Страница:
Длинное металлическое тело бесконечно сложной структуры он постигнуть не мог, ибо оно было чуждо ему так же, как почти все предметы физического мира. Вокруг металла все еще держалась аура мощи, пронесшей его по Вселенной, но не это сейчас интересовало Ванамонда. Осторожно, со взволнованностью дикого зверя, всегда готового к бегству, он прикоснулся к двум обнаруженным им сознаниям.
И тогда он понял, что долгий поиск завершен.
Элвин схватил Хилвара за плечи и яростно встряхнул, пытаясь вернуть его обратно к реальности.
— Что происходит, ну скажи мне! — упрашивал он. — Что мне следует делать?
Взгляд Хилвара постепенно стал утрачивать отрешенное выражение.
— Я все еще не понимаю, — сказал он, — но нет нужды бояться, в этом я уверен. Что бы это ни было, оно не повредит нам. Оно выглядит просто… заинтересованным.
Элвин хотел что-то ответить другу, но внезапно был охвачен никогда ранее не изведанным чувством. По его телу разлилось покалывающее тепло; это длилось лишь несколько секунд, а потом он стал уже не только Элвином. Нечто вошло в его мозг и словно заняло его часть — подобно тому как один круг может частично закрыть собою другой. Он ощущал также и сознание Хилвара — здесь, рядом, равно захваченное явившимся к ним неведомым существом. Чувство это было скорее странным, чем неприятным, и оно впервые продемонстрировало Элвину, что такое настоящая телепатия — та сила, которая у его народа выродилась настолько, что могла использоваться только для управления машинами.
Когда Серанис пыталась овладеть его сознанием, Элвин восстал сразу же; но против этого вторжения он не боролся. Это было бы бесполезно, и к тому же он знал, что это существо в любом случае не враждебно. Он позволил себе расслабиться, без сопротивления смирившись с тем, что его сознание стало объектом изучения со стороны интеллекта, бесконечно превосходящего его собственный. Но в этом предположении он был не совсем прав. … Одно из этих сознаний, как сразу заметил Ванамонд, было более дружелюбным и доступным, чем другое. Он понял, что оба они были полны удивления, вызванного его присутствием, и это немало поразило Ванамонда. Трудно было поверить, что они могли забыть: забывчивость, как и смерть, находились вне его понимания.
Общение было очень затруднено; многие из мыслеобразов в этих двух сознаниях оказались столь необычны, что он с трудом распознавал их. Он был озадачен и слегка напуган повторяющимся образом страха перед Пришельцами; это напомнило ему его собственные эмоции, когда он впервые узнал о Черном Солнце.
Они, однако, не имели представления о Черном Солнце, и теперь в его сознании начали формироваться их собственные вопросы.
— Кто ты?
Он дал единственно возможный ответ:
— Я Ванамонд.
Наступила пауза (как долго формировались образы их мыслей! ), и вопрос повторился. Они не поняли; это было странно, ведь именно их род, без сомнения, дал ему имя, сохранившееся вместе с воспоминаниями о его рождении. Эти воспоминания были очень отрывочны и странным образом начинались с фиксированного момента времени — но они были кристально ясны.
Снова их крошечные мысли проникли в его сознание.
— Где люди, создавшие Семь Солнц? Что с ними случилось?
Он не знал этого; они едва могли поверить ему, и разочарование их было острым и открытым, несмотря на всю бездну, отделявшую их сознания от его собственного. Но они были терпеливы, и он рад был помочь им, ибо их поиски совпадали с его поисками, и они оказались для него первыми товарищами, которых он когда-либо знал.
Никогда в жизни Элвин не мог ожидать, что ему суждено столкнуться с чем-либо столь же необычайным, как этот беззвучный разговор. Трудно было смириться с необходимостью играть в нем не более, чем пассивную роль, ибо он не хотел признаваться даже самому себе, что ум Хилвара в некоторых отношениях далеко превосходит его собственный. Он мог лишь ждать и поражаться, ошеломленный потоком мыслей, ускользающих за пределы его постижения.
Наконец, Хилвар, очень бледный и напряженный, прервал контакт и обратился к своему другу.
— Элвин, — сказал он измученным голосом. — Здесь что-то странное. Я ничего не понимаю.
Это заявление несколько восстановило самооценку Элвина, и его чувства, должно быть, отразились на лице, поскольку Хилвар вдруг дружелюбно рассмеялся.
— Я не могу выяснить, что такое этот… Ванамонд, — продолжал он. — Это существо с грандиозными познаниями, но интеллект его кажется совсем маленьким. Конечно, — добавил он,
— его разум может быть столь отдаленного порядка, что мы не сможем его понять — но почему-то подобное объяснение мне не кажется правильным.
— Но что же ты узнал? — нетерпеливо спросил Элвин. — Известно ли ему что-либо о Семи Солнцах?
Мысли Хилвара все еще были далеко.
— Они были созданы многими расами, в том числе и нашей, — сказал он уклончиво. — Ванамонд может сообщать мне подобные факты, но, по-видимому, не понимает их смысла. Полагаю, что он знает о прошлом, но не в состоянии интерпретировать его. В его сознании просто свалено в кучу все, что когда-либо происходило.
На секунду он остановился в задумчивости, затем лицо его просветлело.
— Сделать можно только одно: так или иначе мы должны доставить Ванамонда на Землю, чтобы наши философы могли изучить его.
— Будет ли это безопасно? — спросил Элвин.
— Да, — ответил Хилвар, отметив в уме всю нехарактерность этой реплики для его друга. — Ванамонд настроен дружелюбно. Более того, он кажется, в сущности, почти нежным.
И совершенно внезапно Элвина поразила мысль, все это время бродившая по периферии его сознания. Он вспомнил Крифа и всех прочих маленьких зверушек, которые постоянно убегали, вызывая беспокойство и тревогу у друзей Хилвара. И он припомнил
— казалось, как давно это было! — зоологические цели, стоявшие перед их экспедицией в Шалмирану.
Хилвар нашел себе нового любимца.
И тогда он понял, что долгий поиск завершен.
Элвин схватил Хилвара за плечи и яростно встряхнул, пытаясь вернуть его обратно к реальности.
— Что происходит, ну скажи мне! — упрашивал он. — Что мне следует делать?
Взгляд Хилвара постепенно стал утрачивать отрешенное выражение.
— Я все еще не понимаю, — сказал он, — но нет нужды бояться, в этом я уверен. Что бы это ни было, оно не повредит нам. Оно выглядит просто… заинтересованным.
Элвин хотел что-то ответить другу, но внезапно был охвачен никогда ранее не изведанным чувством. По его телу разлилось покалывающее тепло; это длилось лишь несколько секунд, а потом он стал уже не только Элвином. Нечто вошло в его мозг и словно заняло его часть — подобно тому как один круг может частично закрыть собою другой. Он ощущал также и сознание Хилвара — здесь, рядом, равно захваченное явившимся к ним неведомым существом. Чувство это было скорее странным, чем неприятным, и оно впервые продемонстрировало Элвину, что такое настоящая телепатия — та сила, которая у его народа выродилась настолько, что могла использоваться только для управления машинами.
Когда Серанис пыталась овладеть его сознанием, Элвин восстал сразу же; но против этого вторжения он не боролся. Это было бы бесполезно, и к тому же он знал, что это существо в любом случае не враждебно. Он позволил себе расслабиться, без сопротивления смирившись с тем, что его сознание стало объектом изучения со стороны интеллекта, бесконечно превосходящего его собственный. Но в этом предположении он был не совсем прав. … Одно из этих сознаний, как сразу заметил Ванамонд, было более дружелюбным и доступным, чем другое. Он понял, что оба они были полны удивления, вызванного его присутствием, и это немало поразило Ванамонда. Трудно было поверить, что они могли забыть: забывчивость, как и смерть, находились вне его понимания.
Общение было очень затруднено; многие из мыслеобразов в этих двух сознаниях оказались столь необычны, что он с трудом распознавал их. Он был озадачен и слегка напуган повторяющимся образом страха перед Пришельцами; это напомнило ему его собственные эмоции, когда он впервые узнал о Черном Солнце.
Они, однако, не имели представления о Черном Солнце, и теперь в его сознании начали формироваться их собственные вопросы.
— Кто ты?
Он дал единственно возможный ответ:
— Я Ванамонд.
Наступила пауза (как долго формировались образы их мыслей! ), и вопрос повторился. Они не поняли; это было странно, ведь именно их род, без сомнения, дал ему имя, сохранившееся вместе с воспоминаниями о его рождении. Эти воспоминания были очень отрывочны и странным образом начинались с фиксированного момента времени — но они были кристально ясны.
Снова их крошечные мысли проникли в его сознание.
— Где люди, создавшие Семь Солнц? Что с ними случилось?
Он не знал этого; они едва могли поверить ему, и разочарование их было острым и открытым, несмотря на всю бездну, отделявшую их сознания от его собственного. Но они были терпеливы, и он рад был помочь им, ибо их поиски совпадали с его поисками, и они оказались для него первыми товарищами, которых он когда-либо знал.
Никогда в жизни Элвин не мог ожидать, что ему суждено столкнуться с чем-либо столь же необычайным, как этот беззвучный разговор. Трудно было смириться с необходимостью играть в нем не более, чем пассивную роль, ибо он не хотел признаваться даже самому себе, что ум Хилвара в некоторых отношениях далеко превосходит его собственный. Он мог лишь ждать и поражаться, ошеломленный потоком мыслей, ускользающих за пределы его постижения.
Наконец, Хилвар, очень бледный и напряженный, прервал контакт и обратился к своему другу.
— Элвин, — сказал он измученным голосом. — Здесь что-то странное. Я ничего не понимаю.
Это заявление несколько восстановило самооценку Элвина, и его чувства, должно быть, отразились на лице, поскольку Хилвар вдруг дружелюбно рассмеялся.
— Я не могу выяснить, что такое этот… Ванамонд, — продолжал он. — Это существо с грандиозными познаниями, но интеллект его кажется совсем маленьким. Конечно, — добавил он,
— его разум может быть столь отдаленного порядка, что мы не сможем его понять — но почему-то подобное объяснение мне не кажется правильным.
— Но что же ты узнал? — нетерпеливо спросил Элвин. — Известно ли ему что-либо о Семи Солнцах?
Мысли Хилвара все еще были далеко.
— Они были созданы многими расами, в том числе и нашей, — сказал он уклончиво. — Ванамонд может сообщать мне подобные факты, но, по-видимому, не понимает их смысла. Полагаю, что он знает о прошлом, но не в состоянии интерпретировать его. В его сознании просто свалено в кучу все, что когда-либо происходило.
На секунду он остановился в задумчивости, затем лицо его просветлело.
— Сделать можно только одно: так или иначе мы должны доставить Ванамонда на Землю, чтобы наши философы могли изучить его.
— Будет ли это безопасно? — спросил Элвин.
— Да, — ответил Хилвар, отметив в уме всю нехарактерность этой реплики для его друга. — Ванамонд настроен дружелюбно. Более того, он кажется, в сущности, почти нежным.
И совершенно внезапно Элвина поразила мысль, все это время бродившая по периферии его сознания. Он вспомнил Крифа и всех прочих маленьких зверушек, которые постоянно убегали, вызывая беспокойство и тревогу у друзей Хилвара. И он припомнил
— казалось, как давно это было! — зоологические цели, стоявшие перед их экспедицией в Шалмирану.
Хилвар нашел себе нового любимца.
22
Насколько невообразимым, раздумывал Джезерак, показалось бы это совещание еще каких-нибудь несколько дней назад. Шестеро гостей из Лиса сидели напротив Совета, вдоль стола, размещенного у открытого конца подковы. Комизм ситуации заключался в том, что не так давно здесь же стоял Элвин и слушал постановление Совета об изоляции Диаспара от внешнего мира. Теперь мир мстительно обрушился на Совет — и не только мир, а вся Вселенная.
Совет и сам уже изменился. Не менее пяти его членов отсутствовали. Они оказались не в состоянии принять на себя неожиданно возникшие обязанности и проблемы и предпочли отправиться вслед за Хедроном. Вот доказательство провала Диаспара, подумал Джезерак, слишком уж многие из его граждан выказали неспособность встретить первый за миллионы лет реальный вызов. Целые тысячи уже бежали в краткое забвение Банков Памяти, надеясь, что к моменту их пробуждения кризис будет позади и Диаспар вернется к прежнему, знакомому состоянию. Они будут разочарованы.
Джезерака кооптировали на одно из вакантных мест в Совете. Хотя на него, как наставника Элвина, и падала определенная тень, необходимость в участии Джезерака казалась совершенно очевидной, и никто не предлагал обойтись без него. Он сидел у края подковообразного стола: это положение давало ему определенные преимущества. Он мог не только изучать гостей в профиль, но и видеть лица коллег-советников — а выражение их физиономий было достаточно поучительным.
Элвин, без сомнения, был прав, и Совет медленно постигал неприятную истину. Делегаты Лиса умели мыслить куда быстрее, чем лучшие умы Диаспара. Их преимущество заключалось не только в этом: они также проявляли необычайную согласованность, что, по догадке Джезерака, являлось следствием их телепатических возможностей. Интересно, читали ли они мысли членов Совета; впрочем, вряд ли они пошли бы на нарушение торжественного обещания, без которого эта встреча стала бы невозможной.
Джезерак не казалось, что переговоры ведут к успеху; по правде говоря, он и не видел путей его достижения. Совет, едва признавший существование Лиса, был, вероятно, пока не в состоянии понять происходящее. К тому же Совет был откровенно напуган — впрочем, насколько мог судить Джезерак, то же относилось и к гостям, которым, правда, удалось лучше скрыть это обстоятельство.
Что касается самого Джезерака, то, вопреки собственным ожиданиям, он сумел побороть свой страх. Что-то от безрассудства — а может быть, храбрости? — Элвина проникло и в его мировоззрение, открыв новые горизонты. Он не верил, что сам сможет выйти за пределы Диаспара, но уже понимал импульс, побудивший Элвина совершить это.
Вопрос Президента застал его врасплох, но Джезерак быстро овладел собой.
— Я думаю, — сказал он, — что лишь по чистой случайности подобная ситуация никогда не возникала ранее. Мы знаем, что в создании четырнадцати предыдущих Уникумов был определенный план. Этот план, как я полагаю, заключался в стремлении добиться того, чтобы взаимная изоляция Лиса и Диаспара не была вечной. Элвин позаботился об этом, но он совершил также нечто, по-видимому, не предусмотренное, первоначальным планом. Может ли Центральный Компьютер подтвердить сказанное?
Безличный голос ответил мгновенно.
— Советнику известно, что я не могу комментировать инструкции, данные мне моими создателями.
Джезерак принял этот мягкий выговор.
— Какова бы ни была их причина, фактов мы отрицать не можем. Элвин ушел в космос. Когда он вернется, вы можете попытаться удержать его от нового ухода, — хотя я сомневаюсь, что вы преуспеете в этом, ибо тогда он, вероятно, будет знать слишком много. Если же произойдет то, чего вы боитесь, никто из нас не будет в состоянии что-либо предпринять. Земля совершенно беззащитна — но в этом отношении за миллионы веков ничего не изменилось.
Джезерак остановился и окинул столы взглядом. Его слова ни в ком не вызвали радости, да он и не ожидал иного.
— И все же я не вижу причин для тревоги. Земля сейчас находится не в большей опасности, чем раньше. Почему двое в одном маленьком звездолете должны вновь навлечь на нас гнев Пришельцев? Говоря начистоту, Пришельцы могли уничтожить наш мир еще много веков назад.
Наступило неодобрительное молчание. Это была ересь — и в прежние времена сам Джезерак осудил бы эти слова как ересь.
Мрачно нахмурившись, Президент сказал:
— Разве в легенде не утверждается, что Пришельцы согласились пощадить Землю только при условии, что Человек никогда более не выйдет в космос? И разве мы не нарушили это условие?
— О да, легенда, — сказал Джезерак. — Мы многое принимали без размышлений, в том числе и это. Однако сказанному нет никаких доказательств. Трудно поверить, чтобы столь важное обстоятельство не было бы вписано в память Центрального Компьютера — но он ничего не знает об этом пакте. Правда, я спрашивал его лишь через информационные машины. Совет может задать вопрос прямо.
Джезерак не видел необходимости рисковать и нарываться на второе предупреждение в попытке еще раз вступить на запретную территорию. Он ждал ответа Президента.
Но ответ не был произнесен: в эту самую секунду гости из Лиса внезапно вскочили с кресел, а их лица застыли, выражая одновременно недоверчивость и беспокойство. Они будто слушали какой-то отдаленный голос, шептавший новую весть.
Советники ждали, и по мере продолжения этого безмолвного разговора их опасения росли с каждой минутой. Наконец, глава делегации стряхнул с себя оцепенение и извиняющимся тоном обратился к Президенту.
— Мы только что получили очень странные и тревожные новости из Лиса, — сказал он.
— Что, Элвин вернулся на Землю? — спросил Президент.
— Нет, не Элвин. Кто-то иной.
Опустив свой верный корабль на поляну Эрли, Элвин подумал: едва ли когда-нибудь за всю историю человечества какой-либо звездолет доставлял на Землю подобный груз — если только Ванамонд в самом деле физически находился внутри корабля. Во время путешествия он не выказывал своего присутствия. Хилвар полагал — и его знания были более непосредственными — что лишь сфера внимания Ванамонда могла занимать какое-то положение в пространстве. Сам Ванамонд пребывал нигде — и, даже может быть, никогда.
Когда они вышли из корабля, Серанис и пятеро Сенаторов ждали их. Одного из Сенаторов Элвин уже встречал во время последнего визита; двое других из той, первой тройки были сейчас, как он догадывался, в Диаспаре. Интересно, подумал он, как идут дела у делегации, и как среагировал город на появление первых за столько миллионов лет пришельцев извне.
— Создается впечатление, Элвин, — сухо сказала Серанис, поздоровавшись предварительно со своим сыном, — что у тебя есть дар к обнаружению необычайных существ. Но, думаю, теперешнее достижение тебе не скоро удастся превзойти.
Теперь наступила очередь Элвина удивляться.
— Так Ванамонд прибыл?
— Да, несколько часов назад. Он как-то смог проследить путь твоего корабля еще при отлете — вещь потрясающая сама по себе и ставящая интересные философские проблемы. Имеются некоторые указания на то, что он достиг Лиса в тот же момент, когда вы его обнаружили, так что он обладает бесконечной скоростью. И это не все. За последние часы он рассказал нам о таких исторических фактах, о которых мы даже не подозревали.
Элвин изумленно взглянул на нее. Затем он понял: нетрудно было догадаться, какое воздействие окажет появление Ванамонда на этих людей, с их проницательными ощущениями и удивительным образом взаимосвязанными сознаниями. Они отреагировали поразительно быстро, и Элвин вдруг представил себе парадоксальную картину: слегка испуганный Ванамонд в окружении жаждущих интеллектов Лиса.
— Стало ли вам ясно, что же он собой представляет? — спросил он.
— Да. Это оказалось просто, хотя мы все еще не понимаем его происхождения. Он есть чистый разум, и его познания кажутся безграничными. Но он — еще ребенок, и я говорю это в буквальном смысле.
— Так и есть! — вскричал Хилвар. — Я должен был догадаться!
Элвин выглядел озадаченно, и Серанис сжалилась над ним.
— Я имею в виду, что хотя Ванамонд и располагает колоссальным, быть может бесконечным разумом, он незрел и неразвит. Истинный его интеллект уступает человеческому, — она несколько кисло улыбнулась, — хотя мыслительные процессы протекают намного быстрее и он стремительно обучается. Он также обладает пока непонятными для нас способностями. Неописуемым образом все прошедшее открыто его уму. Возможно, он использовал это умение, чтобы проследить ваш путь до Земли.
Элвин стоял молча, несколько ошеломленный. Теперь он понял, что Хилвар был совершенно прав, доставив Ванамонда в Лис. К тому же он оценил, насколько повезло ему самому, когда он сумел перехитрить Серанис: совершить подобное еще раз ему, конечно, никогда бы не удалось.
— Означают ли твои слова, — спросил он, — что Ванамонд только родился?
— Да, по его собственным меркам. Действительный его возраст огромен, хотя, по-видимому, уступает возрасту Человека. Самое необычайное заключается в том, что он настаивает, будто его создали мы. Без сомнения, его происхождение связано со всеми великими тайнами прошлого.
— Что сейчас происходит с Ванамондом? — спросил Хилвар тоном хозяина.
— Его расспрашивают историки из Греварна. Они стараются проследить основные контуры прошлого, но эта работа займет годы. Ванамонд может описывать прошлое в мельчайших деталях; но так как он не понимает того, что видит, с ним очень тяжело работать.
Элвин удивился, откуда Серанис все это известно; потом он сообразил, что, вероятно, все те умы Лиса, которые не предаются отдыху, следят сейчас за ходом великого исследования. Он ощутил гордость от сознании того, что оставил в Лисе след не менее значительный, чем в Диаспаре; но гордость эта была смешана с разочарованием. Он не мог ни разделить, ни постигнуть происходящее до конца: ведь прямой контакт между человеческими сознаниями был для него такой же великой тайной, как музыка для глухого или цвет для слепого. А люди Лиса сейчас обменивались мыслями с этим невообразимо чуждым существом, которое он направил на Землю, но которого не смог бы обнаружить ни одним из имеющихся у него органов чувств.
Здесь ему нечего было делать; когда расспросы закончатся, ему будет сообщено об ответах. Он открыл врата бесконечности и теперь чувствовал благоговение — и даже страх — перед тем, что сам же совершил. Для собственного душевного спокойствия ему следует вернуться в крошечный, привычный мир Диаспара, ища там укрытия в схватке со собственными мечтами и амбициями. Вот она, ирония судьбы: тот, кто отпихнул от себя город, чтобы дерзнуть отправиться к звездам, теперь возвращался домой подобно тому, как испуганный ребенок бежит к своей матери.
Совет и сам уже изменился. Не менее пяти его членов отсутствовали. Они оказались не в состоянии принять на себя неожиданно возникшие обязанности и проблемы и предпочли отправиться вслед за Хедроном. Вот доказательство провала Диаспара, подумал Джезерак, слишком уж многие из его граждан выказали неспособность встретить первый за миллионы лет реальный вызов. Целые тысячи уже бежали в краткое забвение Банков Памяти, надеясь, что к моменту их пробуждения кризис будет позади и Диаспар вернется к прежнему, знакомому состоянию. Они будут разочарованы.
Джезерака кооптировали на одно из вакантных мест в Совете. Хотя на него, как наставника Элвина, и падала определенная тень, необходимость в участии Джезерака казалась совершенно очевидной, и никто не предлагал обойтись без него. Он сидел у края подковообразного стола: это положение давало ему определенные преимущества. Он мог не только изучать гостей в профиль, но и видеть лица коллег-советников — а выражение их физиономий было достаточно поучительным.
Элвин, без сомнения, был прав, и Совет медленно постигал неприятную истину. Делегаты Лиса умели мыслить куда быстрее, чем лучшие умы Диаспара. Их преимущество заключалось не только в этом: они также проявляли необычайную согласованность, что, по догадке Джезерака, являлось следствием их телепатических возможностей. Интересно, читали ли они мысли членов Совета; впрочем, вряд ли они пошли бы на нарушение торжественного обещания, без которого эта встреча стала бы невозможной.
Джезерак не казалось, что переговоры ведут к успеху; по правде говоря, он и не видел путей его достижения. Совет, едва признавший существование Лиса, был, вероятно, пока не в состоянии понять происходящее. К тому же Совет был откровенно напуган — впрочем, насколько мог судить Джезерак, то же относилось и к гостям, которым, правда, удалось лучше скрыть это обстоятельство.
Что касается самого Джезерака, то, вопреки собственным ожиданиям, он сумел побороть свой страх. Что-то от безрассудства — а может быть, храбрости? — Элвина проникло и в его мировоззрение, открыв новые горизонты. Он не верил, что сам сможет выйти за пределы Диаспара, но уже понимал импульс, побудивший Элвина совершить это.
Вопрос Президента застал его врасплох, но Джезерак быстро овладел собой.
— Я думаю, — сказал он, — что лишь по чистой случайности подобная ситуация никогда не возникала ранее. Мы знаем, что в создании четырнадцати предыдущих Уникумов был определенный план. Этот план, как я полагаю, заключался в стремлении добиться того, чтобы взаимная изоляция Лиса и Диаспара не была вечной. Элвин позаботился об этом, но он совершил также нечто, по-видимому, не предусмотренное, первоначальным планом. Может ли Центральный Компьютер подтвердить сказанное?
Безличный голос ответил мгновенно.
— Советнику известно, что я не могу комментировать инструкции, данные мне моими создателями.
Джезерак принял этот мягкий выговор.
— Какова бы ни была их причина, фактов мы отрицать не можем. Элвин ушел в космос. Когда он вернется, вы можете попытаться удержать его от нового ухода, — хотя я сомневаюсь, что вы преуспеете в этом, ибо тогда он, вероятно, будет знать слишком много. Если же произойдет то, чего вы боитесь, никто из нас не будет в состоянии что-либо предпринять. Земля совершенно беззащитна — но в этом отношении за миллионы веков ничего не изменилось.
Джезерак остановился и окинул столы взглядом. Его слова ни в ком не вызвали радости, да он и не ожидал иного.
— И все же я не вижу причин для тревоги. Земля сейчас находится не в большей опасности, чем раньше. Почему двое в одном маленьком звездолете должны вновь навлечь на нас гнев Пришельцев? Говоря начистоту, Пришельцы могли уничтожить наш мир еще много веков назад.
Наступило неодобрительное молчание. Это была ересь — и в прежние времена сам Джезерак осудил бы эти слова как ересь.
Мрачно нахмурившись, Президент сказал:
— Разве в легенде не утверждается, что Пришельцы согласились пощадить Землю только при условии, что Человек никогда более не выйдет в космос? И разве мы не нарушили это условие?
— О да, легенда, — сказал Джезерак. — Мы многое принимали без размышлений, в том числе и это. Однако сказанному нет никаких доказательств. Трудно поверить, чтобы столь важное обстоятельство не было бы вписано в память Центрального Компьютера — но он ничего не знает об этом пакте. Правда, я спрашивал его лишь через информационные машины. Совет может задать вопрос прямо.
Джезерак не видел необходимости рисковать и нарываться на второе предупреждение в попытке еще раз вступить на запретную территорию. Он ждал ответа Президента.
Но ответ не был произнесен: в эту самую секунду гости из Лиса внезапно вскочили с кресел, а их лица застыли, выражая одновременно недоверчивость и беспокойство. Они будто слушали какой-то отдаленный голос, шептавший новую весть.
Советники ждали, и по мере продолжения этого безмолвного разговора их опасения росли с каждой минутой. Наконец, глава делегации стряхнул с себя оцепенение и извиняющимся тоном обратился к Президенту.
— Мы только что получили очень странные и тревожные новости из Лиса, — сказал он.
— Что, Элвин вернулся на Землю? — спросил Президент.
— Нет, не Элвин. Кто-то иной.
Опустив свой верный корабль на поляну Эрли, Элвин подумал: едва ли когда-нибудь за всю историю человечества какой-либо звездолет доставлял на Землю подобный груз — если только Ванамонд в самом деле физически находился внутри корабля. Во время путешествия он не выказывал своего присутствия. Хилвар полагал — и его знания были более непосредственными — что лишь сфера внимания Ванамонда могла занимать какое-то положение в пространстве. Сам Ванамонд пребывал нигде — и, даже может быть, никогда.
Когда они вышли из корабля, Серанис и пятеро Сенаторов ждали их. Одного из Сенаторов Элвин уже встречал во время последнего визита; двое других из той, первой тройки были сейчас, как он догадывался, в Диаспаре. Интересно, подумал он, как идут дела у делегации, и как среагировал город на появление первых за столько миллионов лет пришельцев извне.
— Создается впечатление, Элвин, — сухо сказала Серанис, поздоровавшись предварительно со своим сыном, — что у тебя есть дар к обнаружению необычайных существ. Но, думаю, теперешнее достижение тебе не скоро удастся превзойти.
Теперь наступила очередь Элвина удивляться.
— Так Ванамонд прибыл?
— Да, несколько часов назад. Он как-то смог проследить путь твоего корабля еще при отлете — вещь потрясающая сама по себе и ставящая интересные философские проблемы. Имеются некоторые указания на то, что он достиг Лиса в тот же момент, когда вы его обнаружили, так что он обладает бесконечной скоростью. И это не все. За последние часы он рассказал нам о таких исторических фактах, о которых мы даже не подозревали.
Элвин изумленно взглянул на нее. Затем он понял: нетрудно было догадаться, какое воздействие окажет появление Ванамонда на этих людей, с их проницательными ощущениями и удивительным образом взаимосвязанными сознаниями. Они отреагировали поразительно быстро, и Элвин вдруг представил себе парадоксальную картину: слегка испуганный Ванамонд в окружении жаждущих интеллектов Лиса.
— Стало ли вам ясно, что же он собой представляет? — спросил он.
— Да. Это оказалось просто, хотя мы все еще не понимаем его происхождения. Он есть чистый разум, и его познания кажутся безграничными. Но он — еще ребенок, и я говорю это в буквальном смысле.
— Так и есть! — вскричал Хилвар. — Я должен был догадаться!
Элвин выглядел озадаченно, и Серанис сжалилась над ним.
— Я имею в виду, что хотя Ванамонд и располагает колоссальным, быть может бесконечным разумом, он незрел и неразвит. Истинный его интеллект уступает человеческому, — она несколько кисло улыбнулась, — хотя мыслительные процессы протекают намного быстрее и он стремительно обучается. Он также обладает пока непонятными для нас способностями. Неописуемым образом все прошедшее открыто его уму. Возможно, он использовал это умение, чтобы проследить ваш путь до Земли.
Элвин стоял молча, несколько ошеломленный. Теперь он понял, что Хилвар был совершенно прав, доставив Ванамонда в Лис. К тому же он оценил, насколько повезло ему самому, когда он сумел перехитрить Серанис: совершить подобное еще раз ему, конечно, никогда бы не удалось.
— Означают ли твои слова, — спросил он, — что Ванамонд только родился?
— Да, по его собственным меркам. Действительный его возраст огромен, хотя, по-видимому, уступает возрасту Человека. Самое необычайное заключается в том, что он настаивает, будто его создали мы. Без сомнения, его происхождение связано со всеми великими тайнами прошлого.
— Что сейчас происходит с Ванамондом? — спросил Хилвар тоном хозяина.
— Его расспрашивают историки из Греварна. Они стараются проследить основные контуры прошлого, но эта работа займет годы. Ванамонд может описывать прошлое в мельчайших деталях; но так как он не понимает того, что видит, с ним очень тяжело работать.
Элвин удивился, откуда Серанис все это известно; потом он сообразил, что, вероятно, все те умы Лиса, которые не предаются отдыху, следят сейчас за ходом великого исследования. Он ощутил гордость от сознании того, что оставил в Лисе след не менее значительный, чем в Диаспаре; но гордость эта была смешана с разочарованием. Он не мог ни разделить, ни постигнуть происходящее до конца: ведь прямой контакт между человеческими сознаниями был для него такой же великой тайной, как музыка для глухого или цвет для слепого. А люди Лиса сейчас обменивались мыслями с этим невообразимо чуждым существом, которое он направил на Землю, но которого не смог бы обнаружить ни одним из имеющихся у него органов чувств.
Здесь ему нечего было делать; когда расспросы закончатся, ему будет сообщено об ответах. Он открыл врата бесконечности и теперь чувствовал благоговение — и даже страх — перед тем, что сам же совершил. Для собственного душевного спокойствия ему следует вернуться в крошечный, привычный мир Диаспара, ища там укрытия в схватке со собственными мечтами и амбициями. Вот она, ирония судьбы: тот, кто отпихнул от себя город, чтобы дерзнуть отправиться к звездам, теперь возвращался домой подобно тому, как испуганный ребенок бежит к своей матери.
23
Диаспар не испытывал особого счастья от новой встречи с Элвином. Город все еще был взбудоражен, точно разворошенный палкой гигантский улей. Он никак не хотел смириться с действительностью; но для тех, кто отказывался признать существование Лиса и внешнего мира в целом, убежища больше не оставалось. Банки Памяти перестали принимать таких людей; те, кто не в силах был расстаться с грезами и стремился бежать в будущее, тщетно входили в Зал Творения. Разъединяющее холодное пламя больше не встречало их; они больше не могли пассивно плыть по реке времени, чтобы проснуться через сто тысяч лет с очищенным наново сознанием. Все призывы к Центральному Компьютеру были бесполезны, пояснить же свои действия он отказывался. Несостоявшиеся беглецы должны были печально возвратиться в город, чтобы столкнуться с проблемами собственной эпохи.
Элвин и Хилвар приземлились на окраине парка, неподалеку от Зала Совета. До последнего момента Элвин не был уверен в том, что сможет доставить корабль в город сквозь экраны, ограждавшие небо Диаспара от внешнего мира. Небосвод города, как и все прочее, был искусственным — по крайней мере частично. Ночь, с ее звездным напоминанием обо всех потерях Человека, не имела права вторгнуться в город; он был защищен также от бурь, иногда бесновавшихся в пустыне и заполнявших небо движущимися стенами песка.
Невидимые стражи пропустили Элвина; когда внизу показался Диаспар, он осознал, что вернулся домой. Как бы ни влекла его Вселенная со своими тайнами, Элвин родился здесь и принадлежал этому месту. Оно никогда не будет его удовлетворять, и все же он всегда будет возвращаться. Ему пришлось преодолеть половину Галактики, чтобы постичь эту простую истину.
Толпа собралась еще до посадки корабля, и Элвин призадумался над тем, как встретят его сограждане. Наблюдая за ними на обзорном экране, он, еще не открыв люк, мог с легкостью читать выражение их лиц. Преобладающей эмоцией было любопытство
— для Диаспара вещь сама по себе новая. К нему подмешивалось опасение, а кое-где безошибочно распознавался настоящий страх. Никто не выглядел обрадованным его возвращением, с легкой грустью подумал Элвин.
Совет, тем не менее, приветствовал его вполне корректно
— хотя и не только из чистого дружелюбия. Именно Элвин вызвал этот кризис, но, с другой стороны, только он и мог сообщить сведения, на основе которых можно было строить будущую политику. Его слушали с глубоким вниманием, пока он описывал свой полет к Семи Солнцам и встречу с Ванамондом. Затем Элвин ответил на бесчисленные вопросы с терпением, которое, наверное, удивило вопрошавших. Он быстро уловил господствовавший в умах членов Совета страх перед Пришельцами, хотя они ни разу не упомянули последних и были явно огорчены, когда Элвин прямо затронул эту тему.
— Если Пришельцы еще существуют во Вселенной, — заявил Элвин Совету, — то я, конечно, должен был бы встретить их в самом ее центре. Но вокруг Семи Солнц нет разумной жизни; мы догадались об этом еще до того, как получили подтверждение от Ванамонда. Я уверен, что Пришельцы удалились много веков назад: Ванамонд, возраст которого не уступает возрасту Диаспара, ничего о них не знает.
— У меня есть предположение, — вдруг сказал один из Советников. — Ванамонд может быть потомком Пришельцев в недоступном нашему пониманию смысле. Он забыл о своем происхождении, но это не означает, что когда-нибудь он не станет вновь представлять опасность.
Присутствовавший лишь в качестве зрителя Хилвар заговорил, не ожидая разрешения. Впервые Элвин увидел его рассерженным.
— Ванамонд заглянул в мое сознание, — сказал он, — и я уловил кое-что из его собственного. Мой народ выяснил о нем уже немало, хотя еще неизвестно, что же он собой представляет. Но в одном мы можем быть уверены — он настроен дружелюбен и был рад обнаружить нас. Нам незачем опасаться его.
После этой вспышки наступила недолгая тишина, и несколько смущенный Хилвар успокоился. Напряжение в Зале Совета явно ослабло, словно у всех присутствующих полегчало на душе. Президент даже и не подумал выносить Хилвару приличествующее случаю порицание за это вторжение.
Слушая дебаты, Элвин уяснил себе, что в Совете представлены три направления взглядов на действительность. Консерваторы, находившиеся в меньшинстве, все еще надеялись повернуть время вспять и каким-то образом восстановить старый порядок. Вопреки здравому смыслу они цеплялись за надежду, что Диаспар и Лис можно убедить забыть о существовании друг друга.
В таком же меньшинстве были и прогрессисты; Элвина удивило и обрадовало то обстоятельство, что таковые вообще имелись в Совете. Они не приветствовали это вторжение внешнего мира прямо, но были полны решимости извлечь из него максимум возможного. Некоторые из прогрессистов заходили весьма далеко, допуская, что может существовать способ сломать психологические барьеры, столь долго ограждавшие Диаспар не хуже настоящих стен.
Большинство Совета, точно отражая настроения в городе, заняло позицию настороженного ожидания. Представители большинства понимали, что пока буря не уляжется, они не могут строить дальних планов или проводить какую-либо определенную политику.
Когда заседание окончилось, Джезерак присоединился к Элвину и Хилвару. Он изменился со времени их последней встречи и прощания в Башне Лоранна, над простиравшейся вокруг пустыней. Элвин, однако, не ожидал перемены подобного рода; в последующем ему пришлось наблюдать такие метаморфозы все чаще и чаще.
Джезерак казался помолодевшим, словно пламя жизни нашло себе новую пищу и ярче заиграло в его жилах. Несмотря на возраст, он был одним из тех, кто оказался в состоянии принять вызов, брошенный Диаспару Элвином.
— У меня есть для тебя новости, Элвин, — сказал он. — Полагаю, ты знаешь Сенатора Джерейна?
Элвину достаточно было сделать лишь небольшое усилие, чтобы вспомнить.
— Да, конечно: он был одним из первых людей, встреченных мною в Лисе. Он, наверное, член их делегации?
— Да; и мы теперь очень хорошо знаем друг друга. Он блестящий человек и разбирается в проблемах, связанных с человеческим сознанием, настолько хорошо, что это мне кажется невероятным. Правда, по стандартам Лиса он лишь начинающий — так он говорит. Находясь здесь, Джерейн разработал план, который будет тебе по душе. Он надеется проанализировать то принудительное начало, которое держит нас в городе, и уверен, что как только выяснится, каким образом оно внесено, он сможет удалить его. Около двадцати наших жителей уже сотрудничают с Джерейном.
— И ты — один из них?
— Да, — ответил Джезерак, приняв при этом такой застенчивый вид, какого Элвин не видел у него ни до, ни после этого разговора. — Это нелегко и, уж конечно, неприятно, — но возбуждает.
— И как же работает Джерейн?
— С помощью саг. Он построил целый ряд саг и изучает нашу реакцию. Я никогда не думал, что я, в моем возрасте, снова вернусь к детским забавам!
— А что это такое — саги? — спросил Хилвар.
— Воображаемые миры мечты, — воскликнул Элвин. — По крайней мере большинство из них — воображаемые, хотя часть, вероятно, основана на исторических фактах. В блоках памяти города они хранятся миллионами; ты можешь выбрать любые приключения или происшествия, и, пока импульсы будут поступать в твое сознание, они покажутся тебе совершенно реальными.
Он обратился к Джезераку:
— В какого рода саги вовлекает тебя Джерейн?
— Большая их часть относится, как и следовало ожидать, к выходу из Диаспара. Некоторые уносят нас назад, к самым ранним нашим жизням, настолько близко к основанию города, насколько мы можем к нему подобраться. Джерейн надеется, что чем ближе он подойдет к происхождению принуждающего начала, тем легче он сможет подавить его.
Элвин был очень воодушевлен этой новостью. Его дело удалось бы лишь наполовину, если б он раскрыл врата Диаспара и обнаружил, что никто не хочет проходить сквозь них.
— А тебе и в самом деле нужна возможность покинуть Диаспар? — лукаво спросил Хилвар.
— Нет, — ответил Джезерак без колебаний. — Эта идея меня ужасает. Но я понимаю, что мы совершенно ошибались, думая, что один лишь Диаспар в целом мире достоин внимания, и логика подсказывает мне, что для исправления ошибки необходимо что-то делать. Эмоционально я все еще совершенно не в состоянии выйти из города; возможно, так всегда и будет. Джерейн считает, что сумеет доставить кое-кого из нас в Лис, и я надеюсь помочь ему в эксперименте — даже несмотря на то, что часть моего «я» надеется на его провал.
Элвин и Хилвар приземлились на окраине парка, неподалеку от Зала Совета. До последнего момента Элвин не был уверен в том, что сможет доставить корабль в город сквозь экраны, ограждавшие небо Диаспара от внешнего мира. Небосвод города, как и все прочее, был искусственным — по крайней мере частично. Ночь, с ее звездным напоминанием обо всех потерях Человека, не имела права вторгнуться в город; он был защищен также от бурь, иногда бесновавшихся в пустыне и заполнявших небо движущимися стенами песка.
Невидимые стражи пропустили Элвина; когда внизу показался Диаспар, он осознал, что вернулся домой. Как бы ни влекла его Вселенная со своими тайнами, Элвин родился здесь и принадлежал этому месту. Оно никогда не будет его удовлетворять, и все же он всегда будет возвращаться. Ему пришлось преодолеть половину Галактики, чтобы постичь эту простую истину.
Толпа собралась еще до посадки корабля, и Элвин призадумался над тем, как встретят его сограждане. Наблюдая за ними на обзорном экране, он, еще не открыв люк, мог с легкостью читать выражение их лиц. Преобладающей эмоцией было любопытство
— для Диаспара вещь сама по себе новая. К нему подмешивалось опасение, а кое-где безошибочно распознавался настоящий страх. Никто не выглядел обрадованным его возвращением, с легкой грустью подумал Элвин.
Совет, тем не менее, приветствовал его вполне корректно
— хотя и не только из чистого дружелюбия. Именно Элвин вызвал этот кризис, но, с другой стороны, только он и мог сообщить сведения, на основе которых можно было строить будущую политику. Его слушали с глубоким вниманием, пока он описывал свой полет к Семи Солнцам и встречу с Ванамондом. Затем Элвин ответил на бесчисленные вопросы с терпением, которое, наверное, удивило вопрошавших. Он быстро уловил господствовавший в умах членов Совета страх перед Пришельцами, хотя они ни разу не упомянули последних и были явно огорчены, когда Элвин прямо затронул эту тему.
— Если Пришельцы еще существуют во Вселенной, — заявил Элвин Совету, — то я, конечно, должен был бы встретить их в самом ее центре. Но вокруг Семи Солнц нет разумной жизни; мы догадались об этом еще до того, как получили подтверждение от Ванамонда. Я уверен, что Пришельцы удалились много веков назад: Ванамонд, возраст которого не уступает возрасту Диаспара, ничего о них не знает.
— У меня есть предположение, — вдруг сказал один из Советников. — Ванамонд может быть потомком Пришельцев в недоступном нашему пониманию смысле. Он забыл о своем происхождении, но это не означает, что когда-нибудь он не станет вновь представлять опасность.
Присутствовавший лишь в качестве зрителя Хилвар заговорил, не ожидая разрешения. Впервые Элвин увидел его рассерженным.
— Ванамонд заглянул в мое сознание, — сказал он, — и я уловил кое-что из его собственного. Мой народ выяснил о нем уже немало, хотя еще неизвестно, что же он собой представляет. Но в одном мы можем быть уверены — он настроен дружелюбен и был рад обнаружить нас. Нам незачем опасаться его.
После этой вспышки наступила недолгая тишина, и несколько смущенный Хилвар успокоился. Напряжение в Зале Совета явно ослабло, словно у всех присутствующих полегчало на душе. Президент даже и не подумал выносить Хилвару приличествующее случаю порицание за это вторжение.
Слушая дебаты, Элвин уяснил себе, что в Совете представлены три направления взглядов на действительность. Консерваторы, находившиеся в меньшинстве, все еще надеялись повернуть время вспять и каким-то образом восстановить старый порядок. Вопреки здравому смыслу они цеплялись за надежду, что Диаспар и Лис можно убедить забыть о существовании друг друга.
В таком же меньшинстве были и прогрессисты; Элвина удивило и обрадовало то обстоятельство, что таковые вообще имелись в Совете. Они не приветствовали это вторжение внешнего мира прямо, но были полны решимости извлечь из него максимум возможного. Некоторые из прогрессистов заходили весьма далеко, допуская, что может существовать способ сломать психологические барьеры, столь долго ограждавшие Диаспар не хуже настоящих стен.
Большинство Совета, точно отражая настроения в городе, заняло позицию настороженного ожидания. Представители большинства понимали, что пока буря не уляжется, они не могут строить дальних планов или проводить какую-либо определенную политику.
Когда заседание окончилось, Джезерак присоединился к Элвину и Хилвару. Он изменился со времени их последней встречи и прощания в Башне Лоранна, над простиравшейся вокруг пустыней. Элвин, однако, не ожидал перемены подобного рода; в последующем ему пришлось наблюдать такие метаморфозы все чаще и чаще.
Джезерак казался помолодевшим, словно пламя жизни нашло себе новую пищу и ярче заиграло в его жилах. Несмотря на возраст, он был одним из тех, кто оказался в состоянии принять вызов, брошенный Диаспару Элвином.
— У меня есть для тебя новости, Элвин, — сказал он. — Полагаю, ты знаешь Сенатора Джерейна?
Элвину достаточно было сделать лишь небольшое усилие, чтобы вспомнить.
— Да, конечно: он был одним из первых людей, встреченных мною в Лисе. Он, наверное, член их делегации?
— Да; и мы теперь очень хорошо знаем друг друга. Он блестящий человек и разбирается в проблемах, связанных с человеческим сознанием, настолько хорошо, что это мне кажется невероятным. Правда, по стандартам Лиса он лишь начинающий — так он говорит. Находясь здесь, Джерейн разработал план, который будет тебе по душе. Он надеется проанализировать то принудительное начало, которое держит нас в городе, и уверен, что как только выяснится, каким образом оно внесено, он сможет удалить его. Около двадцати наших жителей уже сотрудничают с Джерейном.
— И ты — один из них?
— Да, — ответил Джезерак, приняв при этом такой застенчивый вид, какого Элвин не видел у него ни до, ни после этого разговора. — Это нелегко и, уж конечно, неприятно, — но возбуждает.
— И как же работает Джерейн?
— С помощью саг. Он построил целый ряд саг и изучает нашу реакцию. Я никогда не думал, что я, в моем возрасте, снова вернусь к детским забавам!
— А что это такое — саги? — спросил Хилвар.
— Воображаемые миры мечты, — воскликнул Элвин. — По крайней мере большинство из них — воображаемые, хотя часть, вероятно, основана на исторических фактах. В блоках памяти города они хранятся миллионами; ты можешь выбрать любые приключения или происшествия, и, пока импульсы будут поступать в твое сознание, они покажутся тебе совершенно реальными.
Он обратился к Джезераку:
— В какого рода саги вовлекает тебя Джерейн?
— Большая их часть относится, как и следовало ожидать, к выходу из Диаспара. Некоторые уносят нас назад, к самым ранним нашим жизням, настолько близко к основанию города, насколько мы можем к нему подобраться. Джерейн надеется, что чем ближе он подойдет к происхождению принуждающего начала, тем легче он сможет подавить его.
Элвин был очень воодушевлен этой новостью. Его дело удалось бы лишь наполовину, если б он раскрыл врата Диаспара и обнаружил, что никто не хочет проходить сквозь них.
— А тебе и в самом деле нужна возможность покинуть Диаспар? — лукаво спросил Хилвар.
— Нет, — ответил Джезерак без колебаний. — Эта идея меня ужасает. Но я понимаю, что мы совершенно ошибались, думая, что один лишь Диаспар в целом мире достоин внимания, и логика подсказывает мне, что для исправления ошибки необходимо что-то делать. Эмоционально я все еще совершенно не в состоянии выйти из города; возможно, так всегда и будет. Джерейн считает, что сумеет доставить кое-кого из нас в Лис, и я надеюсь помочь ему в эксперименте — даже несмотря на то, что часть моего «я» надеется на его провал.