Кинг Стивен. Бесплодные земли

   – Да, я плачу, но пусть это вас не обманет. Я помню, как я это делала, и помню, что мне это нравилось. Я плачу, наверное, потому, что знаю: если бы обстоятельства не изменились, я бы так продолжала и дальше.
   Роланд, похоже, вновь обрел что-то от прежней своей безмятежности, почти сверхъестественного своего спокойствия.
   – У нас дома была поговорка, Сюзанна: «Мудрый вор процветает всегда».
   – Что мудрого в том, чтобы тырить дешевые безделушки? – резко проговорила Сюзанна.
   – Тебя хоть раз поймали?
   – Нет…
   Роланд развел руками, словно бы говоря: «Ну вот видишь».
   – То есть, для Детты Уокер Отстойник – это какое-то нехорошее место? – уточнил Эдди. – Я правильно понял? Потому что оно ощущалось дурным.
   – И дурным, и хорошим одновременно. В этих местах была сила… там она… заново создавала себя, если так можно сказать… но это были потерянные места. Но ведь это никак не связано с призрачным мальчиком Роланда, правда?
   – Может, и нет, – сказал Роланд. – Видишь ли, здесь у нас, в этом мире, тоже есть Отстойник. И у нас это тоже слэнг. Но значения очень близки.
   – И что оно у вас значит? – уточнил Эдди.
   – Все зависит от конкретного места и ситуации. Оно может значить помойку. Или бордель. Или игорный дом. Или то место, куда приходят жевать бес-траву. Но самое распространенное его значение – так же самое простое.
   Он внимательно посмотрел на Сюзанну и Эдди.
   – Отстойником мы называем такие места, где нет ничего. Пустынные земли. Мертвые земли.
 

15

   На этот раз Сюзанна подбросила в костер побольше дров. Не мигая, на юге сияла Древняя Матерь. Еще со школы Сюзанна знала: раз не мигает, значит, это планета, а не звезда. Венера? спросила она себя. Или здешняя солнечная система – тоже другая, как и все в этом мире?
   Снова ее охватило чувство нереальности происходящего… что все это – сон. Просто сон.
   – Давай дальше, – сказала она. – Что было потом, когда этот голос предупредил тебя насчет мальчика и Отстойника?
   – Я запустил руку в дыру в стене, откуда сочился песок, как меня и учили делать, если вдруг нечто подобное произойдет со мной. Вынул оттуда челюсть… не эту… другую. Она была больше. Намного больше. Принадлежала, вне всяких сомнений, кому-то из Древних.
   – И куда она делась? – тихо спросила Сюзанна.
   – В одну из ночей я отдал ее мальчику. – Отблески пламени раскрасили щеки стрелка оранжевыми жаркими пятнами плящущими тенями. – Как оберег… своего рода талисман. Потом, когда я почувствовал, что она свою службу уже сослужила, я ее просто выбросил.
   – Тогда это чья челюсть, Роланд? – спросил Эдди.
   Роланд поднес кость к глазам, задумчиво и долго смотрел на нее потом уронил руку.
   – Потом, после Джейка… после того, как его не стало… я настиг все-таки человека в черном.
   – Уолтера, – уточнила Сюзанна.
   – Да. У нас был разговор… долгий разговор. Где-то на середине его я уснул, а когда я проснулся, Уолтер был мертв. Мертв уже сотню лет, если не больше. От него ничего не осталось – лишь кости, и так было, наверное, справедливо, раз уж мы пришли в место костей.
   – Да уж, действительно долго вы с ним говорили, – сухо заметил Эдди.
   При этом Сюзанна слегка нахмурилась, но Роланд лишь кивнул.
   – Долго, – бросил он, глядя в огонь.
   – Ты отправился в путь на рассвете и в тот же день, вечером, вышел к Западному морю. А ночью на берег повылезли эти омары, так? – спросил Эдди.
   Роланд снова кивнул.
   – Да. Но прежде, чем я покинул то место, где мы с Уолером говорили… или грезили… или что мы там делали, я не знаю… я забрал себе это. – Он поднял челюсть повыше, и оранжевый отсвет снова сверкнул на ее зубах.
   Челюсть Уолтера. От этой мысли Эдди весь похолодел. Кость из черепа человека в черном. Запомни это, Эдди, мой мальчик… в следующий раз, когда ты начнешь убеждать себя, что Роланд, скорей всего, самый обычный парень… Все это время он таскал с собой кость человека, точно этакий… людоедский трофей. Го-о-о-споди.
   – Я даже помню, о чем я подумал, когда ее брал, – продолжал Роланд как ни в чем ни бывало. – Я хорошо это помню. Это, быть может, единственное за столько времени воспоминание, которое не раздвоилось. Я подумал: «что-то я просчитался, не стоило мне выкидывать эту кость, что сама пришла ко мне в руки, когда я нашел парнишку. Но ее мне заменит эта». А потом я услышал смех Уолтера – недобрый смех. И его голос тоже.
   – И что он сказал? – подалась вперед Сюзанна.
   – «Слишком поздно, стрелок. Слишком поздно… теперь удача изменит тебе – отныне и до конца вечности… таково твое ка».
 

16

   – Ну хорошо, – высказался наконец Эдди. – В суть парадокса я въехал. Память твоя разделилась…
   – Не разделилась, а раздвоилась.
   – Ладно, пусть раздвоилась. Это почти что одно и то же.
   Эдди поднял с земли прутик и начертил на песке рисунок.
   Потом указал на линию слева:
   – Вот твоя память до того момента, когда ты пришел на дорожную станцию… одна линия, видишь?
   – Да.
   Эдди указал на линию справа.
   – А это – после того, как ты выбрался из-под гор и пришел к тому месту костей, где тебя дожидался Уолтер. Линия тоже одна.
   – Да.
   Эдди обвел середину рисунка неровным кружком.
   – Вот что тебе нужно сделать, Роланд… убрать эту двойную линию. Окружи ее мысленно крепким высоким забором и просто забудь. Потому что оно ничего не значит и ничего не меняет. Его нет. Все прошло…
   – Но оно не прошло. – Роланд поднял руку с челюстью. – Если все мои воспоминания о Джейке – ложные… а я знаю, что так и есть… тогда почему она у меня? Я взял ее, чтоб заменить ту, другую, которую выкинул… а ту, что я выкинул, я нашел в подвале, на дорожной станции… но я-то знаю, что не спускался в подвал! И не разговаривал с демоном! Я ушел со станции один. Взял только воду и больше ничего!
   – Роланд, послушай меня, – Эдди вдруг посерьезнел.
   – Если кость, что сейчас у тебя в руках, ты взял на станции… тогда дело другое. Но разве не может быть так, что все это было галлюцинацией: дорожная станция, мальчик и говорящий демон, – и тогда ты забрал челюсть Уолтера, потому что…
   – Это не было галлюцинацией. – Роланд поднял на них глаза, светлые, словно повылинявшие голубые глаза испытанного солдата, и вдруг сделал то, чего ни Сюзанна, ни Эдди никак от него не ожидали… Эдди мог бы поклясться, что Роланд и сам до последней секунды не думал, что он это сделает.
   Бросил челюсть в огонь.
 

17

   Первое мгновение она просто лежала посреди костра – выбеленная реликвия, оскаленная в призрачной полу-ухмылке. Потом неожиданно вспыхнула алым – ослепительный красный свет залил поляну. Эдди с Сюзанной вскрикнули одновременно, прикрывая руками глаза, чтоб защитить их от обжигающей формы в огне.
   Челюсть стала меняться. Не плавиться в пламени, а меняться. Зубы, торчавшие вкривь и вкось, как покосившиеся надгробия, стали сближаться. Мягкий изгиб верхней дуги распрямился и резко укоротился, как будто ввалившись.
   Руки Эдди безвольно упали ему на колени. Затаив дыхание, он открываясь смотрел на кость, которая не была уже костью. Зубы ее прекратились в три перевернутых «V». Та, что посередине, была чуть больше, чем две по краям. И вдруг Эдди увидел, во что тщится она превратиться, кость, точно так же, как он увидел рогатку, сокрытую в древесном наросте.
   Это был ключ.
   «Запомни, как оно выглядит, запомни форму, – пронеслась в голове лихорадочная мысль. Ты должен запомнить. Должен».
   Он отчаянно вглядывался в костер. Три «V», средняя – больше и глубже, чем две по краям. Три зубца… тот, что ближе к внешнему краю, как завиток, неглубокая впадинка перевернутой набок «S»…
   А потом форма в пламени изменилась снова. Кость, которая стала подобием ключа, как бы свернулась сама в себя, распустившись сияющими лепестками, темными и бархатистыми, словно безлунная летняя полночь. На мгновение Эдди увидел розу – торжествующую алую розу… такая могла расцвести на рассвете самого первого в мире дня… образчик бездонной, неувядающей красоты, над которой не властно время. Глаза его жадно смотрели на это чудо, а сердце раскрылось ему навстречу. Как будто вся жизнь на свете и вся любовь восстали внезапно из мертвой кости – в этом пламени, что воссияло победно в своей перворожденной дерзости, утверждая: отчаяние – это мираж, смерть – это просто сон.
   «Роза! – Мысли Эдди неслись, обгоняя друг друга. – Сначала – ключ, потом – роза! Откройте глаза и смотрите! Так начинается путь к Темной Башне!»
   Неожиданно треск огня превратился в какой-то натужный кашель. Взметнулся сноп искр. Сюзанна вскрикнула и подалась назад, сбивая с платья оранжевые крупинки. Пламя могучим потоком рванулось к звездному небу. Эдди не шелохнулся. Он сидел, поглощенный видением, завороженный – в колыбели чуда, великолепного и ужасающего, – не замечая искр, плящущих у него на коже. И тут пламя иссякло. Все стало, как прежде.
   Ни кости.
   Ни ключа.
   Ни розы.
   – Помни, – сказал он себе. – Помни розу… и форму ключа.
   Сюзанна рыдала от ужаса и потрясения, но Эдди не сразу ее успокоил: сначала, пока не забыл, поднял прутик и вывел дрожащей рукой на сырой земле рисунок.
 

18

   – Ты зачем это сделал? – спросила наконец Сюзанна. – Ради бога, зачем… и что это было, вообще?
   Прошло пятнадцать минут. Костер почти догорел: разбросанные угольки либо были растоптаны, либо погасли сами. Эдди молча сидел, обнимая жену; Сюзанна тихонько сидела рядом, прислонившись спиною к его груди. Роланд улегся на бок и, подтянув колени к груди, уныло смотрел на оранжево-красные угольки. Как понял Эдди, Ни Сюзанна, ни Роланд не видели, как кость изменялась в огне. Они видели только, как она раскалилась в пламени, а Роланд еще видел, как она взорвалась (или, скорее, лопнула, провалившись в себя? Эдди казалось, что так все и было), и ничего больше. По крайней мере, так думал Эдди. Роланд, случалось, хранил непроницаемое молчание и ни с кем не делился своими соображениями, переваривая все в себе. И тогда из него нельзя было вытянуть ни слова. Эдди знал это по горькому опыту. Сначала он хотел рассказать им, что видел – или думал, что видел, – но, как следует поразмыслив, решил пока промолчать. Пока.
   От самой кости вообще ничего не осталось – даже щепочки.
   – Мне так велел внутренний голос, – ответил Роланд.
   – Голос моего отца; всех отцов. Когда этот голос звучит в тебе, не повиноваться ему… и немедленно… просто немыслимо. Так меня учили. Но – зачем, я сказать не могу… по крайней мере, сейчас. Я знаю только, что кость сказала последнее свое слово. Все это время я носил ее с собой, чтобы услышать его.
   «Или увидеть, – поправил про себя Эдди. И снова: Помни. Помни про розу. И форму ключа».
   – Она нас едва не спалила! – в голосе Сюзанны смешались усталость и раздражение.
   Роланд покачал головой.
   – Мне кажется, она была вроде тех фейерверков, которые запускают вельможи на праздненствах в честь окончания года. Горит, шипит и пугает, но не представляет опасности.
   Эдди вдруг пришла одна мысль.
   – Слушай, Роланд, а это твое раздвоение сознания… оно не прошло? Когда кость взорвалась или когда там?
   Он был почти что уверен, что так и было: во многих фильмах, которые он смотрел, подобная грубая шоковая терапия почти всегда приводила к положительному результату. Но Роланд лишь покачал головой.
   Сюзанна заерзала в объятиях Эдди.
   – Ты говорил, что чего-то начал понимать.
   Роланд кивнул.
   – Да, наверное. Если только я не ошибаюсь… Я тревожусь за Джейка. Где бы они ни был, когда бы он ни был, я боюсь за него.
   – Что ты имеешь в виду? – не врубился Эдди.
   Роланд встал, дотянулся до своей скатки шкурок и принялся их расстелать, готовя себе постель.
   – Не многовато ли для одной ночи волнений и разговоров? Пора спать. Утром мы вернемся по следу медведя и поглядим, нет ли там Врат, которых его поставили охранять. А по дороге я вам расскажу все, что знаю и что, как мне кажется, произошло… и теперь еще происходит…
   С тем он закутался в старое одеяло и недавно выделанную оленью шкуру, улегся подальше от костра и больше не проронил ни слова.
   Эдди с Сюзанной легли вдвоем. Убедившись, что стрелок спит, они занялись любовью. Роланд, однако, не спал и все слышал, а когда все закончилось, слышал и их разговор вполголоса. В основном разговор был – о нем. Он еще долго лежал без сна и смотрел в темноту даже после того, как разговор их умолк, а дыхание их сравнялось в едином ритме.
   «Хорошо быть молодым, – думал он. – И любить. Даже на этом погосте, в который теперь превратился их мир, быть молодым и любить – хорошо».
   Наслаждайтесь, пока еще можно. Ибо смерть мы уже миновали и смерть еще ждет впереди. Мы вышли пока к ручью крови. Но он приведет нас к кровавой реке. А река – к океану. В этом мире могилы зияют и мертвые не обретают покоя!.
   Когда восточное небо окрасилось дымкой рассвета, он закрыл наконец глаза. И заснул. И ему снился сон про Джейка.
 

19

   Эдди тоже снился сон. Снилось ему, что но снова в Нью-Йорк е. Идет по второй-Авеню с книгой в руке.
   Во сне весна была в самом разгаре. На улице тепло, весь город – в цвету… и тоска по родному дому вонзалась к него, как рыболовный крючок в живой рыбий рот, глубоко – глубоко. Наслаждайся чудесным сном, говорил он себе, и продли его, сколько сумеешь. Смакуй его, впитывай… потому что ближе, чем сейчас, к Нью-Йорку тебе уже не подойти. Ты никогда не вернешься домой, Эдди. Эта часть твоей жизни закончилась. Все.
   Он поглядел на книгу у себя в руке и вовсе не удивился, обнаружив, что это «Ты никогда не вернешься домой» Томаса Вульфа. На темно красной обложке были выдавлены три фигуры: ключ, роза и дверь. он на мгновение остановился, открыл книгу и прочел первую строчку. Человек в черном пытался укрыться в пустыне, писал Вульф, а стрелок преследовал его.
   Захлопнув книгу, Эдди направился дальше. Было, наверное, около девяти утра. Ну, может быть, полдесятого. Движение на Второй – Авеню было пока еще скудным. Такси, бибикая, переезжали от перекрестка к перекрестку, и блики весеннего солнца отсвечивали от лобовых их стекол и ярко желтых кузовов. На углу Второй и Пятьдесят Второй какой-то бродяга попросил у него подаяния, и Эдди сунул ему книжку в темно красной обложке. Опять – безо всякого изумления он обнаружил, что бродяга этот никто иной, как Энрико Балазар. Он сидел по – турецки у входа в лавку волшебных товаров. «КАРТОЧНЫЙ ДОМ» оповещала вывеска в витрине, под которой стояла башня из карт Тарот, увенчанная фигуркой Кинг-Конга. Из головы обезьяны торчал миниатюрный радар-отражатель.
   Эдди прошел дальше, дорожные знаки лениво проплывали мимо. Эдди знал, куда держит путь. Понял, как только увидел его – маленький магазинчик на углу Второй и Сорок Шестой.
   «Да, – сказал он себе. Волной накатило чувство несказанного облегчения. – Туда мне и надо. Именно туда». В витрине висели окорока и сыры. «ТОМ И ДЖЕРРИ. ДЕЛИКАТЕСЫ» сообщала вывеска. «СПЕЦИАЛИЗИРУЕМСЯ НА ЗАКАЗАХ К БАНКЕТАМ И ПРАЗДНИКАМ!»
   Пока Эдди стоял, разглядывая витрину, из-за угла вырулил очередной знакомец. Джек Андолини собственной персоной в костюме-тройке цвета ванильного мороженого и с черной тросточкой в левой руке. Половина лица у него отсутствовала, ободранная клешнями омарообразных чудищ.
   «Заходи, Эдди, – бросил Джек мимоходом. – Чего стоишь? В конце концов, есть и другие миры, и этот гребанный поезд идет через все».
   «Не могу, – отозвался Эдди. – Дверь заперта». Он не знал, откуда он знает, что дверь закрыта, но он это знал. Без тени сомнений.
   «Дад-а-чум, дуд-а-чи, не переживай, у тебя есть ключ», – буркнул Джек, не оглядываясь. Эдди опустил глаза и увидел, что у него действительно есть ключ: этакая примитивная штуковина с тремя зазубринами похожими на перевернутые «V».
   Этот маленький s-образный завиток на конце… в нем-то и весь секрет, подумал он и, вступив под навес «Деликатесов. Том и Джерри», вставил ключ в замок. Ключ повернулся легко. Эдди открыл дверь и, переступив через порог, вышел в открытое поле. Оглянувшись через плечо, увидел движение транспорта по Второй-Авеню, а потом дверь захлопнулась и упала плашмя. Теперь за ней не было ничего. Вообще ничего. Эдди опять оглянулся, обозревая новую обстановку, и вдруг преисполнился ужасом. Он увидел безбрежное поле густого багряного цвета, как будто здесь прогремела великая битва и крови пролилась на землю столько, что земля не смогла ее всю впитать.
   И только потом Эдди понял, что это не кровь, а розы.
   Уже знакомое чувство, в котором сплавились воедино радость и торжество, нахлынуло снова. Казалось, еще немного – и сердце взорвется в груди. В победном жесте Эдди вскинул над головою руки, сжатые в кулаки… и вдруг застыл так – с поднятыми руками.
   Багровое поле раскинулось на многие мили, а у самого горизонта стояла Темная Башня – столп безмолвного камня, – взметнувшаяся так высоко, что Эдди едва различал в небесах ее шпиль. Основание ее, утопающее в алых ликующих розах, поражала внушительными исполинскими пропорциями, и все же могучая Башня, пронзающая небеса, казалась изящной и легкой. Он представлял ее абсолютно черной, но камень, скорее, был цвета гари. По восходящей спирали темнели узкие окна – бойницы; под окнами бесконечным пролетом тянулась спиральная лестница, уводя к невозможной вершине. Темно серым восклицательным знаком, вколоченным в землю, довлела Башня под полем багряно-кровавых роз. Над ней голубой аркой выгнулось небо, расчерченное белыми облаками, похожими на плывущие в синеве корабли. Бесконечным потоком кружили они над шпилем Темной Башни.
   «Какое величие! – изумился Эдди. – Как великолепно… и странно!» Но чувство радости и торжества отступило, сменившись непонятным недомоганием и ощущением неотвратимой судьбы, что грозила обрушиться на него. Он огляделся и вдруг с ужасом сообразил, что стоит в тени Башни. Нет, не просто стоит – он как бы заживо в ней похоронен.
   Он закричал, но крик его утонул в золотом гласе могучего рога. Он обрушился с вершины Башни и, казалось, заполнил собою весь мир. И пока эта нота предостережения неслась над кровавым полем, из окон Башни излилась тьма. Вырвавшись наружу, чернота растеклась по небу вялыми клубами, но вскоре они слились воедино, образуя растущий провал темноты – даже не тучу, а черную опухоль, нависающую над землей. Вот она уже заполонила все небо. И тут он увидел, что это не туча, и даже не опухоль, а фигура… сумрачная, исполинская фигура, устремленная к тому месту, где он сейчас стоял. Не было смысла бежать, спасаясь от этого зверя, вырастающего в небесах над полем роз: он все равно его схватит и унесет с собой. Унесет в Темную Башню, и больше ему никогда не вернуться в мир света.
   Два провала открылись во тьме, и ужасные – нечеловеческие – глаза, каждый величиною едва ли не с Шадика, исполинского медведя, что лежал теперь мертвым в лесу, взглянули вверху на Эдди. Красные… как розы, как кровь.
   В ушах у него гремел мертвый голос Джека Андолини: «Тысячи миров, Эдди – десятки тысяч! – и этот поезд идет через все. Если сумеешь его пустить. А если все же сумеешь, значит, твои заморочки только еще начинаются, потому что это эту систему потом хрен отключишь».
   Голос Джека вдруг стал механическим и монотонным. «Потом хрен отключишь, Эдди, мой мальчик, лучше поверь мне на слово, хрен…»
   – …ОТКЛЮЧЕНИЕ СИСТЕМЫ! ДО ПОЛНОГО ОКОНЧАНИЯ ОПЕРАЦИИ – ОДИН ЧАС ШЕСТЬ МИНУТ!
   Там, во сне, Эдди спрятал лицо в ладонях, защищая глаза…
 

20

   … и подскочил рывком, пробудившись, у остывшего кострища, глядя на мир сквозь растопыренные пальцы. А голос все грохотал – голос бездушного офицера полицейского наряда, ревущего свои команды по матюгальнику.
   – ОПАСНОСТИ ДАННАЯ ОПЕРАЦИЯ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ! ПОВТОРЯЮ, ОПАСНОСТИ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ! ПЯТЬ СУБЪЯДЕРНЫХ КЛЕТОК ПАССИВНЫ, ДВЕ СУБЪЯДЕРНЫХ КЛЕТКИ – В ФАЗЕ ОКОНЧАТЕЛЬНОГО ОТКЛЮЧЕНИЯ, ОДНА СУБЪЯДЕРНАЯ КЛЕТКА ЗАДЕЙСТВОВАНА НА ДВА ПРОЦЕНТА ОТ ПОЛНОЙ МОЩНОСТИ. ДАННЫЕ КЛЕТКИ ВЫБРАНЫ ИЗ СИСТЕМЫ! ПОВТОРЯЮ, ДАННЫЕ КЛЕТКИ ВЫБРАНЫ ИЗ СИСТЕМЫ! ПОДОТЧЕТНЫЙ УЧАСТОК ДЛЯ NORTH CENTRAL POSITRONICS, LIMITED! ПОЗЫВНЫЕ 1-900-44! КОД ДАННОЙ СИСТЕМЫ – «ШАДИК». ПРЕДЛАГАЕТСЯ КОМПЕНСАЦИЯ! ПОВТОРЯЮ, ПРЕДЛАГАЕТСЯ КОМПЕНСАЦИЯ!
   Голос затих. Эдди увидел, что Роланд стоит на краю поляны, а Сюзанна сидит на его согнутой в локте руке. Оба они смотрели не отрываясь, по направлению звука голоса, и когда запись включилась по новой, Эдди наконец сумел встряхнуться, освобождаясь от леденящих остатков ночного кошмара. Он встал и присоединился к Роланду с Сюзанной, не переставая дивиться: это сколько ж веков назад было записано сообщение, запрограммированное на самовключение, но только в случае полной поломки системы.
   – ИДЕТ ОТКЛЮЧЕНИЕ СИСТЕМЫ! ДО ПОЛНОГО ОКОНЧАНИЯ ОПЕРАЦИИ – ОДИН ЧАС ПЯТЬ МИНУТ! ОПАСНОСТИ ДАННАЯ ОПЕРАЦИЯ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ! ПОВТОРЯЮ…
   Эдди легонько коснулся руки Сюзанны, и она обернулась к нему.
   – И давно оно балоболит?
   – Минут пятнадцать. Тебя было не добудиться. Дрых, как сусли… – Она вдруг умолкла, не договорив. – Эдди, выглядишь ты ужасно! Ты не заболел?
   – Нет. Просто был плохой сон.
   Роланд внимательно посмотрел на него, так что под этим взглядом Эдди почувствовал себя неуютно.
   – Иногда сны случаются вещими, Эдди? Этот, часом, был не из таких?
   Эдди подумал мгновение и мотнул головой.
   – Я не помню.
   – Что-то я сомневаюсь, что ты не помнишь.
   Эдди пожал плечами и выдавил слабенькую улыбку.
   – Сомневайся… себе на здоровье. А как ты себя чувствуешь, Роланд?
   – Тоже погано. – Голубые глаза стрелка по-прежнему пристально изучали Эдди.
   – Прекратите, – вмешалась Сюзанна вроде бы бодрым голосом, но Эдди все-таки уловил скрытые нотки нервозности.
   – Вы оба. У меня есть дела поважней, чем смотреть, как вы тут скачете и пытаетесь пнуть друг друга, как все равно дети, когда разыграются в «Две дрожалки». И особенно сегодня, сейчас, когда этот дохлый медведь так орет, что весь лес трясется.
   Стрелок кивнул, но не сводя глаз с Эдди.
   – Хорошо… но ты, Эдди, уверен, что ничего не хочешь мне рассказать?
   Он уже начал об этом подумывать… чтобы действительно рассказать. О том, что он видел в огне костра. О том, что было во сне. Но, еще раз поразмыслив, решил промолчать. Может быть, из-за розы в пламени или из-за багряного изобилия роз, окрасивших алым безбрежное поле во сне. Он понимал, все равно ему не рассказать все так, как видели это его глаза и как чувствовало его сердце… словами увиденное обесценится. И потом, для начала ему хотелось обдумать все самому.
   Но помни, снова сказал он себе… только голос в сознании у него прозвучал совсем не похоже на собственный его голос. Он был глубже, старше – этот чужой голос. Помни про розу… и форму ключа.
   – Я потом.
   – Что ты потом? – переспросил Роланд.
   – Расскажу. Когда оно станет действительно важным, ну ты понимаешь, я все расскажу. Вам обоим. Сейчас это пока не так важно. Так что, если мы все-таки едем куда-нибудь, Шани, старик, то седлай.
   – Шани? Кто такой Шани?
   – Об этом я тоже тебе расскажу потом. Как-нибудь. А теперь пора двигать.
   Они свернули лагерь, упаковали свои пожитки и отправились в путь. Сюзанна забралась к себе в коляску. Эдди вдруг преисполнился твердой уверенности, что дорога им предстоит не такая уж долгая.
 

21

   Однажды, когда Эдди еще не увлекся своим героином так, чтобы все остальное напрочь перестало его привлекать, они с друзьями смотались в Нью-Джерси на концерт двух металлических групп – «Чумной нарыв» и «Смерть надо всем» – в Медоулендсе. Так вот, Эдди казалось, что грохот от «Чумного нарыва» был только чуточку громче, чем рев повторяющегося сообщения, доносящегося из нутра поверженного медведя, хотя он и не был уверен на все сто процентов. Еще в полумили от поляны, где валялся медведь, Роланд не выдержал, остановился и оторвал шесть небольших лоскутков от своей старой рубашки. Скатав шарики, путешественники затолкали их в уши и только тогда пошли дальше. Но даже подобная мера не особенно защитила их от непрестанных разрывов звука.
   – ИДЕТ ОТКЛЮЧЕНИЕ СИСТЕМЫ! – проревело в медведе, когда они выступили на поляну. Зверюга лежала там же, где и свалилась, у подножья сосны, куда забирался Эдди: поверженный колосс с раздвинутыми ногами и коленями, нацеленными в небеса, точно лохматая женщина-великанша, которая умерла, рожая. – ДО ПОЛНОГО ОКОНЧАНИЯ ОПЕРАЦИИ – СОРОК СЕМЬ МИНУТ! ОПАСНОСТИ ДАННАЯ ОПЕРАЦИЯ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ…
   Да уж, не представляет, бурчал про себя Эдди, подбирая разбросанные шкурки из тех немногих, которые остались более – менее целыми после атаки медведя и его предсмертных судорог. еще как представляет. Большую опасность. Для моих бедных ушей. Он поднял с земли ружейный пояс и молча отдал его Роланду. Рядом валялся кусок деревяшки, из которого он вырезал рогатку. Эдди поднял и его и засунул в кармашек на спинке коляски Сюзанны. Стрелок медленно обернул вокруг талии широкий кожаный пояс и завязал сыромятные ремешки.
   – …В ФАЗЕ ОКОНЧАТЕЛЬНОГО ОТКЛЮЧЕНИЯ, ОДНА СУБЪЯДЕРНАЯ КЛЕТКА ЗАДЕЙСТВОВАНА НА ОДИН ПРОЦЕНТ ОТ ПОЛНОЙ МОЩНОСТИ. ДАННЫЕ КЛЕТКИ…
   Сюзанна держалась поближе к Эдди. Он передавал ей шкурки, а она их пихала в большую сумку у себя на коленях, которую сшила сама. когда они упаковали последнюю, Роланд похлопал Эдди по плечу и передал ему заплечный мешок с засоленной олениной (в трех милях от первой поляны, у небольшой каменистой расщелины Роланд набрел на естественный соляной лизунец, что позволило им пополнить запасы мяса). Точно такой же мешок уже висел за плечом у Роланда. Другое плечо оттягивала сумка – переложенная и снова набитая всякой всячиной до отказа.