Дождь пошел сильнее.
13. Личные проблемы
13. Личные проблемы
Зуйко на встречу опоздал, за что и был обруган Волгиным.
– Зря вы так, Сергей Сергеич, – Валет выслушал, не перебивая. – Я вам, можно сказать, жизнь спас.
– Я так и понял. Только, Евгений, с одним маленьким уточнением. Ты не меня спасал. Ты о себе думал. Правильно, кстати сказать, думал. Представляешь, в какой бы блин вас раскатали, случись с нами что-то серьезное?
– Если б нашли…
– Нашли бы, не переживай. Думаешь, большой секрет, что вы за Локтионовым увязались? Да я вашу тачку в самом начале «срубил», только думал, мозгов хватит не вмешиваться. Я ж номер твоей «тойоты» через ребят в управлении «пробивал», так что информация у них осталась.
– Номер вы не могли увидеть.
– Тебе его напомнить?
Теперь Волгин знал госномер «лэндкрузера». Догадавшись, чей голос был слышен по рации, – озарение пришло под воздействием того самого алкоголя, который он ругал накануне вечером, – опер через компьютер ГИБДД проверил, какие машины числятся на Зуйко. «Тойоту» тот приобрел еще до «посадки», а буквально в первый же день по выходе из тюрьмы успел совершить мелкое административное правонарушение.
– Так что, Валет, рассказывай, какого хрена вы за стариком поперлись.
– А вы?
– Евгений, не гневи Бога. Начинай. Я жду. Начинал Зуйко крайне долго. Ковырял носком кроссовки землю, шевелил плечами и ушами, горько вздыхал.
– Думаешь, браток, в тюрьме сейчас было бы лучше? – мягко напомнил опер.
– Там понятнее… Короче, узнали, что с Локтионова кто-то бабки тянет, ну и решили тему срубить. Кто, кроме нас, его доить может?
– Филин в курсе? Или так, самодеятельность?
– В курсе.
– Значит, самодеятельность. Дальше.
– Ну и все. В офисе у нас был человек, он видел, что Эдик никому ничего не передавал. Мы и на телефон на всякий случай сели. Ну, и услышали звонок: езжай туда-то, деньги спрячь там-то. Поехали… А дальше с вами карусель закрутилась. Я едва успел наших оттащить. Они-то не знали, кто вы! Думали – те самые, кто Эдика доит.
– А за что его подоить можно?
– Кто ж знает? Есть, видать, грехи. Наверняка с Инкой повязано. Я так думаю, что он ее и заказал.
– Смелая мысль. Про Варламова чего-нибудь слышно?
– Кто это? А-а, бывший мент, который на Эдика ишачил. Чего слышно? Ничего не слышно, замочили его. Кто, за что – без понятия. Может, за Эдиковы дела, а может, еще за что было. Только Филин считает, что неспроста это, что Эдик, Инка и Варламов одной ниточкой повязаны. Что-то они вместе такого наворотили, что за двумя смерть уже пришла, а третьему в затылок дышит.
– Красиво сказано. Цитата или сам написал?
– Филин сейчас ищет одного человека. Варламовского кореша. Пашей зовут. Слыхали такого?
– Шибко ищет?
– Найдет. Всяко раньше вас отыщет.
– Он думает, Паша знает расклад? А чего не хочет Локтионова прямо спросить? Без обиняков, в традициях рэкетиров первых лет перестройки?
– А вам бы это было очень удобно? «Чужими руками», как говорится. Не знаю, почему не хочет. Он высоко летает, ему виднее. Наверное, время еще не пришло. Мне как-то несподручно спрашивать. И так братва косится: только я вышел, проблемы начались.
– Сочувствую. Главное, ни в чем не признавайся. Тогда поверят. Не забудь шепнуть, когда Пашу найдете. Убедительно прошу: не забудь. Кстати, кто те трое, с кем мы в овраге кувыркались?
– Мы так, вообще-то, не договаривались.
– Договоримся. Ты же знал, что я спрошу, и фамилии их с адресами заранее приготовил. Разве не так?
Зуйко раскрыл записную книжку, опер переписал данные «костюмов».
Нападение на сотрудников им не пришьешь, остаются хулиганка и легкий вред здоровью. За это нынче не сажают. Работягу могут закрыть, который от пьяной безысходности жену поколотил и стекла на лестничной клетке. Быка – нет. Им, быкам, строить новую Россию. Почти построили. Правовое, блин, государство. Их надо беречь. Посадить – не посадишь, но подцепить на крючок можно. Слабенький такой крючок, ненадежный, но в умелых руках достаточно опасный. Их трое, а из троих подельников всегда найдется один хлипкий, который поспешит всех сдать, опасаясь, что его «вломят» раньше. Зацепить крючком за кольцо, которое имеется в носу у каждого, в натуре, порядочного быка, и привесить на шею барабанчик. Тюрьма останется без клиента, но в ОУР Северного РУВД появится на связи новый стукач.
– Спасибо, – сказал опер, прощаясь с Валетом…
За что предстояло наказать женщину, они не знали. Стенли пообещал по две сотки баков на рыло и тем самым отсек все вопросы.
– Чужому и полтинника хватит, – сказал Брут, когда спустились в подвал, и Парамоша кивнул.
– Скоро приедет, – сказал Брут, чтобы не молчать, и достал фотокарточку. – Ничего такая. Красивая. Скажи, Парамоша!
– Отье…ись. – Парамон сплюнул. Брут крутил в мокрых руках фотку и представлял, что сделает с женщиной, когда та окажется в его руках. Как-то само собой получилось, что роль основного злодея отвели ему, а он и не возражал. Не впервой. Раз-два – и все. Полминуты работы. Только обязательно надо, чтобы и Чужой приложился. Так оно вернее получится. Так ему не захочется, если в очередной раз окажется в ментовке, язык распускать.
– Надо лампочку выкрутить. Светло слишком, – заметил Парамон.
– Темнота – друг молодежи, – хохотнул Стенли. – Крути.
Парамон поднялся и выкрутил.
– А так вообще ни хрена не видно.
– Разберемся. – Парамон спустился в подвал. На улице мок под дождем Чужой.
– Слышь, Парамош, а если она вообще не придет?
– Тогда я тебя трахну.
– Гы-гы-гы…
Из квартиры вышел мужчина, посветил зажигалкой, вскочил на перила и вкрутил лампу на место. От резанувшего по глазам света Брут ойкнул. Мужчина ушел, Парамон выругался.
– Надо было совсем разбить.
На улице остановилась машина.
– Она?
– Я чо, вижу?
Через минуту оба поняли, что да, она. Женщину сопровождал кавалер. Здоровенный, с почетной «голдой» на шее, в браслетах и «гайках», мобильник из кулака почти не виден. Зверь, а не мужчина. Подельники вжались в угол.
Парочка поднялась на второй этаж. Отворилась железная дверь.
– Спасибо, Славик. Ты зайдешь?
– Разве что на десять минут.
Дверь закрылась, и стало тихо. Брут чихнул от запаха духов и толкнул напарника локтем:
– Пошли. Здесь нам ловить не хер. Выйдя из подъезда, они едва не налетели на широченный нос черного «мерседеса – CL К», запаркованного на пешеходной дорожке.
– Сильный мужик, – завистливо вздохнул Парамон.
На углу к ним подлетел Чужой, мокрый и нервный:
– Ну чего, все?
Ответом его не удостоили, говорили между собой:
– А если она и завтра с ним приедет, тогда что?
– Придется валить обоих. Может, он совсем и не крутой…
– Да? По-твоему, его тачка похожа на лоховоз?
– Надо встать по-другому. Как киллеры. Сверху. И лампочки разобьем. Тогда ништяк получится.
– А Стенли чего сегодня скажем?
– Как есть, так и скажем. Хочет – пусть сам идет проверять…
Заметив свернувшего в подворотню прохожего, они переглянулись и ускорили шаг.
– Ты где?
– Тут.
– Ну и?..
– На работу ходить вообще не собираешься? Ты чо, совсем охренел?
– Я заходил, тебя не было.
– Короче, завтра утром тебя ждут в УСБ. Нас обоих ждут.
– Чисто конкретно? А по какому поводу?
– По твоему, блин! Начальство очень недовольно.
– Ты про себя?
– Сергеич, не ерепенься. Я все понимаю, и опер ты неплохой, но там, – слово «там» было сказано с большой буквы и выделено паузами с обеих сторон, – там всего не объяснишь. У них там свои понятия. Так что готовься.
– Василич, я на больняке. Со вчерашнего дня. Сотрясение мозга и всего прочего. Даже справка есть.
– Сотрясение бывает, когда есть мозг, а у тебя – одна кость. Что, под трамвай попал?
– Вроде того.
– Значит, завтра в девять у меня. Вместе с трамваем.
Волгин пожал плечами.
В ряду дорогих машин с трудом нашлось место для его «шестерки». Он выключил мотор и магнитолу – все равно никакого толка, только хрип из динамиков, и закурил. Один из офисов «Арго» находился в этом же центре, и можно было зайти к бывшим коллегам, полчаса в запасе у него еще были, но не хотелось. Не только из-за разбитого лица – как и предполагалось, опухоль спала. Просто не хотелось, и все. Бывает.
Татьяна вышла раньше, чем он ожидал. Остановилась, скользнула взглядом по автомобилям, удивилась и посмотрела более внимательно. Сзади нарисовался Славик, шепнул что-то на ухо, показал на свой «мерседес». Татьяна отказалась.
Сергей открыл дверь и помахал рукой, потом вылез, пошел ей навстречу. Она наконец его заметила. Невольно оглянулась на окна – не видит ли кто из знакомых, на Славика, курившего с таким же бугаем у своего «четыреста тридцатого».
– Ты это специально?
– Разве я сегодня опоздал?
– Я не про то. Ты зачем на ведре приехал?
– С этим ведром связано столько воспоминаний!
– А где «ауди»?
– Отдал в ремонт. Сразу не заметил, но твой Славик, оказывается, очень сильно помял капот. Головой, если не ошибаюсь.
– Тебя тоже неслабо помяли.
– Спасибо за комплимент. Проклятые трамваи.
– Трамваи?
– Носятся как угорелые. Садись, не бойся, сиденье чистое. Как успехи на работе?
– Сергей! Мы, кажется, не собирались ругаться.
– Извини.
До его дома доехали молча.
Татьяна задумчиво смотрела в боковое окно. Когда-то самая близкая, а теперь самая далекая женщина.
В квартире ей почти ничего не напоминало о прошлом. Трехкомнатную они купили в последний год совместной жизни. Сергей тогда работал в «Арго», у Татьяны уже был любовник, и она готовилась податься в бизнес. До хозяйства руки у нее уже не доходили.
Тем не менее присела на диван, посмотрела вокруг странным взглядом.
– Чай, кофе? – предложил Волгин. – Или чего покрепче?
– Чего покрепче, – ответила она раздраженно. – Совсем немного.
– Твой вкус не изменился?
– Изменился, но у тебя этого все равно нет. Лей, что найдется. И давай… побыстрее.
Выпили не чокаясь. Сергей принес чемодан с ее вещами. Она равнодушно отбросила платья и костюм, перебрала фотографии, выбрала какие-то украшения. Все это заняло мало времени. Уложила нужное в сумочку, равнодушно хлопнула крышкой чемодана. Встала.
– Остальное можно выкинуть.
– Сейчас исполним.
Почему-то ему все время хотелось ей нахамить.
– Почему ты мне все время хамишь?
– Отсутствие культуры, наверное.
– Вот и опять… Ты меня отвезешь или звать такси?
– Отчего ж, подкину. Все равно в магазин выходить.
И опять ехали молча. Светофоры, повороты выбоины под колесами, сквозняк через приоткрывшееся заднее окно.
– Ужасно, – поежилась Татьяна, когда Сергей сворачивал во двор. Остановились.
– Перекурим? – предложил Сергей. Татьяна угостилась его сигаретой – когда-то он приучил ее к французским. Докурила быстрее, чем он. И опять все молча.
– Ну, я пошла. Не опоздай в магазин.
– Не опоздаю.
Посмотрели друг на друга. Татьяна отвернулась и потянула «крючок» на двери.
– Счастливо, – сказал Сергей, включая зажигание.
Сидя у кухонного окна, выкурил две сигареты.
За пять километров от него курили Татьяна и Волгин.
Зашел в ванную, хотел постоять под душем, но передумал, ограничился тем, что плеснул на лицо холодной воды и выскреб заржавевшим станком подбородок. Он бы вообще никогда не брился, но солидной щетины не получалось, росло как-то клочками, и приходилось с этим бороться.
Парамоша вернул долг исправно, но с квартирой начал темнить. Якобы там постоянно кто-то есть, какие-то родственники, и надо ждать, пока они уедут. Или другим продал тему, или с самого начала гнал фуфло, авторитет дешевый зарабатывал. Стенли пригрозил, но это не подействовало.
– На следующей неделе, верняк, – стоял своем Парамон.
На следующей уже неинтересно… Если сегодняшнее дело выгорит, то бабок и так хватит. А если ребята на чем-то спалятся, то, один хрен, надо рвать из города. В ментовке их быстро раскрутят, на этот счет у Стенли иллюзий не было. Боль в почках периодически напоминала о том, что когда вопросы задают всерьез, то отвечать приходится как на духу. Правда, давно это было. Сейчас опера так не лютуют. Кончается их время. Но все равно стрёмно. Смотря к кому попадешь. Те двое, из кошмара трехгодичной давности, могли бы раскрутить его и без рукоприкладства, били за то, что выпендривался. Наедине с собой Стенли это признавал. Для пацанов, естественно, говорил другое.
Подхватив сумку с пожитками, Стенли отправился на встречу с Актером. Точнее, с мужиком, ибо ни клички, ни имени своего Актер ему, конечно же, не сообщил. Мужик обещал присмотреть за операцией со стороны. Справятся ребята – будут деньги. Не справятся – возникнут проблемы. На случай проблем Стенли положил в карман газовик, переделанный под стрельбу боевыми. Каким бы крутым мужик ни был, но пуля и его остановит.
А может, не дожидаться? Бабки можно и с трупа забрать. Место встречи выбрали уединенное.
Возникшая в голове шальная мысль начала крепнуть.
Уж очень хотелось поквитаться…
– Сильнее!
– Не могу! – огрызнулась Татьяна, дергая за «крючок». – Тебе что, уже не помочь?
Сергей выключил мотор, вышел, открыл дверь снаружи.
– Прошу.
– Она! – Брут чуть не протаранил лбом стекло.
– Не суетись, псих, – осадил напарника Парамоша.
Они стояли на площадке между вторым и третьим этажами. Лампочку не пришлось трогать, она и так не горела. Свет был внизу и выше четвертого этажа. Очень хорошо. Вошедшим с улицы не хватит времени, чтобы адаптироваться.
– Вдвоем идут, – сказал Брут, подразумевая вопрос: что делать?
– Это не вчерашний. Смотри, какой доходяга. И тачка гнилая. Муж, наверное. Бери его на себя.
– Чего я-то?
Вопрос был риторическим. Просто чтобы подтвердить свое положение. Бруту было все равно, кого колотить, что баб, что мужиков. Кайф одинаковый. От мужика, конечно, можно и в рог получить, но… Этот не производил впечатления крутого. Дохлым тоже не назовешь, но явно не тот, кто на темной площадке может противостоять дубинке и кастету. Тем более, когда нападают без предупреждения и со спины.
Кастет Брут надел на левую руку. Она у него ударная. Правая – добивающая. Размяв о собственный бок запястье, он вытащил из кармана дубинку. Металлическую, раздвижную.
Приверженец восточных единоборств, Парамоша следил за его приготовлениями с улыбкой. Но раскладной ножик на всякий случай держал поблизости. В заднем кармане джинсов.
Татьяна оперлась на руку Сергея, вышла из машины. Резко хлопнула дверью, забросила на плечо ремень сумки.
– Благодарю. Ты просто сама любезность.
– Вас проводить?
– Не стоит, лабаз закроется.
– Ничего, ради вас я готов опоздать. Славика поблизости нет? Не прячется в темноте с монтировкой?
– Не прячется. Между прочим, у нас с ним чисто деловые отношения.
– Как ни странно, меня это мало волнует. А чисто деловые отношения могут заходить так далеко, как этого захочется чисто конкретным людям. Прошу!
Он распахнул дверь подъезда.
Опасности он не почувствовал.
– Как тут темно… Славика точно нет?
Появление Волгина явилось для Актера полной неожиданностью. Он припарковал машину так, что ее не заметили ни опер, ни слонявшийся по округе Чужой, но сам видел всех и сразу же опознал противника. В тот вечер, прослушав разговор Волгина с Хмаровым, он уехал за десять секунд до того, как позвонила Татьяна. По его предположениям, они не встречались, по крайней мере, не встречались так часто, чтобы оказаться вместе именно в день операции. Рекомендация о воздействии на опера через бывшую жену содержалась в компьютерной распечатке, которую он получил в тот же день, как только стало известно, кто занялся убийством Инны. До поры до времени информация не была нужной, но, как только возникли трудности, он вспомнил рекомендацию и счел ее разумной. Случайная встреча с Чужим определила круг исполнителей. Слегка присмотревшись к Татьяне, Актер не сомневался, что нанятая им тройка подонков с заданием справится. «Слава-мерседес», периодически мелькавший на горизонте, опасности не представлял: не тот человек, чтобы переть брюхом на нож в рисковой для себя ситуации. Волгин в эти расклады не писался. Пушку отобрали, и в штанах у него обычный ремень, а не «черный пояс», но… Хороший опер, когда не пьян, в качестве охранника стоит достаточно много. Пусть он хуже стреляет и не так бойко машет ногами, как тренированный бодигард, но зато видит ситуацию, готов к осложнениям и может точно определить момент, когда пора начинать стрелять и махать ногами.
Вывод? Отменить операцию или перенести на следующий день нельзя, но подстраховать ребят можно. Ждать до последнего и вступить лишь в том случае, если они лажанутся. Только надо ли это? Даже если их повяжут, эффект будет достигнут.
Так и не придя к однозначному выводу. Актер обратил внимание на Чужого.
Чужой прятался за углом соседнего дома и в бой явно не рвался.
– Как тут темно… Славика точно нет?
– Странно: обычно у нас на лестнице все в порядке.
– Подожди. – Обойдя Татьяну, Волгин достал карманный фонарик, встал на границе освещенной зоны и полоснул лучом по стенам. – Осторожно. Пошли.
Светил он понизу, не выше пятидесяти сантиметров от уровня пола. Выше не стоит. Если готовится нападение и противник присел, то его не заметишь, держа луч на уровне лица, а вот ноги не спрячешь. Ниндзя, висящие под потолком, раскорячив ноги в шпагате, на лестницах российских домов встречаются много реже, чем в кинофильмах.
Фонарь высветил пустую бутылку из-под портвейна, окурки, рекламный листок. Движения были давно отработаны. Сначала вправо-влево, вдоль стен, и сразу лучом вперед и вверх, по ступеням лестничного пролета. Фонарь держится в стороне от тела, на случай, если будут стрелять на свет. Раздавленный молочный пакет, окурки… Еще один пакет… А вот и нога. Заношенная кроссовка сорок второго размера и уходящий в темноту кусок голени в темной джинсе.
Похоже, приехали.
Татьяну, при ее нынешнем роде занятий, вполне могли ждать. Она всегда была склонна к риску и обострению отношений, вполне могла влезть в авантюру. Если есть ствол, то все, абзац. Один бы выскочил из-под огня, а с ней не получится. Она за спиной, к таким ситуациям не готова, мысленно уже в квартире и занята своими делами, – не то, что заставить сделать, – объяснить ей ничего не успеешь, запаникует, особенно когда начнут палить…
Сергей мазнул лучом вверх, вдоль ноги. Ствола не было. Было перекошенное пучеглазое лицо и железо в руках. В левой – с шипами, в правой – продолговатое с набалдашником.
– Получай, сука! – взревел Брут, подбадривая себя, и бросился вниз по лестнице.
Татьяна закричала.
Пустая бутылка пришлась кстати. То ли сама прыгнула в руку, то ли Волгин ее подхватил с пола – и успел встретить противника на повороте лестничного марша, вложив энергию движения и вес тела, ударил донышком в висок.
Стекло разлетелось. Брут был почти оглушен, но не остановился, и опер, разворачиваясь слева направо, чиркнул «розочкой» по лицу. За долю секунды успел разглядеть, как повисла на лоскуте кожи верхняя губа, обнажив четыре сохранившихся зуба, впаял ногой в пах и, на отходе, саданул верхней частью бутылочного горлышка сверху вниз по черепушке, в самую уязвимую его точку.
Брут рухнул, перегородив дорогу Парамоше и деморализовав его своим разорванным хлебалом.
– Стоять! – рявкнул Сергей, обозначая движение вперед. – Пристрелю, бля! Коля, сюда! Ты где застрял? Сюда, быстрей!
Парамоша, прекрасно знавший, что никакого «Коли» нет и в помине, рванул вверх по лестнице. Ни напарник, ни задание его больше не интересовали. Ноги бы унести…
– Стоять! Стой, стреляю! – неслось ему вслед и эхом отражалось от стенок, но Парамоша скакал через три ступени и думал: «Врешь, не возьмешь!»
Брать его Волгин не собирался. Пощечиной выведя Татьяну из шока, одним движением вытряхнул из сумки ключи, впихнул связку в ее кулачок, толкнул к двери:
– Открывай!
Сам занялся Брутом. «Розочку» к горлу, чтоб не дергался, руками по карманам: пусто. Теперь – браслеты. Левый наручник, как всегда, заело, не хотел защелкиваться на толстом запястье, и Волгин сомкнул его, содрав лоскут волосатой кожи.
– Открыла?
– Почти…
Дубинка куда-то отлетела, наверняка скатилась вниз, но кастет крепко держался на пальцах, и Сергей выломал его, не церемонясь, после чего подтащил пленника к двери.
– Дай сюда!
Отобрал ключи. Как и следовало ожидать, она их перепутала и пихала не в ту скважину.
– Свет!
Догадалась, зажгла в прихожей. Втащил Брута, закрыл дверь. Выдохнул. Отбились, что ли?
– Дай тряпку, он же тебе все кровью зальет!
– Какую тряпку?
– Половую!!!
Веревкой спутал Бруту ноги, длинный конец пропустил под сведенными за спину руками, обернул вокруг шеи, слегка затянул. Порядок.
Метнулся в кухню, встал у окна. Осматривая двор, достал радиотелефон, набрал номер местного отделения и бросил «трубку» Татьяне.
– Дозванивайся.
– И что мне сказать?
– Скажи: «Добрый вечер…»
Во дворе спокойно. У машины – никого… Опять эти мелкособственнические инстинкты? У тачки никого, а у соседнего дома кто-то трется. С такого расстояния не рассмотреть, но в силуэте есть что-то знакомое. Спросим у «языка». Он скажет. Время есть, первый наряд появится не раньше, чем минут через десять. Как там было в кино про воздушных десантников? Командующий разрешил все приемы, кроме стрельбы боевыми… На войне мы бы нашли способ вас разговорить. Все верно – разговорим. Мы хоть и не на войне, но и не в кабинете…
Из подъезда вылетел Парамоша. Сиганул так, что только пятки сверкали. И вдалеке, за деревьями, поехало что-то большое и темное. Машина. Что характерно – без света. Неужели их дожидалась? Тогда почему не дождалась? Да и откуда у этих гопников машина?
Не будем гадать – спросим.
– Дозвонилась?
– Да. Обещали приехать, как только освободятся.
– Посиди в комнате. И дверь закрой.
Татьяне хотелось сказать, что уж в такую минуту он бы мог не оставлять ее одну. Вовремя спохватилась, промолчала.
– Можешь немного выпить, но не переборщи, тебя еще допрашивать будут. Я закончу и объясню, что и как говорить. Мне тоже немного налей…
Брут очухался, но глаз не открывал.
Волгин присел на корточки:
– Будем разговоры говорить?
– Мне плохо!
– Пока – терпимо. Вспомни о людях, которым ты сделал еще хуже.
– Я ничего не скажу.
– Уверен?
– Муж-оперативник, пусть даже бывший, все равно умудряется втянуть в неприятности.
– Но сам же с ними справляется.
– Когда оказывается рядом. Но рядом его почти никогда не бывает.
– Нападают на жен и похищают детей только в книгах и фильмах. Сколько работаю, ни разу с таким не сталкивался. Даже не представляю, на какой уровень надо выйти, какие сферы затронуть, чтобы это произошло. Писатели и режиссеры любят нагнать чернухи, а в жизни все до смешного обыденно. Бумажки, запросы, совещания и проверки… Сплошная рутина.
– В семейной жизни тоже сплошная рутина, и ситуации, в которых могут потребоваться твои навыки, случаются очень редко… Вообще не случаются. А с обыденностью приходится справляться одной. Наверное, поэтому мы и разошлись. Хочется не подвигов, а мужа. Обыденного и рутинного, но живого, а не виртуального. Того, который рядом.
– Ты не права, дело не в работе.
– В чем же?
– Вспомни О'Генри: он был прав, когда сказал про дороги. Также и здесь. Дело не в работе, а в том, что внутри нас заставляет выбирать эту работу.
В квартиру, где валялась обдолбанная Нинка, ворвались посреди ночи, выбив дверь ударом ноги. Когда Нинку растормошили, она удивилась, но не испытывала страха до тех пор, пока под кроватью не обнаружился выжатый шприц, а в тумбочке – приличная доза героина.
– Это не мое! – вопила она, кидаясь на оперов. – Я что, похожа на дуру – там ширево держать?
Нинке было из-за чего психовать. Ее дважды судили за хранение наркотиков, она отделывалась условным наказанием, но в третий раз лафа могла кончиться.
– Не мое это! У-у-у, подбросили!
Приглашенные понятыми соседи ей не верили.
– Зря вы так, Сергей Сергеич, – Валет выслушал, не перебивая. – Я вам, можно сказать, жизнь спас.
– Я так и понял. Только, Евгений, с одним маленьким уточнением. Ты не меня спасал. Ты о себе думал. Правильно, кстати сказать, думал. Представляешь, в какой бы блин вас раскатали, случись с нами что-то серьезное?
– Если б нашли…
– Нашли бы, не переживай. Думаешь, большой секрет, что вы за Локтионовым увязались? Да я вашу тачку в самом начале «срубил», только думал, мозгов хватит не вмешиваться. Я ж номер твоей «тойоты» через ребят в управлении «пробивал», так что информация у них осталась.
– Номер вы не могли увидеть.
– Тебе его напомнить?
Теперь Волгин знал госномер «лэндкрузера». Догадавшись, чей голос был слышен по рации, – озарение пришло под воздействием того самого алкоголя, который он ругал накануне вечером, – опер через компьютер ГИБДД проверил, какие машины числятся на Зуйко. «Тойоту» тот приобрел еще до «посадки», а буквально в первый же день по выходе из тюрьмы успел совершить мелкое административное правонарушение.
– Так что, Валет, рассказывай, какого хрена вы за стариком поперлись.
– А вы?
– Евгений, не гневи Бога. Начинай. Я жду. Начинал Зуйко крайне долго. Ковырял носком кроссовки землю, шевелил плечами и ушами, горько вздыхал.
– Думаешь, браток, в тюрьме сейчас было бы лучше? – мягко напомнил опер.
– Там понятнее… Короче, узнали, что с Локтионова кто-то бабки тянет, ну и решили тему срубить. Кто, кроме нас, его доить может?
– Филин в курсе? Или так, самодеятельность?
– В курсе.
– Значит, самодеятельность. Дальше.
– Ну и все. В офисе у нас был человек, он видел, что Эдик никому ничего не передавал. Мы и на телефон на всякий случай сели. Ну, и услышали звонок: езжай туда-то, деньги спрячь там-то. Поехали… А дальше с вами карусель закрутилась. Я едва успел наших оттащить. Они-то не знали, кто вы! Думали – те самые, кто Эдика доит.
– А за что его подоить можно?
– Кто ж знает? Есть, видать, грехи. Наверняка с Инкой повязано. Я так думаю, что он ее и заказал.
– Смелая мысль. Про Варламова чего-нибудь слышно?
– Кто это? А-а, бывший мент, который на Эдика ишачил. Чего слышно? Ничего не слышно, замочили его. Кто, за что – без понятия. Может, за Эдиковы дела, а может, еще за что было. Только Филин считает, что неспроста это, что Эдик, Инка и Варламов одной ниточкой повязаны. Что-то они вместе такого наворотили, что за двумя смерть уже пришла, а третьему в затылок дышит.
– Красиво сказано. Цитата или сам написал?
– Филин сейчас ищет одного человека. Варламовского кореша. Пашей зовут. Слыхали такого?
– Шибко ищет?
– Найдет. Всяко раньше вас отыщет.
– Он думает, Паша знает расклад? А чего не хочет Локтионова прямо спросить? Без обиняков, в традициях рэкетиров первых лет перестройки?
– А вам бы это было очень удобно? «Чужими руками», как говорится. Не знаю, почему не хочет. Он высоко летает, ему виднее. Наверное, время еще не пришло. Мне как-то несподручно спрашивать. И так братва косится: только я вышел, проблемы начались.
– Сочувствую. Главное, ни в чем не признавайся. Тогда поверят. Не забудь шепнуть, когда Пашу найдете. Убедительно прошу: не забудь. Кстати, кто те трое, с кем мы в овраге кувыркались?
– Мы так, вообще-то, не договаривались.
– Договоримся. Ты же знал, что я спрошу, и фамилии их с адресами заранее приготовил. Разве не так?
Зуйко раскрыл записную книжку, опер переписал данные «костюмов».
Нападение на сотрудников им не пришьешь, остаются хулиганка и легкий вред здоровью. За это нынче не сажают. Работягу могут закрыть, который от пьяной безысходности жену поколотил и стекла на лестничной клетке. Быка – нет. Им, быкам, строить новую Россию. Почти построили. Правовое, блин, государство. Их надо беречь. Посадить – не посадишь, но подцепить на крючок можно. Слабенький такой крючок, ненадежный, но в умелых руках достаточно опасный. Их трое, а из троих подельников всегда найдется один хлипкий, который поспешит всех сдать, опасаясь, что его «вломят» раньше. Зацепить крючком за кольцо, которое имеется в носу у каждого, в натуре, порядочного быка, и привесить на шею барабанчик. Тюрьма останется без клиента, но в ОУР Северного РУВД появится на связи новый стукач.
– Спасибо, – сказал опер, прощаясь с Валетом…
* * *
…Брут и Парамон сидели в подвале. Чужой вертелся снаружи. После того, как он влетел с марихуаной, раскололся на пару мелких автомобильных краж и был отпущен под подписку, ему не очень-то доверяли. Брут вообще был против того, чтобы Чужой участвовал в деле. Но Стенли сказал: «Надо», и пришлось подчиниться. Стенли всегда говорил правильно, потому и стал лидером в их маленькой кодле. И Брут, оттянувший на малолетке маленький срок, и взбесившийся с жиру Парамоша безоговорочно признавали его старшинство.За что предстояло наказать женщину, они не знали. Стенли пообещал по две сотки баков на рыло и тем самым отсек все вопросы.
– Чужому и полтинника хватит, – сказал Брут, когда спустились в подвал, и Парамоша кивнул.
– Скоро приедет, – сказал Брут, чтобы не молчать, и достал фотокарточку. – Ничего такая. Красивая. Скажи, Парамоша!
– Отье…ись. – Парамон сплюнул. Брут крутил в мокрых руках фотку и представлял, что сделает с женщиной, когда та окажется в его руках. Как-то само собой получилось, что роль основного злодея отвели ему, а он и не возражал. Не впервой. Раз-два – и все. Полминуты работы. Только обязательно надо, чтобы и Чужой приложился. Так оно вернее получится. Так ему не захочется, если в очередной раз окажется в ментовке, язык распускать.
– Надо лампочку выкрутить. Светло слишком, – заметил Парамон.
– Темнота – друг молодежи, – хохотнул Стенли. – Крути.
Парамон поднялся и выкрутил.
– А так вообще ни хрена не видно.
– Разберемся. – Парамон спустился в подвал. На улице мок под дождем Чужой.
– Слышь, Парамош, а если она вообще не придет?
– Тогда я тебя трахну.
– Гы-гы-гы…
Из квартиры вышел мужчина, посветил зажигалкой, вскочил на перила и вкрутил лампу на место. От резанувшего по глазам света Брут ойкнул. Мужчина ушел, Парамон выругался.
– Надо было совсем разбить.
На улице остановилась машина.
– Она?
– Я чо, вижу?
Через минуту оба поняли, что да, она. Женщину сопровождал кавалер. Здоровенный, с почетной «голдой» на шее, в браслетах и «гайках», мобильник из кулака почти не виден. Зверь, а не мужчина. Подельники вжались в угол.
Парочка поднялась на второй этаж. Отворилась железная дверь.
– Спасибо, Славик. Ты зайдешь?
– Разве что на десять минут.
Дверь закрылась, и стало тихо. Брут чихнул от запаха духов и толкнул напарника локтем:
– Пошли. Здесь нам ловить не хер. Выйдя из подъезда, они едва не налетели на широченный нос черного «мерседеса – CL К», запаркованного на пешеходной дорожке.
– Сильный мужик, – завистливо вздохнул Парамон.
На углу к ним подлетел Чужой, мокрый и нервный:
– Ну чего, все?
Ответом его не удостоили, говорили между собой:
– А если она и завтра с ним приедет, тогда что?
– Придется валить обоих. Может, он совсем и не крутой…
– Да? По-твоему, его тачка похожа на лоховоз?
– Надо встать по-другому. Как киллеры. Сверху. И лампочки разобьем. Тогда ништяк получится.
– А Стенли чего сегодня скажем?
– Как есть, так и скажем. Хочет – пусть сам идет проверять…
Заметив свернувшего в подворотню прохожего, они переглянулись и ускорили шаг.
– Ты где?
– Тут.
– Ну и?..
* * *
Катышев позвонил, когда Волгин подъезжал к бизнес-центру, где размещался офис Татьяны.– На работу ходить вообще не собираешься? Ты чо, совсем охренел?
– Я заходил, тебя не было.
– Короче, завтра утром тебя ждут в УСБ. Нас обоих ждут.
– Чисто конкретно? А по какому поводу?
– По твоему, блин! Начальство очень недовольно.
– Ты про себя?
– Сергеич, не ерепенься. Я все понимаю, и опер ты неплохой, но там, – слово «там» было сказано с большой буквы и выделено паузами с обеих сторон, – там всего не объяснишь. У них там свои понятия. Так что готовься.
– Василич, я на больняке. Со вчерашнего дня. Сотрясение мозга и всего прочего. Даже справка есть.
– Сотрясение бывает, когда есть мозг, а у тебя – одна кость. Что, под трамвай попал?
– Вроде того.
– Значит, завтра в девять у меня. Вместе с трамваем.
Волгин пожал плечами.
В ряду дорогих машин с трудом нашлось место для его «шестерки». Он выключил мотор и магнитолу – все равно никакого толка, только хрип из динамиков, и закурил. Один из офисов «Арго» находился в этом же центре, и можно было зайти к бывшим коллегам, полчаса в запасе у него еще были, но не хотелось. Не только из-за разбитого лица – как и предполагалось, опухоль спала. Просто не хотелось, и все. Бывает.
Татьяна вышла раньше, чем он ожидал. Остановилась, скользнула взглядом по автомобилям, удивилась и посмотрела более внимательно. Сзади нарисовался Славик, шепнул что-то на ухо, показал на свой «мерседес». Татьяна отказалась.
Сергей открыл дверь и помахал рукой, потом вылез, пошел ей навстречу. Она наконец его заметила. Невольно оглянулась на окна – не видит ли кто из знакомых, на Славика, курившего с таким же бугаем у своего «четыреста тридцатого».
– Ты это специально?
– Разве я сегодня опоздал?
– Я не про то. Ты зачем на ведре приехал?
– С этим ведром связано столько воспоминаний!
– А где «ауди»?
– Отдал в ремонт. Сразу не заметил, но твой Славик, оказывается, очень сильно помял капот. Головой, если не ошибаюсь.
– Тебя тоже неслабо помяли.
– Спасибо за комплимент. Проклятые трамваи.
– Трамваи?
– Носятся как угорелые. Садись, не бойся, сиденье чистое. Как успехи на работе?
– Сергей! Мы, кажется, не собирались ругаться.
– Извини.
До его дома доехали молча.
Татьяна задумчиво смотрела в боковое окно. Когда-то самая близкая, а теперь самая далекая женщина.
В квартире ей почти ничего не напоминало о прошлом. Трехкомнатную они купили в последний год совместной жизни. Сергей тогда работал в «Арго», у Татьяны уже был любовник, и она готовилась податься в бизнес. До хозяйства руки у нее уже не доходили.
Тем не менее присела на диван, посмотрела вокруг странным взглядом.
– Чай, кофе? – предложил Волгин. – Или чего покрепче?
– Чего покрепче, – ответила она раздраженно. – Совсем немного.
– Твой вкус не изменился?
– Изменился, но у тебя этого все равно нет. Лей, что найдется. И давай… побыстрее.
Выпили не чокаясь. Сергей принес чемодан с ее вещами. Она равнодушно отбросила платья и костюм, перебрала фотографии, выбрала какие-то украшения. Все это заняло мало времени. Уложила нужное в сумочку, равнодушно хлопнула крышкой чемодана. Встала.
– Остальное можно выкинуть.
– Сейчас исполним.
Почему-то ему все время хотелось ей нахамить.
– Почему ты мне все время хамишь?
– Отсутствие культуры, наверное.
– Вот и опять… Ты меня отвезешь или звать такси?
– Отчего ж, подкину. Все равно в магазин выходить.
И опять ехали молча. Светофоры, повороты выбоины под колесами, сквозняк через приоткрывшееся заднее окно.
– Ужасно, – поежилась Татьяна, когда Сергей сворачивал во двор. Остановились.
– Перекурим? – предложил Сергей. Татьяна угостилась его сигаретой – когда-то он приучил ее к французским. Докурила быстрее, чем он. И опять все молча.
– Ну, я пошла. Не опоздай в магазин.
– Не опоздаю.
Посмотрели друг на друга. Татьяна отвернулась и потянула «крючок» на двери.
– Счастливо, – сказал Сергей, включая зажигание.
* * *
Нинка, уколовшись, заснула. Стенли откинул с плеча ее руку, встал. Настроение было паршивым. Прошелся по квартире. Подвернулась кошка – то ли приблудная, то ли Нинкина любимица. Стенли врезал ей так, что она улетела в конец коридора. Легче не стало.Сидя у кухонного окна, выкурил две сигареты.
За пять километров от него курили Татьяна и Волгин.
Зашел в ванную, хотел постоять под душем, но передумал, ограничился тем, что плеснул на лицо холодной воды и выскреб заржавевшим станком подбородок. Он бы вообще никогда не брился, но солидной щетины не получалось, росло как-то клочками, и приходилось с этим бороться.
Парамоша вернул долг исправно, но с квартирой начал темнить. Якобы там постоянно кто-то есть, какие-то родственники, и надо ждать, пока они уедут. Или другим продал тему, или с самого начала гнал фуфло, авторитет дешевый зарабатывал. Стенли пригрозил, но это не подействовало.
– На следующей неделе, верняк, – стоял своем Парамон.
На следующей уже неинтересно… Если сегодняшнее дело выгорит, то бабок и так хватит. А если ребята на чем-то спалятся, то, один хрен, надо рвать из города. В ментовке их быстро раскрутят, на этот счет у Стенли иллюзий не было. Боль в почках периодически напоминала о том, что когда вопросы задают всерьез, то отвечать приходится как на духу. Правда, давно это было. Сейчас опера так не лютуют. Кончается их время. Но все равно стрёмно. Смотря к кому попадешь. Те двое, из кошмара трехгодичной давности, могли бы раскрутить его и без рукоприкладства, били за то, что выпендривался. Наедине с собой Стенли это признавал. Для пацанов, естественно, говорил другое.
Подхватив сумку с пожитками, Стенли отправился на встречу с Актером. Точнее, с мужиком, ибо ни клички, ни имени своего Актер ему, конечно же, не сообщил. Мужик обещал присмотреть за операцией со стороны. Справятся ребята – будут деньги. Не справятся – возникнут проблемы. На случай проблем Стенли положил в карман газовик, переделанный под стрельбу боевыми. Каким бы крутым мужик ни был, но пуля и его остановит.
А может, не дожидаться? Бабки можно и с трупа забрать. Место встречи выбрали уединенное.
Возникшая в голове шальная мысль начала крепнуть.
Уж очень хотелось поквитаться…
* * *
…Дверь не открывалась. Заклинило, как бывало уже не раз.– Сильнее!
– Не могу! – огрызнулась Татьяна, дергая за «крючок». – Тебе что, уже не помочь?
Сергей выключил мотор, вышел, открыл дверь снаружи.
– Прошу.
– Она! – Брут чуть не протаранил лбом стекло.
– Не суетись, псих, – осадил напарника Парамоша.
Они стояли на площадке между вторым и третьим этажами. Лампочку не пришлось трогать, она и так не горела. Свет был внизу и выше четвертого этажа. Очень хорошо. Вошедшим с улицы не хватит времени, чтобы адаптироваться.
– Вдвоем идут, – сказал Брут, подразумевая вопрос: что делать?
– Это не вчерашний. Смотри, какой доходяга. И тачка гнилая. Муж, наверное. Бери его на себя.
– Чего я-то?
Вопрос был риторическим. Просто чтобы подтвердить свое положение. Бруту было все равно, кого колотить, что баб, что мужиков. Кайф одинаковый. От мужика, конечно, можно и в рог получить, но… Этот не производил впечатления крутого. Дохлым тоже не назовешь, но явно не тот, кто на темной площадке может противостоять дубинке и кастету. Тем более, когда нападают без предупреждения и со спины.
Кастет Брут надел на левую руку. Она у него ударная. Правая – добивающая. Размяв о собственный бок запястье, он вытащил из кармана дубинку. Металлическую, раздвижную.
Приверженец восточных единоборств, Парамоша следил за его приготовлениями с улыбкой. Но раскладной ножик на всякий случай держал поблизости. В заднем кармане джинсов.
Татьяна оперлась на руку Сергея, вышла из машины. Резко хлопнула дверью, забросила на плечо ремень сумки.
– Благодарю. Ты просто сама любезность.
– Вас проводить?
– Не стоит, лабаз закроется.
– Ничего, ради вас я готов опоздать. Славика поблизости нет? Не прячется в темноте с монтировкой?
– Не прячется. Между прочим, у нас с ним чисто деловые отношения.
– Как ни странно, меня это мало волнует. А чисто деловые отношения могут заходить так далеко, как этого захочется чисто конкретным людям. Прошу!
Он распахнул дверь подъезда.
Опасности он не почувствовал.
– Как тут темно… Славика точно нет?
Появление Волгина явилось для Актера полной неожиданностью. Он припарковал машину так, что ее не заметили ни опер, ни слонявшийся по округе Чужой, но сам видел всех и сразу же опознал противника. В тот вечер, прослушав разговор Волгина с Хмаровым, он уехал за десять секунд до того, как позвонила Татьяна. По его предположениям, они не встречались, по крайней мере, не встречались так часто, чтобы оказаться вместе именно в день операции. Рекомендация о воздействии на опера через бывшую жену содержалась в компьютерной распечатке, которую он получил в тот же день, как только стало известно, кто занялся убийством Инны. До поры до времени информация не была нужной, но, как только возникли трудности, он вспомнил рекомендацию и счел ее разумной. Случайная встреча с Чужим определила круг исполнителей. Слегка присмотревшись к Татьяне, Актер не сомневался, что нанятая им тройка подонков с заданием справится. «Слава-мерседес», периодически мелькавший на горизонте, опасности не представлял: не тот человек, чтобы переть брюхом на нож в рисковой для себя ситуации. Волгин в эти расклады не писался. Пушку отобрали, и в штанах у него обычный ремень, а не «черный пояс», но… Хороший опер, когда не пьян, в качестве охранника стоит достаточно много. Пусть он хуже стреляет и не так бойко машет ногами, как тренированный бодигард, но зато видит ситуацию, готов к осложнениям и может точно определить момент, когда пора начинать стрелять и махать ногами.
Вывод? Отменить операцию или перенести на следующий день нельзя, но подстраховать ребят можно. Ждать до последнего и вступить лишь в том случае, если они лажанутся. Только надо ли это? Даже если их повяжут, эффект будет достигнут.
Так и не придя к однозначному выводу. Актер обратил внимание на Чужого.
Чужой прятался за углом соседнего дома и в бой явно не рвался.
– Как тут темно… Славика точно нет?
– Странно: обычно у нас на лестнице все в порядке.
– Подожди. – Обойдя Татьяну, Волгин достал карманный фонарик, встал на границе освещенной зоны и полоснул лучом по стенам. – Осторожно. Пошли.
Светил он понизу, не выше пятидесяти сантиметров от уровня пола. Выше не стоит. Если готовится нападение и противник присел, то его не заметишь, держа луч на уровне лица, а вот ноги не спрячешь. Ниндзя, висящие под потолком, раскорячив ноги в шпагате, на лестницах российских домов встречаются много реже, чем в кинофильмах.
Фонарь высветил пустую бутылку из-под портвейна, окурки, рекламный листок. Движения были давно отработаны. Сначала вправо-влево, вдоль стен, и сразу лучом вперед и вверх, по ступеням лестничного пролета. Фонарь держится в стороне от тела, на случай, если будут стрелять на свет. Раздавленный молочный пакет, окурки… Еще один пакет… А вот и нога. Заношенная кроссовка сорок второго размера и уходящий в темноту кусок голени в темной джинсе.
Похоже, приехали.
Татьяну, при ее нынешнем роде занятий, вполне могли ждать. Она всегда была склонна к риску и обострению отношений, вполне могла влезть в авантюру. Если есть ствол, то все, абзац. Один бы выскочил из-под огня, а с ней не получится. Она за спиной, к таким ситуациям не готова, мысленно уже в квартире и занята своими делами, – не то, что заставить сделать, – объяснить ей ничего не успеешь, запаникует, особенно когда начнут палить…
Сергей мазнул лучом вверх, вдоль ноги. Ствола не было. Было перекошенное пучеглазое лицо и железо в руках. В левой – с шипами, в правой – продолговатое с набалдашником.
– Получай, сука! – взревел Брут, подбадривая себя, и бросился вниз по лестнице.
Татьяна закричала.
Пустая бутылка пришлась кстати. То ли сама прыгнула в руку, то ли Волгин ее подхватил с пола – и успел встретить противника на повороте лестничного марша, вложив энергию движения и вес тела, ударил донышком в висок.
Стекло разлетелось. Брут был почти оглушен, но не остановился, и опер, разворачиваясь слева направо, чиркнул «розочкой» по лицу. За долю секунды успел разглядеть, как повисла на лоскуте кожи верхняя губа, обнажив четыре сохранившихся зуба, впаял ногой в пах и, на отходе, саданул верхней частью бутылочного горлышка сверху вниз по черепушке, в самую уязвимую его точку.
Брут рухнул, перегородив дорогу Парамоше и деморализовав его своим разорванным хлебалом.
– Стоять! – рявкнул Сергей, обозначая движение вперед. – Пристрелю, бля! Коля, сюда! Ты где застрял? Сюда, быстрей!
Парамоша, прекрасно знавший, что никакого «Коли» нет и в помине, рванул вверх по лестнице. Ни напарник, ни задание его больше не интересовали. Ноги бы унести…
– Стоять! Стой, стреляю! – неслось ему вслед и эхом отражалось от стенок, но Парамоша скакал через три ступени и думал: «Врешь, не возьмешь!»
Брать его Волгин не собирался. Пощечиной выведя Татьяну из шока, одним движением вытряхнул из сумки ключи, впихнул связку в ее кулачок, толкнул к двери:
– Открывай!
Сам занялся Брутом. «Розочку» к горлу, чтоб не дергался, руками по карманам: пусто. Теперь – браслеты. Левый наручник, как всегда, заело, не хотел защелкиваться на толстом запястье, и Волгин сомкнул его, содрав лоскут волосатой кожи.
– Открыла?
– Почти…
Дубинка куда-то отлетела, наверняка скатилась вниз, но кастет крепко держался на пальцах, и Сергей выломал его, не церемонясь, после чего подтащил пленника к двери.
– Дай сюда!
Отобрал ключи. Как и следовало ожидать, она их перепутала и пихала не в ту скважину.
– Свет!
Догадалась, зажгла в прихожей. Втащил Брута, закрыл дверь. Выдохнул. Отбились, что ли?
– Дай тряпку, он же тебе все кровью зальет!
– Какую тряпку?
– Половую!!!
Веревкой спутал Бруту ноги, длинный конец пропустил под сведенными за спину руками, обернул вокруг шеи, слегка затянул. Порядок.
Метнулся в кухню, встал у окна. Осматривая двор, достал радиотелефон, набрал номер местного отделения и бросил «трубку» Татьяне.
– Дозванивайся.
– И что мне сказать?
– Скажи: «Добрый вечер…»
Во дворе спокойно. У машины – никого… Опять эти мелкособственнические инстинкты? У тачки никого, а у соседнего дома кто-то трется. С такого расстояния не рассмотреть, но в силуэте есть что-то знакомое. Спросим у «языка». Он скажет. Время есть, первый наряд появится не раньше, чем минут через десять. Как там было в кино про воздушных десантников? Командующий разрешил все приемы, кроме стрельбы боевыми… На войне мы бы нашли способ вас разговорить. Все верно – разговорим. Мы хоть и не на войне, но и не в кабинете…
Из подъезда вылетел Парамоша. Сиганул так, что только пятки сверкали. И вдалеке, за деревьями, поехало что-то большое и темное. Машина. Что характерно – без света. Неужели их дожидалась? Тогда почему не дождалась? Да и откуда у этих гопников машина?
Не будем гадать – спросим.
– Дозвонилась?
– Да. Обещали приехать, как только освободятся.
– Посиди в комнате. И дверь закрой.
Татьяне хотелось сказать, что уж в такую минуту он бы мог не оставлять ее одну. Вовремя спохватилась, промолчала.
– Можешь немного выпить, но не переборщи, тебя еще допрашивать будут. Я закончу и объясню, что и как говорить. Мне тоже немного налей…
Брут очухался, но глаз не открывал.
Волгин присел на корточки:
– Будем разговоры говорить?
– Мне плохо!
– Пока – терпимо. Вспомни о людях, которым ты сделал еще хуже.
– Я ничего не скажу.
– Уверен?
– Муж-оперативник, пусть даже бывший, все равно умудряется втянуть в неприятности.
– Но сам же с ними справляется.
– Когда оказывается рядом. Но рядом его почти никогда не бывает.
– Нападают на жен и похищают детей только в книгах и фильмах. Сколько работаю, ни разу с таким не сталкивался. Даже не представляю, на какой уровень надо выйти, какие сферы затронуть, чтобы это произошло. Писатели и режиссеры любят нагнать чернухи, а в жизни все до смешного обыденно. Бумажки, запросы, совещания и проверки… Сплошная рутина.
– В семейной жизни тоже сплошная рутина, и ситуации, в которых могут потребоваться твои навыки, случаются очень редко… Вообще не случаются. А с обыденностью приходится справляться одной. Наверное, поэтому мы и разошлись. Хочется не подвигов, а мужа. Обыденного и рутинного, но живого, а не виртуального. Того, который рядом.
– Ты не права, дело не в работе.
– В чем же?
– Вспомни О'Генри: он был прав, когда сказал про дороги. Также и здесь. Дело не в работе, а в том, что внутри нас заставляет выбирать эту работу.
В квартиру, где валялась обдолбанная Нинка, ворвались посреди ночи, выбив дверь ударом ноги. Когда Нинку растормошили, она удивилась, но не испытывала страха до тех пор, пока под кроватью не обнаружился выжатый шприц, а в тумбочке – приличная доза героина.
– Это не мое! – вопила она, кидаясь на оперов. – Я что, похожа на дуру – там ширево держать?
Нинке было из-за чего психовать. Ее дважды судили за хранение наркотиков, она отделывалась условным наказанием, но в третий раз лафа могла кончиться.
– Не мое это! У-у-у, подбросили!
Приглашенные понятыми соседи ей не верили.