– Да уж! – ответил он.
– А хорошие книги не выдают все свои секреты сразу. Запомнишь?
– Да.
– Потрясающе! А теперь скажи мне, хочешь зарабатывать у меня по доллару в неделю?
Перемена темы была настолько внезапной, что на секунду Бобби запутался, но потом расплылся до ушей и сказал:
– Ух, черт! Само собой!
В мозгу у него бешено закружились цифры: Бобби все-таки преуспел в математике настолько, чтобы сосчитать, что доллар в неделю означает по меньшей мере пятнадцать баксов к сентябрю. А добавить их к тому, что уже накоплено, да плюс даже средний урожай бутылок по кустам, да подстричь пару-другую газонов по улице… ух ты! В День Труда[20] он уже сможет прокатиться на «швинне»!
– А что мне нужно будет делать?
– Тут нам требуется соблюдать осторожность. Большую осторожность. – Тед замолк и о чем-то задумался – так долго, что Бобби испугался, как бы он снова не понес чушь об обратной стороне глаз. Но когда Тед поглядел на него, та странная пустота у него в глазах не появилась. Они были ясными, хотя и немножко виноватыми. – Я бы никогда не попросил моего друга – а особенно юного друга – лгать родителям, но тут я попрошу тебя заняться со мной небольшим отводом глаз. Ты знаешь, что это такое?
– Само собой. – Бобби подумал о Салле и его новом плане путешествовать с цирком, носить черный фрак и вытаскивать кроликов из шляпы. – Ну, как делают фокусники, чтобы дурачить зрителей.
– Если это выразить так, звучит ведь не особенно хорошо, верно?
Бобби покачал головой. Да, если убрать блестки и цветное освещение, звучало это совсем-совсем нехорошо.
Тед отхлебнул шипучки и вытер пену с верхней губы.
– Твоя мама, Бобби. Она не то чтобы очень меня недолюбливает – сказать так было бы, по-моему, несправедливо… но я думаю, что она ПОЧТИ меня недолюбливает. Согласен?
– Вроде бы. Когда я ей сказал, что у вас может быть для меня работа, она чуть на стенку не полезла. Сказала, что я должен рассказать ей, что вы хотите, чтобы я делал, а тогда она скажет, можно мне или нет.
Тед Бротиген кивнул.
– По-моему, это все потому, что вы часть вещей привезли в бумажных пакетах. Я знаю, получается глупость какая-то, но другой причины вроде бы нету. – Он думал, что Тед засмеется, но тот только снова кивнул.
– Может, все только к этому и сводится. В любом случае, Бобби, я не хотел бы, чтобы ты ослушался мамы.
Очень даже хорошо, но Бобби Гарфилд не совсем ему поверил: если так, так зачем было говорить про отвод глаз?
– Скажи маме, что у меня глаза очень быстро устают. Это правда. – Словно в доказательство, Тед поднял правую руку и помассировал уголки глаз большим и указательным пальцами. – Скажи ей, что мне хотелось бы, чтобы ты каждый день читал мне статьи из газет, а за это я буду платить тебе доллар в неделю – монету, как выражается твой приятель Салл.
Бобби кивнул… но бакс в неделю за то, чтобы читать про то, как Кеннеди проходит первичные выборы, и победит ли Флойд Паттерсон в июне или нет? Да еще, может, «Блонди» и «Дик Трейси» в придачу. Его мама или, может, мистер Бидермен в агентстве по продаже недвижимости и поверили бы, но только не Бобби.
Тед все еще протирал глаза, и его кисть нависала над узким носом, будто паук.
– А что еще? – спросил Бобби. Голос у него прозвучал странно, плоско, точно голос его мамы, когда он обещал прибрать свою комнату, а она заглядывала туда вечером и видела, что он еще не принимался за уборку. – А настоящая работа какая?
– Я хочу, чтобы ты кое-кого выглядывал, только и всего.
– А кого?
– Низких людей в желтых плащах. – Пальцы Теда все еще терли уголки его глаз. Бобби ждал, когда он перестанет, от этих движущихся пальцев ему становилось не по себе. Тед ощущает что-то по ту сторону глаз и оттого трет их и поглаживает? Что-то, что завладело его вниманием, нарушило обычно разумный и упорядоченный ход его мыслей.
– Лилипутов?
Но почему в желтых плащах? Однако ничего другого ему в голову не пришло.
Тед засмеялся – солнечным, настоящим смехом, и от этого смеха Бобби стало ясно, до чего ему было не по себе.
– Низких мужчин, – сказал Тед. – Слово «низкий» я употребил в диккенсовском смысле, подразумевая субъектов, которые выглядят дураками… и к тому же опасными. Люди того пошиба, что, так сказать, играют в кости в темных закоулках и пускают вкруговую бутылку спиртного в бумажном пакете. Того пошиба, что прислоняются к фонарным столбам и свистят вслед женщинам, идущим по тротуару на той стороне, и утирают шеи носовыми платками. Которые никогда не бывают чистыми. Люди, которые считают шляпы с перышком на тулье высшим шиком. Люди, которые выглядят так, словно знают все верные ответы на все глупые вопросы, поставленные жизнью. Я говорю не слишком внятно, а? Что-нибудь из этого доходит до тебя? Вызывает отклик?
Угу, вызывает. Похоже на то, как назвать время старым лысым обманщиком. Будто слово или фраза именно такие, какими должны быть, хотя ты и не можешь объяснить, почему. Ему вспомнилось, как мистер Бидермен всегда выглядит небритым, даже когда еще чувствуешь сладкий запах лосьона после бритья, высыхающего на его щеках; как почему-то твердо знаешь, что мистер Бидермен ковыряет в носу, когда остается в машине один, или сует пальцы в приемнички возврата монет во всех телефонах-автоматах, мимо которых проходит и сам того не замечает.
– Я понял, – сказал он.
– Отлично. Я и за тысячу тысяч жизней не попросил бы тебя заговорить с такими людьми или даже подойти к ним поближе. Но я прошу тебя нести дозор, раз в день обходить квартал – Броуд-стрит, Коммонвелф-стрит, Колония-стрит, Эшер-авеню, а потом вернуться сюда в дом сто сорок девять. Просто поглядывать, что и как.
Все это начинало укладываться у Бобби в голове. В день его рождения – который также был днем переезда Теда в дом номер сто сорок девять – Тед спросил его, сумеет ли он распознать странников, пришельцев – тех, чьи лица ему не знакомы, если они тут появятся. И меньше чем через три недели Кэрол Гербер сказала, что иногда ей кажется, будто Тед от чего-то прячется.
– А сколько этих типчиков? – спросил он.
– Трое, пятеро, теперь, может быть, и больше. – Тэд пожал плечами. – Ты их узнаешь по длинным желтым плащам и смуглой коже… хотя эта темная кожа всего лишь маскировка.
– Что… вроде как «Ман-Тан» или что-то такое?
– Пожалуй, да. А если они приедут на машинах, ты их узнаешь по этим машинам.
– А какие они? Какие модели? – Бобби почувствовал себя Даррено Макгейвином в «Майке Хаммере» и посоветовал себе не увлекаться. Это же не сериал. И все-таки очень увлекательно.
Тед покачал головой.
– Понятия не имею. Но ты все равно их распознаешь, потому что машины у них будут такие же, как их желтые плащи и остроносые туфли, и ароматизированный жир, которым они напомаживают волосы – броские и вульгарные.
– Низкие, – сказал Бобби.
– Низкие, – повторил Тед и энергично кивнул. Отхлебнул шипучки, оглянулся на лай неумолчного Баузера… и несколько секунд сохранял эту позу, будто у игрушки сломалась пружинка или у машины кончился бензин. – Они меня чуют, – сказал он, – а я чую их. Что за мир!
– Что им нужно?
Тед обернулся к нему, словно застигнутый врасплох. Словно он забыл, что Бобби у него в кухне. Потом улыбнулся и положил ладонь на руку Бобби. Ладонь была большая, теплая и надежная – мужская ладонь. От этого прикосновения уже не слишком глубокие сомнения Бобби рассеялись.
– То, что у меня есть, – сказал Тед. – И остановимся на этом.
– А они не полицейские? Не секретные агенты? Или…
– Ты хочешь спросить, не вхожу ли я в «Десятку важнейших преступников», разыскиваемых ФБР? Или я коммунистический шпион, как в «Я вел тройную жизнь»? Злодей?
– Я знаю, что вы не злодей, – сказал Бобби, но краска, разлившаяся по его щекам, намекала на обратное. Хотя, что бы он ни думал, это мало что меняло. Злодей ведь может нравиться, его даже можно любить. Даже у Гитлера была мать, как любит повторять его собственная мама.
– Я не злодей. Не ограбил ни одного банка, не украл ни одной военной тайны. Я слишком большую часть своей жизни тратил на чтение книг и старался не платить штрафы – существуй библиотечная полиция, боюсь, она охотилась бы за мной. Но я не злодей вроде тех, которых ты видишь по телевизору.
– А вот типчики в желтых плащах, так да.
– До мозга костей, – кивнул Тед. – И, как я уже говорил, – опасные.
– Вы их видели?
– Много раз, но не здесь, и девяносто девять шансов против одного, что ты их не увидишь. Все, чего я прошу: поглядывай, не появятся ли они. Это ты можешь сделать?
– Да.
– Бобби? Что-то не так?
– Да нет. – И все же секунду что-то такое было – не нечто определенное, а лишь мелькнувшее ощущение нащупывания.
– Ты уверен?
– Угу.
– Ну, хорошо. Ну а теперь вопрос: можешь ты с чистой совестью – или хотя бы со спокойной совестью не сказать об этой части своих обязанностей матери?
– Да, – ответил Бобби без запинки, хотя и понимал, что это означает большое изменение в его жизни… и очень рискованное. Он боялся своей мамы – очень боялся, и страх этот лишь отчасти был связан с тем, как сильно она могла рассердиться и как долго заставлять его расплачиваться. Главное же заключалось в горьком ощущении, что любят его самую чуточку, и хотя бы такую любовь надо оберегать. Но ему нравился Тед… и было так приятно чувствовать на своей руке ладонь Теда – ее теплую шероховатость, прикосновение пальцев, почти узловатых в суставах. И ведь это не значит врать, а только сказать не все.
– Ты по-настоящему уверен?
«Если хочешь научиться врать, Бобби-бой, так начать умалчивать – самое неплохое начало», – зашептал внутренний голос. Бобби не стал его слушать.
– Да, – сказал он. – По-настоящему уверен. Тед… а эти типчики опасны только вам или всем? – Думал он о своей маме, но и о себе тоже.
– Мне они могут быть очень опасны. Очень. Для других людей… подавляющего большинства других людей, вероятно, нет. Хочешь узнать одну странность? Люди, в большинстве, их попросту не видят. Разве что они окажутся совсем уж близко. Прямо-таки кажется, что они умеют затемнять человеческое сознание. Ну, как Тень в старом радиосериале.
– Значит, они… ну… – Он полагал, что тут подходит слово «сверхъестественные», но не был уверен, что сумеет его выговорить.
– Нет-нет, вовсе нет! – Тед отмахнулся от вопроса прежде, чем вопрос был толком задан. (Вечером, когда Бобби не засыпал дольше обычного, он подумал, что Тед словно бы боялся произнести это слово вслух.) – Есть много людей, самых обыкновенных, которых мы не видим. Официантку, которая возвращается домой, опустив голову, держа бумажный пакет со своими ресторанными туфлями. Стариков, вышедших днем в парк прогуляться. Девочек-подростков с бигуди в волосах и в наушниках, настроивших свои транзисторы на «Отсчет времени» Питера Триппа. Но дети их видят. Дети видят всех. А ты, Бобби, ты все еще ребенок.
– Да вроде таких типчиков трудно не заметить.
– Ты думаешь о куртках. Туфлях. Аляповатых автомобилях. Но именно это заставляет некоторых людей – вернее очень многих людей – отворачиваться. Ставит маленькие шлагбаумы между глазами и мозгом. В любом случае я не позволю тебе рисковать. Если увидишь людей в желтых плащах, НЕ ПРИБЛИЖАЙСЯ К НИМ. Не разговаривай с ними, даже если они заговорят с тобой. Не представляю, что так случится. Думаю, они тебя попросту не увидят – точно так же, как большинство людей не видит их. Но есть много такого, чего я о них не знаю. А теперь скажи, о чем я сейчас говорил. Повтори. Это важно.
– Не подходить к ним и не разговаривать с ними.
– Даже если они заговорят с тобой. (Это было сказано нетерпеливо.)
– Даже, если они заговорят со мной. Ну да. Но что мне тогда делать?
– Сразу вернуться сюда и сообщить мне, что они поблизости и где именно ты их видел. Иди, не торопясь, пока не убедишься, что им тебя не видно, а тогда беги. Беги как ветер. Беги, будто за тобой весь ад гонится.
– И что вы тогда сделаете? – спросил Бобби, но, конечно, он и сам знал. Пусть он не так все подмечает, как Кэрол, но он ведь и не круглый дурак. – Вы уедете, верно?
Тед Бротиген пожал плечами и допил шипучку, избегая глаз Бобби.
– Решу, когда придет время. Если оно придет. Если мне повезет, то чувство, возникшее у меня в последние дни – мое ощущение этих людей, – исчезнет.
– А так уже бывало?
– О да! Ну а теперь почему бы нам не поговорить о более приятных вещах?
Следующие полчаса они обсуждали бейсбол, потом музыку (Бобби изумился, выяснив, что Тед не только знал произведения Элвиса Пресли, но некоторые ему даже нравились), а потом надежды и страхи Бобби, связанные с переходом в следующий класс в сентябре. Все это было интересно, но за каждой темой Бобби ощущал незримое присутствие низких людей. Низкие люди таились тут, в комнате Теда на третьем этаже, точно зыбкие тени, которые невозможно четко разглядеть.
Но когда Бобби собрался уходить, Тед снова к ним вернулся.
– Смотри внимательнее по сторонам, – сказал он. – Не увидишь ли признаков, что мои… мои старые друзья где-то здесь.
– А хорошие книги не выдают все свои секреты сразу. Запомнишь?
– Да.
– Потрясающе! А теперь скажи мне, хочешь зарабатывать у меня по доллару в неделю?
Перемена темы была настолько внезапной, что на секунду Бобби запутался, но потом расплылся до ушей и сказал:
– Ух, черт! Само собой!
В мозгу у него бешено закружились цифры: Бобби все-таки преуспел в математике настолько, чтобы сосчитать, что доллар в неделю означает по меньшей мере пятнадцать баксов к сентябрю. А добавить их к тому, что уже накоплено, да плюс даже средний урожай бутылок по кустам, да подстричь пару-другую газонов по улице… ух ты! В День Труда[20] он уже сможет прокатиться на «швинне»!
– А что мне нужно будет делать?
– Тут нам требуется соблюдать осторожность. Большую осторожность. – Тед замолк и о чем-то задумался – так долго, что Бобби испугался, как бы он снова не понес чушь об обратной стороне глаз. Но когда Тед поглядел на него, та странная пустота у него в глазах не появилась. Они были ясными, хотя и немножко виноватыми. – Я бы никогда не попросил моего друга – а особенно юного друга – лгать родителям, но тут я попрошу тебя заняться со мной небольшим отводом глаз. Ты знаешь, что это такое?
– Само собой. – Бобби подумал о Салле и его новом плане путешествовать с цирком, носить черный фрак и вытаскивать кроликов из шляпы. – Ну, как делают фокусники, чтобы дурачить зрителей.
– Если это выразить так, звучит ведь не особенно хорошо, верно?
Бобби покачал головой. Да, если убрать блестки и цветное освещение, звучало это совсем-совсем нехорошо.
Тед отхлебнул шипучки и вытер пену с верхней губы.
– Твоя мама, Бобби. Она не то чтобы очень меня недолюбливает – сказать так было бы, по-моему, несправедливо… но я думаю, что она ПОЧТИ меня недолюбливает. Согласен?
– Вроде бы. Когда я ей сказал, что у вас может быть для меня работа, она чуть на стенку не полезла. Сказала, что я должен рассказать ей, что вы хотите, чтобы я делал, а тогда она скажет, можно мне или нет.
Тед Бротиген кивнул.
– По-моему, это все потому, что вы часть вещей привезли в бумажных пакетах. Я знаю, получается глупость какая-то, но другой причины вроде бы нету. – Он думал, что Тед засмеется, но тот только снова кивнул.
– Может, все только к этому и сводится. В любом случае, Бобби, я не хотел бы, чтобы ты ослушался мамы.
Очень даже хорошо, но Бобби Гарфилд не совсем ему поверил: если так, так зачем было говорить про отвод глаз?
– Скажи маме, что у меня глаза очень быстро устают. Это правда. – Словно в доказательство, Тед поднял правую руку и помассировал уголки глаз большим и указательным пальцами. – Скажи ей, что мне хотелось бы, чтобы ты каждый день читал мне статьи из газет, а за это я буду платить тебе доллар в неделю – монету, как выражается твой приятель Салл.
Бобби кивнул… но бакс в неделю за то, чтобы читать про то, как Кеннеди проходит первичные выборы, и победит ли Флойд Паттерсон в июне или нет? Да еще, может, «Блонди» и «Дик Трейси» в придачу. Его мама или, может, мистер Бидермен в агентстве по продаже недвижимости и поверили бы, но только не Бобби.
Тед все еще протирал глаза, и его кисть нависала над узким носом, будто паук.
– А что еще? – спросил Бобби. Голос у него прозвучал странно, плоско, точно голос его мамы, когда он обещал прибрать свою комнату, а она заглядывала туда вечером и видела, что он еще не принимался за уборку. – А настоящая работа какая?
– Я хочу, чтобы ты кое-кого выглядывал, только и всего.
– А кого?
– Низких людей в желтых плащах. – Пальцы Теда все еще терли уголки его глаз. Бобби ждал, когда он перестанет, от этих движущихся пальцев ему становилось не по себе. Тед ощущает что-то по ту сторону глаз и оттого трет их и поглаживает? Что-то, что завладело его вниманием, нарушило обычно разумный и упорядоченный ход его мыслей.
– Лилипутов?
Но почему в желтых плащах? Однако ничего другого ему в голову не пришло.
Тед засмеялся – солнечным, настоящим смехом, и от этого смеха Бобби стало ясно, до чего ему было не по себе.
– Низких мужчин, – сказал Тед. – Слово «низкий» я употребил в диккенсовском смысле, подразумевая субъектов, которые выглядят дураками… и к тому же опасными. Люди того пошиба, что, так сказать, играют в кости в темных закоулках и пускают вкруговую бутылку спиртного в бумажном пакете. Того пошиба, что прислоняются к фонарным столбам и свистят вслед женщинам, идущим по тротуару на той стороне, и утирают шеи носовыми платками. Которые никогда не бывают чистыми. Люди, которые считают шляпы с перышком на тулье высшим шиком. Люди, которые выглядят так, словно знают все верные ответы на все глупые вопросы, поставленные жизнью. Я говорю не слишком внятно, а? Что-нибудь из этого доходит до тебя? Вызывает отклик?
Угу, вызывает. Похоже на то, как назвать время старым лысым обманщиком. Будто слово или фраза именно такие, какими должны быть, хотя ты и не можешь объяснить, почему. Ему вспомнилось, как мистер Бидермен всегда выглядит небритым, даже когда еще чувствуешь сладкий запах лосьона после бритья, высыхающего на его щеках; как почему-то твердо знаешь, что мистер Бидермен ковыряет в носу, когда остается в машине один, или сует пальцы в приемнички возврата монет во всех телефонах-автоматах, мимо которых проходит и сам того не замечает.
– Я понял, – сказал он.
– Отлично. Я и за тысячу тысяч жизней не попросил бы тебя заговорить с такими людьми или даже подойти к ним поближе. Но я прошу тебя нести дозор, раз в день обходить квартал – Броуд-стрит, Коммонвелф-стрит, Колония-стрит, Эшер-авеню, а потом вернуться сюда в дом сто сорок девять. Просто поглядывать, что и как.
Все это начинало укладываться у Бобби в голове. В день его рождения – который также был днем переезда Теда в дом номер сто сорок девять – Тед спросил его, сумеет ли он распознать странников, пришельцев – тех, чьи лица ему не знакомы, если они тут появятся. И меньше чем через три недели Кэрол Гербер сказала, что иногда ей кажется, будто Тед от чего-то прячется.
– А сколько этих типчиков? – спросил он.
– Трое, пятеро, теперь, может быть, и больше. – Тэд пожал плечами. – Ты их узнаешь по длинным желтым плащам и смуглой коже… хотя эта темная кожа всего лишь маскировка.
– Что… вроде как «Ман-Тан» или что-то такое?
– Пожалуй, да. А если они приедут на машинах, ты их узнаешь по этим машинам.
– А какие они? Какие модели? – Бобби почувствовал себя Даррено Макгейвином в «Майке Хаммере» и посоветовал себе не увлекаться. Это же не сериал. И все-таки очень увлекательно.
Тед покачал головой.
– Понятия не имею. Но ты все равно их распознаешь, потому что машины у них будут такие же, как их желтые плащи и остроносые туфли, и ароматизированный жир, которым они напомаживают волосы – броские и вульгарные.
– Низкие, – сказал Бобби.
– Низкие, – повторил Тед и энергично кивнул. Отхлебнул шипучки, оглянулся на лай неумолчного Баузера… и несколько секунд сохранял эту позу, будто у игрушки сломалась пружинка или у машины кончился бензин. – Они меня чуют, – сказал он, – а я чую их. Что за мир!
– Что им нужно?
Тед обернулся к нему, словно застигнутый врасплох. Словно он забыл, что Бобби у него в кухне. Потом улыбнулся и положил ладонь на руку Бобби. Ладонь была большая, теплая и надежная – мужская ладонь. От этого прикосновения уже не слишком глубокие сомнения Бобби рассеялись.
– То, что у меня есть, – сказал Тед. – И остановимся на этом.
– А они не полицейские? Не секретные агенты? Или…
– Ты хочешь спросить, не вхожу ли я в «Десятку важнейших преступников», разыскиваемых ФБР? Или я коммунистический шпион, как в «Я вел тройную жизнь»? Злодей?
– Я знаю, что вы не злодей, – сказал Бобби, но краска, разлившаяся по его щекам, намекала на обратное. Хотя, что бы он ни думал, это мало что меняло. Злодей ведь может нравиться, его даже можно любить. Даже у Гитлера была мать, как любит повторять его собственная мама.
– Я не злодей. Не ограбил ни одного банка, не украл ни одной военной тайны. Я слишком большую часть своей жизни тратил на чтение книг и старался не платить штрафы – существуй библиотечная полиция, боюсь, она охотилась бы за мной. Но я не злодей вроде тех, которых ты видишь по телевизору.
– А вот типчики в желтых плащах, так да.
– До мозга костей, – кивнул Тед. – И, как я уже говорил, – опасные.
– Вы их видели?
– Много раз, но не здесь, и девяносто девять шансов против одного, что ты их не увидишь. Все, чего я прошу: поглядывай, не появятся ли они. Это ты можешь сделать?
– Да.
– Бобби? Что-то не так?
– Да нет. – И все же секунду что-то такое было – не нечто определенное, а лишь мелькнувшее ощущение нащупывания.
– Ты уверен?
– Угу.
– Ну, хорошо. Ну а теперь вопрос: можешь ты с чистой совестью – или хотя бы со спокойной совестью не сказать об этой части своих обязанностей матери?
– Да, – ответил Бобби без запинки, хотя и понимал, что это означает большое изменение в его жизни… и очень рискованное. Он боялся своей мамы – очень боялся, и страх этот лишь отчасти был связан с тем, как сильно она могла рассердиться и как долго заставлять его расплачиваться. Главное же заключалось в горьком ощущении, что любят его самую чуточку, и хотя бы такую любовь надо оберегать. Но ему нравился Тед… и было так приятно чувствовать на своей руке ладонь Теда – ее теплую шероховатость, прикосновение пальцев, почти узловатых в суставах. И ведь это не значит врать, а только сказать не все.
– Ты по-настоящему уверен?
«Если хочешь научиться врать, Бобби-бой, так начать умалчивать – самое неплохое начало», – зашептал внутренний голос. Бобби не стал его слушать.
– Да, – сказал он. – По-настоящему уверен. Тед… а эти типчики опасны только вам или всем? – Думал он о своей маме, но и о себе тоже.
– Мне они могут быть очень опасны. Очень. Для других людей… подавляющего большинства других людей, вероятно, нет. Хочешь узнать одну странность? Люди, в большинстве, их попросту не видят. Разве что они окажутся совсем уж близко. Прямо-таки кажется, что они умеют затемнять человеческое сознание. Ну, как Тень в старом радиосериале.
– Значит, они… ну… – Он полагал, что тут подходит слово «сверхъестественные», но не был уверен, что сумеет его выговорить.
– Нет-нет, вовсе нет! – Тед отмахнулся от вопроса прежде, чем вопрос был толком задан. (Вечером, когда Бобби не засыпал дольше обычного, он подумал, что Тед словно бы боялся произнести это слово вслух.) – Есть много людей, самых обыкновенных, которых мы не видим. Официантку, которая возвращается домой, опустив голову, держа бумажный пакет со своими ресторанными туфлями. Стариков, вышедших днем в парк прогуляться. Девочек-подростков с бигуди в волосах и в наушниках, настроивших свои транзисторы на «Отсчет времени» Питера Триппа. Но дети их видят. Дети видят всех. А ты, Бобби, ты все еще ребенок.
– Да вроде таких типчиков трудно не заметить.
– Ты думаешь о куртках. Туфлях. Аляповатых автомобилях. Но именно это заставляет некоторых людей – вернее очень многих людей – отворачиваться. Ставит маленькие шлагбаумы между глазами и мозгом. В любом случае я не позволю тебе рисковать. Если увидишь людей в желтых плащах, НЕ ПРИБЛИЖАЙСЯ К НИМ. Не разговаривай с ними, даже если они заговорят с тобой. Не представляю, что так случится. Думаю, они тебя попросту не увидят – точно так же, как большинство людей не видит их. Но есть много такого, чего я о них не знаю. А теперь скажи, о чем я сейчас говорил. Повтори. Это важно.
– Не подходить к ним и не разговаривать с ними.
– Даже если они заговорят с тобой. (Это было сказано нетерпеливо.)
– Даже, если они заговорят со мной. Ну да. Но что мне тогда делать?
– Сразу вернуться сюда и сообщить мне, что они поблизости и где именно ты их видел. Иди, не торопясь, пока не убедишься, что им тебя не видно, а тогда беги. Беги как ветер. Беги, будто за тобой весь ад гонится.
– И что вы тогда сделаете? – спросил Бобби, но, конечно, он и сам знал. Пусть он не так все подмечает, как Кэрол, но он ведь и не круглый дурак. – Вы уедете, верно?
Тед Бротиген пожал плечами и допил шипучку, избегая глаз Бобби.
– Решу, когда придет время. Если оно придет. Если мне повезет, то чувство, возникшее у меня в последние дни – мое ощущение этих людей, – исчезнет.
– А так уже бывало?
– О да! Ну а теперь почему бы нам не поговорить о более приятных вещах?
Следующие полчаса они обсуждали бейсбол, потом музыку (Бобби изумился, выяснив, что Тед не только знал произведения Элвиса Пресли, но некоторые ему даже нравились), а потом надежды и страхи Бобби, связанные с переходом в следующий класс в сентябре. Все это было интересно, но за каждой темой Бобби ощущал незримое присутствие низких людей. Низкие люди таились тут, в комнате Теда на третьем этаже, точно зыбкие тени, которые невозможно четко разглядеть.
Но когда Бобби собрался уходить, Тед снова к ним вернулся.
– Смотри внимательнее по сторонам, – сказал он. – Не увидишь ли признаков, что мои… мои старые друзья где-то здесь.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента