Страница:
– Прыгать, если не через скакалку, это больше для малышей, Кэрол, – виновато сказал Бобби, а потом пожал плечами, – но прыгай, если тебе хочется, мы не против, верно, Эс-Джей?
– Угу, – ответил Салл-Джон и принялся тренироваться с бо-ло. Назад – вперед, вверх – вниз, хлоп-хлоп-хлоп.
Кэрол не стала прыгать. Она шла между ними и воображала, будто она подружка Бобби Гарфилда, будто у Бобби есть водительские права и «бьюик», и они едут в Бриджпорт на фестиваль рок-н-ролла. Она считала Бобби совсем что надо. А сам он этого не знает, и это уж совсем что надо.
Бобби вернулся домой из школы в три часа. Он вернулся бы раньше, но сбор бутылок, которые можно сдать, входил в его кампанию ЗА ВЕЛИК КО ДНЮ БЛАГОДАРЕНИЯ, и он свернул в кусты за Эшер, авеню поискать их. Нашел три «Рейнгольда» и «Нихай». Немного, но восемь центов, это восемь центов. «Цент доллар бережет» – было еще одно присловие его мамы.
Бобби вымыл руки (парочка бутылок облипла всякой гадостью), достал из холодильника поесть, перечел парочку старых комиксов с Суперменом, опять достал поесть из холодильника, а потом начал смотреть «Американскую эстраду». Позвонил Кэрол сказать ей, что в программе Бобби Дейрин – она ведь думала, что Бобби Дейрин самое что надо, особенно когда поет «Королеву вечеринки» и прищелкивает пальцами, – но она уже знала. Она смотрела телик с дурами-подругами – три-четыре их без передышки хихикали на заднем плане. Бобби вспомнились птички в зоомагазине. На экране в эту минуту Дик Кларк показывал, сколько прыщей способен изничтожить ВСЕГО ОДИН тампон «Стри-Декс».
Мама позвонила в четыре. Мистеру Бидермену она будет нужна до самого вечера. Ей очень жаль, но праздничный ужин в «Колонии» отменяется. В холодильнике есть вчерашнее тушеное мясо – он может поужинать им, а она обязательно вернется в восемь уложить его баиньки. И ради всего святого, Бобби, не забудь выключить газ, когда подогреешь мясо.
Бобби разочарованно вернулся к телевизору, но он, собственно, ничего другого и не ждал. На «Американской эстраде» Дик теперь представлял жюри по оценке пластинок. Бобби подумал, что типчику в середке никакого запаса тампонов «Стри-Декс» не хватит.
Он сунул руку в нагрудный карман и вытащил новую оранжевую библиотечную карточку. На душе у него опять полегчало. Не для чего ему сидеть перед теликом со стопкой старых комиксов, если ему не хочется. Можно пойти в библиотеку и предъявить свою новую карточку – свою новую ВЗРОСЛУЮ карточку. На выдаче будет мисс Придира, только по-настоящему она – мисс Харрингтон, и Бобби считал ее очень красивой. Она душилась. Он всегда чувствовал, как от ее кожи и волос чуть веет чем-то благоуханным, будто приятное воспоминание. И хотя Салл-Джон сейчас берет урок игры на тромбоне, на обратном пути можно будет зайти к нему побросать мяч.
«Кроме того, – подумал он, – можно смотаться к Спайсеру и сдать бутылки, мне же надо заработать за лето на велосипед».
И сразу жизнь переполнилась смыслом.
Мама Салла пригласила Бобби остаться на ужин, но он ответил, нет, спасибо, мне лучше пойти домой. Он, конечно, предпочел бы жаркое миссис Салливан и хрустящую картошку из духовки тому, что ожидало его дома, но он знал, что едва вернувшись с работы, мать тут же заглянет в холодильник проверить, не стоит ли там еще тапперуэр с остатками тушеного мяса. И если увидит его, то спросит Бобби, что же он ел на ужин. Вопрос она задаст спокойно, даже небрежно. Если он скажет, что поел у Салл-Джона, она кивнет и спросит, что они ели, и был ли десерт, и еще: поблагодарил ли он миссис Салливан; она даже сядет рядом с ним на диван, и они разделят стаканчик мороженого, пока будут смотреть по телику «Шугарфут». И все будет отлично… да только не будет. Рано или поздно, а поплатиться придется. Может, через день, или через два, или даже через неделю, но придется. Бобби знал это твердо, почти не зная, что знает. Без сомнения ей необходимо было задержаться на работе, однако есть в одиночку вчерашнее тушеное мясо в день рождения было помимо всего еще и карой за то, что он самовольно заговорил с новым жильцом. Если он попытается увернуться от этого наказания, оно только умножится, точно деньги на счету в банке.
От Салл-Джона Бобби вернулся в четверть седьмого, и уже темнело. У него были две нечитаные книжки: про Перри Мейсона, «Дело о бархатных коготках», и научно-фантастический роман Клиффорда Саймака под названием «Кольцо вокруг Солнца». Обе выглядели сверхдерьмово, а мисс Харрингтон ничуть к нему не придиралась. Наоборот, сказала, что книги эти для более старшего возраста и он молодец, что их читает.
По дороге домой от Эс-Джея Бобби сочинил историю, в которой он и мисс Харрингтон плыли на прогулочном теплоходе, а он утонул. Спаслись только они двое, потому что нашли спасательный круг с надписью «т/х ЛУЗИТАНИК»[16]. Волны вынесли их на островок с пальмами, джунглями и вулканом, и пока они лежали на пляже, мисс Харрингтон вся дрожала и говорила, что ей холодно, очень холодно, так не мог бы он, пожалуйста, обнять ее покрепче и согреть, и он, конечно, мог и сделал так – «с удовольствием, мисс Харрингтон», и тут из джунглей вышли туземцы, вроде бы дружелюбные, но они оказались каннибалами, которые жили на склонах вулкана и убивали свои жертвы на поляне, окруженной черепами, так что дело было плохо, но когда его и мисс Харрингтон потащили к кипящему котлу, вулкан заворчал и…
– Привет, Роберт.
Бобби поднял глаза, растерявшись даже больше, чем когда Кэрол выскочила из-за дерева, чтобы отпечатать у него на щеке поцелуй с днем рождения. Его окликнул новый жилец. Он сидел на верхней ступеньке крыльца и курил сигарету. Свои старые стоптанные ботинки он сменил на старые стоптанные шлепанцы и снял поплиновую куртку – вечер был теплый. Просто, как у себя дома, подумал Бобби.
– Ой, мистер Бротиген. Привет.
– Я не хотел тебя напугать.
– Так вы и не…
– А по-моему, да. Ты ведь был в тысячах миль отсюда. И, пожалуйста, называй меня Тед.
– Ладно. – Но Бобби не знал, получится ли у него. Называть взрослого (а к тому же старого взрослого) по имени шло вразрез не только с поучениями его матери, но и его собственными склонностями.
– Уроки прошли хорошо? Научился чему-нибудь новому?
– Угу, отлично. – Бобби переступил с ноги на ногу, перекинул библиотечные книги из руки в руку.
– Ты не посидишь со мной минутку?
– Конечно, только долго я не могу. Надо еще кое-что сделать, понимаете?
Главным образом – поужинать: вчерашнее тушеное мясо теперь казалось ему уже очень заманчивым.
– Понимаю. Сделать кое-что, а tempus fugit.
Когда Бобби сел возле мистера Бротигена… Теда… на широкой ступеньке, вдыхая аромат его «честерфилдки», ему пришло в голову, что он еще никогда не видел, чтобы человек выглядел таким усталым. Не от переезда же, верно? Насколько можно измучиться, когда вся твоя поклажа уместилась в трех чемоданчиках и трех бумажных пакетах с ручками? Может, попозже приедут грузчики с вещами в фургоне? Но Бобби решил, что вряд ли. Это ведь просто комната – большая, но все-таки одна-единственная комната с кухней с одного бока и всем остальным – с другого. Они с Салл-Джоном поднялись туда и поглядели, после того как старенькая мисс Сидли после инсульта переехала жить к дочери.
– Tempus fugit значит, что время бежит, – сказал Бобби. – Мама часто это говорит. И еще она говорит, что время и приливы никого не ждут и что время залечивает все раны.
– У твоей матери много присловий, верно?
– Угу, – сказал Бобби, и внезапно воспоминание обо всех этих присловиях навалилось на него, как усталость. – Много присловий.
– Бен Джонсон назвал время старым лысым обманщиком, – сказал Тед Бротиген, глубоко затянулся и выпустил две струйки дыма через нос. А Борис Пастернак сказал, что мы пленники времени, заложники вечности.
Бобби завороженно посмотрел на него, временно забыв о своем пустом желудке. Образ времени как старого лысого обманщика ему страшно понравился – это было абсолютно и безусловно так, хотя он не мог бы сказать, почему… и ведь эта неспособность сказать почему вроде бы добавляла клевости? Будто что-то внутри яйца или тень за матовым стеклом.
– А кто такой Бен Джонсон?
– Англичанин и уже давно покойник, – сказал мистер Бротиген. – Эгоист и жадный на деньги по общему отзыву, а к тому же склонный к метеоризму. Но…
– А что это такое, метеоризм?
Тед высунул язык между губами и издал коротенькое, но очень реалистическое пуканье. Бобби прижал ладонь ко рту и захихикал в сложенные лодочкой пальцы.
– Дети считают пуканье смешным, – сказал Тед Бротиген, кивая. – Да-да. А вот для человека моего возраста это просто часть все возрастающей странности жизни. Бен Джонсон, кстати, сказал, попукивая, много мудрых вещей. Не так много, как доктор Джонсон – то есть Сэмюэл Джонсон, – но все-таки порядочно.
– А Борис…
– Пастернак. Русский, – сказал мистер Бротиген пренебрежительно. – Пустышка, по-моему. Можно я посмотрю твои книги?
Бобби протянул их. Мистер Бротиген («Тед, – напомнил он себе, – его надо называть Тедом») вернул ему Перри Мейсона, едва взглянув на обложку. Роман Клиффорда Саймака он подержал подольше – сначала прищурился на обложку сквозь завитки сигаретного дыма, застилавшего ему глаза, затем пролистал. И пролистывая, он кивал.
– Этот я читал, – сказал он. – У меня было много времени для чтения перед тем, как я переехал сюда.
– Да? – Бобби загорелся. – Хороший?
– Один из лучших, – ответил мистер Бротиген… Тед. Он покосился на Бобби – один глаз открыл, а второй все еще сощуривался из-за дыма. От этого он выглядел одновременно и мудрым, и таинственным, будто типчик в фильме, которому пальца в рот не клади. – Но ты уверен, что осилишь? Тебе ведь не больше двенадцати.
– Мне одиннадцать, – сказал Бобби. Так здорово, что Тед дал ему двенадцать лет. – Сегодня одиннадцать. Я осилю. Может, пойму не все, но если он хороший, то мне понравится.
– Твой день рождения! – сказал Тед, словно это произвело на него большое впечатление. Он в последний раз затянулся и бросил сигарету. Она упала на бетонную дорожку и рассыпалась искрами. – Поздравляю с днем рождения, Роберт, желаю всякого счастья!
– Спасибо. Только «Бобби» мне нравится больше.
– Ну, так Бобби. Пойдете куда-нибудь отпраздновать?
– Не-а. Мама придет с работы поздно.
– Не хочешь подняться в мою каморку? Много я предложить не могу, но банку открыть сумею. И как будто у меня есть печенье…
– Спасибо, но мама мне кое-чего оставила. На ужин.
– Понимаю. – И чудо из чудес: казалось, он и правда понял. Тед отдал Бобби «Кольцо вокруг Солнца». – В этой книге, – сказал он, – мистер Саймак постулирует идею, что существуют миры, такие же, как наш. Не другие планеты, а другие Земли, параллельные Земли, окружающие Солнце своего рода кольцом. Замечательная мысль.
– Угу, – сказал Бобби. Он знал о параллельных мирах из других книг. И еще из комиксов.
Тед Бротиген теперь смотрел на него задумчиво, будто что-то взвешивая.
– Чего? – спросил Бобби, вдруг почувствовав себя неловко. «Что-то зеленое увидел?» – сказала бы его мать.
Ему было показалось, что Тед не ответит – он как будто следовал какому-то сложному, всепоглощающему ходу мысли. Потом он дернул головой и выпрямил спину.
– Да ничего, – сказал он. – Мне пришла одна мысль. Может, ты хотел бы подработать? Не то, чтобы у меня много денег, но…
– Ага! Черт! Ага! – И чуть было не добавил: «Я на велик коплю», но удержался. «Лишнего не болтай!» – еще одно из маминых присловий. – Я все сделаю, что вам надо!
Тед Бротиген словно бы почти испугался и почти засмеялся. Будто открылась дверь, и стало видно другое лицо, и Бобби увидел, что да, этот старый человек был когда-то молодым человеком. И, может быть, с перчиком.
– Таких вещей, – сказал он, – не следует говорить незнакомым. И хотя мы перешли на «Бобби» и «Теда» – хорошее начало, – мы все-таки еще не знакомы.
– А кто-нибудь из этих Джонсонов что-нибудь говорил про незнакомых?
– Насколько я помню, нет, но вот кое-что на эту тему из Библии: «Ибо я странник у тебя и пришелец. Отступи от меня, чтобы я мог подкрепиться прежде, нежели отойду…» – На мгновение Тед умолк. Смех исчез с его лица, и оно снова стало старым. Потом его голос окреп, и он докончил: «Прежде, нежели отойду, и не будет меня». Псалом. Не помню, который.
– Ну, – сказал Бобби, – я убивать и грабить не стану, не беспокойтесь, но мне очень надо немножко подзаработать.
– Дай мне подумать, – сказал Тед. – Дай мне немножко подумать.
– Да, конечно. Но если надо какую-нибудь работу сделать или еще там чего, то я всегда готов. Я вам прямо говорю.
– Работа? Может быть. Хотя я употребил бы другое слово. – Тед обхватил костлявые колени еще более костлявыми руками и посмотрел через газон на Броуд-стрит. Уже почти совсем стемнело. Наступила та часть вечера, которую Бобби особенно любил. Проезжающие машины зажгли подфарники и фонари сзади, а где-то на Эшер-авеню миссис Сигсби звала своих близняшек, чтобы они шли домой ужинать. В это время суток – и еще на заре, когда он стоял в ванной и мочился в унитаз, а солнечные лучи падали через окошечко на его слипающиеся глаза – Бобби ощущал себя сном в чьей-то голове.
– А где вы жили, пока не переехали сюда, мистер… Тед?
– В месте, которое не было таким приятным, – ответил он. – Далеко не таким. А вы давно тут живете, Бобби?
– Как себя помню. С тех пор, как папа умер. Мне тогда три было.
– И ты знаешь всех на улице? Во всяком случае, в этом квартале?
– Да, пожалуй, что всех. Ага!
– И сумеешь узнать странников. Пришельцев. Чьих лиц прежде не видел?
Бобби улыбнулся и кивнул.
– Угу. Думается, сумею.
Он выжидающе замолчал – дело становилось все интереснее, но, видимо, на этом все и кончилось. Тед встал, медленно, осторожно. Бобби услышал, как у него в спине пощелкивают косточки: он прижал к ней ладони, потянулся и поморщился.
– Пошли, – сказал он. – Зябко становится. Я войду с тобой. Твой ключ или мой?
– Лучше начните ваш притирать, – улыбнулся Бобби. – Ведь верно?
Тед – становилось все легче называть его Тедом – вытащил из кармана кольцо с ключами. Всего с двумя – от большой входной двери и от его комнаты. Оба были блестящие, новые, цвета сусального золота. Собственные его ключи потускнели, исцарапались. Сколько лет Теду? Он решил, что самое меньшее – шестьдесят. Шестидесятилетний человек всего с двумя ключами в кармане. Что-то тут не так.
Тед открыл дверь, и они вошли в большой темный вестибюль с подставкой для зонтиков и старой картиной, на которой Льюис и Кларк[17] озирали американский Запад. Бобби повернул к двери Гарфилдов, а Тед направился к лестнице и остановился там, положив руку на перила.
– В книге Саймака, – сказал он, – замечательный сюжет, но вот написана она не так, чтобы очень. Неплохо, конечно, но, поверь мне, есть лучше.
Бобби выжидающе молчал.
– И есть книги, написанные замечательно, но сюжеты у них не очень. Иногда читай ради сюжета, Бобби. Не бери примера с книжных снобов, которые так не читают. А иногда читай ради слов, ради стиля. Не бери примера с любителей верняка, которые так не читают. Но когда найдешь книгу и с хорошим сюжетом и хорошим стилем, держись этой книги.
– А таких много, как по-вашему? – спросил Бобби.
– Больше, чем думают снобы и верняки. Гораздо больше. Может быть, я подарю тебе такую. Как запоздалый подарок на день рождения.
– Да вы не беспокойтесь.
– Не стану. Но, может быть, я все-таки подарю. А теперь – счастливого дня рождения.
– Спасибо. Он был замечательный.
Тут Бобби вошел в квартиру, подогрел тушеное мясо (не забыв выключить газ, когда жидкость запузырилась, и не забыл положить сковородку в раковину отмокать) и поужинал в одиночку, читая «Кольцо вокруг Солнца» с телевизором за компанию. Он почти не слышал, как Чет Хантли и Дэвид Бринкли проборматывают вечерние новости. Тед правильно сказал про эту книжку – очень клевая. И слова ему тоже показались в самый раз, но ведь он пока не очень в этом разбирается.
«Вот бы написать такую книжку, – подумал он, когда наконец закрыл роман и плюхнулся на диван смотреть «Шугарфут», – только вот, сумею ли?»
Может быть. Да, может. Кто-то ведь пишет книжки так же, как кто-то чинит трубы, когда они замерзают, или меняет лампочки в парке, когда они перегорают.
Примерно через час, когда Бобби снова принялся читать «Кольцо вокруг Солнца», вошла его мать. У нее чуть стерлась помада в уголке рта, и комбинация немножко выглядывала из-под юбки. Бобби хотел было сказать ей про это, но тут же вспомнил, как она не любит, чтобы ей говорили, что «на юге снег идет». Да и зачем? Ее рабочий день кончился и, как она иногда говорила, тут же нет никого, кроме нас, птичек.
Она проверила холодильник, не стоит ли там вчерашнее тушеное мясо, проверила плиту, погашена ли горелка, проверила раковину, отмокают ли там в мыльной воде сковородка и тапперуэровский пластиковый контейнер. Потом поцеловала его в висок – мазнула губами на ходу – и ушла к себе в спальню снять рабочий костюм и колготки. Она казалась рассеянной, занятой своими мыслями. И не спросила, хорошо ли он провел свой день рождения.
Попозже он показал ей открытку Кэрол. Она поглядела, не видя, сказала «очень мило» и вернула ему открытку. Потом сказала, чтобы он шел мыться, чистить зубы и спать. Бобби послушался, не упомянув про свой интересный разговор с Тедом. В таком своем настроении она рассердилась бы. Лучше всего было оставить ее в покое, не мешать думать о своем, сколько ей надо, дать ей время возвратиться к нему. И все-таки, кончив чистить зубы и забравшись в постель, он почувствовал, что на него снова наваливается тоскливое настроение. Иногда он изнывал без нее, словно от голода, а она даже и не знала.
Бобби свесился с кровати и закрыл дверь, оборвав звуки какого-то старого фильма. И погасил свет. И вот тогда, когда он уже задремывал, она вошла, села на край кровати и сказала, что жалеет, что была неразговорчивой, но работы было очень много и она устала. Она провела пальцем по его лбу, а потом поцеловала в это место – он даже задрожал. Сел на постели и изо всех сил ее обнял. Она было напряглась от его прикосновения. Но потом расслабилась и даже сама его обняла на секунду. Он подумал, что сейчас, пожалуй, самое время рассказать ей про Теда. Во всяком случае, немножко.
– Когда я пришел из библиотеки домой, то поговорил с мистером Бротигеном, – сказал он.
– С кем?
– С новым жильцом на третьем этаже. Он попросил, чтобы я называл его Тедом.
– Ну нет, и думать не смей! Ты же его в первый раз видел.
– Он сказал, что взрослая библиотечная карточка – самый замечательный подарок мальчику.
Тед ничего подобного не говорил, но Бобби прожил со своей матерью достаточно долго, чтобы знать, что сработает, а что нет.
Она немножко расслабилась.
– А он сказал, откуда приехал?
– Не из такого приятного места, как тут. Вроде бы он так сказал.
– Ну, нам это ни о чем не говорит, верно? – Бобби все еще обнимал ее. И мог бы обнимать еще хоть час, вдыхая запах ее шампуня «Уайт рейн» и лака для волос «Аква-Нет», и приятный аромат табака в ее дыхании, но она высвободилась из его рук и опрокинула его на подушку. – Что же, если он станет твоим другом… твоим ВЗРОСЛЫМ другом, мне следует с ним познакомиться.
– Ну…
– Может быть, он мне понравится больше без бумажных пакетов на газоне. – Для Лиз Гарфилд это было прямо-таки извинением, и Бобби обрадовался. День все-таки закончился очень хорошо. – Спокойной ночи, новорожденный.
– Спокойной ночи, мам.
Она вышла и закрыла дверь. Позднее ночью – много позднее – ему показалось, что он слышит, как она плачет, но, может, ему приснилось.
II. Двойное отношение к Теду. Книги вроде насосов. Даже не думай об этом. Салл выигрывает приз. Бобби получает работу. Признаки низких людей
– Угу, – ответил Салл-Джон и принялся тренироваться с бо-ло. Назад – вперед, вверх – вниз, хлоп-хлоп-хлоп.
Кэрол не стала прыгать. Она шла между ними и воображала, будто она подружка Бобби Гарфилда, будто у Бобби есть водительские права и «бьюик», и они едут в Бриджпорт на фестиваль рок-н-ролла. Она считала Бобби совсем что надо. А сам он этого не знает, и это уж совсем что надо.
Бобби вернулся домой из школы в три часа. Он вернулся бы раньше, но сбор бутылок, которые можно сдать, входил в его кампанию ЗА ВЕЛИК КО ДНЮ БЛАГОДАРЕНИЯ, и он свернул в кусты за Эшер, авеню поискать их. Нашел три «Рейнгольда» и «Нихай». Немного, но восемь центов, это восемь центов. «Цент доллар бережет» – было еще одно присловие его мамы.
Бобби вымыл руки (парочка бутылок облипла всякой гадостью), достал из холодильника поесть, перечел парочку старых комиксов с Суперменом, опять достал поесть из холодильника, а потом начал смотреть «Американскую эстраду». Позвонил Кэрол сказать ей, что в программе Бобби Дейрин – она ведь думала, что Бобби Дейрин самое что надо, особенно когда поет «Королеву вечеринки» и прищелкивает пальцами, – но она уже знала. Она смотрела телик с дурами-подругами – три-четыре их без передышки хихикали на заднем плане. Бобби вспомнились птички в зоомагазине. На экране в эту минуту Дик Кларк показывал, сколько прыщей способен изничтожить ВСЕГО ОДИН тампон «Стри-Декс».
Мама позвонила в четыре. Мистеру Бидермену она будет нужна до самого вечера. Ей очень жаль, но праздничный ужин в «Колонии» отменяется. В холодильнике есть вчерашнее тушеное мясо – он может поужинать им, а она обязательно вернется в восемь уложить его баиньки. И ради всего святого, Бобби, не забудь выключить газ, когда подогреешь мясо.
Бобби разочарованно вернулся к телевизору, но он, собственно, ничего другого и не ждал. На «Американской эстраде» Дик теперь представлял жюри по оценке пластинок. Бобби подумал, что типчику в середке никакого запаса тампонов «Стри-Декс» не хватит.
Он сунул руку в нагрудный карман и вытащил новую оранжевую библиотечную карточку. На душе у него опять полегчало. Не для чего ему сидеть перед теликом со стопкой старых комиксов, если ему не хочется. Можно пойти в библиотеку и предъявить свою новую карточку – свою новую ВЗРОСЛУЮ карточку. На выдаче будет мисс Придира, только по-настоящему она – мисс Харрингтон, и Бобби считал ее очень красивой. Она душилась. Он всегда чувствовал, как от ее кожи и волос чуть веет чем-то благоуханным, будто приятное воспоминание. И хотя Салл-Джон сейчас берет урок игры на тромбоне, на обратном пути можно будет зайти к нему побросать мяч.
«Кроме того, – подумал он, – можно смотаться к Спайсеру и сдать бутылки, мне же надо заработать за лето на велосипед».
И сразу жизнь переполнилась смыслом.
Мама Салла пригласила Бобби остаться на ужин, но он ответил, нет, спасибо, мне лучше пойти домой. Он, конечно, предпочел бы жаркое миссис Салливан и хрустящую картошку из духовки тому, что ожидало его дома, но он знал, что едва вернувшись с работы, мать тут же заглянет в холодильник проверить, не стоит ли там еще тапперуэр с остатками тушеного мяса. И если увидит его, то спросит Бобби, что же он ел на ужин. Вопрос она задаст спокойно, даже небрежно. Если он скажет, что поел у Салл-Джона, она кивнет и спросит, что они ели, и был ли десерт, и еще: поблагодарил ли он миссис Салливан; она даже сядет рядом с ним на диван, и они разделят стаканчик мороженого, пока будут смотреть по телику «Шугарфут». И все будет отлично… да только не будет. Рано или поздно, а поплатиться придется. Может, через день, или через два, или даже через неделю, но придется. Бобби знал это твердо, почти не зная, что знает. Без сомнения ей необходимо было задержаться на работе, однако есть в одиночку вчерашнее тушеное мясо в день рождения было помимо всего еще и карой за то, что он самовольно заговорил с новым жильцом. Если он попытается увернуться от этого наказания, оно только умножится, точно деньги на счету в банке.
От Салл-Джона Бобби вернулся в четверть седьмого, и уже темнело. У него были две нечитаные книжки: про Перри Мейсона, «Дело о бархатных коготках», и научно-фантастический роман Клиффорда Саймака под названием «Кольцо вокруг Солнца». Обе выглядели сверхдерьмово, а мисс Харрингтон ничуть к нему не придиралась. Наоборот, сказала, что книги эти для более старшего возраста и он молодец, что их читает.
По дороге домой от Эс-Джея Бобби сочинил историю, в которой он и мисс Харрингтон плыли на прогулочном теплоходе, а он утонул. Спаслись только они двое, потому что нашли спасательный круг с надписью «т/х ЛУЗИТАНИК»[16]. Волны вынесли их на островок с пальмами, джунглями и вулканом, и пока они лежали на пляже, мисс Харрингтон вся дрожала и говорила, что ей холодно, очень холодно, так не мог бы он, пожалуйста, обнять ее покрепче и согреть, и он, конечно, мог и сделал так – «с удовольствием, мисс Харрингтон», и тут из джунглей вышли туземцы, вроде бы дружелюбные, но они оказались каннибалами, которые жили на склонах вулкана и убивали свои жертвы на поляне, окруженной черепами, так что дело было плохо, но когда его и мисс Харрингтон потащили к кипящему котлу, вулкан заворчал и…
– Привет, Роберт.
Бобби поднял глаза, растерявшись даже больше, чем когда Кэрол выскочила из-за дерева, чтобы отпечатать у него на щеке поцелуй с днем рождения. Его окликнул новый жилец. Он сидел на верхней ступеньке крыльца и курил сигарету. Свои старые стоптанные ботинки он сменил на старые стоптанные шлепанцы и снял поплиновую куртку – вечер был теплый. Просто, как у себя дома, подумал Бобби.
– Ой, мистер Бротиген. Привет.
– Я не хотел тебя напугать.
– Так вы и не…
– А по-моему, да. Ты ведь был в тысячах миль отсюда. И, пожалуйста, называй меня Тед.
– Ладно. – Но Бобби не знал, получится ли у него. Называть взрослого (а к тому же старого взрослого) по имени шло вразрез не только с поучениями его матери, но и его собственными склонностями.
– Уроки прошли хорошо? Научился чему-нибудь новому?
– Угу, отлично. – Бобби переступил с ноги на ногу, перекинул библиотечные книги из руки в руку.
– Ты не посидишь со мной минутку?
– Конечно, только долго я не могу. Надо еще кое-что сделать, понимаете?
Главным образом – поужинать: вчерашнее тушеное мясо теперь казалось ему уже очень заманчивым.
– Понимаю. Сделать кое-что, а tempus fugit.
Когда Бобби сел возле мистера Бротигена… Теда… на широкой ступеньке, вдыхая аромат его «честерфилдки», ему пришло в голову, что он еще никогда не видел, чтобы человек выглядел таким усталым. Не от переезда же, верно? Насколько можно измучиться, когда вся твоя поклажа уместилась в трех чемоданчиках и трех бумажных пакетах с ручками? Может, попозже приедут грузчики с вещами в фургоне? Но Бобби решил, что вряд ли. Это ведь просто комната – большая, но все-таки одна-единственная комната с кухней с одного бока и всем остальным – с другого. Они с Салл-Джоном поднялись туда и поглядели, после того как старенькая мисс Сидли после инсульта переехала жить к дочери.
– Tempus fugit значит, что время бежит, – сказал Бобби. – Мама часто это говорит. И еще она говорит, что время и приливы никого не ждут и что время залечивает все раны.
– У твоей матери много присловий, верно?
– Угу, – сказал Бобби, и внезапно воспоминание обо всех этих присловиях навалилось на него, как усталость. – Много присловий.
– Бен Джонсон назвал время старым лысым обманщиком, – сказал Тед Бротиген, глубоко затянулся и выпустил две струйки дыма через нос. А Борис Пастернак сказал, что мы пленники времени, заложники вечности.
Бобби завороженно посмотрел на него, временно забыв о своем пустом желудке. Образ времени как старого лысого обманщика ему страшно понравился – это было абсолютно и безусловно так, хотя он не мог бы сказать, почему… и ведь эта неспособность сказать почему вроде бы добавляла клевости? Будто что-то внутри яйца или тень за матовым стеклом.
– А кто такой Бен Джонсон?
– Англичанин и уже давно покойник, – сказал мистер Бротиген. – Эгоист и жадный на деньги по общему отзыву, а к тому же склонный к метеоризму. Но…
– А что это такое, метеоризм?
Тед высунул язык между губами и издал коротенькое, но очень реалистическое пуканье. Бобби прижал ладонь ко рту и захихикал в сложенные лодочкой пальцы.
– Дети считают пуканье смешным, – сказал Тед Бротиген, кивая. – Да-да. А вот для человека моего возраста это просто часть все возрастающей странности жизни. Бен Джонсон, кстати, сказал, попукивая, много мудрых вещей. Не так много, как доктор Джонсон – то есть Сэмюэл Джонсон, – но все-таки порядочно.
– А Борис…
– Пастернак. Русский, – сказал мистер Бротиген пренебрежительно. – Пустышка, по-моему. Можно я посмотрю твои книги?
Бобби протянул их. Мистер Бротиген («Тед, – напомнил он себе, – его надо называть Тедом») вернул ему Перри Мейсона, едва взглянув на обложку. Роман Клиффорда Саймака он подержал подольше – сначала прищурился на обложку сквозь завитки сигаретного дыма, застилавшего ему глаза, затем пролистал. И пролистывая, он кивал.
– Этот я читал, – сказал он. – У меня было много времени для чтения перед тем, как я переехал сюда.
– Да? – Бобби загорелся. – Хороший?
– Один из лучших, – ответил мистер Бротиген… Тед. Он покосился на Бобби – один глаз открыл, а второй все еще сощуривался из-за дыма. От этого он выглядел одновременно и мудрым, и таинственным, будто типчик в фильме, которому пальца в рот не клади. – Но ты уверен, что осилишь? Тебе ведь не больше двенадцати.
– Мне одиннадцать, – сказал Бобби. Так здорово, что Тед дал ему двенадцать лет. – Сегодня одиннадцать. Я осилю. Может, пойму не все, но если он хороший, то мне понравится.
– Твой день рождения! – сказал Тед, словно это произвело на него большое впечатление. Он в последний раз затянулся и бросил сигарету. Она упала на бетонную дорожку и рассыпалась искрами. – Поздравляю с днем рождения, Роберт, желаю всякого счастья!
– Спасибо. Только «Бобби» мне нравится больше.
– Ну, так Бобби. Пойдете куда-нибудь отпраздновать?
– Не-а. Мама придет с работы поздно.
– Не хочешь подняться в мою каморку? Много я предложить не могу, но банку открыть сумею. И как будто у меня есть печенье…
– Спасибо, но мама мне кое-чего оставила. На ужин.
– Понимаю. – И чудо из чудес: казалось, он и правда понял. Тед отдал Бобби «Кольцо вокруг Солнца». – В этой книге, – сказал он, – мистер Саймак постулирует идею, что существуют миры, такие же, как наш. Не другие планеты, а другие Земли, параллельные Земли, окружающие Солнце своего рода кольцом. Замечательная мысль.
– Угу, – сказал Бобби. Он знал о параллельных мирах из других книг. И еще из комиксов.
Тед Бротиген теперь смотрел на него задумчиво, будто что-то взвешивая.
– Чего? – спросил Бобби, вдруг почувствовав себя неловко. «Что-то зеленое увидел?» – сказала бы его мать.
Ему было показалось, что Тед не ответит – он как будто следовал какому-то сложному, всепоглощающему ходу мысли. Потом он дернул головой и выпрямил спину.
– Да ничего, – сказал он. – Мне пришла одна мысль. Может, ты хотел бы подработать? Не то, чтобы у меня много денег, но…
– Ага! Черт! Ага! – И чуть было не добавил: «Я на велик коплю», но удержался. «Лишнего не болтай!» – еще одно из маминых присловий. – Я все сделаю, что вам надо!
Тед Бротиген словно бы почти испугался и почти засмеялся. Будто открылась дверь, и стало видно другое лицо, и Бобби увидел, что да, этот старый человек был когда-то молодым человеком. И, может быть, с перчиком.
– Таких вещей, – сказал он, – не следует говорить незнакомым. И хотя мы перешли на «Бобби» и «Теда» – хорошее начало, – мы все-таки еще не знакомы.
– А кто-нибудь из этих Джонсонов что-нибудь говорил про незнакомых?
– Насколько я помню, нет, но вот кое-что на эту тему из Библии: «Ибо я странник у тебя и пришелец. Отступи от меня, чтобы я мог подкрепиться прежде, нежели отойду…» – На мгновение Тед умолк. Смех исчез с его лица, и оно снова стало старым. Потом его голос окреп, и он докончил: «Прежде, нежели отойду, и не будет меня». Псалом. Не помню, который.
– Ну, – сказал Бобби, – я убивать и грабить не стану, не беспокойтесь, но мне очень надо немножко подзаработать.
– Дай мне подумать, – сказал Тед. – Дай мне немножко подумать.
– Да, конечно. Но если надо какую-нибудь работу сделать или еще там чего, то я всегда готов. Я вам прямо говорю.
– Работа? Может быть. Хотя я употребил бы другое слово. – Тед обхватил костлявые колени еще более костлявыми руками и посмотрел через газон на Броуд-стрит. Уже почти совсем стемнело. Наступила та часть вечера, которую Бобби особенно любил. Проезжающие машины зажгли подфарники и фонари сзади, а где-то на Эшер-авеню миссис Сигсби звала своих близняшек, чтобы они шли домой ужинать. В это время суток – и еще на заре, когда он стоял в ванной и мочился в унитаз, а солнечные лучи падали через окошечко на его слипающиеся глаза – Бобби ощущал себя сном в чьей-то голове.
– А где вы жили, пока не переехали сюда, мистер… Тед?
– В месте, которое не было таким приятным, – ответил он. – Далеко не таким. А вы давно тут живете, Бобби?
– Как себя помню. С тех пор, как папа умер. Мне тогда три было.
– И ты знаешь всех на улице? Во всяком случае, в этом квартале?
– Да, пожалуй, что всех. Ага!
– И сумеешь узнать странников. Пришельцев. Чьих лиц прежде не видел?
Бобби улыбнулся и кивнул.
– Угу. Думается, сумею.
Он выжидающе замолчал – дело становилось все интереснее, но, видимо, на этом все и кончилось. Тед встал, медленно, осторожно. Бобби услышал, как у него в спине пощелкивают косточки: он прижал к ней ладони, потянулся и поморщился.
– Пошли, – сказал он. – Зябко становится. Я войду с тобой. Твой ключ или мой?
– Лучше начните ваш притирать, – улыбнулся Бобби. – Ведь верно?
Тед – становилось все легче называть его Тедом – вытащил из кармана кольцо с ключами. Всего с двумя – от большой входной двери и от его комнаты. Оба были блестящие, новые, цвета сусального золота. Собственные его ключи потускнели, исцарапались. Сколько лет Теду? Он решил, что самое меньшее – шестьдесят. Шестидесятилетний человек всего с двумя ключами в кармане. Что-то тут не так.
Тед открыл дверь, и они вошли в большой темный вестибюль с подставкой для зонтиков и старой картиной, на которой Льюис и Кларк[17] озирали американский Запад. Бобби повернул к двери Гарфилдов, а Тед направился к лестнице и остановился там, положив руку на перила.
– В книге Саймака, – сказал он, – замечательный сюжет, но вот написана она не так, чтобы очень. Неплохо, конечно, но, поверь мне, есть лучше.
Бобби выжидающе молчал.
– И есть книги, написанные замечательно, но сюжеты у них не очень. Иногда читай ради сюжета, Бобби. Не бери примера с книжных снобов, которые так не читают. А иногда читай ради слов, ради стиля. Не бери примера с любителей верняка, которые так не читают. Но когда найдешь книгу и с хорошим сюжетом и хорошим стилем, держись этой книги.
– А таких много, как по-вашему? – спросил Бобби.
– Больше, чем думают снобы и верняки. Гораздо больше. Может быть, я подарю тебе такую. Как запоздалый подарок на день рождения.
– Да вы не беспокойтесь.
– Не стану. Но, может быть, я все-таки подарю. А теперь – счастливого дня рождения.
– Спасибо. Он был замечательный.
Тут Бобби вошел в квартиру, подогрел тушеное мясо (не забыв выключить газ, когда жидкость запузырилась, и не забыл положить сковородку в раковину отмокать) и поужинал в одиночку, читая «Кольцо вокруг Солнца» с телевизором за компанию. Он почти не слышал, как Чет Хантли и Дэвид Бринкли проборматывают вечерние новости. Тед правильно сказал про эту книжку – очень клевая. И слова ему тоже показались в самый раз, но ведь он пока не очень в этом разбирается.
«Вот бы написать такую книжку, – подумал он, когда наконец закрыл роман и плюхнулся на диван смотреть «Шугарфут», – только вот, сумею ли?»
Может быть. Да, может. Кто-то ведь пишет книжки так же, как кто-то чинит трубы, когда они замерзают, или меняет лампочки в парке, когда они перегорают.
Примерно через час, когда Бобби снова принялся читать «Кольцо вокруг Солнца», вошла его мать. У нее чуть стерлась помада в уголке рта, и комбинация немножко выглядывала из-под юбки. Бобби хотел было сказать ей про это, но тут же вспомнил, как она не любит, чтобы ей говорили, что «на юге снег идет». Да и зачем? Ее рабочий день кончился и, как она иногда говорила, тут же нет никого, кроме нас, птичек.
Она проверила холодильник, не стоит ли там вчерашнее тушеное мясо, проверила плиту, погашена ли горелка, проверила раковину, отмокают ли там в мыльной воде сковородка и тапперуэровский пластиковый контейнер. Потом поцеловала его в висок – мазнула губами на ходу – и ушла к себе в спальню снять рабочий костюм и колготки. Она казалась рассеянной, занятой своими мыслями. И не спросила, хорошо ли он провел свой день рождения.
Попозже он показал ей открытку Кэрол. Она поглядела, не видя, сказала «очень мило» и вернула ему открытку. Потом сказала, чтобы он шел мыться, чистить зубы и спать. Бобби послушался, не упомянув про свой интересный разговор с Тедом. В таком своем настроении она рассердилась бы. Лучше всего было оставить ее в покое, не мешать думать о своем, сколько ей надо, дать ей время возвратиться к нему. И все-таки, кончив чистить зубы и забравшись в постель, он почувствовал, что на него снова наваливается тоскливое настроение. Иногда он изнывал без нее, словно от голода, а она даже и не знала.
Бобби свесился с кровати и закрыл дверь, оборвав звуки какого-то старого фильма. И погасил свет. И вот тогда, когда он уже задремывал, она вошла, села на край кровати и сказала, что жалеет, что была неразговорчивой, но работы было очень много и она устала. Она провела пальцем по его лбу, а потом поцеловала в это место – он даже задрожал. Сел на постели и изо всех сил ее обнял. Она было напряглась от его прикосновения. Но потом расслабилась и даже сама его обняла на секунду. Он подумал, что сейчас, пожалуй, самое время рассказать ей про Теда. Во всяком случае, немножко.
– Когда я пришел из библиотеки домой, то поговорил с мистером Бротигеном, – сказал он.
– С кем?
– С новым жильцом на третьем этаже. Он попросил, чтобы я называл его Тедом.
– Ну нет, и думать не смей! Ты же его в первый раз видел.
– Он сказал, что взрослая библиотечная карточка – самый замечательный подарок мальчику.
Тед ничего подобного не говорил, но Бобби прожил со своей матерью достаточно долго, чтобы знать, что сработает, а что нет.
Она немножко расслабилась.
– А он сказал, откуда приехал?
– Не из такого приятного места, как тут. Вроде бы он так сказал.
– Ну, нам это ни о чем не говорит, верно? – Бобби все еще обнимал ее. И мог бы обнимать еще хоть час, вдыхая запах ее шампуня «Уайт рейн» и лака для волос «Аква-Нет», и приятный аромат табака в ее дыхании, но она высвободилась из его рук и опрокинула его на подушку. – Что же, если он станет твоим другом… твоим ВЗРОСЛЫМ другом, мне следует с ним познакомиться.
– Ну…
– Может быть, он мне понравится больше без бумажных пакетов на газоне. – Для Лиз Гарфилд это было прямо-таки извинением, и Бобби обрадовался. День все-таки закончился очень хорошо. – Спокойной ночи, новорожденный.
– Спокойной ночи, мам.
Она вышла и закрыла дверь. Позднее ночью – много позднее – ему показалось, что он слышит, как она плачет, но, может, ему приснилось.
II. Двойное отношение к Теду. Книги вроде насосов. Даже не думай об этом. Салл выигрывает приз. Бобби получает работу. Признаки низких людей
В последующие недели, пока погода все больше теплела навстречу лету, Тед обычно покуривал на крыльце, когда Лиз возвращалась с работы. Иногда он был один, а иногда с ним рядом сидел Бобби, и они разговаривали о книгах. Иногда Кэрол и Салл-Джон тоже были там – они трое перекидывались мячом на газоне, а Тед курил и смотрел на них. Иногда приходили другие ребята – Денни Риверс с бальсовым планером, тронутый Фрэнсис Аттерсон на самокате, отталкиваясь непомерно большой ногой, Анджела Эвери и Ивонна Лавинг – спросить Кэрол, не пойдет ли она к Ивонне поиграть в куклы или в игру «Медицинская сестра», – но чаще это были только Эс-Джей и Кэрол, самые-самые друзья Бобби. Все ребята называли мистера Бротигена Тедом, но когда Бобби объяснил, почему будет лучше, если они станут называть Теда мистером Бротигеном в присутствии его мамы, Тед сразу согласился.
А его мама словно не могла выговорить «Бротиген». У нее всегда получалось Бреттиген. Но, может быть, и не нарочно. Теперь Бобби не переставал бояться того, как его мама будет относиться к Теду. Он боялся, что она будет относиться к Теду, как к миссис Эверс, его учительнице во втором классе. Мама невзлюбила миссис Эверс с первого взгляда, СТРАШНО невзлюбила – и совсем без причины, насколько мог судить Бобби, и не нашла для нее ни одного доброго слова за весь учебный год – миссис Эверс одевается, как неряха, миссис Эверс красит волосы, миссис Эверс злоупотребляет макияжем, и пусть Бобби сразу скажет, если миссис Эверс ХОТЬ ПАЛЬЦЕМ до него дотронется, потому что сразу видно, что она из тех женщин, которые не скупятся на тычки и щипки. И все это воспоследовало после родительского собрания, на котором миссис Эверс сказала Лиз, что Бобби хорошо успевает по всем предметам. В том году было еще четыре родительских собрания, и мать Бобби нашла предлог не побывать ни на одном из них.
Мнение Лиз о людях затвердевало мгновенно. Когда она подписывала НИКУДА НЕ ГОДИТСЯ под мысленным вашим портретом, она писала это чернилами. Если бы миссис Эверс вытащила шестерых ребят из загоревшегося школьного автобуса, Лиз Гарфилд вполне могла фыркнуть и сказать, что они, наверное, задолжали пучеглазой старой корове за молоко.
Тед старался, как мог, понравиться ей, не подлизываясь (а люди подлизывались к его маме, Бобби знал это – черт, он ведь сам к ней подлизывался), и это сработало… отчасти. Как-то раз Тед и мама Бобби разговаривали почти десять минут о том, как скверно, что «Доджеры» переехали на другой край страны и даже «прощайте» не сказали. Но и то, что оба болели за «Доджеров», не выбило между ними настоящей искры. Друзьями они никогда не станут. Не то чтобы мама невзлюбила Теда Бротигена, как миссис Эверс, но все-таки что-то было не так. Бобби думал, что знает, в чем дело – он видел это у нее в глазах в то утро, когда они встретились с новым жильцом. Лиз ему не доверяла.
И Кэрол Гербер тоже, как оказалось.
– Иногда мне кажется, он от чего-то прячется, – сказала она однажды вечером, когда они втроем поднимались на холм в сторону Эшер-авеню.
Они перебрасывались мячом около часа, болтая с Тедом, а теперь направлялись к «Придорожному счастью» Муна за мороженым. У Эс-Джея было тридцать центов, и он угощал. Еще с ним был его бо-ло: теперь он его вытащил из заднего кармана и закрутил – вверх, вниз, поперек – хлоп, хлоп, хлоп.
– Прячется? Ты что – шутишь? – Бобби ошеломила такая возможность. Но ведь Кэрол разбиралась в людях, даже его мать это заметила. «Эта девчонка совсем не красавица, но все подмечает», – сказала она как-то вечером.
– Руки вверх, мистер Гэрриджл! – завопил Салл-Джон. Сунул свой бо-ло под мышку, пригнулся и открыл огонь из невидимого автомата, искривив рот вправо, чтобы сопровождать это действие соответствующим звуком «кх-кх-кх» из глубины гортани. – Живым ты меня не возьмешь, легавый! Уложи их, Магси! Рико никому пощады не дает! Ох! Ах! Они меня прикончили! – Эс-Джей ухватился за грудь, завертелся и хлопнулся мертвым на газон миссис Конлан.
Эта дама, сварливая старая в рифму с «бука» семидесяти пяти лет или около того, завизжала:
– Мальчик! Эй, ма-а-а-льчик! Убирайся! Ты мне цветы переломаешь!
В десяти футах от места, где упал Салл-Джон, не было ни единой клумбы, но он тут же вскочил на ноги.
– Извините, миссис Конлан!
Она махнула на него рукой, молча отметая его извинение, и сверлила взглядом детей, пока они проходили мимо.
– Ты ведь не всерьез, верно? – спросил Бобби у Кэрол. – Про Теда.
– Нет, – сказала она, – пожалуй что, нет. Но… ты когда-нибудь замечал, как он все время улицу оглядывает?
– Ага. Будто ждет кого-то, верно?
– Или высматривает кого-то, – сказала Кэрол.
Салл-Джон опять закрутил бо-ло, и вскоре красный резиновый мячик снова замелькал туда-сюда, сливаясь в одну неясную полоску. Салл опустил его только, когда они проходили «Эшеровский Ампир», где шли два фильма с Брижит Бардо – ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ. ПРЕДЪЯВЛЯТЬ ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА ИЛИ МЕТРИКУ, НИКАКИХ ИСКЛЮЧЕНИЙ. Один фильм был новый, второй – навязшей в зубах подменой «И Бог создал женщину», которая вновь и вновь появлялась в «Ампире», будто сыпь. На афишах Брижит была одета только в полотенце и улыбку.
А его мама словно не могла выговорить «Бротиген». У нее всегда получалось Бреттиген. Но, может быть, и не нарочно. Теперь Бобби не переставал бояться того, как его мама будет относиться к Теду. Он боялся, что она будет относиться к Теду, как к миссис Эверс, его учительнице во втором классе. Мама невзлюбила миссис Эверс с первого взгляда, СТРАШНО невзлюбила – и совсем без причины, насколько мог судить Бобби, и не нашла для нее ни одного доброго слова за весь учебный год – миссис Эверс одевается, как неряха, миссис Эверс красит волосы, миссис Эверс злоупотребляет макияжем, и пусть Бобби сразу скажет, если миссис Эверс ХОТЬ ПАЛЬЦЕМ до него дотронется, потому что сразу видно, что она из тех женщин, которые не скупятся на тычки и щипки. И все это воспоследовало после родительского собрания, на котором миссис Эверс сказала Лиз, что Бобби хорошо успевает по всем предметам. В том году было еще четыре родительских собрания, и мать Бобби нашла предлог не побывать ни на одном из них.
Мнение Лиз о людях затвердевало мгновенно. Когда она подписывала НИКУДА НЕ ГОДИТСЯ под мысленным вашим портретом, она писала это чернилами. Если бы миссис Эверс вытащила шестерых ребят из загоревшегося школьного автобуса, Лиз Гарфилд вполне могла фыркнуть и сказать, что они, наверное, задолжали пучеглазой старой корове за молоко.
Тед старался, как мог, понравиться ей, не подлизываясь (а люди подлизывались к его маме, Бобби знал это – черт, он ведь сам к ней подлизывался), и это сработало… отчасти. Как-то раз Тед и мама Бобби разговаривали почти десять минут о том, как скверно, что «Доджеры» переехали на другой край страны и даже «прощайте» не сказали. Но и то, что оба болели за «Доджеров», не выбило между ними настоящей искры. Друзьями они никогда не станут. Не то чтобы мама невзлюбила Теда Бротигена, как миссис Эверс, но все-таки что-то было не так. Бобби думал, что знает, в чем дело – он видел это у нее в глазах в то утро, когда они встретились с новым жильцом. Лиз ему не доверяла.
И Кэрол Гербер тоже, как оказалось.
– Иногда мне кажется, он от чего-то прячется, – сказала она однажды вечером, когда они втроем поднимались на холм в сторону Эшер-авеню.
Они перебрасывались мячом около часа, болтая с Тедом, а теперь направлялись к «Придорожному счастью» Муна за мороженым. У Эс-Джея было тридцать центов, и он угощал. Еще с ним был его бо-ло: теперь он его вытащил из заднего кармана и закрутил – вверх, вниз, поперек – хлоп, хлоп, хлоп.
– Прячется? Ты что – шутишь? – Бобби ошеломила такая возможность. Но ведь Кэрол разбиралась в людях, даже его мать это заметила. «Эта девчонка совсем не красавица, но все подмечает», – сказала она как-то вечером.
– Руки вверх, мистер Гэрриджл! – завопил Салл-Джон. Сунул свой бо-ло под мышку, пригнулся и открыл огонь из невидимого автомата, искривив рот вправо, чтобы сопровождать это действие соответствующим звуком «кх-кх-кх» из глубины гортани. – Живым ты меня не возьмешь, легавый! Уложи их, Магси! Рико никому пощады не дает! Ох! Ах! Они меня прикончили! – Эс-Джей ухватился за грудь, завертелся и хлопнулся мертвым на газон миссис Конлан.
Эта дама, сварливая старая в рифму с «бука» семидесяти пяти лет или около того, завизжала:
– Мальчик! Эй, ма-а-а-льчик! Убирайся! Ты мне цветы переломаешь!
В десяти футах от места, где упал Салл-Джон, не было ни единой клумбы, но он тут же вскочил на ноги.
– Извините, миссис Конлан!
Она махнула на него рукой, молча отметая его извинение, и сверлила взглядом детей, пока они проходили мимо.
– Ты ведь не всерьез, верно? – спросил Бобби у Кэрол. – Про Теда.
– Нет, – сказала она, – пожалуй что, нет. Но… ты когда-нибудь замечал, как он все время улицу оглядывает?
– Ага. Будто ждет кого-то, верно?
– Или высматривает кого-то, – сказала Кэрол.
Салл-Джон опять закрутил бо-ло, и вскоре красный резиновый мячик снова замелькал туда-сюда, сливаясь в одну неясную полоску. Салл опустил его только, когда они проходили «Эшеровский Ампир», где шли два фильма с Брижит Бардо – ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ. ПРЕДЪЯВЛЯТЬ ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА ИЛИ МЕТРИКУ, НИКАКИХ ИСКЛЮЧЕНИЙ. Один фильм был новый, второй – навязшей в зубах подменой «И Бог создал женщину», которая вновь и вновь появлялась в «Ампире», будто сыпь. На афишах Брижит была одета только в полотенце и улыбку.