Кивинов Андрей Владимирович. Смягчающее обстоятельство

   – Хорошо, я скоро.
   Данилов, с минуту поглазев на прилавки, покинул магазин.
   Катя работала здесь продавцом второй год, пошла сюда сразу по окончании института культуры.
   Культура страны находилась во временном кризисе, пришлось заняться торговлей. Тут ее Алексей и поймал в сети. Покупал как-то перчатки и поймал ее. взгляд, словно солнечный зайчик. Временно ослеп, но, восстановив зрение, взялся за дело. Частично прибегнув к помощи служебного положения. Катя ответила взаимностью без использования упомянутого положения.
   Алексею шел двадцать восьмой, и вопрос о женитьбе пора было ставить ребром. Нагулялся, набегался, хотелось погреться у домашнего очага…
   Неделю назад он предложил Кате свое мужественное ментовское сердце, твердую руку и получил согласие. Катя его во всем устраивала, и о другой женщине Данилов не помышлял. Договорились подать заявление на следующей неделе, во вторник, чтобы день регистрации пришелся на пятницу, самый удобный для свадьбы день. Потом начнутся заботы, хлопоты, проблемы. Приятные, впрочем, проблемы.
   – Ты, конечно, знаешь, что путь к деньгам мужчины лежит через его желудок.
   Алексей оглянулся. Две женщины – молодая и постарше – беседовали вполголоса возле дверей магазина.
   – Да, – ответила молодая.
   – Я нашла самый короткий путь.
   – Дихлофос?! Отрава?!
   – Да!!! В нем лучшие ингредиенты, химикаты, не остается никаких следов. Добавляешь в салат, и через пять минут…
   Из дверей магазина высунулась напудренная мужская физиономия с прилизанным причесоном.
   – Дорогая, ты где?
   – Дихлофос – это часть твоего приданого, – шепнула мамаша.
   – Дихлофос? Кто это?
   – У женщин свои секреты.
   – А-а-а…
   – Так, стоп, стоп. Еще раз, и побыстрее, – появившийся мужичок подошел к троице. – Маша, говори громче, тебя почти не слышно. Последний раз репетируем и снимаем. Молодой человек, будьте любезны, отойдите в стороночку, если не трудно. Спасибо.
   Алексей передвинулся на пару метров, только сейчас заметив стоящую на треноге видеокамеру.
   – Нашли место, – проворчал он под нос, раздосадованный, что сорвалось раскрытие умышленного убийства по предварительному сговору.
   – Начали!
   – Ты, конечно, знаешь…
   Данилов еще раз выслушал диалог. Катя появилась сзади, с черного хода, подкралась на цыпочках, ткнула пальчиком в спину.
   – Фамилия!
   – Бонд. Джеймс Бонд.
   – Наглая ложь. Вы майор Пронин. Сдавайтесь, миссия провалена. Алексей обнял Катю.
   – Сдаюсь. Что это у вас, кино снимают?
   – Рекламу. Пришли утром к Михайловне, директрисе нашей, – так и так, хотим снять рекламу чего-нибудь отечественного. А то, говорят, импорта скоро не будет. А у нас, кроме детского крема «Зайчик» и дихлофоса, ничего нет. Вернее, есть, но сегодня нет. Утром они с «Зайчиком» возились, делали из него крем от морщин, а сейчас вот с дихлофосом-. Это от клопов.
   – В курсе. Кабинет как-то обрабатывал.
   – Как дежурство? Спокойно?
   – По-божески. Один труп всего да угон «Запорожца». Горбатого. Представляешь, за неделю третий уходит. И все горбатые. Говорят, сейчас самая модная «тачка». «Мерсаки» даром никому не нужны. «Запор» угоняют, внутренности меняют на «поршевские», кузов полируют и толкают за бешеные «бабки». Вот она, народная реклама. В анекдотах. А вся эта плесень телевизионная про резинки, порошки и пилюли – выброшенные на ветер деньги.
   – А труп?
   – Приятель один погорячился.
   Алексей вкратце рассказал про ночное происшествие с Буковским. Катя, выслушав, немного помолчала, затем спросила:
   – Вы его посадите? Он же защищал свою жену, он не может быть виновен.
   – С точки зрения обывательской логики, да, конечно. Но есть законная сторона вопроса. Наказание должно быть соразмерно преступлению. Сейчас у оставшегося в живых братка наверняка появится адвокат, который заявит, что в состоянии аффекта нельзя убить двух человек и раскурочить машину. На следователя опять-таки надавить можно.
   У нас был похожий случай. Парень мимо кабака проходил, нормальный, не урод. Два «быка» зацепились, не помню уж, из-за чего. Давай метелить. Парень приложился неудачно, один хлоп «репой» об асфальт и готов. Самооборона в чистом виде. Парню никаких обвинений, естественно. Выпустили.
   А через недельку он к следователю сам приходит и говорит – знаете, не так все было. Это я пьяный из кабака вышел, а ребята болонок выгуливали. На коротких поводках. Не понравились они мне, посмотрели плохо. Так плохо, что решил я одного убить насмерть. И убил.
   Следак ничего не понимает – спятил, что ли? А парень стоит на своем, как памятник Кутузову у Казанского. Ну, Бога ради. Арестовали, потом суд. Восемь лет получил. Уже после суда я специально к нему в «Кресты» съездил. До суда тоже ездил, но бесполезно, он ничего не говорил. Хотел убить, хотел убить… А тут рассказал. Убитый этот хоть и молодой, но авторитетный оказался, то ли брат у него крутой, то ли сват. К парню подкатили и, в натуре, объяснили – или берешь на себя мокруху, или семейку твою, женщину и дочек, вырежем на корню. Будешь прятаться – не спрячешься. Вот он и взял. Зря.
   – Страшно. А если б он раньше все рассказал, вы смогли бы его защитить?
   Данилов хватанул морозного воздуха, закашлялся.
   – Не знаю. Охрану бы не дали, это точно, но что-нибудь бы придумали.
   – Хорошо, но что бы ты сделал на месте Буковского? – не унималась Катя.
   – Послушай, – Данилову надоело ток-шоу. – Давай о чем-нибудь другом. Мне на работе головоломок хватает. Мы, в конце концов, ботинки идем мне покупать…
   – Сам начал… У нас девчонка сегодня из Венеции приехала, с карнавала. Ты ее знаешь, Ленка, пухленькая такая, в мужской галантерее стоит. Фотки показывала. Обалдеть! Там сейчас тепло, хоть и февраль. Какой город красивый, сказка. Все в масках ходят, Ленке муж настоящий костюм купил. Маскарадный.
   – Что ж она с таким мужем в галантерее торгует?
   – Говорит, скучно дома сидеть. Она еще до замужества торговала. Ты не представляешь, как я хочу в Венецию. Подышать ее воздухом, покататься на лодочках…
   – Уговорила. Как только получаю тринадцатую, сразу едем. Только ботинки купим, а то не в чем ехать.
   – Как Ленке повезло…
   – Из чего я делаю вывод, что тебе не повезло. Ну, извини. Не судьба.
   – Да я не о том. Мечтать тоже необходимо.
   – Хотя и вредно. Даже опасно. Алексей прижал Катю к себе.
   – Поедем, поедем. И в Венецию, и в Копенгаген. Давай прибавим, магазины немножко до восьми…
   Купив ботинки, они зашли в кафешку, обмыли приобретение, чтобы долго носились, прогулялись до Катиного дома.
   Катя жила вдвоем с отцом, в однокомнатной квартире, перегороженной посредине шкафом. Алексей находился в похожей ситуации. Мать и тоже перегороженная шкафом комната. Отец Алексея жил и здравствовал с другой женщиной, он разошелся с матерью лет двадцать назад. У Кати мать умерла не так давно.
   Поэтому жилищный вопрос стоял крайне остро, никаких перспектив не предвиделось, и Данилов откладывал понемногу не только на свадьбу, но и на комнату, которую придется снимать. К лету он собирался перевестись в участковые. Участковым положена отдельная квартира на территории. Хотя бы теоретически. На практике и участковые ни хрена не имели. За редким исключением.
   Какая уж тут Венеция?..
   В подъезде Данилов сжал Катины ладошки и поднес к губам.
   – Холодно?
   – Нет, не очень. Ты завтра зайдешь за мной после работы?
   – Не уверен, кажется, я завтра в вечер. Я позвоню.
   Он поцеловал по очереди Катины пальчики. На запястье заметил ссадину, которой вчера не видел.
   – Что это?
   – В подсобке сегодня коробку снимала. Зацепилась. Мелочи.
   – Точно?
   – Да прошло уже все.
   Минут десять они, прижавшись к батарее, целовались под пристальным наблюдением серой бездомной кошки…
   Отец сидел дома. Вернее лежал. Как всегда нарытый. Когда Катя перешагнула через покоящееся на полу тело родителя и зажгла свет, отец недовольно оторвал голову от линолеума и промычал:
   – Явилась? Снова с мусором своим шлялась?
   – Не твое дело.
   Катя ушла на свою половину, взяла полотенце. «Опять нажрался, скотина. На какие, интересно?»
   Ссадина на руке была, конечно, не от коробки. Батя вчера стал заниматься воспитанием, учить доченьку жизни. Так, что пришлось спрятаться в ванной, подперев дверь шваброй. Побарабанив немного и поорав: «Убью, сучка!», родственник упал и уснул на полу. Катя обработала ссадину на руке, вышла из ванной и тоже легла спать. «Чтоб ты не проснулся, милый папа…»
   «Милый папа» пил лет десять, загнал в гроб мать, доведя ее до инфаркта, а теперь взялся за Катю. Когда-то он работал на стройке, где и сел на стакан. После увольнения за прогулы с трудовой деятельностью покончил раз и навсегда, но любовь к выпивке сохранил, уверенно неся ее по жизни.
   Мать бегала к участковым, таскала батю к наркологам, тайком ходила к экстрасенсам. Без толку. Батя начал пропивать вещи, в том числе и Катины. Ладно бы просто пил, скотина, так еще и права, нажравшись, качал. С мордобоем и визгом. На улице-то боялся качать, один раз попробовал и схлопотал в рог от каких-то ребяток. Месяц в больнице валялся. Мать хоть немного спокойно пожила. Зато потом началось… Буянить на улице предок теперь боялся, отыгрывался на домашних. Один раз вены вскрыл, мать успела «скорую» вызвать, откачали дурака. Лучше б не вызывала, лучше б сдох…
   Нынче милый папочка таскал деньги у Кати. Когда та прятала, начинал воспитание: «Ты, сучка, у меня в ногах должна валяться, я отец твой! Понимаешь – отец! Растил, кормил, обувал! Сопли вытирал да задницу! А где ж доченькина благодарность, а? Где о старике забота?»
   Потом в ход шли кулаки. К воспитанию Катя давно привыкла и никак на него не реагировала. Когда у бати наступали совсем критические дни, она уходила к подруге. Батя пропил все, что можно было пропить. Вплоть до бельевых прищепок. Наиболее ценные вещи из своего гардероба Катя хранила у той же подружки.
   Когда он случайно узнал, что Катька крутит шашни с ментом, начал плаксиво разоряться:
   «Что, доченька, упечь отца хочешь? Отцовское тебе спасибо, доченька». – «Да нужен ты нам, козел. Сопли утри лучше…»
   Алексею Катя почти ничего не рассказывала об отце. Да и домой приглашала всего один раз. Дала папику денег на бутылку, лишь бы свалил из квартиры. Леша, в общем-то, все понял, слепым надо быть, чтоб не понять. Из деликатности спрашивать ничего не стал. Как-то разок предложил помощь: «Давай устроим Сергею Михайловичу два по пятнадцать. Или три. Да не лет, Боже ты мой. Суток! Ты хоть немножко отдохнешь. Я так вижу, что живется тебе с ним не очень».
   «Не надо. Отец все-таки».
   Про рукоприкладство Катя и подавно молчала. Ничего, немножко осталось терпеть. Поженятся они с Лешкой, снимут комнату, а этот пускай тут как хочет. Может, когда с голодухи пухнуть начнет, поумнеет, на работу пойдет. Вряд ли, но пока она здесь, так и будет по карманам ночью шакалить.
   Катя сняла свитер, накинула халат и пошла в ванную.
   – «Я ударила его сковородой по голове и рукам. Яйца разлетелись в стороны». – Буров, зацепившись за цитату из протокола, взглянул на Величко. – Какие яйца?
   – Со сковороды. Там же написано, – обиженно пояснил Стае. – Она яичницу жарила, а соседу приспичило.
   – Вызовешь соседку и переспросишь нормально.
   Буров, работавший шефом криминальной милиции в отделе, в свое время закончил филфак университета и терпеть не мог стилистических и орфографических ошибок в документах. Стас не понял, что от него хотят.
   – А чего ее переопрашивать? Как было, так и написал. В чем проблемы-то?
   – В яйцах, – шепнул сидящий рядом Данилов.
   Буров перевернул страничку своего еженедельника. Данилов минут на пять опоздал на утреннюю сходку и, о чем шла речь в прологе, не знал. Но наверняка никаких сенсаций. Коллеги-опера сидели со скучными лицами, стало быть, все в норме.
   – Вчера был на совещании по итогам двух месяцев. Поздравляю. Мы на твердом последнем месте. Особенно по тяжким преступлениям. Дали месяц сроку для исправления.
   – Бытовух мало, – привел аргумент в защиту чести и достоинства отдела старший оперуполномоченный Федя Машков. – А как без бытовух?
   – Привыкли на бытовухах да на мелочевке выезжать. В других отделах бытовух не больше. Ты вот, Федор, что раскрыл в этом месяце?
   – Много чего. Наркота у Крюкова, кража в универсаме…
   – У Крюкова? Так его постовые задержали с наркотой, ты только объяснение взял да следователя вызвал. А в универсаме продавцы на контроле отличились. Твоя-то работа где?
   – Оформлял.
   – Чем тогда ты от Ирины Петровны отличаешься?
   Ирина Петровна служила в отделе секретарем.
   – Тем, что усы носишь? И штаны вместо юбки?.А ты, Станислав Иванович, зря улыбаешься, у тебя вообще за этот месяц сплошные баранки.
   – Как баранки? – возмутился Величко. – А вчерашнее убийство?
   – Нашел чем хвастать! Что ты, убийцу вычислял или гонялся за ним? В чем твоя работа? На месте происшествия засветился? Данилов хоть людей опросил, а ты?
   – Кстати, что с мужиком-то? С Буковским? – вспомнил Алексей.
   – В изоляторе пока. На трое суток. Следователь задержал.
   – А что, сразу подписку нельзя было дать? У мужика жену, можно сказать, на глазах оттрахали… Кто следователь?
   – Сметанин.
   – Блин, как просишь кого арестовать, так хрен в ступе, а кого не надо – только вьет. Говнюков всяких – на подписку да под залог, а нормальных людей – на нары. Конечно, что с Буковского возьмешь? Лыжи только, без торговой наценки.
   – Какие лыжи?
   – Он лыжами торгует.
   – А… Не знаю, следак нам докладывать не обязан. И не докладывает. Мужика-то зря закрыл, я согласен.
   – А этот как себя чувствует? Раненый?
   – Пришел в себя, даже говорить начал, – ответил Стае. – Я сейчас в больничку поеду опрашивать.
   – Возьми сразу справку уточненного диагноза, Сметанин просил, – напомнил Буров.
   – И спроси, куда они «гайки» дели, которые с бабы сняли, – добавил Данилов.
   – Если скажет. Колоть-то его в реанимации вряд ли получится. Можно, конечно, шланг пережать какой-нибудь незаметно…
   – Пережми. Еще раз напоминаю про оперплан, – подвел черту Буров. – Разбиться, но сделать надо. Если и здесь провалим, расформируют нас за бесполезностью. И раскрытие по оперданным давайте. Это наш хлеб, наше лицо. Все, по местам.
   Возле кабинета Данилов увидел Надю с белым пакетом в руках.
   – Здравствуйте, – она кивнула Алексею, – а Костя еще здесь?
   – Нет, он в изоляторе, это рядом с райуправлением.
   – Мне следователь говорил что-то про изолятор, но вы ж понимаете, я ничего вчера не соображала. Ему можно пакет передать?
   – Да, конечно. Пройди, я запишу адрес, тут недалеко.
   Алексей открыл кабинет, кивнул Наде.
   – А что Косте будет, не знаете?
   – Не знаю. Послезавтра отпустят. До суда. Может, до суда и не дойдет, так дело прекратят, но маловероятно. Все-таки труп… Вот адрес, – Данилов протянул Наде бумажку.
   Она задержалась на пороге, что-то собираясь спросить, но так и не спросила, шепнула: «спасибо» – и вышла из кабинета.
   «Жили себе люди, никого не трогали, любили, работали… Выйди Надя на пять минут позже от подружки… Кто-то скажет – стечение обстоятельств. Я ничего не скажу».
   Алексей сходил в дежурку, получил парочку свежих заявлений и парочку свежих анекдотов.
   На обратном пути столкнулся с протухшей личностью, судимым господином Павлом Студневым по кличке Стульчак. Наверное, в преступном мире клички вешаются не случайным манером, ведь в них зачастую довольно точно отражается сущность фигуры.
   Студневу кликуха Стульчак весьма подходила. По слухам, получил он ее в камере, после первого визита туда за кражу сумки с соседского балкона. В камере отсутствовал евростандарт, и вообще какой-либо стандарт, а параша и подавно не удовлетворяла нормальным требованиям эстетики. Для нормального оправления большого физиологического процесса была необходима дополнительная опора, чтобы не загреметь с конструкции в собственные фекалии. Дополнительной опорой старший по кубрику назначил Пашу Студнева как наименее авторитетного члена экипажа. За что тот и удостоился своего благозвучного погоняла.
   На первый раз судья Стульчака простил, ограничив срок наказания временем пребывания под стражей, то есть четырьмя месяцами нахождения в следственном изоляторе. Студневу в неволе жутко не понравилось, и во избежание следующего приглашения туда он решил заручиться поддержкой местных, отделенческих оперов.
   Притащился после выхода на свободу в ментов-ку, нарвался на Данилова и шепнул пароль: «Я свой. Был завербован царской охранкой во время пребывания в „Крестах“. Готов к тесному сотрудничеству». Данилову, только что пришедшему на службу в отдел, свои люди были нужны позарез, поэтому от предложения Стульчака он, конечно, не отказался. После недельной проверки со Студневым было подписано соглашение о партнерстве.
   Партнером Стульчак оказался никчемным, информация, получаемая от него, больше походила на выдержки из самых желтых газет. Оттуда Паша ее и брал, занимаясь откровенным плагиатом. Но гонорар требовал исправно. Деньги Студнев в основном пропивал – к спиртному агент относился крайне трепетно.
   Данилову в конце концов надоело узнавать газетные новости в Пашином пересказе, да еще платить за это государственные деньги, о чем он и сообщил Стульчаку. «Платить буду. Но погодя. Когда проверю донос». Студнев загрустил и обиделся. Он ведь с чистым сердцем, можно сказать, от души… Но увы.
   Резко встал.вопрос, где взять на стакан насущный. Данилову эта Пашина беда была до лампады. И решил Паша развязать. Развязал неудачно – на пару с приятелем раздели в парадном инженера, приставив к глотке бедняги ножичек. Сняли немного – пальто 1962-го года выпуска, летние ботинки на утепленной подошве – и отобрали кошелек с квиточками на зарплату за последние полгода. На квиточках и погорели. Приятель Стульчака на следующий день попал в вытрезвитель, где бдительный дежурный, осматривая карманы, наткнулся на квитанции. Утром и приятель, и Студнев уже сидели в камере.
   Разбой они забомбили на Даниловской территории, что Алексею было особенно обидно. Свой же «барабан» да на своей земле. Стульчака, тем не менее, это обстоятельство нисколько не смущало. И в тюрьму он садиться не спешил. А посему заявил следователю, что он-де ни при чем. Мол, после первой судимости взялся за честный труд, но товарищ Данилов, вызвав его к себе, поставил условие – или будешь стучать, или сядешь снова. Посадим. Пришлось стучать. А пару дней назад все тот же Данилов на секретной «стрелке» показал фотографию и приказал втереться к человеку в доверие, после чего вместе с ним идти на дело.
   «Тебя мы, разумеется, отмажем, а человека оприходуем». Так что я не разбойник, а даже наоборот, как бы свой. И подписочку о негласт ном сотрудничестве я Данилову давал, проверьте у него, пожалуйста. В сейфе должна храниться. Поэтому все вопросы к герру лейтенанту".
   «Герр лейтенант», когда такую трактовку случившегося услышал, обиделся еще больше. Выдернул агента из камеры и по ушлой головушке настучал.
   Агент, однако, стойко держался до суда, надеясь на объективность и гуманность. Ни того ни другого он не дождался, получив четыре года усиленного режима. Данилов, который тоже вынужден был выступать в суде и опровергать злобные нападки, после процесса шепнул Стульчаку:
   «Еще раз, пидсрачник, в отдел придешь, я из тебя коктейль „Кровавая Паша“ сделаю».
   Отсидев положенные четыре года, Стульчак все же пришел. Разумеется, не к Данилову, а к молодому Величко, которому нагрузил то же самое, что и Алексею некогда. «Я свой!» Данилов, случайно заметив Стульчака в коридоре, обещание выполнил и, затащив бывшего агента в кабинет, «Кровавую Пашу» взбил.
   Студнев, справедливо возмутившись, кричал, что он теперь сотрудничает со Станиславом Ивановичем, будет жаловаться и писать в газету.
   Сотрудничества с Величко после даниловского коктейля он не прекратил, периодически отсвечивая в отделе.
   Мало того, Стульчак жил в одном подъезде с Катей, двумя этажами выше.
   – Ты опять здесь, пидсрачник? – окликнул Данилов пытавшегося спрятаться в паспортном столе Стульчака.
   – Какое вы имеете право обзываться?
   – Имею, – Алексей прошел мимо Студнева, решив больше не тратить время на урода.
   Минут через пять в кабинет заглянул Величко.
   – Слушай, я вот тут написал… Пойдет так? А то Буров цепляется из-за фигни всякой.
   – Что написал-то?
   – Сообщенку. Слышал же, раскрытия по оперданным требуются. "Сообщаю, что 26 февраля мне позвонил домой случайный знакомый Буковский Константин, шестьдесят девятого года рождения, проживающий там-то сям-то, и доверительно сообщил, что только что убил человека, а второго тяжело ранил на почве изнасилования его жены. Собирается уехать в другой город и отлежаться. Агент «Хобот». Мероприятия. «Немедленно задержать Буковского и принять меры по изобличению». Пойдет?
   – Кого это ты «Хоботом» обласкал? Стульчака, что ли?
   – Ага, его. Ну как текст?
   – Не майся ты идиотизмом. Нашел на кого сообщенки принимать. Тем более от этого пидсрачника. Не вздумай «бабки» ему за это отстегнуть.
   – Но ведь требуют же… По оперданным.
   – Иди ты…
   Посланный Величко ушел.
   «Случайный знакомый доверительно сообщил, что замочил человека… Горячка белая».
   День пролетел быстро – Данилов разбирался с материалами, мотался по адресам, в райуправление. После работы встретил Катю. Поехали к нему. Матери сегодня дома не было, ночное дежурство в больнице. Ночевать остались у Алексея.
   По пути на работу Катя заскочила к приятельнице, вернуть долг. Две недели назад она заняла денег, чтобы купить Лешке в подарок обалденный голландский бритвенный набор. Дорогой, но своим в магазине продавали без наценки. У Лешки скоро день рождения, лучше подарка и не придумать. Домой она подарок, конечно, не понесла, оставила на работе, в столе у заведующей. Вчера Катя получила аванс и сейчас отдала почти все деньги, оставив себе небольшую сумму на текущие расходы. Ничего, в крайнем случае можно будет перехватить у девчонок.
   Алексей накануне звонил несколько раз Сметанину, но тот был в разъездах.
   Сегодня удалось застать.
   – Привет, прокуратура. Данилов это.
   – Здравствуй.
   – Я по Буковскому беспокою, помнишь такого? Что планируем-то?
   – Как что? В тюрьму. Сегодня предъявлю обвинение, и в «Кресты».
   – Погоди, погоди… Какие «Кресты»? Это раненого надо туда отправить, когда поправится, а мужика-то за что?
   – А бегать и искать ты его будешь, в случае чего?
   – Да никуда он не убежит. Это ж не братан и не урка. Нормальный пацан по жизни.
   – Ты его один раз видел. А совершил он, между прочим, убийство. Мокруху.
   – Мокруха мокрухе рознь. Состояние аффекта, в конце концов. Вообще надо дело прекратить.
   – Вот пускай суд и прекращает. Я вас, если честно, не понимаю. Один кричит «закрыть», другой – «отпустить». Вы между собой договоритесь сначала.
   Данилов смутился:
   – Кто закрыть просил? Величко?
   – Нет. Шеф ваш. Буров.
   – Лично?
   – А как же еще? Он, кстати, прав. Если Буковский сдернет, то, пока его не поймают, мокрушка будет считаться нераскрытой. Формально, конечно. А вы и так по показателям в самом низу. Поэтому рисковать не стоит. Верно?
   Алексей повесил трубку. Горячка белая. Он навестил Величко. Тот шушукался в кабинете со Стульчаком.
   – Ну-ка, исчезни, – Данилов кивнул Студневу на дверь.
   Обиженный Стульчак вышел: «Ничего, я-то исчезну…»
   – Ты ездил к раненому?
   – Да, прокатился, опросил.
   – Что лопочет?
   – Ничего не лопочет. Отшибло. Но никого не насиловал и не грабил. Это помнит хорошо.
   – А кто вообще такие?
   – Мелкоорганизованная преступность. Живой – в розыске за налет на инкассатора, дважды судимый. А по покойничку ответ от экспертов жду. Они пальчики его на проверку по компьютеру заслали. Скорее всего, на инкассаторские деньги «тачку» и купили.
   – Милые мальчики. Шмотки не осматривал?
   – Я их изъял просто и Сметанину отвез. Он будет искать следы биологических выделений.
   – Колец не было? Потерпевшей?
   – Нет. Могли в больнице свистнуть. Я ни «лопатников» их не нашел, ни золотишка. Цепочки у ребяток всяко имелись.
   Диалог был прерван телефонным звонком.
   – Да? – Величко снял трубку. – Так. Понял. Погоди, ручку возьму. Все, пишу… Ого… Солид-няк… Все, благодарю за службу.
   Повесив трубу, Величко щелкнул пальцами:
   – Превосходно! Ладошки нашего почившего насильника обнаружены на прошлогоднем убийстве в Красногвардейском районе и на двух разбоях. Все глухонько. Сейчас мы по этому поводу бумажечку напишем.
   Стае извлек из стола пару листочков и принялся за работу.
   Алексей вернулся к себе. Работайте, господин Данилов, работайте. Вы на последнем месте. Кризис.
   Катя включила утюг, достала из-под своей тахты сумку. Надо погладить платье. Завтра у Леши день рождения, она отпросилась с работы, с утра пробежится по магазинам и поможет Вере Геннадьевне приготовить салаты. Отпраздновать решили скромно, пригласив двух друзей Леши с женами. Сумку с платьем и бритвенным набором Катя принесла домой накануне, спрятав ее под кровать.
   Утюг нагрелся, Катя вытащила платье, потом, помедлив, решила достать и набор, чтобы завернуть в красивый пакет.