Страница:
Мэгг резко обернулся на крик Лорина. Ким увидела, как он посмотрел на кольцо, которое только что вернул ей, и она прочла на его лице жестокое страдание, когда этот момент долгожданного триумфа, момент его возвращения, превратился в нечто настолько ужасное, что не выразить словами.
Ей отчаянно хотелось оказаться подальше отсюда, не понимать, что означает этот повелительный огонь. Но она была здесь и знала. И она не опустилась на колени перед Драконом, потому что каким-то образом предвидела то, что должно было произойти.
Что уже произошло. Она здесь, чтобы выманить Хрустального Дракона из его горной чаши. У Ким не было иллюзий, совсем никаких, а вид потрясенного лица Мэтта лишил бы ее любых иллюзий, даже если бы они у нее были.
Дракон не мог покинуть озеро, чтобы остаться тем, чем он был всегда: древним хранителем, ключом к душе, глубинным символом всего, что представляли собой гномы. То, что она собиралась сделать, подорвало бы жизнь народа гор так же сильно, и даже больше, как и то, что она сделала с параико в Кат Миголе.
Хрустальный Дракон Калор Диман, который выдержал смертоносный дождь Могрима, не устоит перед огнем у нее на пальце. Ничто не устоит.
Мэтт отвернулся. Лорен выпустил ее руку.
«У меня нет выбора!» — закричала она. В глубине души, а не вслух. Она знала, почему горит камень. В этом создании из озера была скрыта огромная мощь, и само его сияние делало его частью армии Света. Они воевали с Тьмой, с бесчисленными легионами Ракота. Она не зря принесла сюда это кольцо, это и была причина.
Она шагнула вперед, теперь к спокойным водам Калор Диман. Посмотрела вверх и увидела ясные глаза Дракона, которые смотрели на нее без страха и с пониманием, но и с бесконечной грустью. Он обладал столь же глубоко укоренившимся могуществом, как и другие магические силы Фьонавара, и знал, что Ким представляет собой силу, которая способна подчинить его и заставить навсегда измениться.
На ее руке Бальрат пульсировал теперь так сильно, что весь луг и все горные скалы осветились его сиянием. Ким подняла руку. Она подумала о Махе и Немаин, Богинях войны. Подумала о Руане и параико, вспомнила Каниор: последний Каниор. Из-за нее последний. Подумала об Артуре и Мэтте Сорине, который стоял неподалеку и не смотрел на нее, чтобы она не увидела мольбу на его лице.
Она подумала о том зле, которое добрые люди сотворили во имя Света, вспомнила Дженнифер в Старкадхе. Война накатилась на них, она была со всех сторон, грозя всем, живущим сейчас, и всем, кто мог прийти потом, ужасающей властью Тьмы.
— Нет, — тихо произнесла Кимберли Форд с твердой решимостью. — Я зашла далеко и столько всего совершила. Но дальше я по этой дороге не пойду. Есть предел, за которым героический поход в защиту Света становится служением Тьме.
— Ким… — начал Мэтт. Лицо его странно морщилось.
— Молчи! — сказала она сурово, потому что, если бы он заговорил, она бы сломалась. Она знала его и знала, что он скажет. — Станьте рядом со мной! Лорин! И Миак тоже, вы мне нужны! — Мысли ее проносились в голове с необычайной скоростью.
Они приблизились к ней, притянутые ее повелительным голосом — голосом Ясновидящей — не меньше, чем огнем на ее пальце. Она точно знала, что делает и что это может означать, понимала последствия так же хорошо, как и все остальное. И готова была взять их на себя. Если отныне ее имя будет проклято до конца времен, пусть будет так. Она не может уничтожить то, что видела сегодня ночью.
В хрустальных глазах Дракона появилось понимание. Он медленно расправил крылья, словно благословляя ее, разноцветные, излучающие свет.
Теперь оба гнома и человек стояли рядом с ней. Пламя на ее руке все еще требовало от нее призвать Дракона. Оно вынуждало ее сделать это. Шла война. Он был им необходим! Она в последний раз посмотрела в глаза Дракона.
— Нет, — произнесла Ким со всей убежденностью души — обеих ее душ.
А затем она воспользовалась мощью ослепительного сияния кольца не для того, чтобы подчинить Дракона гномов, а чтобы перенести себя через горы, себя и троих спутников, далеко от потаенного места волшебства и звездного света, хотя этот путь не был таким же долгим, как путь в горы.
Сила Бальрата бушевала в ней, пылала огнем войны. Она вошла в нее, увидела, куда ей надо попасть, собрала эту силу и направила ее в то место и перенесла их туда.
Они спустились вниз, окруженные, как им всем казалось, короной алого цвета. И очутились на поляне. На поляне в лесу Гуинир неподалеку от Данилота.
— Здесь кто-то есть! — предостерегающе крикнул чей-то голос. Его крик эхом разнесся по армии гномов, которой командовал Блод. Они поспели вовремя!
Ким упала на колени от толчка во время приземления. Она быстро огляделась. И увидела Дейва Мартынюка, стоящего всего в десяти футах от нее с топором в руке. За ним она узнала, изумившись до крайности, Фейбура и Брока с обнаженными мечами. Времени на размышления не оставалось.
— Миак! — воскликнула она. — Останови их!
И престарелый глава Совета старейшин ее не подвел. Быстрым движением, на которое она даже не считала его способным, он встал между Дейвом и тремя гномами, угрожающими ему, и крикнул:
— Придержите стрелы и клинки, люди гор! Вам приказывает Миак, глава Совета, от имени короля гномов!
В то мгновение его голос прогремел как гром, как звенящий залп. Гномы замерли. Дейв медленно опустил топор, Фейбур — лук.
В хрупкой тишине лесной поляны Миак очень ясно произнес:
— Выслушайте меня. Сегодня на берегах Калор Диман был вынесен приговор. Мэтт Сорин вчера вернулся в наши горы, и Совет вынес решение, после словесного поединка в Зале Сейтра между ним и Каэном, что свое слово должно сказать озеро. И это произошло сегодня ночью. Я должен сообщить вам, что Каэн мертв, уничтожен огнем озера. Сегодня ночью явился дух Калор Диман, и я видел его своими глазами и слышал, как он снова назвал Мэтта Сорина нашим королем. И более того: я слышал, как он назвал его самым истинным из всех королей, когда-либо правивших под горами.
— Ты лжешь! — вмешался грубый голос. — Это все неправда. Ринн, Немед, хватайте его! — Блод ткнул трясущимся пальцем в сторону Миака.
Никто не двинулся с места.
— Я — первый из Старейшин, — спокойно сказал Миак. — Я не могу лгать. Ты знаешь, что это правда.
— Я знаю, что ты — старый глупец, — огрызнулся в ответ Блод. — Почему мы должны позволить провести себя этой детской сказкой? Ты можешь лгать так же, как любой из нас, Миак! Даже лучше, чем любой…
— Блод, — произнес король гномов, — хватит. Все кончено.
Мэтт вышел вперед из тени деревьев. Он больше ничего не сказал, и голос его прозвучал негромко, но непререкаемым тоном приказа.
Лицо Блода конвульсивно дергалось, но он молчал. За его спиной по армии пронесся нарастающий ропот, до самого конца поляны и дальше, туда, где гномы спали среди вечнозеленых растений. Теперь уже все проснулись.
— О, мой король! — воскликнул чей-то голос. Брок из Банир Тал вышел вперед, бросил топор и опустился на колени у ног Мэтта.
— Светел час нашей встречи, — приветствовал его Мэтт. Он положил ладонь на плечо Брока. — Но пока отойди, старый друг, нужно еще кое-что сделать. — В его голосе было нечто такое, что вдруг вызвало в воображении Ким образ железного замка на двери, ведущей на луг Калор Диман.
Брок отошел. Постепенно шепот и крики армии стихли. Опустилось настороженное молчание. Лишь иногда раздавался чей-нибудь кашель или хрустел сучок под ногой.
В этой тишине Мэтт Сорин бросил вызов гному, который прислуживал в Старкадхе, который сделал с Дженнифер то, что он сделал, который сейчас вел гномов к армии Тьмы. Взгляд Блода метался из стороны в сторону, но он не пытался ни бежать, ни просить пощады. Ким раньше думала, что он должен быть трусом, но она ошибалась. Никто из гномов не испытывал недостатка в мужестве, даже те, кто перешел на сторону зла.
— Блод из Банир Лок, — сказал Мэтт, — твой брат умер сегодня ночью, и твой Дракон ждет тебя сейчас на свой суд, сидя на стене Ночи. В присутствии нашего народа я обещаю тебе то, чего ты не заслуживаешь: право на бой и жизнь в ссылке, если уцелеешь. Во искупление моих собственных многочисленных грехов я буду сражаться с тобой в этом лесу, пока один из нас не умрет.
— Мэтт, не надо! — воскликнул Лорин. Мэтт поднял руку. Он не оглянулся.
— Но сначала, — сказал он, — я попрошу разрешения у собравшихся здесь самому вести этот бой. Здесь присутствует много людей, которые хотели бы лишить тебя жизни собственной рукой.
Тут он обернулся, и из всех людей первым его взгляд упал на Фейбура.
— Я вижу здесь человека, отметки на лице которого говорят, что он из Эриду. Даешь ли ты мне разрешение убить его от имени твоего народа, незнакомец из Эриду?
Ким увидела, как молодой человек сделал шаг вперед.
— Я Фейбур, родом из Ларака, — сказал он. — Король гномов, я даю тебе разрешение сделать это от моего имени и от имени всех, погибших от дождя в Эриду. Пусть Ткач даст силу твоей руке. — Он шагнул назад с достоинством, неожиданным для его лет.
Мэтт повернулся в другую сторону.
— Дейв Мартынюк, ты тоже имеешь право отомстить за страдания женщины из твоего мира и за смерть мужчины. Ты уступаешь мне это право?
— Уступаю, — мрачно ответил Дейв.
— Мабон из Родена? — спросил Мэтт. И Мабон серьезно ответил:
— От имени Верховного правителя Бреннина прошу тебя действовать.
— Ливон дан Айвор?
— Этот час знает его имя, — сказал Ливон. — Нанеси удар от имени дальри, Мэтт Сорин, за всех живых и мертвых.
— Миак?
— Нанеси удар от имени гномов, король гномов.
Только тогда Мэтт снял топор, висевший у его бедра, и снова повернулся с мрачным, как камни гор, лицом к Блоду, ожидавшему с презрительной миной.
— Ты даешь мне слово, — спросил теперь Блод резким, нервным голосом, так не похожим на голос брата, — что я благополучно покину это место, если убью тебя?
— Даю, — ясным голосом ответил Мэтт, — и заявляю об этом в присутствии Первого старейшины Совета и…
Блод не стал ждать. Мэтт еще не закончил говорить, как гном нырнул в сторону, в тень, и метнул предательский кинжал прямо в сердце Мэтта.
Мэтт даже не потрудился пригнуться. Неспешным движением, словно у него сколько угодно времени в запасе, он отбил летящий кинжал своим топором. Клинок упал в траву, не причинив вреда. Блод выругался и вскочил, хватаясь за оружие.
Но не успел даже дотронуться до него.
Топор Мэтта Сорина, брошенный со всей силой его руки и всей страстью сердца, перелетел через освещенную поляну, словно орудие зорких Богов, окончательной справедливости, от которой невозможно убежать, и ударил Блода прямо в лоб, прикончив на месте.
Не раздалось ни криков ужаса, ни криков радости. Общий вздох, казалось, пронесся и замер на поляне и за ее пределами, там, где стояли среди деревьев гномы. В этот момент Ким внезапно увидела мысленным взором взлетевшую душу, с крыльями летучей мыши, полную злобы. Его ждет Дракон, сказал Мэтт. Да будет так, подумала она. Посмотрела на тело гнома, который надругался над Дженнифер, и ей показалось, что месть должна означать нечто большее. Она должна быть большим ответом, чем-то большим, чем это окровавленное, освещенное светом факелов тело в Гуинире.
«Ох, Джен, — подумала она. — Теперь он мертв. Я смогу сказать тебе, что он мертв». Это не имело такого большого значения, как она когда-то думала. Это был всего лишь шаг, этап этого ужасного путешествия. Идти предстояло еще слишком далеко.
Больше у нее не оказалось времени на размышления, что было благословением, и немалым. К ней бросились Брок и Фейбур, и она радостно обнимала их обоих. Среди все нарастающего шума вокруг она успела задать короткий вопрос, и получить ответ о Дальридане, и с восторгом изумиться, узнав, кем он оказался.
Затем, наконец, она стояла перед Дейвом, который, конечно, держался позади, позволяя остальным приблизиться к ней первыми. Отбросив с глаз волосы, она взглянула на него снизу вверх.
— Ну… — начала Ким. И больше ничего сказать не успела. Ее схватили, оторвали от земли и стиснули так, что ее легкие чуть не лишились остатков воздуха.
— Никогда в жизни, — сказал Дейв ей на ухо, крепко прижимая к себе, — я никого не был так счастлив видеть!
И отпустил ее. Она потеряла равновесие и чуть не упала, хватая ртом воздух. Услышала, как рассмеялся Мабон из Родена. Она чувствовала на своем лице глупую улыбку.
— Я тоже, — ответила она, внезапно осознав, что это так и есть. — Я тоже!
— Кхм! — произнес Ливон дан Айвор, изобразив самый театральный кашель, когда-либо слышанный ею. Они обернулись и увидели, что он так же широко улыбается, как они сами. — Мне очень неприятно отвлекать вас мелкими заботами, — сказал сын авена, — но нам надо сообщить Верховному правителю о событиях этой ночи, и если мы хотим попасть обратно до того, как Торк и Сорча поднимут ложную тревогу, то нам лучше поспешить.
Айлерон. Айлерона она тоже скоро увидит. Так много событий происходит так быстро. Она вздохнула, повернулась и увидела, что к ней идет Мэтт.
Ее улыбка угасла. Внутренним взором, стоя среди вечнозеленых растений Гуинира, она видела Хрустальное озеро и поднимающегося из него Дракона, широко распростершего сверкающие крылья. Место, куда больше не ступит ее нога, ни под звездами, ни под солнцем или луной. Она была Ясновидящей: она знала, что так и будет. Они с Мэттом долго смотрели друг на друга. Наконец он сказал:
— Кольцо погасло.
— Да, — ответила она. Ей даже не надо было смотреть. Она знала. И знала еще кое-что, но это было ее бремя, не его. И об этом она ничего не сказала.
— Ясновидящая, — начал Мэтт. И остановился. — Ким. Ты должна была подчинить его, правда? Заставить участвовать в войне? — Только Лорин и Миак, стоящие позади Мэтта, могли понять, о чем он говорит.
Осторожно подбирая слова, Ким ответила:
— У нас есть выбор, Мэтт. Мы не рабы, даже своего дара. Я предпочла использовать кольцо иначе. — Больше она ничего не сказала. Она думала о Дариене, когда говорила о выборе, вспоминая, как он бежал в Пендаран мимо горящего дерева.
Мэтт вздохнул и медленно кивнул.
— Можно мне поблагодарить тебя? — спросил он.
Это было тяжело. Теперь все было тяжело.
— Пока нет, — сказала она. — Подожди и увидишь. Тебе может и не захотеться. Не думаю, что ждать придется долго.
И эти последние слова были сказаны голосом Ясновидящей, поэтому она знала, что это правда.
— Хорошо, — согласился Мэтт. Он повернулся к Ливону: — Ты говоришь, что должен отнести известия Верховному правителю. Мы присоединимся к вам завтра. Гномы прошли через самые плохие времена всей своей жизни. Мы останемся в этих лесах сегодня ночью одни и попытаемся справиться с тем, что с нами случилось. Скажи Айлерону, что мы встретим его здесь, когда он подойдет, и что к этому времени Мэтт Сорин, король гномов, приведет своих людей в армию Света.
— Я ему скажу, — просто ответил Ливон. — Пошли, Дейвор. Мабон. Фейбур. — Он взглянул на Ким, и она кивнула. И в сопровождении Лорина и Дейва двинулась вслед за Ливоном на юг, покидая поляну.
— Подождите! — крикнул вдруг Мэтт. К ее изумлению, Ким услышала в его голосе настоящий страх. — Лорин, куда ты собрался?
Лорин повернулся, и на его морщинистом лице отразилось смущение.
— Ты просил нас уйти, — возразил он. — Оставить гномов сегодня одних.
При свете факелов мрачное лицо Мэтта, казалось, изменилось.
— Но не тебя, — тихо прошептал он. — Тебя — никогда, друг мой. Ты ведь не оставишь меня теперь?
Они смотрели друг на друга так, как обычно, будто они наедине друг с другом среди множества людей. А затем, очень медленно, Лорин улыбнулся.
Уходя вслед за Ливоном с поляны в темноту вечнозеленого леса, Ким и Дейв на мгновение остановились и оглянулись. Они увидели Мэтта Сорина, с двух сторон от которого стояли Брок и Лорин Серебряный Плащ. Мэтт сложил вместе перед грудью кончики пальцев, слегка расставив ладони, словно хотел изобразить руками горную вершину. И гномы поочередно подходили к нему, опускались на колени и клали свои ладони между его ладонями, под защиту горы, изображенной руками короля гномов.
Часть IV
Глава 14
Ей отчаянно хотелось оказаться подальше отсюда, не понимать, что означает этот повелительный огонь. Но она была здесь и знала. И она не опустилась на колени перед Драконом, потому что каким-то образом предвидела то, что должно было произойти.
Что уже произошло. Она здесь, чтобы выманить Хрустального Дракона из его горной чаши. У Ким не было иллюзий, совсем никаких, а вид потрясенного лица Мэтта лишил бы ее любых иллюзий, даже если бы они у нее были.
Дракон не мог покинуть озеро, чтобы остаться тем, чем он был всегда: древним хранителем, ключом к душе, глубинным символом всего, что представляли собой гномы. То, что она собиралась сделать, подорвало бы жизнь народа гор так же сильно, и даже больше, как и то, что она сделала с параико в Кат Миголе.
Хрустальный Дракон Калор Диман, который выдержал смертоносный дождь Могрима, не устоит перед огнем у нее на пальце. Ничто не устоит.
Мэтт отвернулся. Лорен выпустил ее руку.
«У меня нет выбора!» — закричала она. В глубине души, а не вслух. Она знала, почему горит камень. В этом создании из озера была скрыта огромная мощь, и само его сияние делало его частью армии Света. Они воевали с Тьмой, с бесчисленными легионами Ракота. Она не зря принесла сюда это кольцо, это и была причина.
Она шагнула вперед, теперь к спокойным водам Калор Диман. Посмотрела вверх и увидела ясные глаза Дракона, которые смотрели на нее без страха и с пониманием, но и с бесконечной грустью. Он обладал столь же глубоко укоренившимся могуществом, как и другие магические силы Фьонавара, и знал, что Ким представляет собой силу, которая способна подчинить его и заставить навсегда измениться.
На ее руке Бальрат пульсировал теперь так сильно, что весь луг и все горные скалы осветились его сиянием. Ким подняла руку. Она подумала о Махе и Немаин, Богинях войны. Подумала о Руане и параико, вспомнила Каниор: последний Каниор. Из-за нее последний. Подумала об Артуре и Мэтте Сорине, который стоял неподалеку и не смотрел на нее, чтобы она не увидела мольбу на его лице.
Она подумала о том зле, которое добрые люди сотворили во имя Света, вспомнила Дженнифер в Старкадхе. Война накатилась на них, она была со всех сторон, грозя всем, живущим сейчас, и всем, кто мог прийти потом, ужасающей властью Тьмы.
— Нет, — тихо произнесла Кимберли Форд с твердой решимостью. — Я зашла далеко и столько всего совершила. Но дальше я по этой дороге не пойду. Есть предел, за которым героический поход в защиту Света становится служением Тьме.
— Ким… — начал Мэтт. Лицо его странно морщилось.
— Молчи! — сказала она сурово, потому что, если бы он заговорил, она бы сломалась. Она знала его и знала, что он скажет. — Станьте рядом со мной! Лорин! И Миак тоже, вы мне нужны! — Мысли ее проносились в голове с необычайной скоростью.
Они приблизились к ней, притянутые ее повелительным голосом — голосом Ясновидящей — не меньше, чем огнем на ее пальце. Она точно знала, что делает и что это может означать, понимала последствия так же хорошо, как и все остальное. И готова была взять их на себя. Если отныне ее имя будет проклято до конца времен, пусть будет так. Она не может уничтожить то, что видела сегодня ночью.
В хрустальных глазах Дракона появилось понимание. Он медленно расправил крылья, словно благословляя ее, разноцветные, излучающие свет.
Теперь оба гнома и человек стояли рядом с ней. Пламя на ее руке все еще требовало от нее призвать Дракона. Оно вынуждало ее сделать это. Шла война. Он был им необходим! Она в последний раз посмотрела в глаза Дракона.
— Нет, — произнесла Ким со всей убежденностью души — обеих ее душ.
А затем она воспользовалась мощью ослепительного сияния кольца не для того, чтобы подчинить Дракона гномов, а чтобы перенести себя через горы, себя и троих спутников, далеко от потаенного места волшебства и звездного света, хотя этот путь не был таким же долгим, как путь в горы.
Сила Бальрата бушевала в ней, пылала огнем войны. Она вошла в нее, увидела, куда ей надо попасть, собрала эту силу и направила ее в то место и перенесла их туда.
Они спустились вниз, окруженные, как им всем казалось, короной алого цвета. И очутились на поляне. На поляне в лесу Гуинир неподалеку от Данилота.
— Здесь кто-то есть! — предостерегающе крикнул чей-то голос. Его крик эхом разнесся по армии гномов, которой командовал Блод. Они поспели вовремя!
Ким упала на колени от толчка во время приземления. Она быстро огляделась. И увидела Дейва Мартынюка, стоящего всего в десяти футах от нее с топором в руке. За ним она узнала, изумившись до крайности, Фейбура и Брока с обнаженными мечами. Времени на размышления не оставалось.
— Миак! — воскликнула она. — Останови их!
И престарелый глава Совета старейшин ее не подвел. Быстрым движением, на которое она даже не считала его способным, он встал между Дейвом и тремя гномами, угрожающими ему, и крикнул:
— Придержите стрелы и клинки, люди гор! Вам приказывает Миак, глава Совета, от имени короля гномов!
В то мгновение его голос прогремел как гром, как звенящий залп. Гномы замерли. Дейв медленно опустил топор, Фейбур — лук.
В хрупкой тишине лесной поляны Миак очень ясно произнес:
— Выслушайте меня. Сегодня на берегах Калор Диман был вынесен приговор. Мэтт Сорин вчера вернулся в наши горы, и Совет вынес решение, после словесного поединка в Зале Сейтра между ним и Каэном, что свое слово должно сказать озеро. И это произошло сегодня ночью. Я должен сообщить вам, что Каэн мертв, уничтожен огнем озера. Сегодня ночью явился дух Калор Диман, и я видел его своими глазами и слышал, как он снова назвал Мэтта Сорина нашим королем. И более того: я слышал, как он назвал его самым истинным из всех королей, когда-либо правивших под горами.
— Ты лжешь! — вмешался грубый голос. — Это все неправда. Ринн, Немед, хватайте его! — Блод ткнул трясущимся пальцем в сторону Миака.
Никто не двинулся с места.
— Я — первый из Старейшин, — спокойно сказал Миак. — Я не могу лгать. Ты знаешь, что это правда.
— Я знаю, что ты — старый глупец, — огрызнулся в ответ Блод. — Почему мы должны позволить провести себя этой детской сказкой? Ты можешь лгать так же, как любой из нас, Миак! Даже лучше, чем любой…
— Блод, — произнес король гномов, — хватит. Все кончено.
Мэтт вышел вперед из тени деревьев. Он больше ничего не сказал, и голос его прозвучал негромко, но непререкаемым тоном приказа.
Лицо Блода конвульсивно дергалось, но он молчал. За его спиной по армии пронесся нарастающий ропот, до самого конца поляны и дальше, туда, где гномы спали среди вечнозеленых растений. Теперь уже все проснулись.
— О, мой король! — воскликнул чей-то голос. Брок из Банир Тал вышел вперед, бросил топор и опустился на колени у ног Мэтта.
— Светел час нашей встречи, — приветствовал его Мэтт. Он положил ладонь на плечо Брока. — Но пока отойди, старый друг, нужно еще кое-что сделать. — В его голосе было нечто такое, что вдруг вызвало в воображении Ким образ железного замка на двери, ведущей на луг Калор Диман.
Брок отошел. Постепенно шепот и крики армии стихли. Опустилось настороженное молчание. Лишь иногда раздавался чей-нибудь кашель или хрустел сучок под ногой.
В этой тишине Мэтт Сорин бросил вызов гному, который прислуживал в Старкадхе, который сделал с Дженнифер то, что он сделал, который сейчас вел гномов к армии Тьмы. Взгляд Блода метался из стороны в сторону, но он не пытался ни бежать, ни просить пощады. Ким раньше думала, что он должен быть трусом, но она ошибалась. Никто из гномов не испытывал недостатка в мужестве, даже те, кто перешел на сторону зла.
— Блод из Банир Лок, — сказал Мэтт, — твой брат умер сегодня ночью, и твой Дракон ждет тебя сейчас на свой суд, сидя на стене Ночи. В присутствии нашего народа я обещаю тебе то, чего ты не заслуживаешь: право на бой и жизнь в ссылке, если уцелеешь. Во искупление моих собственных многочисленных грехов я буду сражаться с тобой в этом лесу, пока один из нас не умрет.
— Мэтт, не надо! — воскликнул Лорин. Мэтт поднял руку. Он не оглянулся.
— Но сначала, — сказал он, — я попрошу разрешения у собравшихся здесь самому вести этот бой. Здесь присутствует много людей, которые хотели бы лишить тебя жизни собственной рукой.
Тут он обернулся, и из всех людей первым его взгляд упал на Фейбура.
— Я вижу здесь человека, отметки на лице которого говорят, что он из Эриду. Даешь ли ты мне разрешение убить его от имени твоего народа, незнакомец из Эриду?
Ким увидела, как молодой человек сделал шаг вперед.
— Я Фейбур, родом из Ларака, — сказал он. — Король гномов, я даю тебе разрешение сделать это от моего имени и от имени всех, погибших от дождя в Эриду. Пусть Ткач даст силу твоей руке. — Он шагнул назад с достоинством, неожиданным для его лет.
Мэтт повернулся в другую сторону.
— Дейв Мартынюк, ты тоже имеешь право отомстить за страдания женщины из твоего мира и за смерть мужчины. Ты уступаешь мне это право?
— Уступаю, — мрачно ответил Дейв.
— Мабон из Родена? — спросил Мэтт. И Мабон серьезно ответил:
— От имени Верховного правителя Бреннина прошу тебя действовать.
— Ливон дан Айвор?
— Этот час знает его имя, — сказал Ливон. — Нанеси удар от имени дальри, Мэтт Сорин, за всех живых и мертвых.
— Миак?
— Нанеси удар от имени гномов, король гномов.
Только тогда Мэтт снял топор, висевший у его бедра, и снова повернулся с мрачным, как камни гор, лицом к Блоду, ожидавшему с презрительной миной.
— Ты даешь мне слово, — спросил теперь Блод резким, нервным голосом, так не похожим на голос брата, — что я благополучно покину это место, если убью тебя?
— Даю, — ясным голосом ответил Мэтт, — и заявляю об этом в присутствии Первого старейшины Совета и…
Блод не стал ждать. Мэтт еще не закончил говорить, как гном нырнул в сторону, в тень, и метнул предательский кинжал прямо в сердце Мэтта.
Мэтт даже не потрудился пригнуться. Неспешным движением, словно у него сколько угодно времени в запасе, он отбил летящий кинжал своим топором. Клинок упал в траву, не причинив вреда. Блод выругался и вскочил, хватаясь за оружие.
Но не успел даже дотронуться до него.
Топор Мэтта Сорина, брошенный со всей силой его руки и всей страстью сердца, перелетел через освещенную поляну, словно орудие зорких Богов, окончательной справедливости, от которой невозможно убежать, и ударил Блода прямо в лоб, прикончив на месте.
Не раздалось ни криков ужаса, ни криков радости. Общий вздох, казалось, пронесся и замер на поляне и за ее пределами, там, где стояли среди деревьев гномы. В этот момент Ким внезапно увидела мысленным взором взлетевшую душу, с крыльями летучей мыши, полную злобы. Его ждет Дракон, сказал Мэтт. Да будет так, подумала она. Посмотрела на тело гнома, который надругался над Дженнифер, и ей показалось, что месть должна означать нечто большее. Она должна быть большим ответом, чем-то большим, чем это окровавленное, освещенное светом факелов тело в Гуинире.
«Ох, Джен, — подумала она. — Теперь он мертв. Я смогу сказать тебе, что он мертв». Это не имело такого большого значения, как она когда-то думала. Это был всего лишь шаг, этап этого ужасного путешествия. Идти предстояло еще слишком далеко.
Больше у нее не оказалось времени на размышления, что было благословением, и немалым. К ней бросились Брок и Фейбур, и она радостно обнимала их обоих. Среди все нарастающего шума вокруг она успела задать короткий вопрос, и получить ответ о Дальридане, и с восторгом изумиться, узнав, кем он оказался.
Затем, наконец, она стояла перед Дейвом, который, конечно, держался позади, позволяя остальным приблизиться к ней первыми. Отбросив с глаз волосы, она взглянула на него снизу вверх.
— Ну… — начала Ким. И больше ничего сказать не успела. Ее схватили, оторвали от земли и стиснули так, что ее легкие чуть не лишились остатков воздуха.
— Никогда в жизни, — сказал Дейв ей на ухо, крепко прижимая к себе, — я никого не был так счастлив видеть!
И отпустил ее. Она потеряла равновесие и чуть не упала, хватая ртом воздух. Услышала, как рассмеялся Мабон из Родена. Она чувствовала на своем лице глупую улыбку.
— Я тоже, — ответила она, внезапно осознав, что это так и есть. — Я тоже!
— Кхм! — произнес Ливон дан Айвор, изобразив самый театральный кашель, когда-либо слышанный ею. Они обернулись и увидели, что он так же широко улыбается, как они сами. — Мне очень неприятно отвлекать вас мелкими заботами, — сказал сын авена, — но нам надо сообщить Верховному правителю о событиях этой ночи, и если мы хотим попасть обратно до того, как Торк и Сорча поднимут ложную тревогу, то нам лучше поспешить.
Айлерон. Айлерона она тоже скоро увидит. Так много событий происходит так быстро. Она вздохнула, повернулась и увидела, что к ней идет Мэтт.
Ее улыбка угасла. Внутренним взором, стоя среди вечнозеленых растений Гуинира, она видела Хрустальное озеро и поднимающегося из него Дракона, широко распростершего сверкающие крылья. Место, куда больше не ступит ее нога, ни под звездами, ни под солнцем или луной. Она была Ясновидящей: она знала, что так и будет. Они с Мэттом долго смотрели друг на друга. Наконец он сказал:
— Кольцо погасло.
— Да, — ответила она. Ей даже не надо было смотреть. Она знала. И знала еще кое-что, но это было ее бремя, не его. И об этом она ничего не сказала.
— Ясновидящая, — начал Мэтт. И остановился. — Ким. Ты должна была подчинить его, правда? Заставить участвовать в войне? — Только Лорин и Миак, стоящие позади Мэтта, могли понять, о чем он говорит.
Осторожно подбирая слова, Ким ответила:
— У нас есть выбор, Мэтт. Мы не рабы, даже своего дара. Я предпочла использовать кольцо иначе. — Больше она ничего не сказала. Она думала о Дариене, когда говорила о выборе, вспоминая, как он бежал в Пендаран мимо горящего дерева.
Мэтт вздохнул и медленно кивнул.
— Можно мне поблагодарить тебя? — спросил он.
Это было тяжело. Теперь все было тяжело.
— Пока нет, — сказала она. — Подожди и увидишь. Тебе может и не захотеться. Не думаю, что ждать придется долго.
И эти последние слова были сказаны голосом Ясновидящей, поэтому она знала, что это правда.
— Хорошо, — согласился Мэтт. Он повернулся к Ливону: — Ты говоришь, что должен отнести известия Верховному правителю. Мы присоединимся к вам завтра. Гномы прошли через самые плохие времена всей своей жизни. Мы останемся в этих лесах сегодня ночью одни и попытаемся справиться с тем, что с нами случилось. Скажи Айлерону, что мы встретим его здесь, когда он подойдет, и что к этому времени Мэтт Сорин, король гномов, приведет своих людей в армию Света.
— Я ему скажу, — просто ответил Ливон. — Пошли, Дейвор. Мабон. Фейбур. — Он взглянул на Ким, и она кивнула. И в сопровождении Лорина и Дейва двинулась вслед за Ливоном на юг, покидая поляну.
— Подождите! — крикнул вдруг Мэтт. К ее изумлению, Ким услышала в его голосе настоящий страх. — Лорин, куда ты собрался?
Лорин повернулся, и на его морщинистом лице отразилось смущение.
— Ты просил нас уйти, — возразил он. — Оставить гномов сегодня одних.
При свете факелов мрачное лицо Мэтта, казалось, изменилось.
— Но не тебя, — тихо прошептал он. — Тебя — никогда, друг мой. Ты ведь не оставишь меня теперь?
Они смотрели друг на друга так, как обычно, будто они наедине друг с другом среди множества людей. А затем, очень медленно, Лорин улыбнулся.
Уходя вслед за Ливоном с поляны в темноту вечнозеленого леса, Ким и Дейв на мгновение остановились и оглянулись. Они увидели Мэтта Сорина, с двух сторон от которого стояли Брок и Лорин Серебряный Плащ. Мэтт сложил вместе перед грудью кончики пальцев, слегка расставив ладони, словно хотел изобразить руками горную вершину. И гномы поочередно подходили к нему, опускались на колени и клали свои ладони между его ладонями, под защиту горы, изображенной руками короля гномов.
Часть IV
АНДАРЬЕН
Глава 14
В каком-то смысле, думала Лила, прислушиваясь к последним нотам утреннего «Плача по Лиадону», все оказалось легче, чем она имела право надеяться. Она стояла в одиночестве позади алтаря, глядя на всех остальных, стояла ближе всех к топору, но тщательно избегала касаться его, так как на это имела право только Верховная жрица.
Однако она стояла ближе всех. Ей было пятнадцать лет, она только что надела серые одежды жрицы, и все же Джаэль передала ей свои обязанности на время своего отсутствия в Парас Дервале. От коричневого к серому и красному. Теперь она — одна из Мормы. Джаэль предупредила ее, что в Храме могут возникнуть сложности.
То, что они до сих пор не возникли, в большой степени объяснялось страхом.
Они все немного боялись ее, с того самрго вечера, когда всего четыре ночи назад она видела появление Оуина и Дикой Охоты во время битвы у Селидона и из ее уст прогремел в Святилище голос Кинуин, так далеко от той реки, где находилась Богиня. В сверхнапряженной атмосфере войны отражение этого проявления ее собственных пугающих способностей все еще эхом отдавалось в Храме.
К сожалению, это не слишком помогало в Гуин Истрат. Одиарт — это совсем другое дело. Три раза за полтора дня после отбытия Джаэль Вторая жрица Богини-матери связывалась с Лилой через жриц Мормы, собравшихся в Морвране. И три раза Одиарт великодушно предлагала приехать в Парас Дерваль, чтобы помочь бедной, измученной девочке, столь несправедливо обремененной огромной ответственностью в такое ужасное время.
Лиле понадобилась вся четкость и твердость, которую она смогла собрать, чтобы остановить ее. Она знала, что поставлено на карту, так же хорошо, как любая из них: если Джаэль не вернется, тогда Лила, назначенная исполнять обязанности Верховной жрицы во время войны, действительно станет Верховной жрицей, в обход всех обычных в мирное время ритуалов преемственности. Она также знала, что Джаэль ясно высказала свою волю: Одиарт ни в коем случае нельзя разрешать приехать в Храм.
Во время последнего сеанса мысленной связи, накануне вечером, дипломатия совсем не подействовала. Джаэль предупреждала ее, что это может произойти, и сказала, что надо делать, но это ничуть не облегчило задачу пятнадцатилетней девочке, противницей которой была самая мощная из жриц Мормы.
Тем не менее она это сделала. Ей помогла удивительная сила и ясность — поразившая ее саму — ее мысленного голоса во время связи. Выступая в качестве действующей Верховной жрицы, призвав Богиню девятью ее именами, названными последовательно, она официально приказала Одиарт оставаться на месте, в Гуин Истрат, и больше не устанавливать с ней мысленную связь. У нее, Лилы, слишком много дел, и она больше не потерпит подобных сеансов, впустую расходующих энергию Даны.
И с этим она прервала связь.
Это произошло прошлой ночью. Она не очень хорошо спала потом, ее тревожили сны. Один раз ей приснилась Одиарт, верхом на каком-то ужасном шестиногом животном мчащаяся по дорогам от Морврана, чтобы схватить ее и заколдовать ледяными заклинаниями тысячелетней давности.
Были и другие сны, не имеющие никакого отношения к Морме. Лила не понимала, как работает ее собственный мозг, откуда берутся вихри ее предчувствий, но они мучили ее всю ночь.
И большая часть снов была о Финне, а поскольку она знала, где он в действительности находится и вместе с кем скачет, то они встревожили ее больше всего.
Дариен так никогда и не узнал, что его заставили застыть во времени над Данилотом. С его точки зрения, он все время летел на север, с кинжалом в клюве. Был уже вечер, а не утро, когда он покинул Страну Теней и вылетел из нее над землями Андарьен, но он не знал здешней географии, поэтому это его не встревожило.
В любом случае, трудно было ясно мыслить в образе филина, и он уже очень устал. Он летел из Бреннина к Анор Лизен, а затем шел пешком к Священной роще, и снова летел оттуда всю бессонную ночь к Данилоту, а затем еще весь следующий день до того места, где сейчас находился, направляясь на север, к отцу.
Он летел в сгущающейся темноте, и его острое ночное зрение отметило присутствие невообразимо огромной армии, собирающейся под ним на этой бесплодной, опустошенной земле. Он знал, кто они, но не снизился и не замедлил полет, чтобы взглянуть повнимательней. Ему еще предстоял долгий путь.
Под ним внезапно поднял голову покрытый шрамами человек и бросил острый взгляд на темнеющее небо. Там ничего не было, кроме одинокого филина с все еще белым оперением, несмотря на смену времени года. Галадан следил, как тот летит на север. Существовала старая примета насчет сов: они могли приносить удачу или неудачу, в зависимости от того, куда повернут над твоей головой.
Этот филин не свернул, он летел прямо на север над собирающейся армией Тьмы. Повелитель волков следил за ним, и его мучило непонятное беспокойство, пока птица не скрылась из виду. Во всем виноват цвет, решил он, странно белый цвет на закате над этой бесплодной пустыней. Он выбросил птицу из головы. После того, как сошел снег, белый цвет стал уязвимым, а сегодня вечером с севера должны были прилететь черные лебеди Авайи. Маловероятно, что филин уцелеет.
И он чуть не погиб.
Несколько часов спустя Дариен чувствовал себя еще более уставшим, и усталость притупила его осторожность. Он заметил опасность всего за секунду до того, как когти одного лебедя из выводка Авайи коснулись его тела. Он пронзительно вскрикнул, чуть не уронил кинжал и сделал резкий вираж вниз и влево. И все равно один коготь вырвал из его бока полдюжины перьев.
Другой черный лебедь бросился к нему, рассекая громадными крыльями воздух. Дариен отчаянно ринулся опять вправо и заставил работать усталые крылья, чтобы резко набрать высоту, — прямо навстречу последнему из трех черных лебедей, который терпеливо ждал за спинами двух первых именно этого момента. Совы, при всей приписываемой им мудрости, довольно предсказуемо ведут себя в бою. С плотоядной ухмылкой третий лебедь ждал маленького белого филина, мечтая утолить свою вечную жажду крови.
В груди Дариена страх одержал верх над черной усталостью, а вслед за страхом нахлынула красная волна ярости. Он даже не попытался увернуться от последнего преследователя. Он полетел прямо на него, и за секунду до столкновения — столкновения, которое наверняка убило бы его, — глаза его вспыхнули таким алым пламенем, на которое он только был способен. Такой же огненной вспышкой, какой превратил в факел дерево, он испепелил лебедя.
Тот даже не успел вскрикнуть. Дариен снова развернулся, ярость пульсировала в нем, и он ударил по двум другим лебедям тем же красным огнем, и они погибли.
Дариен смотрел, как они падают вниз, к темной земле. Воздух вокруг него был полон запаха горелых перьев и обугленной плоти. У него внезапно закружилась голова, навалилась неодолимая слабость. Он позволил себе спуститься, медленно, постепенно планируя в поисках хоть какого-то дерева. Но дерева не было. Это был Андарьен, и здесь не росло ничего, похожего на деревья, уже целую тысячу лет.
Дариен остановился на отдых, за неимением лучшего места, на склоне низкого холма, усыпанного валунами и острыми камнями. Было холодно. Ветер дул с севера и, пролетая между камнями, издавал тоскливый вой. Над головой светили звезды; низко на востоке только что встала прибывающая луна. Она не приносила утешения, только бросала холодный, слабый свет на каменистый ландшафт, на чахлую траву.
Дариен снова принял человеческий облик. Огляделся. Насколько хватал глаз, ничто в ночи не двигалось. Он был совершенно один. Жестом, который в последние два дня вошел у него в привычку, хотя он этого не осознавал, он поднял руку и потрогал камень, укрепленный в Венце Лизен. Тот оставался таким же холодным, темным и чужим, каким был с того момента, когда он его надел. Он помнил, как сиял камень в руках Ясновидящей. Воспоминание об этом было словно клинок или словно рана, нанесенная этим клинком. Или словно то и другое.
Он опустил руку и снова оглянулся. Вокруг него, во все стороны, простирались пустоши. Он забрался так далеко на север, что Рангат находилась от него почти на востоке. Она возвышалась над всеми северными землями, подавляюще величественная. Дариен не стал долго смотреть на гору.
Вместо этого он обратил свой взгляд на север. И поскольку он был гораздо больше, чем просто смертный, и его глаза видели очень хорошо, то он смог различить, далеко за лунными тенями, там, где каменистые высокогорья достигали гор и льдов, холодное зеленое свечение. И он знал, что это Старкадх, за мостом Вальгринд, и что он сможет долететь туда к следующему дню.
Однако он решил не лететь. Как-то не так он чувствовал себя в образе филина. Ему хотелось сохранять собственный облик, понял он: быть Дариеном, кем бы и чем бы он ни был, снова обрести ясность мышления, которой обладал в человеческом облике, пусть даже ценой одиночества. Все равно, он поступит именно так. Он не станет лететь. Он пойдет пешком, с потухшим светом на лбу, и понесет в руке кинжал в подарок Тьме.
Но не сегодня. Он слишком устал, и бок у него болел, там, где его задел коготь. Возможно, у него идет кровь, но он слишком устал, чтобы проверить. Он лег с южной стороны от самого большого валуна, чтобы получить хотя бы скудную защиту от ветра, и со временем все же уснул, несмотря на все страхи и заботы. Он был еще молод, и преодолел большое расстояние до этого тоскливого места, и его душа была так же измучена, как и тело. Пока он уходил в далекие страны сна, его мать плыла на призрачном корабле через залив Линден, как раз за залитыми луной западными окраинами этой местности, по направлению к устью реки Селин. Всю ночь ему снился Финн, как и Лиле в Храме, далеко на юге. Ему снился тот последний день, когда он еще был маленьким и играл во дворе за домом со своим братом, и они увидели всадников, проскакавших по засыпанным снегом склонам к востоку от них. Он помахал рукой в варежке, потому что ему велел Финн. А потом Финн ушел вслед за всадниками, а потом гораздо дальше, чем они, дальше, чем мог уйти любой из людей, даже Дариен, даже во сне.
Однако она стояла ближе всех. Ей было пятнадцать лет, она только что надела серые одежды жрицы, и все же Джаэль передала ей свои обязанности на время своего отсутствия в Парас Дервале. От коричневого к серому и красному. Теперь она — одна из Мормы. Джаэль предупредила ее, что в Храме могут возникнуть сложности.
То, что они до сих пор не возникли, в большой степени объяснялось страхом.
Они все немного боялись ее, с того самрго вечера, когда всего четыре ночи назад она видела появление Оуина и Дикой Охоты во время битвы у Селидона и из ее уст прогремел в Святилище голос Кинуин, так далеко от той реки, где находилась Богиня. В сверхнапряженной атмосфере войны отражение этого проявления ее собственных пугающих способностей все еще эхом отдавалось в Храме.
К сожалению, это не слишком помогало в Гуин Истрат. Одиарт — это совсем другое дело. Три раза за полтора дня после отбытия Джаэль Вторая жрица Богини-матери связывалась с Лилой через жриц Мормы, собравшихся в Морвране. И три раза Одиарт великодушно предлагала приехать в Парас Дерваль, чтобы помочь бедной, измученной девочке, столь несправедливо обремененной огромной ответственностью в такое ужасное время.
Лиле понадобилась вся четкость и твердость, которую она смогла собрать, чтобы остановить ее. Она знала, что поставлено на карту, так же хорошо, как любая из них: если Джаэль не вернется, тогда Лила, назначенная исполнять обязанности Верховной жрицы во время войны, действительно станет Верховной жрицей, в обход всех обычных в мирное время ритуалов преемственности. Она также знала, что Джаэль ясно высказала свою волю: Одиарт ни в коем случае нельзя разрешать приехать в Храм.
Во время последнего сеанса мысленной связи, накануне вечером, дипломатия совсем не подействовала. Джаэль предупреждала ее, что это может произойти, и сказала, что надо делать, но это ничуть не облегчило задачу пятнадцатилетней девочке, противницей которой была самая мощная из жриц Мормы.
Тем не менее она это сделала. Ей помогла удивительная сила и ясность — поразившая ее саму — ее мысленного голоса во время связи. Выступая в качестве действующей Верховной жрицы, призвав Богиню девятью ее именами, названными последовательно, она официально приказала Одиарт оставаться на месте, в Гуин Истрат, и больше не устанавливать с ней мысленную связь. У нее, Лилы, слишком много дел, и она больше не потерпит подобных сеансов, впустую расходующих энергию Даны.
И с этим она прервала связь.
Это произошло прошлой ночью. Она не очень хорошо спала потом, ее тревожили сны. Один раз ей приснилась Одиарт, верхом на каком-то ужасном шестиногом животном мчащаяся по дорогам от Морврана, чтобы схватить ее и заколдовать ледяными заклинаниями тысячелетней давности.
Были и другие сны, не имеющие никакого отношения к Морме. Лила не понимала, как работает ее собственный мозг, откуда берутся вихри ее предчувствий, но они мучили ее всю ночь.
И большая часть снов была о Финне, а поскольку она знала, где он в действительности находится и вместе с кем скачет, то они встревожили ее больше всего.
Дариен так никогда и не узнал, что его заставили застыть во времени над Данилотом. С его точки зрения, он все время летел на север, с кинжалом в клюве. Был уже вечер, а не утро, когда он покинул Страну Теней и вылетел из нее над землями Андарьен, но он не знал здешней географии, поэтому это его не встревожило.
В любом случае, трудно было ясно мыслить в образе филина, и он уже очень устал. Он летел из Бреннина к Анор Лизен, а затем шел пешком к Священной роще, и снова летел оттуда всю бессонную ночь к Данилоту, а затем еще весь следующий день до того места, где сейчас находился, направляясь на север, к отцу.
Он летел в сгущающейся темноте, и его острое ночное зрение отметило присутствие невообразимо огромной армии, собирающейся под ним на этой бесплодной, опустошенной земле. Он знал, кто они, но не снизился и не замедлил полет, чтобы взглянуть повнимательней. Ему еще предстоял долгий путь.
Под ним внезапно поднял голову покрытый шрамами человек и бросил острый взгляд на темнеющее небо. Там ничего не было, кроме одинокого филина с все еще белым оперением, несмотря на смену времени года. Галадан следил, как тот летит на север. Существовала старая примета насчет сов: они могли приносить удачу или неудачу, в зависимости от того, куда повернут над твоей головой.
Этот филин не свернул, он летел прямо на север над собирающейся армией Тьмы. Повелитель волков следил за ним, и его мучило непонятное беспокойство, пока птица не скрылась из виду. Во всем виноват цвет, решил он, странно белый цвет на закате над этой бесплодной пустыней. Он выбросил птицу из головы. После того, как сошел снег, белый цвет стал уязвимым, а сегодня вечером с севера должны были прилететь черные лебеди Авайи. Маловероятно, что филин уцелеет.
И он чуть не погиб.
Несколько часов спустя Дариен чувствовал себя еще более уставшим, и усталость притупила его осторожность. Он заметил опасность всего за секунду до того, как когти одного лебедя из выводка Авайи коснулись его тела. Он пронзительно вскрикнул, чуть не уронил кинжал и сделал резкий вираж вниз и влево. И все равно один коготь вырвал из его бока полдюжины перьев.
Другой черный лебедь бросился к нему, рассекая громадными крыльями воздух. Дариен отчаянно ринулся опять вправо и заставил работать усталые крылья, чтобы резко набрать высоту, — прямо навстречу последнему из трех черных лебедей, который терпеливо ждал за спинами двух первых именно этого момента. Совы, при всей приписываемой им мудрости, довольно предсказуемо ведут себя в бою. С плотоядной ухмылкой третий лебедь ждал маленького белого филина, мечтая утолить свою вечную жажду крови.
В груди Дариена страх одержал верх над черной усталостью, а вслед за страхом нахлынула красная волна ярости. Он даже не попытался увернуться от последнего преследователя. Он полетел прямо на него, и за секунду до столкновения — столкновения, которое наверняка убило бы его, — глаза его вспыхнули таким алым пламенем, на которое он только был способен. Такой же огненной вспышкой, какой превратил в факел дерево, он испепелил лебедя.
Тот даже не успел вскрикнуть. Дариен снова развернулся, ярость пульсировала в нем, и он ударил по двум другим лебедям тем же красным огнем, и они погибли.
Дариен смотрел, как они падают вниз, к темной земле. Воздух вокруг него был полон запаха горелых перьев и обугленной плоти. У него внезапно закружилась голова, навалилась неодолимая слабость. Он позволил себе спуститься, медленно, постепенно планируя в поисках хоть какого-то дерева. Но дерева не было. Это был Андарьен, и здесь не росло ничего, похожего на деревья, уже целую тысячу лет.
Дариен остановился на отдых, за неимением лучшего места, на склоне низкого холма, усыпанного валунами и острыми камнями. Было холодно. Ветер дул с севера и, пролетая между камнями, издавал тоскливый вой. Над головой светили звезды; низко на востоке только что встала прибывающая луна. Она не приносила утешения, только бросала холодный, слабый свет на каменистый ландшафт, на чахлую траву.
Дариен снова принял человеческий облик. Огляделся. Насколько хватал глаз, ничто в ночи не двигалось. Он был совершенно один. Жестом, который в последние два дня вошел у него в привычку, хотя он этого не осознавал, он поднял руку и потрогал камень, укрепленный в Венце Лизен. Тот оставался таким же холодным, темным и чужим, каким был с того момента, когда он его надел. Он помнил, как сиял камень в руках Ясновидящей. Воспоминание об этом было словно клинок или словно рана, нанесенная этим клинком. Или словно то и другое.
Он опустил руку и снова оглянулся. Вокруг него, во все стороны, простирались пустоши. Он забрался так далеко на север, что Рангат находилась от него почти на востоке. Она возвышалась над всеми северными землями, подавляюще величественная. Дариен не стал долго смотреть на гору.
Вместо этого он обратил свой взгляд на север. И поскольку он был гораздо больше, чем просто смертный, и его глаза видели очень хорошо, то он смог различить, далеко за лунными тенями, там, где каменистые высокогорья достигали гор и льдов, холодное зеленое свечение. И он знал, что это Старкадх, за мостом Вальгринд, и что он сможет долететь туда к следующему дню.
Однако он решил не лететь. Как-то не так он чувствовал себя в образе филина. Ему хотелось сохранять собственный облик, понял он: быть Дариеном, кем бы и чем бы он ни был, снова обрести ясность мышления, которой обладал в человеческом облике, пусть даже ценой одиночества. Все равно, он поступит именно так. Он не станет лететь. Он пойдет пешком, с потухшим светом на лбу, и понесет в руке кинжал в подарок Тьме.
Но не сегодня. Он слишком устал, и бок у него болел, там, где его задел коготь. Возможно, у него идет кровь, но он слишком устал, чтобы проверить. Он лег с южной стороны от самого большого валуна, чтобы получить хотя бы скудную защиту от ветра, и со временем все же уснул, несмотря на все страхи и заботы. Он был еще молод, и преодолел большое расстояние до этого тоскливого места, и его душа была так же измучена, как и тело. Пока он уходил в далекие страны сна, его мать плыла на призрачном корабле через залив Линден, как раз за залитыми луной западными окраинами этой местности, по направлению к устью реки Селин. Всю ночь ему снился Финн, как и Лиле в Храме, далеко на юге. Ему снился тот последний день, когда он еще был маленьким и играл во дворе за домом со своим братом, и они увидели всадников, проскакавших по засыпанным снегом склонам к востоку от них. Он помахал рукой в варежке, потому что ему велел Финн. А потом Финн ушел вслед за всадниками, а потом гораздо дальше, чем они, дальше, чем мог уйти любой из людей, даже Дариен, даже во сне.