Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright Вячеслав Киктенко
Email: a6789(a)yandex.ru
Date: 06 Jul 2004
"Волшебные стихи". Книга третья
---------------------------------------------------------------
"Только все неотступнее снится
Жизнь другая - моя не моя..."
Александр Блок. "Соловьиный сад".
...а что и вспомнишь - по весне,
Среди беседки, при луне,
Еще совсем нестарый
Стою себе с гитарой.
Не отворяет двор окон.
Зарос плющем ее балкон.
И слушает меня алкаш,
Один в ночи... и тот не наш.
Он будет, гад, благодарить.
Потом попросит закурить.
Потом попросит денег дать.
Потом чего-нибудь поддать...
А на дворе - весным-весна,
Над тополем - луным-луна,
И я, такой нестарый,
Стою себе с гитарой...
С котомкой грачей, весь в отрепьях
Завалится в город февраль
Бузить и орать на деревьях,
И врать, как безумный король.
Снежком, по-весеннему лживым,
Запахнет и воздух сырой,
И жар, запыхтевший по жилам
Под мокрой и слабой корой, -
Весь кратер туманного цирка,
Где старый насмешник и враль,
Культя, колченогая цифра,
Хромает по лужам февраль,
Хмелек распаляет в гуленах,
Вздувает стволы фонарей...
И - мечутся стайки влюбленных
От мыльных его пузырей!..
ВРЕМЯНКА
Крест-накрест дранкою закрещены,
Багряно в ночь сочатся трещины,
Пока в саду, с волненьем слаживая,
Я за бычком бычок усаживаю.
Ты там, внутри сейчас, так жертвенно
Созревшая, царишь торжественно,
Горишь, по-царски мне обещана,
И ягода горит как женщина.
Так зреют годы, яды, полночи.
Так ягоды звереют волчьи,
Так бьют их красные подфарники
В густые звездные кустарники,
И никуда уже не денешься...
На что ты, милая, надеешься?
...лицо откинешь побелевшее
И заскулишь... какого лешего?
Скулишь, скулишь - не я, не я была...
Шалишь, - была! Какого дьявола
Теперь страшиться, стыть во мраке нам,
Когда уже мирам, их раковинам,
Цикадам их, радарам выдана
Времянка со сквозящей ветхостью -
До дна, до выдоха, до выстона...
Она уже запахла вечностью.
Косматые, пьяные тучи
Одна исчезают в одной,
И звезды уже неминучи
В бурьяне руины ночной.
В глухом и постылом селеньи
Ты выйдешь одна на крыльцо,
На ветхие сядешь ступени,
И звезды ударят в лицо.
Тяжелая, черная карта,
Рулон в изумрудных камнях.
Мой город, мой каменный карлик
В наваленных тонет огнях.
И мысли мои замирают
В твоих, от которых я пьян...
...и звезды уже раздирают
Меж двух одиночеств бурьян.
На улицах осенне, нелегко,
Там лужи подморожены зеркально,
Там залегли планеты глубоко...
Миры стоят прозрачно, вертикально.
Там по столбам холодного огня
Проходит студенистое мерцанье,
И цепенеет в сердце у меня
Моих догадок - Кем-то - созерцанье:
А что как осень только лишь предлог
Так обнажить дрожащее сиротство
И сырость мира, чтобы ты не мог
Вновь прирасти к стволу единородства,
К родству со всем, чем жизнь людей права,
Что и кренит миры сырых догадок
И рушит их?..
Но как горит листва!
Как сух дымок!
Как чай вечерний сладок!..
Но как грустна провинция земли
В томительном, сиротском предстоянье, -
Не Место, а предместье,
Где в бурьяне
Мы огоньки туманные зажгли!..
Вот и все. Вот и осень. И вроде б
Самый срок отступить в тишину...
Триста ангелов солнце воротят -
Говорили порой в старину.
Год на склоне. Костры-невидимки
Жгут золою осенний покров.
Триста ангелов канули в дымке
Затмевающих дали костров.
Опустело свистящее небо,
Успокоилось поле в стогах,
Океаны тревожного хлеба
Улеглись в золотых берегах.
И нисколько б ни жаль в захолустьи,
От души нагрустившись, унять
Поздний жар истлевающей грусти,
Да причины никак не понять.
Не пойму, что за тихая сила
Протянула сквозным огоньком?
Паутинкой легко просквозила,
И оставила горечь с дымком.
Горек поздний дымок лихолетья.
Триста ангелов дверь отворят.
Вот и все... и царит полусветье,
Как порою еще говорят.
Как ты там, в деревне зимней,
В теплом доме у пруда?
Свет окошка темно-синий.
Невысокая звезда.
Точит печка, прячет печка
За решеткой клык огня.
Пес вздыхает у крылечка,
Цепью жалобно звеня.
Как тебя там окружило
Захолустною тоской,
Каково тебе с чужими,
Непривычной, городской?
Там косматые несутся
Тучи в грозной вышине,
Разъяряются, грызутся,
Не дают светить луне.
Там скрипуч, старинной кладки,
Горько жалуется дом.
Ты садишься за тетрадки,
Плечи кутаешь платком,
Лампу, ярый огонечек
Приглушаешь на столе,
И одна, до самой ночи,
Отражаешься в стекле.
...пряность легкого угара,
Говорок полухмельной,
И хозяйкина гитара
Раздается за стеной.
По домам детишки учат
У морозного окна:
"Мчатся тучи, вьются тучи,
Невидимкою луна..."
ДВЕ ГИТАРЫ
Две гитаpы на Руси,
Две гитаpы, две гитаpы...
Подымись, заголоси -
Таpы-баpы-pастабаpы
Темная, цыганская...
А дpугая - pусская,
Лебединая.
Ее гоpло - узкое,
Ее шея - длинная,
И высок-высок
Обpывающийся голосок...
А цыганская гитаpа -
Два пpитопа, тpи удаpа,
Плясовита, бесновата,
Басовита, басаната,
Покачнет, отчается!..
Не душа под яpкой блузкой,
Волчий вой pавнины pусской
Под луной качается.
Две гитаpы на Руси,
Две подpужки, две сестpицы,
У одной - взгpустнуть спpоси,
У дpугой - возвеселиться,
Только знай не обноси,
Чтоб обеим - полны чаpы!
Две гитаpы на Руси,
Две гитаpы, две гитаpы...
...и думал - встану, отворю калитку,
Пойдешь по улице, а я тебя окликну,
И заведешь шутливую беседу,
И забредешь к веселому соседу,
А там и ночь, глядишь, не заскучаем,
А утречком опомнимся за чаем,
С улыбкой подержу тебя за плечи
И уклонюсь от следующей встречи...
Как вышло, что сама налила чашку,
Пила, молчала, гладила рубашку,
Качала дочь, взаймы просила соды...
Опомнились - и чай простыл, и годы
Прошли, и у калитки - расставанье,
Плаща на плечи с грустью одеванье,
И я твои удерживаю плечи,
Я что-то говорю, моля о встрече!..
Что упало, не пpопало,
Что пpопил, то и пpистало
К делу. И наобоpот...
- "Вам баpыня пpислала..." -
Говоpили у воpот.
А на лесенке, волнуясь,
Деpнул ленточку льняную
И запахло, как слеза,
Две жемчужины лежали,
Целовались, и деpжали
В чеpном баpхате глаза.
Тут как стало сеpдце злое,
Тут как двинулось былое,
Засквозило в зеpкала,
Чеpно с белым помешалось...
И остаться не pешалась,
И отказу не дала...
Чеpта ль вспомнила - пpишла!
За всеядность тоже платят.
Две доpожки - на полати
И в палаты... не беда!
Только пpаздновать победу
(Эка, стpанное занятье)
Пpиглашеньями к обеду,
Подаяньями на платье,
(Да победу ли? Победу?..)
Не поехал никуда.
Долго в комнате валялся.
То прощал, то ухмылялся.
Взглядывал за поворот.
А и пользы было мало:
Пьянь под окнами зевала.
Да белело покрывало
Чье-то... в дымке... у ворот...
Кошачий след провьется тонко
В изгибе ветра сквозь листву,
И крона загудит, и сонно
Повалят листья на траву.
Привстанет лист на гнутой лапке,
Прикроет грудь сухим щитком -
Маркиз тщедушный в рваной шляпке,
Но с перышком и завитком, -
Поднимет ропот и движенье,
Привстанут листья там и тут,
И верное самоброженье
Сраженью все же предпочтут,
И с головой уйдут в рутину...
А время тихо потечет,
И золотую паутину
К раскрытым окнам повлечет...
Туманный знак, залог свидания.
Туман и тина в озерце.
И отражение, столь давнее,
Что только дымка на лице.
Неистребимость ожидания
Чего-то главного в конце.
Какой-то значимости веянье...
Но почему, но почему?
Откуда это самомнение,
И кем обещано, кому?
Бенгальского, конечно, хочется,
Громокипящего конца!
А если это все окончится
Лишь тем, что не окончится?
Ни смерти, ни конца, ни вечности,
А только продолженье той,
Дурной, как тина, бесконечности,
Вокруг себя перевитой?
О, если бы не отражение,
И не туманная вода,
А Нечто... - веянье, сквожение,
Изнеможение, свида...
И вновь вопрошающи
Коловращенья
Насквозь опыленных
Миров.
Все ярче соблазн.
Все темней похищенья
Капризных даров.
И снова сражения - нега и норов -
Вторжения сквозь бахрому
Душистых рулонов,
Коварных затворов -
В кровавую тьму!
Блаженно постанывая, ломовые
Прут к самым кромешным вратам
Пудовые пчелы,
погнувшие выи
Медовым цветам.
Ликуют луга, извергаются светы!..
Но мерно сгущается тьма.
Редеют вопросы. Пустеют ответы.
Так значит - зима?
И все, что нас полнило вешним томленьем,
По капле соблазн разоймет?..
И свищут
пустоты
по сотам
вселенной...
Сгущается мед.
СТОРОЖКА
В конце аллеи - там была одна -
Стоял домишко, точно керамический:
Игрушечно-отчетливы кирпичики
И белый окоемок у окна.
Там девочка, прозрачна и грустна,
Читала книжки, вышивала ситчики.
Жил домик в ясном пламени берез,
Они сгорали молча, величавы...
В огне, в гордыне жертвенных угроз
Там и теперь отчетливы до слез
Торжественные детские печали.
Порою взвыл бы, бросил все - туда,
Казнясь и каясь - вновь бы!.. да какое.
С громоздкой этой, позднею тоскою
Там только все сломаешь. Вот беда.
...кровями вишни, винограда
Залился сад. Гпуха ограда.
Лаз душен. Лют малинник. Но -
Отточен нож, прорвем рядно!
Ползи, ползи в угодья гада,
Он жлоб, его жалеть не надо,
Да и себя жалеть смешно, -
Свирепый хаос палисада
Не в счет. Ссаднился? Все равно!
Уже ползет огонь азарта
И злости черное вино
Поет, поет... уже засада,
Атас, и пес, и соль заряда
Не в счет, - уже черным-черно,
Чернее чада, жарче яда
Горит, извившийся из ада,
Соблазн...
...перед грозою мгла
Душна, и вовсе не со зла
Окно рванешь однажды в клочья,
И в палисадник звон стекла
Посыплется, и многоточья
Меж рам испекшихся дотла
Заблудших ос, шмелей, - короче
Былая музыка, короче -
Зола. Потухшие дела.
Но зло и нежно, как пчела,
Вдруг сердце запоет - цела!
Смотри - цела! Гляди - воочью,
Сигнальной гроздью тяжела,
В сад Космоса активной ночью
Радиоветка проросла! -
Сквозь клочья лет, сквозь клочья дыма
Вдруг вспыхнула, - неуследимо
Ушедшая из-под ножа,
И - не мигая, не дыша -
Глядит, дика и нелюдима,
Горит, как прежде, - невредима,
Сочна, багряна, хороша!..
Так мстительно, и так сладимо
Забытой ссадиной свежа...
Какое слово - разочарованье!..
Распались чары. Вьюга улеглась.
Тетрадочка осталась черновая
От жизни той, что набело жилась.
И черепки... и елка не зажглась...
И вот, перебирая по осколку
Минувшее, таинственную щелку
Вдруг различаешь там, где дышит печь:
За дверью в детской наряжают елку,
Роняют за иголкою иголку,
Томят злодейски - не спешат зажечь...
Вглядись туда, в ту щелочку из детства,
Вглядись, ты просто плохо пригляделся
К тому, что было выше всех затей, -
Там зачарован свет? - И все злодейство?
Свет загнетенный только золотей,
Твой огонек, он никуда не делся...
Там вечно разворачивает действо
Рачительный какой-то чародей.
ДРУГУ
Распахнут дом твой, словно рад любой потере.
Заходит в окна листопад, уходит в двери.
Заходит в двери гость, свистит, в окошко глядя.
Там дикий виноград блестит. На винограде
Налились листья докрасна. Пора налиться.
Нальем же красного вина, как эти листья,
Нальем и выпьем же вино, мой друг давнишний,
Пока распахнуло окно, и гость не лишний,
И диких ягод поздний стук еще не робок,
И черных - две - всплывают вдруг из наших стопок,
И влажен их прощальный взгляд - без обещаний...
Утихнул зной. Утихнул сад. Пора прощаний.
И пусть у нас печаль одна, одна кручина,
И выпить крепкого вина - ясна причина,
И пусть уже ночная тень все ближе, ближе,
Недолгий век, короткий день благослови же,
Благослови осенний сад и свет в передней,
И листопад, и листопад - тысячелетний...
Скрипучий ворот четверга
Выматывал, как из врага,
Все жилы из меня,
И вымотал вконец, когда
Взошла, как мутная среда,
Луна средь бела дня.
И мертвый вторник всплыл опять.
Год - по неделе - двинул вспять,
Долями солнц делясь.
Лишь Воскресенье - круг и крест -
Не пало в дол из дальних мест,
Сквозь павших странно длясь.
Суббот и пятниц рой кипел...
А черный ворот все скрипел,
И пламень жег ладонь.
И четверговая звезда
Сверкала, как из подо льда
Блуждающий огонь.
И снилось - мы волна, и нас с тобой катило
На берег золотой, медовый от тепла.
Но влажная скала нас победила,
И каждая волна раздельно побрела. -
Туда, еще туда, на блещущий песчаник,
Где нам открыли вдруг у встречного мыска
Все, что слепило нас волшебным обещаньем, -
Всю белизну надежд, всю седину песка...
А сон не умолкал, и с тяжестью воловьей
За нами волны шли и шли, скалу дробя,
И мы еще брели, ворча и прекословя,
Пошатываясь и
еще любя...
...гонять чаи, была б охота,
Сумерничать, клонясь к зиме,
Где только месяц, долька года,
Лимонно кружит в полутьме.
Где все пустое осень скинет
Вплоть до последнего листка,
Там вдруг элегия нахлынет
Из обмелевшего райка,
И русло старое свободно
Перешагнув на склоне лет,
Неторопливо, полноводно
Исполнит смысла поздний свет,
Обескураживая бреда
Всей жизни тягостный извет, -
Есть в круговой поруке света
Рука, в которой кружит свет.
К Пасхе, в ту пору, когда
Слабо слезится звезда,
Тряпку в руки бери,
Дому глаза протри -
Состарились, запылились...
Соседи уже отбелились.
Как взвизг изумленный ребенка,
Вымыты стекла звонко.
А в повечерней мгле
Что-то поет
В задышавшем
Стволе:
По тополю у крыльца
Перекликаются
В окошечке цветок голубой
С синей звездочкой над избой.
Точно сахарные сливки после ливня с молоком
Воробьи клюют опивки, ходят в луже босиком.
Моют клювы, увлеченно чем-то щелкают, звенят,
Точно щипчиками крохотными колют рафинад.
А один, шельмец патлатый, отыскал себе приют
(Дождь прошел, вода бесплатна,допивай, пока дают!) -
Встал себе под водостоком, собирает капли в рот,
А пока дают по столько, он их много соберет.
Вот уж пьют! - вразброд, рядками... дождь не зерна на гумне,
Хоть увязывай мешками и тащи домой, к жене.
Вдосталь пьют, хоть и озябли, - перед засухой? Бедой?
Целлофановые капли, как пакетики с водой...
...гонять чаи, была б охота,
Сумерничать, клонясь к зиме,
Где только месяц, долька года,
Лимонно кружит в полутьме.
Где все пустое осень скинет
Вплоть до последнего листка,
Там вдруг элегия нахлынет
Из обмелевшего райка,
И русло старое свободно
Перешагнув на склоне лет,
Неторопливо, полноводно
Исполнит смысла поздний свет,
Обескураживая бреда
Всей жизни тягостный извет, -
Есть в круговой поруке света
Рука, в которой кружит свет.
Любил, да так,
Что схватывало горло.
Рвал воздух - ртом. Рукой - воротники...
Забыл бы я тебя...
Дыханье сперло,
Когда мелькнул твой плат из-за реки.
А твой ли?..
Помню я, как, хорошея,
Смеялась ты, и в ласковом хмелю
Повязывала плат свой мне на шее...
Когда же ты накинула петлю?
Давно бы я забыл тебя, подруга,
Ведь ты давно на дальнем берегу.
Да петельку, захлестнутую туго,
Никак найти у горла не могу.
Это такая печальная повесть,
Вряд ли печальней сыскать,
Как подойдет твоя старая совесть,
Станет былым попрекать.
Старенький двор, переулок весенний.
Солнце по лужам течет...
Клянчить прощенье себе во спасенье?
Это подачка. Не в счет.
Просто почудилось это - навроде б
Снова окликнул меня
Голос грудной из окошка напротив,
Вечным смиреньем казня.
Сгинь наважденье, жестокая прелесть,
Не побираться хожу.
Просто стою и на солнышке греюсь,
И ни о чем не прошу.
Пчела взлетела - точка золотая,
Вся в звоне, точно в облаке тугом.
Вот цель ее предельная, простая -
Взять каплю меда гибким хоботком.
А сколько шума, дыма, мельтешенья
Раздуто в тихом воздухе, и цель
Уже как будто скрылась в нем, и звенья
Причин и следствий перепутал хмель.
Не так ли ты, в цветных туманах роясь,
С простым и ясным смыслом расходясь,
Кружишь меж "так сказать", да "бишь", да "то есть",
Сверх сути непомерно разрастясь?
Но если Некто вынет из объема
Той ауры тебя, со стороны
Ты разглядишь тоскующего гнома,
Оставленного облаком весны,
И, как сквозь марсианский лепет, хрупко
Сквозь речь твою проступит суть твоя:
Нетающая точечка поступка,
Волнуемая дымкой бытия.
КОРАБЛИК
Высокие ботинки, фигурные коньки.
Звеня, крошатся льдинки, кружатся огоньки,
И вдруг - струной овальною вдоль поля поплывут...
Фигуру произвольную "корабликом" зовут.
...а тот старик - посмел еще! - романтик, верхогляд,
Чудовище, посмешище счастливых дошколят -
Он медленно и тщательно скоблит в углу катка
Невидимую ржавчинку на зеркале конька.
Он начинает с "ласточки", заходит в пируэт,
Ему теперь до лампочки его десятки лет!
Ему сюда старушка (живет невдалеке)
Домашние ватрушки приносит в узелке.
Он победит, он выживет, - плевать на их слова!
Он вскроет что-то высшее в основе естества:
Счастливое движение, немыслимый наклон,
И - смерти притяжение преодолеет он,
Усилием отчаянным расправится, и вот
Корабликом отчаленным раздвинет небосвод,
И с шарфом, как со знаменем, плывущим за спиной,
Один сольется с пламенем отчизны ледяной!..
...сутулится, сутулится, сутулится спина.
Бредет старик, а улица - заоблачна, хмельна.
Чем толще туча и мокротней,
Тем стариковский плащ темней;
С огнем туманным в подворотне
Он курит, кашляет больней,
Но как ни странно, вид опавших
Деревьев, вдоль забора вставших,
Лишь укрепляет с миром связь,
С тем миром, где горелось всласть,
Где память о годах пылавших
С листвой сгоревшею слилась.
Он в небе сумрачном и сиром
Следит за огненным пунктиром
Луны в ущербной вышине,
Следит спокойно, как во сне,
Родство и связь с осенним миром
Приемля твердо и вполне.
Небес осенних вздох недолог,
И выдох хрипом поражен,
И месяц, как в груди осколок - иззубренный,
Страшон...
Мороз.
Саблезубые крыши.
Все выше, и выше, и выше
Душа устремляется,- там
Все строже, прозрачнее, тише,
Чем даже в таком захолустьи,
Особенно в зимнюю пору,
Особенно по вечерам -
Когда, обмирая от грусти
Какой-то мерцающей вести,
Проникшей в студеные створы
Земли, как в погашенный храм
(Самим истомясь предстоянием
Земли - этим смутным сияниям,
Предвестьям глухим и таинственным),
Вдруг вышатнешь душу мирам.
Особенно в зимней провинции.
Особенно в тихом предместье.
Особенно по вечерам.
Не придут друзья с вином
По рождественской пороше...
Лучше думать о хорошем.
Лучше думать об ином.
Вот фонарик под окном.
Хорошо. В снегу фонарик.
Всмотримся. Добьем чинарик...
Не придут друзья с вином.
Лучше думать об ином.
Лучше завести пластинку
И в пушистую снежинку
Всматриваться за окном.
Вот она, горя огнем
Ледяного перелива,
Кружит пьяно и счастливо...
Не придут друзья с вином.
Что за дикость! День за днем,
Вспыхнув под фонарным кругом,
Гаснем, гаснем друг за другом...
Нет уж, лучше об ином.
Лучше в кружеве хмельном
Слушать как шипят пластинки,
Где бессмертные пылинки
Кружат в омуте ночном,
Где не гаснет ни снежинки,
Где хрусталь шипит вином...
Ахнут иглы - вспыхнет елка.
В новогоднюю пургу
В домик твой отправлюсь,
Долго
Буду путаться в снегу.
В окнах свет, конец недели,
Время к водке, к пирогам.
Струйки жаркие метели
Тонко вьются по ногам,
Двор со мной перебегают,
Проползают под дверьми,
У ствола изнемогает
Золотого...
Черт возьми,
Даже ель всплакнет корою!..
Эту змейку подберу.
Ты не рада? Стол накроем -
Поползет по серебру.
Точильщик забредал к нам, как шарманщик.
Он наpаспев хозяек зазывал,
С кpугов шеpшавых, бешеных, заманивающих
Готовенькие ножички снимал.
У-у, как завоpоженно и блаженно
Тянулись мы в кипучий кpай двоpа,
В сиянье сфеp, визжаще и скаженно
Свеpгающих потоки сеpебpа!..
Он словно налегал плечом, pаскачивался,
Яpил pемнями воющий станок,
И новизной свеpкал, и повоpачивался,
И все ж оттачивался тающий клинок.
А он, мучитель, жpец огня, скиталец,
Бpал лезвие и, к захлыни сеpдец,
С шипеньем легким пpобовал о палец,
И вот - вручал владельцу наконец!..
К обеду, испpосясь хозяек, в кухне
Он доставал закуску не спеша.
И пламенные диски гpустно тухли,
В чужих пеpедних мpаками дыша.
А он, касаясь взглядов воpоватых,
Над поклоненьем детским хохотал
И, уходя, из-под бpовей косматых
В нас огненными взглядами метал.
СОН ПОД ДЕРЕВОМ
(Азия - Россия)
Выщелк сухой древесины.
Сон по пути на Иссык.
Сплю. Снится лес...
И России
Легкий, как лепет, язык...
В рощице сплю придорожной
Под джигидой, на траве.
Вызноенные - до дрожи! -
Ветви снуют в голове.
Поступь теней меховая,
И, вся в огне,как руда,
Плавит плоды, изнывая,
Стонущая джигида.
В тень уползают коренья...
Переползают в огонь...
Сгрудясь, уронят деревья
Каплю руды на ладонь,
Выцедят медленно, словно
Медом налиты стволы,
Вытянут ковшик столовый
Белой, пахучей смолы,
Ринутся к сотам и сотцам
Орды осынь и осят,
Прутья, прогретые солнцем,
Трутнями заголосят...
А до России - далеко.
Кажется, что никогда...
Азия. Полдень. Дорога
В сон, в золотые года...
Значит, еще мимо рока.
То есть, почти никуда.
АЯК-КАЛКАН
Я слышал однажды поющие горы песчаные,
Я видел змею, что как рыба спала в чешуе,
Я тронул ее - она слушала пенье - нещадные
Глаза ее медленно перетекли в бытие
И вновь затвердели.
И снова извечная жажда
Заполнила два, размагниченных пеньем зрачка.
Поющие горы в пустыне под вечер я слышал однажды
И понял, что в мире повсюду от музыки боль и тоска.
Что музыкой в мире налажена тяга взаимная,
Что все обратится к истоку, когда вспоминает земля,
Плоть рыбы и птицы, глаза человечьи, змеиные
Сольются, терзаясь и воспоминанья деля
О тех временах, когда вместе, в едином изгибе...
Но музыка в недра уходит, как в почву уходит вода.
Вот пух - это птице. Вот капля соленая - рыбе.
Песчинка - змее. Человеку - песок и звезда.
РАЗЛОМ
1
Я в траве. С головой. На меня, словно танк,
Подминая стволы, выгрызая завалы,
В тяжеленной броне, крупноглазый титан,
Муравей надвигается. Лязгают жвалы.
Вот уже две антенны под солнцем зажглись.
Вот он свет проломил... вот бушует во мраке,
Не желая и знать по кому там прошлись
Шестерным пережевом тяжелые траки.
Что с того ему? Был я и светом, и мглой.
И кому-то мои озаренья служили.
Плоть от плоти земля, я пребуду землей,
Вынося по разломам железные жилы.
2
Там, где тpаву сожpал pакетодpом,
Где пpет лишь хвощ, жиpеющий в озоне,
Там катит колесо тяжелый гpом
На тpупик муpавья в комбинезоне.
Он не достpоил кpепость за бугpом,
И пpосветлевший в огненной коpоне,
Распластан там, под pтутным сеpебpом,
С лицом кентавpа на сыpом бетоне...
Ни сваpка жил, ни швы дождевика
Там не заслон, ни плотная стpока
У Меpтвого сковавшаяся моpя.
Здесь косные pазбужены пласты,
И вновь хвощей и ящеpов хвосты
Блаженствуют, шипящим соплам втоpя.
3
Здесь, у ржавой реки, над великим разломом,
Я однажды когда-нибудь рухну и, громом
Потрясаемый сверху и снизу былинно,
Все, что есть моего, соберу воедино.
Все, кого я любил на земле и тяжелым
Сопрягал и крепил в своем сердце глаголом,
Все, кого я стяжал языком человечьим,
Здесь проникнут в меня совершенным наречьем.
Что стояло меж нами недужным запретом,
Здесь прольется так вольно отпущенным светом.
Силуэты любимых и чаемых мною
Здесь сойдутся, притянуты силой земною.
Здесь размыло все створы разъятое время,
Здесь уже наконец-то сольюсь я со всеми,
Кто был мною, но был от меня отделенным...
...и уже, за любимыми следом, по склонам
Здесь подступят ко мне те прозрачные тени -
Души прежде ушедших, и птиц, и растений,
С кем не смог на земле перемолвиться словом,
Лишь ловил, сочетал по крупицам, изломам
Свет их мыслей, их чувств, их дыханий... по звуку
Я узнаю - восходит о левую руку
Змей, владыка земной... а над правой рукою,
Приближаясь, круги размечает рекою
Царь небесный - Орел... и, жилец серединный,
Тяжко роет мне грудь исполин муравьиный...
А невстреченный мной, брат мой проникновенный,
Им толкует светло мой завет сокровенный:
Все, что было моим, все, что собрано ныне
По частицам в песчаниках, рудах и глине,
В гулких реках подземных, в громах поднебесных,
В человеческих душах, в растительных безднах,
Разнесите, муруя грунты и провалы,
Чтоб заполнился мною разлом небывалый:
Государев раскол, сдвиг платформ и укладов,
Временных и урановых, косных распадов.
И, что самое главное, - может быть, даже,
Пусть не враз, но за каплею капля - однажды
Через рудные жилы, сквозь звездные реки
Он сроднится, срастется, скрепится навеки:
Каждым словом сроднится по новым былинам,
Каждой веткой срастется по ветхим долинам,
Каждым корнем скрепится по горным отрогам
Тот разлом всех разломов - меж Сердцем и Богом.
Пусть хоть искрой небесною вашей любови,
Пусть хоть каплей железа в шурфах вашей крови,
Сопричастный всему, я войду в мирозданье
Нашей памяти общей - пускай в основанье
Под земным, под небесным, восставленным Домом...
Я когда-то здесь, помню, стоял над Разломом.
© Copyright Вячеслав Киктенко
Email: a6789(a)yandex.ru
Date: 06 Jul 2004
"Волшебные стихи". Книга третья
---------------------------------------------------------------
"Только все неотступнее снится
Жизнь другая - моя не моя..."
Александр Блок. "Соловьиный сад".
...а что и вспомнишь - по весне,
Среди беседки, при луне,
Еще совсем нестарый
Стою себе с гитарой.
Не отворяет двор окон.
Зарос плющем ее балкон.
И слушает меня алкаш,
Один в ночи... и тот не наш.
Он будет, гад, благодарить.
Потом попросит закурить.
Потом попросит денег дать.
Потом чего-нибудь поддать...
А на дворе - весным-весна,
Над тополем - луным-луна,
И я, такой нестарый,
Стою себе с гитарой...
С котомкой грачей, весь в отрепьях
Завалится в город февраль
Бузить и орать на деревьях,
И врать, как безумный король.
Снежком, по-весеннему лживым,
Запахнет и воздух сырой,
И жар, запыхтевший по жилам
Под мокрой и слабой корой, -
Весь кратер туманного цирка,
Где старый насмешник и враль,
Культя, колченогая цифра,
Хромает по лужам февраль,
Хмелек распаляет в гуленах,
Вздувает стволы фонарей...
И - мечутся стайки влюбленных
От мыльных его пузырей!..
ВРЕМЯНКА
Крест-накрест дранкою закрещены,
Багряно в ночь сочатся трещины,
Пока в саду, с волненьем слаживая,
Я за бычком бычок усаживаю.
Ты там, внутри сейчас, так жертвенно
Созревшая, царишь торжественно,
Горишь, по-царски мне обещана,
И ягода горит как женщина.
Так зреют годы, яды, полночи.
Так ягоды звереют волчьи,
Так бьют их красные подфарники
В густые звездные кустарники,
И никуда уже не денешься...
На что ты, милая, надеешься?
...лицо откинешь побелевшее
И заскулишь... какого лешего?
Скулишь, скулишь - не я, не я была...
Шалишь, - была! Какого дьявола
Теперь страшиться, стыть во мраке нам,
Когда уже мирам, их раковинам,
Цикадам их, радарам выдана
Времянка со сквозящей ветхостью -
До дна, до выдоха, до выстона...
Она уже запахла вечностью.
Косматые, пьяные тучи
Одна исчезают в одной,
И звезды уже неминучи
В бурьяне руины ночной.
В глухом и постылом селеньи
Ты выйдешь одна на крыльцо,
На ветхие сядешь ступени,
И звезды ударят в лицо.
Тяжелая, черная карта,
Рулон в изумрудных камнях.
Мой город, мой каменный карлик
В наваленных тонет огнях.
И мысли мои замирают
В твоих, от которых я пьян...
...и звезды уже раздирают
Меж двух одиночеств бурьян.
На улицах осенне, нелегко,
Там лужи подморожены зеркально,
Там залегли планеты глубоко...
Миры стоят прозрачно, вертикально.
Там по столбам холодного огня
Проходит студенистое мерцанье,
И цепенеет в сердце у меня
Моих догадок - Кем-то - созерцанье:
А что как осень только лишь предлог
Так обнажить дрожащее сиротство
И сырость мира, чтобы ты не мог
Вновь прирасти к стволу единородства,
К родству со всем, чем жизнь людей права,
Что и кренит миры сырых догадок
И рушит их?..
Но как горит листва!
Как сух дымок!
Как чай вечерний сладок!..
Но как грустна провинция земли
В томительном, сиротском предстоянье, -
Не Место, а предместье,
Где в бурьяне
Мы огоньки туманные зажгли!..
Вот и все. Вот и осень. И вроде б
Самый срок отступить в тишину...
Триста ангелов солнце воротят -
Говорили порой в старину.
Год на склоне. Костры-невидимки
Жгут золою осенний покров.
Триста ангелов канули в дымке
Затмевающих дали костров.
Опустело свистящее небо,
Успокоилось поле в стогах,
Океаны тревожного хлеба
Улеглись в золотых берегах.
И нисколько б ни жаль в захолустьи,
От души нагрустившись, унять
Поздний жар истлевающей грусти,
Да причины никак не понять.
Не пойму, что за тихая сила
Протянула сквозным огоньком?
Паутинкой легко просквозила,
И оставила горечь с дымком.
Горек поздний дымок лихолетья.
Триста ангелов дверь отворят.
Вот и все... и царит полусветье,
Как порою еще говорят.
Как ты там, в деревне зимней,
В теплом доме у пруда?
Свет окошка темно-синий.
Невысокая звезда.
Точит печка, прячет печка
За решеткой клык огня.
Пес вздыхает у крылечка,
Цепью жалобно звеня.
Как тебя там окружило
Захолустною тоской,
Каково тебе с чужими,
Непривычной, городской?
Там косматые несутся
Тучи в грозной вышине,
Разъяряются, грызутся,
Не дают светить луне.
Там скрипуч, старинной кладки,
Горько жалуется дом.
Ты садишься за тетрадки,
Плечи кутаешь платком,
Лампу, ярый огонечек
Приглушаешь на столе,
И одна, до самой ночи,
Отражаешься в стекле.
...пряность легкого угара,
Говорок полухмельной,
И хозяйкина гитара
Раздается за стеной.
По домам детишки учат
У морозного окна:
"Мчатся тучи, вьются тучи,
Невидимкою луна..."
ДВЕ ГИТАРЫ
Две гитаpы на Руси,
Две гитаpы, две гитаpы...
Подымись, заголоси -
Таpы-баpы-pастабаpы
Темная, цыганская...
А дpугая - pусская,
Лебединая.
Ее гоpло - узкое,
Ее шея - длинная,
И высок-высок
Обpывающийся голосок...
А цыганская гитаpа -
Два пpитопа, тpи удаpа,
Плясовита, бесновата,
Басовита, басаната,
Покачнет, отчается!..
Не душа под яpкой блузкой,
Волчий вой pавнины pусской
Под луной качается.
Две гитаpы на Руси,
Две подpужки, две сестpицы,
У одной - взгpустнуть спpоси,
У дpугой - возвеселиться,
Только знай не обноси,
Чтоб обеим - полны чаpы!
Две гитаpы на Руси,
Две гитаpы, две гитаpы...
...и думал - встану, отворю калитку,
Пойдешь по улице, а я тебя окликну,
И заведешь шутливую беседу,
И забредешь к веселому соседу,
А там и ночь, глядишь, не заскучаем,
А утречком опомнимся за чаем,
С улыбкой подержу тебя за плечи
И уклонюсь от следующей встречи...
Как вышло, что сама налила чашку,
Пила, молчала, гладила рубашку,
Качала дочь, взаймы просила соды...
Опомнились - и чай простыл, и годы
Прошли, и у калитки - расставанье,
Плаща на плечи с грустью одеванье,
И я твои удерживаю плечи,
Я что-то говорю, моля о встрече!..
Что упало, не пpопало,
Что пpопил, то и пpистало
К делу. И наобоpот...
- "Вам баpыня пpислала..." -
Говоpили у воpот.
А на лесенке, волнуясь,
Деpнул ленточку льняную
И запахло, как слеза,
Две жемчужины лежали,
Целовались, и деpжали
В чеpном баpхате глаза.
Тут как стало сеpдце злое,
Тут как двинулось былое,
Засквозило в зеpкала,
Чеpно с белым помешалось...
И остаться не pешалась,
И отказу не дала...
Чеpта ль вспомнила - пpишла!
За всеядность тоже платят.
Две доpожки - на полати
И в палаты... не беда!
Только пpаздновать победу
(Эка, стpанное занятье)
Пpиглашеньями к обеду,
Подаяньями на платье,
(Да победу ли? Победу?..)
Не поехал никуда.
Долго в комнате валялся.
То прощал, то ухмылялся.
Взглядывал за поворот.
А и пользы было мало:
Пьянь под окнами зевала.
Да белело покрывало
Чье-то... в дымке... у ворот...
Кошачий след провьется тонко
В изгибе ветра сквозь листву,
И крона загудит, и сонно
Повалят листья на траву.
Привстанет лист на гнутой лапке,
Прикроет грудь сухим щитком -
Маркиз тщедушный в рваной шляпке,
Но с перышком и завитком, -
Поднимет ропот и движенье,
Привстанут листья там и тут,
И верное самоброженье
Сраженью все же предпочтут,
И с головой уйдут в рутину...
А время тихо потечет,
И золотую паутину
К раскрытым окнам повлечет...
Туманный знак, залог свидания.
Туман и тина в озерце.
И отражение, столь давнее,
Что только дымка на лице.
Неистребимость ожидания
Чего-то главного в конце.
Какой-то значимости веянье...
Но почему, но почему?
Откуда это самомнение,
И кем обещано, кому?
Бенгальского, конечно, хочется,
Громокипящего конца!
А если это все окончится
Лишь тем, что не окончится?
Ни смерти, ни конца, ни вечности,
А только продолженье той,
Дурной, как тина, бесконечности,
Вокруг себя перевитой?
О, если бы не отражение,
И не туманная вода,
А Нечто... - веянье, сквожение,
Изнеможение, свида...
И вновь вопрошающи
Коловращенья
Насквозь опыленных
Миров.
Все ярче соблазн.
Все темней похищенья
Капризных даров.
И снова сражения - нега и норов -
Вторжения сквозь бахрому
Душистых рулонов,
Коварных затворов -
В кровавую тьму!
Блаженно постанывая, ломовые
Прут к самым кромешным вратам
Пудовые пчелы,
погнувшие выи
Медовым цветам.
Ликуют луга, извергаются светы!..
Но мерно сгущается тьма.
Редеют вопросы. Пустеют ответы.
Так значит - зима?
И все, что нас полнило вешним томленьем,
По капле соблазн разоймет?..
И свищут
пустоты
по сотам
вселенной...
Сгущается мед.
СТОРОЖКА
В конце аллеи - там была одна -
Стоял домишко, точно керамический:
Игрушечно-отчетливы кирпичики
И белый окоемок у окна.
Там девочка, прозрачна и грустна,
Читала книжки, вышивала ситчики.
Жил домик в ясном пламени берез,
Они сгорали молча, величавы...
В огне, в гордыне жертвенных угроз
Там и теперь отчетливы до слез
Торжественные детские печали.
Порою взвыл бы, бросил все - туда,
Казнясь и каясь - вновь бы!.. да какое.
С громоздкой этой, позднею тоскою
Там только все сломаешь. Вот беда.
...кровями вишни, винограда
Залился сад. Гпуха ограда.
Лаз душен. Лют малинник. Но -
Отточен нож, прорвем рядно!
Ползи, ползи в угодья гада,
Он жлоб, его жалеть не надо,
Да и себя жалеть смешно, -
Свирепый хаос палисада
Не в счет. Ссаднился? Все равно!
Уже ползет огонь азарта
И злости черное вино
Поет, поет... уже засада,
Атас, и пес, и соль заряда
Не в счет, - уже черным-черно,
Чернее чада, жарче яда
Горит, извившийся из ада,
Соблазн...
...перед грозою мгла
Душна, и вовсе не со зла
Окно рванешь однажды в клочья,
И в палисадник звон стекла
Посыплется, и многоточья
Меж рам испекшихся дотла
Заблудших ос, шмелей, - короче
Былая музыка, короче -
Зола. Потухшие дела.
Но зло и нежно, как пчела,
Вдруг сердце запоет - цела!
Смотри - цела! Гляди - воочью,
Сигнальной гроздью тяжела,
В сад Космоса активной ночью
Радиоветка проросла! -
Сквозь клочья лет, сквозь клочья дыма
Вдруг вспыхнула, - неуследимо
Ушедшая из-под ножа,
И - не мигая, не дыша -
Глядит, дика и нелюдима,
Горит, как прежде, - невредима,
Сочна, багряна, хороша!..
Так мстительно, и так сладимо
Забытой ссадиной свежа...
Какое слово - разочарованье!..
Распались чары. Вьюга улеглась.
Тетрадочка осталась черновая
От жизни той, что набело жилась.
И черепки... и елка не зажглась...
И вот, перебирая по осколку
Минувшее, таинственную щелку
Вдруг различаешь там, где дышит печь:
За дверью в детской наряжают елку,
Роняют за иголкою иголку,
Томят злодейски - не спешат зажечь...
Вглядись туда, в ту щелочку из детства,
Вглядись, ты просто плохо пригляделся
К тому, что было выше всех затей, -
Там зачарован свет? - И все злодейство?
Свет загнетенный только золотей,
Твой огонек, он никуда не делся...
Там вечно разворачивает действо
Рачительный какой-то чародей.
ДРУГУ
Распахнут дом твой, словно рад любой потере.
Заходит в окна листопад, уходит в двери.
Заходит в двери гость, свистит, в окошко глядя.
Там дикий виноград блестит. На винограде
Налились листья докрасна. Пора налиться.
Нальем же красного вина, как эти листья,
Нальем и выпьем же вино, мой друг давнишний,
Пока распахнуло окно, и гость не лишний,
И диких ягод поздний стук еще не робок,
И черных - две - всплывают вдруг из наших стопок,
И влажен их прощальный взгляд - без обещаний...
Утихнул зной. Утихнул сад. Пора прощаний.
И пусть у нас печаль одна, одна кручина,
И выпить крепкого вина - ясна причина,
И пусть уже ночная тень все ближе, ближе,
Недолгий век, короткий день благослови же,
Благослови осенний сад и свет в передней,
И листопад, и листопад - тысячелетний...
Скрипучий ворот четверга
Выматывал, как из врага,
Все жилы из меня,
И вымотал вконец, когда
Взошла, как мутная среда,
Луна средь бела дня.
И мертвый вторник всплыл опять.
Год - по неделе - двинул вспять,
Долями солнц делясь.
Лишь Воскресенье - круг и крест -
Не пало в дол из дальних мест,
Сквозь павших странно длясь.
Суббот и пятниц рой кипел...
А черный ворот все скрипел,
И пламень жег ладонь.
И четверговая звезда
Сверкала, как из подо льда
Блуждающий огонь.
И снилось - мы волна, и нас с тобой катило
На берег золотой, медовый от тепла.
Но влажная скала нас победила,
И каждая волна раздельно побрела. -
Туда, еще туда, на блещущий песчаник,
Где нам открыли вдруг у встречного мыска
Все, что слепило нас волшебным обещаньем, -
Всю белизну надежд, всю седину песка...
А сон не умолкал, и с тяжестью воловьей
За нами волны шли и шли, скалу дробя,
И мы еще брели, ворча и прекословя,
Пошатываясь и
еще любя...
...гонять чаи, была б охота,
Сумерничать, клонясь к зиме,
Где только месяц, долька года,
Лимонно кружит в полутьме.
Где все пустое осень скинет
Вплоть до последнего листка,
Там вдруг элегия нахлынет
Из обмелевшего райка,
И русло старое свободно
Перешагнув на склоне лет,
Неторопливо, полноводно
Исполнит смысла поздний свет,
Обескураживая бреда
Всей жизни тягостный извет, -
Есть в круговой поруке света
Рука, в которой кружит свет.
К Пасхе, в ту пору, когда
Слабо слезится звезда,
Тряпку в руки бери,
Дому глаза протри -
Состарились, запылились...
Соседи уже отбелились.
Как взвизг изумленный ребенка,
Вымыты стекла звонко.
А в повечерней мгле
Что-то поет
В задышавшем
Стволе:
По тополю у крыльца
Перекликаются
В окошечке цветок голубой
С синей звездочкой над избой.
Точно сахарные сливки после ливня с молоком
Воробьи клюют опивки, ходят в луже босиком.
Моют клювы, увлеченно чем-то щелкают, звенят,
Точно щипчиками крохотными колют рафинад.
А один, шельмец патлатый, отыскал себе приют
(Дождь прошел, вода бесплатна,допивай, пока дают!) -
Встал себе под водостоком, собирает капли в рот,
А пока дают по столько, он их много соберет.
Вот уж пьют! - вразброд, рядками... дождь не зерна на гумне,
Хоть увязывай мешками и тащи домой, к жене.
Вдосталь пьют, хоть и озябли, - перед засухой? Бедой?
Целлофановые капли, как пакетики с водой...
...гонять чаи, была б охота,
Сумерничать, клонясь к зиме,
Где только месяц, долька года,
Лимонно кружит в полутьме.
Где все пустое осень скинет
Вплоть до последнего листка,
Там вдруг элегия нахлынет
Из обмелевшего райка,
И русло старое свободно
Перешагнув на склоне лет,
Неторопливо, полноводно
Исполнит смысла поздний свет,
Обескураживая бреда
Всей жизни тягостный извет, -
Есть в круговой поруке света
Рука, в которой кружит свет.
Любил, да так,
Что схватывало горло.
Рвал воздух - ртом. Рукой - воротники...
Забыл бы я тебя...
Дыханье сперло,
Когда мелькнул твой плат из-за реки.
А твой ли?..
Помню я, как, хорошея,
Смеялась ты, и в ласковом хмелю
Повязывала плат свой мне на шее...
Когда же ты накинула петлю?
Давно бы я забыл тебя, подруга,
Ведь ты давно на дальнем берегу.
Да петельку, захлестнутую туго,
Никак найти у горла не могу.
Это такая печальная повесть,
Вряд ли печальней сыскать,
Как подойдет твоя старая совесть,
Станет былым попрекать.
Старенький двор, переулок весенний.
Солнце по лужам течет...
Клянчить прощенье себе во спасенье?
Это подачка. Не в счет.
Просто почудилось это - навроде б
Снова окликнул меня
Голос грудной из окошка напротив,
Вечным смиреньем казня.
Сгинь наважденье, жестокая прелесть,
Не побираться хожу.
Просто стою и на солнышке греюсь,
И ни о чем не прошу.
Пчела взлетела - точка золотая,
Вся в звоне, точно в облаке тугом.
Вот цель ее предельная, простая -
Взять каплю меда гибким хоботком.
А сколько шума, дыма, мельтешенья
Раздуто в тихом воздухе, и цель
Уже как будто скрылась в нем, и звенья
Причин и следствий перепутал хмель.
Не так ли ты, в цветных туманах роясь,
С простым и ясным смыслом расходясь,
Кружишь меж "так сказать", да "бишь", да "то есть",
Сверх сути непомерно разрастясь?
Но если Некто вынет из объема
Той ауры тебя, со стороны
Ты разглядишь тоскующего гнома,
Оставленного облаком весны,
И, как сквозь марсианский лепет, хрупко
Сквозь речь твою проступит суть твоя:
Нетающая точечка поступка,
Волнуемая дымкой бытия.
КОРАБЛИК
Высокие ботинки, фигурные коньки.
Звеня, крошатся льдинки, кружатся огоньки,
И вдруг - струной овальною вдоль поля поплывут...
Фигуру произвольную "корабликом" зовут.
...а тот старик - посмел еще! - романтик, верхогляд,
Чудовище, посмешище счастливых дошколят -
Он медленно и тщательно скоблит в углу катка
Невидимую ржавчинку на зеркале конька.
Он начинает с "ласточки", заходит в пируэт,
Ему теперь до лампочки его десятки лет!
Ему сюда старушка (живет невдалеке)
Домашние ватрушки приносит в узелке.
Он победит, он выживет, - плевать на их слова!
Он вскроет что-то высшее в основе естества:
Счастливое движение, немыслимый наклон,
И - смерти притяжение преодолеет он,
Усилием отчаянным расправится, и вот
Корабликом отчаленным раздвинет небосвод,
И с шарфом, как со знаменем, плывущим за спиной,
Один сольется с пламенем отчизны ледяной!..
...сутулится, сутулится, сутулится спина.
Бредет старик, а улица - заоблачна, хмельна.
Чем толще туча и мокротней,
Тем стариковский плащ темней;
С огнем туманным в подворотне
Он курит, кашляет больней,
Но как ни странно, вид опавших
Деревьев, вдоль забора вставших,
Лишь укрепляет с миром связь,
С тем миром, где горелось всласть,
Где память о годах пылавших
С листвой сгоревшею слилась.
Он в небе сумрачном и сиром
Следит за огненным пунктиром
Луны в ущербной вышине,
Следит спокойно, как во сне,
Родство и связь с осенним миром
Приемля твердо и вполне.
Небес осенних вздох недолог,
И выдох хрипом поражен,
И месяц, как в груди осколок - иззубренный,
Страшон...
Мороз.
Саблезубые крыши.
Все выше, и выше, и выше
Душа устремляется,- там
Все строже, прозрачнее, тише,
Чем даже в таком захолустьи,
Особенно в зимнюю пору,
Особенно по вечерам -
Когда, обмирая от грусти
Какой-то мерцающей вести,
Проникшей в студеные створы
Земли, как в погашенный храм
(Самим истомясь предстоянием
Земли - этим смутным сияниям,
Предвестьям глухим и таинственным),
Вдруг вышатнешь душу мирам.
Особенно в зимней провинции.
Особенно в тихом предместье.
Особенно по вечерам.
Не придут друзья с вином
По рождественской пороше...
Лучше думать о хорошем.
Лучше думать об ином.
Вот фонарик под окном.
Хорошо. В снегу фонарик.
Всмотримся. Добьем чинарик...
Не придут друзья с вином.
Лучше думать об ином.
Лучше завести пластинку
И в пушистую снежинку
Всматриваться за окном.
Вот она, горя огнем
Ледяного перелива,
Кружит пьяно и счастливо...
Не придут друзья с вином.
Что за дикость! День за днем,
Вспыхнув под фонарным кругом,
Гаснем, гаснем друг за другом...
Нет уж, лучше об ином.
Лучше в кружеве хмельном
Слушать как шипят пластинки,
Где бессмертные пылинки
Кружат в омуте ночном,
Где не гаснет ни снежинки,
Где хрусталь шипит вином...
Ахнут иглы - вспыхнет елка.
В новогоднюю пургу
В домик твой отправлюсь,
Долго
Буду путаться в снегу.
В окнах свет, конец недели,
Время к водке, к пирогам.
Струйки жаркие метели
Тонко вьются по ногам,
Двор со мной перебегают,
Проползают под дверьми,
У ствола изнемогает
Золотого...
Черт возьми,
Даже ель всплакнет корою!..
Эту змейку подберу.
Ты не рада? Стол накроем -
Поползет по серебру.
Точильщик забредал к нам, как шарманщик.
Он наpаспев хозяек зазывал,
С кpугов шеpшавых, бешеных, заманивающих
Готовенькие ножички снимал.
У-у, как завоpоженно и блаженно
Тянулись мы в кипучий кpай двоpа,
В сиянье сфеp, визжаще и скаженно
Свеpгающих потоки сеpебpа!..
Он словно налегал плечом, pаскачивался,
Яpил pемнями воющий станок,
И новизной свеpкал, и повоpачивался,
И все ж оттачивался тающий клинок.
А он, мучитель, жpец огня, скиталец,
Бpал лезвие и, к захлыни сеpдец,
С шипеньем легким пpобовал о палец,
И вот - вручал владельцу наконец!..
К обеду, испpосясь хозяек, в кухне
Он доставал закуску не спеша.
И пламенные диски гpустно тухли,
В чужих пеpедних мpаками дыша.
А он, касаясь взглядов воpоватых,
Над поклоненьем детским хохотал
И, уходя, из-под бpовей косматых
В нас огненными взглядами метал.
СОН ПОД ДЕРЕВОМ
(Азия - Россия)
Выщелк сухой древесины.
Сон по пути на Иссык.
Сплю. Снится лес...
И России
Легкий, как лепет, язык...
В рощице сплю придорожной
Под джигидой, на траве.
Вызноенные - до дрожи! -
Ветви снуют в голове.
Поступь теней меховая,
И, вся в огне,как руда,
Плавит плоды, изнывая,
Стонущая джигида.
В тень уползают коренья...
Переползают в огонь...
Сгрудясь, уронят деревья
Каплю руды на ладонь,
Выцедят медленно, словно
Медом налиты стволы,
Вытянут ковшик столовый
Белой, пахучей смолы,
Ринутся к сотам и сотцам
Орды осынь и осят,
Прутья, прогретые солнцем,
Трутнями заголосят...
А до России - далеко.
Кажется, что никогда...
Азия. Полдень. Дорога
В сон, в золотые года...
Значит, еще мимо рока.
То есть, почти никуда.
АЯК-КАЛКАН
Я слышал однажды поющие горы песчаные,
Я видел змею, что как рыба спала в чешуе,
Я тронул ее - она слушала пенье - нещадные
Глаза ее медленно перетекли в бытие
И вновь затвердели.
И снова извечная жажда
Заполнила два, размагниченных пеньем зрачка.
Поющие горы в пустыне под вечер я слышал однажды
И понял, что в мире повсюду от музыки боль и тоска.
Что музыкой в мире налажена тяга взаимная,
Что все обратится к истоку, когда вспоминает земля,
Плоть рыбы и птицы, глаза человечьи, змеиные
Сольются, терзаясь и воспоминанья деля
О тех временах, когда вместе, в едином изгибе...
Но музыка в недра уходит, как в почву уходит вода.
Вот пух - это птице. Вот капля соленая - рыбе.
Песчинка - змее. Человеку - песок и звезда.
РАЗЛОМ
1
Я в траве. С головой. На меня, словно танк,
Подминая стволы, выгрызая завалы,
В тяжеленной броне, крупноглазый титан,
Муравей надвигается. Лязгают жвалы.
Вот уже две антенны под солнцем зажглись.
Вот он свет проломил... вот бушует во мраке,
Не желая и знать по кому там прошлись
Шестерным пережевом тяжелые траки.
Что с того ему? Был я и светом, и мглой.
И кому-то мои озаренья служили.
Плоть от плоти земля, я пребуду землей,
Вынося по разломам железные жилы.
2
Там, где тpаву сожpал pакетодpом,
Где пpет лишь хвощ, жиpеющий в озоне,
Там катит колесо тяжелый гpом
На тpупик муpавья в комбинезоне.
Он не достpоил кpепость за бугpом,
И пpосветлевший в огненной коpоне,
Распластан там, под pтутным сеpебpом,
С лицом кентавpа на сыpом бетоне...
Ни сваpка жил, ни швы дождевика
Там не заслон, ни плотная стpока
У Меpтвого сковавшаяся моpя.
Здесь косные pазбужены пласты,
И вновь хвощей и ящеpов хвосты
Блаженствуют, шипящим соплам втоpя.
3
Здесь, у ржавой реки, над великим разломом,
Я однажды когда-нибудь рухну и, громом
Потрясаемый сверху и снизу былинно,
Все, что есть моего, соберу воедино.
Все, кого я любил на земле и тяжелым
Сопрягал и крепил в своем сердце глаголом,
Все, кого я стяжал языком человечьим,
Здесь проникнут в меня совершенным наречьем.
Что стояло меж нами недужным запретом,
Здесь прольется так вольно отпущенным светом.
Силуэты любимых и чаемых мною
Здесь сойдутся, притянуты силой земною.
Здесь размыло все створы разъятое время,
Здесь уже наконец-то сольюсь я со всеми,
Кто был мною, но был от меня отделенным...
...и уже, за любимыми следом, по склонам
Здесь подступят ко мне те прозрачные тени -
Души прежде ушедших, и птиц, и растений,
С кем не смог на земле перемолвиться словом,
Лишь ловил, сочетал по крупицам, изломам
Свет их мыслей, их чувств, их дыханий... по звуку
Я узнаю - восходит о левую руку
Змей, владыка земной... а над правой рукою,
Приближаясь, круги размечает рекою
Царь небесный - Орел... и, жилец серединный,
Тяжко роет мне грудь исполин муравьиный...
А невстреченный мной, брат мой проникновенный,
Им толкует светло мой завет сокровенный:
Все, что было моим, все, что собрано ныне
По частицам в песчаниках, рудах и глине,
В гулких реках подземных, в громах поднебесных,
В человеческих душах, в растительных безднах,
Разнесите, муруя грунты и провалы,
Чтоб заполнился мною разлом небывалый:
Государев раскол, сдвиг платформ и укладов,
Временных и урановых, косных распадов.
И, что самое главное, - может быть, даже,
Пусть не враз, но за каплею капля - однажды
Через рудные жилы, сквозь звездные реки
Он сроднится, срастется, скрепится навеки:
Каждым словом сроднится по новым былинам,
Каждой веткой срастется по ветхим долинам,
Каждым корнем скрепится по горным отрогам
Тот разлом всех разломов - меж Сердцем и Богом.
Пусть хоть искрой небесною вашей любови,
Пусть хоть каплей железа в шурфах вашей крови,
Сопричастный всему, я войду в мирозданье
Нашей памяти общей - пускай в основанье
Под земным, под небесным, восставленным Домом...
Я когда-то здесь, помню, стоял над Разломом.