблазна, подкупа. Он вошел. Дверь за ним закрылась. Он услышал, как повернулся в замке ключ. Они не хотели рисковать. Должно быть, знали, что сделала эта арестантка.
   Стилиана тихо сидела в кресле у дальней стены, в профиль к нему, неподвижно. Никакой видимой реакции на появление постороннего. Криспин смотрел на нее, и ужас исчез, уступив место множеству других чувств, в которых он даже не пытался разобраться.
   Она сказала:
   — Я же тебе сказала, что не буду есть. Она не повернула головы, не видела его.
   Не могла его видеть. Даже с того места, где он стоял, с другого конца комнаты, Криспин понял, что у нее нет глаз, их выкололи. Черные глазницы на том месте, где он помнил яркий блеск. Он представил себе, сопротивляясь этому видению, подземелье, инструменты, горящий огонь, факелы, приближающегося к ней крупного человека с толстыми умелыми пальцами.
   «Еще один человек, которого ты захочешь повидать», — сказала Гизелла.
   — Не могу тебя винить, — сказал он. — Еда здесь ужасная, как я себе представляю.
   Она вздрогнула. Вызывало жалость, что так безупречно владеющую собой женщину, которую так трудно было смутить, можно заставить так реагировать на неожиданно прозвучавший голос.
   Он старался представить себе, каково быть слепым. Исчезнут цвет и свет, оттенки, тени, их богатство и игра. Нет ничего хуже на свете. «Лучше смерть», — подумал он.
   — Родианин, — сказала Стилиана. — Пришел узнать, каково заниматься любовью со слепой женщиной? Подогреть аппетит?
   — Нет, — ответил он, сохраняя спокойствие. — Совсем никакого аппетита, как и у тебя, по-видимому. Пришел попрощаться. Завтра я уезжаю домой.
   — Так быстро закончил? — Ее тон изменился.
   Она не повернула головы. Почти все ее золотистые волосы остригли. Другой женщине это могло бы испортить внешность. А у Стилианы только открылось совершенство линии скул и костей под почерневшими и опустевшими глазницами. Он подумал, что ей не поставили клеймо. Только ослепили.
   Только ослепили. И заточили в эту тюрьму на острове, где влачил свои дни в темноте ее брат, который и внутрь дома не впускал ни один солнечный луч.
   Теперь кругом был свет, заливающий комнату, бесполезный для нее, предлагаемый только тому, кто может войти. И это больше, чем что-либо другое, говорило о характере этой женщины, подумал Криспин, о ее гордости. Только молчаливые стражники заходят сюда каждый день, но Стилиана Далейна не прячется, не скрывается под покровом темноты. Если имеешь с ней дело, нужно смириться с тем, что ты видишь. Так было всегда.
   — Ты уже закончил свою работу? — повторила она.
   — Не закончил, — тихо ответил он. Уже без горечи. Она невозможна здесь, при виде ее. — Ты меня предупреждала. Давно.
   — А! Вот что. Уже? Я не думала, что это будет…
   — Так скоро?
   — Так скоро. Он ведь сказал тебе, что это ересь. Твой купол.
   — Да. Сам сказал, надо отдать ему справедливость. Она повернулась к нему.
   И он увидел, что ее все же заклеймили. Левая сторона ее лица была изуродована знаком убийцы: грубое изображение ножа в круге, который должен означать солнце бога. Рану покрывала запекшаяся кровь, плоть вокруг нее воспалилась. Ей нужен лекарь, подумал он, но усомнился, чтобы его вызвали. Щека, изуродованная шрамом, который оставлен огнем.
   Это снова сделал кто-то обладающий мрачным чувством юмора. Или, возможно, просто человек в запертой звуконепроницаемой камере под землей, совершенно не чувствительный к подобным вещам, всего лишь выполняющий предписанные законом процедуры наказания в Императорском квартале Сарантия.
   Наверное, у него вырвался какой-то звук. Она улыбнулась знакомой ему улыбкой, кривой и понимающей. Было больно видеть эту улыбку здесь.
   — Ты поражен в самое сердце моей вечной красотой? Криспин с трудом сглотнул. Сделал глубокий вдох.
   — По правде сказать, так и есть. Поражен. Мне бы не хотелось этого видеть.
   Секунду царило молчание.
   — По крайней мере, честно, — сказала она. — Я помню, что он тебе нравился. Они оба.
   — Это было бы самонадеянностью со стороны ремесленника. Я им глубоко восхищался. — Он помолчал. — Ими обоими.
   — И Валерий был твоим заказчиком, разумеется, поручителем всей твоей работы. Которая теперь погибнет. Бедный родианин. Ты меня ненавидишь?
   — Хотел бы я ненавидеть, — в конце концов ответил он. Так много света в этой комнате. Ветерок, прохладный, душистый, полный аромата деревьев, окруживших поляну. Золотисто-зеленых листьев. Сейчас только распустившихся, зеленых летом, увядающих осенью. «Ты меня ненавидишь?»
   — Он выступил на север? — спросила она. — Против Бассании?
   Жизнь, проведенная в залах и коридорах власти. Ум, который не может перестать работать.
   — Да. — А… Гизелла ведет переговоры с Вареной? — Да.
   Гизелла, подумал он, в этом точно такая же. Они действительно живут в другом мире, эти люди. То же солнце, и луны, и звезды, но другой мир.
   Стилиана снова лукаво скривила губы.
   — Я бы сделала то же самое, ты понимаешь? Я говорила тебе в ту ночь, когда мы разговаривали в первый раз, что среди нас есть те, кто считает вторжение ошибкой.
   — Императрица была одной из них, — сказал он. Стилиана без усилий пропустила его слова мимо ушей.
   — Его следовало убить до того, как флот отчалит. Если ты подумаешь, то поймешь. Леонт должен был находиться в Городе. Если бы он отплыл, то уже не вернулся бы.
   — Как неудачно. Значит, Валерий должен был умереть, чтобы Леонт — и ты — могли править?
   — Я так думала, да.
   Он открыл рот, потом закрыл.
   — Ты думала?
   Она снова скривила губы. На этот раз поморщилась и поднесла руку к изуродованному лицу, но опустила ее, не прикоснувшись.
   — После туннеля это уже не казалось мне важным.
   — Я не…
   — Я могла убить его много лет назад. Я была глупой девчонкой. Думала, главное — это взять власть, потому что мой отец должен был получить власть. Леонт будет править, но ему нужна только любовь его солдат и его благочестие, чтобы быть довольным, а я… — Она осеклась.
   «Я могла убить его много лет назад». Криспин смотрел на нее.
   — Ты считаешь, что Валерий убил твоего отца?
   — Ох, родианин. Я это знаю. Чего я не знала, так это того, что ничто, кроме этого, не имеет значения. Мне следовало… быть мудрее.
   — И убить раньше?
   — Мне было восемь лет, — ответила она. И замолчала. Птицы громко пели за окном. — Я думаю, тогда и закончилась моя жизнь. В каком-то смысле. Та жизнь, которая открывалась передо мной.
   Сын каменщика Хория Криспина смотрел на нее.
   — Значит, ты думаешь, что это была любовь? То, что ты сделала?
   — Нет, я думаю, это была месть, — ответила она. А затем прибавила без всякого предупреждения: — Пожалуйста, убей меня.
   Без всякого предупреждения, не считая того, что он видел, что они с ней сделали и продолжают делать под видом милосердия. Он знал, как отчаянно ей хочется покончить с этим. Здесь не было даже дров для очага. Огонь можно использовать для самоубийства. Возможно, они станут силой заталкивать в нее еду, если она отказывается есть, подумал он. Для этого существуют способы. Леонт намеревался демонстрировать щедрость своей натуры, сохраняя какое-то время жизнь убийце, потому что она была его супругой перед лицом Джада.
   Набожный человек, это всем известно. Возможно, иногда ее даже будут показывать людям.
   Криспин смотрел на нее. Он не мог говорить.
   Она тихо произнесла, чтобы не услышали стражники:
   — Ты немного знал меня, родианин. Мы кое-что делили с тобой, пусть это продолжалось недолго. Ты уйдешь из этой комнаты и оставишь меня… для такой жизни?
   — Я…
   — Всего лишь художник, я знаю. Но…
   — Нет! — он почти закричал. Потом понизил голос: — Не в этом дело. Я не тот человек… который убивает.
   Голова его отца слетает с плеч, кровь хлещет из падающего тела. Мужчины, которые рассказывают об этом, в таверне Варены. Мальчик, который это слышит.
   — Сделай исключение, — небрежно бросила она, но в ее спокойном голосе он услышал отчаяние.
   Он закрыл глаза.
   — Стилиана… Она сказала:
   — Или посмотри на это иначе. Я умерла много лет назад. Я тебе уже говорила. Ты просто… подпишешь уже исполненный приговор.
   Он снова посмотрел на нее. Теперь она стояла лицом к нему, лишенная глаз, изуродованная, утонченно прекрасная.
   — Или накажи меня за свою потерянную работу. Или за Валерия. За любой другой проступок. Но прошу тебя. — Она перешла на шепот. — Никто другой этого не сделает, Криспин.
   Он оглянулся. Здесь не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего оружие, сторожа стояли у всех зарешеченных окон и за запертой дверью.
   «Никто другой этого не сделает».
   И тут с опозданием он вспомнил, как его пропустили на остров, и что-то вскрикнуло внутри него, в его сердце, и он пожалел, что не успел уехать отсюда, из Сарантия, потому что она ошиблась. Есть еще один человек, который готов это сделать.
   Он достал кинжал и посмотрел на него. На вырезанное из слоновой кости лицо Гилдриха, царя антов, на рукоятке. Тонкая работа.