Кивинов Андрей Владимирович. Смягчающее обстоятельство

   Набора не было. Вчера он лежал на дне, под платьем. Катя, не веря, еще раз пошарила в сумке, но увы, пусто, как в вакууме. «Может, все-таки забыла положить? Нет, нет, что ж я, без памяти? Вот здесь, на дне он лежал… Вчера».
   Катя выпрямилась, минуту-другую сидела без движения. Потом резко поднялась, выглянула из-за шкафа. Отец по-прежнему валялся на диване прямо в своей вонючей болоньевой куртке и грязных ботинках. Накануне, придя домой, батя клянчил у нее денег, говоря, что нашел работу, но надо сперва заплатить какому-то Витьку. Он-де замолвит словечко, и батю возьмут. Катя, естественно, ничего не дала, пустые разговоры родителя были не более чем разговорами. Батя пошипел, пострадал и завалился спать.
   Катя толкнула отца. Тот очнулся, дохнув какой-то керосиновой смесью, и недовольно проскрипел:
   – Чо, в натуре?
   – Ты на какие нажрался, скотина?! – Катю затрясло от ярости, она уже догадалась, на какие. – Ты сколько, поганец, меня мучить-то будешь? Где бритва?
   Родитель попытался выпрямиться, но свалился на пол.
   – Отстань ты… Мне надо было. Он вскарабкался по стеночке и сумел встать на ноги.
   Катя заплакала.
   – Гад поганый, как ты… О Господи…
   – А я тебя как че-е-ека вчера про-про-сил. Пра-а-асил? Дала? Хер ты отцу чо дала. Подыхай, отец.
   – Скотина, это Лешке подарок! Я на него два месяца у прилавка надрывалась! Да что ж ты за человек-то?..
   – Во! Во! Мусорку своему – подарочки, а отцу родному на жизнь – дулю с маслом. Я тебя вое… воспи…
   Батя завел старую бодягу:
   – Ты мне хоть раз сказала: «На, папочка, на хлебушек»? Я подыхать буду, доченька не откликнется.
   – Да скорей бы, – Катя ладонями вытерла слезы.
   – Че-е-го? – замычал папаша. – Скорей бы? Квар-квар-тирку хочешь получить? Ментяра подучил? Во те, а не квартирка!
   Он согнул руку в локте, ткнув кулак Кате в лицо.
   – Уберись ты, козел. Вместе со своей квартирой! – она брезгливо оттолкнула руку, отчего папашу повело и он снова рухнул на пол.
   – Ах ты, сучка ментовская!.. Я те… Папашка схватил валявшуюся на полу пустую бутылку, распрямился.
   – На кого руку подымаешь?
   Удар пришелся в Катино плечо, хотя родитель, целил в голову. Она вскрикнула, присела. Папашка оказался не таким пьяным, как она думалa, опрометчиво повернувшись к нему спиной. Бутылка отлетела в сторону.
   – Хр-ры-ры… Зашибу, крыса!..
   Черная горячка. Тупик. Беспросвет. Сознание улетучилось из тела и спряталось в брошенной бутылке. Осталась зомбированная оболочка, уже ничего не соображающая.
   По инерции родитель пошел вперед, свалившись на Катю. Она не удержалась на ногах и, падая, стукнулась затылком об острый край шкафа.
   – А-а-а…
   Папаша левой рукой прижал Катину шею к полу, а правой ударил по лицу.
   – На отца руку?.. Сукина дочь!
   «Передаем песню группы „Скорпионз“ „Я теряю контроль, когда вижу тебя“ в исполнении Иосифа…»
   Контроль потерян. Как прекрасен этот мир. Посмотри.
   Катя задыхалась. Батя хоть и жил впроголодь, но весил под восемьдесят. Вместе с черной горячкой. «Пьяный я был, не соображал, что делал, не виноватый. По трезвяни – родную дочь? Да Господь с вами, ни в жись!»
   Серое пятно вместо батиного лица, брызги мутной слюны, искорки-мухи вокруг висящей под потолком сорокаваттки…
   …Отчаянная попытка вырваться. Выбраться из-под обломков. Глотнуть свежего воздуха… Один, один маленький глоточек. Помоги…те! Не хо… Искорки срываются с лампочки и мчатся к ней. Их так много, все больше и больше, настоящий фейерверк на фоне черного неба… Не хочу!!!
   Шнур. Соломинка. «Держи меня, соломинка, держи…» Сознание не отключилось, оно будет тащить уже утонувшее тело наверх… До последней секунды.
   Пальцы сжались. Катя дернула, рванула из последних (ну, почти последних) сил шнур. Горячий утюг свалился со столика.
   Она не почувствовала ожога. Она уже не могла чувствовать…
   Хрясь! Ч-М-Т!.. (Черепно-мозговая травма.)
   И еще!.. И снова!.. На, гадина!
   …Минуты две она лежала без движения. Искорки разлетелись, сороковаттка слепила глаза. Боль в руке, боль в затылке. Катя застонала, уперлась локтями в пол и кое-как села, прислонившись к шкафу.
   "Вы смотрели художественный фильм «Девочка мочит отца».
   Отец лежал мордой вниз.
   Мертвый.
   «Па, ты чего, па?.. Па, я не хотела, ты же первый, па… Господи, почему? Я, наверное, просто сплю…»
   Сознание возвращалось. Катя сорвалась в ванную, включила холодную воду, сунула голову под струю. Ш-ш-ш-ш…
   Вернулась в комнату. Сцена номер… Та же и труп.
   …На улице шел снег. Мягкий, теплый, весенний. Телефон-автомат висел на стене соседнего дома. Катя кое-как засунула скользкий жетон в щель, со второй попытки набрала номер.
   – Лешенька… Это я, маленький мой. Тут такое… Скорее приезжай! По-пожалуйста. Он там… лежит… Дома. Скорее, Лешенька.
   Данилов позвонил в дверь через двадцать минут. Мчался со всех ног, не обращая внимания на срывающихся с бешеным лаем злых собак, которых хозяева выгуливали исключительно ночью. Без пяти час…
   Катя разрыдалась в прихожей, бросившись Данилову на шею. Алексей прижал невесту к себе, с минуту успокаивал. Затем прошел в комнату…
   – Что случилось?
   Катя кое-как рассказала. Алексей сел на диван, рассматривая труп несостоявшегося тестя.
   – Я не хотела, Лешенька… Он ведь сам… Он бы меня задушил… Ты же мне веришь? Ты же все знаешь… Ты мне поможешь, правда? Я не убийца.
   – Помогу, – Данилов резко выпрямился. – Кончай реветь! Полиэтилен есть? Большой кусок.
   Голос Алексея был жестким и твердым, как лед, совсем иным, нежели несколько минут назад.
   – Полиэтилен? – Катю, как ни странно, такой тон привел в чувство гораздо быстрее, нежели поцелуи и просьбы успокоиться. – Зачем?
   – Надо завернуть голову, иначе будет много крови. Потом не отмоешь. Найди хотя бы пакет. Быстрее.
   Катя пока ничего не понимала, но за пакетом пошла. Пакет валялся за шкафом, в нем лежало платье, которое Катя так и не успела погладить. Белый, с рекламой фирмы «Сименс». «Потому что я люблю…»
   – Такой?
   – Да, пойдет. Помоги мне. Давай перевернем. Алексей склонился над папашей, правой рукой приподнял голову.
   – Аккуратненько… Давай. 0-па!
   Катя отвернулась. Папаша смотрел прямо ей в глаза, будто живой.
   Данилов раскрыл пакет, натянул его на голову мертвецу.
   – Веревку или шнур какой-нибудь… Не дожидаясь, пока Катя сообразит, схватил утюг и перочинным ножом отрезал шнур. Затянул на шее покойного, поверх пакета.
   – Так, теперь бери тряпку. И все тут вымой. До капельки. До последней. «Комет» есть? Нет? Тогда с мылом. У вас линолеум, смоется нормально. Хорошо, что не паркет.
   Катя, словно механическая кукла, пошла за тряпкой. Данилов достал сигарету, закурил. Затем, выключив свет, подошел к окну и осмотрел двор. «Херово как… Светло. Чертов снег…»
   Двор просматривался великолепно, свет одинокой лампочки проникал в самые дальние уголки. Несколько припаркованных машин, трансформаторная будка, детская площадка… Снег. Белый до боли в глазах.
   – Ты где? – Катя зашла в комнату.
   – Не включай свет! Значит так, мой пол, стены, в общем, протри везде, где кровь есть. Я минут через пять вернусь. Позвоню два раза.
   Данилов выскочил из квартиры, вышел из подъезда. Лампочка качалась под круглым металлическим абажуром, метрах в трех от земли. Алексей обогнул трансформаторную будку, заметил мусорные бачки, стоящие за кирпичной перегородкой. Включил карманный оперской фонарик, собираясь найти кусок кирпича или палку.
   "Нет, не стоит… Люди могут не спать, вызовут ментовку: «Хулиганы бьют лампочки и стекла, помогите…»
   Чертов снег… Валит и валит. Данилов огляделся. «Соображай, соображай, урод». Подвал отпадает сразу. Если там найдут – все, хрен отмажешься. Люк? До первого визита ремонтной бригады. Кто их знает, когда полезут? Может, через год, а может, завтра. Просто бросить в сугроб?.. Шел домой, напали неизвестные… Нет, сам упал, потому что пьяный. Он все время падал, Катька подтвердит. Потерял сознание и замерз. Территория Стаса, он глубоко копаться не будет, скинет «отказной» материал в архив. «Я Катьку опрошу как надо. Простота – медсестра таланта».
   Данилов выглянул из-за будки. К дому, мимо кустов, вела заледенелая тропинка. Он прошел по ней, внимательно смотря под ноги. Наконец нашел то, что нужно. Острый угол бетонного поребрика. Рядом – замерзшая лужа, почти припорошенная снегом. Как раз в жилу. Шел, поскользнулся, упал… Решено. «Черт, забыл спросить, сколько раз Катька батю приложила… Если больше одного, сценарий будет выглядеть натянуто и неестественно. Придется сочинять новый».
   Данилов вернулся в квартиру. Дверь была не заперта. Катя ползала по полу с тряпкой.
   – Я свет включила, иначе не видно.
   – Все правильно. Ты сколько раз его?.. Ну, утюжком? Один? Два? Три?
   – Ты думаешь, я считала? Один, кажется…
   – Точно?
   Катя виновато посмотрела на Данилова. Действительно ведь, не считала.
   «Вряд ли такого кабана одним ударом завалишь… Хотя как попасть. Иногда хватает легкого касания деревянной скалки. Бывали случаи…» Развязывать пакет и проводить патологоанатомическое исследование не хотелось. Ладно, рискнем.
   Данилов присел на корточки, придирчиво осмотрел пол.
   – Вот здесь. Не вымыла.
   Катя сбегала в ванную, сполоснула тряпку. Алексей приподнял руку мертвеца. Нормально, окоченение еще не наступило, можно уложить тело на асфальт в любой нужной позе. Да и тащить удобно.
   Когда Катя закончила «приборку», он приказал найти еще пакет или хотя бы бумагу – завернуть утюг и тряпку.
   – Мне бы чучельником работать, – мрачно усмехнулся Данилов.
   – Кем?
   – Чучельником. Профессия есть такая в бандитском мире. Человек, который помогает добрым людям избавиться от нехороших трупов. Редкостные умельцы попадаются. При желании в карманах человечка могут вынести… Так, не стой, одевайся.
   Катя только сейчас вышла из полубредового состояния и обрела способность к осознанным действиям. Она присела на единственный стул.
   – Что ты хочешь сделать, Лешка?
   – А ты до сих пор не поняла? Чучельник я, первого разряда. Вынести батяню надо.
   – Зачем? Разве нельзя сказать, что он первый? Ты посмотри – он же меня чуть не задушил. Если б не утюг… Почему надо его?.. Лешка?
   – Вот тут написано, – Данилов кивнул на пакет. – Потому что я люблю. Долго объяснять, Катенька… Ты одна на жилплощади осталась, папаша лишний. Отличный повод. Для мокрухи. Вас двое на квартире было. Кто подтвердит, что он первый начал? Откуда известно, что он тебя чуть не задушил?.. Никто не подтвердит, кроме тебя, однако ты не в счет, ты – подозреваемая. Доходит?
   – Но ты… Ты мне веришь? Что это не из-за квартиры?
   – Я там не один работаю А мы сейчас на последнем месте. Особенно по тяжким.
   – Кто мы? На каком месте? Я совсем, наверное, чокнусь.
   – Потом расскажу, все расскажу. Сейчас время дорого. Значит, запоминай. Ты вернулась с работы – батя сидел дома. Пьяный. Куда-то собирался. Просил денег, ты не дала. Часов в десять ты поехала ко мне и находилась у меня до утра. Мы смотрели… Нет, мы не смотрели телевизор. Просто болтали. Пили ликер. Вишневый. Матери дома не было. Завтра утром ты идешь домой. Ты вроде отпросилась на завтра с работы?
   – Ага.
   – Дальше по обстановке. Подробности до утра обговорим. Иди одевайся.
   Пока Катя возилась в прихожей, Данилов еще раз осмотрел комнату. Вроде все чисто. Тело придется завернуть, иначе кровь из пакета все-таки может вытечь. Сюда-то можно вернуться еще раз, подтереть. А в парадном? На улице? Кровь долго сохраняется на снегу.
   Он стащил старенькое покрывало с Катькиной тахты, обмотал верхнюю часть туловища папаши. Свободные концы связал узлами. Чучельник Леша. Старший оперуполномоченный криминальной милиции… Капитан. «Потому что я люблю».
   – Помоги. Под мышку, под мышку бери. Поднимай. Ух, тяжелый…
   Данилов присел, подвернулся под батяню и принял позу «Боец, выносящий раненого товарища с поля боя». Выпрямился, держа труп за плечи.
   – Пошли… Стой, выгляни на лестницу. Только тихонько.
   Катя осторожно открыла замок. Тишина. Второй час ночи.
   – Никого.
   Данилов ступал осторожно, шарахаясь от малейшего шороха за соседскими дверьми. «А если сейчас кто-нибудь?.. Собачку выведет? Или вернется?.. Или просто выйдет? Тихо, спокойней. Сейчас ночь, и все спят. Девять ступенек, восемь, семь… Быстрее, быстрее… Ох, как трясет».
   Перед выходом он кивнул Кате на дверь. Она все поняла, обошла Данилова и выглянула во двор. Шум машин на ночном проспекте. Мутная луна в разрывах облаков. Снегопад кончился.
   – Иди к будке и жди там, – шепнул чучельник Данилов. – Если кого увидишь, чихни.
   До точки приложения тела к поребрику было метров сто, и пройти их надо так, чтобы… Во-во. Чтобы не мучил стыд за бесцельно прожитые годы…
   Алексей, придерживая ногой дверь, дождался, когда Катя достигнет будки, и, шепнув: «Помоги мне, Господи», двинулся вперед.
   От оглушительного скрипа снега под ногами аж уши заложило. Бежать Данилов не мог, боялся поскользнуться, да и тяжело… Он начал отсчет, чтобы успокоиться.
   Из арки донесся смех. Алексея мгновенно окатило жаром. Уф-ф-ф, компания прошла мимо. Давай, шире шаг. Сам погибай, а товарища… Донеси.
   Кусты, мусорные бачки, поребрик. Приехали. «Спасибо, что воспользовались услугами нашей компании. Надеемся на дальнейшее партнерство».
   Катя стояла, прижавшись к будке. Алексей сбросил труп, размотал покрывало. Развязал шнур, стащил пакет. Перевернул тело, положив голову на поребрик. Осветил фонариком. Нормально. Правая половина лица, обращенная вверх, была чистой. Поза, конечно, не фонтан, да ладно, тут не до моделирования. Упал и упал. Бля, а натоптал-то! И снег, как на грех, кончился. Хорошо бы снова снежок пошел. Припорошил бы тут все.
   Данилов подобрал пакет, покрывало, притоптал собственные следы и вдоль кустов вернулся к мусорным бачкам. Кивком указал Кате на арку: «Выходи, я сейчас…» Откинул крышку бачка, затолкал покрывало в пакет и избавился от улик, зарыв их под пищевые отходы. Снегом вытер руки. Все…
   Нет!
   Утюг и тряпка! Черт, Катька оставила их в прихожей!
   Он махнул ей рукой, Катя послушно направилась к бачкам.
   – Где утюг с тряпкой? – прошептал Данилов. Она вздрогнула, растерянно махнула рукой:
   – Там, в прихо…
   – Понятно. Давай ключи, я схожу, принесу. Ты стой возле арки, жди.
   – Я боюсь, Лешенька. Я боюсь…
   – Чего ты боишься?
   – Его, – она указала на мертвого отца.
   – Чего его бояться? Не укусит.
   – Боюсь, Лешенька. Я с тобой.
   – Ладно, пошли.
   Они вернулись в подъезд, поднялись, Катя открыла дверь. Данилов взял пакет с вещественными доказательствами. Фигово – суматоха, нервы… При желании-то кровушку найти можно – как ни замывай, все равно что-то останется. Правда, при желании…
   Пакет он решил выбросить где-нибудь по дороге. На улице Данилов обнял правой рукой Катю, как можно сильнее прижав ее к себе, и повел к арке.
   – Знаешь, Леш, мне вчера Венеция снилась, – неожиданно сказала Катя. – Так реально, будто и не сон. Каналы, дворцы, гондолы… Люди в масках. Мы с тобой…
   – Я тебя отвезу туда, родная, – ответил Данилов неожиданно мягким голосом. – Когда-нибудь. Обязательно отвезу.
   – Мне очень страшно, Лешенька. Наверное, зря ты… это…
   – У меня есть смягчающее обстоятельство. Ты. И он еще сильнее прижал Катю к себе.
   – Чо там оперсос Леша бросил? Разбегался туда-сюда… – Стульчак выкинул в форточку хабарик и, допив остатки разбавленного, спирта, двинул в прихожую.