Кирий Иван. Дело Ирины Гай

   Сказал об этом ему. Но оказалось - плохо я подумал о своем товарище. Он интересовался и ею, но той уже нет, умерла несколько лет назад.
   Вскоре мы были в ателье на улице Пролетарской. Попросили заведующего, низенького лысого человека, позвать в его кабинет мастера Елену Приходько.
   - Будет сделано, - угодливо пообещал заведующий, и не успели мы оглянуться, как уже возвратился, пропустив вперед себя русую симпатичную женщину.
   - Прошу вас, знакомьтесь, это и есть наш лучший мастер Елена Григорьевна Приходько. Поговорите, а я сейчас, - и прикрыл за собой дверь. Сообразительный.
   Приходько вначале смутилась, окинула нас удивленным взглядом, словно спрашивая, что все это означает, кто вы такие и о чем с вами говорить. А когда поняла - смущение и подозрительность куда и подевались, стала вспоминать.
   Да, Софию Георгице она помнит, жила с ней в одной комнате. Красавица была, от ребят на танцах отбоя не было. Да и не только на танцах. И дотанцевалась, ребенка родила. Правда, умер ребенок. Кто сказал? Сама сказала, возвратившись из больницы. От кого? Ухаживал там за ней один старшина. Светловолосый такой, симпатичный. Кажется, Сергеем звали. Фамилия? Не то Малюгин, не то Малютин. Может, и Малинин. Да, да, Малинин, она теперь вспомнила. А говорун какой! Потом выяснилось, что он женат. Был ли у меня парень? Был, а как же. Сашей звали. Крепко дружили с ним, но... не суждено, как говорится... Еще кто с нами в комнате жил? Екатерина Шкребтий. У той был из какого-то училища парень, она всегда с ним от нас пряталась. Странная какая-то.
   Сколько прожили вместе? Года три, кажется, если не больше. Первой ушла от нас София. Года через два после родов нашла себе молдаванина, вышла замуж и перешла с ним на квартиру. Затем Катя уехала домой. Последней из общежития ушла я. Собственно, меня выселили, как только поступила на курсы кройки и шитья. Общежитие-то ведомственное, железнодорожное. Вот и все. Может, что-то забыла - спрашивайте. Не знаю ли, где София? В Молдавию, наверное, уехала с мужем. Говорила как-то при встрече, что именно туда собирается. Больше после того не виделись. Как реагировал ее старшина на то, что она забеременела? Рассказывала София - требовал сделать аборт, признался, что у него семья. А как легла она в больницу, быстро демобилизовался и бросился к жене. Вот такой хлюст!
   Вопросов у Евгения больше не было, он попросил Елену подписать показания, поблагодарил и отпустил.
   - Что можно сказать об этой женщине, кроме того, что она рассказала о себе сама? - спросил он меня, когда Приходько вышла.
   Впечатление у меня о ней уже сложилось, и я ответил сразу:
   - Вдовушка или старая дева. Немного завистливая. Равнодушная. Даже не поинтересовалась судьбой Софии. Любит поговорить, но за дело не болеет.
   Евгений остался доволен ответом.
   - Правильно. Вижу, ты продолжаешь делать успехи. А теперь...
   - Поедем домой - и в море, - закончил я.
   - Принимается единогласно, - сложил бумаги в портфель Евгений. - А то я уже изнемогаю от жары.
   День и правда стоял такой жаркий, что даже в тени нечем было дышать.
   После купания Евгений предложил мне высказать соображения по поводу личности шантажиста Ирины Гай и неизвестного, что приходил к Анастасии Павловне.
   Я сделал такой вывод: этому ловкачу откуда-то стало известно все про Ирину Гай, то есть кто она и откуда. Получив от нее большую сумму денег первый раз, он понял, что женщина она слабовольная, и имел это в виду на случай трудных времен. Наверное, такие времена наступили для него через пять лет, и он, зная адрес, поехал к Гай в совхоз и путем шантажа снова заполучил нужную ему сумму денег. Во второй раз ее там не застал, но расспрашивать, куда она уехала, из осторожности побоялся. Обратят внимание, приметят. И он вспомнил о тетке Гай. Старую женщину обмануть легко. От нее и узнал о переезде семьи Гай в Бучу и там снова шантажировал Ирину.
   - Логика железная, - согласился Евгений. - Беру тебя официально своим помощником. На общественных началах, конечно, - рассмеялся. - Но с условием, если ты, представив себя следователем, расскажешь мне сейчас, как поведешь следствие дальше.
   Мне показалось это делом простым. Собранные свидетельские показания подтверждали, что последнее признание Ирины Гай - правдивое. Значит, расследование ее дела на этот раз надо закончить и перейти к поискам шустрого одессита с золотой коронкой.
   Евгений помолчал, пересыпая белый песок с ладони на ладонь.
   - Нет, друг мой, - сказал наконец, - тут ты немного ошибаешься. Чтобы окончательно подтвердить ее показания, надо еще собрать некоторые данные, скажем, проверить достоверность факта со справкой о рождении детей в совхозной больнице, регистрацию их в сельском Совете. Может, выплывут в ходе этого расследования еще некоторые подробности, стоящие внимания. Может, найдутся такие люди, которые случайно видели в совхозе этого одессита, когда приезжал к Ирине за деньгами. Потом надо будет обязательно встретиться с Гай, еще раз уточнить внешность шантажиста, его особые приметы - может, она вспомнит что-то интересное из их встреч, - и тогда уже переключаться на его поиски.
   - Как ты думаешь, он в Одессе? - спросил я Евгения.
   - Кто знает. А вот третья личность, причастная к этому делу, наверное, тут. Нутром чувствую...
   Я порывался спросить, что это за третья личность, но сдержался, зная правило Евгения не высказывать всех своих предположений.
   На следующий день Евгений поехал в Николаевскую область, в зерносовхоз "Колос". Меня он отговорил ехать, сославшись на то, что ничего интересного там не будет, а мне, мол, пора уже заняться делом, ради которого я приехал в Одессу. Он собирался вернуться сюда дня через два-три и, как "опытного детектива", привлечь меня к поискам проходимца с золотой коронкой.
   Но я не послушал Евгения, не стал заниматься делом, из-за которого приехал. Отложил на потом. А начал писать эту повесть. Под свежим впечатлением. По свежим следам.
   11
   Вернулся Евгений в Одессу не через два-три дня, как обещал, а через неделю, в хорошем настроении.
   - Ну, как ты тут, доктор Ватсон, соскучился по своему учителю? Показывай, что сделал, а то не получишь никакой информации и на операцию "Золотая коронка" не возьму.
   - Давай ты рассказывай, что там и как, а то выгоню без права поселения в одесских гостиницах, будешь на пляже ночевать, - ответил я шуткой на шутку.
   - Что ж, условия суровые, придется поступиться, - сдался Евгений. Слушай. В совхозе "Колос" все подтвердилось. Нашлись врач, который выдал Гай свидетельство о рождении близнецов, председатель сельсовета и секретарь, которые зарегистрировали их. Все трое уже пенсионеры. Собственно, то, что рассказала Ирина Гай, - правда. Об одессите с золотой коронкой никаких данных. Никто ничего не слышал, не видел. С этим я и поехал в Киев.
   - Так ты, значит?.. - вырвалось у меня.
   - Не перебивай, - остановил меня Евгений. - После анализа собранных материалов и консультации с прокурором я встретился с Ириной Гай, уточнил кое-что. Потом с ней работал художник-портретист и по ее описанию сделал два портрета шантажиста. Один, каким она увидела его впервые в Одессе, молодым, и другой - в последний раз, постаревшим, с усами. Когда она подтвердила их схожесть, с помощью фоторобота изготовили фотокарточки, с которыми я и приехал. Хочешь посмотреть?
   - Конечно, показывай, - даже заерзал я на стуле.
   Евгений достал из портфеля две фотокарточки размером с почтовую открытку и подал мне.
   Я принялся разглядывать.
   С первой на меня взглянули слегка прищуренные, лукавые глаза молодого человека с правильными чертами лица, строгим прямым носом, полными, полуоткрытыми губами, в уголках которых затаилась ехидная усмешка. На подбородке проглядывалась ямочка. Уши не большие и не маленькие, немного приплюснуты к голове. Чуб густой, кудрявый, аккуратно зачесан назад.
   На другом снимке этот же человек выглядел значительно солидней некоторую суровость придавали ему усы. Но то, что это был один и тот же человек, мог сказать каждый, кто бы ни сличил обе фотографии.
   - Что же дальше?
   - А как вы сами думаете, товарищ добровольный помощник следователя?
   Я подумал и ответил:
   - Как мне известно из детективных романов, фотокарточки раздаются работникам милиции, и те ведут поиски.
   Евгений остался доволен ответом.
   - Молодец, почти так. И пока его будут искать, мы тоже найдем себе дело. С завтрашнего дня.
   - Надо показать фотокарточки Анастасии Павловне, - подсказал я.
   - Нет, ты все-таки станешь у меня настоящим следователем, - снова пошутил Евгений.
   12
   Анастасии Павловне Сормовой Евгений предложил для опознания четыре фотокарточки. Две, сделанные фотороботом со слов Ирины Гай, и две, на которых были другие люди.
   Старушка долго, с пристрастием разглядывала каждую. Через очки и без них, на расстоянии вытянутой руки и совсем близко, прищуривая глаза и широко раскрывая их. Крутила портреты так и эдак и наконец сказала:
   - Вот этот. Вроде и похож и не похож, - кивнула на портрет воображаемого шантажиста без усов. - Вроде он.
   Евгению это, я видел, не понравилось, и он сказал старушке:
   - Нет, так нельзя, Анастасия Павловна. Нам надо знать наверняка: похож или не похож, он или не он.
   Старушка пожевала сухими губами, глянула на нас обоих по очереди поверх очков.
   - Вот если бы вы привели его живого, я бы сразу сказала.
   - А вы присмотритесь еще раз повнимательней, напрягите память, вежливо попросил Евгений.
   Анастасия Павловна сняла очки, протерла стекла и снова взяла фотокарточки в руки.
   Мы с Евгением молча следили за ней и ждали, что она скажет на этот раз. Если снова ответит так двухзначно, значит, поиски шантажиста усложнятся. А впрочем, подумал я, старушка могла уже и забыть, ведь видела его давно.
   На этот раз она рассматривала фотокарточки дольше. Закрывала на портретах ладонью то лоб, то бороду, то глаза и что-то шептала про себя.
   Наконец положила портреты на стол.
   - Все-таки этого я видела. Он приходил ко мне за адресом Виталия. Только лоб у него немного больше и более выпуклый, и эти, как их, виски немного длинней. На уровне мочки уха, - показала.
   - Бакенбарды, - поправил ее Евгений.
   - Пусть будет и так, - согласилась Анастасия Павловна. И прибавила: Но когда найдете его, обязательно покажите мне. Я ему в глаза скажу, кто он.
   - Конечно, покажем, а как же, - пообещал Евгений и вновь обратился к ней: - Анастасия Павловна, не смогли бы вы сейчас поехать с нами в милицию? Там есть художник, он с вашего рассказа подправит портрет этого гражданина, - показал на фотокарточку. - Сделает его таким, как вы сейчас рассказали, и это облегчит нам дальнейшие поиски. Займет это немного времени, и домой вас привезут машиной.
   Старушка не надеялась на такой поворот дела и сперва замялась, а потом подумала-подумала и согласилась.
   - Ладно, поеду, вот только переоденусь.
   Мы подождали ее на улице и минут через десять были в городском управлении.
   Работа по усовершенствованию портрета ловкого одессита и правда длилась недолго. Художник-портретист по рассказу Анастасии Павловны дорисовал ему бакенбарды, сделал более высоким и выпуклым лоб. И еще старушка припомнила, что у него были неодинаковые брови. Левая как-то больше выгибалась, чем правая.
   - Вот теперь совсем похож, - заверила старушка. - Как живой. Теперь уж найдете обязательно.
   Но словно сглазила. Прошел день, второй, третий, пятый. Одесская милиция молчала.
   Прошла еще неделя. Никаких сигналов.
   Евгений собрался ехать в Киев, где его ждало завершение дела Ирины Гай.
   Я поинтересовался, как же оно будет завершено, если не нашли главного виновника этого дела.
   - А его будут судить отдельно, - ответил Евгений. - С Ириной же все ясно. Или найдем проходимца-одессита сегодня, или через год - все равно она виновата, украла государственные деньги.
   - Но при каких обстоятельствах, - вырвалось у меня.
   - Закон есть закон, друг мой, - развел руками Евгений. - Он для всех одинаков. А определить меру наказания согласно ему уже дело народного суда.
   Я это знал и сам, но мне было жаль женщину, которая должна была предстать перед судом из-за какого-то проходимца, совершив такой благородный поступок, защищая свое доброе имя, своих ставших родными детей.
   Евгений уехал, а я остался еще на несколько дней. Планировал хотя бы немного наверстать упущенное, потрудиться, но работа почему-то не шла, и я больше пропадал на пляже, отлеживался на песке, подолгу плавал в море. И все это время думал, не нашли ли еще того "гражданина", который потерял совесть и честь, человеческое достоинство, который спекулировал на чужом горе.
   Наверное, именно это настроение и выбило меня из рабочего ритма.
   По договоренности с сотрудниками городского управления внутренних дел, которые занимались поисками шантажиста, я каждый вечер звонил им по телефону, спрашивал - как? - и каждый раз они отвечали мне так же коротко: "Не нашли".
   Однако я верил, что его все-таки найдут, и с надеждой в душе и незаконченной рукописью этой повести в чемодане тоже поехал домой.
   13
   Недели через три после моего возвращения из Одессы в народном суде заслушивалось дело Ирины Гай. По ее просьбе было оно закрытым, но Евгений переговорил с Гай, и она дала согласие на мое присутствие в зале. Вот тогда я впервые и увидел ее. Как и рассказывал Евгений, была она женщиной красивой. Особенно поражали глаза. Большие, карие, они хотя и таили в себе печаль, но больше излучали искренность и теплоту, доверие и расположение.
   Мы сидели с Евгением за небольшим столиком, недалеко от адвоката, и внимательно следили за подсудимой. Вела она себя спокойно, отвечала на вопросы судьи, народных заседателей, прокурора и адвоката конкретно, исчерпывающе. Когда же судья предоставил ей последнее слово, Гай, видно было, немного заволновалась. Хрустнула пальцами рук, закусила нижнюю губу, но, взглянув в нашу сторону, вернее, на Евгения, успокоилась и обратилась к суду:
   - Свою вину я полностью признаю. То, что взяла государственные деньги преступление, которое я глубоко осознаю и готова понести за него наказание. Если суд учтет те обстоятельства, в какие я попала, когда решилась на это преступление, - буду ему сердечно признательна. И еще раз прошу позаботьтесь о том, чтобы дети и дальше считали нас с Виталием, - взглянула на мужа, что одиноко сидел на стуле в пустом первом ряду, - своими родителями. - Тяжело вздохнула и села. Наверное, боялась расплакаться.
   И все же расплакалась. После того, как судья зачитал приговор. А приговор был таким: учитывая чистосердечное признание Гай Ирины Степановны, то, что она совершила преступление впервые в жизни и раскаялась, определить ей меру наказания - полтора года лишения свободы с отбытием срока в колонии общего режима.
   Виталий Иванович Гай стал утешать жену:
   - Не плачь, Ирочка, не плачь. Не надо. Все будет хорошо, все будет хорошо. Не плачь...
   Их слезы, наверное, были слезами горя и радости. Горя, потому что должны расстаться на полтора года, а радости - что суд, взвесив все "за" и "против" в деле Ирины, в какой-то степени защитил ее женские, материнские чувства.
   Глядя на этих двух симпатичных, уже немолодых людей, что, не стыдясь, плакали на глазах у членов суда, прокурора, адвоката, нас с Евгением, я искренне, по-человечески позавидовал им. Они влюбленно смотрели друг другу в глаза, утешали друг друга, верили друг другу.
   В те волнующие минуты вспомнился мне рассказ Евгения, когда он после проверки последнего показания Гай решил, с ее согласия, сообщить все Виталию Ивановичу. Вызвал к себе и в ее присутствии рассказал. С подробностями, все как было. И подтвердил собранными доказательствами.
   Муж выслушал следователя внимательно и, взволнованный, повернулся к молчаливой, не менее взволнованной жене.
   - Это все правда, Ира?
   - Правда, Витя, - всхлипнула она.
   Виталий Иванович бросился к жене, обняв, стал целовать лоб, лицо.
   - Ирочка моя, Ирочка, - шептал. - Какое же ты у меня неразумное дитя! Боялась... Да я тебя никогда, слышишь, никогда не разлюблю и не брошу...
   Евгений говорил, что эта сцена взволновала, растрогала его до глубины души.
   То же самое переживал и я, наблюдая за супругами Гай в суде. Переживал и верил, что любовь - это наивысшее счастье в жизни, она облагораживает человека, делает его добрым. И еще думал - как хорошо, если бы это высокое благородное чувство жило и побеждало в каждом человеке.
   14
   Прошло полгода.
   Как-то поздно вечером мне позвонил Евгений.
   - Привет! Пишешь?
   - Пишу!
   - А как с повестью об Ирине Гай?
   - Лежит.
   - Не хочешь выдумывать окончание? Ждешь реального?
   - Жду.
   - Тогда, кажется, ты дождался. Только что мне позвонили из Одессы нашли наконец того шантажиста.
   - Да что ты говоришь?
   - То, что слышишь. Я завтра же еду. Если хочешь - поедем вместе.
   - Конечно, хочу, заказывай билет и на меня. Но скажи хотя бы в двух словах - как его нашли?
   - Расскажу при встрече.
   Я не стал настаивать, поняв неуместность своей просьбы.
   Вечером следующего дня, как и несколько месяцев назад, мы с Евгением ехали в вагоне поезда Киев - Одесса, и он рассказывал мне, как нашли шантажиста Гай.
   ...Один из работников уголовного розыска Одесского городского управления внутренних дел, майор, пошел в выходной день в театр послушать оперу, главную партию в которой исполнял его друг детства, известный певец, народный артист республики. Как это бывает в больших городах, виделись друзья редко, и перед началом представления майор решил зайти к другу в гримерную. Зашел, а его друг, уже переодетый, сидел в кресле перед зеркалом, и на него накладывал грим средних лет лысый человек, который показался майору очень на кого-то похожим. Майор напряг память и вспомнил: на того шантажиста по делу Гай!
   Пока друг гримировался, майор сидел на стуле в углу комнаты и наблюдал за гримером. Он видел его в профиль и анфас, когда тот поворачивался, и сравнивал с изображением на фотокарточках. Сходство большое, но... Но тот, на фотокарточках, был с роскошным чубом и на одной с усами, а этот - с лысиной во всю голову и без усов. И еще во рту у него не было никакой золотой коронки. А вот говорил он так, как рассказывала о нем Гай, - быстро, витиевато, заискивающе.
   Выходила, собственно говоря, ерунда. Похож и не похож. Он и не он.
   Когда с гримом было покончено, актер поблагодарил гримера и попросил зайти снова перед самым началом спектакля, намекнув, что ему надо поговорить с другом.
   Как только за гримером закрылась дверь, майор начал расспрашивать о нем у актера.
   - А что такое? - удивился тот.
   Майор объяснил, но друг только рассмеялся в ответ:
   - Ох уж эта милиция! А меня ты случайно ни в чем не подозреваешь?
   Посмеялись уже вдвоем, поговорили, и майор пошел слушать оперу.
   Назавтра же в отделе кадров театра он узнал все, что его интересовало о гримере, взял из личного дела фотокарточку, чтобы сверить с теми, что были у них. Эксперты подтвердили схожесть личностей на фото.
   Там же, в городском управлении внутренних дел, родилась и версия о том, что гример театра Игорь Владиславович Елкин, собираясь на встречу с Ириной Гай и Анастасией Павловной, мог надевать на свою лысую голову парик и украшать себя усами. Когда на фото Елкина, взятого из личного дела, художник дорисовал чуб и усы, тот еще больше стал похож на шантажиста, описанного Гай. Наверное, собираясь "на дело", Елкин мог надевать на зуб и искусственную золотую коронку...
   - С согласия руководства управления я принял решение вызвать Елкина, завершил рассказ Евгений. - Доведем дело до конца? - подмигнул мне весело.
   - Доведем! - уверенно ответил я, хотя не представлял, чем могу помочь в этом деле.
   До нашего приезда в Одессу майор с удивительной фамилией Вечеря, который нашел гримера Елкина, собрал о нем новые данные. Так, например, он установил, что тот за соответствующую мзду снабжал артистов театра дефицитными и импортными вещами, любил встречать в порту зарубежные суда с туристами, посидеть в обществе красивых женщин в ресторане, имел под Одессой дачу и новенькую голубую "Ладу".
   - Это уже о многом говорит, - сказал Евгений после информации майора. Какая у него семья? Какая квартира?
   Жил Елкин в центре города, на Дерибасовской, квартира добротная, трехкомнатная. Семья из четырех человек. Он, жена и двое взрослых детей, сын и дочка. Жена домохозяйка, дети - оба студенты университета.
   - Любовница? - поинтересовался Евгений.
   - Уточняем, - ответил майор. - Есть данные, что не одна. Это его слабость.
   Евгений, многозначительно поглядев на меня, попросил Вечерю:
   - Обратите, пожалуйста, внимание на такую фамилию: Домрина Валентина Прохоровна. Врач-педиатр.
   Майор, молодой, энергичный человек с заметным шрамом на правом виске, достал из бокового кармана небольшую записную книжечку, полистал ее и, отыскав нужную страничку, сделал запись.
   - Хорошо, - пообещал он. - Проверим. Данные будут сегодня вечером.
   Как только майор вышел, я сразу спросил:
   - Ты думаешь, Домрина?..
   Евгений не дослушал меня.
   - Да, думаю, что она соучастница этого Елкина. Что шантаж Ирины Гай их общая работа. Такая мысль пришла мне еще летом, во время встречи и беседы с Домриной. Но тогда говорить об этом было еще рано. Теперь время настало.
   - Значит, это и было твоим предположением? - спросил я.
   - Да. Оно и в Киеве не давало мне покоя.
   Затем я поинтересовался, как Евгений думает разоблачить Елкина. Ведь он опытный карась, сразу на крючок не зацепится, наверняка будет выкручиваться, выскальзывать из рук.
   Евгений достал из папки чистый лист бумаги, из бокового кармана шариковую ручку, положил перед собой на столе.
   - А вот над этим давай и помозгуем вдвоем. Подумаем и составим детальный план нашей работы. По пунктам, с подробностями выработаем для допроса основные вопросы.
   Засидевшись за этим планом, мы не успели и оглянуться, как за окнами гостиницы загорелись вечерние огни.
   15
   Я сразу узнал его, едва только он переступил порог кабинета. Словно мы с ним были хорошо знакомы, но давно не виделись. Единственное, что настораживало, - это блестящая, во всю голову, лысина, о которой не знали ни Ирина Гай, ни Анастасия Павловна Сормова. Он приходил к ним с роскошным кучерявым чубом. Все же остальное: глаза, брови, нос, губы, уши - было абсолютно идентично на обеих фотокарточках, что лежали в столе Евгения.
   - Добрый день, - живо поздоровался он приятным голосом. - Я Елкин Игорь Владиславович. Меня попросили зайти к товарищу Трястовскому.
   - Трястовский - это я, - кивнул ему Евгений. - Садитесь, пожалуйста, и показал на стул напротив стола.
   Елкин сел и сразу поинтересовался:
   - По какому делу я вам понадобился? Чем могу быть полезен?
   - Дело очень серьезное, Игорь Владиславович, - ответил Евгений. - Нам надо, чтобы вы помогли опознать одного человека, к которому у нас большой интерес.
   Я внимательно смотрел на Елкина. Не сводил с него взгляда и Евгений. А он - никакой реакции. Лицо спокойное, не дрогнул ни один нерв, даже ресницами не моргнул. "Хорошую школу прошел в театре, - отметил я. Настоящий артист, хоть на сцену выпускай".
   - Что ж, если смогу - помогу, - ответил. - Почему в добром деле и не помочь? Где он, тот человек?
   Евгений достал из ящика стола несколько фотокарточек мужчин, среди которых была и та с чубом, что сделал фоторобот. Подал Елкину.
   - Вот посмотрите на эти фотографии и скажите, кого вы знаете.
   Елкин взял фотографии, внимательно посмотрел на каждую и положил их перед Евгением на стол.
   - К сожалению, никого.
   - А вот на этих? - Евгений подал ему второй комплект фотографий, среди которых было натуральное фото Елкина.
   Развернув фотографии веером, словно карты, Елкин сразу же увидел свое фото и расплылся в усмешке.
   - Шутите? Так это же я! Но откуда у вас мое фото?
   Евгений словно не услышал его вопроса и переспросил:
   - Итак, на фотографии вы?
   - Конечно, - продолжал ухмыляться Елкин. - Только не понимаю...
   Но Евгений не дал ему договорить и снова показал снимок фоторобота из первого комплекта.
   - А это кто?
   Елкин взглянул на него, покрутил головой и еще больше расплылся в улыбке.
   - Чудеса! Этот человек немного похож на меня. Однако я его не знаю.
   Теперь улыбнулся Евгений.
   - Вот это действительно чудеса. Вы сами себя не узнали.
   - Я вас не понимаю, - погасил улыбку Елкин и часто-часто заморгал ресницами.
   - А что тут понимать? На той фотографии тоже вы. Только в парике.
   Елкин демонстративно откинулся на спинку стула.
   - Я никогда не носил парика, - возразил он. - Зачем? С какой целью?
   - Об этом расскажете нам попозже, - ответил Евгений. - А сейчас, если вы отрицаете свою личность на этой фотографии, - взял снимок Елкина с чубом на голове, - мы проведем опознание. У нас есть люди, которые подтвердят, что видели вас именно с шевелюрой.
   - Знаете, мне это не нравится! - Лицо Елкина стало сердитым, побагровело. - За кого вы меня принимаете? Я протестую, буду жаловаться!
   - Пожалуйста, жалуйтесь, это ваше право. - В голосе Евгения чувствовались спокойствие и выдержка. - А мы воспользуемся своим правом проверить и доказать, что на этом фото тоже вы, - потряс он фотографией в руке.
   Елкин не хотел поступиться.