Кивинов Андрей Владимирович. Попутчики

   – Георгич, мы ещё разговор не закончили. Мне пока не ясно, кто из них непосредственный исполнитель. И второе – почему водители всё время подсаживали попутчиков? Сейчас опасно посторонних подсаживать. То, что вы на везенье надеялись – повезёт – остановит, не повезёт – не остановит, – я не верю. Слишком уж всё продумано. Но ничего, минут через двадцать всё узнаем.
   Шаахов вопросительно взглянул на Кивинова.
   – Да, да. Сейчас у вас на ремонте стоит белая «девятка»? Там какая-то ерунда сломалась. Её неделю назад парень один поставил.
   – Грузин?
   – Абхазец.
   – И что?
   – Это машина начальника РУВД, которую я выклянчил под личную ответственность. Обидно, если ваши умельцы уже номера на ней перебили.
   Так вот, уже через десять минут этот абхазец придёт забирать её, всё согласно сроку изготовления. Тут-то мы и посмотрим, кто его на трассе тормознуть попытается, а поближе с ребятами потом познакомимся. За машиной наши поедут. Я это придумал на случай, если вы колоться не будете. Чтоб с поличным взять. Как раз на Мит-рофаньевском объявилась разбитая «девятка», а значит, такого случая вы не упустите.
   Шаахов вдруг побледнел. Он поднял голову и, выпучив рыбьи глаза, с трудом прохрипел:
   – Мудаки, неужели вы главного не поняли? Они не ловили машину на улице они садились в неё прямо в мастерской!
   Кивинов сначала не понял. Потом вскочил со стула и, мельком взглянув на Соловца, выбежал из кабинета.

ГЛАВА 5

   Милицейский УАЗик, завывая сиреной, летел по проспекту Стачек.
   Машины послушно освобождали левую сторону.
   «Чёрт, а? Доигрался в детектива. Ведь что может быть проще – сесть в машину прямо в мастерской? Какой водитель откажется подбросить мастера, починившего его тачку? Давай, Саша, жми, может, Эдик ещё там».
   Подъезжая к месту, машина выключила сирену и сбавила ход.
   Кивинов издалека увидел стоящих у ворот мастерской Петрова и Дукалиса, – Где Эдик? – крикнул он, когда УАЗ тормознул рядом с ними.
   – Где-где? В заднице! Уехал только что! Сердобойцева, козла, до сих пор нет, обещал ведь к пяти.
   – Садитесь! Быстро! Куда он поехал?
   Дукалис закинул на заднее сиденье сумку с автоматом и прыгнул сам. Петров следом.
   – Как вы договорились? Куда он отправится?
   – На Стачек, а потом к центру.
   – Он рабочих не брал или ещё кого-нибудь?
   – А ты откуда знаешь? Да, двое пареньков подсели. Рабочие.
   Попросили по пути до метро подбросить.
   – Тут до метро всего полкилометра! Вы что, не врубаетесь, что это за пареньки? Попутчики! Они такие же рабочие, как я гинеколог.
   Машина уже тронулась.
   – Куда? – невозмутимо спросил водитель, как будто происходящее абсолютно его не касалось.
   – На Стачек, потом к метро. Сколько времени прошло?
   – Минут семь-восемь.
   – Жми, давай по встречной. Слушай, у Эдика же рация включена на передачу, у него в сумке должна была лежать. Включи нашу!
   – От наших раций – как от мёртвого матюгов! Это ж железнодорожные рации, для сцепки вагонов. Их в милиции используют, чтобы новые не разрабатывать! Дальше километра не берут!
   – Всё равно, держи включённой! Машина подъехала к станции метро.
   Белой «девятки» нигде не было видно.
   – Давай дальше по Стачек. Сирену не врубай, только мигалку. Где же они? Я Сердобойцева прибью к чёртовой матери!
   Все присутствующие смотрели по сторонам, безбожно матерясь.
   – Они же убьют его! Эдик, держи штурвал!
   – Смотрите, вон они, за мостом, на обочине! Тихо, тихо, спокойно. Они стоят. Бля, стёкла тонированные, не увидишь ни хрена. Слушай рацию. Да сделай ты погромче!
   Водитель вывернул звук до отказа.
   Из динамика вырвался стон, за которым последовали хрипы и какое-то шипение.
   – Опоздали, бля! Давай тарань! Тарань!
   Водитель спокойно свернул вправо и направил УАЗик прямо в бампер белых «Жигулей». Главное, есть приказ старшего, поэтому он за последствия не отвечает.
   На скорости семьдесят километров в час УАЗ протаранил пологий зад белой «девятки». Кивинов вместе с кучей осколков вылетел через лобовое стекло и приземлился прямо на крышу «Жигулей», Дукалис ударился о переднее кресло и на несколько секунд вырубился. Миша Петров вследствие своего маленького роста успел упереться ногами в спинку водительского кресла и ни капли не пострадал. Выскочив из машины, он выхватил из сумки автомат, разбил прикладом боковое стекло и сунул ствол в салон.
   – Не двигаться! Шевельнётесь – стреляю! Я чокнутый, в Афгане служил, перестреляю всех на хер и ничего мне не будет! Оружие в окно, живо! Потом по одному из машины!
   Столкновение, вероятно, сильно сказалось на психическом состоянии попутчиков. Они в панике крутили головой, дёргали заклинившие ручки дверей, не понимая, что произошло. Эдик бездыханно лежал на руле. С лица на джинсы капала кровь. Кивинов, тоже не отличающийся особенными признаками жизни, сполз на лобовое стекло. Лоб его украшала рубленая рана.
   Из УАЗика вылезли Дукалис и водитель, наконец-то пришедшие в себя после столкновения. Дукалис снял Кивинова с машины, долбанул автоматом в стекло и вытащил его. Затем, просунув свои здоровенные руки-клещи в салон, он схватил за отвороты одного из пассажиров, выволок его из машины и одним ударом опрокинул на асфальт. После чего, вытащив Кара-зию, он осторожно уложил его на траву. Эдик был жив, но без сознания. На шее его краснела узкая борозда.
   В это время Петров уже вязал ремнём первого бойца. Второй кричал, что он выйдет сам, и просил обойтись без рук.
   Дукалис перетащил Кивинова поближе к Эдику.
   Подъехала машина ГАИ. Остановились любопытные водители, замер многолюдный проспект. Дукалис бросил автомат в покорёженный УАЗ и закричал:
   – "Скорую", «скорую», мудаки, потом протокол свой составите!
   И сполз на траву. Только тут он почувствовал, что изо рта у него хлещет кровь. Удар о сидение УАЗа разорвал ему лёгкое.

ЭПИЛОГ

   Следователь прокуратуры Прохоров вытащил пистолет и прижался к дереву. Кивинов хватал его за куртку и пытался оттащить. Бесполезно.
   Прохоров уже обрастал веточками и зелёными побегами. Пистолет превратился в большой желудь. Кивинов поднял топор и принялся колотить им по дереву. Топор гнулся, как пластмассовый, не оставляя на стволе никаких следов. Следователь с надеждой смотрел на Кивинова и плакал.
   Откуда-то появился Гоша Баранов. Он заряжал пневматический пистолет и стрелял по щекам бедного Прохорова.
   – Не надо, Гоша, – умолял Кивинов. – Ему и так больно.
   Гоша повернулся к Кивинову и прицелился, но в этот момент с дерева слетел мужик на двери, крича во весь голос:
   – Кто мне спичек в дверь навтыкал? Убью, убью гада!
   – Это не я, – отпирался Кивинов, – не я!
   – Ты, ты, больше некому. Иди сюда-а-а-а-а…
   Кивинов проснулся в холодном поту. На тумбочке стоял будильник, на полу валялась книга с детективами. Закладка в ней всё так и оставалась на старом листе – Кивинов никак не мог осилить этот роман.
   Он окончательно проснулся и сел на кровати. На соседней койке храпел Дукалис, напротив – Каразия.
   Все трое находились в госпитале МВД. Ничего страшного ни с кем не случилось. Они легли сюда не по собственному желанию, а по настоянию врачей и Соловца. Лежать в душной палате в такую погоду не хотелось никому.
   – Вставайте, орлы! – сказал Кивинов. После чего подошёл к умывальнику, посмотрелся в зеркало и хлебнул из-под крана.
   – Скоро обед, а мы всё дрыхнем.
   Рана на лбу зажила, правда, теперь мучили головные боли и ночные кошмары. Дукалис перестал харкать кровью, а Каразия вполне оправился от шока.
   – Слышите? Подъём! Жребий пора кидать, кому бежать.
   – Какой жребий? – недовольно спросил проснувшийся Дукалис. – Я уже два раза бегал, а ты – ни одного.
   – Не спорьте, – потягиваясь, произнёс Каразия. – Сегодня Георгич обещал быть, я думаю, догадается захватить. Подождём.
   – На выписку когда обещают?
   – Смотря кого. Меня пока не хотят. Подозревают гепатит. Какой к чёрту гепатит, если мне по башке дали? Может, я нечаянно наркоманом стал? Это, выходит, мне тут месяц торчать? Я домой хочу.
   – Интересно, как там Петров с Волковым? По очереди, наверно, дежурят. Только успевай заявы принимать. До раскрытий, я думаю, там дело даже не доходит.
   – Хватит о работе. Скоро обед. Пошли погуляем, тут где-то женское отделение есть.
   На этих словах двери палаты распахнулись, и на пороге возник улыбающийся Соловец.
   – О, к нам приехал, к нам приехал Олег Георгич дорогой!
   – Хватит подхалимничать, инвалиды. Я ненадолго. Дел много.
   – Георгич, лекарство-то принёс, а то мучаемся по-страшному?
   – Держите, алкоголики. – Он раскрыл дипломат и достал бутылку водки.
   – По коням! Толян, тащи стаканы. Когда все четверо уселись на койках вокруг больничной тумбочки и наполнили гранёные стаканы, Соловец произнёс:
   – Ну что? Для начала вкратце я хотел бы вас ознакомить с оперативной обстановкой на территории.
   – Брось, Георгич. Ты же не на совещании. Давай выпьем. За нас.
   Смотри – хохол, русский, латыш и абхазец! Здорово. Четвёртый Интернационал. И не грызёмся между собой, как где-то. А почему? Потому что одно дело делаем, одной жизнью живём, из одной бутылки пьём. И никогда между нами войны не будет. Вот за это и выпьем. Будьте здоровы, господа.
   Опера выпили.
   – Андрей Васильевич, – сказал Соловец, поставив стакан, – вам личный привет от начальника РУВД за лично вами разбитую его личную «девятку». После вашего выхода из больницы он очень срочно хочет вас лицезреть.
   – А у меня гепатит, между прочим. Карантин – месяц.
   – А что, никак нельзя выкрутиться? – спросил Дукалис.
   – Можно. Если написать рапорт на материальную помощь. Не одному, конечно, Кивинову, всему РУВД. Так, наверное, и придётся сделать.
   – А с бойцами этими что, Георгич, с попутчиками?
   – Да всё нормально. Мы с Петровым дело до ума довели. Вся команда арестована – и питерские, и гатчинские. Знаете, кстати, кто номера перебивал? Студент один, с Тех-ноложки. Это он придумал, как делать, чтобы экспертиза не обнаружила подмены. Умелец. Вместо того, чтобы машины новые разрабатывать, он другое изобретал, паразит. А впрочем, чему удивляться? На инженерском окладе сейчас протянуть трудно, а здесь свои способности подороже продать можно. Всего эти команды восемь убийств на себя берут.
   – Во, гады! Человеческую жизнь на полмашины меняли!
   – Мне Борисов с Главка звонил. Обиделся, что без них всё провернули. Мы бы, говорит, в разработку хорошую их взяли, задержали бы красиво.
   – Ну да, а за это время ещё бы пару водителей задушили. А потом мы же в цейтноте постоянном работаем, на разработки времени нет, нам, кроме раскрытия убийств, ещё стёкла лобовые искать надо.
   – Ну что, по второй?
   – Наливай.
   – Что там ещё у нас?
   – Гоша Баранов своей мамаше любимой в компот жидкости для тараканов влил, за то, что мопед не купила.
   – Хороший мальчик.
   – Да, ничего. Мамаша в реанимации, но жить будет. Маму Тому помните? Муж по пьяни бутылкой убил. Жалко, неплохая была баба. И обиднее всего, что подонка этого посадить не можем. Ходит, гад, воздух портит и улыбается. Свидетелей-то нет.
   – Знаете что? – вдруг серьёзно сказал Кивинов. – Это вирус.
   – Ты чего, не пугай, палату каждый день моют.
   – Я не о том. Это вирус. Вирус убийства. Человеческая жизнь перестала быть ценностью. Наш большой организм поразил этот вирус. И никакого иммунитета. И нет врача, который бы вылечил от этого-вируса, кроме нас самих. Эра жестокости. Почему? Я не знаю. Не знаю, почему муж с женой жили душа в душу, а теперь палят друг в друга, почему в школах дети избивают сверстников до полусмерти и стреляют в лицо из купленных мелкашек. Почему убивают за медную цепочку? Может, это наказание? За что? Ведь наш народ был самым добрым. Может, идет война? Да вроде нет. Что же происходит? Ну, не молчите.
   – Давай выпьем. Ты просто стал меланхоликом.
   – Да я никогда так хорошо себя не чувствовал, как сейчас. Но мне страшно. Правда, страшно. Вирус не выбирает жертву, он поражает всех.
   Завтра нас с вами. А пить я, пожалуй, не буду. Противно.
   Кивинов поставил стакан на тумбочку и оглянулся на стену.
   – Да, может, ты и прав, – сказал Соловец, тоже ставя стакан. – Но это наш век, нам в нем и жить. Держите штурвал, сыщики.