Страница:
– А зачем, зачем всё это было? Пакет, трусы?
– Ты ещё молодой и не предусмотрительный. Не знаю, что он там натворил, но не исключено, что его мы отпустим, после чего он прямым ходом в прокуратуру почешет, слышал, наверное, как грозился? А что он там скажет? Что двое голых оперов, у одного из которых на голове был надет пакет, устроили ему «Шапку Мономаха»? Ну и как на него прокурор посмотрит? Правильно, как только что дежурный на нас. Его после этого и слушать никто не будет, а то и скорую вызовут, чтобы в дурдом отправить. Это же тактика проведения допроса, научный, психологический подход. Правда, в учебниках про это не пишут, а зря. Полезная вещь.
Зазвонил телефон.
– Дукалис у аппарата.
– Это Петров, привет, Толик.
– Ага, лёгок на помине.
– Слушай, совсем забыл, я мужика велел снять дежурке. У меня информация есть, что он счётчики электрические по ночам свинчивает с подъездов. Ты побеседуй с ним, можешь не колоть, я вечером приду, займусь.
– Ну, спасибо, родной. Ещё раз так забудешь, будешь вместо меня в выходной дежурить.
Дукалис повесил трубку, поправил галстук и вернулся в дежурную часть.
Зайдя в камеру, он взял у задержанного и начал читать вслух:
– Ну, это мы и без тебя знаем. Ты почему про счётчики не написал, а? Тебе курс восстановления памяти повторить?
– Какие счётчики? Не понимаю… – запинаясь, забормотал мужик.
– Которые ты в парадных скручивал. Электрические.
– Да вы что? Ничего я не скручивал, клянусь. Вот Надю ударил – было, а про счётчики ничего не знаю.
– Ладно, разберёмся, сиди и вспоминай.
Дукалис захлопнул дверь камеры и ещё раз прочитал писанину. «Да, видно, шапочка – действительно хорошая штука, надо будет рискнуть на себе попробовать».
«Следователь прокуратуры Прохоров достал пистолет и прижался к дереву».
Кивинов на секунду задумался, отложил книгу и взял список работников «Темпа», стоящих в очереди на машины. Фамилии, адреса. Ну, и что с ними делать? Вызывать и спрашивать: «Простите, это не вы случайно пришили Суворова, а то что-то его долго нет?» Да их всех только на судимость проверять – полгода уйдёт. А с Виктором Николаевичем что делать? В лес, что ли, отвезти, повесить на берёзу и пытать, пока не вспомнит?
Заглянул Петров.
– Андрюха, труп у нас, возможно, криминал, не поможешь?
– Сейчас иду. Далеко?
– На Стачек.
– Иди к машине, я к Соловцу зайду, может, он захочет съездить.
Возле подъезда дома-хрущёвки шумели люди. Опера прошли внутрь.
– Господи, что же творится? Где ж управу-то найти? За детей страшно.
Кивинов подошёл к дворнику, нашедшему труп, и коротко спросил:
– Где?
Тот молча указал на подвал.
– Свет там есть?
– Есть.
Петров с Кивиновым приподняли дверь-крышку и спрыгнули вниз. Соловец остался беседовать с дворником. Лампочка на 15 ватт тускло освещала подвал.
– Лужи какие-то, и откуда только, подвал-то ведь сухой?
– Бля! Это кровь! Осторожнее, не вляпайся. Где он там?
– Вон, в углу под коробками.
Кивинов осторожно начал снимать пустые картонные коробки с тела.
– Свежак, минут сорок назад примочили, кровь даже не запеклась.
– Аккуратнее, не перепачкайся.
Запах подвальной плесени и свежей крови густо смешались в этом тесном и душном подвале. Постепенно становилось нечем дышать.
– Миша, выбей окошко, задохнёмся.
Петров вышиб подвальное оконце.
– Кошмар!
Кивинов снял последнюю коробку и застыл как вкопанный. На полу в луже крови лежало какое-то месиво, когда-то бывшее человеком. От головы осталось одно сплошное бурое пятно.
– Кто ж его так? Невероятно! Хорошо хоть сразу нашли, через неделю бы уже гнить начал.
У Кивинова зачесались ноги. Подвальные блохи. В подвал заглянул Соловец.
– Ну что там?
– Мокруха, Георгич.
– Давайте сюда, здесь кое-что есть.
Петров с Кивиновым второго приглашения ждать не стали – блохи начинали подниматься выше.
– Смотрите, – сказал им Соловец, когда опера вылезли. От подвала тянулся след из кровяных капель, вверх по лестнице и на второй этаж. Стены подъезда тоже были все в кровавых мазках.
– Пошли!
След обрывался у обшарпанной двери. Соловец нажал звонок. Тишина. Он приложил ухо к двери и прислушался. Затем стукнул кулаком в дверь.
– Ломай!
Петров отошёл на пару шагов и, прыгнув, ударил ногой в замок. Картонная дверь вылетела с первого удара.
Кивинов заскочил в квартиру. Петров с Соловцом следом. Кровь была повсюду – на полу, на обоях, на мебели.
– Сюда!
Кивинов опустил руку с пистолетом. В одной из комнат на тахте спокойно похрапывал мужик. В этой комнате, говоря языком протокольным, первоначальная обстановка нарушена не была. Соловец ткнул мужика.
– Вставай, вредно днём спать.
Мужик шевельнулся и приоткрыл глаза. Затем сел на тахте и почесал грудь.
Наличие в квартире посторонних людей абсолютно его не удивило.
– Чего надо?
Мужику было лет тридцать, трёхдневная щетина и опухшие красные глаза говорили о том, что он сейчас в крутом запое. Под ногами перекатывались пустые флаконы жидкости для обезжиривания.
Петров не стал объяснять мужику, что именно им надо. Он схватил его за майку, вытащил в коридор и, ткнув его носом в кровь, спросил: – Что это?
Тот посмотрел немного на кровавые следы и сел на табуретку.
– Дай закурить.
– Я тебя спрашиваю – что это?
– Да не знаю я. Уснул – всё в порядке было. Вы чего, менты, что ли?
Соловец шарнул ладонью по затылку мужика.
– Не проспался ещё, да? Я тебя сейчас быстренько разбужу. Кто это сделал, кто?
– Да пошёл ты, не помню я ничего.
– Миша, давай орла этого в УАЗик, поехали в отдел. Нам тут больше делать нечего. Сейчас прокуратура приедет. Они труп оформят, а участковые обход сделают. Впрочем, ладно, ты дождись их здесь, а мы поехали. Смотри, чтобы в подвал никто не лазал.
В отделении мужик протрезвел. Кивинов налил ему пива, и тот немного поправил здоровье.
– Давай, Коля. В поганую ты историю влип. У тебя в квартире убийство произошло, а кроме тебя там никого. Понимаешь, чем пахнет?
– Да вы что, мужики? Не убивал я никого. Правда, когда уснул, всё в порядке было, клянусь. Я же работяга, зачем мне кого-то убивать?
– Где работаешь?
– На Кировском, Только сейчас в отпуске бессрочном, четвёртый месяц уже. Работы нет, платят пособие по четыре штуки в месяц. Жену в деревню отправил, к матери.
– А пьёшь на что?
Николай замялся.
– Квартиру сдаю иногда.
– Вот видишь, Коля, ты работяга, не судимый, и век бы в милицию не попал, да вот сейчас влип круто. Прокуратура тебя точно закроет. А в тридцать пять лет в первый раз на кичу попасть тяжело будет. Тебе это надо? Ты себе помочь не хочешь, а мы тебе что должны? Да тебя подставили под статью с чистой совестью, а ты кого-то выгораживаешь. Слышь? Тогда так и скажи. Мы тебя пока не просим на протоколе расписываться. Вместе потом решим, что записать. Я тоже думаю, не твоих рук это дело, ты здесь крайний, пойми.
Коля тёр лоб.
– А не помнишь ты потому, что думаешь, что тебя это не коснётся. Отсидеться хочешь, моя не знаю ничего! Не получится! Дурак, ведь тебя следующего грохнут! Ты жив, пока здесь сидишь! Там же не люди были. Показать, что с мужиком сделали, показать? Ну, говори!
– Ладно, семь бед – один ответ. Что я, из-за кого-то на нары пойду? Козлы. Зачем я их пустил?
– Рассказывай.
– Квартиру они у меня снимали.
– Кто они?
– Четверо из Свердловска. Молодые. Я им второй раз сдаю. Не знаю, что тут в городе делают. Позавчера снова приехали, на недельку попросились. Я их как-то на Ветеранов видел, они колпаки крутили, ну, знаете, с шариком.
– Знаю.
– Старшего Максимом звать, рыжий такой, ещё одного – Босс, а других не знаю как. В прошлый раз только Макс с Боссом были.
– Что сегодня было?
– Не помню я, честно. Мы с утра вместе выпили, они угостили. Потом я ещё принял. Они туда-сюда ходили, бегали. Потом я уснул, а вы разбудили. Поверьте, ну не знаю я, кого они грохнули. Я вам сначала боялся говорить, они шальные какие-то, испугался. Бывало, Макс придёт, глаза навыкате, чушь несст, как будто заговаривается, а потом за нож схватится и давай стену тыкать, орать, как псих, хотя вроде и не пьяный.
– Сколько лет ему?
– Не знаю, на вид – восемнадцать-двадцать.
– Где его найти можно?
Коля пожал плечами.
– Не знаю, честно, не знаю. Я даже фамилии его не знаю. Из Свердловска. Всё, больше ничего не рассказывал.
– Думай, Коля, думай. Он же псих, он вернётся, он тебя достанет!
– Сейчас, что ещё? О, вспомнил. Он, в прошлый раз когда приезжал, бабе одной звонил, кажется, в Гатчину, мне потом счёт с АТС пришёл. Он дома где-то валяется, если не выкинул.
– Понял. Когда это было, вспомни точнее?
– Сейчас июнь? В апреле он приезжал, а звонил, кажись, в десятых числах.
Соловец переглянулся с Кивиновым. Взгляда было достаточно. Кивинов уже бежал на выход из отделения. До телефонного узла было полчаса езды. Он поймал в дежурке водителя Сердобойцева, и через минуту машина неслась по Стачек.
Рыжий Макс. Из Свердловска. Пропавшие водители. Васильев в тюрьме. Убитый в подвале. Анна Петровна. Пошла раскрутка, пошла! Азарт. Бешеный. Вижу цель! Игра, охота ничто по сравнению с этим азартом. «Я достану тебя! К чёрту теории, я пробью эту стену! Давай, жми, жми! Это не надо обществу, это не надо начальству, это надо мне!»
– Георгич, это точно в Гатчине. Записывай адрес. Я сейчас вернусь и рванём туда!
Через полчаса Кивинов вернулся с узла. Опера снова сели в машину и понеслись в область.
– Только бы повезло. Если сдёрнут из города, тогда всё – «глухарь». Ну, составим фоторобот этого Макса, а дальше что? Он в Питере уже не появится.
– Да, тут как подфартит.
Каразия с Дукалисом сидели сзади. Дукалис обтирал тряпкой смазку с автомата, а Каразия курил, пуская дым в открытую форточку.
– Мы рановато приедем. Он что, сразу туда побежит? Он же в крови весь, отсидеться должен.
– Подождём до утра, если понадобится. Завтра отоспимся.
– Я завтра по району дежурю.
– Что делать, Толян? Мы же фанаты.
– Подъезжаем. Ищите улицу. Я Гатчину совсем не знаю. Красный проспект или улица.
Через пять минут машина остановилась возле небольшого кирпичного домика. Частный, скорее всего.
– Как бабу звать?
– А я откуда знаю? На АТС имён нет. Фамилия – Комарова.
– Что будем делать? Надо на разведку сходить.
– Давайте я, – сказал Каразия. – Тут цыган много, а я похож.
Он широко улыбнулся золотым ртом.
– Давай, мы по углам страхуем. Эдик подошёл к двери и постучал.
– Кто там? – раздался женский голос, и в глазке замелькала чья-то тень.
– Дорогая, Марцинкевича где найти, цыгана? Где-то рядом живёт.
Двери распахнулись. На пороге стояла девушка лет двадцати в блузке и лосинах.
– Это через дом, вон туда, – махнула рукой девица. Эдик придержал дверь ногой.
– Тихо, милиция. Кто ещё дома?
Кивинов с Дукалисом уже стояли на пороге.
– Никого, а что случилось? В чём дело?
– Есть тема, давай зайдём.
– Проходите.
Дукалис, выставив автомат, уже осматривал комнаты.
– Ты с кем живёшь?
– С предками.
Кивинов осмотрелся. Ничего домик. Мебель финская, люстры хрустальные, золочёные зеркала. Неплохо для Гатчины.
– Тебя как звать?
– Мариной.
– Мариша, я надеюсь, мы найдём общий язык. К тебе лично претензий нет. Но нас один дружок твой интересует – Макс. Из Свердловска. Как насчёт вспомнить?
– Я почему-то сразу подумала, что из-за него.
– Почему?
– Он звонил сегодня.
– А ну-ка, поподробнее.
– Да ну, козёл какой-то. Я с ним случайно познакомилась, на концерте «Алисы», в марте. Тогда всё равно было, кто рядом с тобой, откуда. Фанатизм, возбуждение.
– Переспали, конечно?
– Это к делу не относится. Потом он мне пару раз звонил, встречались. Но мне он не понравился. Какой-то чокнутый, да и гумозный.
– Какой?
– Ну, гумозный, чмошник. Грязный, противный. Я его отшила, но он всё равно звонил, потом пропал куда-то. А сегодня снова позвонил. Я ему сдуру сказала, что предки на югах, а он приехать напросился. Я не разрешила, но, думаю, он приедет. Какой-то возбуждённый весь, как ужаленный.
– Во сколько звонил?
– Часа полтора назад.
– А когда обещался быть?
– Не сказал, может, к вечеру.
– Ясно. Значит так, Марина, мы у тебя посидим. Есть у нас к нему пара вопросов.
– А что он сделал, если не секрет?
– Да, мелочи, в колпачки много выиграл.
– Да, он говорил, что играет.
– Ну вот, надо возвратку делать.
– А как вы узнали, что он со мной знаком? Адреса-то, кроме него, никто не знает.
– Профессиональная тайна.
Два часа пролетели незаметно. Кивинов отзвонился Соловцу и объяснил ситуацию. Решили ждать до упора, тут рисковать нельзя. В это время года почти не темнеет – белые ночи. Дукалис сидел с автоматом у окна и, чуть приоткрыв занавеску, смотрел на улицу, Каразия шептался с Мариной.
В начале девятого в двери постучались.
– Открывай, – шепнул Эдик. – Откроешь, отойди от двери, а его впусти.
Марина подошла к двери.
– Кто там?
– Я, Максим, давай быстрей.
Марина открыла двери, в дом вошел долговязый парень с рыжей шевелюрой.
– Одна?
Марина молчала.
Парень оглянулся, и в этот момент нога Каразии, мелькнув рядом с Маринкиным лицом, врезалась в грудь Макса. Тот, как фантик на ветру, отлетел прямо в мощные объятия Дукалиса. Парень хотел было вырваться, но опер поднял кулак, и тот мигом закрыл лицо руками.
– Не дергайся, я ударю – ты и не заметишь. Руки давай.
Щелкнули браслеты. Парень уже полностью пришел в себя и не сопротивлялся.
– На выход!
Макс вдруг повернулся и закричал Марине:
– Убью, сука! Заложила! Запомни, я тебя достану, паскуда, запомни!
Каразия пнул парня под зад:
– Пошел отсюда, говнюк!
– Эдик, где ты так научился ногами махать? – спросил Кивинов.
– В секцию ходил летом, когда еще постовым был.
– Лихо, а у меня все руки не доходят, вернее, ноги. Все, поехали, уже поздно. Мариша, пока. Привет папе.
– Я боюсь, вы его отпустите, он же вернется, вы слышали, что он кричал?
– Не боись. Угрозой хребет не сломаешь, а корешок твой у нас надолго останется, поверь.
Глава 7
– Ты ещё молодой и не предусмотрительный. Не знаю, что он там натворил, но не исключено, что его мы отпустим, после чего он прямым ходом в прокуратуру почешет, слышал, наверное, как грозился? А что он там скажет? Что двое голых оперов, у одного из которых на голове был надет пакет, устроили ему «Шапку Мономаха»? Ну и как на него прокурор посмотрит? Правильно, как только что дежурный на нас. Его после этого и слушать никто не будет, а то и скорую вызовут, чтобы в дурдом отправить. Это же тактика проведения допроса, научный, психологический подход. Правда, в учебниках про это не пишут, а зря. Полезная вещь.
Зазвонил телефон.
– Дукалис у аппарата.
– Это Петров, привет, Толик.
– Ага, лёгок на помине.
– Слушай, совсем забыл, я мужика велел снять дежурке. У меня информация есть, что он счётчики электрические по ночам свинчивает с подъездов. Ты побеседуй с ним, можешь не колоть, я вечером приду, займусь.
– Ну, спасибо, родной. Ещё раз так забудешь, будешь вместо меня в выходной дежурить.
Дукалис повесил трубку, поправил галстук и вернулся в дежурную часть.
Зайдя в камеру, он взял у задержанного и начал читать вслух:
«Я чистосердечно раскаиваюсь, что на той неделе я ударил свою сожительницу Надю Смирнову, отчего она упала и умерла. Тело я спрятал в пруду за домом. Я не хотел, она напала на меня первая. Я боялся идти в милицию, долго думал, но наконец сам пришёл и написал это заявление. Прошу смягчить мою участь».Дукалис почесал затылок, потом равнодушно посмотрел на мужика и произнёс:
– Ну, это мы и без тебя знаем. Ты почему про счётчики не написал, а? Тебе курс восстановления памяти повторить?
– Какие счётчики? Не понимаю… – запинаясь, забормотал мужик.
– Которые ты в парадных скручивал. Электрические.
– Да вы что? Ничего я не скручивал, клянусь. Вот Надю ударил – было, а про счётчики ничего не знаю.
– Ладно, разберёмся, сиди и вспоминай.
Дукалис захлопнул дверь камеры и ещё раз прочитал писанину. «Да, видно, шапочка – действительно хорошая штука, надо будет рискнуть на себе попробовать».
«Следователь прокуратуры Прохоров достал пистолет и прижался к дереву».
Кивинов на секунду задумался, отложил книгу и взял список работников «Темпа», стоящих в очереди на машины. Фамилии, адреса. Ну, и что с ними делать? Вызывать и спрашивать: «Простите, это не вы случайно пришили Суворова, а то что-то его долго нет?» Да их всех только на судимость проверять – полгода уйдёт. А с Виктором Николаевичем что делать? В лес, что ли, отвезти, повесить на берёзу и пытать, пока не вспомнит?
Заглянул Петров.
– Андрюха, труп у нас, возможно, криминал, не поможешь?
– Сейчас иду. Далеко?
– На Стачек.
– Иди к машине, я к Соловцу зайду, может, он захочет съездить.
Возле подъезда дома-хрущёвки шумели люди. Опера прошли внутрь.
– Господи, что же творится? Где ж управу-то найти? За детей страшно.
Кивинов подошёл к дворнику, нашедшему труп, и коротко спросил:
– Где?
Тот молча указал на подвал.
– Свет там есть?
– Есть.
Петров с Кивиновым приподняли дверь-крышку и спрыгнули вниз. Соловец остался беседовать с дворником. Лампочка на 15 ватт тускло освещала подвал.
– Лужи какие-то, и откуда только, подвал-то ведь сухой?
– Бля! Это кровь! Осторожнее, не вляпайся. Где он там?
– Вон, в углу под коробками.
Кивинов осторожно начал снимать пустые картонные коробки с тела.
– Свежак, минут сорок назад примочили, кровь даже не запеклась.
– Аккуратнее, не перепачкайся.
Запах подвальной плесени и свежей крови густо смешались в этом тесном и душном подвале. Постепенно становилось нечем дышать.
– Миша, выбей окошко, задохнёмся.
Петров вышиб подвальное оконце.
– Кошмар!
Кивинов снял последнюю коробку и застыл как вкопанный. На полу в луже крови лежало какое-то месиво, когда-то бывшее человеком. От головы осталось одно сплошное бурое пятно.
– Кто ж его так? Невероятно! Хорошо хоть сразу нашли, через неделю бы уже гнить начал.
У Кивинова зачесались ноги. Подвальные блохи. В подвал заглянул Соловец.
– Ну что там?
– Мокруха, Георгич.
– Давайте сюда, здесь кое-что есть.
Петров с Кивиновым второго приглашения ждать не стали – блохи начинали подниматься выше.
– Смотрите, – сказал им Соловец, когда опера вылезли. От подвала тянулся след из кровяных капель, вверх по лестнице и на второй этаж. Стены подъезда тоже были все в кровавых мазках.
– Пошли!
След обрывался у обшарпанной двери. Соловец нажал звонок. Тишина. Он приложил ухо к двери и прислушался. Затем стукнул кулаком в дверь.
– Ломай!
Петров отошёл на пару шагов и, прыгнув, ударил ногой в замок. Картонная дверь вылетела с первого удара.
Кивинов заскочил в квартиру. Петров с Соловцом следом. Кровь была повсюду – на полу, на обоях, на мебели.
– Сюда!
Кивинов опустил руку с пистолетом. В одной из комнат на тахте спокойно похрапывал мужик. В этой комнате, говоря языком протокольным, первоначальная обстановка нарушена не была. Соловец ткнул мужика.
– Вставай, вредно днём спать.
Мужик шевельнулся и приоткрыл глаза. Затем сел на тахте и почесал грудь.
Наличие в квартире посторонних людей абсолютно его не удивило.
– Чего надо?
Мужику было лет тридцать, трёхдневная щетина и опухшие красные глаза говорили о том, что он сейчас в крутом запое. Под ногами перекатывались пустые флаконы жидкости для обезжиривания.
Петров не стал объяснять мужику, что именно им надо. Он схватил его за майку, вытащил в коридор и, ткнув его носом в кровь, спросил: – Что это?
Тот посмотрел немного на кровавые следы и сел на табуретку.
– Дай закурить.
– Я тебя спрашиваю – что это?
– Да не знаю я. Уснул – всё в порядке было. Вы чего, менты, что ли?
Соловец шарнул ладонью по затылку мужика.
– Не проспался ещё, да? Я тебя сейчас быстренько разбужу. Кто это сделал, кто?
– Да пошёл ты, не помню я ничего.
– Миша, давай орла этого в УАЗик, поехали в отдел. Нам тут больше делать нечего. Сейчас прокуратура приедет. Они труп оформят, а участковые обход сделают. Впрочем, ладно, ты дождись их здесь, а мы поехали. Смотри, чтобы в подвал никто не лазал.
В отделении мужик протрезвел. Кивинов налил ему пива, и тот немного поправил здоровье.
– Давай, Коля. В поганую ты историю влип. У тебя в квартире убийство произошло, а кроме тебя там никого. Понимаешь, чем пахнет?
– Да вы что, мужики? Не убивал я никого. Правда, когда уснул, всё в порядке было, клянусь. Я же работяга, зачем мне кого-то убивать?
– Где работаешь?
– На Кировском, Только сейчас в отпуске бессрочном, четвёртый месяц уже. Работы нет, платят пособие по четыре штуки в месяц. Жену в деревню отправил, к матери.
– А пьёшь на что?
Николай замялся.
– Квартиру сдаю иногда.
– Вот видишь, Коля, ты работяга, не судимый, и век бы в милицию не попал, да вот сейчас влип круто. Прокуратура тебя точно закроет. А в тридцать пять лет в первый раз на кичу попасть тяжело будет. Тебе это надо? Ты себе помочь не хочешь, а мы тебе что должны? Да тебя подставили под статью с чистой совестью, а ты кого-то выгораживаешь. Слышь? Тогда так и скажи. Мы тебя пока не просим на протоколе расписываться. Вместе потом решим, что записать. Я тоже думаю, не твоих рук это дело, ты здесь крайний, пойми.
Коля тёр лоб.
– А не помнишь ты потому, что думаешь, что тебя это не коснётся. Отсидеться хочешь, моя не знаю ничего! Не получится! Дурак, ведь тебя следующего грохнут! Ты жив, пока здесь сидишь! Там же не люди были. Показать, что с мужиком сделали, показать? Ну, говори!
– Ладно, семь бед – один ответ. Что я, из-за кого-то на нары пойду? Козлы. Зачем я их пустил?
– Рассказывай.
– Квартиру они у меня снимали.
– Кто они?
– Четверо из Свердловска. Молодые. Я им второй раз сдаю. Не знаю, что тут в городе делают. Позавчера снова приехали, на недельку попросились. Я их как-то на Ветеранов видел, они колпаки крутили, ну, знаете, с шариком.
– Знаю.
– Старшего Максимом звать, рыжий такой, ещё одного – Босс, а других не знаю как. В прошлый раз только Макс с Боссом были.
– Что сегодня было?
– Не помню я, честно. Мы с утра вместе выпили, они угостили. Потом я ещё принял. Они туда-сюда ходили, бегали. Потом я уснул, а вы разбудили. Поверьте, ну не знаю я, кого они грохнули. Я вам сначала боялся говорить, они шальные какие-то, испугался. Бывало, Макс придёт, глаза навыкате, чушь несст, как будто заговаривается, а потом за нож схватится и давай стену тыкать, орать, как псих, хотя вроде и не пьяный.
– Сколько лет ему?
– Не знаю, на вид – восемнадцать-двадцать.
– Где его найти можно?
Коля пожал плечами.
– Не знаю, честно, не знаю. Я даже фамилии его не знаю. Из Свердловска. Всё, больше ничего не рассказывал.
– Думай, Коля, думай. Он же псих, он вернётся, он тебя достанет!
– Сейчас, что ещё? О, вспомнил. Он, в прошлый раз когда приезжал, бабе одной звонил, кажется, в Гатчину, мне потом счёт с АТС пришёл. Он дома где-то валяется, если не выкинул.
– Понял. Когда это было, вспомни точнее?
– Сейчас июнь? В апреле он приезжал, а звонил, кажись, в десятых числах.
Соловец переглянулся с Кивиновым. Взгляда было достаточно. Кивинов уже бежал на выход из отделения. До телефонного узла было полчаса езды. Он поймал в дежурке водителя Сердобойцева, и через минуту машина неслась по Стачек.
Рыжий Макс. Из Свердловска. Пропавшие водители. Васильев в тюрьме. Убитый в подвале. Анна Петровна. Пошла раскрутка, пошла! Азарт. Бешеный. Вижу цель! Игра, охота ничто по сравнению с этим азартом. «Я достану тебя! К чёрту теории, я пробью эту стену! Давай, жми, жми! Это не надо обществу, это не надо начальству, это надо мне!»
– Георгич, это точно в Гатчине. Записывай адрес. Я сейчас вернусь и рванём туда!
Через полчаса Кивинов вернулся с узла. Опера снова сели в машину и понеслись в область.
– Только бы повезло. Если сдёрнут из города, тогда всё – «глухарь». Ну, составим фоторобот этого Макса, а дальше что? Он в Питере уже не появится.
– Да, тут как подфартит.
Каразия с Дукалисом сидели сзади. Дукалис обтирал тряпкой смазку с автомата, а Каразия курил, пуская дым в открытую форточку.
– Мы рановато приедем. Он что, сразу туда побежит? Он же в крови весь, отсидеться должен.
– Подождём до утра, если понадобится. Завтра отоспимся.
– Я завтра по району дежурю.
– Что делать, Толян? Мы же фанаты.
– Подъезжаем. Ищите улицу. Я Гатчину совсем не знаю. Красный проспект или улица.
Через пять минут машина остановилась возле небольшого кирпичного домика. Частный, скорее всего.
– Как бабу звать?
– А я откуда знаю? На АТС имён нет. Фамилия – Комарова.
– Что будем делать? Надо на разведку сходить.
– Давайте я, – сказал Каразия. – Тут цыган много, а я похож.
Он широко улыбнулся золотым ртом.
– Давай, мы по углам страхуем. Эдик подошёл к двери и постучал.
– Кто там? – раздался женский голос, и в глазке замелькала чья-то тень.
– Дорогая, Марцинкевича где найти, цыгана? Где-то рядом живёт.
Двери распахнулись. На пороге стояла девушка лет двадцати в блузке и лосинах.
– Это через дом, вон туда, – махнула рукой девица. Эдик придержал дверь ногой.
– Тихо, милиция. Кто ещё дома?
Кивинов с Дукалисом уже стояли на пороге.
– Никого, а что случилось? В чём дело?
– Есть тема, давай зайдём.
– Проходите.
Дукалис, выставив автомат, уже осматривал комнаты.
– Ты с кем живёшь?
– С предками.
Кивинов осмотрелся. Ничего домик. Мебель финская, люстры хрустальные, золочёные зеркала. Неплохо для Гатчины.
– Тебя как звать?
– Мариной.
– Мариша, я надеюсь, мы найдём общий язык. К тебе лично претензий нет. Но нас один дружок твой интересует – Макс. Из Свердловска. Как насчёт вспомнить?
– Я почему-то сразу подумала, что из-за него.
– Почему?
– Он звонил сегодня.
– А ну-ка, поподробнее.
– Да ну, козёл какой-то. Я с ним случайно познакомилась, на концерте «Алисы», в марте. Тогда всё равно было, кто рядом с тобой, откуда. Фанатизм, возбуждение.
– Переспали, конечно?
– Это к делу не относится. Потом он мне пару раз звонил, встречались. Но мне он не понравился. Какой-то чокнутый, да и гумозный.
– Какой?
– Ну, гумозный, чмошник. Грязный, противный. Я его отшила, но он всё равно звонил, потом пропал куда-то. А сегодня снова позвонил. Я ему сдуру сказала, что предки на югах, а он приехать напросился. Я не разрешила, но, думаю, он приедет. Какой-то возбуждённый весь, как ужаленный.
– Во сколько звонил?
– Часа полтора назад.
– А когда обещался быть?
– Не сказал, может, к вечеру.
– Ясно. Значит так, Марина, мы у тебя посидим. Есть у нас к нему пара вопросов.
– А что он сделал, если не секрет?
– Да, мелочи, в колпачки много выиграл.
– Да, он говорил, что играет.
– Ну вот, надо возвратку делать.
– А как вы узнали, что он со мной знаком? Адреса-то, кроме него, никто не знает.
– Профессиональная тайна.
Два часа пролетели незаметно. Кивинов отзвонился Соловцу и объяснил ситуацию. Решили ждать до упора, тут рисковать нельзя. В это время года почти не темнеет – белые ночи. Дукалис сидел с автоматом у окна и, чуть приоткрыв занавеску, смотрел на улицу, Каразия шептался с Мариной.
В начале девятого в двери постучались.
– Открывай, – шепнул Эдик. – Откроешь, отойди от двери, а его впусти.
Марина подошла к двери.
– Кто там?
– Я, Максим, давай быстрей.
Марина открыла двери, в дом вошел долговязый парень с рыжей шевелюрой.
– Одна?
Марина молчала.
Парень оглянулся, и в этот момент нога Каразии, мелькнув рядом с Маринкиным лицом, врезалась в грудь Макса. Тот, как фантик на ветру, отлетел прямо в мощные объятия Дукалиса. Парень хотел было вырваться, но опер поднял кулак, и тот мигом закрыл лицо руками.
– Не дергайся, я ударю – ты и не заметишь. Руки давай.
Щелкнули браслеты. Парень уже полностью пришел в себя и не сопротивлялся.
– На выход!
Макс вдруг повернулся и закричал Марине:
– Убью, сука! Заложила! Запомни, я тебя достану, паскуда, запомни!
Каразия пнул парня под зад:
– Пошел отсюда, говнюк!
– Эдик, где ты так научился ногами махать? – спросил Кивинов.
– В секцию ходил летом, когда еще постовым был.
– Лихо, а у меня все руки не доходят, вернее, ноги. Все, поехали, уже поздно. Мариша, пока. Привет папе.
– Я боюсь, вы его отпустите, он же вернется, вы слышали, что он кричал?
– Не боись. Угрозой хребет не сломаешь, а корешок твой у нас надолго останется, поверь.
Глава 7
Из протокола допроса:
Смотрите! Это всё в вашем доме! Завтра волна захлестнёт и вас, не спасут ни бронированные двери, ни сторожевые собаки, ни охранники-профессионалы, ни милиция.
А убитый Полозков ехал покупать телевизор, по пути к метро сыграл в колпаки. Страшная шутка. Деньги на телевизор он выиграл в какую-то лотерею, проиграв при этом жизнь.
Кивинов сидел в ИВС и беседовал с Максом.
– Босса вы вряд ли теперь найдёте. Он уже был в ментовке. В апреле. Влетел с обрезом. Его сначала арестовали и даже в Кресты отправили, но потом на подписку отпустили. Он доволен был, мы ещё смеялись, подписку о невыезде из Питера дал, оставив при этом свердловский адрес. А где он сейчас, я не знаю, он в Казахстан собирался. Это ж он, гад, подбил нас на это дело.
– Ты с себя стрелки-то не переводи, сам хорош. Ты что, на игле сидишь?
– Да. Вчера в камере ломало, на стену прыгал, печень, думал, вывалится. Но сейчас вроде полегче. Меня куда – в Кресты?
– Наверно, но десять суток тут будешь. Ты догадываешься, что я с тобой не только о Боссе приехал поговорить? У меня к тебе тоже интерес имеется.
– Да я всё про себя рассказал.
– А про других?
– А что про других? Я не знаю ничего.
– Жаль, что ты не судимый и многого не понимаешь. Не знаешь, что до суда лучше всё рассказывать. Не следователю, нет. Нам, уголовному розыску. Потому что для тебя сейчас важнее, не сколько сидеть, а как сидеть. То ли мужиком на зоне быть, то ли опущенным, то ли два пайка жрать, то ли из ШИЗО не вылазить. А это всё в наших руках. Один звонок в оперчасть – и ты на коне, другой – ты в дерьме. Понял? Мне не протокол от тебя нужен, а разговор.
– Но я действительно ничего не знаю.
– Такую фразу я слышу от каждого задержанного, а дней через десять не успеваю показания записывать, когда он на своей шкуре поймёт, куда попал. И совесть моя чиста! И тебя это ждёт, потому что ты убийца, и сколько бы тебе ни влепили, жизнь мужику не вернёшь! Поэтому я не буду вскакивать по ночам и мучаться угрызениями – как там мальчик на зоне, не плохо ли ему? Не погорячился ли я? Если дошли мои слова до тебя, вопрос по существу. Бойцы, которые водителей убивают? Только не ври, что не знаешь!
– А вы откуда знаете?
– По глазам вижу!
– Да, слышал, было дело.
– Ну вот, а говоришь, ничего не знаешь. Давай так, чтобы тебя каждый раз носом не тыкать, как котёнка в молоко, рассказывай сам.
Кивинов немного поуспокоился.
– Я-то их не знаю. Это в марте было. Мы в первый раз тогда в Питер приехали. Хату сняли у мужика. Правда, не сразу. Неделю по городу болтались. Вот тогда это и произошло. Мы на концерт ходили, «Алисы». Я на том концерте Маринку подцепил, поехали к ней в Гатчину. Она сказала, что предков дома нет. А они оказались дома. Мы в подъезде перепихнулись, она домой пошла, а я на улице остался. Ночь уже была. Хотел на вокзал пойти, а он закрыт оказался. Холодно было. Я недалеко от вокзала на стоянке грузовик увидел, с фургоном, вернее, с брезентовым верхом. Залез я, в угол забился и заснул.
Проснулся от того, что машина тронулась. Хотел выскочить, а потом думаю, может, она в Питер едет, мне всё равно туда, и остался.
Пока ехали, я из кузова выглядывал, но где мы, я не знал. Минут сорок ехали. Когда мотор заглушили, я выскочил, осмотрелся. А куда дальше, не знаю. Бараки кругом какие-то, сараи, грязища везде. Одна дорога, а вокруг пустырь. Нет, думаю, такое такси мне не надо. Тут явно не Питер, попробуй выберись. Решил подождать, а когда они снова поедут, заскочить. Не пешком же по грязи выбираться оттуда. Да и холод собачий, продрог до костей – я-то в одной джинсовке да футболке. Спрятался за сараем крайним и жду: Из машины два парня вышли, один сарай ключом открыл, и оба туда и нырнули. Что-то там минут пять перекладывали, потом стали железо какое-то таскать и в фургон грузить. Кругом тишина, вот я разговор их случайно и услыхал. Один другому вроде как достижениями хвастал. «Всё удачно прошло, – говорит, – клиент даже не задёргался. Вот что значит опыт, привычка». И заржал, как конь. Второй спрашивает: «Тачка хорошая? Новьё?» Тот отвечает: «С нуля, тысяч пять пробег. Ха-ха, ловкость рук и пять лимонов в кармане, и, главное, никакого риска». – «Не каркай, давай грузи, эти лимоны ещё получить надо, а здесь голова нужна, а не руки, это тебе не водил душить». Я так тогда и присел. Ну и влип! Хорошие ребята. Если у них в привычку вошло шофёров убивать. У меня сразу всё желание отпало ехать с ними. Да тут снег пошёл. Не, думаю, лучше рискну, глядишь, не заметят. Кончили они грузить, завели колымагу свою и давай по ухабам выбираться. Я машину догнал, в фургон прыгнул. Пока ехали, в дырочку смотрел. Как дома появились, я на светофоре и выскочил. Вот и вся история.
– А почему на Ветеранов трепался, что знаком с ними и даже пил вместе?
– Ах, вон откуда вы про это узнали!? Везде стукачи, лишнего не брякни. Кто ж это, если не секрет? Местные или наши? Нет, не пил я с ними и, тем более, не знаком. А трепался так, чтобы цену набить, крутизну, что ли, показать. Мы просто трепались, кто кого из крутых ребят знает. Вот я и брякнул, даже наплёл, что знаю, где гаражи.
– Бойцов-то не разглядел?
– Не очень, темно ведь было. Так, одежду только. Один – маленький, коренастый, лет двадцать пять. Он в куртке джинсовой на меху был. Мех на воротнике, знаете, белый такой, ненастоящий.
– Искусственный.
– Вот, вот, второй повыше, здоровый. Куртку я не помню, а на голове шапка большая была, пушистая.
– Меховая, ну, ушанка?
– Во, во.
– А цвет?
– Тоже белый, кажись, или белый с чёрным.
– Машину помнишь? Марку, цвет? Внутри что лежало?
– Машина, кажется, «МАЗ», я плохо разбираюсь. Знаете, тупорылая такая. Зелёного цвета. Брезент обычный. Во, вспомнил – на брезенте полоса чёрная была, в том месте, где кузов кончается. Когда туда ехали, внутри пусто было, а обратно – они деталей насовали от машины.
– Каких деталей?
– Да я не разбираюсь, крышки какие-то, фары, бампера мятые. Детали-то все гнутые-перегнутые, только на переплавку годятся. Я ещё подумал, может, они металл в Прибалтику гонят.
– Ну и где ты выскочил? Место помнишь?
– Плохо. Я тогда первый раз в Питере был, попробуй сообрази, куда тебя черти занесли.
– Ну куда ты оттуда поехал?
– Да вроде на метро, до Ветеранов.
– А садился-то где, садился?
– Сейчас, сейчас. Там вокзал, кажется, был какой-то.
– Какой? Московский, Витебский, Балтийский?
– Во, Балтийский, точно! Рядом речка была.
– Обводный?
– Ну, не знаю, может быть.
– А пока ехали, ничего не заметил? Мосты, памятники, дома?
– Не было вроде ничего. Всё деревья, деревья, поля, а потом как-то резко раз – и вокзал.
Кивинов прикинул. В районе Балтийского только одна дорога выходила с поля прямо в город. Митрофаньевское шоссе. Вторым концом оно упиралось в Московский проспект, то есть опять в город. Значит, гаражи где-то там.
– Кружились много? Поворотов много было?
– Да не помню я! Попробуй в темноте разбери что.
– Вот тебе лист, нарисуй, что помнишь, как гаражи стояли, бараки. Может, дома, деревья. Всё, что запомнил.
Макс взял ручку и, морща лоб, начал выводить на бумаге линии. Минут через пять он протянул лист.
– Ну, Репин, как успехи? Здорово, почти с натуры. Теперь расшифруй.
– Вот здесь машина стояла, тут я сидел, из этого сарая они железо таскали, а вот дорога.
– Трудновато понять. Вдохновения не вижу. Таких мест по городу тысячи. У тебя что в школе по рисованию было?
– Как смог, так и нарисовал.
– Ладно. Придётся съездить с нами на место через пару дней. Я пока сам поищу, а если не получится, тебя возьму. Тебе всё равно делать нечего, а так хоть развлечение.
«Странно, вроде парень как парень и не выпендривался. И что на них находит? Может, вирус какой-нибудь появился, типа СПИДа, как кто подцепит, так крыша течёт, чуть что – на нож? По весне муж жену застрелил. Двадцать пять лет вместе прожили, не ссорились никогда, выпивали, конечно, но не сильно. А пришла как-то домой с опозданием, ссориться стали, он револьвер достал отцовский да пальнул. С первого выстрела – наповал. Соловец тогда с Дукалисом его трое суток кололи, а он сидел и молчал. Потом оказалось, в шоке был, сам понять не мог, что произошло. В конце концов рассказал всё, конечно. Истерика была, когда показывал, как всё было. Вот и думай, что с ним случилось. Не иначе, как вирус подцепил».
«Мы встретили его на Ветеранов, он играл с нами в колпаки. Светанул деньгами. Босс предложил нам проиграть ему немного, а потом вместе сходить на Стачек, где мы снимали комнату, якобы за деньгами. Там напоить и ограбить. Так и сделали. Мужик выиграл у нас двадцать пять тысяч, а я сказал, что с собой денег нет, хочешь сходим, тут рядом, отдадим деньги. Он согласился. Мы впятером пошли домой. Хозяин спал пьяный. Мы прошли в комнату, где жили. Витька достал деньги. Мужик забрал. Я предложил выпить за выигрыш. Он не отказался. Выпили, у нас было. Он собрался уходить. Мы уговаривали остаться, но он сказал, что спешит, и поднялся. Тогда я ударил его по голове восьмикилограммовой гантелей. Он упал. Я снова стал бить его гантелей. Когда он кончил стонать, мы с Боссом подняли его и вынесли на лестницу, предварительно забрав у него деньги. На площадке он снова зашевелился. Тогда я ударил его в живот ножом. Потом мы потащили его в подвал. Там, бросив его в угол, мы начали забрасывать тело картонными коробками, хранившимися в подвале. Мужик снова застонал. Я схватил кирпич и ударил его по голове. Босс присел рядом и стал наносить удары ножом в грудь, мужчина стонал, а Босс кричал: „Давай, умирай! Ну, умирай скорее, гад!“ Я тоже стал бить его ножом. Потом, забросав его коробками, мы вышли из подвала. В квартире смыли с себя кровь и решили разбегаться. Я хотел вернуться в Свердловск, а куда собирался Босс, я не знаю. Я позвонил своей знакомой в Гатчину и договорился переночевать у нее. Приехав туда, я был задержан милицией. Нож я закинул на крышу трансформаторной будки радом с домом…"Из справки судебно-медицинского эксперта:
«На теле гражданина Полозкова Юрия Борисовича, 32-х лет, обнаружено 567 ножевых ранений, 48 переломов костей черепа, множественные ушибы мягких тканей и разрывы внутренних органов…»Кивинов положил справку на стол. Ни в одном воспалённом мозгу писателя романов ужасов не возникнет такой сюжет. Ни в одном полицейском боевике нельзя увидеть того, что показывает сама жизнь. Страшная правда, страшней любого ночного кошмара. Нормальный человеческий ум просто не воспримет такое. Гомо сапиенс – человек разумный. Все с ужасом смотрят на соседей, не видя ужаса в своём доме. Этой зимой на Стачек вырезали всю семью, даже собаку, из-за двух видиков и какого-то золота. На Ветеранов хладнокровно перерезали горло мужчине, отказавшемуся выпить с убийцей стакан водки. В лифтах убивают девчонок из-за дешёвых серёжек. Город затопила волна убийств.
Смотрите! Это всё в вашем доме! Завтра волна захлестнёт и вас, не спасут ни бронированные двери, ни сторожевые собаки, ни охранники-профессионалы, ни милиция.
А убитый Полозков ехал покупать телевизор, по пути к метро сыграл в колпаки. Страшная шутка. Деньги на телевизор он выиграл в какую-то лотерею, проиграв при этом жизнь.
Кивинов сидел в ИВС и беседовал с Максом.
– Босса вы вряд ли теперь найдёте. Он уже был в ментовке. В апреле. Влетел с обрезом. Его сначала арестовали и даже в Кресты отправили, но потом на подписку отпустили. Он доволен был, мы ещё смеялись, подписку о невыезде из Питера дал, оставив при этом свердловский адрес. А где он сейчас, я не знаю, он в Казахстан собирался. Это ж он, гад, подбил нас на это дело.
– Ты с себя стрелки-то не переводи, сам хорош. Ты что, на игле сидишь?
– Да. Вчера в камере ломало, на стену прыгал, печень, думал, вывалится. Но сейчас вроде полегче. Меня куда – в Кресты?
– Наверно, но десять суток тут будешь. Ты догадываешься, что я с тобой не только о Боссе приехал поговорить? У меня к тебе тоже интерес имеется.
– Да я всё про себя рассказал.
– А про других?
– А что про других? Я не знаю ничего.
– Жаль, что ты не судимый и многого не понимаешь. Не знаешь, что до суда лучше всё рассказывать. Не следователю, нет. Нам, уголовному розыску. Потому что для тебя сейчас важнее, не сколько сидеть, а как сидеть. То ли мужиком на зоне быть, то ли опущенным, то ли два пайка жрать, то ли из ШИЗО не вылазить. А это всё в наших руках. Один звонок в оперчасть – и ты на коне, другой – ты в дерьме. Понял? Мне не протокол от тебя нужен, а разговор.
– Но я действительно ничего не знаю.
– Такую фразу я слышу от каждого задержанного, а дней через десять не успеваю показания записывать, когда он на своей шкуре поймёт, куда попал. И совесть моя чиста! И тебя это ждёт, потому что ты убийца, и сколько бы тебе ни влепили, жизнь мужику не вернёшь! Поэтому я не буду вскакивать по ночам и мучаться угрызениями – как там мальчик на зоне, не плохо ли ему? Не погорячился ли я? Если дошли мои слова до тебя, вопрос по существу. Бойцы, которые водителей убивают? Только не ври, что не знаешь!
– А вы откуда знаете?
– По глазам вижу!
– Да, слышал, было дело.
– Ну вот, а говоришь, ничего не знаешь. Давай так, чтобы тебя каждый раз носом не тыкать, как котёнка в молоко, рассказывай сам.
Кивинов немного поуспокоился.
– Я-то их не знаю. Это в марте было. Мы в первый раз тогда в Питер приехали. Хату сняли у мужика. Правда, не сразу. Неделю по городу болтались. Вот тогда это и произошло. Мы на концерт ходили, «Алисы». Я на том концерте Маринку подцепил, поехали к ней в Гатчину. Она сказала, что предков дома нет. А они оказались дома. Мы в подъезде перепихнулись, она домой пошла, а я на улице остался. Ночь уже была. Хотел на вокзал пойти, а он закрыт оказался. Холодно было. Я недалеко от вокзала на стоянке грузовик увидел, с фургоном, вернее, с брезентовым верхом. Залез я, в угол забился и заснул.
Проснулся от того, что машина тронулась. Хотел выскочить, а потом думаю, может, она в Питер едет, мне всё равно туда, и остался.
Пока ехали, я из кузова выглядывал, но где мы, я не знал. Минут сорок ехали. Когда мотор заглушили, я выскочил, осмотрелся. А куда дальше, не знаю. Бараки кругом какие-то, сараи, грязища везде. Одна дорога, а вокруг пустырь. Нет, думаю, такое такси мне не надо. Тут явно не Питер, попробуй выберись. Решил подождать, а когда они снова поедут, заскочить. Не пешком же по грязи выбираться оттуда. Да и холод собачий, продрог до костей – я-то в одной джинсовке да футболке. Спрятался за сараем крайним и жду: Из машины два парня вышли, один сарай ключом открыл, и оба туда и нырнули. Что-то там минут пять перекладывали, потом стали железо какое-то таскать и в фургон грузить. Кругом тишина, вот я разговор их случайно и услыхал. Один другому вроде как достижениями хвастал. «Всё удачно прошло, – говорит, – клиент даже не задёргался. Вот что значит опыт, привычка». И заржал, как конь. Второй спрашивает: «Тачка хорошая? Новьё?» Тот отвечает: «С нуля, тысяч пять пробег. Ха-ха, ловкость рук и пять лимонов в кармане, и, главное, никакого риска». – «Не каркай, давай грузи, эти лимоны ещё получить надо, а здесь голова нужна, а не руки, это тебе не водил душить». Я так тогда и присел. Ну и влип! Хорошие ребята. Если у них в привычку вошло шофёров убивать. У меня сразу всё желание отпало ехать с ними. Да тут снег пошёл. Не, думаю, лучше рискну, глядишь, не заметят. Кончили они грузить, завели колымагу свою и давай по ухабам выбираться. Я машину догнал, в фургон прыгнул. Пока ехали, в дырочку смотрел. Как дома появились, я на светофоре и выскочил. Вот и вся история.
– А почему на Ветеранов трепался, что знаком с ними и даже пил вместе?
– Ах, вон откуда вы про это узнали!? Везде стукачи, лишнего не брякни. Кто ж это, если не секрет? Местные или наши? Нет, не пил я с ними и, тем более, не знаком. А трепался так, чтобы цену набить, крутизну, что ли, показать. Мы просто трепались, кто кого из крутых ребят знает. Вот я и брякнул, даже наплёл, что знаю, где гаражи.
– Бойцов-то не разглядел?
– Не очень, темно ведь было. Так, одежду только. Один – маленький, коренастый, лет двадцать пять. Он в куртке джинсовой на меху был. Мех на воротнике, знаете, белый такой, ненастоящий.
– Искусственный.
– Вот, вот, второй повыше, здоровый. Куртку я не помню, а на голове шапка большая была, пушистая.
– Меховая, ну, ушанка?
– Во, во.
– А цвет?
– Тоже белый, кажись, или белый с чёрным.
– Машину помнишь? Марку, цвет? Внутри что лежало?
– Машина, кажется, «МАЗ», я плохо разбираюсь. Знаете, тупорылая такая. Зелёного цвета. Брезент обычный. Во, вспомнил – на брезенте полоса чёрная была, в том месте, где кузов кончается. Когда туда ехали, внутри пусто было, а обратно – они деталей насовали от машины.
– Каких деталей?
– Да я не разбираюсь, крышки какие-то, фары, бампера мятые. Детали-то все гнутые-перегнутые, только на переплавку годятся. Я ещё подумал, может, они металл в Прибалтику гонят.
– Ну и где ты выскочил? Место помнишь?
– Плохо. Я тогда первый раз в Питере был, попробуй сообрази, куда тебя черти занесли.
– Ну куда ты оттуда поехал?
– Да вроде на метро, до Ветеранов.
– А садился-то где, садился?
– Сейчас, сейчас. Там вокзал, кажется, был какой-то.
– Какой? Московский, Витебский, Балтийский?
– Во, Балтийский, точно! Рядом речка была.
– Обводный?
– Ну, не знаю, может быть.
– А пока ехали, ничего не заметил? Мосты, памятники, дома?
– Не было вроде ничего. Всё деревья, деревья, поля, а потом как-то резко раз – и вокзал.
Кивинов прикинул. В районе Балтийского только одна дорога выходила с поля прямо в город. Митрофаньевское шоссе. Вторым концом оно упиралось в Московский проспект, то есть опять в город. Значит, гаражи где-то там.
– Кружились много? Поворотов много было?
– Да не помню я! Попробуй в темноте разбери что.
– Вот тебе лист, нарисуй, что помнишь, как гаражи стояли, бараки. Может, дома, деревья. Всё, что запомнил.
Макс взял ручку и, морща лоб, начал выводить на бумаге линии. Минут через пять он протянул лист.
– Ну, Репин, как успехи? Здорово, почти с натуры. Теперь расшифруй.
– Вот здесь машина стояла, тут я сидел, из этого сарая они железо таскали, а вот дорога.
– Трудновато понять. Вдохновения не вижу. Таких мест по городу тысячи. У тебя что в школе по рисованию было?
– Как смог, так и нарисовал.
– Ладно. Придётся съездить с нами на место через пару дней. Я пока сам поищу, а если не получится, тебя возьму. Тебе всё равно делать нечего, а так хоть развлечение.
«Странно, вроде парень как парень и не выпендривался. И что на них находит? Может, вирус какой-нибудь появился, типа СПИДа, как кто подцепит, так крыша течёт, чуть что – на нож? По весне муж жену застрелил. Двадцать пять лет вместе прожили, не ссорились никогда, выпивали, конечно, но не сильно. А пришла как-то домой с опозданием, ссориться стали, он револьвер достал отцовский да пальнул. С первого выстрела – наповал. Соловец тогда с Дукалисом его трое суток кололи, а он сидел и молчал. Потом оказалось, в шоке был, сам понять не мог, что произошло. В конце концов рассказал всё, конечно. Истерика была, когда показывал, как всё было. Вот и думай, что с ним случилось. Не иначе, как вирус подцепил».