Китс Джон. Поэмы

Над вышитой перчаткою Лоренцо
Пришлось ей вскоре тягостно вздохнуть;
Несчастная, бледнее полотенца,
Перчатку эту спрятала на грудь,
Что предназначена кормить младенца, -
Но тут же, не замешкавшись ничуть,
Продолжила работу Изабелла -
Лишь локон поправляла то и дело.

48

Кормилица, печальна и седа,
Дивилась отыскавшейся могиле
И помогала девушке. Тогда,
Усталые от тягостных усилий,
По завершенье трех часов труда
Они в земле холодный труп отрыли, -
А в небесах уже сгустилась мгла, -
Но стойко дева все перенесла.

49

Ах, для чего описывать пространно
Ту плоть, что тлела в глубине сырой?
О, ради чести старого романа
И наслажденья чистою игрой!..
Что ж, если для тебя, читатель, странно
Внимать поэме - ты ее закрой,
Поскольку ожидать смешно и дико,
Что в ней сокрыта сладкая музыка.

50

Не так, как некогда Персеев меч
От тела отчленил главу Горгоны,
О нет, - они отважились отсечь
Главу Лоренцо. Древние законы
Гласят: любовь ни потопить, ни сжечь;
В печали дева сдерживала стоны,
К любви своей с лобзанием припав -
Звала любовь, любовью смерть поправ.

51

Вернувшись, утая приметы клади,
Омыла девушка ручьями слез
Главу Лоренцо; расчесала пряди
В земле давно слежавшихся волос,
Освободила, с нежностью во взгляде,
От глины липкой уши, рот и нос,
Разгладила прекрасные ресницы
И горестно рыдала до денницы.

52

А ранним утром голову в платке,
Что был напитан смолами Востока,
Возогнанными на змеевике
И в темноте хранимыми до срока, -
Она в цветочном глиняном горшке
Ту голову запрятала глубоко
И, слез не укрощая ни на миг,
В ту землю посадила базилик.

53

И позабыла голоса природы,
И позабыла чисел имена,
И позабыла пажити и воды -
И позабыла, как шумит весна, -
Не зная, дни проходят или годы,
Она всегда сидела у окна
И плакала над милым базиликом,
Навеки в горе затворясь великом.

54

Вспоен слезами, рос чудесный куст,
Служа бальзамом наболевшей ране, -
Он становился и высок и густ,
Как ни один подобный куст в Тоскане,
Корнями восходя из мертвых уст,
Ланит, очей, - и то, что было ране
Истлевшей отсеченною главой,
Взрастало благовонною листвой.

55

О Грусть, помедли, я молю - ни шага!
О Музыка, печалью прозвучи!
О Эхо, долети с архипелага
В летейских водах, - о, не умолчи!
О Скорби дух, над камнем саркофага
С усмешкой лей сребристые лучи,
Рассеивая сумрак живописный
Над мраморами в роще кипарисной.

56

Стенайте, ямбы горя и тоски,
Служители печальной Мельпомены!
Коснитесь струн в мистерии строки
В трагическом распеве кантилены,
Пусть звуки будут скорбны, глубоки -
Увы, несет нам ветер перемены:
Исчахнуть дева вскорости должна,
Как пальма, что ножом надсечена.

57

Оставьте пальму, чтоб она увяла
Сама собой, не приближайте час!..
Нет, так нельзя: служители Ваала
Приметили - в потоке слез погас
Взор девы; это многих удивляло
Средь родичей ее уже не раз:
Ведь, пожелай, она была бы скоро
Невестою богатого синьора.

58

Дивило братьев более всего,
Зачем она проводит дни, лаская
Цветок, - и с ним творится волшебство:
Он оживает, листья распуская;
И были в толк не силах взять того,
Как отвлекла безделица такая
Сестру от всяких помыслов о том,
Что юноша не воротился в дом.

59

Как вышло это, как могло случиться?
И братья долго были начеку:
Порой сестра ходила причаститься,
Но тотчас же, к любимому цветку,
Назад спешила в свой покой девица,
Как мать спешит к недужному сынку,
Садилась, как наседка, терпеливо
И снова плакала без перерыва.

60

И все же был украден базилик,
Им удалась преступная затея -
Сколь ни был мерзок им представший лик,
Но юношу узнали два злодея, -
Открыв секрет, они в единый миг,
От ужаса назад взглянуть не смея,
Бежали, не оставив ни следа,
Из города неведомо куда.

61

О Грусть, молю, не говори ни слова,
О Музыка, надеждой не звучи,
О Эхо, Эхо, долети к нам снова
Из Леты черной, - о, не умолчи!
О Скорби дух, не береди былого -
Ведь Изабелла брошена в ночи:
Она угаснет в непомерной муке,
С возлюбленным цветком навек в разлуке.

62

Отныне деве не было утех,
Все поиски остались бесполезны.
Стал взор ее безумен, жалок смех,
Вопросы тщетны и моленья слезны;
Она старалась разузнать у всех,
Где спрятан базилик ее любезный,
И все звучал ее печальный клик:
"Верните мне мой нежный базилик!"

63

Она скончалась в одинокой спальне,
Похищенный цветок вернуть моля.
Со смертью девы сделалась печальней
Прекрасная тосканская земля;
Судьбу ее и ближний знал и дальний,
И до сих пор напев поют поля:
"О, сколь жесток в безумии великом
Похитивший горшок мой с базиликом!"

Перевод Е.Витковского

ГИПЕРИОН

Фрагмент

КНИГА ПЕРВАЯ

Вдали от неба, в сумрачной низине,
Куда не залетят ни луч рассвета,
Ни свет луны, ни блеск ночных созвездий,
Покоился Сатурн - недвижней скал,
Безмолвней, чем молчание вокруг.
Как будто тучи, темная листва
Склонялась над седыми волосами;
Казалось, воздух затаил дыханье,
И жухлый лист, слетевший на траву,
Лежал, где лег; поток струился мимо,
Столь мертвенный, как будто тень паденья
Былых божеств окутала его;
Наяда притаилась в камыше,
К устам прижав озябший пальчик: тише!
Вдоль берега глубокие следы
Вели туда, где пребывал Титан, -
К его стопам и к старческой деснице,
Откинутой бессильно и безвластно;
К его смеженным векам; к голове,
Опущенной на землю, будто ждущей
От Геи материнских утешений.
Он крепко спит... Но появилась та,
В чьей власти сон прервать необоримый.
Она к нему склонилась - не увидел.
Она к его притронулась плечу -
Он не почувствовал прикосновенья...
Но кто ж она? Пред этою богиней
Начальных лет младенческого мира
Предстала бы пигмейкой амазонка,
Явился бы ничтожеством Ахилл,
И диск, несущий в небе Иксиона,
Она остановила бы шутя.
Подобен лику сфинкса из Мемфиса
Был лик ее; но тот - всего лишь камень.
Ее ж лицо светилось изнутри
Неизъяснимой красотою скорби,
И скорбь приумножала красоту.
Был полон взор тревожным ожиданьем,
Словно провидел за лавиной бедствий,
Промчавшейся со всекрушащим громом,
Другие беды - и куда страшней.
Прижав ладонь к груди - туда, где сердце
Болит у смертных, будто и богине
Знакома боль - она другой рукой
Приобняла поникшего Сатурна
И голосом глубоким и напевным
Проговорила горькие слова...
...Как передать божественную речь
На жалком человеческом наречье?
Лишь тени фраз, нелепый слепок слов!
"Открой глаза, Сатурн! - но для чего же?
Уж лучше спи, бессильный властелин,
Поскольку нет на свете утешенья,
И небеса отныне - не твои,
И на земле удел тебе - страданье,
И океан торжественно шумит, -
Но не твое он произносит имя,
И не разлито в воздухе самом
Твое седое древнее величье.
Ты слал грома - теперь они звучат
Как смех над разоренным нашим домом;
Ты молнии метал - теперь они
В руках детей опасная игрушка...
О злое время! Каждый миг - как год!
С такою силой сдавливает правда
Со всех сторон, что силы нет вздохнуть.
Так спи, Сатурн, не размыкая вежд!
Не я, не я глаза тебе открою
Для неизбывной муки. Я склонюсь
К стопам твоим, рыдая. Спи, Сатурн!"
Как ветра неожиданный порыв,
Вдруг накатив волною одинокой,
Лишь чуть всколышет в полночи листву,
Спокойствия ночного не нарушив,
И в летней роще темные дубы -
Патриции в зеленых одеяньях -
Не шелохнутся больше, словно их
Околдовало звездное свеченье,
Так и ее слова умчались вдаль,
Не потревожив мертвый сон. Богиня,
Не сдерживая слез, к земле припала,
И волосы ее легли ковром
У ног Сатурна. Полная луна
Прошла по небу путь до новолунья
И полнолуньем завершила круг,
Мир заливая серебристым светом,
А бог с богиней были недвижимы
Все это время, будто изваянья.
Но час пришел - Сатурн открыл глаза.
Где блеск и мощь его былых владений?
Унылый сумрак, скорбный плач богини -
Вот все, что охватили взгляд и слух.
Сатурн заговорил. Его слова
Звучали глухо. Борода дрожала
От старческой беспомощной трясцы.
"Жена Гипериона золотого,
Божественная Тейя! Я хочу
Взглянуть в твои глаза и в них увидеть
Живое отражение судьбы.
Как, это тело - мощный торс Титана?!
Как, этот лепет - голос божества?!
И этот лоб, морщинами изрытый,
Лишенный ныне властного венца,
Принадлежит Сатурну? Кто и как
Меня сумел низвергнуть? Что за силы,
Копясь подспудно, вырвались наружу,
Хоть я сжимал железной хваткой Рок?
Увы, увы! Я немощен и жалок!
Я не способен больше управлять
Ни бегом ясных звезд по небосводу,
Ни бурями, ни всходами - ничем.
Бог - сердце мира; мир лишился сердца,
Как я лишен своей высокой сути,
Затерянной теперь меж горним троном
И этим сумрачным клочком земли.
Открой глаза! Ищи, ищи, о Тейя!
И там, где мрак, ищи, и там, где свет;
В животворящем воздухе; в бесплодной
Бескрайней пустоте; в аду холодном
И в негасимом пламени - ищи!
Ты видишь, Тейя, видишь?! Что там? Тень
Крылатая? Иль это колесница?
Конечно, колесница - и она
Нас вознесет к утраченному небу!
Сатурну быть владыкою владык!
Я дам приказ. Мятежники падут.
Пришла пора, уже близка победа,
О ней на золотистых облаках
Да возгласят сверкающие трубы,
С победных струн прольется серебро,
И Красота вернется к нам, и снова
Возрадуются дети неба... Тейя!
О Тейя, Тейя! Где былой Сатурн?"
Он встал во весь свой рост. Он к небесам
Вознес хвои трясущиеся длани.
Струился пот с растрепанных волос.
Его глаза сверкали. Он умолк,
Не слыша горьких всхлипываний Тейи,
Затем, нахмурив брови, возгласил:
"Нет! Я творец, и если в этом мире
Мне места нет, то я создам другой
И лучший мир, а этот станет прахом.
Где новый хаос? Я готов творить!"
Он говорил так властно, что слова,
Достигшие спесивого Олимпа,
Заставили мятежников дрожать,
А Тейя, снова обретя надежду
И ощутив благоговейный трепет,
Порывисто воскликнула: "Сатурн!
Наш дом разрушен, но такою речью
Отвагу ты вселишь в сердца друзей.
Я знаю, где они. Пойдем скорее!"
И было так. Рукой маня Сатурна
Вслед за собой, она вступила в лес,
И вековые ветви расступились,
Как пелена тумана пред орлами,
Ширококрыло рвущимися ввысь.
Тем временем царило в мире горе,
Которое не могут передать
Слова людские. Павшие Титаны,
Внимая с болью голосу Сатурна,
Скорбели, вспоминая о былом
Своем величье; непрестанный стон
Звучал из их укрытий и узилищ.
Но был один, который сохранял
По-прежнему могущество и силу:
По-прежнему на огненном престоле,
Сверкая, восседал Гиперион,
Как прежде, доходил к нему с земли
На небо дым от сладких воскурений,
Как прежде, посвященных Богу Солнца.
Он сохранил и мощь свою, и власть, -
Но не покой: ему являлись знаки,
Дурное предвещавшие. Не те,
Которые в испуг ввергают смертных:
Что для Титана уханье совы,
Собачий лай иль дрожь свечи? - Ничто!
Но есть другие предзнаменованья:
Порой его блистающий дворец,
Всегда спокойным озаренный светом, -
Все тысячи необозримых залов,
Все галереи, арки, купола,
И бронзовые статуи, и башни,
И пологи рассветных облаков -
Вдруг вспыхивал кроваво-красным жаром;
Порой наоборот: как будто крылья
Невиданно огромного орла
Дворец в суровый сумрак погружали;
Порой звучало ржание коней,
Бессчетных табунов - но где те кони?
Порой текущий к небу фимиам
Был полон тошнотворным ароматом
Расплавившихся меди и свинца...
Гиперион исполнился тревоги.
Теперь, окончив ежедневный путь
На западном причале, он не мог
Спокойно отдыхать в своей постели
В объятиях божественных мелодий,
В спокойствии заслуженного сна:
Он мерил исполинскими шагами
Пространства залов, а крылатой свите
Лишь то и оставалось, что дрожать
От страха в отдаленных переходах -
Так смертные бегут из дома прочь
При первых же толчках землетрясенья...
...На склоне дня - того, когда Сатурн,
Очнувшись, шел за Теей в дебрях леса, -
Гиперион причалил, как всегда,
На Западе. Под нежный голос труб,
В которые Зефиры вострубили,
Сама собой открылась дверь дворца.
Так роза раскрывает свой бутон,
Свой золотой бутон благоуханный.
Входи, Гиперион! И он вошел...
И он вошел, но весь пылая гневом.
Его одежды, пламенем гудя,
Вспугнули стаю голубинокрылых
Эфирных Ор - он даже не заметил,
Из зала в зал по ясным галереям
Под арками алмазными спеша.
Остановившись под центральным сводом,
Он топнул в страшной ярости; чертог
От светлых башен до глухих подвалов
Весь содрогнулся. И еще не стих
Могучий гул, когда Гиперион,
Не сдерживаясь более, воскликнул:
"Проклятый морок! Ужас дня и ночи!
О призрак скорби, леденящий кровь!
О порожденья нечести болотной!
Откуда вы явились? Для чего?
Ужель хотите мой бессмертный разум
Минутными виденьями затмить?
Ужель сказать хотите мне: "Пади,
Как пал Сатурн, оставь свою обитель,
Забудь про тихий западный причал,
Про колыбель живительного света,
Про храм огня, про славу прежних дней,
Покинь пределы солнечных владений!"?
Угомонитесь! Я и без того
Убежища в краю своем не вижу.
Где красота, гармония, покой?
Повсюду гибель, темнота и гибель!
Куда уж дальше, если даже здесь,
В моем златосверкающем чертоге,
Исчадья тьмы посмели поселиться,
Всечасно оскорбляя божество?
Уйти? Но нет! Земля тому порукой
И соль ее морей: уйду не я!
Нет, не иссякла мощь моей десницы,
В смятении замечется мятежник,
Повержен будет юный громовержец
И трон Сатурну снова передаст!"
Еще в его гортани клокотали
И более ужасные угрозы,
Но их он не сумел произнести;
Как в зашумевшем театральном зале
Тем больше возрастает смутный гомон,
Чем явственней призывы к тишине,
Так после слов Титана, призывавших
Угомониться, бледные фантомы
Со всех сторон туманом поползли
И пол зеркальный начал источать
Флюиды ядовитых испарений,
И судорога, гибкою змеей
Скользя по телу гордого Титана,
Прошла от ног его до головы.
Гиперион внезапно замолчал,
Охваченный необоримой дрожью,
Потом сумел собрать остаток сил
И вышел прочь, и у ворот восточных
Он целых шесть предутренних часов
Дышал всей грудью: каждый новый выдох
Горячим ветром превращал в росу
Отравленные испаренья мрака
И уносил в пучины океана.
Шарообразный трон Гипериона,
Пылающий с рассвета до заката,
Был полускрыт завесой мрачных туч,
Но то и дело из-за них блистали
То огненные дуги, то сполохи,
То отблески и блики - алфавит,
Доступный давней мудрости, а нами
Забытый, - и, встречая иногда
Те знаки на замшелом древнем камне,
Мы смысла их не можем распознать...
Шар огненный, узрев Гипериона,
Стал расправлять серебряные крылья,
Решив, что время отправляться в путь,
И ожидая только приказанья.
Бог Солнца был и рад бы дать приказ,
Пусть только для того, чтоб морок ночи
Рассеялся скорей, но даже бог
Не властен над священным ходом суток.
Серебряные крылья слишком рано
По-сестрински раскрылись. Нужно ждать...
И, утомленный долгим промедленьем,
Гиперион, до сей поры не знавший
О горечи сомнений и утрат,
Упал в тоске на ложе облаков,
Плывущих над границей дня и ночи,
И горестно застыл в мерцанье звезд,
Взирающих печальными глазами
На бога Солнца. Небеса грустили.
Вдруг голос из вселенского пространства
Торжественно и глухо прозвучал:
"Наисветлейший из моих потомков,
Дитя Земли и порожденье Неба,
Блистательная совокупность тайн,
Чья сущность непостижна даже силам,
Тебя создавшим, непостижна мне,
Который был началом бытия
И все постиг - помимо новых форм,
Распространившихся по всей вселенной
И давших жизнь зачаткам новой жизни:
Тебе, мой светлый отпрыск, и твоим
Сородичам - Титанам и Богиням!
Дивясь, следил я за любым движеньем,
За каждым вашим шагом... Но теперь
Что вижу я? Раздор и поруганье,
Сын на отца восстал, отец - на сына,
Сатурн низвергнут! Неужели это
И твой удел?.. Как он ко мне взывал,
Вздымая руки к небу! Я ж укрылся
В глухих тяжелых тучах, чтоб не слышать,
Не видеть, как божественные чада
Вдруг стали не похожи на богов!
Вы, кто назначен править этим миром
Торжественно и непоколебимо,
Не ведая волнений и тревог,
Подвластны ныне стали низким чувствам,
Мрачащим души смертных: страху, злобе,
Надежде, гневу, ярости - страстям!
Вот в чем беда, вот истинное горе,
Печальный знак распада и паденья!
Но ты, мой отпрыск, сможешь побороть
Губительную тяжесть обстоятельств:
Ведь ты же бог! Ты противопоставишь
Могуществу могущество. Вперед!
Я - только голос. Я - волна и ветер
И властен лишь над ветром и волной,
Ты ж облечен величественной плотью,
Тебе дана стремительная мощь.
Перехвати стрелу, едва она
Взлетит своей разящею дорогой
Под пенье тетивы! Ступай туда,
Где мучится Сатурн, спеши на землю!
Я стану нянькой солнцу твоему,
Я прослежу за сменой дня и ночи".
Еще на середине этой речи
Гиперион воспрял и к сонму звезд
Возвел ошеломленные зеницы.
Слова умолкли. Он же все взирал
На терпеливый ясный свет созвездий...
Затем отвел разверстые глаза
От звездной вышины, вздохнул всей грудью
И устремился с берега небес
В бездонную кромешную пучину.

КНИГА ВТОРАЯ

Затрепетали Времени крыла.
Гиперион легко пронзал пространство,
А той порою Тейя и Сатурн
Добрались до убежища, где скрылись
Титаны и Кибела. В этот край
Не проникала даже искра света,
Чтобы слезу преобразить в алмаз;
Здесь стонов слышно не было, хотя
Никто и не пытался скрыть стенаний -
Но грохот водопадов, ниспадавших
Неведомо откуда и куда,
Все заглушал. Как в страшном сне, утесы
Угрюмо громоздились друг на друга
И лоб ко лбу сходились наконец,
Перекрывая низким мрачным сводом
Прибежище несчастий и скорбей.
Титаны восседали не на тронах -
На жестком камне, на сырой земле.
Здесь собрались не все - иные были
В узилище низвергнуты, другие
Потерянно скитались здесь и там.
Где Бриарей, Долор, Порфирион,
Кой, Гий, Тифон и многие другие,
Те, кто исполнен был могучих сил?
Их новая обитель - царство тьмы:
Там ни дыханья нету, ни движенья,
Там судорогой мышцы сведены,
И лишь сердца еще способны биться,
С хрипением и бульканьем гоня
Кроваво-красный ток по сжатым жилам...
Где Мнемозина? Путь ее сокрыт
От наших взоров; Шеба где-то бродит,
Навеки утеряв свою Луну...
И все же здесь, куда пришел Сатурн,
Немало славных собралось Титанов -
Когда-то славных; лишь подобье жизни
Они теперь являли, а не жизнь.
Как валуны на капище друидском,
На вересковой пустоши безлюдной,
Где свод алтарный - сумрачное небо -
Ноябрьским изливается дождем,
Они окаменели и друг друга
Как будто не хотели замечать.
Вот Крий; неподалеку - булава,
Еще недавно грозное оружье:
Ребристый скол утеса повествует
О всекрушащей ярости Титана -
И об изнеможении его.
Вот Иапет, сжимающий змею.
Свисает жало из змеиной пасти;
Змея погибла раньше, чем смогла
Яд изрыгнуть и обезглавить Зевса.
Вот Коттус: подбородок задран вверх,
Затылок припечатан к острой глыбе,
Рот приоткрыт, но скован немотой.
Глаза же вопиют о страшной боли.
Вот Азия, дитя Земли и Кафа.
Какие муки претерпела мать,
Ее, в отца огромную, рожая!
Зато теперь у Азии в глазах
Светилось не отчаянье, но знанье
Грядущего величия; она
Пророчески сквозь время прозревала