– Супруга моя про те деньги знает, надобно их домой привезть, в хозяйстве-то не лишние. Да и вообще…
– Что, ухватом огреет при встрече? – хохотнул Ягайло, помогая Евлампии слезть с телеги.
– Не, она у меня добрая. Любит. Потому и расстраивать ее не хочу. Она в слезах к утру будет вся, глаз не сомкнет, будет Бога молить, чтоб твари болотные меня к себе в трясины не утащили. А я тут с вами.
Витязю стало совестно.
– Ладно, прости за жену, добрый человек. Не думал же я, что так обернется. Да и ты ж сразу не сказал?
– А сказал бы, что б поменялось-то? У вас, вон, дела неотложные, видать по всему, а я человек простой, кому до моих надобностей дело?
– Ладно, ладно, – вконец смутился Ягайло. – А вообще… Заводи телегу во двор, я тебе и с долгом помогу, и ночлег обеспечу. У меня тут кровать на много ден вперед оплачена, да спать некому. Ты вот и переночуешь в тепле и уюте. И денег не возьму.
– Ну спасибо на добром слове, витязь, – поклонился мужичок. – Стар я уже на земле голой ночевать, кости ломит. – В его голосе снова появились плаксивые нотки.
– Откуда старость-то в тебе взялась, только что ж не было? – притворно удивился витязь. – Все, не гундось, обещал накормить, напоить и спать уложить – исполню. Лучше девице вот помоги, встань по другую руку.
Мужичонка молча повиновался. Евлампия повисла на мужских плечах, поджав одну ногу, и, помогая себе другой, поскакала к входу в трактир. Сбоку из-за угла вылетел Буян, заржал радостно и ткнулся мордой Ягайло в плечо. Тот улыбнулся, погладил коня по лбу, обнял рукой лебединую шею. Заворковал:
– Дружище! Знал, что придешь, не сгинешь в болоте.
Конь в ответ тихонько заржал, засопел и блаженно прикрыл глаза.
– Все, иди пока, я попозже приду, проведаю. Сенца принесу. Сейчас, вишь, девицу надо уложить. Захромала.
Конь покосился на Евлампию лиловым глазом, недовольно раздул ноздри, развернулся и ушел обратно за угол, всем видом показывая, что не так уж он сильно уверен, что какая-то девка важнее их дружбы.
– Какой у тебя конь, – удивилась Евлампия. – Умный!
– Он не у меня, он сам по себе, – ответил Ягайло. – Мы с ним друзья-соратники. А ты, Никишка, чего пригорюнился?
– Да тоже позавидовал, – честно признался мужичок. – Меня не все люди так понимают и слушают, как тебя эта коняга.
– Ничего, будет и на твоей улице праздник, – усмехнулся Ягайло. – Пойдем уже.
В трактире было многолюдно. У самого входа за столом веселилась компания странствующих студентов. Они чокались, расплескивая по столу содержимое кружек и наперебой рассказывали какие-то похабные истории. В общем гвалте было трудно что-нибудь разобрать. В центре, за самым большим столом, восседал какой-то вельможа в заморском, расшитом золотом кафтане, с расчесанными гребнем волосами и томным выражением лоснящегося лица. Двумя пальчиками он держал перепелиную тушку, отрывая от нее зубами полоски нежнейшего мяса. Два дюжих молодца, глотая поодаль слюни, не спускали глаз со стоящего у его левой ноги сундучка.
В отдалении сидели несколько человек в широкополых шляпах, закрывающих лица. Похожие на давешних, да не те.
Ну чисто татары, подумал Ягайло. За стол садятся, шапок не сняв. Или просто лица скрывают? А это что? В углу он заметил людей. Один, в некогда дорогой, тонкой ткани рубахе, теперь превратившейся в рваную окровавленную тряпку, казал кукиш двум в зацело кованных, на ливонский манер, доспехах. Те краснели лицами, тискали рукояти длинных мечей на поясах, но мужчину не трогали. Ягайло пригляделся. Их разделяла белая черта на полу. Вот, значит, как, подумал витязь – переступил, считай, за границу сбежал. Зело интересно. Правда, на наших может и не подействовать, если что, но в иных случаях полезно может оказаться.
И тут он чуть не оступился, заметив в углу «паломника», под личиной которого прятался один из людей князя. Ведь велел же отправляться в столицу, доставить тело Акимки с наказом! Зачем остался? Еще что недоброе случилось? Паломник тоже заметил витязя и его спутников. Удивленно приподнял брови, но виду не подал. И Ягайло решил разговоров не заводить и вообще не знаться с посланцем напоказ, пока не разберется, что тут к чему.
К вновь прибывшим подлетел хозяин. Запричитал радушно и заискивающе:
– Ви таки не повег’ите, как я г’ад вас видеть. – Он развел руки в сторону, будто собирался обнять всех троих путников разом. Но, заметив мужичка, осекся и даже сделал шаг назад.
– И ты будь здрав, – ответил Ягайло. – Не заселил в нашу светелку уже кого? Плачено-то вперед. Помнишь?
– Да что ви пг’идумываете? Как можно? – Хозяин снова всплеснул руками. – Комната закрыта, все вещи в целости и сохранности. Друга вашего… – он притушил голос и склонился ближе к Ягайло, – я помог пг’оводить. И постаг’ался сделать все так, чтоб никто не заметил.
– Спасибо, – ответил Ягайло. – А сейчас не мог бы ты нам баньку организовать, обмыться как-то да вещички простирнуть. Вишь, уляпанные все какие. А платья женского у тебя не сыщется, отроковице переодеть?
– Платья, увы, не сыщется, да и баньки нет, постояльцы не пг’осят обычно. Но могу выставить у задней стены большую кадушку и наполнить ее теплой водой. Подойдет вам?
– Будет тебе за это от меня низкий поклон, – поблагодарил витязь. – Да не смотри, как алкающий пищи Ящер[12], и заплачу, конечно, тоже.
Ягайло почувствовал, как кто-то дергает его за рукав. Обернулся, поглядел в просительные глаза мужичка.
– Ты это, деньги землянину верни.
– Какие такие деньги? О чем ви? – замахал короткопалыми ручками хозяин, словно отталкивал что-то от груди.
– Какие деньги-то тебе вернуть? – Ягайло обернулся к мужичку.
– Да как же, – засуетился мужичок. – Я вот давеча привез два пуда репы, пшена мешок и ногу коровью, а он говорил…
– Да что я говог’ил, что говог’ил? – перебил его хозяин. – Г’епы было полтог’а пуда от силы, а нога ког’овья, та вообще…
– Цыц! – рявкнул Ягайло. – Хватит вам препираться! Слушать мочи нет. Завтра на свежую голову об том поговорим. А сейчас ключ неси, – обратился он уже только к хозяину. – Готовь иди кадушку свою, мы придем скоро. И поесть чего собери, да неси прямо в светлицу, тягостно нам будет вниз к столу спускаться.
Хозяин попятился, закланялся, раздвинул спиной отделяющую зал от кухни занавеску и исчез в пахучем нутре.
Мужик помог витязю довести уже почти не хромающую девицу до комнаты. Принесенным ключом Ягайло отомкнул замок и заглянул внутрь. Его постель осталась нетронутой, и кутыль с вещами лежал так же, как он его оставил. Лавка, на которой спал Акимка, белела темным верхом, тюфяк с нее сняли и унесли. Наверное, пропитался грязью болотной да кровью из раны. Кожаного баула, набитого всякими нужными вещами, деньгами, грамотами и прочим, тоже не было. Видать, его забрал «паломник», для того и остался, чтоб передать вернувшемуся Ягайло. Что ж, и с этим тоже завтра, а пока мыться и спать. Спутники зашли в комнату. Мужичонка не проронил ни слова, только вздохнул. Девица с интересом огляделась.
– Скромненько, да чистенько, – одобрила она. – Только бы перегородку какую поставить надо, раз ты, витязь, о второй опочивальне не озаботился.
– В тесноте, да не в обиде, тем более, что со второй опочивальней и не выйдет пока. Хозяин наверняка денег вперед затребует, а вся мошна в Акимкином бауле была. А баул… – Он осекся и замолчал.
– А сам Акимка где? И это кто? – спросила девица.
– Потом расскажу, не сейчас, – буркнул Ягайло. Зашарил по светелке, зачем-то даже заглянул под кровать. – Что б такого придумать-то тебе надеть? А то от платья хуже, чем от овина, разит.
– Да и ты, витязь, не розами пахнешь, – грубовато ответила девица.
– У меня зато порты есть переодеть да рубаха, а тебе не в мокром же ходить?
Девица заозиралась беспомощно, теребя узелок платка на шее.
– Я могу помочь, – подал голос Никифор.
– Как же ты поможешь?
– У меня в телеге под соломой платье женино лежит. Возил к мастерице одной, вышивку сделать к Иванову дню[13]. Вот, забрал. Оно тебе, девка, великовато будет, но пока твое не высохнет, походишь, коль не побрезгуешь.
– Спасибо, я дело твое доброе запомню, – как-то уж очень серьезно ответила та.
– Да пустое, – отмахнулся мужичок.
– Пойдешь с нами мыться? – спросил его Ягайло.
– Не, не так чтоб запачкался сильно. Схожу за платьем да кобылку проведаю, а то старая она уже, а сегодня эвон сколько поездить пришлось. – С этим Никифор развернулся и исчез за дверью.
– Хороший все-таки человек Никишка, хоть на первый взгляд и ядовит, как мухомор, – задумчиво произнесла девица. – Редко таких встретишь.
– Да господь с тобой, Евлампия, – удивился Ягайло. – Таких, почитай, каждый первый по Руси.
– При дворе княжьем я росла, там люди иной раз друг другу хуже волков.
– Не след нам за княжий двор кручиниться. Далеко до него. О себе думать надо. Давай уж, пошли, покуда вода обещанная не остыла.
Они вышли из комнаты, и Ягайло запер дверь на ключ. Прошли узким коридором и спустились по шаткой лестнице на задний двор, обнесенный глиняной, в полтора роста, стеной. Ясеневая кадушка полсажени в поперечнике манила горячим парком над темной гладью налитой в нее воды.
– Давай, Евлампия, первой полезай, пока не остыло. Обмоешься быстро, а потом уж и я. Вон и Никишка с платьем идет.
Мужичок подошел, церемонно неся на вытянутых руках платье беленого сукна. Подол был расшит золотой нитью с камешками. Павлиньи глаза, перья жар-птиц, башни и маковки невиданных городов играли-переливались в падающем из окон свете.
– Кто ж красоту такую сотворил?
– Да есть у нас девчоночка одна. Колченогая от рождения. Но, видать, что Бог в ноги недодал, в руки-то и ушло. Такая мастерица… Евлампия, слезно прошу, не заляпай.
Мужичок торжественно передал платье с рук на руки витязю и зашагал прочь. Ягайло так же, на поднятых руках, преподнес его девице.
– Ты еще на колено встань, – хохотнула она. – И будешь прям как лыцарь с картинки. Да не красней, а повесь лучше на край, а очи опусти, а еще лучше вообще уйди. Мне раздеться надо.
Ягайло пожал плечами, положил платье на край кадушки и сел спиной. Сорвал былинку и сунул в рот, прислушиваясь к плескам и вздохам за спиной.
– Витязь, – вывел его из задумчивости голос Евлампии. – Ты задремал никак?
– Нет, задумался просто. А ты уже все? – Не дожидаясь ответа, он обернулся.
Девица стояла перед ним в роскошном платье. С мокрыми волосами, раскрасневшаяся после горячей воды. И впрямь краснá, подумалось Ягайло, а что руки-ноги великоваты, так бывает, что не свезет. Вон, мастерица, что платье вышивала, та совсем…
– Ну, ты прям не витязь, а дума боярская, – хихикнула девица. – Хватит пялиться, омывайся давай да приходи спать. Тоже намаялся, поди, за день.
– И то верно, – ответил Ягайло. – А ты ступай, мне тоже разоблачиться надо. А платье оставь, я заодно со своим постираю.
Девица кивнула и, ни слова не говоря, отправилась к лестнице. Хромоты почти не было заметно.
Вот ведь, думал Ягайло, глядя девице вослед и натирая широкую грудь ладонью, а могла бы стирку на себя взять. Бабье все-таки дело мужские порты стирать, а не наоборот. Хотя сам вызвался, чего уж теперь…
Он набрал в грудь побольше воздуха и опустил голову под воду, расчесал пятерней волосы, выполаскивая грязь и ил. Вынырнул. Еще раз прошелся ладонями по телу и, опершись на край кадушки, выскочил из нее одним движением. Фонтан поднятой им воды преломил и разбрызгал свет далеких звезд.
Ягайло нашарил на земле сверток с чистыми портами и рубахой. Облачился. Достал из-за голенища стоящего рядом сапога короткий тонкий нож, со скрипом провел по щекам и подбородку, сбривая обгорелые остатки былой растительности, зачерпывая горстью воду и сбрызгивая на сторону. Подумал, не подрезать ли сгоревшие волосы, да решил, что так только хуже сделает, и оставил как есть. Обтер нож о штанину и вернул на место. Почистил сырой ладонью ножны сабли, обмыл сапоги, поплескал воды на кольчугу. Бросил в кадушку грязные тряпки, приложив к ним платье Евлампии. Поводил в воде рукой, закручивая ее в глубокую воронку. Потом в другую сторону. Выгреб из кадушки и скрутил, отжимая со всей молодецкой силы. Опять бросил, покрутил туда-сюда и вновь отжал почти досуха. Золы б немного для чистоты, да песочка, подумалось ему, но для похода дальнего и так сойдет.
Огляделся, куда б повесить на ветерке, но вспомнил, что не в родной деревне. Люди тут проезжие, пришлые да ушлые, ну как попрут одежку? Свернул все пожитки в тугой узел и направил стопы свои к лестнице. Не касаясь перил, взлетел на второй этаж и замер в оторопи.
Никифор и Евлампия сидели прямо на полу под дверью опочивальни. Между ними стояло блюдо с жареным поросенком, дурашливо зажавшим в пасти печеное яблоко. Мелкими желтыми зубами мужичок огладывал оторванную ляжку, запивая ее квасом из стоящего рядом жбанчика. Девица же, набив полный рот, с трудом пережевывала длинную полосу мяса, оторванного от спины. По ее голым выше локтя рукам, поблескивая, стекал жир. Хорошо хоть рукава догадалась закатать, чтоб красоту-то не угваздать, мелькнуло в голове Ягайлы, а на язык вывалилось совсем другое:
– Вы что ж устроились родственника единокровного-то жрать?
– Ягайло, ты о чем? – дернув горлом, сглотнула девица очередной плохо пережеванный кусок.
– Первый раз вижу, чтоб свиньи свиненка харчили, да руками, да на полу, – нахмурился воин.
– А чем ты думал, когда, уходя, нам ключа не оставил? – посклочничал Никифор.
– Правда, Ягайло, – примирительно пробормотала сквозь чавканье Евлампия, – мы приходим, а тут такое изобилие, а животы-то подвело, как было не отведать?
– Ты не стой столбом, дверь отпирай, чтоб приличным людям гузно на жестком не отсиживать. Да и сам поешь, – милостиво разрешил Никифор.
Стараясь не наступить в блюдо, Ягайло сунул ключ в скважину и толкнул дверь. Его спутники, не переставая чавкать, подхватили с пола снедь и занесли ее в комнату. Водрузили на стол и продолжили трапезу. Прикинув размеры поросенка и скорость, с которой он исчезал в ненасытных ртах, Ягайло развесил влажную одежду на вбитых в стену колышках и присел к столу. Одним росчерком ножа отрезал себе кусок грудки и впился в нее зубами. Теплый сок потек в горло, умопомрачительные ароматы перца и душицы защекотали нос. Только сейчас он понял, что за последние два дня у него маковой росинки во рту не было. Он заработал челюстями, сквозь хруст прислушиваясь к неторопливому разговору, который вели уже порядком насытившиеся Никифор и Евлампия.
– От люди-то живут, – жаловался Никифор. – Чтоб мне телегу справить у мастера, нужно было два года, почитай, корячиться. Поле, огород, куры, гуси, коровы две. Ни отдыху, ни продыху. Жена по ночам глаз не смыкала, над прялкой маялась. Я, бывало, наломаюсь, залезу на печку, а она сидит внизу, пальчиками тонкими ниточку скручивает да на веретено наматывает, а у меня, вот те крест, аж слеза на глаза наворачивается… А тут у них аж две телеги стоят, сеном заваленные. Да хорошие такие. Одна добротная, крепкая. Хошь лес на ней вози, хошь сено, хошь покойника на кладбище, хошь невесту на свадьбу. А вторая вообще с крытым верхом. А внутри сиденья сделаны и мягким обиты. Кто же такое диво удумал-то?
У Ягайлы свело челюсти, волчий аппетит улетучился, а животе стало пусто и холодно.
– Что ты сказал? – медленно, с расстановкой переспросил он Никифора.
– Ты чего, витязь. – отпрянул мужичок, чуть не подавившись с испугу. – Почто глаз бешеным стал?
– Где ты видел крытую телегу? – спросил Ягайло, и голос его был звонок и остр как нож.
– Так там, за коновязью, когда свою телегу ставил. Смотрю, сена навалено горой. Не снопы, а как-то так… Не пойми что. Ну, я сенца чуть отщипнул, кобылке своей, а там край деревянный. Разгреб немного, полюбопытствовал, влез подальше, а там, значит… А рядом еще один сноп, – затараторил мужичок. – А под ним… Витязь, да не смотри ты так, боязно мне, – взмолился Никифор.
– Успокойся, Никишка. Нет ни в чем твоей вины, – ответил Ягайло, вставая.
Посмотрел на притихшую Евлампию. Та съежилась в углу и ответила ему жалостливым, понимающим взглядом. Если телеги из княжьего обоза тут, значит, и те, кто на него напал, убил воеводиных людей, тоже неподалеку.
Ах, глупец. Если б пришел один, они б подождали, может, захотели бы выяснить, что ему удалось вызнать на болотах и удалось ли вообще что. А раз с ним девица, значит, она все рассказала, и теперь им всем, и даже ничего не подозревающему Никифору, уготована одна судьба. И чтоб ее избежать, придется сильно постараться, с такими-то бойцами за спиной. А ведь их будут убивать первыми, чтобы никто потом не мешал разбираться с оставшимся в одиночестве витязем. Да, в первую голову надо отвести угрозу от них. Самому пойти к телегам, устроить плищ[14] знатный, вызвать убийц на себя, а там уж посмотреть, кто кого в честном бою.
Ягайло обтер руки случившейся рядом тряпкой, накинул кольчугу, подпоясался саблей.
– Я уйду и дверь запру, а вы тихо тут сидите, как мыши. Да вон топчаном подоприте… Хотя она наружу распахивается. А все равно подоприте. – Он повернулся к Никифору. В руке витязя блеснул неизвестно откуда взявшийся кинжал.
– Чего это? – покосился на пол-аршина тусклой стали мужичок и отодвинулся подальше.
– Бери, бери. – Ягайло молнией провернул кинжал в руках и протянул его Никифору рукоятью вперед. – На всякий случай.
– Не, несподручно мне. Не держал в руках никогда такого оружья-то, – заелозил в углу мужичок. Глаза его расширялись, все больше наливаясь страхом.
– Мне дай, витязь, – подала дрожащий, но решительный голос Евлампия. Протянула руку, пальцы ее уверенно сомкнулись на оплетке из ивовой коры.
Бой-девка, с уважением подумал Ягайло и, не оглядываясь, вышел. Замкнул дверь, тенью, чтоб не скрипнула ни одна половица, скользнул к ведущей на задний двор лестнице. Слетел вниз, почти не касаясь ступеней. Распахнул дверь.
Ночной воздух, совсем недавно казавшийся нежным и бархатистым, толкнул в грудь упругим кулаком ветра. Тревожно застрекотали кузнечики, гулко заухал филин, и даже, кажется, где-то вдалеке завыли волки. Ягайло хотел обойти круг света от одинокого масляного светильника, но передумал. Вышел на середину, осмотрелся напоказ, внутри ежась от собственной беззащитности. Всего одна пущенная умелой рукой стрела… Он пошел к коновязи. Пот стекал по спине, во рту было кисло и противно. Страх пригибал к земле, тянул спрятаться в отбрасываемой стеной тени, куда не проникал свет в одночасье ставших злыми и холодными звезд. За каждым шорохом, за каждым ночным звуком ему чудилась поступь врага.
Наконец дошел до коновязи. Выдохнул облегченно. Здесь, среди всхрапывающих, переступающих во сне коней, среди нескольких подвод, в компании сладко дремлющего в своей будочке деда-сторожа, он почувствовал себя в относительной безопасности, хоть особых причин тому и не было. Оглядевшись, заметил описанные Никифором стога.
– Что, ухватом огреет при встрече? – хохотнул Ягайло, помогая Евлампии слезть с телеги.
– Не, она у меня добрая. Любит. Потому и расстраивать ее не хочу. Она в слезах к утру будет вся, глаз не сомкнет, будет Бога молить, чтоб твари болотные меня к себе в трясины не утащили. А я тут с вами.
Витязю стало совестно.
– Ладно, прости за жену, добрый человек. Не думал же я, что так обернется. Да и ты ж сразу не сказал?
– А сказал бы, что б поменялось-то? У вас, вон, дела неотложные, видать по всему, а я человек простой, кому до моих надобностей дело?
– Ладно, ладно, – вконец смутился Ягайло. – А вообще… Заводи телегу во двор, я тебе и с долгом помогу, и ночлег обеспечу. У меня тут кровать на много ден вперед оплачена, да спать некому. Ты вот и переночуешь в тепле и уюте. И денег не возьму.
– Ну спасибо на добром слове, витязь, – поклонился мужичок. – Стар я уже на земле голой ночевать, кости ломит. – В его голосе снова появились плаксивые нотки.
– Откуда старость-то в тебе взялась, только что ж не было? – притворно удивился витязь. – Все, не гундось, обещал накормить, напоить и спать уложить – исполню. Лучше девице вот помоги, встань по другую руку.
Мужичонка молча повиновался. Евлампия повисла на мужских плечах, поджав одну ногу, и, помогая себе другой, поскакала к входу в трактир. Сбоку из-за угла вылетел Буян, заржал радостно и ткнулся мордой Ягайло в плечо. Тот улыбнулся, погладил коня по лбу, обнял рукой лебединую шею. Заворковал:
– Дружище! Знал, что придешь, не сгинешь в болоте.
Конь в ответ тихонько заржал, засопел и блаженно прикрыл глаза.
– Все, иди пока, я попозже приду, проведаю. Сенца принесу. Сейчас, вишь, девицу надо уложить. Захромала.
Конь покосился на Евлампию лиловым глазом, недовольно раздул ноздри, развернулся и ушел обратно за угол, всем видом показывая, что не так уж он сильно уверен, что какая-то девка важнее их дружбы.
– Какой у тебя конь, – удивилась Евлампия. – Умный!
– Он не у меня, он сам по себе, – ответил Ягайло. – Мы с ним друзья-соратники. А ты, Никишка, чего пригорюнился?
– Да тоже позавидовал, – честно признался мужичок. – Меня не все люди так понимают и слушают, как тебя эта коняга.
– Ничего, будет и на твоей улице праздник, – усмехнулся Ягайло. – Пойдем уже.
В трактире было многолюдно. У самого входа за столом веселилась компания странствующих студентов. Они чокались, расплескивая по столу содержимое кружек и наперебой рассказывали какие-то похабные истории. В общем гвалте было трудно что-нибудь разобрать. В центре, за самым большим столом, восседал какой-то вельможа в заморском, расшитом золотом кафтане, с расчесанными гребнем волосами и томным выражением лоснящегося лица. Двумя пальчиками он держал перепелиную тушку, отрывая от нее зубами полоски нежнейшего мяса. Два дюжих молодца, глотая поодаль слюни, не спускали глаз со стоящего у его левой ноги сундучка.
В отдалении сидели несколько человек в широкополых шляпах, закрывающих лица. Похожие на давешних, да не те.
Ну чисто татары, подумал Ягайло. За стол садятся, шапок не сняв. Или просто лица скрывают? А это что? В углу он заметил людей. Один, в некогда дорогой, тонкой ткани рубахе, теперь превратившейся в рваную окровавленную тряпку, казал кукиш двум в зацело кованных, на ливонский манер, доспехах. Те краснели лицами, тискали рукояти длинных мечей на поясах, но мужчину не трогали. Ягайло пригляделся. Их разделяла белая черта на полу. Вот, значит, как, подумал витязь – переступил, считай, за границу сбежал. Зело интересно. Правда, на наших может и не подействовать, если что, но в иных случаях полезно может оказаться.
И тут он чуть не оступился, заметив в углу «паломника», под личиной которого прятался один из людей князя. Ведь велел же отправляться в столицу, доставить тело Акимки с наказом! Зачем остался? Еще что недоброе случилось? Паломник тоже заметил витязя и его спутников. Удивленно приподнял брови, но виду не подал. И Ягайло решил разговоров не заводить и вообще не знаться с посланцем напоказ, пока не разберется, что тут к чему.
К вновь прибывшим подлетел хозяин. Запричитал радушно и заискивающе:
– Ви таки не повег’ите, как я г’ад вас видеть. – Он развел руки в сторону, будто собирался обнять всех троих путников разом. Но, заметив мужичка, осекся и даже сделал шаг назад.
– И ты будь здрав, – ответил Ягайло. – Не заселил в нашу светелку уже кого? Плачено-то вперед. Помнишь?
– Да что ви пг’идумываете? Как можно? – Хозяин снова всплеснул руками. – Комната закрыта, все вещи в целости и сохранности. Друга вашего… – он притушил голос и склонился ближе к Ягайло, – я помог пг’оводить. И постаг’ался сделать все так, чтоб никто не заметил.
– Спасибо, – ответил Ягайло. – А сейчас не мог бы ты нам баньку организовать, обмыться как-то да вещички простирнуть. Вишь, уляпанные все какие. А платья женского у тебя не сыщется, отроковице переодеть?
– Платья, увы, не сыщется, да и баньки нет, постояльцы не пг’осят обычно. Но могу выставить у задней стены большую кадушку и наполнить ее теплой водой. Подойдет вам?
– Будет тебе за это от меня низкий поклон, – поблагодарил витязь. – Да не смотри, как алкающий пищи Ящер[12], и заплачу, конечно, тоже.
Ягайло почувствовал, как кто-то дергает его за рукав. Обернулся, поглядел в просительные глаза мужичка.
– Ты это, деньги землянину верни.
– Какие такие деньги? О чем ви? – замахал короткопалыми ручками хозяин, словно отталкивал что-то от груди.
– Какие деньги-то тебе вернуть? – Ягайло обернулся к мужичку.
– Да как же, – засуетился мужичок. – Я вот давеча привез два пуда репы, пшена мешок и ногу коровью, а он говорил…
– Да что я говог’ил, что говог’ил? – перебил его хозяин. – Г’епы было полтог’а пуда от силы, а нога ког’овья, та вообще…
– Цыц! – рявкнул Ягайло. – Хватит вам препираться! Слушать мочи нет. Завтра на свежую голову об том поговорим. А сейчас ключ неси, – обратился он уже только к хозяину. – Готовь иди кадушку свою, мы придем скоро. И поесть чего собери, да неси прямо в светлицу, тягостно нам будет вниз к столу спускаться.
Хозяин попятился, закланялся, раздвинул спиной отделяющую зал от кухни занавеску и исчез в пахучем нутре.
Мужик помог витязю довести уже почти не хромающую девицу до комнаты. Принесенным ключом Ягайло отомкнул замок и заглянул внутрь. Его постель осталась нетронутой, и кутыль с вещами лежал так же, как он его оставил. Лавка, на которой спал Акимка, белела темным верхом, тюфяк с нее сняли и унесли. Наверное, пропитался грязью болотной да кровью из раны. Кожаного баула, набитого всякими нужными вещами, деньгами, грамотами и прочим, тоже не было. Видать, его забрал «паломник», для того и остался, чтоб передать вернувшемуся Ягайло. Что ж, и с этим тоже завтра, а пока мыться и спать. Спутники зашли в комнату. Мужичонка не проронил ни слова, только вздохнул. Девица с интересом огляделась.
– Скромненько, да чистенько, – одобрила она. – Только бы перегородку какую поставить надо, раз ты, витязь, о второй опочивальне не озаботился.
– В тесноте, да не в обиде, тем более, что со второй опочивальней и не выйдет пока. Хозяин наверняка денег вперед затребует, а вся мошна в Акимкином бауле была. А баул… – Он осекся и замолчал.
– А сам Акимка где? И это кто? – спросила девица.
– Потом расскажу, не сейчас, – буркнул Ягайло. Зашарил по светелке, зачем-то даже заглянул под кровать. – Что б такого придумать-то тебе надеть? А то от платья хуже, чем от овина, разит.
– Да и ты, витязь, не розами пахнешь, – грубовато ответила девица.
– У меня зато порты есть переодеть да рубаха, а тебе не в мокром же ходить?
Девица заозиралась беспомощно, теребя узелок платка на шее.
– Я могу помочь, – подал голос Никифор.
– Как же ты поможешь?
– У меня в телеге под соломой платье женино лежит. Возил к мастерице одной, вышивку сделать к Иванову дню[13]. Вот, забрал. Оно тебе, девка, великовато будет, но пока твое не высохнет, походишь, коль не побрезгуешь.
– Спасибо, я дело твое доброе запомню, – как-то уж очень серьезно ответила та.
– Да пустое, – отмахнулся мужичок.
– Пойдешь с нами мыться? – спросил его Ягайло.
– Не, не так чтоб запачкался сильно. Схожу за платьем да кобылку проведаю, а то старая она уже, а сегодня эвон сколько поездить пришлось. – С этим Никифор развернулся и исчез за дверью.
– Хороший все-таки человек Никишка, хоть на первый взгляд и ядовит, как мухомор, – задумчиво произнесла девица. – Редко таких встретишь.
– Да господь с тобой, Евлампия, – удивился Ягайло. – Таких, почитай, каждый первый по Руси.
– При дворе княжьем я росла, там люди иной раз друг другу хуже волков.
– Не след нам за княжий двор кручиниться. Далеко до него. О себе думать надо. Давай уж, пошли, покуда вода обещанная не остыла.
Они вышли из комнаты, и Ягайло запер дверь на ключ. Прошли узким коридором и спустились по шаткой лестнице на задний двор, обнесенный глиняной, в полтора роста, стеной. Ясеневая кадушка полсажени в поперечнике манила горячим парком над темной гладью налитой в нее воды.
– Давай, Евлампия, первой полезай, пока не остыло. Обмоешься быстро, а потом уж и я. Вон и Никишка с платьем идет.
Мужичок подошел, церемонно неся на вытянутых руках платье беленого сукна. Подол был расшит золотой нитью с камешками. Павлиньи глаза, перья жар-птиц, башни и маковки невиданных городов играли-переливались в падающем из окон свете.
– Кто ж красоту такую сотворил?
– Да есть у нас девчоночка одна. Колченогая от рождения. Но, видать, что Бог в ноги недодал, в руки-то и ушло. Такая мастерица… Евлампия, слезно прошу, не заляпай.
Мужичок торжественно передал платье с рук на руки витязю и зашагал прочь. Ягайло так же, на поднятых руках, преподнес его девице.
– Ты еще на колено встань, – хохотнула она. – И будешь прям как лыцарь с картинки. Да не красней, а повесь лучше на край, а очи опусти, а еще лучше вообще уйди. Мне раздеться надо.
Ягайло пожал плечами, положил платье на край кадушки и сел спиной. Сорвал былинку и сунул в рот, прислушиваясь к плескам и вздохам за спиной.
– Витязь, – вывел его из задумчивости голос Евлампии. – Ты задремал никак?
– Нет, задумался просто. А ты уже все? – Не дожидаясь ответа, он обернулся.
Девица стояла перед ним в роскошном платье. С мокрыми волосами, раскрасневшаяся после горячей воды. И впрямь краснá, подумалось Ягайло, а что руки-ноги великоваты, так бывает, что не свезет. Вон, мастерица, что платье вышивала, та совсем…
– Ну, ты прям не витязь, а дума боярская, – хихикнула девица. – Хватит пялиться, омывайся давай да приходи спать. Тоже намаялся, поди, за день.
– И то верно, – ответил Ягайло. – А ты ступай, мне тоже разоблачиться надо. А платье оставь, я заодно со своим постираю.
Девица кивнула и, ни слова не говоря, отправилась к лестнице. Хромоты почти не было заметно.
Вот ведь, думал Ягайло, глядя девице вослед и натирая широкую грудь ладонью, а могла бы стирку на себя взять. Бабье все-таки дело мужские порты стирать, а не наоборот. Хотя сам вызвался, чего уж теперь…
Он набрал в грудь побольше воздуха и опустил голову под воду, расчесал пятерней волосы, выполаскивая грязь и ил. Вынырнул. Еще раз прошелся ладонями по телу и, опершись на край кадушки, выскочил из нее одним движением. Фонтан поднятой им воды преломил и разбрызгал свет далеких звезд.
Ягайло нашарил на земле сверток с чистыми портами и рубахой. Облачился. Достал из-за голенища стоящего рядом сапога короткий тонкий нож, со скрипом провел по щекам и подбородку, сбривая обгорелые остатки былой растительности, зачерпывая горстью воду и сбрызгивая на сторону. Подумал, не подрезать ли сгоревшие волосы, да решил, что так только хуже сделает, и оставил как есть. Обтер нож о штанину и вернул на место. Почистил сырой ладонью ножны сабли, обмыл сапоги, поплескал воды на кольчугу. Бросил в кадушку грязные тряпки, приложив к ним платье Евлампии. Поводил в воде рукой, закручивая ее в глубокую воронку. Потом в другую сторону. Выгреб из кадушки и скрутил, отжимая со всей молодецкой силы. Опять бросил, покрутил туда-сюда и вновь отжал почти досуха. Золы б немного для чистоты, да песочка, подумалось ему, но для похода дальнего и так сойдет.
Огляделся, куда б повесить на ветерке, но вспомнил, что не в родной деревне. Люди тут проезжие, пришлые да ушлые, ну как попрут одежку? Свернул все пожитки в тугой узел и направил стопы свои к лестнице. Не касаясь перил, взлетел на второй этаж и замер в оторопи.
Никифор и Евлампия сидели прямо на полу под дверью опочивальни. Между ними стояло блюдо с жареным поросенком, дурашливо зажавшим в пасти печеное яблоко. Мелкими желтыми зубами мужичок огладывал оторванную ляжку, запивая ее квасом из стоящего рядом жбанчика. Девица же, набив полный рот, с трудом пережевывала длинную полосу мяса, оторванного от спины. По ее голым выше локтя рукам, поблескивая, стекал жир. Хорошо хоть рукава догадалась закатать, чтоб красоту-то не угваздать, мелькнуло в голове Ягайлы, а на язык вывалилось совсем другое:
– Вы что ж устроились родственника единокровного-то жрать?
– Ягайло, ты о чем? – дернув горлом, сглотнула девица очередной плохо пережеванный кусок.
– Первый раз вижу, чтоб свиньи свиненка харчили, да руками, да на полу, – нахмурился воин.
– А чем ты думал, когда, уходя, нам ключа не оставил? – посклочничал Никифор.
– Правда, Ягайло, – примирительно пробормотала сквозь чавканье Евлампия, – мы приходим, а тут такое изобилие, а животы-то подвело, как было не отведать?
– Ты не стой столбом, дверь отпирай, чтоб приличным людям гузно на жестком не отсиживать. Да и сам поешь, – милостиво разрешил Никифор.
Стараясь не наступить в блюдо, Ягайло сунул ключ в скважину и толкнул дверь. Его спутники, не переставая чавкать, подхватили с пола снедь и занесли ее в комнату. Водрузили на стол и продолжили трапезу. Прикинув размеры поросенка и скорость, с которой он исчезал в ненасытных ртах, Ягайло развесил влажную одежду на вбитых в стену колышках и присел к столу. Одним росчерком ножа отрезал себе кусок грудки и впился в нее зубами. Теплый сок потек в горло, умопомрачительные ароматы перца и душицы защекотали нос. Только сейчас он понял, что за последние два дня у него маковой росинки во рту не было. Он заработал челюстями, сквозь хруст прислушиваясь к неторопливому разговору, который вели уже порядком насытившиеся Никифор и Евлампия.
– От люди-то живут, – жаловался Никифор. – Чтоб мне телегу справить у мастера, нужно было два года, почитай, корячиться. Поле, огород, куры, гуси, коровы две. Ни отдыху, ни продыху. Жена по ночам глаз не смыкала, над прялкой маялась. Я, бывало, наломаюсь, залезу на печку, а она сидит внизу, пальчиками тонкими ниточку скручивает да на веретено наматывает, а у меня, вот те крест, аж слеза на глаза наворачивается… А тут у них аж две телеги стоят, сеном заваленные. Да хорошие такие. Одна добротная, крепкая. Хошь лес на ней вози, хошь сено, хошь покойника на кладбище, хошь невесту на свадьбу. А вторая вообще с крытым верхом. А внутри сиденья сделаны и мягким обиты. Кто же такое диво удумал-то?
У Ягайлы свело челюсти, волчий аппетит улетучился, а животе стало пусто и холодно.
– Что ты сказал? – медленно, с расстановкой переспросил он Никифора.
– Ты чего, витязь. – отпрянул мужичок, чуть не подавившись с испугу. – Почто глаз бешеным стал?
– Где ты видел крытую телегу? – спросил Ягайло, и голос его был звонок и остр как нож.
– Так там, за коновязью, когда свою телегу ставил. Смотрю, сена навалено горой. Не снопы, а как-то так… Не пойми что. Ну, я сенца чуть отщипнул, кобылке своей, а там край деревянный. Разгреб немного, полюбопытствовал, влез подальше, а там, значит… А рядом еще один сноп, – затараторил мужичок. – А под ним… Витязь, да не смотри ты так, боязно мне, – взмолился Никифор.
– Успокойся, Никишка. Нет ни в чем твоей вины, – ответил Ягайло, вставая.
Посмотрел на притихшую Евлампию. Та съежилась в углу и ответила ему жалостливым, понимающим взглядом. Если телеги из княжьего обоза тут, значит, и те, кто на него напал, убил воеводиных людей, тоже неподалеку.
Ах, глупец. Если б пришел один, они б подождали, может, захотели бы выяснить, что ему удалось вызнать на болотах и удалось ли вообще что. А раз с ним девица, значит, она все рассказала, и теперь им всем, и даже ничего не подозревающему Никифору, уготована одна судьба. И чтоб ее избежать, придется сильно постараться, с такими-то бойцами за спиной. А ведь их будут убивать первыми, чтобы никто потом не мешал разбираться с оставшимся в одиночестве витязем. Да, в первую голову надо отвести угрозу от них. Самому пойти к телегам, устроить плищ[14] знатный, вызвать убийц на себя, а там уж посмотреть, кто кого в честном бою.
Ягайло обтер руки случившейся рядом тряпкой, накинул кольчугу, подпоясался саблей.
– Я уйду и дверь запру, а вы тихо тут сидите, как мыши. Да вон топчаном подоприте… Хотя она наружу распахивается. А все равно подоприте. – Он повернулся к Никифору. В руке витязя блеснул неизвестно откуда взявшийся кинжал.
– Чего это? – покосился на пол-аршина тусклой стали мужичок и отодвинулся подальше.
– Бери, бери. – Ягайло молнией провернул кинжал в руках и протянул его Никифору рукоятью вперед. – На всякий случай.
– Не, несподручно мне. Не держал в руках никогда такого оружья-то, – заелозил в углу мужичок. Глаза его расширялись, все больше наливаясь страхом.
– Мне дай, витязь, – подала дрожащий, но решительный голос Евлампия. Протянула руку, пальцы ее уверенно сомкнулись на оплетке из ивовой коры.
Бой-девка, с уважением подумал Ягайло и, не оглядываясь, вышел. Замкнул дверь, тенью, чтоб не скрипнула ни одна половица, скользнул к ведущей на задний двор лестнице. Слетел вниз, почти не касаясь ступеней. Распахнул дверь.
Ночной воздух, совсем недавно казавшийся нежным и бархатистым, толкнул в грудь упругим кулаком ветра. Тревожно застрекотали кузнечики, гулко заухал филин, и даже, кажется, где-то вдалеке завыли волки. Ягайло хотел обойти круг света от одинокого масляного светильника, но передумал. Вышел на середину, осмотрелся напоказ, внутри ежась от собственной беззащитности. Всего одна пущенная умелой рукой стрела… Он пошел к коновязи. Пот стекал по спине, во рту было кисло и противно. Страх пригибал к земле, тянул спрятаться в отбрасываемой стеной тени, куда не проникал свет в одночасье ставших злыми и холодными звезд. За каждым шорохом, за каждым ночным звуком ему чудилась поступь врага.
Наконец дошел до коновязи. Выдохнул облегченно. Здесь, среди всхрапывающих, переступающих во сне коней, среди нескольких подвод, в компании сладко дремлющего в своей будочке деда-сторожа, он почувствовал себя в относительной безопасности, хоть особых причин тому и не было. Оглядевшись, заметил описанные Никифором стога.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента