Страница:
Тебе необходим маникюр, приятель, подумал Говард и нервно хохотнул. А потом бросился на кухню.
Кто-то барабанил в дверь. Кулаками.
– Милта! Эй, Милта! Что ты там делаешь?
Фини, сосед. Шумливый здоровяк-ирландец. Пьяница. Поправка: любопытный пьяница.
– Ничего такого, с чем я не справлюсь сам, ирландский деревенщина, – с кухни прокричал в ответ Говард. Вновь хохотнул и откинул со лба волосы. Но под тяжестью блевотины они тут же заняли прежнее положение. – Ничего такого, с чем я не справлюсь, можешь мне поверить! Так что проваливай, тебе здесь ничего не обломится.
– Что ты сказал? – в грубом голосе появились злобные нотки.
– Заткнись! Я занят!
– Если твои вопли не прекратятся, я вызову копов!
И тут Говард матерно выругался. Впервые в жизни. Опять отбросил со лба волосы, но они тут же упали обратно.
– Ты мне за это ответишь, паршивый четырехглазик!
Говард обеими пятернями прошелся по волосам и стряхнул с них блевотину, которая полетела во все стороны, пятная белые кухонные полки Ви. Говард ничего не замечал. Отвратительный палец приложился к обеим его лодыжкам и теперь их жгло, как огнем. Но Говарда занимало другое. Он схватил коробку с электрическими ножницами. Ее украшала наклейка с улыбающимся дедком, который радостно подстригал кусты перед особняком.
– У тебя там пьянка? – осведомился Фини из-за двери.
– Тебе бы лучше убраться отсюда, Фини, а не то я познакомлю тебя со своим приятелем! – проорал Говард. Идея эта показалась ему чрезвычайно остроумной. Он откинул голову и расхохотался, глядя в потолок. Волосы его стояли дыбом.
– Ладно, ты сам этого хотел, – послышалось из-за двери. – Сам. Я звоню копам.
Говард его не слышал. Деннис Фини подождет, сейчас у него другое дело. Неотложное. Он вытащил ножницы из коробки, торопливо осмотрел их, нашел паз, в который вставляются батарейки, снял крышку.
– Батарейки, – пробормотал он сквозь смех. – Круглые батарейки! Хорошо! Отлично! Нет проблем!
Он вытащил ящик стола слева от раковины, дернул его с такой силой, что сорвал ограничитель. Ящик полетел через всю кухню, ударился о плиту и шлепнулся на линолеум. Среди всякой ерунды в ящике лежали и батарейки, главным образом круглые и несколько квадратных. Все еще смеясь, ну никак он не мог остановиться, Говард упал на колени и начал рыться в ящике. Умудрился порезать правую ладонь о нож, прежде чем выхватил из ящика две круглые батарейки, но не обратил на боль никакого внимания. Теперь, после того как Фини перестал разевать свой большой рот, он вновь слышал палец. Ноготь постукивал по полу, то ли в ванной, а может, уже и в коридоре. Он же забыл закрыть дверь в ванную.
– Ну и что? – спросил Говард и вдруг перешел на крик: – НУ И ЧТО, Я СКАЗАЛ! Я ГОТОВ К ВСТРЕЧЕ С ТОБОЙ, ПРИЯТЕЛЬ! Я ИДУ, ЧТОБЫ ВРЕЗАТЬ ТЕБЕ ПО ЗАДНИЦЕ! СЕЙЧАС ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ О ТОМ, ЧТО НЕ ОСТАЛСЯ В РАКОВИНЕ!
Он вогнал батарейки в паз, включил ножницы. Никакого эффекта.
– Чтоб я сдох! – пробормотал Говард. Вытащил одну батарейку, вставил вновь, поменяв полярность. На этот раз ножницы ожили, лезвия стали быстро-быстро сходиться и расходиться.
Говард уже двинулся к двери, но заставил себя выключить ножницы и вернуться к столу. Он не хотел тратить время на то, чтобы поставить на место крышку паза для батареек, ему не терпелось ввязаться в схватку, но остатки здравого смысла, все еще теплящиеся у него в мозгу, убедили Говарда, что иначе нельзя. Если рука соскользнет с рукоятки в самый критический момент и батарейка выскочит из открытого паза, что он тогда будет делать? С разряженным оружием в бой не идут.
Поэтому он попытался поставить крышку на место, выругался, потому что вставать она никак не хотела, развернул крышку, и все у него получилось.
– Наша встреча близка! – крикнул он. – Я иду! Мы еще не свели счеты!
С ножницами в руках Говард быстрым шагом пересек гостиную. Слипшиеся волосы по-прежнему торчали во все стороны. Рубашка, порванная, прожженная в нескольких местах, трепыхалась вокруг круглого животика. Голые пятки шлепали по линолеуму. Остатки нейлоновых носков обрывались у лодыжек.
– Я их вызвал, недоносок! – крикнул из-за двери Фини. – Понял меня? Я вызвал копов, и надеюсь, что приедут такие же ирландские деревенщины, как я!
– Заткни хлебало! – отозвался Говард, не обращая особого внимания на Фини. Деннис Фини находился в другой вселенной, и, если бы не субпространственная связь, он бы вовсе не услышал голоса соседа.
Говард встал сбоку от двери в ванную, словно коп в одном из телевизионных сериалов… только помощник режиссера, ответственный за реквизит, ошибся и в руки ему вместо револьвера сунули ножницы для стрижки кустов. Большой палец правой руки лег на пусковую кнопку. Говард глубоко вдохнул… и внутренний голос, совсем тихий, проваливающийся в небытие, попытался последний раз воззвать к здравому смыслу.
Ты уверен, что готов доверить свою жизнь паре ножниц, купленных на распродаже?
– У меня нет выбора, – пробормотал Говард, натянуто улыбнулся и ворвался в ванную.
Палец он нашел на прежнем месте, изогнутым по крутой дуге. Фалангами на свободном торце он обхватил туфлю Говарда и колотил ею о плитки пола. По состоянию полотенец, разбросанных по всей ванной, Говард догадался, что палец попытался убить несколько из них, прежде чем нашел туфлю.
Волна безумной радости захлестнула Говарда, он почувствовал, как в голове вспыхнуло зеленое солнце.
– Вот он я, недоумок! – заорал он. – Иди ко мне!
Палец бросил туфлю, поднялся, хрустя суставами и по воздуху поплыл в его сторону. Говард включил ножницы и они хищно загудели. Пока что все, как и задумывалось.
Обожженный кончик пальца с разломанным ногтем качался перед ним. Говард бросился на него. Палец ушел в сторону и обвил его левое ухо. Боль едва не свела Говарда с ума. Он чувствовал, как палец отрывает ухо от головы. Но ухватил его левой рукой, а правой поднес к нему ножницы. Мотор взвыл, когда лезвия добрались до кости, но ножницы предназначались для того, чтобы перерубать тонкие ветки, так что проблем не возникло. Брызнула кровь, обрубок отпрянул. Говард устремился за ним, а десять отрезанных от пальца дюймов сползли с его уха на пол.
Палец попытался ударить его в глаз, но Говард присел и палец прошел над головой. Естественно, глаз-то у него не было. А с ухом пальцу просто повезло. Говард вновь выставил вперед ножницы и отхватил у пальца еще два фута. Они упали на пол, продолжая подергиваться.
Палец попытался ретироваться.
– Нет уж! – выдохнул Говард. – Врешь, не уйдешь!
Он метнулся к раковине, поскользнулся на луже крови, чуть не упал, чудом сохранив равновесие. Палец уползал в дренажное отверстие, фаланга за фалангой, как товарный поезд – в тоннель. Говард схватил его, попытался удержать, но не смог: палец выскальзывал из пальцев, как хорошо смазанная кишка. Но ему удалось отхватить у пальца последние три фута.
Он наклонился над раковиной, на этот раз стараясь не дышать, и заглянул в черноту сливного отверстия. Вновь заметил уходящее все глубже белое пятно.
– Возвращайся, когда захочешь! – прокричал в сливное отверстие Говард Милта. – В любое удобное для тебя время! Я буду тебя ждать, не отходя от кассы!
Он отвернулся от раковины, шумно вдохнул. В ванной по-прежнему воняло очистителем канализационных труб. Нюхать эту гадость не хотелось, тем более что у него еще оставались дела. На раковине лежал кусок мыла. Говард взял его и бросил в окно. Зазвенело разбитое стекло, мыло попало в один из прутьев решетки. Говард помнил, как ставил решетку. Помнил, как гордился трудами своих рук. Он, ГОВАРД МИЛТА, бухгалтер, привыкший работать с цифрами, ЗАБОТИЛСЯ О СВОЕМ ГНЕЗДЫШКЕ. Теперь он знал, что это такое – ЗАБОТИТЬСЯ О СВОЕМ ГНЕЗДЫШКЕ. Было время, когда он боялся войти в ванную, думая, что там сидит мышь и ему придется убить ее щеткой. Он это признавал, да только время это осталось в далеком прошлом.
Говард оглядел ванную. Зрелище не для слабонервных. Лужи крови, на полу два куска пальца. Еще один свисал с раковины. Кровь на стенах, кровь на зеркале. Раковина тоже в крови.
– Ладно, – вздохнул Говард. – Пора наводить чистоту, мальчики и девочки. – Он вновь включил ножницы и принялся рубить палец на маленькие сегменты, чтобы потом спустить их в унитаз.
Полицейский, молодой ирландец по фамилии О'Баннион, с решительным видом подошел к запертой двери квартиры Милты. Там уже собрались соседи. На их лицах отражалась тревога, лишь у Денниса Фини яростно поблескивали глаза.
О'Баннион постучал в дверь пальцем, потом ладонью, наконец, забарабанил по ней кулаком.
– Вам бы лучше ее сломать, – заметила миссис Джавьер. – Я слышала его крики с седьмого этажа.
– Он сошел с ума, – добавил Фини. – Наверное, убил жену.
– Нет, – покачала головой миссис Дэттлбаум. – Я видела, что утром, она, как обычно, ушла на работу.
– Разве она не могла вернуться домой? – спросил мистер Фини, и миссис Дэттлбаум заткнулась.
– Мистер Миллер? – позвал О'Баннион.
– Его фамилия Милта, – поправил копа Фини.
– О черт! – вырвалось у О'Банниона, и он поддал дверь плечом. Дверь распахнулась, коп вошел, за ним последовал мистер Фини. – Выйдите из квартиры, сэр, – попытался остановить его О'Баннион.
– Черта с два. – Фини, проскочив в гостиную, с любопытством оглядывал кухню, вываленное на пол содержимое ящика, следы блевотины на обычно сияющей чистотой мебели. Его маленькие глазки возбужденно горели. – Он – мой сосед. И в конце концов вызвал вас я.
– Кто кого вызывал, мне без разницы. – В голосе копа появились железные нотки. – Если вы не выйдете отсюда, то отправитесь в участок вместе с этим Миллером.
– Его фамилия – Милта, – вновь поправил копа Фини и, с тоской бросив последний взгляд на кухню, ретировался за дверь.
О'Баннион выгнал Фини из квартиры главным образом потому, что не хотел, чтобы тот видел, как он нервничает. Разгром на кухне – это одно. Но в квартире пахло какой-то химической дрянью и чем-то еще. И О'Баннион очень опасался, что это «еще что-то» – кровь.
Он оглянулся, убедился, что Фини вышел в коридор, а не трется в маленькой прихожей среди пальто, и осторожно пересек гостиную. Убедившись, что от входной двери его не видно, расстегнул кобуру и достал револьвер. Зашел в кухню, проверил, что там никого нет. На мебели, судя по запаху, вроде бы блевотина, на полу всякий хлам, но никого нет.
За спиной послышались какие-то шаркающие звуки. О'Баннион резко повернулся, выставив перед собой револьвер.
– Мистер Милта?
Ответа не последовало, но шаркающий звук повторился. И доносился он из маленького коридорчика. То есть из спальни или ванной. Патрульный О'Баннион двинулся в указанном направлении с револьвером в руке, правда, нацелив его в потолок. Очень он напоминал Милту, подкрадывающегося к двери ванной с ножницами.
Глядя на приоткрытую дверь ванной, О'Баннион уже понимал, что источник звука находится за ней. Оттуда же шла и волна запахов. Он присел, толкнул дверь мушкой револьвера.
– Святый Боже, – выдохнул он.
Ванная напоминала бойню в разгар рабочего дня. Кровь на стенах и даже на потолке. Лужи крови на полу. Кровь в раковине. Он видел разбитое окно, бутылку, как ему показалось, из-под очистителя канализационных труб (отсюда и этот ужасный запах), пару мужских туфель, одну словно долго жевали.
А когда дверь раскрылась шире, он увидел и мужчину.
Порубив палец на мелкие кусочки и спустив их в унитаз, Говард Милта забился в узкий зазор между ванной и стеной. На коленях у него лежали электрические ножницы для стрижки кустов, но батарейки сели: рубка костей потребовала больших затрат электроэнергии. Его волосы торчали в разные стороны. На щеках и лбу запеклась кровь. А широко раскрытые глаза зияли пустотой. Такие глаза патрульный О'Баннион видел только у наркоманов и безумцев.
Господи Иисусе, подумал он. А ведь тот парень прав. Милта убил жену. Во всяком случае, кого-то убил. Но где тело?
Он заглянул в ванну. Пуста. Вроде бы самое подходящее место для трупа, однако единственное, не испачканное кровью.
– Мистер Милта? – спросил О'Баннион. Он еще не целился в Говарда, но ствол револьвера уже не смотрел в потолок.
– Да, это я, – вежливо, доброжелательно ответил Говард. – Говард Милта, дипломированный бухгалтер, к вашим услугам. Вы хотите облегчиться? Валяйте. Вам никто не помешает. Я думаю, с этой проблемой я справился. Во всяком случае, на какое-то время.
– Вы не хотели бы избавиться от оружия, сэр?
– Оружия? – Говард недоуменно уставился на него, потом вроде бы понял. – Вы про это? – Он приподнял ножницы, и револьвер О'Банниона впервые нацелился на него.
– Да, сэр.
– Почему нет. – Говард небрежно бросил ножницы в ванну. Отскочила крышка, закрывающая паз для батареек. – Не важно. Батарейки все равно сели. Но… что это я вам сказал? Предложил облегчиться? Знаете, пожалуй, этого делать не стоит.
– Вы так считаете? – Теперь, когда мужчина так легко разоружился, О'Баннион не знал, что делать дальше. Ситуация значительно упростилась бы, если б труп лежал в ванне. А так оставалось только надеть на Милту наручники и звать подмогу. Не самый худший вариант, подумал О'Баннион. Очень уж ему хотелось выбраться из этой вонючей ванной.
– Да, – кивнул Говард. – Подумайте сами, на руке пять пальцев… только на одной руке, понимаете… и сколько отверстий связывают обычную ванную с подземным миром? С учетом труб подачи воды? Я насчитал семь. – Он помолчал, потом добавил: – Семь – простое число. Делится только на себя и на единицу.
– Вас не затруднит поднять и протянуть ко мне руки, сэр? – спросил О'Баннион, снимая с ремня наручники.
– Ви говорит, что я знаю все ответы, но Ви ошибается. – Говард медленно поднял руки, вытянул их перед собой.
О'Баннион присел, защелкнул наручник на правом запястье.
– Кто такая Ви?
– Моя жена. – Пустые глаза Говарда не отрывались от лица О'Банниона. – Она могла справлять нужду, когда кто-то находился в ванной. Она не обращала на это ровно никакого внимания.
В голове О'Банниона начала формироваться жуткая идея: этот маленький человечек убил жену ножницами для стрижки кустов, а потом каким-то образом избавился от тела с помощью очистителя канализационных труб… и все потому, что она не желала уходить из ванной, когда у него вдруг возникало желание облегчиться.
Он защелкнул второй наручник.
– Вы убили жену, мистер Милта?
На мгновение на лице Говарда отразилось изумление. А потом оно вновь превратилось в бесстрастную маску.
– Нет. Ви у доктора Стоуна. Он обтачивает зубы под протезирование верхней челюсти. Ви говорит, что это грязная работа, но кто-то должен ее делать. Зачем мне убивать Ви?
Теперь, когда запястья Милты стягивали наручники, О'Баннион чувствовал себя гораздо увереннее.
– Но у меня складывается впечатление, что вы кого-то замочили.
– Всего лишь палец. – Говард не опускал руки. – Но на руке не один палец. И чья это рука? – В ванной давно уже воцарился полумрак. – Я предложил ему вернуться, вернуться, когда он того пожелает, – прошептал Говард, – но у меня была истерика. Я решил, что я смогу… смогу. Теперь понимаю, что нет. Он растет, знаете ли. Растет, когда вылезает наружу.
Что-то плескануло под закрытой крышкой унитаза. Взгляд Говарда метнулся в ту сторону. Как и взгляд О'Банниона. Плеск повторился. Казалось, в унитазе бьется форель.
– Нет, я бы определенно не стал пользоваться этим унитазом. На вашем месте я бы потерпел. Терпел бы сколько мог, а потом отлил бы в проулке за домом.
По телу О'Банниона пробежала дрожь.
Возьми себя в руки, парень, строго сказал он себе. Возьми себя в руки, а не то станешь таким же, как этот чокнутый.
Он поднялся, чтобы откинуть крышку.
– Не надо этого делать, – услышал он голос Говарда. – Ой не надо.
– А что здесь произошло, мистер Милта? – спросил О'Баннион. – Что вы положили в унитаз?
– Что произошло? Это… это… – внезапно лицо Говарда осветила улыбка. Улыбка облегчения… его взгляд то и дело возвращался к унитазу. – Это как «Риск». Телевикторина. Очень похоже на финальную стадию. Категория «Необъяснимое». Правильный ответ: «Потому что случается». А вы знаете, каким был вопрос финальной стадии?
Не в силах оторвать взгляда от лица Говарда, патрульный О'Баннион покачал головой.
– Вопрос финальной стадии, – Говард возвысил голос: – «Почему с самыми хорошими людьми случается что-то ужасное»? Такой вот вопрос. Над ним надо крепко подумать. Но время у меня есть. При условии, что буду держаться подальше… от дыр.
В унитазе вновь плескануло. На этот раз сильнее. Облеванные сиденье и крышка подскочили и вернулись на прежнее место. Патрульный О'Баннион подошел к унитазу, наклонился. Говард с некоторым интересом наблюдал за копом.
– Финальная стадия «Риска». Сколько бы вы хотели поставить? – спросил Говард Милта.
О'Баннион на мгновение задумался над вопросом… затем схватился за сиденье и сорвал его.
Кроссовки
Кто-то барабанил в дверь. Кулаками.
– Милта! Эй, Милта! Что ты там делаешь?
Фини, сосед. Шумливый здоровяк-ирландец. Пьяница. Поправка: любопытный пьяница.
– Ничего такого, с чем я не справлюсь сам, ирландский деревенщина, – с кухни прокричал в ответ Говард. Вновь хохотнул и откинул со лба волосы. Но под тяжестью блевотины они тут же заняли прежнее положение. – Ничего такого, с чем я не справлюсь, можешь мне поверить! Так что проваливай, тебе здесь ничего не обломится.
– Что ты сказал? – в грубом голосе появились злобные нотки.
– Заткнись! Я занят!
– Если твои вопли не прекратятся, я вызову копов!
И тут Говард матерно выругался. Впервые в жизни. Опять отбросил со лба волосы, но они тут же упали обратно.
– Ты мне за это ответишь, паршивый четырехглазик!
Говард обеими пятернями прошелся по волосам и стряхнул с них блевотину, которая полетела во все стороны, пятная белые кухонные полки Ви. Говард ничего не замечал. Отвратительный палец приложился к обеим его лодыжкам и теперь их жгло, как огнем. Но Говарда занимало другое. Он схватил коробку с электрическими ножницами. Ее украшала наклейка с улыбающимся дедком, который радостно подстригал кусты перед особняком.
– У тебя там пьянка? – осведомился Фини из-за двери.
– Тебе бы лучше убраться отсюда, Фини, а не то я познакомлю тебя со своим приятелем! – проорал Говард. Идея эта показалась ему чрезвычайно остроумной. Он откинул голову и расхохотался, глядя в потолок. Волосы его стояли дыбом.
– Ладно, ты сам этого хотел, – послышалось из-за двери. – Сам. Я звоню копам.
Говард его не слышал. Деннис Фини подождет, сейчас у него другое дело. Неотложное. Он вытащил ножницы из коробки, торопливо осмотрел их, нашел паз, в который вставляются батарейки, снял крышку.
– Батарейки, – пробормотал он сквозь смех. – Круглые батарейки! Хорошо! Отлично! Нет проблем!
Он вытащил ящик стола слева от раковины, дернул его с такой силой, что сорвал ограничитель. Ящик полетел через всю кухню, ударился о плиту и шлепнулся на линолеум. Среди всякой ерунды в ящике лежали и батарейки, главным образом круглые и несколько квадратных. Все еще смеясь, ну никак он не мог остановиться, Говард упал на колени и начал рыться в ящике. Умудрился порезать правую ладонь о нож, прежде чем выхватил из ящика две круглые батарейки, но не обратил на боль никакого внимания. Теперь, после того как Фини перестал разевать свой большой рот, он вновь слышал палец. Ноготь постукивал по полу, то ли в ванной, а может, уже и в коридоре. Он же забыл закрыть дверь в ванную.
– Ну и что? – спросил Говард и вдруг перешел на крик: – НУ И ЧТО, Я СКАЗАЛ! Я ГОТОВ К ВСТРЕЧЕ С ТОБОЙ, ПРИЯТЕЛЬ! Я ИДУ, ЧТОБЫ ВРЕЗАТЬ ТЕБЕ ПО ЗАДНИЦЕ! СЕЙЧАС ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ О ТОМ, ЧТО НЕ ОСТАЛСЯ В РАКОВИНЕ!
Он вогнал батарейки в паз, включил ножницы. Никакого эффекта.
– Чтоб я сдох! – пробормотал Говард. Вытащил одну батарейку, вставил вновь, поменяв полярность. На этот раз ножницы ожили, лезвия стали быстро-быстро сходиться и расходиться.
Говард уже двинулся к двери, но заставил себя выключить ножницы и вернуться к столу. Он не хотел тратить время на то, чтобы поставить на место крышку паза для батареек, ему не терпелось ввязаться в схватку, но остатки здравого смысла, все еще теплящиеся у него в мозгу, убедили Говарда, что иначе нельзя. Если рука соскользнет с рукоятки в самый критический момент и батарейка выскочит из открытого паза, что он тогда будет делать? С разряженным оружием в бой не идут.
Поэтому он попытался поставить крышку на место, выругался, потому что вставать она никак не хотела, развернул крышку, и все у него получилось.
– Наша встреча близка! – крикнул он. – Я иду! Мы еще не свели счеты!
С ножницами в руках Говард быстрым шагом пересек гостиную. Слипшиеся волосы по-прежнему торчали во все стороны. Рубашка, порванная, прожженная в нескольких местах, трепыхалась вокруг круглого животика. Голые пятки шлепали по линолеуму. Остатки нейлоновых носков обрывались у лодыжек.
– Я их вызвал, недоносок! – крикнул из-за двери Фини. – Понял меня? Я вызвал копов, и надеюсь, что приедут такие же ирландские деревенщины, как я!
– Заткни хлебало! – отозвался Говард, не обращая особого внимания на Фини. Деннис Фини находился в другой вселенной, и, если бы не субпространственная связь, он бы вовсе не услышал голоса соседа.
Говард встал сбоку от двери в ванную, словно коп в одном из телевизионных сериалов… только помощник режиссера, ответственный за реквизит, ошибся и в руки ему вместо револьвера сунули ножницы для стрижки кустов. Большой палец правой руки лег на пусковую кнопку. Говард глубоко вдохнул… и внутренний голос, совсем тихий, проваливающийся в небытие, попытался последний раз воззвать к здравому смыслу.
Ты уверен, что готов доверить свою жизнь паре ножниц, купленных на распродаже?
– У меня нет выбора, – пробормотал Говард, натянуто улыбнулся и ворвался в ванную.
Палец он нашел на прежнем месте, изогнутым по крутой дуге. Фалангами на свободном торце он обхватил туфлю Говарда и колотил ею о плитки пола. По состоянию полотенец, разбросанных по всей ванной, Говард догадался, что палец попытался убить несколько из них, прежде чем нашел туфлю.
Волна безумной радости захлестнула Говарда, он почувствовал, как в голове вспыхнуло зеленое солнце.
– Вот он я, недоумок! – заорал он. – Иди ко мне!
Палец бросил туфлю, поднялся, хрустя суставами и по воздуху поплыл в его сторону. Говард включил ножницы и они хищно загудели. Пока что все, как и задумывалось.
Обожженный кончик пальца с разломанным ногтем качался перед ним. Говард бросился на него. Палец ушел в сторону и обвил его левое ухо. Боль едва не свела Говарда с ума. Он чувствовал, как палец отрывает ухо от головы. Но ухватил его левой рукой, а правой поднес к нему ножницы. Мотор взвыл, когда лезвия добрались до кости, но ножницы предназначались для того, чтобы перерубать тонкие ветки, так что проблем не возникло. Брызнула кровь, обрубок отпрянул. Говард устремился за ним, а десять отрезанных от пальца дюймов сползли с его уха на пол.
Палец попытался ударить его в глаз, но Говард присел и палец прошел над головой. Естественно, глаз-то у него не было. А с ухом пальцу просто повезло. Говард вновь выставил вперед ножницы и отхватил у пальца еще два фута. Они упали на пол, продолжая подергиваться.
Палец попытался ретироваться.
– Нет уж! – выдохнул Говард. – Врешь, не уйдешь!
Он метнулся к раковине, поскользнулся на луже крови, чуть не упал, чудом сохранив равновесие. Палец уползал в дренажное отверстие, фаланга за фалангой, как товарный поезд – в тоннель. Говард схватил его, попытался удержать, но не смог: палец выскальзывал из пальцев, как хорошо смазанная кишка. Но ему удалось отхватить у пальца последние три фута.
Он наклонился над раковиной, на этот раз стараясь не дышать, и заглянул в черноту сливного отверстия. Вновь заметил уходящее все глубже белое пятно.
– Возвращайся, когда захочешь! – прокричал в сливное отверстие Говард Милта. – В любое удобное для тебя время! Я буду тебя ждать, не отходя от кассы!
Он отвернулся от раковины, шумно вдохнул. В ванной по-прежнему воняло очистителем канализационных труб. Нюхать эту гадость не хотелось, тем более что у него еще оставались дела. На раковине лежал кусок мыла. Говард взял его и бросил в окно. Зазвенело разбитое стекло, мыло попало в один из прутьев решетки. Говард помнил, как ставил решетку. Помнил, как гордился трудами своих рук. Он, ГОВАРД МИЛТА, бухгалтер, привыкший работать с цифрами, ЗАБОТИЛСЯ О СВОЕМ ГНЕЗДЫШКЕ. Теперь он знал, что это такое – ЗАБОТИТЬСЯ О СВОЕМ ГНЕЗДЫШКЕ. Было время, когда он боялся войти в ванную, думая, что там сидит мышь и ему придется убить ее щеткой. Он это признавал, да только время это осталось в далеком прошлом.
Говард оглядел ванную. Зрелище не для слабонервных. Лужи крови, на полу два куска пальца. Еще один свисал с раковины. Кровь на стенах, кровь на зеркале. Раковина тоже в крови.
– Ладно, – вздохнул Говард. – Пора наводить чистоту, мальчики и девочки. – Он вновь включил ножницы и принялся рубить палец на маленькие сегменты, чтобы потом спустить их в унитаз.
Полицейский, молодой ирландец по фамилии О'Баннион, с решительным видом подошел к запертой двери квартиры Милты. Там уже собрались соседи. На их лицах отражалась тревога, лишь у Денниса Фини яростно поблескивали глаза.
О'Баннион постучал в дверь пальцем, потом ладонью, наконец, забарабанил по ней кулаком.
– Вам бы лучше ее сломать, – заметила миссис Джавьер. – Я слышала его крики с седьмого этажа.
– Он сошел с ума, – добавил Фини. – Наверное, убил жену.
– Нет, – покачала головой миссис Дэттлбаум. – Я видела, что утром, она, как обычно, ушла на работу.
– Разве она не могла вернуться домой? – спросил мистер Фини, и миссис Дэттлбаум заткнулась.
– Мистер Миллер? – позвал О'Баннион.
– Его фамилия Милта, – поправил копа Фини.
– О черт! – вырвалось у О'Банниона, и он поддал дверь плечом. Дверь распахнулась, коп вошел, за ним последовал мистер Фини. – Выйдите из квартиры, сэр, – попытался остановить его О'Баннион.
– Черта с два. – Фини, проскочив в гостиную, с любопытством оглядывал кухню, вываленное на пол содержимое ящика, следы блевотины на обычно сияющей чистотой мебели. Его маленькие глазки возбужденно горели. – Он – мой сосед. И в конце концов вызвал вас я.
– Кто кого вызывал, мне без разницы. – В голосе копа появились железные нотки. – Если вы не выйдете отсюда, то отправитесь в участок вместе с этим Миллером.
– Его фамилия – Милта, – вновь поправил копа Фини и, с тоской бросив последний взгляд на кухню, ретировался за дверь.
О'Баннион выгнал Фини из квартиры главным образом потому, что не хотел, чтобы тот видел, как он нервничает. Разгром на кухне – это одно. Но в квартире пахло какой-то химической дрянью и чем-то еще. И О'Баннион очень опасался, что это «еще что-то» – кровь.
Он оглянулся, убедился, что Фини вышел в коридор, а не трется в маленькой прихожей среди пальто, и осторожно пересек гостиную. Убедившись, что от входной двери его не видно, расстегнул кобуру и достал револьвер. Зашел в кухню, проверил, что там никого нет. На мебели, судя по запаху, вроде бы блевотина, на полу всякий хлам, но никого нет.
За спиной послышались какие-то шаркающие звуки. О'Баннион резко повернулся, выставив перед собой револьвер.
– Мистер Милта?
Ответа не последовало, но шаркающий звук повторился. И доносился он из маленького коридорчика. То есть из спальни или ванной. Патрульный О'Баннион двинулся в указанном направлении с револьвером в руке, правда, нацелив его в потолок. Очень он напоминал Милту, подкрадывающегося к двери ванной с ножницами.
Глядя на приоткрытую дверь ванной, О'Баннион уже понимал, что источник звука находится за ней. Оттуда же шла и волна запахов. Он присел, толкнул дверь мушкой револьвера.
– Святый Боже, – выдохнул он.
Ванная напоминала бойню в разгар рабочего дня. Кровь на стенах и даже на потолке. Лужи крови на полу. Кровь в раковине. Он видел разбитое окно, бутылку, как ему показалось, из-под очистителя канализационных труб (отсюда и этот ужасный запах), пару мужских туфель, одну словно долго жевали.
А когда дверь раскрылась шире, он увидел и мужчину.
Порубив палец на мелкие кусочки и спустив их в унитаз, Говард Милта забился в узкий зазор между ванной и стеной. На коленях у него лежали электрические ножницы для стрижки кустов, но батарейки сели: рубка костей потребовала больших затрат электроэнергии. Его волосы торчали в разные стороны. На щеках и лбу запеклась кровь. А широко раскрытые глаза зияли пустотой. Такие глаза патрульный О'Баннион видел только у наркоманов и безумцев.
Господи Иисусе, подумал он. А ведь тот парень прав. Милта убил жену. Во всяком случае, кого-то убил. Но где тело?
Он заглянул в ванну. Пуста. Вроде бы самое подходящее место для трупа, однако единственное, не испачканное кровью.
– Мистер Милта? – спросил О'Баннион. Он еще не целился в Говарда, но ствол револьвера уже не смотрел в потолок.
– Да, это я, – вежливо, доброжелательно ответил Говард. – Говард Милта, дипломированный бухгалтер, к вашим услугам. Вы хотите облегчиться? Валяйте. Вам никто не помешает. Я думаю, с этой проблемой я справился. Во всяком случае, на какое-то время.
– Вы не хотели бы избавиться от оружия, сэр?
– Оружия? – Говард недоуменно уставился на него, потом вроде бы понял. – Вы про это? – Он приподнял ножницы, и револьвер О'Банниона впервые нацелился на него.
– Да, сэр.
– Почему нет. – Говард небрежно бросил ножницы в ванну. Отскочила крышка, закрывающая паз для батареек. – Не важно. Батарейки все равно сели. Но… что это я вам сказал? Предложил облегчиться? Знаете, пожалуй, этого делать не стоит.
– Вы так считаете? – Теперь, когда мужчина так легко разоружился, О'Баннион не знал, что делать дальше. Ситуация значительно упростилась бы, если б труп лежал в ванне. А так оставалось только надеть на Милту наручники и звать подмогу. Не самый худший вариант, подумал О'Баннион. Очень уж ему хотелось выбраться из этой вонючей ванной.
– Да, – кивнул Говард. – Подумайте сами, на руке пять пальцев… только на одной руке, понимаете… и сколько отверстий связывают обычную ванную с подземным миром? С учетом труб подачи воды? Я насчитал семь. – Он помолчал, потом добавил: – Семь – простое число. Делится только на себя и на единицу.
– Вас не затруднит поднять и протянуть ко мне руки, сэр? – спросил О'Баннион, снимая с ремня наручники.
– Ви говорит, что я знаю все ответы, но Ви ошибается. – Говард медленно поднял руки, вытянул их перед собой.
О'Баннион присел, защелкнул наручник на правом запястье.
– Кто такая Ви?
– Моя жена. – Пустые глаза Говарда не отрывались от лица О'Банниона. – Она могла справлять нужду, когда кто-то находился в ванной. Она не обращала на это ровно никакого внимания.
В голове О'Банниона начала формироваться жуткая идея: этот маленький человечек убил жену ножницами для стрижки кустов, а потом каким-то образом избавился от тела с помощью очистителя канализационных труб… и все потому, что она не желала уходить из ванной, когда у него вдруг возникало желание облегчиться.
Он защелкнул второй наручник.
– Вы убили жену, мистер Милта?
На мгновение на лице Говарда отразилось изумление. А потом оно вновь превратилось в бесстрастную маску.
– Нет. Ви у доктора Стоуна. Он обтачивает зубы под протезирование верхней челюсти. Ви говорит, что это грязная работа, но кто-то должен ее делать. Зачем мне убивать Ви?
Теперь, когда запястья Милты стягивали наручники, О'Баннион чувствовал себя гораздо увереннее.
– Но у меня складывается впечатление, что вы кого-то замочили.
– Всего лишь палец. – Говард не опускал руки. – Но на руке не один палец. И чья это рука? – В ванной давно уже воцарился полумрак. – Я предложил ему вернуться, вернуться, когда он того пожелает, – прошептал Говард, – но у меня была истерика. Я решил, что я смогу… смогу. Теперь понимаю, что нет. Он растет, знаете ли. Растет, когда вылезает наружу.
Что-то плескануло под закрытой крышкой унитаза. Взгляд Говарда метнулся в ту сторону. Как и взгляд О'Банниона. Плеск повторился. Казалось, в унитазе бьется форель.
– Нет, я бы определенно не стал пользоваться этим унитазом. На вашем месте я бы потерпел. Терпел бы сколько мог, а потом отлил бы в проулке за домом.
По телу О'Банниона пробежала дрожь.
Возьми себя в руки, парень, строго сказал он себе. Возьми себя в руки, а не то станешь таким же, как этот чокнутый.
Он поднялся, чтобы откинуть крышку.
– Не надо этого делать, – услышал он голос Говарда. – Ой не надо.
– А что здесь произошло, мистер Милта? – спросил О'Баннион. – Что вы положили в унитаз?
– Что произошло? Это… это… – внезапно лицо Говарда осветила улыбка. Улыбка облегчения… его взгляд то и дело возвращался к унитазу. – Это как «Риск». Телевикторина. Очень похоже на финальную стадию. Категория «Необъяснимое». Правильный ответ: «Потому что случается». А вы знаете, каким был вопрос финальной стадии?
Не в силах оторвать взгляда от лица Говарда, патрульный О'Баннион покачал головой.
– Вопрос финальной стадии, – Говард возвысил голос: – «Почему с самыми хорошими людьми случается что-то ужасное»? Такой вот вопрос. Над ним надо крепко подумать. Но время у меня есть. При условии, что буду держаться подальше… от дыр.
В унитазе вновь плескануло. На этот раз сильнее. Облеванные сиденье и крышка подскочили и вернулись на прежнее место. Патрульный О'Баннион подошел к унитазу, наклонился. Говард с некоторым интересом наблюдал за копом.
– Финальная стадия «Риска». Сколько бы вы хотели поставить? – спросил Говард Милта.
О'Баннион на мгновение задумался над вопросом… затем схватился за сиденье и сорвал его.
Кроссовки
[7]
Джон Телл отработал в «Табори студиоз» уже больше месяца, когда в первый раз заметил кроссовки. Студия располагалась в здании, которое в свое время называлось Мюзик-Сити. В ранние дни рок-н-рола здание это почитали за музыкальную Мекку. Тогда в кроссовках в вестибюль мог войти разве что мальчишка-курьер. Но те славные денечки канули в Лету вместе с продюсерами-миллионерами, которые отдавали предпочтение остроносым туфлям из змеиной кожи и рубашкам с жабо. Нынче кроссовки стали элементом униформы Мюзик-Сити, и, увидев их, Телл не подумал об их владельце ничего плохого. Если осудил, то только в одном: парень мог бы приобрести новую пару. Потому что белыми они были при покупке, а купили их ну очень давно.
Мысли эти возникли у него, когда он увидел кроссовки в маленькой комнатке, где о своем ближнем можно судить только по обуви, потому что ничего другого не видно. Кроссовки виднелись под дверцей первой кабинки в мужском туалете на третьем этаже. Телл миновал их, направляясь к третьей кабинке, последней в ряду. Несколько минут спустя он покинул кабинку, вымыл и высушил руки, причесался и вернулся в Студию F, где помогал микшировать альбом металлической группы «Дед битс». Сказать, что Телл уже забыл про кроссовки, было бы преувеличением, потому что его память с самого начала не зарегистрировала их.
Звукозаписывающую сессию «Дед битс» продюсировал Пол Дженнингс. Конечно же, он не мог встать в один ряд со знаменитыми бибоповскими королями Мюзик-Сити (Телл полагал, что нынешней музыке не хватало энергетики, чтобы создавать таких гигантов), но в узких кругах его хорошо знали, и, по мнению Телла, он был лучшим из действующих продюсеров рок-н-рольных пластинок. Сравнить с ним Телл мог разве что Джонни Йовайна.
Впервые Телл увидел Дженнингса на банкете после премьеры одного фильма-концерта. Узнал его с первого взгляда, хотя волосы Дженнингса поседели и резкие черты лица заострились еще больше. Но он оставался тем же легендарным Дженнингсом, который пятнадцать лет назад организовывал Токийские сессии с Бобом Диланом, Эриком Клэптоном, Джоном Ленноном и Элом Купером. Помимо Фила Стектора, Дженнингс был единственным продюсером, которого Телл мог узнать не только в лицо, но и по звучанию его записей: чистейшие верхние частоты и ударные, бухающие так, что заставляли содрогаться.
Восхищение мэтром не без труда, но сокрушило врожденную скромность Телла, и он через весь зал направился к Дженнингсу, который – вот повезло! – стоял один и в этот момент ни с кем не разговаривал. Телл рассчитывал на короткое рукопожатие и несколько ничего не значащих фраз, но вместо этого завязалась долгая и интересная дискуссия. Они занимались одним делом, у них сразу нашлись общие знакомые, но Телл, конечно же, понимал, что не это главное. Просто Пол Дженнингс принадлежал к тем редким людям, в обществе которых к Теллу возвращался дар речи, а приятная беседа завораживала Джона Телла почище магии.
Когда разговор близился к завершению, Дженнингс поинтересовался у Телла, не ищет ли тот работу.
– А кто в нашем бизнесе ее не ищет? – улыбнулся Телл.
Дженнингс рассмеялся и спросил номер его телефона. Телл продиктовал номер, не придав этой просьбе никакого значения, полагая, что Дженнингс спрашивал из вежливости. Но через три дня Дженнингс позвонил, чтобы узнать, не хочет ли Телл войти в команду из трех человек, которая займется микшированием первого альбома «Дед битс». «Я, конечно, не знаю, можно ли сделать лайковый кошелек из свиного уха, – отметил Дженнингс, – но, раз «Атлантик рекордс» оплачивает счета, почему бы не попробовать?» Джон Телл тоже не находил причин для отказа и на следующий день подписал контракт.
Через неделю или дней десять после первой встречи с кроссовками Телл увидел их вновь. Он отметил лишь факт: тот же парень сидел в той же, первой по счету, кабинке в мужском туалете на третьем этаже, потому что насчет кроссовок у Телла никаких сомнений не было: белые (когда-то), высокие, с грязью, набившейся в трещины. Он обратил внимание на пропущенную при шнуровке дырочку и подумал: «Негоже шнуровать кроссовки с завязанными глазами, приятель». А потом прошел дальше, к третьей кабинке, которую считал своей. На этот раз он глянул на кроссовки и на обратном пути. И увидел нечто очень странное: дохлую муху. Она лежала на закругленном мыске левой кроссовки, той самой, с пропущенной дырочкой, вскинув вверх лапки.
Когда Телл вернулся в Студию F, Дженнингс сидел за пультом, обхватив голову руками.
– Ты в порядке, Пол?
– Нет.
– А что не так?
– Все. Я не так. Моя карьера закончена. Я иссяк. Сгорел дотла. Кина не будет.
– Что ты такое говоришь? – Телл огляделся в поисках Джорджи Ронклера, но того как ветром сдуло. Телла сие не удивило. Дженнингс периодически впадал в депрессию, а Джорджи по малейшим нюансам улавливал приближение очередного приступа. И заявлял, что его карма не позволяет ему находиться рядом с источником сильных эмоций, все равно каких, положительных или отрицательных. «Я плачу на открытии супермаркетов», – признавался Джорджи.
– Невозможно сделать лайковый кошелек из свиного уха. – Дженнингс махнул рукой в сторону стеклянной перегородки между комнатой для микширования и студией. Жест этот очень уж походил на нацистское приветствие «Хайль Гитлер». – Во всяком случае, из уха этих свиней.
– Расслабься, – с деланой веселостью воскликнул Телл, в душе полностью соглашаясь с Дженнингсом. Группа «Дед битс», состоявшая из четырех тупых кретинов и одной тупой сучки, не доставляла удовольствия в общении и доказала свою абсолютную профнепригодность.
– Ладно, расслабимся оба, – ответил Дженнингс и бросил ему косячок. – Раскуривай.
– Господи, как я не люблю отрываться от работы, – изрек Телл.
Дженнингс вскинул голову, рассмеялся. Секундой позже они смеялись оба. А пять минут спустя уже занимались делом.
Через неделю они закончили микширование. Телл попросил у Дженнингса рекомендательное письмо и пленку с записью.
– Хорошо, но до выхода альбома слышать ее можешь только ты, – предупредил Дженнингс.
– Я знаю.
– Я только представить себе не могу, что у тебя может возникнуть такое желание. В сравнении с ними «Батхоул сурферс» – чистые «Битлы».
– Перестань, Пол, не так они и плохи. И в любом случае мы уже отмучались.
Дженнингс улыбнулся:
– Это точно. Вот тебе и рекомендация, и пленка. Если мне обломится какая-нибудь работенка, я тебе позвоню.
– Буду ждать.
Они пожали друг другу руки, и Телл вышел из здания, которое когда-то называлось Мюзик-Сити, не вспомнив о кроссовках под дверью первой кабинки в мужском туалете на третьем этаже.
Дженнингс, проработавший в музыкальном бизнесе двадцать пять лет, как-то сказал ему: «Когда дело касается микширования бопа (он никогда не говорил рок-н-ролл – только боп), ты или дерьмо, или супермен». Два месяца, последовавшие за сессией «Битс», Джон Телл был дерьмом. Он не работал. И начал беспокоиться из-за арендной платы за квартиру. Дважды он сам едва не позвонил Дженнингсу, но внутренний голос убедил его, что такой звонок – ошибка.
И тут микшер фильма «Мастера карате» внезапно умер от обширного инфаркта, и Телл шесть недель проработал в Брилл-Билдинг, завершая начатую работу. Живой музыки не было, только записи, уже ставшие общественным достоянием, в основном треньканье ситаров, но об арендной плате он мог не беспокоиться. А в первый свободный день, едва он вошел в квартиру, раздался телефонный звонок. Пол Дженнингс интересовался, не заглядывал ли он в последний номер «Биллборда». Телл ответил, что нет.
– Они поднялись на семьдесят девятую позицию. – В голосе Дженнингса слышалось и отвращение, и удивление. – С этой песней.
– Какой? – Ответ он знал до того, как слово сорвалось с языка.
– «Прыжок в грязь».
Собственно, это была единственная песня альбома, которая, по мнению и Дженнингса, и Телла, тянула на сингл.
– Дерьмо!
– В принципе да, но мне представляется, что она попадет в десятку. Ты видел видео?
– Нет.
– Клип удался. Особенно хороша Джинджер, их девчушка, милующаяся в каком-то грязном ручье с парнем, который выглядит как Дональд Трамп в комбинезоне. Мои интеллектуальные друзья говорят, что клип вызывает у них «мультикулыурные ассоциации». – И Дженнингс так громко заржал, что Теллу пришлось отнести трубку от уха на пару дюймов.
Джон Телл отработал в «Табори студиоз» уже больше месяца, когда в первый раз заметил кроссовки. Студия располагалась в здании, которое в свое время называлось Мюзик-Сити. В ранние дни рок-н-рола здание это почитали за музыкальную Мекку. Тогда в кроссовках в вестибюль мог войти разве что мальчишка-курьер. Но те славные денечки канули в Лету вместе с продюсерами-миллионерами, которые отдавали предпочтение остроносым туфлям из змеиной кожи и рубашкам с жабо. Нынче кроссовки стали элементом униформы Мюзик-Сити, и, увидев их, Телл не подумал об их владельце ничего плохого. Если осудил, то только в одном: парень мог бы приобрести новую пару. Потому что белыми они были при покупке, а купили их ну очень давно.
Мысли эти возникли у него, когда он увидел кроссовки в маленькой комнатке, где о своем ближнем можно судить только по обуви, потому что ничего другого не видно. Кроссовки виднелись под дверцей первой кабинки в мужском туалете на третьем этаже. Телл миновал их, направляясь к третьей кабинке, последней в ряду. Несколько минут спустя он покинул кабинку, вымыл и высушил руки, причесался и вернулся в Студию F, где помогал микшировать альбом металлической группы «Дед битс». Сказать, что Телл уже забыл про кроссовки, было бы преувеличением, потому что его память с самого начала не зарегистрировала их.
Звукозаписывающую сессию «Дед битс» продюсировал Пол Дженнингс. Конечно же, он не мог встать в один ряд со знаменитыми бибоповскими королями Мюзик-Сити (Телл полагал, что нынешней музыке не хватало энергетики, чтобы создавать таких гигантов), но в узких кругах его хорошо знали, и, по мнению Телла, он был лучшим из действующих продюсеров рок-н-рольных пластинок. Сравнить с ним Телл мог разве что Джонни Йовайна.
Впервые Телл увидел Дженнингса на банкете после премьеры одного фильма-концерта. Узнал его с первого взгляда, хотя волосы Дженнингса поседели и резкие черты лица заострились еще больше. Но он оставался тем же легендарным Дженнингсом, который пятнадцать лет назад организовывал Токийские сессии с Бобом Диланом, Эриком Клэптоном, Джоном Ленноном и Элом Купером. Помимо Фила Стектора, Дженнингс был единственным продюсером, которого Телл мог узнать не только в лицо, но и по звучанию его записей: чистейшие верхние частоты и ударные, бухающие так, что заставляли содрогаться.
Восхищение мэтром не без труда, но сокрушило врожденную скромность Телла, и он через весь зал направился к Дженнингсу, который – вот повезло! – стоял один и в этот момент ни с кем не разговаривал. Телл рассчитывал на короткое рукопожатие и несколько ничего не значащих фраз, но вместо этого завязалась долгая и интересная дискуссия. Они занимались одним делом, у них сразу нашлись общие знакомые, но Телл, конечно же, понимал, что не это главное. Просто Пол Дженнингс принадлежал к тем редким людям, в обществе которых к Теллу возвращался дар речи, а приятная беседа завораживала Джона Телла почище магии.
Когда разговор близился к завершению, Дженнингс поинтересовался у Телла, не ищет ли тот работу.
– А кто в нашем бизнесе ее не ищет? – улыбнулся Телл.
Дженнингс рассмеялся и спросил номер его телефона. Телл продиктовал номер, не придав этой просьбе никакого значения, полагая, что Дженнингс спрашивал из вежливости. Но через три дня Дженнингс позвонил, чтобы узнать, не хочет ли Телл войти в команду из трех человек, которая займется микшированием первого альбома «Дед битс». «Я, конечно, не знаю, можно ли сделать лайковый кошелек из свиного уха, – отметил Дженнингс, – но, раз «Атлантик рекордс» оплачивает счета, почему бы не попробовать?» Джон Телл тоже не находил причин для отказа и на следующий день подписал контракт.
Через неделю или дней десять после первой встречи с кроссовками Телл увидел их вновь. Он отметил лишь факт: тот же парень сидел в той же, первой по счету, кабинке в мужском туалете на третьем этаже, потому что насчет кроссовок у Телла никаких сомнений не было: белые (когда-то), высокие, с грязью, набившейся в трещины. Он обратил внимание на пропущенную при шнуровке дырочку и подумал: «Негоже шнуровать кроссовки с завязанными глазами, приятель». А потом прошел дальше, к третьей кабинке, которую считал своей. На этот раз он глянул на кроссовки и на обратном пути. И увидел нечто очень странное: дохлую муху. Она лежала на закругленном мыске левой кроссовки, той самой, с пропущенной дырочкой, вскинув вверх лапки.
Когда Телл вернулся в Студию F, Дженнингс сидел за пультом, обхватив голову руками.
– Ты в порядке, Пол?
– Нет.
– А что не так?
– Все. Я не так. Моя карьера закончена. Я иссяк. Сгорел дотла. Кина не будет.
– Что ты такое говоришь? – Телл огляделся в поисках Джорджи Ронклера, но того как ветром сдуло. Телла сие не удивило. Дженнингс периодически впадал в депрессию, а Джорджи по малейшим нюансам улавливал приближение очередного приступа. И заявлял, что его карма не позволяет ему находиться рядом с источником сильных эмоций, все равно каких, положительных или отрицательных. «Я плачу на открытии супермаркетов», – признавался Джорджи.
– Невозможно сделать лайковый кошелек из свиного уха. – Дженнингс махнул рукой в сторону стеклянной перегородки между комнатой для микширования и студией. Жест этот очень уж походил на нацистское приветствие «Хайль Гитлер». – Во всяком случае, из уха этих свиней.
– Расслабься, – с деланой веселостью воскликнул Телл, в душе полностью соглашаясь с Дженнингсом. Группа «Дед битс», состоявшая из четырех тупых кретинов и одной тупой сучки, не доставляла удовольствия в общении и доказала свою абсолютную профнепригодность.
– Ладно, расслабимся оба, – ответил Дженнингс и бросил ему косячок. – Раскуривай.
– Господи, как я не люблю отрываться от работы, – изрек Телл.
Дженнингс вскинул голову, рассмеялся. Секундой позже они смеялись оба. А пять минут спустя уже занимались делом.
Через неделю они закончили микширование. Телл попросил у Дженнингса рекомендательное письмо и пленку с записью.
– Хорошо, но до выхода альбома слышать ее можешь только ты, – предупредил Дженнингс.
– Я знаю.
– Я только представить себе не могу, что у тебя может возникнуть такое желание. В сравнении с ними «Батхоул сурферс» – чистые «Битлы».
– Перестань, Пол, не так они и плохи. И в любом случае мы уже отмучались.
Дженнингс улыбнулся:
– Это точно. Вот тебе и рекомендация, и пленка. Если мне обломится какая-нибудь работенка, я тебе позвоню.
– Буду ждать.
Они пожали друг другу руки, и Телл вышел из здания, которое когда-то называлось Мюзик-Сити, не вспомнив о кроссовках под дверью первой кабинки в мужском туалете на третьем этаже.
Дженнингс, проработавший в музыкальном бизнесе двадцать пять лет, как-то сказал ему: «Когда дело касается микширования бопа (он никогда не говорил рок-н-ролл – только боп), ты или дерьмо, или супермен». Два месяца, последовавшие за сессией «Битс», Джон Телл был дерьмом. Он не работал. И начал беспокоиться из-за арендной платы за квартиру. Дважды он сам едва не позвонил Дженнингсу, но внутренний голос убедил его, что такой звонок – ошибка.
И тут микшер фильма «Мастера карате» внезапно умер от обширного инфаркта, и Телл шесть недель проработал в Брилл-Билдинг, завершая начатую работу. Живой музыки не было, только записи, уже ставшие общественным достоянием, в основном треньканье ситаров, но об арендной плате он мог не беспокоиться. А в первый свободный день, едва он вошел в квартиру, раздался телефонный звонок. Пол Дженнингс интересовался, не заглядывал ли он в последний номер «Биллборда». Телл ответил, что нет.
– Они поднялись на семьдесят девятую позицию. – В голосе Дженнингса слышалось и отвращение, и удивление. – С этой песней.
– Какой? – Ответ он знал до того, как слово сорвалось с языка.
– «Прыжок в грязь».
Собственно, это была единственная песня альбома, которая, по мнению и Дженнингса, и Телла, тянула на сингл.
– Дерьмо!
– В принципе да, но мне представляется, что она попадет в десятку. Ты видел видео?
– Нет.
– Клип удался. Особенно хороша Джинджер, их девчушка, милующаяся в каком-то грязном ручье с парнем, который выглядит как Дональд Трамп в комбинезоне. Мои интеллектуальные друзья говорят, что клип вызывает у них «мультикулыурные ассоциации». – И Дженнингс так громко заржал, что Теллу пришлось отнести трубку от уха на пару дюймов.