Проведем такую аналогию. Вода, находящаяся за дамбой, образует вертикальную стену, которую можно сравнить с первоначальным моментом импульса, посылаемого по кабелю при нажатии на ключ. Момент посылки импульса соответствует моменту внезапного разрушения дамбы: уровень воды тотчас же начинает спадать. В точке, находящейся на значительном расстоянии от дамбы, первым указанием на то, что вода хлынула за её пределы, явится почти незаметная волна; потребуется определённое время для того, чтобы она достигла своей максимальной величины. Но как только вы увидите эту первую едва заметную волну, вы тотчас поймёте, что произошло.
Следовательно, задача, которую ставил перед собой Томсон, состояла в создании чрезвычайно чувствительного детектора, который был бы способен уловить первоначальный момент появления импульса. Но Уайтхауз, обладая исключительной способностью делать не то, что нужно, занял противоположную позицию. Он продолжал настаивать на усилении импульса на передающем конце кабеля с тем, чтобы даже нечувствительные приборы, такие, как его собственный патентованный самописец, могли читать посылаемые сигналы. Последствия занятой им позиции мы увидим позже.Решение проблемы приёма сигналов было найдено, как ни странно, благодаря моноклю Томсона. Непроизвольно вращая в руке монокль, Томсон заметил, что световые блики, отражённые от стёкол, быстро бегают по комнате. Это навело его на мысль о создании зеркального, впоследствии широко известного, гальванометра.
История с моноклем Томсона кажется более достоверной, чем история с яблоком Ньютона, хотя есть все основания считать, что последняя действительно имела место. Открытия, совершённые благодаря случайным наблюдениям, никогда не бывают случайностями. Открытия обычно совершают те, кто долго и упорно думает над какой-либо проблемой и чей ум, следовательно, находится в состоянии особой восприимчивости. Сколько философов до Ньютона видело, как падает яблоко! Сколько бактериологов до Флеминга замечало непонятную плесень на культурах...! Зеркальный гальванометр Томсона, отличающийся исключительной чувствительностью и простотой конструкции, произвёл огромное впечатление на его современников.
Зеркальный гальванометр Томсона
Весной 1858 года Великое предприятие вновь оживилось. "Агамемнон" и "Ниагара" ещё раз были предоставлены компании для прокладки кабеля. В качестве эскорта Адмиралтейство выделило сторожевой корабль "Горгона", а Военный флот Соединённых Штатов обещал дать "Сускехану". Но этот корабль, находившийся в то время в Вест-Индии, был поставлен на карантин из-за вспыхнувшей на его борту жёлтой лихорадки. Получив это неприятное известие, Филд тотчас начал вести переговоры с первым лордом Адмиралтейства, в результате которых уже через несколько часов компания получила другой корабль, под названием "Доблестный". Как видите, в случае необходимости англичане и в те времена могли действовать очень оперативно.
Теперь по настоянию инженеров приняли решение начать прокладку кабеля с середины океана. Корабли должны были двигаться в противоположных направлениях. Это давало экономию времени и возможность соединить концы кабеля не торопясь, в спокойной обстановке, в период хорошей погоды.
10 июня 1858 года, после проведения испытаний в Бискайском заливе [21], при отличной погоде маленький флот вновь отплыл из Плимута. Как и в прошлый раз, Уайтхауз отказался от похода, сославшись на нездоровье, и его обязанности опять пришлось исполнять Томсону.
Спуск кабеля в океан
На этот раз Уайтхаузу действительно повезло. Не прошло и двух суток после отплытия, как флотилия попала в один из самых ужаснейших штормов, когда-либо зарегистрированных в Атлантике. Корабли тотчас же разбросало в разные стороны, и на долю каждого из них выпала мучительная борьба со стихией. В особенно отчаянном положении оказался "Агамемнон". 1300 тонн кабеля в трюмах, а главное 250 тонн, размещённых на его палубе, сыграли зловещую роль. Корабль почти потерял остойчивость и управляемость. Подбрасываемый на волнах, он беспомощно валился на борт, и никто не знал, что произойдёт с ним в следующую секунду, - поднимется ли он или опрокинется и покажет зловещему небу киль, похоронив в своей утробе людей, отняв у них всякую надежду на спасение.
Вот что писал об этом кошмаре участник экспедиции, корреспондент лондонской "Тайме" Николас Вудс:
"...Под тяжестью размещённого на верхней палубе кабеля затрещали массивные балки ее перекрытия; этот отвратительный треск, напоминавший артиллерийские залпы, смешался с душераздирающим завыванием ветра в снастях и ревом океана... В четыре часа утра с величайшим трудом удалось подобрать паруса. Это была долгая и мучительная работа. Реи корабельных мачт при крене судна касались воды. Просто непостижимо, как удерживались на них матросы, подбиравшие паруса. В любой момент они рисковали быть выброшенными за борт, и никто тогда уже не смог бы спасти их. Теперь от их работы зависело общее спасение. Тяжёлые намокшие паруса вырывались и оглушительно хлопали на ветру; реи, мачты, снасти - скрипели, трещали... Казалось, что всё вокруг с ужасающим грохотом проваливается куда-то в тартарары... В половине одиннадцатого сквозь мглу увидели, как к кораблю медленно приближается несколько гигантских волн. Эти горы мутно-зелёной воды, покрытые шипящей пеной, зловеще надвигались на корабль... Тяжело взобрался «Агамемнон» на первую из них, секунду постоял на клокочущей вершине - и стремительно повалился в пропасть. Крен достиг 45 градусов. Раздался невероятный треск и грохот. Всё на палубе смешалось в какую-то барахтающуюся массу - люди, канаты, балки, трапы, бочки - всё, что оторвалось или не было закреплено; все, кто не смог удержаться... Казалось, что корабль вот-вот опрокинется, что на спасение уже нет никакой надежды. Пять раз повторялось это страшное испытание; пять раз зарегистрировали крен в 45 градусов. Кабель на верхней палубе запутался и стал похож на клубок живых змей...
"Агамемнон" во власти шторма 20-21 июня 1858 г.
Едва просвечивающее сквозь тучи солнце опустилось за горизонт, и наступила жуткая тьма, которая как будто была специально послана для того, чтобы ещё и ещё раз испытать мужество моряков... Низкие чёрные тучи нависли над самыми мачтами. Изредка где-то вдали над горизонтом в разрыве туч появлялось бледное пятно луны. В эти минуты океан выглядел как бурлящий котёл; затем луна исчезала, и вновь всё погружалось в непроглядную тьму; но тьма казалась всё же менее страшной, чем те адские картины, которые возникали при свете луны. Лишь волны одна за другой по-прежнему обрушивались на корабль, желая во что бы то ни стало сокрушить его... Это было величественное и грандиозное зрелище, впечатление от которого терялось из-за всеобъемлющего чувства страха; ибо из всех опасностей, подстерегающих человека на его пути, нет опасности более реальной и более ужасной, чем смерть в штормовом океане при кораблекрушении...
Но всё имеет конец. И этот шторм, продолжавшийся свыше недели, наконец, кончился; затих укачавший себя океан. А когда мы приблизились к месту встречи кораблей, океан был уже зеркально гладким. «Доблестный» показался в полдень; днём с севера подошла «Ниагара» и примерно в то же время с юга - «Горгона». Эскадра вновь соединилась недалеко от места, где должна была начаться прокладка кабеля".
Пережив такое тяжкое испытание, экспедиция, казалось, заслужила право на успех. Корабли, потрёпанные штормом, едва удалось привести в порядок. Концы кабелей были соединены, и 26 июня "Ниагара" взяла курс на запад, к Ньюфаундленду, а "Агамемнон" направился на восток, к берегам Ирландии. Но не успели они пройти и пяти километров, как вдруг на "Ниагаре" оборвался кабель. Эта неприятность, однако, не произвела удручающего впечатления, так как было потеряно незначительное количество кабеля и не так уж много времени. При второй попытке, когда корабли удалились друг от друга уже на расстояние 150 километров, между ними внезапно прекратилась телеграфная связь. На обоих кораблях считали, что кабель оборвался на борту другого. Вновь вернулись к месту встречи, чтобы выяснить истину. Но каково же было удивление, когда после сближения кораблей каждый задавал один и тот же вопрос: "Что случилось?".
По неизвестной причине кабель разорвался на дне океана. В третий раз его соединили и отправились в путь, гадая, когда, через сколько времени кораблям вновь придётся встретиться?
Но и третья попытка закончилась неудачей. Уже проложили свыше 370 километров кабеля, как он вновь оборвался. На этот раз обрыв произошёл на "Агамемноне". Кораблям не хватало продовольствия, и, согласно договорённости, теперь каждый из них в одиночку направился в Ирландию. Нужно было обсудить создавшееся положение и снова собраться с силами.
В Совете директоров компании многие относились весьма враждебно ко всякой новой попытке возобновить прокладку. Они предлагали продать оставшуюся часть кабеля и отказаться от этой затеи. Но Филд и Томсон настаивали на продолжении дела и в конце концов одержали верх. Директора, потерявшие веру в успех, ушли в отставку, испытывая глубокое отвращение к "подводной телеграфии", а корабли 29 июля уже снова были далеко в Атлантике, готовые в четвёртый раз начать прокладку. Теперь не было ни торжества, ни воодушевления. Соединённый кабель опустили за борт, и корабли отправились в путь. Однако многие смотрели на это, как на бесплодную затею. В своих воспоминаниях брат Филда писал: "Все надеялись на успех, но никто его не ждал".
И, действительно, никто не мог заранее знать, что их ждёт - победа или поражение.
VII. ПОБЕДА... И ПОРАЖЕНИЕ
VIII. РАССЛЕДОВАНИЕ
Следовательно, задача, которую ставил перед собой Томсон, состояла в создании чрезвычайно чувствительного детектора, который был бы способен уловить первоначальный момент появления импульса. Но Уайтхауз, обладая исключительной способностью делать не то, что нужно, занял противоположную позицию. Он продолжал настаивать на усилении импульса на передающем конце кабеля с тем, чтобы даже нечувствительные приборы, такие, как его собственный патентованный самописец, могли читать посылаемые сигналы. Последствия занятой им позиции мы увидим позже.Решение проблемы приёма сигналов было найдено, как ни странно, благодаря моноклю Томсона. Непроизвольно вращая в руке монокль, Томсон заметил, что световые блики, отражённые от стёкол, быстро бегают по комнате. Это навело его на мысль о создании зеркального, впоследствии широко известного, гальванометра.
История с моноклем Томсона кажется более достоверной, чем история с яблоком Ньютона, хотя есть все основания считать, что последняя действительно имела место. Открытия, совершённые благодаря случайным наблюдениям, никогда не бывают случайностями. Открытия обычно совершают те, кто долго и упорно думает над какой-либо проблемой и чей ум, следовательно, находится в состоянии особой восприимчивости. Сколько философов до Ньютона видело, как падает яблоко! Сколько бактериологов до Флеминга замечало непонятную плесень на культурах...! Зеркальный гальванометр Томсона, отличающийся исключительной чувствительностью и простотой конструкции, произвёл огромное впечатление на его современников.
Зеркальный гальванометр Томсона
Весной 1858 года Великое предприятие вновь оживилось. "Агамемнон" и "Ниагара" ещё раз были предоставлены компании для прокладки кабеля. В качестве эскорта Адмиралтейство выделило сторожевой корабль "Горгона", а Военный флот Соединённых Штатов обещал дать "Сускехану". Но этот корабль, находившийся в то время в Вест-Индии, был поставлен на карантин из-за вспыхнувшей на его борту жёлтой лихорадки. Получив это неприятное известие, Филд тотчас начал вести переговоры с первым лордом Адмиралтейства, в результате которых уже через несколько часов компания получила другой корабль, под названием "Доблестный". Как видите, в случае необходимости англичане и в те времена могли действовать очень оперативно.
Теперь по настоянию инженеров приняли решение начать прокладку кабеля с середины океана. Корабли должны были двигаться в противоположных направлениях. Это давало экономию времени и возможность соединить концы кабеля не торопясь, в спокойной обстановке, в период хорошей погоды.
10 июня 1858 года, после проведения испытаний в Бискайском заливе [21], при отличной погоде маленький флот вновь отплыл из Плимута. Как и в прошлый раз, Уайтхауз отказался от похода, сославшись на нездоровье, и его обязанности опять пришлось исполнять Томсону.
Спуск кабеля в океан
На этот раз Уайтхаузу действительно повезло. Не прошло и двух суток после отплытия, как флотилия попала в один из самых ужаснейших штормов, когда-либо зарегистрированных в Атлантике. Корабли тотчас же разбросало в разные стороны, и на долю каждого из них выпала мучительная борьба со стихией. В особенно отчаянном положении оказался "Агамемнон". 1300 тонн кабеля в трюмах, а главное 250 тонн, размещённых на его палубе, сыграли зловещую роль. Корабль почти потерял остойчивость и управляемость. Подбрасываемый на волнах, он беспомощно валился на борт, и никто не знал, что произойдёт с ним в следующую секунду, - поднимется ли он или опрокинется и покажет зловещему небу киль, похоронив в своей утробе людей, отняв у них всякую надежду на спасение.
Вот что писал об этом кошмаре участник экспедиции, корреспондент лондонской "Тайме" Николас Вудс:
"...Под тяжестью размещённого на верхней палубе кабеля затрещали массивные балки ее перекрытия; этот отвратительный треск, напоминавший артиллерийские залпы, смешался с душераздирающим завыванием ветра в снастях и ревом океана... В четыре часа утра с величайшим трудом удалось подобрать паруса. Это была долгая и мучительная работа. Реи корабельных мачт при крене судна касались воды. Просто непостижимо, как удерживались на них матросы, подбиравшие паруса. В любой момент они рисковали быть выброшенными за борт, и никто тогда уже не смог бы спасти их. Теперь от их работы зависело общее спасение. Тяжёлые намокшие паруса вырывались и оглушительно хлопали на ветру; реи, мачты, снасти - скрипели, трещали... Казалось, что всё вокруг с ужасающим грохотом проваливается куда-то в тартарары... В половине одиннадцатого сквозь мглу увидели, как к кораблю медленно приближается несколько гигантских волн. Эти горы мутно-зелёной воды, покрытые шипящей пеной, зловеще надвигались на корабль... Тяжело взобрался «Агамемнон» на первую из них, секунду постоял на клокочущей вершине - и стремительно повалился в пропасть. Крен достиг 45 градусов. Раздался невероятный треск и грохот. Всё на палубе смешалось в какую-то барахтающуюся массу - люди, канаты, балки, трапы, бочки - всё, что оторвалось или не было закреплено; все, кто не смог удержаться... Казалось, что корабль вот-вот опрокинется, что на спасение уже нет никакой надежды. Пять раз повторялось это страшное испытание; пять раз зарегистрировали крен в 45 градусов. Кабель на верхней палубе запутался и стал похож на клубок живых змей...
"Агамемнон" во власти шторма 20-21 июня 1858 г.
Едва просвечивающее сквозь тучи солнце опустилось за горизонт, и наступила жуткая тьма, которая как будто была специально послана для того, чтобы ещё и ещё раз испытать мужество моряков... Низкие чёрные тучи нависли над самыми мачтами. Изредка где-то вдали над горизонтом в разрыве туч появлялось бледное пятно луны. В эти минуты океан выглядел как бурлящий котёл; затем луна исчезала, и вновь всё погружалось в непроглядную тьму; но тьма казалась всё же менее страшной, чем те адские картины, которые возникали при свете луны. Лишь волны одна за другой по-прежнему обрушивались на корабль, желая во что бы то ни стало сокрушить его... Это было величественное и грандиозное зрелище, впечатление от которого терялось из-за всеобъемлющего чувства страха; ибо из всех опасностей, подстерегающих человека на его пути, нет опасности более реальной и более ужасной, чем смерть в штормовом океане при кораблекрушении...
Но всё имеет конец. И этот шторм, продолжавшийся свыше недели, наконец, кончился; затих укачавший себя океан. А когда мы приблизились к месту встречи кораблей, океан был уже зеркально гладким. «Доблестный» показался в полдень; днём с севера подошла «Ниагара» и примерно в то же время с юга - «Горгона». Эскадра вновь соединилась недалеко от места, где должна была начаться прокладка кабеля".
Пережив такое тяжкое испытание, экспедиция, казалось, заслужила право на успех. Корабли, потрёпанные штормом, едва удалось привести в порядок. Концы кабелей были соединены, и 26 июня "Ниагара" взяла курс на запад, к Ньюфаундленду, а "Агамемнон" направился на восток, к берегам Ирландии. Но не успели они пройти и пяти километров, как вдруг на "Ниагаре" оборвался кабель. Эта неприятность, однако, не произвела удручающего впечатления, так как было потеряно незначительное количество кабеля и не так уж много времени. При второй попытке, когда корабли удалились друг от друга уже на расстояние 150 километров, между ними внезапно прекратилась телеграфная связь. На обоих кораблях считали, что кабель оборвался на борту другого. Вновь вернулись к месту встречи, чтобы выяснить истину. Но каково же было удивление, когда после сближения кораблей каждый задавал один и тот же вопрос: "Что случилось?".
По неизвестной причине кабель разорвался на дне океана. В третий раз его соединили и отправились в путь, гадая, когда, через сколько времени кораблям вновь придётся встретиться?
Но и третья попытка закончилась неудачей. Уже проложили свыше 370 километров кабеля, как он вновь оборвался. На этот раз обрыв произошёл на "Агамемноне". Кораблям не хватало продовольствия, и, согласно договорённости, теперь каждый из них в одиночку направился в Ирландию. Нужно было обсудить создавшееся положение и снова собраться с силами.
В Совете директоров компании многие относились весьма враждебно ко всякой новой попытке возобновить прокладку. Они предлагали продать оставшуюся часть кабеля и отказаться от этой затеи. Но Филд и Томсон настаивали на продолжении дела и в конце концов одержали верх. Директора, потерявшие веру в успех, ушли в отставку, испытывая глубокое отвращение к "подводной телеграфии", а корабли 29 июля уже снова были далеко в Атлантике, готовые в четвёртый раз начать прокладку. Теперь не было ни торжества, ни воодушевления. Соединённый кабель опустили за борт, и корабли отправились в путь. Однако многие смотрели на это, как на бесплодную затею. В своих воспоминаниях брат Филда писал: "Все надеялись на успех, но никто его не ждал".
И, действительно, никто не мог заранее знать, что их ждёт - победа или поражение.
VII. ПОБЕДА... И ПОРАЖЕНИЕ
Американская пресса могла не жалеть о том, что на борту "Ниагары" не было её представителя. Плавание корабля проходило однообразно: час за часом, без всяких приключений бежал за борт кабель и лишь внезапная и непонятная потеря связи с "Агамемноном", происшедшая дважды за одну неделю, вызвала скорее удивление, чем огорчение, поскольку связь так же внезапно возобновлялась сама по себе. Если не считать этого, то за время прокладки всех 2100 километров кабеля в корабельном журнале "Ниагары" были примерно одни и те же записи - координаты места судна и состояние погоды.
На палубе "Ниагары"
Путь же "Агамемнона", идущего на восток, был опять полон происшествий. Начиная с того момента - 29 июля 1858 года, когда корабли, соединив концы кабеля, приступили к прокладке, продвигаясь один на запад, а другой на восток, плавание "Агамемнона" протекало так, как будто надо было оправдать пребывание на его борту корреспондентов. Вот некоторые выдержки из их отчётов.
"Первые три часа пути корабли продвигались очень медленно из-за огромных глубин под килем - более 2700 метров; они вытравливали огромные длины кабеля... Затем, когда всё вошло в нормальный ритм, скорость корабля увеличилась до пяти узлов, а скорость прокладки кабеля - до шести. К вечеру по правому борту увидели огромного, приближающегося на большой скорости кита, который как будто нацелился на наш кабель. Среди всех злоключений не хватало ещё этого. Но, к счастью, всё обошлось. Кит поднырнул под кабель, слегка зацепив его в том месте, где он уходил в воду.
Сегодня нам пришлось пережить тяжёлое волнение. За кормой осталось более семидесяти километров кабеля, как вдруг связь с «Ниагарой» прекратилась без всяких видимых причин. Дежурные операторы вызвали доктора Томсона. Сообщение о потери связи с «Ниагарой» так взволновало его, что на него было больно смотреть. Видимо, сама мысль об обрыве кабеля приводила его в ужас: руки его тряслись, он никак не мог надеть очки; лицо стало мертвенно бледным; вены на лбу набухли... Взглянув на приборы, он с облегчением заметил, что изоляция кабеля цела, - очевидно, повреждена его токопроводящая часть. Казалось, нет никакой надежды, но всё же прокладку решили продолжать, одновременно принимая все меры к воскрешению кабеля.
Мне никогда не забыть того, что происходило вокруг: двое дежурных, на лицах которых отражалось вполне понятное волнение, следили за прибором, ожидая появления сигналов; доктор Томсон в состоянии сильнейшего волнения непрерывно производил какие-то расчёты; мистер Брайт с видом мальчишки, которого застали на месте преступления, грыз ногти и не отрывал глаз от Томсона... Взоры были устремлены на приборы, от которых ждали хоть малейшего признака жизни. Такую картину можно увидеть только у постели умирающего... Наконец, потеряв всякую надежду, с чувством глубокой подавленности, все, кроме вахтенных операторов, разошлись по своим каютам. Никто не знал, что произошло, когда через некоторое время связь возобновилась так же внезапно, как и прервалась. Всеобщая радость на судне была так велика, что первое время людей охватило оцепенение. Но оно продолжалось недолго и вскоре сменилось бурным весельем. Однако через полтора часа начался шторм, который усиливался с каждой минутой. Корабль стало швырять, как щепку, что представляло большую опасность для кабеля. На следующий день положение ещё более осложнилось. Требовалось исключительное внимание тех, кто стоял на стопорах лебёдки, регулируя натяжение кабеля. В этот период мало кто верил, что кабель выдержит. Люди с тревогой ждали сигнала, извещающего о крушении всех надежд. Но кабель, который по сравнению с гигантскими волнами, был всего лишь тоненькой серебристой нитью, держался.
Кроме того, шторм вызвал чрезмерный расход угля. Были опасения, что, если так будет продолжаться ещё некоторое время, дальнейшая прокладка кабеля станет невозможной. К счастью, шторм стал медленно затихать; и «Агамемнон», и кабель выдержали это испытание.
...К концу плавания экспедиции пришлось пережить ещё несколько тревожных минут. Проходившее мимо американское парусное судно, видимо, очень заинтересовалось кабельной флотилией. Изменив свой курс, оно стало быстро приближаться к «Агамемнону», вынуждая его также нзыенить курс, чтобы избежать столкновения. Но перемена курса была опасна для кабеля. «Доблестному» пришлось дать предупредительный залп, чтобы отпугнуть не в ыеру любопытного американца. Последний, без сомнения, страшно удивился такому нелюбезному приёму. К счастью, это не повлекло за собой международного конфликта... Очевидно, нас приняли за контрабандистов, а может быть, решили, что это очередное оскорбление американского флага. Но как бы то ни было, парусник остановился и оставался без движения, пока мы не потеряли его из виду.
Но, наконец, во вторник утром, 5 августа, прямо перед нами открылись скалистые горы, со всех сторон окружающие живописную бухту Валенсия. Вероятно, никогда прежде вид земли не был таким желанным, ибо он означал успешное завершение одного из величайших и в то же время труднейших предприятий. Даже если бы нам открылись самые унылые в мире места, то и они показались бы прекрасными. Но перед нами возникла картина, которая своей красотой могла бы поспорить с любым из творений, когда-либо созданных богатым воображением художника. Над заливом Дингл вставало солнце; его лучи мягким пурпуром окрашивали высокие вершины гор.
Гавань была пуста. Никто не ожидал нашего прихода. Войдя в гавань, «Доблестный» дал залп, извещая о своём прибытии. Как только местные жители услышали его, бухта тотчас же заполнилась сотнями лодок, которые тесным кольцом окружили корабли, становившиеся на якоря. Люди с волнением расспрашивали нас о плавании. Вскоре с «Ниагары» пришло сообщение о том, что и она подходит к берегу [22]. Таким образом, прокладка 3600 километров телеграфной линии была закончена. Как только к берегу на нескольких шлюпках подвезли конец кабеля, его подхватила шумная ватага матросов. Между ними и местными жителями произошла шутливая потасовка за честь участвовать в столь важном событии".
"Приземление" кабеля в бухте Троицы
Наконец, Европа и Америка оказались связанными телеграфом. Этот успех вызвал подлинную сенсацию. Читая газеты того периода, можно подумать, что наступил "золотой век". Даже уравновешенная "Таймс", не склонная обычно к преувеличениям, сообщала своим читателям: "Атлантический океан высушен. Теперь мы воссоединились не только в мечтах, но и на деле... Трансатлантический телеграф сделал нас одним народом; он наполовину покончил с Декларацией 1776 года".
Волна празднеств прокатилась по всем Соединённым Штатам. В церквях служили бесчисленные молебны. "Их линия проходит по всей земле и слова их доходят до конца света..."- звучали на все голоса стихи псалмов.
Задержка официального открытия телеграфной связи разжигала нетерпение публики. Эта задержка, как объясняли, вызвана необходимостью тщательной настройки телеграфной аппаратуры. И когда 16 августа была принята телеграмма от королевы Виктории президенту Бьюкенену [23], празднество достигло такого пазмаха, что во время фейерверка подожгли крышу Нью-Йоркского муниципалитета; здание едва удалось спасти от пожара.
В эти дни в Англии Чарльзу Брайту, несмотря на его молодой возраст - 26 лет, королева Виктория пожаловала дворянское звание за работу в качестве главного инженера предприятия, которое установило связь между Англией и Америкой.
1 сентябоя в Нью-Йорке было проведено публичное чествование Сайруса Филда, но, словно по злой иронии судьбы, в это же самое время трансатлантический телеграф уже "испускал дух". Созданный с такими трудностями, после целого ряла неудач он теперь медленно угасал. Однако, если вспомнить о качестве изготовления кабеля, о том громадном множестве бед, через которые пришлось пройти, то становится непонятным, как он вообще мог работать.
Впоследствии полковник Тал Шаффнер, доказывая неэкономичность трансатлантического телеграфа, представил комиссии по расследованию дела о строительстве подводных телеграфных линий подробное описание того, как работал этот телеграф. Вот запись всех "сообщений", посланных из Ньюфаундленда в Ирландию на шестой день работы. Эта запись говорит сама за себя:
"Повторите, пожалуйста. Пожалуйста, передавайте медленней".
"Как?"
"Как приём?"
"Передавайте медленней."
"Пожалуйста, передавайте медленней!"
"Как приём?"
"Пожалуйста, скажите, можете ли вы это прочесть?"
"Понимаете ли вы?"
"Да."
"Как поступают сигналы?"
"Вы понимаете что-нибудь?"
• Пожалуйста, передайте что-нибудь."
"Пожалуйста, передайте Ви Б."
"Каковы сигналы?"
Впоследствии выяснилось, что главной причиной поражения было упрямство Уайтхауза. Как только из Ньюфаундленда стали поступать сигналы, Уайтхауз в Валенсии сейчас же включил в цепь своё патентованное автоматически записывающее устройство. Этот прибор, удовлетворительно работающий на коротких расстояниях, был совершенно не способен регистрировать слабые и искажённые сигналы, проходящие по далеко не совершенному кабелю. Мало того, чтобы усилить посылаемые из Ирландии сигналы, Уайтхауз, вопреки возражениям Томсона, настоял на применении огромных индукционных катушек своей конструкции, имеющих полтора метра в длину; в цепи развивалось напряжение, по крайней мере, в 2000 вольт. Такое напряжение окончательно добило и без того слабый по своей конструкции кабель; оно вызвало пробой его изоляции и в конце концов полностью вывело кабель из строя. К сожалению, это поняли слишком поздно.
Лишь через девять дней с востока на запад удалось передать одно единственное слово, а на двенадцатый день, т.е. 16 августа, стало, наконец, возможным передать текст приветствия королевы Виктории президенту Бьюкенену, которое состояло из 99 слов. Для передачи текста потребовалось шестнадцать с половиной часов, т.е. примерно столько, сколько требуется теперь для доставки сообщений через океан авиапочтой. Проходили дни; телеграфисты старались поддерживать связь и передавали телеграммы, стопки которых на обоих концах кабеля постепенно росли. Тут были самые разнообразные по своему содержанию тексты:
"Богом проклятое место. Страшно сыро. Москиты нас одолевают."
"Где ключи от ящиков?"
И обнадёживающий ответ - "Не помним"...
Наконец, после того как Ньюфаундленд запросил: "Умоляем сообщите какие-нибудь новости для Нью-Йорка", было успешно передано первое сообщение прессы. Интересно сравнить заголовки газетных статей 1858 года с заголовками в газетах наших дней: "В субботу император Франции возвратился в Париж".
"Болезнь короля Пруссии не позволяет ему нанести визит королеве Виктории".
"Её Величество 31 августа возвращается в Англию".
"Китайская империя открыта для торговли. Разрешена христианская религия. Въезд иностранных дипломатов разрешен. Контрибуция в пользу Англии и Франции".
"Армия повстанцев разбита. В Индии восстанавливается спокойствие".
С той поры много воды утекло... Где теперь императоры Франции, короли Пруссии? А если бы тогда была Организация Объединённых Наций, то, вероятно, контрибуцию пришлось бы платить Англии и Франции.
Последние заголовки сообщений касались восстания сипаев в Индии, которое тогда подходило к концу. Именно в связи с этим восстанием кабель доказал свою ценность для Англии: за день до того, как он полностью вышел из строя, по нему был передан приказ, отменяющий отправку 62-го полка из Новой Шотландии в Индию, где теперь он был больше не нужен. Подсчитали, что лишь одно это сообщение сэкономило Военному министерству не менее 50000 фунтов стерлингов, что равно одной седьмой части всей стоимости кабеля трансатлантической линии.
Последнее сообщение прошло по кабелю в 13 часов 30 минут 1 сентября. По иронии судьбы, это была телеграмма Сайрусу Филду, полученная им на банкете, устроенном в его честь в Нью-Йорке, в которой Филда просили сообщить американскому правительству, что компания готова обеспечить передачу правительственных телеграмм в Англию...
После этого кабель замолчал [24]. Континенты, как и прежде, оказались оторванными друг от друга. Атлантический океан поглотил месяцы напряжённого труда, 2500 тонн кабеля, 350000 фунтов стерлингов.
Нетрудно представить себе реакцию общественности. Те, кто больше всех восхвалял проект, казалось, стыдились теперь своего прежнего энтузиазма. Говорили даже, что предприятие с трансатлантическим телеграфом было своего рода аферой со стороны Филда. Бостонская газета спрашивала - "Не мистификация ли это?", а один английский писатель даже утверждал, что кабель вовсе никогда и не прокладывался.
То, что раньше называли величайшим достижением эпохи, теперь превратилось в безмолвные руины. Потребовалось восемь долгих лет для того, чтобы Европа и Америка смогли вновь разговаривать друг с другом через заново проложенный по дну океана телеграфный кабель.
На палубе "Ниагары"
Путь же "Агамемнона", идущего на восток, был опять полон происшествий. Начиная с того момента - 29 июля 1858 года, когда корабли, соединив концы кабеля, приступили к прокладке, продвигаясь один на запад, а другой на восток, плавание "Агамемнона" протекало так, как будто надо было оправдать пребывание на его борту корреспондентов. Вот некоторые выдержки из их отчётов.
"Первые три часа пути корабли продвигались очень медленно из-за огромных глубин под килем - более 2700 метров; они вытравливали огромные длины кабеля... Затем, когда всё вошло в нормальный ритм, скорость корабля увеличилась до пяти узлов, а скорость прокладки кабеля - до шести. К вечеру по правому борту увидели огромного, приближающегося на большой скорости кита, который как будто нацелился на наш кабель. Среди всех злоключений не хватало ещё этого. Но, к счастью, всё обошлось. Кит поднырнул под кабель, слегка зацепив его в том месте, где он уходил в воду.
Сегодня нам пришлось пережить тяжёлое волнение. За кормой осталось более семидесяти километров кабеля, как вдруг связь с «Ниагарой» прекратилась без всяких видимых причин. Дежурные операторы вызвали доктора Томсона. Сообщение о потери связи с «Ниагарой» так взволновало его, что на него было больно смотреть. Видимо, сама мысль об обрыве кабеля приводила его в ужас: руки его тряслись, он никак не мог надеть очки; лицо стало мертвенно бледным; вены на лбу набухли... Взглянув на приборы, он с облегчением заметил, что изоляция кабеля цела, - очевидно, повреждена его токопроводящая часть. Казалось, нет никакой надежды, но всё же прокладку решили продолжать, одновременно принимая все меры к воскрешению кабеля.
Мне никогда не забыть того, что происходило вокруг: двое дежурных, на лицах которых отражалось вполне понятное волнение, следили за прибором, ожидая появления сигналов; доктор Томсон в состоянии сильнейшего волнения непрерывно производил какие-то расчёты; мистер Брайт с видом мальчишки, которого застали на месте преступления, грыз ногти и не отрывал глаз от Томсона... Взоры были устремлены на приборы, от которых ждали хоть малейшего признака жизни. Такую картину можно увидеть только у постели умирающего... Наконец, потеряв всякую надежду, с чувством глубокой подавленности, все, кроме вахтенных операторов, разошлись по своим каютам. Никто не знал, что произошло, когда через некоторое время связь возобновилась так же внезапно, как и прервалась. Всеобщая радость на судне была так велика, что первое время людей охватило оцепенение. Но оно продолжалось недолго и вскоре сменилось бурным весельем. Однако через полтора часа начался шторм, который усиливался с каждой минутой. Корабль стало швырять, как щепку, что представляло большую опасность для кабеля. На следующий день положение ещё более осложнилось. Требовалось исключительное внимание тех, кто стоял на стопорах лебёдки, регулируя натяжение кабеля. В этот период мало кто верил, что кабель выдержит. Люди с тревогой ждали сигнала, извещающего о крушении всех надежд. Но кабель, который по сравнению с гигантскими волнами, был всего лишь тоненькой серебристой нитью, держался.
Кроме того, шторм вызвал чрезмерный расход угля. Были опасения, что, если так будет продолжаться ещё некоторое время, дальнейшая прокладка кабеля станет невозможной. К счастью, шторм стал медленно затихать; и «Агамемнон», и кабель выдержали это испытание.
...К концу плавания экспедиции пришлось пережить ещё несколько тревожных минут. Проходившее мимо американское парусное судно, видимо, очень заинтересовалось кабельной флотилией. Изменив свой курс, оно стало быстро приближаться к «Агамемнону», вынуждая его также нзыенить курс, чтобы избежать столкновения. Но перемена курса была опасна для кабеля. «Доблестному» пришлось дать предупредительный залп, чтобы отпугнуть не в ыеру любопытного американца. Последний, без сомнения, страшно удивился такому нелюбезному приёму. К счастью, это не повлекло за собой международного конфликта... Очевидно, нас приняли за контрабандистов, а может быть, решили, что это очередное оскорбление американского флага. Но как бы то ни было, парусник остановился и оставался без движения, пока мы не потеряли его из виду.
Но, наконец, во вторник утром, 5 августа, прямо перед нами открылись скалистые горы, со всех сторон окружающие живописную бухту Валенсия. Вероятно, никогда прежде вид земли не был таким желанным, ибо он означал успешное завершение одного из величайших и в то же время труднейших предприятий. Даже если бы нам открылись самые унылые в мире места, то и они показались бы прекрасными. Но перед нами возникла картина, которая своей красотой могла бы поспорить с любым из творений, когда-либо созданных богатым воображением художника. Над заливом Дингл вставало солнце; его лучи мягким пурпуром окрашивали высокие вершины гор.
Гавань была пуста. Никто не ожидал нашего прихода. Войдя в гавань, «Доблестный» дал залп, извещая о своём прибытии. Как только местные жители услышали его, бухта тотчас же заполнилась сотнями лодок, которые тесным кольцом окружили корабли, становившиеся на якоря. Люди с волнением расспрашивали нас о плавании. Вскоре с «Ниагары» пришло сообщение о том, что и она подходит к берегу [22]. Таким образом, прокладка 3600 километров телеграфной линии была закончена. Как только к берегу на нескольких шлюпках подвезли конец кабеля, его подхватила шумная ватага матросов. Между ними и местными жителями произошла шутливая потасовка за честь участвовать в столь важном событии".
"Приземление" кабеля в бухте Троицы
Наконец, Европа и Америка оказались связанными телеграфом. Этот успех вызвал подлинную сенсацию. Читая газеты того периода, можно подумать, что наступил "золотой век". Даже уравновешенная "Таймс", не склонная обычно к преувеличениям, сообщала своим читателям: "Атлантический океан высушен. Теперь мы воссоединились не только в мечтах, но и на деле... Трансатлантический телеграф сделал нас одним народом; он наполовину покончил с Декларацией 1776 года".
Волна празднеств прокатилась по всем Соединённым Штатам. В церквях служили бесчисленные молебны. "Их линия проходит по всей земле и слова их доходят до конца света..."- звучали на все голоса стихи псалмов.
Задержка официального открытия телеграфной связи разжигала нетерпение публики. Эта задержка, как объясняли, вызвана необходимостью тщательной настройки телеграфной аппаратуры. И когда 16 августа была принята телеграмма от королевы Виктории президенту Бьюкенену [23], празднество достигло такого пазмаха, что во время фейерверка подожгли крышу Нью-Йоркского муниципалитета; здание едва удалось спасти от пожара.
В эти дни в Англии Чарльзу Брайту, несмотря на его молодой возраст - 26 лет, королева Виктория пожаловала дворянское звание за работу в качестве главного инженера предприятия, которое установило связь между Англией и Америкой.
1 сентябоя в Нью-Йорке было проведено публичное чествование Сайруса Филда, но, словно по злой иронии судьбы, в это же самое время трансатлантический телеграф уже "испускал дух". Созданный с такими трудностями, после целого ряла неудач он теперь медленно угасал. Однако, если вспомнить о качестве изготовления кабеля, о том громадном множестве бед, через которые пришлось пройти, то становится непонятным, как он вообще мог работать.
Впоследствии полковник Тал Шаффнер, доказывая неэкономичность трансатлантического телеграфа, представил комиссии по расследованию дела о строительстве подводных телеграфных линий подробное описание того, как работал этот телеграф. Вот запись всех "сообщений", посланных из Ньюфаундленда в Ирландию на шестой день работы. Эта запись говорит сама за себя:
"Повторите, пожалуйста. Пожалуйста, передавайте медленней".
"Как?"
"Как приём?"
"Передавайте медленней."
"Пожалуйста, передавайте медленней!"
"Как приём?"
"Пожалуйста, скажите, можете ли вы это прочесть?"
"Понимаете ли вы?"
"Да."
"Как поступают сигналы?"
"Вы понимаете что-нибудь?"
• Пожалуйста, передайте что-нибудь."
"Пожалуйста, передайте Ви Б."
"Каковы сигналы?"
Впоследствии выяснилось, что главной причиной поражения было упрямство Уайтхауза. Как только из Ньюфаундленда стали поступать сигналы, Уайтхауз в Валенсии сейчас же включил в цепь своё патентованное автоматически записывающее устройство. Этот прибор, удовлетворительно работающий на коротких расстояниях, был совершенно не способен регистрировать слабые и искажённые сигналы, проходящие по далеко не совершенному кабелю. Мало того, чтобы усилить посылаемые из Ирландии сигналы, Уайтхауз, вопреки возражениям Томсона, настоял на применении огромных индукционных катушек своей конструкции, имеющих полтора метра в длину; в цепи развивалось напряжение, по крайней мере, в 2000 вольт. Такое напряжение окончательно добило и без того слабый по своей конструкции кабель; оно вызвало пробой его изоляции и в конце концов полностью вывело кабель из строя. К сожалению, это поняли слишком поздно.
Лишь через девять дней с востока на запад удалось передать одно единственное слово, а на двенадцатый день, т.е. 16 августа, стало, наконец, возможным передать текст приветствия королевы Виктории президенту Бьюкенену, которое состояло из 99 слов. Для передачи текста потребовалось шестнадцать с половиной часов, т.е. примерно столько, сколько требуется теперь для доставки сообщений через океан авиапочтой. Проходили дни; телеграфисты старались поддерживать связь и передавали телеграммы, стопки которых на обоих концах кабеля постепенно росли. Тут были самые разнообразные по своему содержанию тексты:
"Богом проклятое место. Страшно сыро. Москиты нас одолевают."
"Где ключи от ящиков?"
И обнадёживающий ответ - "Не помним"...
Наконец, после того как Ньюфаундленд запросил: "Умоляем сообщите какие-нибудь новости для Нью-Йорка", было успешно передано первое сообщение прессы. Интересно сравнить заголовки газетных статей 1858 года с заголовками в газетах наших дней: "В субботу император Франции возвратился в Париж".
"Болезнь короля Пруссии не позволяет ему нанести визит королеве Виктории".
"Её Величество 31 августа возвращается в Англию".
"Китайская империя открыта для торговли. Разрешена христианская религия. Въезд иностранных дипломатов разрешен. Контрибуция в пользу Англии и Франции".
"Армия повстанцев разбита. В Индии восстанавливается спокойствие".
С той поры много воды утекло... Где теперь императоры Франции, короли Пруссии? А если бы тогда была Организация Объединённых Наций, то, вероятно, контрибуцию пришлось бы платить Англии и Франции.
Последние заголовки сообщений касались восстания сипаев в Индии, которое тогда подходило к концу. Именно в связи с этим восстанием кабель доказал свою ценность для Англии: за день до того, как он полностью вышел из строя, по нему был передан приказ, отменяющий отправку 62-го полка из Новой Шотландии в Индию, где теперь он был больше не нужен. Подсчитали, что лишь одно это сообщение сэкономило Военному министерству не менее 50000 фунтов стерлингов, что равно одной седьмой части всей стоимости кабеля трансатлантической линии.
Последнее сообщение прошло по кабелю в 13 часов 30 минут 1 сентября. По иронии судьбы, это была телеграмма Сайрусу Филду, полученная им на банкете, устроенном в его честь в Нью-Йорке, в которой Филда просили сообщить американскому правительству, что компания готова обеспечить передачу правительственных телеграмм в Англию...
После этого кабель замолчал [24]. Континенты, как и прежде, оказались оторванными друг от друга. Атлантический океан поглотил месяцы напряжённого труда, 2500 тонн кабеля, 350000 фунтов стерлингов.
Нетрудно представить себе реакцию общественности. Те, кто больше всех восхвалял проект, казалось, стыдились теперь своего прежнего энтузиазма. Говорили даже, что предприятие с трансатлантическим телеграфом было своего рода аферой со стороны Филда. Бостонская газета спрашивала - "Не мистификация ли это?", а один английский писатель даже утверждал, что кабель вовсе никогда и не прокладывался.
То, что раньше называли величайшим достижением эпохи, теперь превратилось в безмолвные руины. Потребовалось восемь долгих лет для того, чтобы Европа и Америка смогли вновь разговаривать друг с другом через заново проложенный по дну океана телеграфный кабель.
VIII. РАССЛЕДОВАНИЕ
Неудача с кабелем 1858 года привела к потере трети миллиона фунтов стерлингов частного капитала, которые были теперь навсегда погребены в пучине Атлантики. В том же году оказался совершенно непригодным кабель, проложенный через Красное море в Индию, стоимость которого составляла сумму в восемьсот тысяч фунтов стерлингов, ассигнованных британским правительством. Всё это вызвало крайнее недовольство заинтересованных кругов и отдельных лиц, требовавших тщательного расследования дела. Лондонская "Таймс" посвятила этим событиям множество статей, в которых горячо поддерживалось недовольство публики.
В результате была создана комиссия, которая занималась разбором всего этого огромного и запутанного дела с декабря 1859 года по сентябрь 1860 года. Отчёт комиссии, опубликованный в апреле 1861 года, можно смело назвать одним из самых фундаментальных трудов Управления по изданию официальных документов Англии. Напечатанный мелким убористым шрифтом, он имел более пятисот страниц большого формата и был объёмистей Библии. Не менее внушительным было и его название: "Отчёт объединённой Комиссии, назначенной Комитетом Тайного Совета по Торговле Палаты Лордов с участием представителей Атлантической Телеграфной компании, о результатах расследования строительства подводных телеграфных линий, с протоколом свидетельских показании и другими приложениями".
Отчёт явился как бы кратким изложением успехов электротехники того периода и вместе с тем дал возможность поближе познакомиться с действующими лицами этой истории, начиная с могущественного профессора Томсона и кончая неудачливым доктором Уайтхаузом, которого называли "главным архитектором катастрофы". Отчёт содержал также множество предложений относительно конструкции кабеля и методов его прокладки, поступивших в ходе работы комиссии.
В результате была создана комиссия, которая занималась разбором всего этого огромного и запутанного дела с декабря 1859 года по сентябрь 1860 года. Отчёт комиссии, опубликованный в апреле 1861 года, можно смело назвать одним из самых фундаментальных трудов Управления по изданию официальных документов Англии. Напечатанный мелким убористым шрифтом, он имел более пятисот страниц большого формата и был объёмистей Библии. Не менее внушительным было и его название: "Отчёт объединённой Комиссии, назначенной Комитетом Тайного Совета по Торговле Палаты Лордов с участием представителей Атлантической Телеграфной компании, о результатах расследования строительства подводных телеграфных линий, с протоколом свидетельских показании и другими приложениями".
Отчёт явился как бы кратким изложением успехов электротехники того периода и вместе с тем дал возможность поближе познакомиться с действующими лицами этой истории, начиная с могущественного профессора Томсона и кончая неудачливым доктором Уайтхаузом, которого называли "главным архитектором катастрофы". Отчёт содержал также множество предложений относительно конструкции кабеля и методов его прокладки, поступивших в ходе работы комиссии.