Джо Колверт взирал на доспехи с почти благоговейным выражением.
— Знают ли они, что мы здесь? Как вы считаете? — прошептал он.
— Сомневаюсь, — ответил Мерсер. — Мы не проникли даже на порог их сознания. Правда, меркуриане на этот счет другого мнения.
Они все еще толпились у колонны, не в силах отойти от нее, когда рация донесла встревоженный голос Питера:
— Шкипер, выбирайтесь скорее наружу!.. Рама гасит огни…
Глава 43. ОТСТУПЛЕНИЕ
Глава 44. ГИПЕРДВИГАТЕЛЬ ВКЛЮЧЕН
Глава 45. ПТИЦА ФЕНИКС
Глава 46. ПРОЛОГ
— Знают ли они, что мы здесь? Как вы считаете? — прошептал он.
— Сомневаюсь, — ответил Мерсер. — Мы не проникли даже на порог их сознания. Правда, меркуриане на этот счет другого мнения.
Они все еще толпились у колонны, не в силах отойти от нее, когда рация донесла встревоженный голос Питера:
— Шкипер, выбирайтесь скорее наружу!.. Рама гасит огни…
Глава 43. ОТСТУПЛЕНИЕ
Когда Нортон в спешке выбрался из вырезанной лазером дыры, ему сначала показалось, что шесть солнц Рамы светят, как прежде. «Ну конечно, — подумал он, — Питер ошибся… Хотя это на него вовсе не похоже…»
— Свет ослабевает так постепенно, — объяснял Питер, — что я сам не сразу заметил разницу. Но ослабевает несомненно — я замерил. Уровень освещенности упал на сорок процентов…
Нортон и сам заметил это, как только глаза заново привыкли к свету. Долгий раманский день близился к концу.
— Ну вот, — сказал он хмуро. — Возвращаемся домой. Оставьте все снаряжение здесь, больше оно нам не понадобится…
Они пустились в путь быстрыми размеренными прыжками. Нортон предложил темп, который, по его расчету, выведет их на край равнины без переутомления, но в минимальный срок. Капитан без особой радости представил себе восьмикилометровый подъем, который ждет их на Бете, но ему, решил он, станет много спокойнее, когда они начнут восхождение. Первый толчок нагнал их почти у самого основания лестницы. Толчок был очень легким, и Нортон инстинктивно повернулся к югу, думая увидеть новый огненный спектакль в районе рогов. Но если над вершинами гор и скапливались электрические заряды, то на сей раз они были слабы.
— На корабле, — вызвал он по радио, — вы что-нибудь заметили?
— А как же, шкипер, небольшое сотрясение. Возможно, новое изменение ориентации. Следим за гирокомпасом — стрелка движется! Еле заметно, меньше микрорадиана в секунду, но определенно движется!..
— Угловая скорость нарастает — пять микрорад. Алло, алло, а новый толчок вы заметили?
— Конечно. Переведите все системы корабля на рабочий режим. Не исключена возможность экстренного старта.
— Группа наблюдения! — вызвал Нортон. — Прожектор действует? Он может нам срочно понадобиться…
— Так точно, шкипер. Включаем.
Высоко над головами вспыхнула успокоительно светлая искорка. По сравнению с блекнущим раманским днем она выглядела на удивление немощной, но она уже сослужила им хорошую службу раньше, и если возникнет нужда, сослужит опять.
Через час они добрались до четвертого пролета лестницы, примерно в трех километрах над равниной. Дальше дела, надо надеяться, пойдут лучше — притяжение уже составляло менее трети земного.
На четвертой площадке они сделали передышку. И тут раздался свист, исходящий, казалось, отовсюду. Вначале еле слышный, он стал громким, затем пронзительным, затем быстро ослаб и прекратился вовсе. Через несколько секунд все повторилось в той же последовательности. Создалось впечатление, что свист — некий сигнал, причем предназначенный не для людей, но и они его поняли. Затем сигнал со звукового стал световым: по узким долинам, освещавшим этот мир, понеслись ослепительные нити. Они бежали от обоих полюсов к морю в синхронном, гипнотическом ритме, который мог иметь одно-единственное значение: «В море!.. — звали огни. — В море!..» Призыву было трудно противиться: среди космонавтов не нашлось человека, который не испытал бы побуждения вернуться и искать спасения в водах Рамы.
— Группа наблюдения! — повелительно произнес Нортон. — Вам видно, что происходит?
Голос Питера, донесшийся в ответ, звучал прямо-таки испуганно:
— Так точно, шкипер. Я как раз смотрю на Южный континент. Там до сих пор полным-полно биотов, включая самых больших. И все они несутся к морю с такой скоростью, какой я у них никогда не видывал. Вон кран подкатился к краю утеса и — бух через край! Прямо как Джимми, только летит быстрее… ударился о воду — сноп брызг… и, откуда ни возьмись, акулы, вцепились в него и рвут на куски… хм, зрелище не из приятных…
Рама задраивал люки. Таково было ощущение, владевшее Нортоном, хотя он и не сумел бы его логически обосновать. Он уже не мог бы поручиться за свой рассудок — душу раздирали два противоположных стремления: необходимость спастись и острое желание подчиниться зову молний, вспыхивающих в небе и приказывающих присоединиться к биотам в их движении к морю.
Еще один пролет лестницы — еще одна передышка, чтобы мышцы освободились от яда усталости. Потом снова в путь.
От свиста, беспрерывно меняющего частоту, можно было сойти с ума — и вдруг его не стало. В то же мгновение огненные четки, пылавшие в прорезях Прямых долин, прекратили свой бег к морю, шесть линейных солнц Рамы вновь превратились в сплошные полосы света. Однако эти полосы быстро меркли, временами мигая, словно энергетические источники, питающие исполинские лампы, почти истощились. Изредка под ногами ощущалась легкая дрожь, с «Индевора» докладывали, что Рама по-прежнему разворачивается с неуловимой медлительностью, как игла компаса в слабом магнитном поле. Это, пожалуй, был обнадеживающий признак — вот если бы Рама уже закончил разворот, Нортон всполошился бы не на шутку.
Как доложил Питер, биоты исчезли все до одного. Во всем пространстве Рамы не осталось ничего живого, за исключением людей, с мучительной нерасторопностью карабкающихся по вогнутой чаше северного купола.
Нортон давным-давно забыл о головокружении, испытанном тогда, во время первого восхождения, зато теперь в сознание начали закрадываться страхи иного рода. Здесь, на бесконечном подъеме от равнины к шлюзам, они были так уязвимы! Что, если Рама, завершив маневр, без промедления начнет разгон?
Усилие, очевидно, будет направлено вдоль оси. Если на юг, то это не составит проблемы: их просто прижмет к склону, по которому они поднимаются, немного сильнее. А если на север? Тогда их, чего доброго, выбросит в пространство и рано или поздно они свалятся на равнину далеко внизу…
Он старался успокоить себя тем, что вероятное ускорение очень и очень невелико. Вычисления доктора Переры крайне убедительны: Рама не может разгоняться с ускорением, большим чем одна пятидесятая g, иначе Цилиндрическое море выплеснется через южный утес и затопит целый континент. Но Перера сидел у себя на Земле, в уютном кабинете и не знал, что такое километры металла, угрожающе нависшего над головой. И кто сказал, что Рама не приспособлен для периодических наводнений?..
Наконец лестница кончилась. Впереди остались лишь считанные сотни метров вертикального, врезанного в плоскость трала, Трапа, по которому на сей раз даже карабкаться не придется: наблюдатель, перебирая канат, с легкостью вытянет их одного за другим. Притяжение уже не помеха — даже у основания трапа человек весит менее пяти килограммов, а наверху и вовсе ничего не весит.
Видимость сохранялась такой, как на Земле в полнолуние: общая картина вполне отчетлива, хотя деталей не разглядеть. Южный полюс был частично затянут каким-то светящимся туманом, сквозь который виднелся только Большой рог, но он со стороны вершины казался маленькой черной точкой. Тщательно нанесенный на карты, но по-прежнему неведомый континент за морем выглядел таким же хаосом лоскутков, как и всегда. Перспектива была слишком искажена, а картина слишком сложна для исследования невооруженным глазом, и Нортон почти не удостоил ее вниманием.
— Свет ослабевает так постепенно, — объяснял Питер, — что я сам не сразу заметил разницу. Но ослабевает несомненно — я замерил. Уровень освещенности упал на сорок процентов…
Нортон и сам заметил это, как только глаза заново привыкли к свету. Долгий раманский день близился к концу.
— Ну вот, — сказал он хмуро. — Возвращаемся домой. Оставьте все снаряжение здесь, больше оно нам не понадобится…
Они пустились в путь быстрыми размеренными прыжками. Нортон предложил темп, который, по его расчету, выведет их на край равнины без переутомления, но в минимальный срок. Капитан без особой радости представил себе восьмикилометровый подъем, который ждет их на Бете, но ему, решил он, станет много спокойнее, когда они начнут восхождение. Первый толчок нагнал их почти у самого основания лестницы. Толчок был очень легким, и Нортон инстинктивно повернулся к югу, думая увидеть новый огненный спектакль в районе рогов. Но если над вершинами гор и скапливались электрические заряды, то на сей раз они были слабы.
— На корабле, — вызвал он по радио, — вы что-нибудь заметили?
— А как же, шкипер, небольшое сотрясение. Возможно, новое изменение ориентации. Следим за гирокомпасом — стрелка движется! Еле заметно, меньше микрорадиана в секунду, но определенно движется!..
— Угловая скорость нарастает — пять микрорад. Алло, алло, а новый толчок вы заметили?
— Конечно. Переведите все системы корабля на рабочий режим. Не исключена возможность экстренного старта.
— Группа наблюдения! — вызвал Нортон. — Прожектор действует? Он может нам срочно понадобиться…
— Так точно, шкипер. Включаем.
Высоко над головами вспыхнула успокоительно светлая искорка. По сравнению с блекнущим раманским днем она выглядела на удивление немощной, но она уже сослужила им хорошую службу раньше, и если возникнет нужда, сослужит опять.
Через час они добрались до четвертого пролета лестницы, примерно в трех километрах над равниной. Дальше дела, надо надеяться, пойдут лучше — притяжение уже составляло менее трети земного.
На четвертой площадке они сделали передышку. И тут раздался свист, исходящий, казалось, отовсюду. Вначале еле слышный, он стал громким, затем пронзительным, затем быстро ослаб и прекратился вовсе. Через несколько секунд все повторилось в той же последовательности. Создалось впечатление, что свист — некий сигнал, причем предназначенный не для людей, но и они его поняли. Затем сигнал со звукового стал световым: по узким долинам, освещавшим этот мир, понеслись ослепительные нити. Они бежали от обоих полюсов к морю в синхронном, гипнотическом ритме, который мог иметь одно-единственное значение: «В море!.. — звали огни. — В море!..» Призыву было трудно противиться: среди космонавтов не нашлось человека, который не испытал бы побуждения вернуться и искать спасения в водах Рамы.
— Группа наблюдения! — повелительно произнес Нортон. — Вам видно, что происходит?
Голос Питера, донесшийся в ответ, звучал прямо-таки испуганно:
— Так точно, шкипер. Я как раз смотрю на Южный континент. Там до сих пор полным-полно биотов, включая самых больших. И все они несутся к морю с такой скоростью, какой я у них никогда не видывал. Вон кран подкатился к краю утеса и — бух через край! Прямо как Джимми, только летит быстрее… ударился о воду — сноп брызг… и, откуда ни возьмись, акулы, вцепились в него и рвут на куски… хм, зрелище не из приятных…
Рама задраивал люки. Таково было ощущение, владевшее Нортоном, хотя он и не сумел бы его логически обосновать. Он уже не мог бы поручиться за свой рассудок — душу раздирали два противоположных стремления: необходимость спастись и острое желание подчиниться зову молний, вспыхивающих в небе и приказывающих присоединиться к биотам в их движении к морю.
Еще один пролет лестницы — еще одна передышка, чтобы мышцы освободились от яда усталости. Потом снова в путь.
От свиста, беспрерывно меняющего частоту, можно было сойти с ума — и вдруг его не стало. В то же мгновение огненные четки, пылавшие в прорезях Прямых долин, прекратили свой бег к морю, шесть линейных солнц Рамы вновь превратились в сплошные полосы света. Однако эти полосы быстро меркли, временами мигая, словно энергетические источники, питающие исполинские лампы, почти истощились. Изредка под ногами ощущалась легкая дрожь, с «Индевора» докладывали, что Рама по-прежнему разворачивается с неуловимой медлительностью, как игла компаса в слабом магнитном поле. Это, пожалуй, был обнадеживающий признак — вот если бы Рама уже закончил разворот, Нортон всполошился бы не на шутку.
Как доложил Питер, биоты исчезли все до одного. Во всем пространстве Рамы не осталось ничего живого, за исключением людей, с мучительной нерасторопностью карабкающихся по вогнутой чаше северного купола.
Нортон давным-давно забыл о головокружении, испытанном тогда, во время первого восхождения, зато теперь в сознание начали закрадываться страхи иного рода. Здесь, на бесконечном подъеме от равнины к шлюзам, они были так уязвимы! Что, если Рама, завершив маневр, без промедления начнет разгон?
Усилие, очевидно, будет направлено вдоль оси. Если на юг, то это не составит проблемы: их просто прижмет к склону, по которому они поднимаются, немного сильнее. А если на север? Тогда их, чего доброго, выбросит в пространство и рано или поздно они свалятся на равнину далеко внизу…
Он старался успокоить себя тем, что вероятное ускорение очень и очень невелико. Вычисления доктора Переры крайне убедительны: Рама не может разгоняться с ускорением, большим чем одна пятидесятая g, иначе Цилиндрическое море выплеснется через южный утес и затопит целый континент. Но Перера сидел у себя на Земле, в уютном кабинете и не знал, что такое километры металла, угрожающе нависшего над головой. И кто сказал, что Рама не приспособлен для периодических наводнений?..
Наконец лестница кончилась. Впереди остались лишь считанные сотни метров вертикального, врезанного в плоскость трала, Трапа, по которому на сей раз даже карабкаться не придется: наблюдатель, перебирая канат, с легкостью вытянет их одного за другим. Притяжение уже не помеха — даже у основания трапа человек весит менее пяти килограммов, а наверху и вовсе ничего не весит.
Видимость сохранялась такой, как на Земле в полнолуние: общая картина вполне отчетлива, хотя деталей не разглядеть. Южный полюс был частично затянут каким-то светящимся туманом, сквозь который виднелся только Большой рог, но он со стороны вершины казался маленькой черной точкой. Тщательно нанесенный на карты, но по-прежнему неведомый континент за морем выглядел таким же хаосом лоскутков, как и всегда. Перспектива была слишком искажена, а картина слишком сложна для исследования невооруженным глазом, и Нортон почти не удостоил ее вниманием.
Глава 44. ГИПЕРДВИГАТЕЛЬ ВКЛЮЧЕН
Рама продолжал разворачиваться, направление его оси изменилось уже почти на пятнадцать градусов, и с каждым градусом, по логике вещей, близился переход на новую орбиту. В Организации Объединенных Планет возбуждение достигло степени истерии, однако до «Индевора» доходили лишь слабые его отзвуки, Экипаж был измотан и физически и эмоционально — и, не считая вахтенных, число которых было сокращено до минимума, проспал после взлета с Северной базы полных двенадцать часов. Нортон включил аппарат электросна, и все равно ему мерещилось, что он взбирается по бесконечной лестнице.
На второй день после возвращения на корабль все вошло в нормальную колею, исследования внутри Рамы уже представлялись частью какой-то другой жизни. Меркурий хранил молчание, и Генеральная Ассамблея прервала свою сессию.
Через тридцать часов после старта с Рамы, едва Нортон впервые заснул здоровым сном, его жестоко встряхнули за плечо. Он выругался, приоткрыл глаза, узнал Карла Мерсера и мгновенно полностью очнулся.
Весь «Индевор» был уже на ногах, даже шимпанзе поняли, что происходит нечто необычное, и тревожно пищали, пока сержант Макэндрюс не успокоил их. И все же Нортон, устраиваясь в кресле и затягивая ремни, поймал себя на мысли, не очередная ли это ложная тревога.
Цилиндр Рамы как бы укоротился, из-за края его выглядывал палящий солнечный ободок. Огромный протуберанец, высотой по крайней мере полмиллиона километров, выбросился так далеко в пространство, что верхние его языки казались ветвями темно-красного огненного дерева.
— Шкипер! — вызвал его взволнованный Колверт из штурманской. — Мы вращаемся, взгляните на звезды! Но ни один прибор не показывает ничего…
Звездное небо, несомненно, смещалось — вон по экрану левого борта медленно проплыл Сириус. Одно из двух: или Вселенная решила вернуться к докоперниковой космологии и вдруг принялась вращаться вокруг «Индевора», или звезды пребывали на своих местах, а вращался корабль.
Рама наконец-то уходил с прежней орбиты, уходил со скромным ускорением. «Индевор» держался в кильватере удаляющегося исполина и его закрутило позади, как обломок кораблекрушения…
Час за часом ускорение оставалось постоянным; Рама улетал от «Индевора»с непрерывно возрастающей скоростью. По мере удаления цилиндра противоестественное поведение самого «Индевора» мало-помалу прекратилось. Можно было лишь гадать о чудовищных силах, приведших Раму в движение, если их завихрения вызвали такой эффект, и Нортон возблагодарил судьбу, что успел отвести «Индевор» на безопасное расстояние, прежде чем Рама включил свой гипердвигатель.
Что касается природы этого двигателя, несомненным было одно: Рама перешел на новую орбиту без помощи газовых струй, ионных лучей или потоков плазмы. Никто не сумел выразить свои чувства лучше, чем сержант — он же профессор — Майрон, который произнес потрясенно:
— Прости-прощай, третий закон Ньютона!..
Однако сам «Индевор» находился в прямой зависимости именно от третьего закона Ньютона, когда на следующий день сжигал последние остатки топлива, пытаясь отклонить собственную свою орбиту как можно дальше от Солнца. Большего отклонения достигнуть не удалось, и все же расстояние от Солнца в перигелии увеличилось на десять миллионов километров. Такова была дистанция между необходимостью выжать из систем охлаждения 95 процентов мощности и стопроцентной уверенностью в огненной смерти.
Когда корабль завершил свой маневр. Рама ушел от «Индевора» на двести тысяч километров и на фоне пылающего Солнца стал почти невидимым. Однако локаторы вели измерения новой орбиты цилиндра — и чем больше данных получали люди, тем сильнее недоумевали.
«Что за вселенская ирония. — сказал себе Нортон, разглядывая листок с расчетами, — миллионы лет компьютеры Рамы благополучно вели его к цели и вдруг совершили единственную пустяковую ошибку, скорее всего заменили в каком-нибудь уравнении знак плюс на минус…»
Все были так уверены, что Рама затормозит и, пойманный притяжением Солнца, станет новой планетой Солнечной системы. На деле произошло нечто диаметрально противоположное.
Рама набирал скорость — в худшем из всех возможных направлений. Рама падал на Солнце, и с каждым мгновением все быстрее.
На второй день после возвращения на корабль все вошло в нормальную колею, исследования внутри Рамы уже представлялись частью какой-то другой жизни. Меркурий хранил молчание, и Генеральная Ассамблея прервала свою сессию.
Через тридцать часов после старта с Рамы, едва Нортон впервые заснул здоровым сном, его жестоко встряхнули за плечо. Он выругался, приоткрыл глаза, узнал Карла Мерсера и мгновенно полностью очнулся.
Весь «Индевор» был уже на ногах, даже шимпанзе поняли, что происходит нечто необычное, и тревожно пищали, пока сержант Макэндрюс не успокоил их. И все же Нортон, устраиваясь в кресле и затягивая ремни, поймал себя на мысли, не очередная ли это ложная тревога.
Цилиндр Рамы как бы укоротился, из-за края его выглядывал палящий солнечный ободок. Огромный протуберанец, высотой по крайней мере полмиллиона километров, выбросился так далеко в пространство, что верхние его языки казались ветвями темно-красного огненного дерева.
— Шкипер! — вызвал его взволнованный Колверт из штурманской. — Мы вращаемся, взгляните на звезды! Но ни один прибор не показывает ничего…
Звездное небо, несомненно, смещалось — вон по экрану левого борта медленно проплыл Сириус. Одно из двух: или Вселенная решила вернуться к докоперниковой космологии и вдруг принялась вращаться вокруг «Индевора», или звезды пребывали на своих местах, а вращался корабль.
Рама наконец-то уходил с прежней орбиты, уходил со скромным ускорением. «Индевор» держался в кильватере удаляющегося исполина и его закрутило позади, как обломок кораблекрушения…
Час за часом ускорение оставалось постоянным; Рама улетал от «Индевора»с непрерывно возрастающей скоростью. По мере удаления цилиндра противоестественное поведение самого «Индевора» мало-помалу прекратилось. Можно было лишь гадать о чудовищных силах, приведших Раму в движение, если их завихрения вызвали такой эффект, и Нортон возблагодарил судьбу, что успел отвести «Индевор» на безопасное расстояние, прежде чем Рама включил свой гипердвигатель.
Что касается природы этого двигателя, несомненным было одно: Рама перешел на новую орбиту без помощи газовых струй, ионных лучей или потоков плазмы. Никто не сумел выразить свои чувства лучше, чем сержант — он же профессор — Майрон, который произнес потрясенно:
— Прости-прощай, третий закон Ньютона!..
Однако сам «Индевор» находился в прямой зависимости именно от третьего закона Ньютона, когда на следующий день сжигал последние остатки топлива, пытаясь отклонить собственную свою орбиту как можно дальше от Солнца. Большего отклонения достигнуть не удалось, и все же расстояние от Солнца в перигелии увеличилось на десять миллионов километров. Такова была дистанция между необходимостью выжать из систем охлаждения 95 процентов мощности и стопроцентной уверенностью в огненной смерти.
Когда корабль завершил свой маневр. Рама ушел от «Индевора» на двести тысяч километров и на фоне пылающего Солнца стал почти невидимым. Однако локаторы вели измерения новой орбиты цилиндра — и чем больше данных получали люди, тем сильнее недоумевали.
«Что за вселенская ирония. — сказал себе Нортон, разглядывая листок с расчетами, — миллионы лет компьютеры Рамы благополучно вели его к цели и вдруг совершили единственную пустяковую ошибку, скорее всего заменили в каком-нибудь уравнении знак плюс на минус…»
Все были так уверены, что Рама затормозит и, пойманный притяжением Солнца, станет новой планетой Солнечной системы. На деле произошло нечто диаметрально противоположное.
Рама набирал скорость — в худшем из всех возможных направлений. Рама падал на Солнце, и с каждым мгновением все быстрее.
Глава 45. ПТИЦА ФЕНИКС
Когда параметры новой орбиты звездного гостя определились с окончательной четкостью, никто не взялся бы утверждать, что корабль избежит катастрофы. В перигелии Раму от пылающего водородного ада будут отделять едва ли полмиллиона километров. Никакое твердое вещество не способно противостоять царящим здесь температурам; сверхпрочный сплав, из которого изготовлен корпус Рамы, начнет плавиться на расстояний, раз в десять большем… Но вот примерно в пяти миллионах километров от Солнца Рама, все ускоряя свой бег, принялся свивать себе кокон, До сих пор в телескопы «Индевора» он был виден при максимальном увеличении как крохотная яркая полоска — и вдруг полоска начала мерцать, как звезда над самым горизонтом. Прежде всего подумалось, что Рама разрушается, и Нортон, уловивший необычную прерывистость изображения, испытал острую внутреннюю боль при мысли о безвозвратной утрате такого чуда. Потом он понял, что Рама цел, но окружен мерцающим ореолом.
И тут цилиндр исчез. На его месте возникла ослепительная точка — звездочка без какого бы то ни было видимого диска, словно Рама внезапно сжался в крохотный комок.
Прошло немало времени, прежде чем они догадались, что случилось. Рама действительно исчез — он был теперь окружен идеально отражающей сферой диаметром примерно в сто километров.
В примыкающей к Раме зоне с солнечным магнитным полем происходило что-то странное. Силовые линии в миллионы километров длиной, пронизывающие корону, отбрасывающие жгуты ионизированного газа с такой скоростью, что его подчас не могло удержать даже сокрушительное притяжение, — эти силовые линии закручивались вокруг блестящего эллипсоида. Тоннель слегка изгибался, словно предваряя орбиту Рамы, и сам Рама — а быть может, защитный кокон вокруг него — казался яркой бусиной, летящей все быстрее и быстрее по призрачной трубе сквозь корону.
Ведь пришелец по-прежнему набирал скорость; теперь он делал более двухсот тысяч километров в секунду, и никто уже не рискнул бы пророчить, что он останется пленником Солнца. Наконец-то люди поняли стратегию раман: они подошли так близко к светилу просто ради того, чтобы почерпнуть энергию прямо из первоисточника и с еще большей скоростью двинуться дальше.
Все стремительнее и стремительнее обращался Рама вокруг Солнца, двигаясь теперь быстрее, чем любое тело, когда-нибудь попадавшее в Солнечную систему.
Корабль выскользнул из эклиптики в глубины южного неба, намного ниже плоскости движения планет. Разумеется, и это не было его конечной целью, но курс он взял точно на Большое Магелланово облако, на пустынные бездны вне Млечного пути.
И тут цилиндр исчез. На его месте возникла ослепительная точка — звездочка без какого бы то ни было видимого диска, словно Рама внезапно сжался в крохотный комок.
Прошло немало времени, прежде чем они догадались, что случилось. Рама действительно исчез — он был теперь окружен идеально отражающей сферой диаметром примерно в сто километров.
В примыкающей к Раме зоне с солнечным магнитным полем происходило что-то странное. Силовые линии в миллионы километров длиной, пронизывающие корону, отбрасывающие жгуты ионизированного газа с такой скоростью, что его подчас не могло удержать даже сокрушительное притяжение, — эти силовые линии закручивались вокруг блестящего эллипсоида. Тоннель слегка изгибался, словно предваряя орбиту Рамы, и сам Рама — а быть может, защитный кокон вокруг него — казался яркой бусиной, летящей все быстрее и быстрее по призрачной трубе сквозь корону.
Ведь пришелец по-прежнему набирал скорость; теперь он делал более двухсот тысяч километров в секунду, и никто уже не рискнул бы пророчить, что он останется пленником Солнца. Наконец-то люди поняли стратегию раман: они подошли так близко к светилу просто ради того, чтобы почерпнуть энергию прямо из первоисточника и с еще большей скоростью двинуться дальше.
Все стремительнее и стремительнее обращался Рама вокруг Солнца, двигаясь теперь быстрее, чем любое тело, когда-нибудь попадавшее в Солнечную систему.
Корабль выскользнул из эклиптики в глубины южного неба, намного ниже плоскости движения планет. Разумеется, и это не было его конечной целью, но курс он взял точно на Большое Магелланово облако, на пустынные бездны вне Млечного пути.
Глава 46. ПРОЛОГ
Мысли Нортона, казалось, витали где-то очень далеко. Он лежал с полузакрытыми глазами, заложив руки за голову и притушив свет, — не то чтобы в самом деле дремал, но отдался во власть раздумий. К действительности его вернули слова Лауры.
— Какие новости?
— Не уверяй меня, что ты забыл!..
— Перестань. В последние дни мне, право же, было над чем подумать…
Старший корабельный врач Эрнст взялась за передвижной стул и, подтолкнув его по направляющим, села рядом с капитаном.
— Межпланетные кризисы приходят и уходят, а бюрократические колеса скрежещут с неизменным постоянством. Но, наверное. Рама все-таки подтолкнул их. Хорошо еще, что тебе не пришлось спрашивать разрешения у меркуриан…
— Значит, Порт-Лоуэлл наконец дал добро?..
— Более того, разрешение уже вступило в силу, — Лаура взглянула на полоску бумаги, которую принесла с собой. — Можешь убедиться, внеочередное. Не исключено, что приговор уже приведен в исполнение. Поздравляю.
— Спасибо. Надеюсь, мой наследник не рассердился на меня за эту волокиту…
Как и всем космонавтам, Нортону перед поступлением на флот сделали операцию: годы и годы, проведенные в пространстве, были чреваты даже не опасностью, а стопроцентной уверенностью в возникновении мутаций, вызванных радиацией. Набор генов, только что доставленный за двести миллионов километров на Марс, ждал своей судьбы в замороженном состоянии в течение тридцати лет.
Оставалось лишь гадать, успеет ли он домой к рождению сына. Он заслужил отдых, заслужил покой в лоне семьи. Теперь, когда его миссия была в основном завершена, он начинал понемногу расслабляться, начинал вновь задумываться над своим будущим — и над будущим обеих своих семей. Да, это будет славно погостить дома…
— Слушай, — запротестовала Лаура, — я пришла к тебе сугубо по долгу службы…
— За столько-то лет знакомства, — отвечал Нортон, — можно бы изобрести что-нибудь поостроумнее. Ты же сейчас не на вахте…
— О чем ты думаешь? — осведомилась Лаура Эрнст немалое время спустя. — Уж не становишься ли ты сентиментальным?
— Да я вовсе не о нас с тобой. Я о Раме. Знаешь, мне его, пожалуй, недостает…
— Премного признательна за комплимент.
Нортон сжал ее в объятиях. Ему и раньше приходило в голову, что у невесомости есть свои преимущества, и одно из них — вот оно: можно не разнимать рук хоть всю ночь, не рискуя затруднить кровообращение. Недаром кое-кто утверждал, что любовь при малой силе тяжести настолько утомительна, что уже не доставляет радости.
— Это общеизвестный факт, Лаура, что мужчины, не в пример женщинам, способны думать о двух вещах сразу. Но если серьезно, мною владеет чувство потери.
— Могу понять.
— Да не держись ты так сухо — тут не одна причина, а много. Впрочем, какая разница…
Он добился успеха. Открытий, сделанных людьми «Индевора» на Раме, ученым хватит на десятилетия. Но если разобраться, то он также и потерпел поражение. Можно строить бесконечные догадки, но природа раман и цель их путешествия так и останутся неизвестными. Они использовали Солнечную систему как заправочную станцию, а затем презрительно отвернулись от нее, продолжая свой путь к иной, более важной цели. Вероятно, они никогда и не узнают о существовании человечества; такое величавое безразличие было хуже намеренного оскорбления.
Когда Нортон увидел Раму в последний раз, тот казался крохотной звездочкой рядом с Венерой, и капитан понял, что с этой звездочкой улетает часть его жизни. Какие бы победы и почести ни готовило ему будущее, на протяжении многих и многих лет ему не избавиться от чувства, что главное позади?
На далекой Земле доктор Карлайл не успел еще никому рассказать, как он очнулся от беспокойного сна, пораженный внезапной догадкой. Однажды возникнув, эта мысль уже не давала ему покоя, стучала в голове как набат:
Все, что бы они ни делали, повторяется.
— Какие новости?
— Не уверяй меня, что ты забыл!..
— Перестань. В последние дни мне, право же, было над чем подумать…
Старший корабельный врач Эрнст взялась за передвижной стул и, подтолкнув его по направляющим, села рядом с капитаном.
— Межпланетные кризисы приходят и уходят, а бюрократические колеса скрежещут с неизменным постоянством. Но, наверное. Рама все-таки подтолкнул их. Хорошо еще, что тебе не пришлось спрашивать разрешения у меркуриан…
— Значит, Порт-Лоуэлл наконец дал добро?..
— Более того, разрешение уже вступило в силу, — Лаура взглянула на полоску бумаги, которую принесла с собой. — Можешь убедиться, внеочередное. Не исключено, что приговор уже приведен в исполнение. Поздравляю.
— Спасибо. Надеюсь, мой наследник не рассердился на меня за эту волокиту…
Как и всем космонавтам, Нортону перед поступлением на флот сделали операцию: годы и годы, проведенные в пространстве, были чреваты даже не опасностью, а стопроцентной уверенностью в возникновении мутаций, вызванных радиацией. Набор генов, только что доставленный за двести миллионов километров на Марс, ждал своей судьбы в замороженном состоянии в течение тридцати лет.
Оставалось лишь гадать, успеет ли он домой к рождению сына. Он заслужил отдых, заслужил покой в лоне семьи. Теперь, когда его миссия была в основном завершена, он начинал понемногу расслабляться, начинал вновь задумываться над своим будущим — и над будущим обеих своих семей. Да, это будет славно погостить дома…
— Слушай, — запротестовала Лаура, — я пришла к тебе сугубо по долгу службы…
— За столько-то лет знакомства, — отвечал Нортон, — можно бы изобрести что-нибудь поостроумнее. Ты же сейчас не на вахте…
— О чем ты думаешь? — осведомилась Лаура Эрнст немалое время спустя. — Уж не становишься ли ты сентиментальным?
— Да я вовсе не о нас с тобой. Я о Раме. Знаешь, мне его, пожалуй, недостает…
— Премного признательна за комплимент.
Нортон сжал ее в объятиях. Ему и раньше приходило в голову, что у невесомости есть свои преимущества, и одно из них — вот оно: можно не разнимать рук хоть всю ночь, не рискуя затруднить кровообращение. Недаром кое-кто утверждал, что любовь при малой силе тяжести настолько утомительна, что уже не доставляет радости.
— Это общеизвестный факт, Лаура, что мужчины, не в пример женщинам, способны думать о двух вещах сразу. Но если серьезно, мною владеет чувство потери.
— Могу понять.
— Да не держись ты так сухо — тут не одна причина, а много. Впрочем, какая разница…
Он добился успеха. Открытий, сделанных людьми «Индевора» на Раме, ученым хватит на десятилетия. Но если разобраться, то он также и потерпел поражение. Можно строить бесконечные догадки, но природа раман и цель их путешествия так и останутся неизвестными. Они использовали Солнечную систему как заправочную станцию, а затем презрительно отвернулись от нее, продолжая свой путь к иной, более важной цели. Вероятно, они никогда и не узнают о существовании человечества; такое величавое безразличие было хуже намеренного оскорбления.
Когда Нортон увидел Раму в последний раз, тот казался крохотной звездочкой рядом с Венерой, и капитан понял, что с этой звездочкой улетает часть его жизни. Какие бы победы и почести ни готовило ему будущее, на протяжении многих и многих лет ему не избавиться от чувства, что главное позади?
На далекой Земле доктор Карлайл не успел еще никому рассказать, как он очнулся от беспокойного сна, пораженный внезапной догадкой. Однажды возникнув, эта мысль уже не давала ему покоя, стучала в голове как набат:
Все, что бы они ни делали, повторяется.