Кивинов Андрей Владимирович. Куколка

   – Боюсь, я вам немного товарооборот понижу. Но она б меня еще про бюстгальтер спросила.
   Молоденькая продавщица улыбнулась. Отдел женского белья был самым близким к месту назначенной встречи, не считая цветочного, конечно. В цветочном торговали Паша с Вовчиком, нарядившись в фирменные куртки и нацепив идиотские кепочки. Казанова выбрал женский отдел, как более близкий сердцу. Остальные рассредоточились по залам как обычные покупатели. Три человека перекрывали центральный выход.
   Костик заметил Женьку, взглянул на часы. Десять минут до встречи. Они торчали здесь уже больше часа, бездарно торгуя цветами и колготками, заодно производя визуальную разведку. Разведка оказалась делом пустым – распознать в такой толпе человека, зашедшего с “умыслом”, мог только старик Мюллер.
   – Скажите, это натуральный шелк?
   – Конечно! А цветочки ручной вышивки. Работа китайских мастериц. Три китайки под окном пряли поздно вечерком…
   – Заверните.
   Лениво проплыл местный охранник в униформе, без меры пестрящей всевозможными лейблами, блестящими, как сопли на заборе.
   Почему, почему они забили “стрелу” здесь?
   Костик увидел Музыканта. Серега мерил джинсовую куртку. Кончай, кончай. Время.
   Женька остановилась рядом с колонной, как и было условленно. Круговой обзор.
   Без пяти.
   Очень много людей…
   Охранник метнулся по направлению к служебной Двери, на ходу прижимая рацию к уху. Еще двое спускались по лестнице со второго этажа. Костик проводил их взглядом. Случайность? Перекур? Кофе со Кивками?
   Белкин неумело заворачивал цветы. Паша хихикал с девочкой.
   Спокойно, все спокойно.
   Еще двое. Вместе с администратором. Комсомольское собрание? В рабочее время? Так, местные менты тоже засуетились.
   Без трех.
   Глухой стук по микрофону.
   – Раз, раз, раз… Уважаемые покупатели, убедительная просьба немедленно покинуть универмаг. Соблюдайте спокойствие. Повторяю. Универмаг закрывается по техническим причинам. Запасной выход в торце центрального зала. Соблюдайте спокойствие и не допускайте паники.
   – Паники, паники… – двукратным повтором отозвалось эхо.
   Паники? Лет десять назад на подобное объявление никто бы не обратил внимания. Ну, трубу прорвало, ну, ОБХСС нагрянул. Лет десять назад панику вызвала бы информация, что в 5-й секции продают туалетную бумагу. А нынче? Какие такие технические причины? И если причины, то почему без паники?
   Публика притормозила, с легким недоумением озираясь по сторонам. Пауза. Ерунда, померещилось. Гуляем дальше.
   – Повторяем. Убедительная просьба немедленно покинуть универмаг…
   Так, это уже заявка на победу. В самый разгар финального матча дунуть в свисток! Что там, “башню” у судьи заклинило? Мужик, “на мыло” захотел? В чем дело-то?
   Как в застойные годы, так и в демократическое время публика всегда делилась на две большие категории – сообразительные и чрезвычайно сообразительные. Тут уж ничего не поделаешь. Закон эволюции.
   Торговые залы Пассажа в настоящую секунду наполняли все те же категории. И реагировали на объяву-просьбу по-разному, каждая – по-своему.
   Без паники? Ясно! Как скажете. Мы сообразительные, могли бы и не повторять. А ну, с дороги!
   Сообразительные без паники ломанулись на. выход.
   – Очумел?! Куда прешь?!
   – Полегче, полегче…
   – Оглохла, старая? Корму-то разверни!
   – Нахал!
   Возник водоворот. Из входяще-выходящих. Вернее, из выбегающе-входящих. Узкий предбанник Пассажа на такие водовороты не рассчитан. Недоделки архитектора. Халтура.
   Секьюрити несколько запоздало и неумело стала перекрывать вход в супермаркет, создавая дополнительные помехи.
   – Дорогу! Дорогу! Освободите проход. Универмаг закрывается! Я тебе что, мужик, сказал?! Куда лезешь, по-русски не понимаешь, е!..
   – Экскьюз ми.
   Народ с Невского, будто опилки к магниту, потянУЛСЯ к Пассажу.
   – Что там? Что?
   – Скажите, что я заняла за вами…
   Несколько охранников из зала побежали на подмогу – обеспечивать свободу выхода. Оставшиеся принялись подгонять покупателей.
   – Господа, господа! Пожалуйста, не задерживайтесь. Все вон. Дама с тележкой, проснись. На выход! На выход!
   С верхних этажей в центральный зал лавинообразно пополз народ. Народ, не привыкший к закрытию по техническим причинам. Это у них, у загнивших, сказано: “вон” значит “вон”. А у нас – почему это вон? Хотим ответа.
   Казанова выскочил из-за прилавка и добрался до ближайшего охранника.
   – Что за беда, старичок? Тот узнал опера:
   – Позвонили по “02”. Представились чеченами. Пообещали в восемнадцать десять рвануть три кэгэ тротила. Через семь минут. Бомба находится в урне, стоящей под первой от входа лестницей. При попытке обезвредить будет взорвана по радио. Аллах акбар.
   – Если б хотели взорвать, не предупреждали бы.
   – Там действительно коробка.
   – Может, с кирпичами.
   – Нет, проверяли. Тротил. Если рванет, Пассаж превратится в мираж. Так что пора смазывать лыжи.
   Костя обернулся. Лестница находилась менее чем в десяти шагах от него. Несколько человек остановились на ней, решая, куда, в конце концов, им идти.
   Но уже через секунду бешеный напор толпы начал сметать все на своем пути, закручивая в водоворот все больше и больше людей-молекул. В толпу просочилась водичка. Одно короткое слово. Бомба! В метро рвут, в автобусах рвут, а сегодня до торговли добрались, идиоты!
   "Работали мы как-то с Максом “гоп-стопом”. Глотнул я “Абсолюта” и рванул тачку. А Макс взял и заминировал круте-е-ейший автобус. Я снова выпил и взорвал настоящий поезд, прикинь! А Макс вообще решил, что ему все позволено. Впрочем, зла на него за это я не держу”.
   Единственное, что теперь могли делать охранники и прибывшие районные менты, – это разгонять толпу зевак с проспекта, обеспечивая более-менее свободный выход. При этом средства уже не выбирались. Применялось все подряд, кроме пулеметов.
   Паника! “Броненосец “Потемкин" – !.
   Костя кинул взгляд на цветочный отдел. Он давно уже все понял. Мудила охранник грубо толкнул стоявшую Женьку.
   – Замерзла, что ли? На выход!
   Белкин с Гончаровым перепрыгнули через прилавок и, стараясь не упускать Женьку из вида, тоже двинули к дверям.
   Костя вернулся к отделу женского белья, вытащил из-под прилавка свою куртку. Продавщицы уже не было – жизнь дороже колготок.
   Музыкант хлопнул Казанову по спине и кивнул:
   – Давай за ней, быстро!
   Хорошо бы быстро. Тут сейчас хуже, чем на пересадочных станциях метро в час пик. Тут власть толпы. Перебор!
   Серега начал бешено вгрызаться в народ, работая корпусом-тараном. “Вы слышите меня, бандер-логи?”
   – Сволочь, что ж ты творишь? Детей хоть пропусти, паразит. Совесть-то достань из кармана!
   Водоворот вихрем закрутил Женьку, засосав в эпицентр, и через несколько секунд прижал ее к косяку одной из дверей, ведущих в предбанник.
   – Что ж ты уперлась, дура! Живей, живей! В кашу ведь превратимся!
   Внизу, в предбаннике, и без взрыва стала завариваться каша. Давка – вечная спутница культмассовых мероприятий.
   Детские крики, вопли старух, безудержный мат… Через мгновение затрещат кости. В дверях застряла тележка. Быстрее, мать твою, быстрее!
   Женька с огромным усилием повернула голову. Краешком глаза заметила Гончарова, барахтающегося в толпе, как утопающий в морской стихии. И больше ни одного знакомого лица.
   Она уперлась в косяк, пытаясь удержаться перед дверьми хоть на секунду, дождаться кого-нибудь из прикрывающих ее ментов.
   Пустое дело. Чья-то сильная рука дернула за плечо и ввернула в дверной проем. – Не суетись, красотка. У Женьки все оборвалось. Гады! Гады! Она ткнулась в турецкую кожу как минимум пятьдесят шестого размера. Фигура, облеченная в эту кожу словно ледокол, проламывала торосы людей. И не менее мощный буксир толкал Женьку вперед. “Женское счастье – был бы милый рядом…”
   Ей оставалось только кричать. Но кричали все, и на ее слабый визг никто даже не обернулся.
   Администрация весьма вовремя врубила рекламный блок:
   – “И как хорошо, что именно сейчас появился “Сникерс” больше прежнего на десять процентов. Это еще больше орехов, еще больше шоколада, еще больше карамели…”
   "Еще больше говна!” – зло добавил про себя Музыкант, беспорядочно работая руками и корпусом. Он уже увидел парней, зажавших Женьку в тиски, до них было не так уж далеко – метров пять. Всего ничего – в нормальной обстановке. А сейчас надо прорубить эти пять метров, как туннель в скале. Руками.
   Серега не слышал криков и ругани, не видел своих окровавленных кулаков, разбивающих чьи-то носы, не чувствовал боли от ответных ударов. Он прорубал туннель, ни на мгновение не упуская из виду цель.
   "Я вас достану, паскуды! Достану!”
   Паша с Вовчиком безнадежно отстали. Казанова что-то кричал за спиной.
   Еще пара секунд! Последний рывок. До дверей четыре шага. Ему – четыре. Им – один. Да сопротивляйся ты, сопротивляйся, дура! Мне надо полсекунды! Всего!
   Он поймал ее взгляд.
   Ужас вперемешку со слезами.
   "Я сейчас, сейчас! Не дрейфь!”
   Два шага до выхода. Они уже там, на Невском. Черт-т-т! Быстрее. У-у-у!
   Детский крик. Где-то внизу, под ногами. Девчонка, блин! На полу.
   – Аня, Аня! Подождите, умоляю! Аня-а-а! Кровь. Кукольная масса. Игрушка! Тряпичная большая игрушка. Рычание толпы вместо ответа.
   Музыкант рубанул локтем. Резко, назад. Хруст зубов. Прикушенный язык. Вскинутые вверх руки.
   – Ты что творишь, падла?!!
   – Аня-а-а! Умоляю!.!!
   Викуловская куртка треснула по шву. В Турции таких нагрузок не предусмотрели.
   Еще один удар. Притормози-ка! Знака не видишь? Осторожно, дети!
   "Ну что ж ты так, давай поднимайся! Бегом, бегом. Потеряешься”.
   Девчонка не шевелилась. Музыкант захрипел и, нагнувшись, выдернул из-под ног маленького человечка. Подняв девочку до уровня груди, плечом выбил пробку из двух застрявших в дверях толстяков и наконец оказался на Невском.
   Мать тут же забрала дочь и, держа на руках, побежала к дверям соседнего магазина.
   Викулов совсем обезумел. Любой подошедший к нему с вопросом имел реальный шанс заработать по роже.
   Он потерял ее! Он не видел ее! С-с-суки! Две секунды – слишком большая фора. А где мужики? Где остальные?
   – Серега?! Где баба? – Опер из его отдела прорвался к Викулову.
   – В манде! Вы сами-то где были? Сказали ж, вход перекрывать!
   – Серый, да какое тут…
   Пассаж выплюнул Казанову.
   – Костя, давай к Садовой! Бабу увели! Казанцев, перепрыгнув через леер-цепочку, чуть не угодил под “КамАЗ”.
   – Идиот, глаза разуй!
   Все! Лохи! Трижды лохи!
   Сзади гудел “Икарус”. Костя замер в центре Садовой, перекрывая движение. Все! Сотни тачек, и уже темно! Попробуй угадай! Тут тебе не Валдис Пельш!
   Костя убрался с проезжей части. Устало сел на гранитные перила подземного перехода.
   Пожинайте плоды дешевого подхода, товарищ Казанцев. Непродуманные оперативно-массовые мероприятия имеют обыкновение с большим успехом проваливаться. На слепую удачу ставят только игроки в лото. А вы что хотели? Покривляться за прилавком, хапнуть, как в прежние времена, на “стрелке”, выколотить дубиной все, что надо, и На доклад бежать?! Вот это уж вряд ли. Вы в догоняющих! И с о-о-очень большим отставанием. Догоняйте.
   Появился Музыкант с оторванным рукавом куртки. Присел рядом с Казановой, достал сигареты.
   – Слушай, Казакова, тебе не надоело выглядеть дураком? Мне, если честно, во где уже! Сплошная перхоть.
   Костя тоже закурил. Откуда-то проявились Белкин с Гончаровым.
   – Что, мусора, обкакались?
   – Похоже. И подтереться нечем. Делать-то что будем? Ждать, когда она кого-нибудь из них клофелином угостит? Только вряд ли ее украли, чтобы пригласить в ресторан.
   Зачем-то приехали пожарные машины. Несколько милицейских “фордов” и “Жигулей”, вращая мигалками и противно завывая, выстроились вдоль тротуара. Замелькали папахи и лампасы, объективы видеокамер, пластиковые щиты, каски, сапоги, камуфляж, автоматы.
   – Спорю на что угодно, что никакого взрыва не будет. – Белкин взглянул на свою “Ракету”.
   – Можешь не спорить. Время вышло. Бутафория. Они не сумасшедшие.
   Последние покупатели освобождали Пассаж, пробегали пространство, ограниченное щитами, и растворялись в толпе.
   – Лучше бы рвануло, – зло, вполголоса высказался Паша. – Не так обидно бы было. Вовчик, ты чего такой бледный?
   – Холодно.
   – Ладно, мужички. – Музыкант щелкнул окурком. – Проиграли – надо платить.
   – Знать бы чем и кому.
   – Есть у меня небольшая заначка. Без заначки сейчас никуда. Погнали, хватит курить.
   На противоположном углу скопилась группа протестующих.
   – Вот, глядите, глядите! Де-мо-кра-тия! Докатились, в центре города-героя процветает терроризм! Прислушайтесь, прислушайтесь к нашим голосам и отдайте свои за наше движение. Мы выведем вас из тупика!!!
   – Да расстреливать всех надо, и сразу порядок будет!
   – Присоединяйтесь, присоединяйтесь!!! Твой сегодняшний голос – это завтрашнее процветание России! Ура!!!

Глава 11

   – Приехали, мужички. – Музыкант опустил стекло отделенческих “Жигулей”. – Вон окошко светится. Это как раз его. Пять комнат занимает, буржуй. Впору раскулачивать. У него дома пара ротвейлеров, говорят, злые на характер. И возможно, кот-убийца.
   – Кто говорит?
   – Соседи, кто ж еще?
   – Ты уже навестил?
   – Все по науке. Вашу работу, между прочим, выполняю. Этот мужичок – связь Шерифа. – Так это мы знаем. Он был у нас.
   – И что рассказал?
   – Жалко Шерифушку, всю ночь плакал, все платочки замочил. Какого парня грохнули! Вах-вах!
   – И все?
   – Подтвердил, что тот любил фисташки.
   – Хорошо хоть так. Не борзел?
   – Да не сказал бы. Ты понимаешь, Серега, не борзел, потому что мы без пристрастия спрашивали. Был грех, сознаюсь. У нас ведь немножко другая версия на тот момент выплывала. С девочкой. Поэтому мы так, формальности ради. Не знаете ли, что пропало, не собирался ли кого пригласить?
   – Тачки его нет на месте.
   – Он ее у дома бросает?
   – Когда как. Бывает, на стоянке, бывает, здесь. Ну что, пошли? Выдернем птенца из гнездышка?
   – С собаками что делать?
   – У тебя “ствола” нет? Натравит – вам разбираться.
   – С ротвейлерами? Их гранатой не положишь. У нас в отделе как-то пытались из “Макарова” такую псину хлопнуть. Взбесилась. Всю обойму очередью жахнули, а ему, паразиту, хоть бы хны! Брызжет кровью, летает по двору, как шарик проткнутый, и на людей прыгает. Хорошо, под “УАЗ” залетел, да и то не сразу сдох – живучие, твари. Человеку мелкашки хватает…
   – Ша! Вот он. Как по заказу! К ужину катит. Так и быть, останемся на некоторый срок друзьям живой природы. Вперед, юннаты!
   Сергей не заметил милицейской машины: было уже достаточно темно. К тому же он торопился, поэтому, нацепив противоугонный костыль на руль, сняв панель с автомагнитолы, выскочил из “вольво”, продублировал костыль электронной блокировкой и быстро зашагал к подъезду.
   – Ба, Сергей Витальевич! Вот ведь удача! А мы к вам собрались.
   – Не понял, какие-то проблемы? – Руки покинули карманы. Сергей узнал одного из ментов.
   Музыкант работал резко. Как всегда. А сегодня – особенно! Разорванный рукав – кровная обида. Жены нет – кто пришьет-то?
   Сергей рухнул в снег. Не сработали даже борцовские навыки, потому что не ожидал. “Ну, козлы, беспредельщики! Что ж творят?! Я что, сопротивлялся? Черт, охрану зря отпустил. Ладно, еще прощения попросят”.
   Металл больно врезался в запястья.
   – Охерели? В чем дело-то? Самые крутые? Слышь, ты, рвань, отпусти руку. Да ничего у меня нет. Мудила, это телефон, а не “пушка”.
   Викулов пропустил “рвань” и “мудилу” мимо ушей – к оскорблениям он привык, как к сигаретам, хотя и не получал от них такого удовольствия. Но и не тратил энергию на сатисфакцию – ни к чему. Есть у нас способы и поцивильнее.
   – Шагай к машине! Дома кто?
   – Жена, дочь.
   – Обманешь – ответишь.
   – Отвечу, отвечу. И вы ответите.
   Паша с Белкиным взяли задержанного под белы Рученьки и поволокли к машине. Казанова вполголоса упрекнул Музыканта:
   – Серый, ты перегнул. Это ж помощник кандидата в депутаты. Завтра все газеты вой поднимут.
   – А что, для помощников есть отдельный закон? Закон один для всех. Ты глянь – “будку” раскормил как ротвейлер. Тоже мне босс партийный.
   – Это их тактика – чем шире рожа, тем теснее ряды.
   – Я тут встретил одного. Лет пять назад с притонов не вылазил да через день мужиков грабил. Потом сел на пару лет. И вдруг на тебе – помощник депутата. С ксивой, с мандатом. Не хочешь ли, Викулов, проголосовать за нашу партию? Ага, проголосую, если доживешь.
   – Зря бузишь. История повторяется. В тридцатом такие хлопцы бомбили дома немецких бюргеров, а в тридцать девятом становились министрами. И не шибко-то стеснялись.
   – Так, кто на метро поедет? – обернулся Викулов к операм. – Все в тачку не влезем. Можно, конечно, Сергея Витальевича в багажник запихать, но там у нас вещички с обыска до сих пор лежат. Как бы не спер что-нибудь.
   – Ладно, я поеду, – сказал Казанова. – Только меня дождитесь.
   – Ты быстрее доедешь. Полгорода перерыто. Чего они все копают? Саперы…
   Викулов погрузился на переднее сиденье и обернулся к Сергею:
   – Просьба в дороге не шуметь и вопросов не задавать. Все по прибытии. А то больше не увидишь своих ротвейлеров.
   – Каких ротвейлеров?
   – У тебя ведь ротвейлеры дома?
   – У меня болонка и коккер-спаниель.
   – Коккер?
   – Коккер. Что вам от меня надо?
   – А ты что, еще не понял? В лес отвезем да к березе привяжем. И душить, душить, душить… Из чисто политических соображений. На тебя заказ поступил.
   В кабинете Музыкант освободил узника от оков.
   – Я могу позвонить? – Сергей потер затекшие кисти.
   – Кому же?
   – Адвокату. Или хотя бы жене.
   – Обязательно. И тому и другой. Через двадцать минут я поставлю перед тобой аппарат. Вызовешь всю коллегию и всех своих жен. А сейчас держи. – Музыкант положил перед Сергеем ручку и чистый лист бумаги. – Можешь написать на меня жалобу за некачественное задержание. Ты же, кажется, недоволен? Моя фамилия Викулов. Звать Сергей Николаевич. Старший оперуполномоченный этого отдела милиции. Давай, тезка, время дорого. У тебя есть пять минут.
   Сидящие в разных углах кабинета убойщики удивленно переглянулись. У Музыканта, вероятно, температура – какая, в задницу, жалоба?
   Сергей взял ручку.
   – На чье имя писать?
   – Районного прокурора. Форма произвольная. Валяй.
   Викулов скрестил руки на груди и сел на подоконник.
   Задержанный склонился над листом и заскрипел ручкой. Твердо и уверенно – сейчас я вам покажу!
   Минуты через три кляуза вышла в свет. Сергеи передвинул исписанный лист на центр стола.
   – Прошу.
   – Отлично! – Музыкант взял жалобу и зачитал вслух. – Так, сегодня я, такой-сякой, при возвращении домой с работы подвергся разбойному нападению со стороны группы неизвестных, представившихся работниками милиции. Тыры-пыры, повалили на землю, зверски избили ногами, причинив физический, моральный и материальный ущерб на сумму… Ого! Тыры-пыры, без соответствующих объяснений, в наручниках… Боже мой, страх-то какой. Подвергся словесному издевательству в особо циничной форме, угрозам быть повешенным на березе в лесу. Требую привлечь к уголовной ответственности Викулова и иже с ним и наказать по всей строгости закона. Число, подпись. Я правильно изложил?
   – Да.
   – Готовьтесь, мужики. Поедем хором в “Кресты”. Слышали, что Сергей Витальевич пишет? Избили, угрожали… В общем, плохо наше дело. Ну да ладно, годы быстро ползут, оглянуться не успеем, как выйдем. А сейчас потолкуем, Сергей Витальевич, о другом. Пока нас не посадили.
   Музыкант бросил жалобу обратно на стол.
   Несколько дней назад из одной квартиры была похищена трехлетняя девочка. Женщина, сидевшая с ней, убита. Ей проломили череп. Ты, случайно, не знаешь, кто это сделал и где сейчас та девочка? А?
   – Чего? Какая девочка? Какой череп? Вы знаете, кто я такой? Вы завтра же вылетите из органов.
   – Да слышали, слышали, кто ты такой. Экономический советник бандита Зелинского, одного из лидеров партии диабетических реформ, ползущего к власти, как червяк к луже. Дальше-то что? Я тебя не спрашиваю, кто ты такой, я тебя про девочку спрашиваю.
   – Послушайте…
   – Сидеть! Пока дубину не взял. Не знаешь ничего, значит… Ладненько.
   Музыкант вздохнул и оглядел свой маленький кабинет.
   – Нет, Сергей Витальевич, думаю, что знаешь. Как и то, кто резанул Шерифа. Нет, нет, конечно не ты… Ты в этом не спец. Ты спец по коммерции. Торгаш. И поэтому я предлагаю чисто торговую сделку. Я покупаю у тебя информацию о девчонке. Я выкупаю у тебя девчонку!
   – Что за дурь?!
   – Дурь у тебя в штанах! Слушай внимательно, тезка. Я выкупаю у тебя девочку за десять миллиардов рублей, а рубль сегодня равен, тьфу ты… Рассчитаться могу прямо сейчас, здесь. Как предложение?
   Сергей посмотрел на порванную викуловскую куртку и ехидно усмехнулся.
   Белкин и Казанова тоже почему-то посмотрели на куртку. Десять миллиардов? У Музыканта точно температура. Еще три часа назад он стрелял на сигареты.
   Викулов встал с подоконника:
   – Ты думаешь, у меня нет таких денег? Пусть тебя это не смущает, они есть. Мне сейчас важно принципиальное согласие, тезка. Ведь все на свете продается и покупается! Жизнь, власть, совесть, душа. Подумай, тезка, десять миллиардов – неплохой куш за какую-то девчонку. Или, может, ты хочешь больше? Назови цену, поторгуемся. Сколько сейчас стоит жизнь?
   – Я не собираюсь с вами торговаться. Вы обещали дать мне телефон.
   – Конечно. Чуть погодя, после торгов. Похоже, я назвал маленькую сумму. Сергея Валентиновича этой мелочью не удивишь. Поэтому я добавлю к этим деньгам стоимость нескольких лет свободы. Как, тезка? Ты никогда не был в прекрасном городе Приблудске?
   Сергей вздрогнул.
   Музыкант располагающе улыбнулся:
   – Что, тезка? Понравился городок?
   – Я не понимаю… – Голос Сергея утратил прежнюю уверенность.
   – Да брось ты, конечно не понимаешь. Из тебя никудышный экономист. И чего тебя Зелинский пригрел?
   – Мужики, – Музыкант обратился к присутствующим операм, – вы, наверное, не в курсе. Тут одна смешная история приключилась. Некая малоизвестная фирма “Рикошет” закупила в городе Приблудске мясных консервов для нужд родной Российской Армии на сумму аж десять миллиардов рубликов.
   Приехал туда к ним какой-то майор Смирнов, красавец офицер, посетил пару заводов, помахал липовым генеральским поручительством и предложил прикупить по случаю мясца – для питания частей, базирующихся в Чечне. Вполне, вполне достоверно, армия должна быть сытой. Тяп-ляп, договоры по факсу, без предварительной оплаты. По рукам? По рукам! Консервы едут в Питер, сгружаются на складе, никакие деньги, разумеется, в Приблудск не переводятся.
   Спустя некоторое время консервы со склада испаряются, а директор погибает в подъезде при попытке ограбления. Чисто случайного ограбления. Конечно, конечно, читали, знаем. У нас сейчас грабят днем и ночью, успевай только на трупы выезжать.
   Но что же фирма “Рикошет”? Где ж она, родимая? А-у-у! “Майор Смирно-о-ов!” – “Так точно, ваш скобродие! Вызывали?” – “Вызывали. Откуда взялся “Рикошет”?” – “Докладываю! “Рикошет” куплен за пятьсот баксов у гражданина Каланчевского, о чем составлен документ! Акт! Разрешите идти?” – “Не разрешаю. Кто подписался в акте?” – “Виноват, ваш скобродие, не могу знать, ваш скобродие, запамятовал!” – “Как не можете? Чья вот это подпись?” – “Ах, эта? Это подпись господина Бермудина Сергея Витальевича, экономического советника их высокоскобродия генерала Зелинского”.
   А это чья подпись? – Музыкант хлопнул ладонью по свеженаписанной жалобе. – Надо ж, тоже Бермудина. Что этот Бермудин, центр Вселенной? Бермудин там, Бермудин тут! Что потух, тезка?
   Сергей нервно щелкал замочком наручных часов. Почувствовав легкое раздражение где-то в районе виска, потер пальцем. Черт! Капелька пота упала на брюки.
   – Жарко, тезка? Скинь пальтишко.
   Так проколоться! Все предусмотреть и оставить подпись в какой-то левой бумажке! Проколоться? Нет, нет. У этих твердолобых мусоров не хватит мозгов так глубоко залезть. Если даже они вышли на Каланчевского, то ни шиша от него не узнали бы. Каланчевский понятия не имел, кто у него покупает фирму. Стало быть… Застучали, суки. Свои. Или…
   Шерифовская кассета. Комбинация могла быть записана на ней. Фу, жарища, как в парилке. Неужели они зацепили кассету? Нет, нет, не может быть… Если только им не подсказали… То-то Спикер заварил непонятную кашу. Однако надо взять себя в руки. Можно еще побороться. Пасовать перед этими лохами?
   – Ну и что? Что вы мне подписи суете? Да, это моя подпись. Я и не отрицаю. Я действительно в свое время купил этот “Рикошет” по объявлению в газете. Но примерно через неделю у меня из машины украли печать. Я оставил машину незапертой буквально на пару минут – остановился купить сигарет у ларька, ну и… Тот, кто украл, мог воспользоваться печатью.
   – Я разве говорил, что кто-то воспользовался печатью “Рикошета”? Ха-ха, тезка, ты не прав.
   – Я просто догадался – договор ведь должен быть с печатью.
   – Молодчинка. Как правильно догадался. Может, ты заодно догадался, куда подевались консервы? Ну-ка, попробуй с трех раз! Угадай мелодию.