Страница:
Но моему переселению предшествовала масса событий. Я сыграл маленькую роль в очередной серии «Comic Strip», «Южноатлантические Налетчики» (South Atlantic Raiders). Это была пародия на войну на Фолклендских островах, и мне отводилась роль какого-то сержанта. Я всего-навсего должен был сказать несколько фраз с ужасным испанским акцентом, а потом упасть на вонючий матрац! Подходящий для меня образ? Я также сыграл водителя речного такси в кинофильме под названием «Hardware». Это было утомительно. Режиссер фильма возомнил себя демонической натурой и из-за этого страдали все. Я ждал своей очереди весь день, и ребята сделали ужасную ошибку, сразу дав мне бутылку виски, — эта бутылка должна была быть у меня по сценарию, но они передали ее мне, как только я пришел на съёмочную площадку. Так что когда начали снимать мою сцену, я уже был пьяный, усталый и взвинченный. Мне тогда заплатили авансом, но сама съемка, как я уже сказал, была чертовски скучной. А вот что было интересно, так это когда Мик Грин (Mick Green) — гитарист одной из моих любимых групп шестидесятых и семидесятых, The Pirates — попросил меня записаться с ним, и я, конечно, согласился. Мы записали «Blue Suede Shoes», эта песня потом попала на благотворительный альбом газеты Нью Мюзикл Экспресс с каверами элвисовских песен. Там мы выступили под именем Lemmy and the Upsetters. Впоследствии эта вещица вышла на сингле, а на обратной стороне была наша с Миком песня «Paradise». Мне очень понравилось работать с Миком — он один из моих любимых музыкантов. Люди сегодня не знают об этом, но тогда, в начале шестидесятых, он был легендарен, как Клэптон и Джеф Бек (Jeff Beck). Просто Мику не так повезло.
И, разумеется, я не мог надолго оставить Motorhead без гастролей. Во время британского турне один подросток перед сценой плюнул в меня и попал на мою гитару. Я ненавижу подобные выходки, поэтому вышел на край сцены и сказал: «Смотри!», стёр рукой плевок и вытер руку о свои волосы: «Волосы я вымою сегодня вечером, а ты и завтра останешься засранцем!». Толпа бурно отреагировала, это даже попало в цитаты, но на самом деле я взял эту реплику у Уинстона Черчилля. Он был на званом обеде, и какая-то женщина заявила ему, «Вы пьяны, сэр». «Да, мадам, — ответил он, — но вы некрасивы, а я завтра буду трезвым». Разве не круто? Кто сказал, что история скучная штука?
Я перебрался в Штаты после европейского турне. Всё устроил Фил Карсон. Его люди нашли квартиру, и я переехал в нее в начале июня. Остальная часть группы осталась в Англии, но мое проживание на другом континенте ничего не меняло. Не могу сказать, что мы постоянно тусовались вместе, потому что когда ты по полгода торчишь с кем-то в одном автобусе, уже не захочешь общаться с этими людьми в свое свободное время. И примерно в то же время Вёрзел начал ненавидеть Америку. Может быть, с его стороны это была такая ревность — трудно сказать. Американская жизнь не стала для меня каким-то откровением, поскольку я, так или иначе, уже бывал в Штатах. Я только не до конца понимал, насколько коррумпировано американское правительство и насколько прогнила сама государственная система, впрочем, это болезни любой страны. И проявления расизма здесь куда откровенней, чем в Англии — там эта проблема не стоит настолько остро. Но здесь я могу пристроить к своему дому бакалейную лавку, и к покупателям здесь относятся гораздо обходительней и не решают за них, что им нужно, а что нет. Единственная неприятность, с которой я столкнулся за время адаптации в Америке, это их убогое чувство юмора. В этом смысле англичане настоящие циники. Чёрный юмор американцы просто не понимают. За две недели моей жизни в Штатах я практически погубил своё социальное реноме. Я говорю какие-то забавные для меня вещи, а в ответ получаю негодующее — «Как ты можешь так говорить?!». Люди бывают шокированы, оскорблены и так далее. Господи, но нельзя же принимать все за чистую монету! Калеки бывают такими забавными, — прошу прощения, но я не виноват! Здесь я всего лишь наблюдатель.
Люди также не понимают мою коллекцию вещей с нацистской символикой, за что меня очень критиковали, когда я переехал сюда. Я всю свою жизнь собирал реликвии Второй Мировой Войны — в конце концов, я родился в год окончания войны, и люди всегда привозили домой сувениры и все такое. Когда я приехал, у меня были кинжал, две медали, ещё флаг, кажется, и железный крест, и всё. В этом деле, как и в любом другом хобби — чем больше ты увлекаешься коллекционированием, тем это становится интересней, если в этом есть какой-то глубинный смысл. И вот теперь у меня огромная коллекция вещей из Германии времён войны — кинжалы, медали, флаги, и все остальное. Мне нравится окружать себя всеми этими вещами, потому что эти предметы напоминают мне о событиях того времени, о прошлом (и важно то, что нацизм еще не изжил себя). Я не понимаю тех людей, которые считают, что, если что-то игнорировать, то оно исчезнет само. Ничего подобного — если делать вид, что этого не существует, то это наберёт силу. Европа двадцать лет игнорировала Гитлера. Мы могли бы справиться с ним еще в 1936: французская армия могла бы выгнать его из рейнской области и его дни были бы сочтены. Его клика была бы лишена власти. Но французы снова отступили и впустили его. В результате он вырезал четверть мира! И он был некурящим трезвенником, вегетарианцем, с короткой прической и в приличной одежде. Его обслужили бы в любом американском ресторане, в отличие от Джесси Оуэнса (Jesse Owens), героя Олимпиады 1936 года.
Джесси Оуенс вернулся домой с победой и восемью медалями после демонстрации Гитлеру преимущества демократии и многонационального общества, и его не обслужили в ресторане в его родном городе. Это чёрт знает что! Такой двойной стандарт бесит меня. Вы знаете, что в Англии и Америке до сих пор есть клубы, в которые не пускают евреев? Это страны сплошных запретов. Взять хотя бы авиамоделизм — нельзя рисовать свастику на модели Мессершмитта 109, а ведь в то время свастика была национальным знаком отличия Германии. Почему бы не предположить, что в будущем не будет никаких белых звезд на борту гребаного «Мустанга», потому что кто-то решит, что звезда — это символ американского империализма? Я не понимаю; что — если не нарисовать свастику на пластмассовой модели самолета, это поможет воскресить всех убиенных евреев? Нет? А как насчёт того, что так называемые американцы сделали с истинными американцами — индейцами? Можно заметить, — у меня свой взгляд на такие вещи. Правда малопривлекательна и поэтому она мне так нравится. Мне нравится шокировать людей, и если постоянно доказывать людям ошибочность их убеждений, то, возможно, хоть кто-то из них когда-нибудь скажет: «О! Стоп — я был не прав». Я живу ради таких моментов. Уверяю вас, это большая редкость.
Как бы то ни было, давайте вернемся к делу, а именно к грязному бизнесу записывающей индустрии. Я захотел переехать в Лос-Анджелес еще и потому, что лучше быть поближе к своей фирме грамзаписи. Мы встретились с главой WTG Джерри Гринбергом (Jerry Greenberg) в Лондоне, и он очень заинтересовался нами и пообещал всяческую поддержку. Но про себя я тут же подумал: «Я должен быть в курсе всех событий». Я не смог бы жить в Англии, играть в составе Motorhead и при этом выпускать альбомы на американском лейбле, потому что из этого ничего хорошего никогда не выйдет. И фактически впервые мы подписали контракт с американской корпорацией на запись пластинки — до этого американцы просто покупали лицензии на альбомы, записанные нами для британской компании. Так что как никогда раньше я должен был быть в курсе всего происходящего.
С самого начала я знал, что мои подозрения оправданы. Когда я прибыл, первое, что сделала компания грамзаписи — пригласила меня на поздний завтрак в свой офис — поздний завтрак! Что это еще за хрень такая, «поздний завтрак»! Они что, не могли написать слово «обед»? У них, что, проблемы с буквой «О»? И знаете, на что это было похоже, из чего состоял этот торжественный «поздний завтрак»? Китайские «обеды на дом», завёрнутые в фольгу — «Ещё добавки, Лемми, свининки? Как я рад тебя видеть здесь, старина! Motorhead всегда были одной из моих любимых групп!». Ха! Никто из них ещё за неделю до этого не слышал ни одной нашей гребаной песни, и им пришлось срочно подготовиться к встрече. Это дерьмо было очевидно, однако они решили, что я ничего не заметил. Почти каждый там был старой акулой этого бизнеса, оказавшимся в новой должности на новом лейбле. Я не увидел ни одного свежего лица.
Я хочу еще раз сказать о том, что Джерри Гринберг был замечательным парнем, также как и его помощник, Лесли Холли (Leslie Holly). Лесли разрешал нам звонить прямо из офиса, организовывая выступления и работая с новым менеджментом. Мы не смогли бы оплачивать из своего кармана все эти трансатлантические телефонные переговоры, так что мы на этом много сэкономили. Тогда мы еще не понимали, что нас взяли для издевательств, — и это тоже заслуга Джерри Гринберга! Сейчас я думаю, что Sony, наверное, использовали WTG в комбинации для снижения налоговых выплат, потому что эти гребаные администраторы делали, казалось, все возможное, чтобы гарантировать, что WTG в результате работы с Motorhead принесёт им одни убытки. Но давайте посмотрим правде в глаза, есть ли фирмы грамзаписи, руководимые не командой идиотов? Вот, например, когда мы работали на Sony, компакт диски выпускались в длинных коробках. Разгорались целые битвы по поводу этих коробок, ведь это была одна из самых неудобных форм упаковки, и были люди на Sony, которых увольняли с работы, потому что они доказывали непрактичность такой долбаной упаковки! Один этот факт говорит об извращенности этой индустрии. К черту — можете называть меня старомодным, но я всегда предпочитал виниловые пластинки компакт-дискам.
Но чёрт с ними, глупостями компании грамзаписи (и китайскими поздними завтраками). Мой переезд в Лос-Анджелес взбаламутил публику. Вокруг нас разгорелась настоящая шумиха, когда мы подписали контракт с WTG и когда я переехал сюда. Я попал на обложку журнала «BAM», и меня буквально завалили приглашениями. Было приятно вновь на какое-то время оказаться в центре внимания. И мы постарались соответствовать этому вниманию (совсем недолгому, как оказалось), записав одну из лучших наших пластинок.
Но прежде, чем мы успели войти в студию, против нашей воли в свет была выпущена одна пластинка. Наш бывший менеджер Дуг Смит выпустил концертную запись вечера десятилетия группы. Еще в 1986 году мы сказали Дугласу, что видеозаписи того шоу будет вполне достаточно и не стоит выпускать альбом, и все это время он не предпринимал никаких действий. Однако, стоило оказаться от него подальше, как он начал своевольничать. Конечно, это было чистым стремлением заработать деньги. И мы подали иск в суд, чтобы запретить ему делать это (в Англии этим вопросом занимался Вёрзел, поскольку я уже жил в Штатах), и какое-то время Дугласа это сдерживало. Но в конце концов мы сдались; это отнимало слишком много времени. И, кроме того, как я уже сказал, мы работали над новой пластинкой, так что дел было по горло.
Конечно, работать с Motorhead всегда было не просто. Сразу же возникли проблемы с первым продюсером альбома, Эдом Стасиумом (Ed Stasium). Мы уже записали с ним четыре песни, прежде чем решили, что он должен уйти. Понимаете ли, он превысил свои полномочия. Однажды мы прослушивали микс песни «Going to Brazil», и я сказал: «А ну-ка, дай погромче вот эти четыре дорожки». Что он и сделал — а там оказались партии этих гребаных клавишных и тамбуринов. Он без нас записал весь этот мусор и добавил в микс. Разумеется, он не стал бы делать это в наше присутствие! Это было очень странно, и нам пришлось его уволить. После этого мы пригласили Пита Солли (Pete Solley), который оказался великолепным продюсером.
Некоторые песни на альбоме «1916» — «Love Me Forever» и «1916», например, — были очень нетипичны для нас. Не то, чтобы мы пытались измениться — мы уже были другие. Всё начало меняться, когда я переехал жить в Штаты, и это отразилось в музыке. Но очень многое в «1916» было тем, что ожидали от нас наши поклонники, только ещё лучше. Взять хотя бы «I'm So Bad» — это громкая рок-н-ролльная песня с абсурдным текстом, самый типичный Motorhead. Очень странно, но из-за неё какая-то женщина из журнала Melody Maker объявила меня женоненавистником! Не понимаю, почему она так решила. «Я занимаюсь любовью с горными львами/Сплю на раскалённых докрасна рабских клеймах/Когда я иду, мостовая трясется/Постель — клубок гремучих змей»: кто-нибудь объяснит мне, где здесь призыв к угнетению женщин?! Ещё на диске есть моё обычное пристрастие к Чаку Берри в песне «Going to Brazil». «Ramones», самую быструю (и самую короткую) песню на альбоме, мы сначала играли в медленном темпе. А потом я как-то сказал: «Давайте-ка сыграем побыстрее», и песня зазвучала как натуральные Ramones, вот как все получилось. И хотя в песне «Angel City» рассказывалось о жизни в Лос-Анджелесе, я написал текст еще до переезда. «Я собираюсь обосноваться в Лос-Анджелесе/ И пьянствовать дни напролёт,/ Лежа у бассейна, за счет фирмы грамзаписи»: на самом деле, это не слишком далеко от правды! «Я собираюсь надирать задницы/ Плевком разбивать окна/ И перебить все ваши фонари»: я давился от смеха, сочиняя эти строки. Просто гоготал в одиночестве. И в этой песне мы записали саксофон — что-то новенькое для нас.
Но что по-настоящему удивило людей (в положительном смысле, спешу добавить), так это ряд других треков. Песни «Nightmare/The Dreamtime» и «1916» были сделаны на основе клавишных, что было очень нетипично для Motorhead — как и для любой другой тяжелой группы в 1990. В песне «1916» также звучит виолончель и ни одной гитарной партии. Сначала я написал слова. В песне рассказывается о сражении на реке Сомма во время Первой Мировой Войны, но люди подходили ко мне и спрашивали: «Это песня об ирландском восстании?», потому что оно тоже произошло в 1916 (у ирландцев много песен о 1916 годе, о грандиозной резне в почтовом министерстве и тому подобном). Как-то в Англии я смотрел передачу о Первой Мировой Войне, и меня глубоко поразил рассказ о битве на реке Сомма. Девятнадцать тысяч англичан были убиты за одно утро, за три часа погибло целое поколение, — только вдумайтесь в это! Это был настоящий ужас — в трех или четырех городах в северном Ланкашире и Южном Йоркшире не осталось ни одного здорового мужчины. И эти города до сих пор страдают от этого, потому что им так и не удалось восполнить численность населения. Такие городки, как Акрингтон (Accrington) в Ланкашире, полностью опустели. В той телепередаче пять стариков ветеранов вновь оказались на том поле битвы. И один из них, которому было почти девяносто лет, сказал: «Нам приказали идти, и запретили бежать, и мы пошли, и все ребята вокруг меня попадали. Я подумал, что, может быть, поступил такой приказ с тыла, а я не слышал. А потом понял, что все они мертвы». В тот раз англичане уложили больше своих, чем немцев. Гинденбург, который позднее стал вице канцлером Германии, сказал: «Они были львами, которых послали в бой ослы». И я сочинил об этом песню. Но у меня к ней неоднозначное отношение. Один парень написал мне, что поставил её своему деду, который участвовал в том сражении, и старик проплакал всю песню. Это большой комплимент, но я не уверен, что одобряю действия этого парня. Однако, это поразительный случай; воспоминанием события такой давности вызвать у кого-то такие чувства.
Мы были вполне довольны альбомом «1916». Оформление альбома, конечно, это отдельная тема, и к этому приложила свои грязные руки фирма грамзаписи. Всякий раз, когда такое случается, можно с полной уверенностью предсказать, что работа будет испорчена. Bronze в своё время проделали тоже самое с альбомом Overkill. Мы все собрались в зале заседаний, из которого предварительно были вынесены столы и установлен мольберт с подсветкой. Они сняли покрывало (этакое торжественное открытие памятника), и на картине оказался изображен мотоциклетный движок с торчащим из него торсом голой бабы. Красное на синем фоне. Что это было за убожество! И представитель компании изрек: «Обложка готова! Что скажете?». Я взял макет в руки и сказал: «Это ваш лучший вариант, не так ли?» и с этими словами выкинул эту карикатуру в окно. Думаю, до него дошло, что мне эта мазня не понравилась! Если вы посмотрите на обложку диска «Overkill», то заметите, что там нет никакого двигателя или голой бабы, а есть одна из классических работ художника Джо Петаньо (Joe Petagno). И вот у нас возникла почти такая же проблема с обложкой альбома «1916». Нам принесли пять отвратительных эскизов. Пришлось отослать все их обратно, под стоны, вздохи и брюзжание оформительского отдела лейбла — можно подумать, что мы работали с компанией девятилетних детей! В конечном итоге Sony впарили кому-то эту обложку, что нам было только на руку. И всё-таки, несмотря на все наши усилия, они сумели испортить кое-что — на обложке «1916» вы найдете все европейские флаги, кроме флага Франции. При том, что в заглавной песне рассказывается о сражении на территории Франции! Что тут еще скажешь? И, несмотря на это, я считаю эту обложку одной из наших лучших обложек, а альбом одним из лучших наших альбомов.
Хотя «1916» вышел только в начале 1991, первый сингл, «One to Sing the Blues», вышел за несколько недель до выхода самого альбома — как раз в мой день рождения, (это убойнейшая песня, — наверное, мы на днях включим её в сет-лист). В феврале мы поехали, как всегда, на гастроли и неоднократно выступили по телевидению и радио. В начале британского турне у Фила Тэйлора умерла мать. У ней был рак, и мы отправили его домой повидаться с ней. Ему удалось провести с ней некоторое время перед её концом. Мы все любили маму Тэйлора и ее смерть очень надломила Фила. Не знаю, решил ли он бросить музыку из-за ее кончины, — наверное, нет — но это, несомненно, повлияло на него.
В Англии концерты открывала группа The Almighty и американские девчонки, The Cycle Sluts, которые также проехались с нами по Европе. Это была потрясающая группа! В них была новизна, и их тексты были очень забавны. Наверное, они просто прикалывались и пользовались возможностью проехаться по всему миру. Милые девчонки, я с удовольствием общался с ними. И все европейское турне я ухлестывал за одной из них, но так и не добился взаимности. Типичный случай.
Это турне было омрачено лишь парой неприятностей. Пока мы играли в Англии, я заработал себе так называемый «желудочный грипп», и нам пришлось перенести четыре концерта. Я паршиво себя чувствовал и четыре дня провалялся в отеле, и постоянно блевал. Всё началось в одно мгновение. Мы ехали в автобусе, я прекрасно себя чувствовал, а в следующий миг уже блевал из окна и орал, — «Остановите автобус!» (эти вирусные инфекции становятся всё более опасными, потому что каждые пять лет вирус мутирует, и когда-нибудь один из них угробит полпланеты).
Ещё одна неприятность касалась другого смертельного вируса, известного, как наша фирма грамзаписи. Они отправили с нами на гастроли в Германию съемочную группу, которая пять дней снимала видео «Everything Louder Than Everything Else», а потом фирма попыталась впарить нам счет на 9000 долларов! Конечно, мы его не оплатили, а через два года с ними распрощались, так что им пришлось пережить это — обломайтесь, ребятки, назад в окопы! Деньги на ветер, не так ли?
В целом, на альбоме «1916» песни очень неплохие. На концертах мы ставили в сторонке синтезатор. Какое-то время Фил Кампбелл играл на нём «Angel City», но это ему очень не нравилось и вскоре мы освободили его от этой обязанности. Все эти дудки получались в ущерб гитарам. Чтобы играть одновременно и на клавишных, и на гитаре, Фил должен был быть осьминогом, — он, конечно, похож на амфибию, но уж точно не осьминог! Так что на концертах на клавишных играл наш гитарный роуди Джеми, пока мы постепенно вообще не отказались от этого инструмента. Песню «1916» мы никогда не играли вживую; это сомнительная затея, потому что такая песня требует тишины, а с нашими зрителями этого не добьешься. Неоднозначный приём публики, с которым нам пришлось столкнуться в Англии, не имел никакого отношения к музыке — похоже, часть наших английских поклонников немного расстроилась из-за того, что я перебрался в Штаты. Будто я дезертировал и бросил их, что-то типа этого. Поскольку половина группы — Вёрзел и Фил Кампбелл — все еще жили в Англии, фаны не могли очень уж ненавидеть нас, но и не сгорали от любви. (Филти также собрался со мной в Штаты, но что-то было не в порядке с визой, и его выслали из страны! Очередной облом в стиле Motorhead.) Публика не знала, как к нам относиться. Главная неприятность состояла в том, что мы играли по полупустым залам, так что на следующие пять лет все английские промоутеры перестали приглашать нас куда-либо, кроме Лондона. Англия была единственной страной во всей Европе, — да фактически во всем мире! — которая не могла гарантировать прибыль с наших концертов. А мы, конечно же, не могли позволить себе вкладывать свои личные деньги. Чтобы провести тур по родной стране, нам пришлось бы выложить 100 000 фунтов стерлингов! Конечно, у меня не было такой суммы, а если бы и была, то я потратил бы эти деньги на что-то другое. В 1997 нам наконец-то удалось провести турне по Англии, и я удовольствием отметил для себя, что мы везде выступаем с аншлагами.
В мае, прежде чем отправиться на гастроли в Японию, мы выступили на шоу Дэвида Леттермана (David Letterman Show). Впрочем, там появились только я и Фил Кампбелл; Вёрзел отказался в этом участвовать, и уж не помню, где тогда был Фил Тэйлор. Так или иначе, им нужны были только двое из нас, потому что мы должны были играть с их группой. Мы там сыграли песню не со своей новой пластинки, а версию «Let It Rock» Чака Берри. До этого мы никогда не встречались с Дэвидом Леттерманом. Он переврал название нашего альбома, заявив, что наша новая работа называется «Motorhead»! Но мы частенько сталкивались с Полом Шаффером (Paul Schaffer), лидером группы — он был известной фигурой. В целом, участие в шоу Дэвида Леттермана ничего не дало нам. Они делали мне замечания — «Извини, но здесь курить нельзя». «А что такое?». «Это затуманит сцену перед камерами». Идиотская отмазка, не находите?
Ко времени нашей поездки в Японию у нас снова сменился менеджер. Филу Карсону предложили работу на Victor Records, и я не могу винить его в том, что он согласился. Так что нами занялась Шэрон Осборн (Sharon Osboume) — жена Оззи — но ее хватило всего на несколько недель. Я просил ее стать нашим постоянным менеджером, зная, как великолепно она работает, но она не была в этом заинтересована. Это не привело ни к чему хорошему. Наша поездка в Японию породила большие проблемы. Мы хотели взять с собой своего гастрольного менеджера, потому что он знал нас, но она настояла на своей кандидатуре, парне по имени Алан Перман (Alan Perman) (Он уже умер. Конечно, не мы убили его — хотя я бы не отказался). Алан испортил наши отношения с Шэрон. Он утверждал, что мы громили гостиничные номера и все такое, чего не было на самом деле. Он отдал все деньги на текущие расходы Филу Кампбеллу, что с его стороны было полнейшим идиотизмом. Вот уж самый «настоящий» гастрольный менеджер. А потом он решил прикрыть свою задницу, заявив, что ему пришлось оплатить ущерб от нашего дебоша в отеле. Мы же не делали ничего подобного. Конечно, мы далеко не ангелы, но как раз тогда мы были сама невинность! (как и в остальных 3426 случаях!) Это была невероятная клевета! А по возвращении в Америку он в Лос-Анджелесе заселил всю команду в отель «Хайат», пришел в гостиничный номер нашего постоянного гастрольного менеджера Хоббса, отдал ему 300 баксов и уехал. И что Хоббс должен был делать с этими 300-ми баксов и шестью человеками в «Хайате»? А самой группе не выдали ни цента.
Всё это было очень скверно, и, к сожалению, Шэрон поверила в ложь Алана и решила, что во всем виноваты мы! Как только мы вернулись в Штаты, всё было уже решено. Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал. Шэрон отказалась от нас за три дня до начала нашего американского тура, и все из-за Алана — он был ее любимчиком и она держалась за него. И Sony тоже заразились скандалом и паниковали: «Мы больше не пошлем вас в Японию!». Боже мой, они были готовы поверить кому угодно, даже этому козлу менеджеру, но только не нам. Мы даже попросили местного представителя Sony в Японии, чтобы тот позвонил им и рассказал правду, но они не поверили и ему. В конце года какой-то японец пришел на наш концерт в Irvine Meadows и рассказал представителям фирмы, какие мы замечательные ребята, но все было напрасно! Вот как нам тогда доверяли. У нас незаслуженная репутация плохих ребят, да еще и непрофессионалов. Да и зачем мне нужно было громить гостиничный номер? С таким же успехом я мог бы разгромить свою собственную квартиру, — дешевле вышло бы!
Во всяком случае, между фиаско в Японии и туром по Америке, которое прошло куда лучше даже без менеджмента — мы во второй раз, и, наверное, в последний, поехали в Австралию. Это была катастрофа. На одном из концертов мне пришлось уйти со сцены, потому что некоторые подростки снова плевали в меня. Я не люблю, когда в меня плюют (а кто любит? Даже панк-группам в 70-х это не нравилось!). Можете называть меня старомодным, если вам так хочется, но я не потерплю такого обращения. Я сказал им то, что всегда говорю публике в подобных случаях: «Если вы не прекратите плевать, я уйду и не вернусь. Так что если видите, как кто-то делает это, всыпьте ему по первое число, потому что своим поведением он сорвет концерт». Обычно это помогает, но на Золотом побережье мои доводы были бесполезны. Стыдно, потому что я не люблю уходить со сцены, но, черт возьми, я не собираюсь быть оплеванным! Кстати говоря, я не потерплю такое еще и потому, что как-то раз Джо Страммеру (Joe Strummer) из Clash один из этих придурков попал плевком прямо в рот! Мало того, что это мерзко, в результате он заболел гепатитом. Мило, не правда ли? Это не для меня!
И, разумеется, я не мог надолго оставить Motorhead без гастролей. Во время британского турне один подросток перед сценой плюнул в меня и попал на мою гитару. Я ненавижу подобные выходки, поэтому вышел на край сцены и сказал: «Смотри!», стёр рукой плевок и вытер руку о свои волосы: «Волосы я вымою сегодня вечером, а ты и завтра останешься засранцем!». Толпа бурно отреагировала, это даже попало в цитаты, но на самом деле я взял эту реплику у Уинстона Черчилля. Он был на званом обеде, и какая-то женщина заявила ему, «Вы пьяны, сэр». «Да, мадам, — ответил он, — но вы некрасивы, а я завтра буду трезвым». Разве не круто? Кто сказал, что история скучная штука?
Я перебрался в Штаты после европейского турне. Всё устроил Фил Карсон. Его люди нашли квартиру, и я переехал в нее в начале июня. Остальная часть группы осталась в Англии, но мое проживание на другом континенте ничего не меняло. Не могу сказать, что мы постоянно тусовались вместе, потому что когда ты по полгода торчишь с кем-то в одном автобусе, уже не захочешь общаться с этими людьми в свое свободное время. И примерно в то же время Вёрзел начал ненавидеть Америку. Может быть, с его стороны это была такая ревность — трудно сказать. Американская жизнь не стала для меня каким-то откровением, поскольку я, так или иначе, уже бывал в Штатах. Я только не до конца понимал, насколько коррумпировано американское правительство и насколько прогнила сама государственная система, впрочем, это болезни любой страны. И проявления расизма здесь куда откровенней, чем в Англии — там эта проблема не стоит настолько остро. Но здесь я могу пристроить к своему дому бакалейную лавку, и к покупателям здесь относятся гораздо обходительней и не решают за них, что им нужно, а что нет. Единственная неприятность, с которой я столкнулся за время адаптации в Америке, это их убогое чувство юмора. В этом смысле англичане настоящие циники. Чёрный юмор американцы просто не понимают. За две недели моей жизни в Штатах я практически погубил своё социальное реноме. Я говорю какие-то забавные для меня вещи, а в ответ получаю негодующее — «Как ты можешь так говорить?!». Люди бывают шокированы, оскорблены и так далее. Господи, но нельзя же принимать все за чистую монету! Калеки бывают такими забавными, — прошу прощения, но я не виноват! Здесь я всего лишь наблюдатель.
Люди также не понимают мою коллекцию вещей с нацистской символикой, за что меня очень критиковали, когда я переехал сюда. Я всю свою жизнь собирал реликвии Второй Мировой Войны — в конце концов, я родился в год окончания войны, и люди всегда привозили домой сувениры и все такое. Когда я приехал, у меня были кинжал, две медали, ещё флаг, кажется, и железный крест, и всё. В этом деле, как и в любом другом хобби — чем больше ты увлекаешься коллекционированием, тем это становится интересней, если в этом есть какой-то глубинный смысл. И вот теперь у меня огромная коллекция вещей из Германии времён войны — кинжалы, медали, флаги, и все остальное. Мне нравится окружать себя всеми этими вещами, потому что эти предметы напоминают мне о событиях того времени, о прошлом (и важно то, что нацизм еще не изжил себя). Я не понимаю тех людей, которые считают, что, если что-то игнорировать, то оно исчезнет само. Ничего подобного — если делать вид, что этого не существует, то это наберёт силу. Европа двадцать лет игнорировала Гитлера. Мы могли бы справиться с ним еще в 1936: французская армия могла бы выгнать его из рейнской области и его дни были бы сочтены. Его клика была бы лишена власти. Но французы снова отступили и впустили его. В результате он вырезал четверть мира! И он был некурящим трезвенником, вегетарианцем, с короткой прической и в приличной одежде. Его обслужили бы в любом американском ресторане, в отличие от Джесси Оуэнса (Jesse Owens), героя Олимпиады 1936 года.
Джесси Оуенс вернулся домой с победой и восемью медалями после демонстрации Гитлеру преимущества демократии и многонационального общества, и его не обслужили в ресторане в его родном городе. Это чёрт знает что! Такой двойной стандарт бесит меня. Вы знаете, что в Англии и Америке до сих пор есть клубы, в которые не пускают евреев? Это страны сплошных запретов. Взять хотя бы авиамоделизм — нельзя рисовать свастику на модели Мессершмитта 109, а ведь в то время свастика была национальным знаком отличия Германии. Почему бы не предположить, что в будущем не будет никаких белых звезд на борту гребаного «Мустанга», потому что кто-то решит, что звезда — это символ американского империализма? Я не понимаю; что — если не нарисовать свастику на пластмассовой модели самолета, это поможет воскресить всех убиенных евреев? Нет? А как насчёт того, что так называемые американцы сделали с истинными американцами — индейцами? Можно заметить, — у меня свой взгляд на такие вещи. Правда малопривлекательна и поэтому она мне так нравится. Мне нравится шокировать людей, и если постоянно доказывать людям ошибочность их убеждений, то, возможно, хоть кто-то из них когда-нибудь скажет: «О! Стоп — я был не прав». Я живу ради таких моментов. Уверяю вас, это большая редкость.
Как бы то ни было, давайте вернемся к делу, а именно к грязному бизнесу записывающей индустрии. Я захотел переехать в Лос-Анджелес еще и потому, что лучше быть поближе к своей фирме грамзаписи. Мы встретились с главой WTG Джерри Гринбергом (Jerry Greenberg) в Лондоне, и он очень заинтересовался нами и пообещал всяческую поддержку. Но про себя я тут же подумал: «Я должен быть в курсе всех событий». Я не смог бы жить в Англии, играть в составе Motorhead и при этом выпускать альбомы на американском лейбле, потому что из этого ничего хорошего никогда не выйдет. И фактически впервые мы подписали контракт с американской корпорацией на запись пластинки — до этого американцы просто покупали лицензии на альбомы, записанные нами для британской компании. Так что как никогда раньше я должен был быть в курсе всего происходящего.
С самого начала я знал, что мои подозрения оправданы. Когда я прибыл, первое, что сделала компания грамзаписи — пригласила меня на поздний завтрак в свой офис — поздний завтрак! Что это еще за хрень такая, «поздний завтрак»! Они что, не могли написать слово «обед»? У них, что, проблемы с буквой «О»? И знаете, на что это было похоже, из чего состоял этот торжественный «поздний завтрак»? Китайские «обеды на дом», завёрнутые в фольгу — «Ещё добавки, Лемми, свининки? Как я рад тебя видеть здесь, старина! Motorhead всегда были одной из моих любимых групп!». Ха! Никто из них ещё за неделю до этого не слышал ни одной нашей гребаной песни, и им пришлось срочно подготовиться к встрече. Это дерьмо было очевидно, однако они решили, что я ничего не заметил. Почти каждый там был старой акулой этого бизнеса, оказавшимся в новой должности на новом лейбле. Я не увидел ни одного свежего лица.
Я хочу еще раз сказать о том, что Джерри Гринберг был замечательным парнем, также как и его помощник, Лесли Холли (Leslie Holly). Лесли разрешал нам звонить прямо из офиса, организовывая выступления и работая с новым менеджментом. Мы не смогли бы оплачивать из своего кармана все эти трансатлантические телефонные переговоры, так что мы на этом много сэкономили. Тогда мы еще не понимали, что нас взяли для издевательств, — и это тоже заслуга Джерри Гринберга! Сейчас я думаю, что Sony, наверное, использовали WTG в комбинации для снижения налоговых выплат, потому что эти гребаные администраторы делали, казалось, все возможное, чтобы гарантировать, что WTG в результате работы с Motorhead принесёт им одни убытки. Но давайте посмотрим правде в глаза, есть ли фирмы грамзаписи, руководимые не командой идиотов? Вот, например, когда мы работали на Sony, компакт диски выпускались в длинных коробках. Разгорались целые битвы по поводу этих коробок, ведь это была одна из самых неудобных форм упаковки, и были люди на Sony, которых увольняли с работы, потому что они доказывали непрактичность такой долбаной упаковки! Один этот факт говорит об извращенности этой индустрии. К черту — можете называть меня старомодным, но я всегда предпочитал виниловые пластинки компакт-дискам.
Но чёрт с ними, глупостями компании грамзаписи (и китайскими поздними завтраками). Мой переезд в Лос-Анджелес взбаламутил публику. Вокруг нас разгорелась настоящая шумиха, когда мы подписали контракт с WTG и когда я переехал сюда. Я попал на обложку журнала «BAM», и меня буквально завалили приглашениями. Было приятно вновь на какое-то время оказаться в центре внимания. И мы постарались соответствовать этому вниманию (совсем недолгому, как оказалось), записав одну из лучших наших пластинок.
Но прежде, чем мы успели войти в студию, против нашей воли в свет была выпущена одна пластинка. Наш бывший менеджер Дуг Смит выпустил концертную запись вечера десятилетия группы. Еще в 1986 году мы сказали Дугласу, что видеозаписи того шоу будет вполне достаточно и не стоит выпускать альбом, и все это время он не предпринимал никаких действий. Однако, стоило оказаться от него подальше, как он начал своевольничать. Конечно, это было чистым стремлением заработать деньги. И мы подали иск в суд, чтобы запретить ему делать это (в Англии этим вопросом занимался Вёрзел, поскольку я уже жил в Штатах), и какое-то время Дугласа это сдерживало. Но в конце концов мы сдались; это отнимало слишком много времени. И, кроме того, как я уже сказал, мы работали над новой пластинкой, так что дел было по горло.
Конечно, работать с Motorhead всегда было не просто. Сразу же возникли проблемы с первым продюсером альбома, Эдом Стасиумом (Ed Stasium). Мы уже записали с ним четыре песни, прежде чем решили, что он должен уйти. Понимаете ли, он превысил свои полномочия. Однажды мы прослушивали микс песни «Going to Brazil», и я сказал: «А ну-ка, дай погромче вот эти четыре дорожки». Что он и сделал — а там оказались партии этих гребаных клавишных и тамбуринов. Он без нас записал весь этот мусор и добавил в микс. Разумеется, он не стал бы делать это в наше присутствие! Это было очень странно, и нам пришлось его уволить. После этого мы пригласили Пита Солли (Pete Solley), который оказался великолепным продюсером.
Некоторые песни на альбоме «1916» — «Love Me Forever» и «1916», например, — были очень нетипичны для нас. Не то, чтобы мы пытались измениться — мы уже были другие. Всё начало меняться, когда я переехал жить в Штаты, и это отразилось в музыке. Но очень многое в «1916» было тем, что ожидали от нас наши поклонники, только ещё лучше. Взять хотя бы «I'm So Bad» — это громкая рок-н-ролльная песня с абсурдным текстом, самый типичный Motorhead. Очень странно, но из-за неё какая-то женщина из журнала Melody Maker объявила меня женоненавистником! Не понимаю, почему она так решила. «Я занимаюсь любовью с горными львами/Сплю на раскалённых докрасна рабских клеймах/Когда я иду, мостовая трясется/Постель — клубок гремучих змей»: кто-нибудь объяснит мне, где здесь призыв к угнетению женщин?! Ещё на диске есть моё обычное пристрастие к Чаку Берри в песне «Going to Brazil». «Ramones», самую быструю (и самую короткую) песню на альбоме, мы сначала играли в медленном темпе. А потом я как-то сказал: «Давайте-ка сыграем побыстрее», и песня зазвучала как натуральные Ramones, вот как все получилось. И хотя в песне «Angel City» рассказывалось о жизни в Лос-Анджелесе, я написал текст еще до переезда. «Я собираюсь обосноваться в Лос-Анджелесе/ И пьянствовать дни напролёт,/ Лежа у бассейна, за счет фирмы грамзаписи»: на самом деле, это не слишком далеко от правды! «Я собираюсь надирать задницы/ Плевком разбивать окна/ И перебить все ваши фонари»: я давился от смеха, сочиняя эти строки. Просто гоготал в одиночестве. И в этой песне мы записали саксофон — что-то новенькое для нас.
Но что по-настоящему удивило людей (в положительном смысле, спешу добавить), так это ряд других треков. Песни «Nightmare/The Dreamtime» и «1916» были сделаны на основе клавишных, что было очень нетипично для Motorhead — как и для любой другой тяжелой группы в 1990. В песне «1916» также звучит виолончель и ни одной гитарной партии. Сначала я написал слова. В песне рассказывается о сражении на реке Сомма во время Первой Мировой Войны, но люди подходили ко мне и спрашивали: «Это песня об ирландском восстании?», потому что оно тоже произошло в 1916 (у ирландцев много песен о 1916 годе, о грандиозной резне в почтовом министерстве и тому подобном). Как-то в Англии я смотрел передачу о Первой Мировой Войне, и меня глубоко поразил рассказ о битве на реке Сомма. Девятнадцать тысяч англичан были убиты за одно утро, за три часа погибло целое поколение, — только вдумайтесь в это! Это был настоящий ужас — в трех или четырех городах в северном Ланкашире и Южном Йоркшире не осталось ни одного здорового мужчины. И эти города до сих пор страдают от этого, потому что им так и не удалось восполнить численность населения. Такие городки, как Акрингтон (Accrington) в Ланкашире, полностью опустели. В той телепередаче пять стариков ветеранов вновь оказались на том поле битвы. И один из них, которому было почти девяносто лет, сказал: «Нам приказали идти, и запретили бежать, и мы пошли, и все ребята вокруг меня попадали. Я подумал, что, может быть, поступил такой приказ с тыла, а я не слышал. А потом понял, что все они мертвы». В тот раз англичане уложили больше своих, чем немцев. Гинденбург, который позднее стал вице канцлером Германии, сказал: «Они были львами, которых послали в бой ослы». И я сочинил об этом песню. Но у меня к ней неоднозначное отношение. Один парень написал мне, что поставил её своему деду, который участвовал в том сражении, и старик проплакал всю песню. Это большой комплимент, но я не уверен, что одобряю действия этого парня. Однако, это поразительный случай; воспоминанием события такой давности вызвать у кого-то такие чувства.
Мы были вполне довольны альбомом «1916». Оформление альбома, конечно, это отдельная тема, и к этому приложила свои грязные руки фирма грамзаписи. Всякий раз, когда такое случается, можно с полной уверенностью предсказать, что работа будет испорчена. Bronze в своё время проделали тоже самое с альбомом Overkill. Мы все собрались в зале заседаний, из которого предварительно были вынесены столы и установлен мольберт с подсветкой. Они сняли покрывало (этакое торжественное открытие памятника), и на картине оказался изображен мотоциклетный движок с торчащим из него торсом голой бабы. Красное на синем фоне. Что это было за убожество! И представитель компании изрек: «Обложка готова! Что скажете?». Я взял макет в руки и сказал: «Это ваш лучший вариант, не так ли?» и с этими словами выкинул эту карикатуру в окно. Думаю, до него дошло, что мне эта мазня не понравилась! Если вы посмотрите на обложку диска «Overkill», то заметите, что там нет никакого двигателя или голой бабы, а есть одна из классических работ художника Джо Петаньо (Joe Petagno). И вот у нас возникла почти такая же проблема с обложкой альбома «1916». Нам принесли пять отвратительных эскизов. Пришлось отослать все их обратно, под стоны, вздохи и брюзжание оформительского отдела лейбла — можно подумать, что мы работали с компанией девятилетних детей! В конечном итоге Sony впарили кому-то эту обложку, что нам было только на руку. И всё-таки, несмотря на все наши усилия, они сумели испортить кое-что — на обложке «1916» вы найдете все европейские флаги, кроме флага Франции. При том, что в заглавной песне рассказывается о сражении на территории Франции! Что тут еще скажешь? И, несмотря на это, я считаю эту обложку одной из наших лучших обложек, а альбом одним из лучших наших альбомов.
Хотя «1916» вышел только в начале 1991, первый сингл, «One to Sing the Blues», вышел за несколько недель до выхода самого альбома — как раз в мой день рождения, (это убойнейшая песня, — наверное, мы на днях включим её в сет-лист). В феврале мы поехали, как всегда, на гастроли и неоднократно выступили по телевидению и радио. В начале британского турне у Фила Тэйлора умерла мать. У ней был рак, и мы отправили его домой повидаться с ней. Ему удалось провести с ней некоторое время перед её концом. Мы все любили маму Тэйлора и ее смерть очень надломила Фила. Не знаю, решил ли он бросить музыку из-за ее кончины, — наверное, нет — но это, несомненно, повлияло на него.
В Англии концерты открывала группа The Almighty и американские девчонки, The Cycle Sluts, которые также проехались с нами по Европе. Это была потрясающая группа! В них была новизна, и их тексты были очень забавны. Наверное, они просто прикалывались и пользовались возможностью проехаться по всему миру. Милые девчонки, я с удовольствием общался с ними. И все европейское турне я ухлестывал за одной из них, но так и не добился взаимности. Типичный случай.
Это турне было омрачено лишь парой неприятностей. Пока мы играли в Англии, я заработал себе так называемый «желудочный грипп», и нам пришлось перенести четыре концерта. Я паршиво себя чувствовал и четыре дня провалялся в отеле, и постоянно блевал. Всё началось в одно мгновение. Мы ехали в автобусе, я прекрасно себя чувствовал, а в следующий миг уже блевал из окна и орал, — «Остановите автобус!» (эти вирусные инфекции становятся всё более опасными, потому что каждые пять лет вирус мутирует, и когда-нибудь один из них угробит полпланеты).
Ещё одна неприятность касалась другого смертельного вируса, известного, как наша фирма грамзаписи. Они отправили с нами на гастроли в Германию съемочную группу, которая пять дней снимала видео «Everything Louder Than Everything Else», а потом фирма попыталась впарить нам счет на 9000 долларов! Конечно, мы его не оплатили, а через два года с ними распрощались, так что им пришлось пережить это — обломайтесь, ребятки, назад в окопы! Деньги на ветер, не так ли?
В целом, на альбоме «1916» песни очень неплохие. На концертах мы ставили в сторонке синтезатор. Какое-то время Фил Кампбелл играл на нём «Angel City», но это ему очень не нравилось и вскоре мы освободили его от этой обязанности. Все эти дудки получались в ущерб гитарам. Чтобы играть одновременно и на клавишных, и на гитаре, Фил должен был быть осьминогом, — он, конечно, похож на амфибию, но уж точно не осьминог! Так что на концертах на клавишных играл наш гитарный роуди Джеми, пока мы постепенно вообще не отказались от этого инструмента. Песню «1916» мы никогда не играли вживую; это сомнительная затея, потому что такая песня требует тишины, а с нашими зрителями этого не добьешься. Неоднозначный приём публики, с которым нам пришлось столкнуться в Англии, не имел никакого отношения к музыке — похоже, часть наших английских поклонников немного расстроилась из-за того, что я перебрался в Штаты. Будто я дезертировал и бросил их, что-то типа этого. Поскольку половина группы — Вёрзел и Фил Кампбелл — все еще жили в Англии, фаны не могли очень уж ненавидеть нас, но и не сгорали от любви. (Филти также собрался со мной в Штаты, но что-то было не в порядке с визой, и его выслали из страны! Очередной облом в стиле Motorhead.) Публика не знала, как к нам относиться. Главная неприятность состояла в том, что мы играли по полупустым залам, так что на следующие пять лет все английские промоутеры перестали приглашать нас куда-либо, кроме Лондона. Англия была единственной страной во всей Европе, — да фактически во всем мире! — которая не могла гарантировать прибыль с наших концертов. А мы, конечно же, не могли позволить себе вкладывать свои личные деньги. Чтобы провести тур по родной стране, нам пришлось бы выложить 100 000 фунтов стерлингов! Конечно, у меня не было такой суммы, а если бы и была, то я потратил бы эти деньги на что-то другое. В 1997 нам наконец-то удалось провести турне по Англии, и я удовольствием отметил для себя, что мы везде выступаем с аншлагами.
В мае, прежде чем отправиться на гастроли в Японию, мы выступили на шоу Дэвида Леттермана (David Letterman Show). Впрочем, там появились только я и Фил Кампбелл; Вёрзел отказался в этом участвовать, и уж не помню, где тогда был Фил Тэйлор. Так или иначе, им нужны были только двое из нас, потому что мы должны были играть с их группой. Мы там сыграли песню не со своей новой пластинки, а версию «Let It Rock» Чака Берри. До этого мы никогда не встречались с Дэвидом Леттерманом. Он переврал название нашего альбома, заявив, что наша новая работа называется «Motorhead»! Но мы частенько сталкивались с Полом Шаффером (Paul Schaffer), лидером группы — он был известной фигурой. В целом, участие в шоу Дэвида Леттермана ничего не дало нам. Они делали мне замечания — «Извини, но здесь курить нельзя». «А что такое?». «Это затуманит сцену перед камерами». Идиотская отмазка, не находите?
Ко времени нашей поездки в Японию у нас снова сменился менеджер. Филу Карсону предложили работу на Victor Records, и я не могу винить его в том, что он согласился. Так что нами занялась Шэрон Осборн (Sharon Osboume) — жена Оззи — но ее хватило всего на несколько недель. Я просил ее стать нашим постоянным менеджером, зная, как великолепно она работает, но она не была в этом заинтересована. Это не привело ни к чему хорошему. Наша поездка в Японию породила большие проблемы. Мы хотели взять с собой своего гастрольного менеджера, потому что он знал нас, но она настояла на своей кандидатуре, парне по имени Алан Перман (Alan Perman) (Он уже умер. Конечно, не мы убили его — хотя я бы не отказался). Алан испортил наши отношения с Шэрон. Он утверждал, что мы громили гостиничные номера и все такое, чего не было на самом деле. Он отдал все деньги на текущие расходы Филу Кампбеллу, что с его стороны было полнейшим идиотизмом. Вот уж самый «настоящий» гастрольный менеджер. А потом он решил прикрыть свою задницу, заявив, что ему пришлось оплатить ущерб от нашего дебоша в отеле. Мы же не делали ничего подобного. Конечно, мы далеко не ангелы, но как раз тогда мы были сама невинность! (как и в остальных 3426 случаях!) Это была невероятная клевета! А по возвращении в Америку он в Лос-Анджелесе заселил всю команду в отель «Хайат», пришел в гостиничный номер нашего постоянного гастрольного менеджера Хоббса, отдал ему 300 баксов и уехал. И что Хоббс должен был делать с этими 300-ми баксов и шестью человеками в «Хайате»? А самой группе не выдали ни цента.
Всё это было очень скверно, и, к сожалению, Шэрон поверила в ложь Алана и решила, что во всем виноваты мы! Как только мы вернулись в Штаты, всё было уже решено. Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал. Шэрон отказалась от нас за три дня до начала нашего американского тура, и все из-за Алана — он был ее любимчиком и она держалась за него. И Sony тоже заразились скандалом и паниковали: «Мы больше не пошлем вас в Японию!». Боже мой, они были готовы поверить кому угодно, даже этому козлу менеджеру, но только не нам. Мы даже попросили местного представителя Sony в Японии, чтобы тот позвонил им и рассказал правду, но они не поверили и ему. В конце года какой-то японец пришел на наш концерт в Irvine Meadows и рассказал представителям фирмы, какие мы замечательные ребята, но все было напрасно! Вот как нам тогда доверяли. У нас незаслуженная репутация плохих ребят, да еще и непрофессионалов. Да и зачем мне нужно было громить гостиничный номер? С таким же успехом я мог бы разгромить свою собственную квартиру, — дешевле вышло бы!
Во всяком случае, между фиаско в Японии и туром по Америке, которое прошло куда лучше даже без менеджмента — мы во второй раз, и, наверное, в последний, поехали в Австралию. Это была катастрофа. На одном из концертов мне пришлось уйти со сцены, потому что некоторые подростки снова плевали в меня. Я не люблю, когда в меня плюют (а кто любит? Даже панк-группам в 70-х это не нравилось!). Можете называть меня старомодным, если вам так хочется, но я не потерплю такого обращения. Я сказал им то, что всегда говорю публике в подобных случаях: «Если вы не прекратите плевать, я уйду и не вернусь. Так что если видите, как кто-то делает это, всыпьте ему по первое число, потому что своим поведением он сорвет концерт». Обычно это помогает, но на Золотом побережье мои доводы были бесполезны. Стыдно, потому что я не люблю уходить со сцены, но, черт возьми, я не собираюсь быть оплеванным! Кстати говоря, я не потерплю такое еще и потому, что как-то раз Джо Страммеру (Joe Strummer) из Clash один из этих придурков попал плевком прямо в рот! Мало того, что это мерзко, в результате он заболел гепатитом. Мило, не правда ли? Это не для меня!