Кларк Мэри Хиггинс. Соглядатай

   «Рени, выслушай меня. Прекрати играть и послушай». — «Я не могу. Оставь меня в покое». Голоса. Его — встревоженный и нетерпеливый, ее — подавленный.
   Они так часто ссорились, думала Пэт. А после ссор мама играла часами. Но иногда, в хорошем настроении, она сажала меня рядом на скамеечку и говорила: «Нет, Кэрри, вот так. Поставь пальчики сюда... Она умеет находить ноты, которые я напеваю! У девочки врожденный слух!»
   Руки Пэт сами открыли Мендельсона. «Опус 30, номер 3». Еще одна пьеса, навеянная страданием. Она встала. Хватит на сегодня музыки. Слишком много призраков живет в этой комнате.
   Сэм позвонил как раз в тот момент, когда она поднималась по лестнице.
   — Элеонор пока не выпустят. Боятся, что девушка снова сбежит. Похоже, человек, с которым она жила, подозревается в нескольких убийствах в доме для престарелых.
   — Сэм, я не могу вынести мысли, что Элеонор снова в тюремной камере!
   — Фрэнк Кроули, адвокат, которого я к ней послал, считает, что она говорит правду. Утром он получит судебную стенограмму. Мы сделаем для нее все, что сможем. Пэт. Хотя, боюсь, этого будет недостаточно... Как ты?
   — Как раз собираюсь на боковую.
   — Двери заперты?
   — На засов и два замка.
   — Хорошо. Пэт, у нас позади тяжелый день, пора расслабиться. Завтра вечером в Белом доме прием для узкого круга лиц. Президент сделает важное сообщение. Твое имя есть в списках приглашенных. Я проверил.
   — Сэм, ты думаешь?..
   — Я точно не знаю. Готов поставить на Абигайль, но президент ведет чертовски осторожную игру. Секретная служба до сих пор не взяла под охрану ни одного из возможных претендентов. А это можно расценить как намек. Насколько я понимаю, президент собирается держать всех в неведении до последней минуты. Но кого бы он ни назвал, мы с тобой все равно отправимся праздновать.
   — Даже если ты не согласишься с его выбором?
   — В настоящий момент мне плевать, кого он выберет. Меня волнует совсем другое: мы снова обрели друг друга, и я хочу отпраздновать это. Надеюсь наверстать потерянные годы. Знаешь, после того как мы расстались, я ужасно тосковал по тебе. И, чтобы не раскиснуть окончательно, принялся убеждать себя, что у нас бы ничего не вышло, даже будь я свободен. Спустя какое-то время я, наверное, поверил в собственную ложь. Пэт рассмеялась, но ее голос немного дрожал. Она моргнула, смахивая неожиданно навернувшуюся слезу.
   — Извинения приняты.
   — И не стоит из-за сомнений растрачивать впустую наши жизни.
   — Я думала, тебе потребуется больше времени, чтобы понять это.
   — Как видишь, не потребовалось. — Теперь даже голос Сэма изменился — стал уверенным и сильным; таким она и помнила его все это время, когда бессонными ночами думала о любимом. — Пэт, я безнадежно влюбился в тебя в тот день на мысе Код. И ничто на свете не заставит меня отказаться от тебя. Я чертовски благодарен тебе, что ты меня дождалась.
   — У меня не было выбора. О Господи, Сэм, это будет чудесно! Я так люблю тебя!
   После того как они распрощались, Пэт долго стояла у телефона, держа трубку, словно снова могла услышать каждое произнесенное Сэмом слово. Наконец, все еще улыбаясь, она стала подниматься наверх. Внезапный скрип над головой напугал ее до умопомрачения. Пэт знала, что это за звук — так скрипела одна половица на лестничной площадке, когда кто-то наступал на нее.
   «Не сходи с ума», — сердито приказала она себе.
   Настенные бра с лампочками в форме язычков пламени тускло освещали коридор. Пэт направилась было в спальню, потом резко повернулась и пошла в заднюю часть дома. Она специально наступила на просевшую половицу и вслушалась в характерный треск. Готова поклясться, что слышала именно этот звук, подумала она. Пэт вошла в комнату, где когда-то стояла ее детская кроватка. Звук шагов эхом отразился от стен пустой комнаты. Тут было душно и жарко.
   Дверь гостевой спальни была приоткрыта. Оттуда тянуло холодом. Пэт почувствовала сквозняк и прошла через комнату к окну. Между окном и верхней рамой образовалась приличная щель. Пэт попыталась закрыть окно до конца, но обнаружила, что шнур оборван. Так вот в чем дело! Вероятно, от сквозняка скрипнула дверь, пронеслась мысль, успокоившая девушку, и все-таки она открыла стенной шкаф и оглядела полки с бельем и постельными принадлежностями.
   В своей комнате Пэт быстро разделась и забралась в постель. Просто нелепо так трястись, корила она себя. Думай о Сэме, о будущем.
   Засыпая, Пэт снова почувствовала примерно то же, что ощутила, сидя вечером перед зеркалом: ей показалось, что она в доме не одна. Однако она не стала искать этому объяснение, поскольку слишком устала.

* * *

   Облегченно вздохнув, Кэтрин Грэни перевернула табличку на дверях своего магазина — теперь он был закрыт. Для послерождественских дней торговля шла на удивление бойко. Покупатель из Техаса приобрел пару рудольштадтских фигурных подсвечников, несколько инкрустированных игральных столиков и ковер. Самая внушительная покупка дня.
   Она погасила свет в магазинчике и поднялась на второй этаж, в свою квартиру. Слиго трусил за ней по пятам. Кэтрин еще с утра сложила в камине дрова. Теперь ей оставалось только поднести спичку к бумаге под растопкой. Слиго устроился на своем любимом месте.
   Кэтрин отправилась на кухню и занялась ужином. На следующей неделе приедет Джордж, тогда-то она с радостью будет готовить роскошные блюда. А пока отбивной и салата более чем достаточно.

* * *

   Джордж вчера звонил, чтобы пожелать счастливого Рождества, и сообщил радостную новость: его повысили в звании, теперь он майор.
   — Двадцать семь лет, и уже дубовый листок! — воскликнула она. — Господи, вот отец бы тобой гордился!
   Теперь у Кэтрин появилась еще одна веская причина не позволить Абигайль Дженнингс чернить имя Джорджа Грэни-старшего. Интересно, как отнеслась леди сенатор к ее письму?
   Кэтрин просидела над ним весь сочельник и несколько раз переписывала набело, прежде чем отнести на почту. Ее послание напоминало ультиматум:
   «Я вынуждена настаивать, чтобы вы воспользовались возможностью, которую дает эта программа, и публично признали, что следствие не располагало ни единым доказательством, свидетельствующим о вине моего мужа в происшедшей трагедии. Л значит, не ошибка пилота стала причиной катастрофы. Вы достаточно долго порочили репутацию Джорджа Грэни и теперь обязаны не только прекратить нападки, но и восстановить его доброе имя. Если вы не выполните мое требование, я подам на вас в суд за клевету и сделаю достоянием гласности ваши истинные отношения с Виллардом Дженнингсом».
   * * *
   В одиннадцать часов Кэтрин села смотреть новости. В одиннадцать тридцать Слиго ткнулся носом ей в руку.
   — Знаю, — простонала она. — Ладно, неси свой поводок.
   Ночь была темной. Если вечером на небе кое-где проглядывали звезды, то сейчас его затянуло тучами. Кэтрин подняла воротник пальто, защищаясь от сырого ветра.
   — Давай побыстрее, — сказала она Слиго.
   Около дома проходила дорожка через лес. Обычно они со Слиго срезали здесь угол, а потом возвращались обратно, огибая квартал. Сеттер, натянув поводок, потащил ее к своим любимым кустам, но вдруг резко остановился и угрожающе зарычал.
   — Пойдем, — нетерпеливо сказала Кэтрин. — Не хватало еще, чтобы ты погнался за скунсом!
   Слиго бросился вперед. Потрясенная Кэтрин увидела, как из кустов показалась огромная рука и сдавила шею старого пса. Раздался треск костей, и безвольное тело Слиго упало на потемневший снег.
   Кэтрин хотела закричать, но не успела. Рука, сломавшая шею Слиго, мгновенно взметнулась над ее головой... За секунду до смерти Кэтрин Грэни наконец поняла, что произошло в тот далекий день.

Глава 37

   Утром двадцать седьмого декабря Сэм проснулся в семь. Он перечитал отчет о расследовании авиакатастрофы, в которой погиб Виллард Дженнингс, и позвонил Джеку Карлсону.
   — Как у тебя дела с проверкой Тоби Горгона?
   — В одиннадцать получу ответ на запрос.
   — Может, пообедаем вместе? Хочу кое-что тебе рассказать. Речь шла об одной фразе из отчета, которую Сэм подчеркнул: «Тоби Горгон, шофер конгрессмена, погрузил на самолет его багаж». Сэм собирался обсудить эту деталь с Джеком после того, как увидит личное дело Тоби.
   Они договорились встретиться в двенадцать в ресторане, затем Сэм позвонил Фрэнку Кроули — адвокату, которого нанял для Элеонор Браун, — и пригласил его пообедать вместе с ними.
   — Вы не могли бы захватить стенограмму суда над Элеонор Браун?
   — Обязательно захвачу, Сэм.
   Закипел кофе. Сэм налил себе чашку и включил радио. Девятичасовой выпуск новостей подходил к концу. Метеорологи пообещали переменную облачность и температуру около нуля. Потом диктор повторил основные события часа. Сэм слушал его вполуха — и вдруг замер.
   «В Ричмонде, на лесном участке неподалеку от дома, обнаружено тело Кэтрин Грэни, владелицы хорошо известного в округе антикварного магазина. Рядом с ней лежал труп ее собаки со сломанной шеей. Полиция предполагает, что собака погибла при попытке защитить хозяйку».
   Кэтрин Грэни убита! И именно теперь, когда собиралась затеять скандальный процесс против Абигайль.
   — Я не верю, что это совпадение, — произнес Сэм. — Не верю, и все тут.
   Все утро его терзали страшные подозрения. Несколько раз он подходил к телефону, собираясь позвонить в Белый дом, но в последний момент отводил руку. Что он скажет? Что Тоби Горгон не просто преданный слуга, шофер и телохранитель, каким представляется окружающим? Даже если Тоби совершил преступление, нет совершенно никаких доказательств, что Абигайль знала о его грехах.
   Сегодня вечером президент объявит о назначении Абигайль на второй по значению пост в государстве. В этом Сэм не сомневался. Но сессия, на которой конгресс должен утвердить ее в должности, начнется только через несколько недель. Вполне хватит времени, чтобы провести тщательное расследование. «И на этот раз я прослежу, чтобы не осталось никаких белых пятен», — мрачно пообещал себе Сэм.
   В нем крепла уверенность, что угрозы, полученные Пэт, исходят от Тоби. Если этот тип действительно что-то скрывает, то ему, ясное дело, не по нраву интерес Пэт к его прошлому.
   Ну, если выяснится, что угрожал он!..
   Сэм сжал кулаки. Сейчас он меньше всего походил на будущего старика, каким считал себя еще несколько дней назад.

* * *

   Абигайль нервно сцепила руки.
   — Нужно было выехать пораньше, — процедила она. — Мы вот-вот попадем в пробку. Прибавь ходу.
   — Не волнуйся, сенатор, — успокоил ее Тоби. — Без тебя не начнут. Ты хорошо выспалась?
   — Вообще не спала. Всю ночь в голове вертелась одна мысль: «Я стану вице-президентом Соединенных Штатов». Включи радио. Послушаем, что обо мне говорят...
   Новости Си-би-эс только начинались: «Ходят настойчивые слухи, что на пресс-конференции, назначенной на сегодняшний вечер, глава государства назовет первую женщину — вице-президента Соединенных Штатов. По мнению осведомленных лиц, этой чести удостоится одна из двух выдающихся политических деятельниц — сенатор Абигайль Дженнингс или сенатор Клер Лоуренс».
   «...Только что нам стало известно о трагическом совпадении: миссис Кэтрин Грэни, владелица антикварного магазина в Ричмонде, обнаруженная сегодня утром мертвой, была вдовой пилота, который двадцать семь лет назад погиб в авиакатастрофе вместе с конгрессменом Виллардом Дженнингсом. Абигайль Дженнингс начала свою политическую карьеру после смерти мужа, на чье место была назначена губернатором Виргинии до окончания выборного срока...»
   — Тоби!
   Он глянул в зеркало заднего обзора. Абигайль побледнела.
   — Тоби, какой кошмар!
   — М-да, паршиво...
   Лицо Абигайль стало жестким:
   — Никогда не забуду, как мать Вилларда отправилась к этой женщине и провела с ней немало времени, пока искали самолет. Она даже не соизволила поинтересоваться, что происходит со мной.
   — Ну, теперь они снова вместе, Эбби. Смотри-ка, кажется, пробка рассосалась. Доберемся до студии вовремя.
   Когда машина въехала на стоянку, Абигайль тихо спросила:
   — Что ты делал прошлой ночью, Тоби? Играл в покер или ходил на свидание?
   — Я встречался с малышкой из «Стекбургера». А почему ты спрашиваешь? Проверяешь? Может быть, вы хотите поговорить с этой женщиной, сенатор? — Теперь его тон был почти негодующим.
   — Нет, конечно нет. В свободное время ты волен сколько угодно развлекаться со своей барменшей. Надеюсь, ты получил удовольствие.
   — Получил. Тем более что у меня было не так много свободного времени в последние дни.
   — Знаю. Я тебя ужасно загрузила, — заговорила она примирительно. — Просто...
   — Просто что, сенатор?
   — Ничего... Так, ерунда.

* * *

   В восемь часов утра Элеонор повели на проверку на детекторе лжи. Она на удивление хорошо выспалась — особенно если сравнить эту ночь с той, что она провела в тюремной камере одиннадцать лет назад. Тогда Элеонор неожиданно начала кричать. «Вы испытали в ту ночь острый приступ клаустрофобии», — объяснил ей психиатр после нервного срыва. Но теперь она чувствовала себя по-другому: Элеонор охватил удивительный покой от того, что ей не надо больше прятаться и бежать.
   Мог ли отец причинить вред тем старикам? Она рылась в памяти, пытаясь отыскать хотя бы один пример, когда ему изменила мягкость и доброта, но не могла припомнить ничего подобного.
   — Вот эта дверь. — Надзирательница привела Элеонор в небольшую комнату рядом с блоком тюремных камер. Там уже сидел детектив Барротт и читал газету. Элеонор обрадовалась, что видит именно его — Барротт не считал ее лгуньей. Он поднял на девушку глаза и улыбнулся.
   Даже когда вошел другой мужчина, чтобы закрепить на ней провода полиграфа, Элеонор не расплакалась, как в прошлый раз, на допросе после первого ареста. Она спокойно села в кресло и немного смущенно спросила, не возражают ли они, если она будет держать в руках куклу. Они не протестовали, хотя как будто удивились. Вошел мистер Кроули, ее адвокат. Этот чудесный человек отнесся к ней по-отечески. Элеонор пыталась вчера объяснить ему, что не может заплатить больше пятисот долларов, но он велел ей ни о чем не беспокоиться.
   — Элеонор, вы все еще можете отказаться от проверки, — предупредил он ее; она ответила, что понимает это.
   Сначала следователь, проводивший допрос, задавал простые, даже глупые вопросы о ее возрасте, образовании, любимых блюдах. Потом он перешел к другим вопросам — тем, которые Элеонор ожидала услышать:
   — Вы что-нибудь украли?
   — Нет.
   — Даже в детстве, какую-нибудь мелочь вроде цветного карандаша или кусочка мела?
   Когда Элеонор спросили об этом в прошлый раз, она разрыдалась: «Я не воровка, не воровка!» Но сейчас ей было гораздо легче отвечать на вопросы. Она представила себе, что разговаривает с детективом Барроттом, а не с этим безликим бесцеремонным незнакомцем.
   — Я ни разу в жизни ничего не украла, — сказала она твердо. — Даже карандаш или кусочек мела. Я не смогла бы взять вещь, которая принадлежит другому.
   — А как же флакон духов, который вы взяли в магазине, когда учились в школе?
   — Я не крала его! Клянусь вам. Я забыла отдать его продавцу.
   — Вы часто пьете? Каждый день?
   — О нет. Иногда, бывает, выпью вина, но совсем немного. Меня от него клонит в сон. — Элеонор заметила, что детектив Барротт прячет улыбку.
   — Вы взяли семьдесят пять тысяч долларов из офиса сенатора Дженнингс?
   В прошлый раз, когда ее спросили об этом, у Элеонор началась истерика. Сейчас же она спокойно ответила:
   — Нет, не брала.
   — Но вы спрятали пять тысяч долларов в кладовой вашего дома?
   — Нет.
   — Тогда как, по-вашему, они туда попали?
   Вопросы все сыпались и сыпались:
   — Вы солгали, когда заявили, что вам звонил Тоби Горгон?
   — Нет.
   — Вы уверены, что это был действительно он?
   — Так мне показалось. Если не он, то кто-то с таким же голосом.
   А затем последовало невероятное:
   — Вы знали, что Артура Стивенса подозревают в убийстве одной из его пациенток, миссис Аниты Гиллеспи?
   Элеонор едва не потеряла самообладание:
   — Нет, не знала. Я не могу этому поверить. — Но тут она вспомнила, как отец кричал во сне: «Закройте глаза, миссис Гиллеспи, закройте глаза!»
   — На самом деле вы верите, что такое возможно. Это ясно видно по показаниям приборов.
   — Нет, — прошептала она. — Отец никогда не смог бы причинить никому вреда. Он принимал страдания своих подопечных очень близко к сердцу.
   — Вы считаете, он стремился прекратить их страдания?
   — Не понимаю, о чем вы.
   — Думаю, понимаете. Элеонор, Артур Стивенс пытался поджечь на Рождество дом престарелых.
   — Это невозможно.
   Элеонор побелела как смерть. В ужасе она уставилась на следователя, задавшего ей последний вопрос:
   — Были ли у вас какие-нибудь основания подозревать, что Артур Стивенс — убийца-маньяк?

* * *

   Ночью Артур глотал таблетки кофеина каждые два часа — не хватало еще заснуть и закричать во сне! Нервное напряжение не позволяло ему даже лечь. Согнувшись в три погибели, он сидел в стенном шкафу, уставившись в темноту.
   Надо же было допустить такую оплошность! Когда Патриция Треймор вернулась домой, Артур приоткрыл дверцу шкафа и прислушался: до него донеслось урчание труб, когда она принимала душ, он слышал скрип лестницы, когда она спускалась на кухню. Потом ощутил запах кофе. Спустя какое-то время Патриция Треймор села за рояль. Артур решил выбраться из шкафа, сообразив, что, пока она играет, ему не грозит опасность быть обнаруженным. Он сел на верхнюю ступеньку и стал слушать музыку.
   И тогда с ним вновь заговорили голоса. Они велели ему оставаться здесь, пока все не кончится, а потом найти другую клинику и продолжить выполнение возложенной на него миссии. Артур так глубоко погрузился в медитацию, что не заметил, как рояль замолчал. Он вообще не помнил, где находится, пока не услышал шаги Патриции на лестнице. Бросившись к убежищу, Артур в спешке наступил на просевшую половицу, и девушка, несомненно, заподозрила неладное. Он затаил дыхание, когда она открыла дверь стенного шкафа. К счастью, ей не пришло в голосу заглянуть за полки.
   Только утром, когда она ушла, Артур наконец выбрался из шкафа, и то лишь на несколько минут. Он боялся, что может прийти уборщица и услышать его.
   Медленно тянулось время. Потом голоса приказали ему взять из шкафа коричневую хламиду Патриции Треймор и надеть ее.
   Если она предала Глорию, ему понадобится надлежащее одеяние, чтобы покарать грешницу.

Глава 38

   В девять тридцать пять Пэт подъехала к зданию телекомпании «Потомак» и решила выпить в кафетерии кофе с булочкой. Она чувствовала, что еще не готова окунуться в наэлектризованную атмосферу студии, насыщенную раздражением и взрывоопасной нервозностью. Последний день съемок и монтажа всегда был самым трудным. После беспокойной ночи голова Пэт гудела, все тело ныло. Она помнила, что ей снились кошмары, один раз она даже закричала, но восстановить в памяти эти сны не могла.
   По дороге на студию Пэт включила радио и узнала о смерти Кэтрин Грэни. Она не могла не думать об этой женщине. Как озарялось лицо миссис Грэни, когда она рассказывала о сыне, как нежно она поглаживала своего престарелого ирландского сеттера! Кэтрин Грэни непременно исполнила бы свое обещание и подала в суд на сенатора Дженнингс и на телесеть после выхода программы в эфир. Ее смерть избавляла Абигайль от этой неприятности.
   Была ли Кэтрин Грэни случайной жертвой уличного грабителя? В сообщении говорилось, что вдова прогуливала собаку. Как ее звали? Слиго? Очень странно, что грабитель не побоялся напасть на женщину, вышедшую с такой крупной собакой.
   Пэт отодвинула булочку. Ей больше не хотелось есть. Только три дня назад она пила кофе у Кэтрин Грэни, а теперь эта славная энергичная женщина мертва.
   Когда Пэт пришла в студию, Пелхэм был уже на взводе — лицо покрыто пятнами, губы бледные, глаза бегали — он так и искал, к чему бы придраться:
   — Я же просил избавиться от этих цветов! — орал он. — Мне плевать, что их только что принесли. Они выглядят мертвыми. Может здесь кто-нибудь сделать хоть что-то правильно? Этот стул слишком низок для сенатора! Он похож на табуретку доярки, черт бы вас побрал! — Тут Пелхэм заметил Пэт. — Ну наконец-то! Вы слышали новость об этой Грэни? Придется переделывать тот кусок, где Абигайль говорит о безопасности авиалиний. Она чересчур нападает на пилота, а это обязательно вызовет отрицательную реакцию, когда люди узнают, что его вдова стала жертвой преступника. Мы начинаем снимать через десять минут.
   Пэт безмолвно уставилась на Пелхэма. Кэтрин Грэни была хорошим, достойным человеком, а единственное, что сейчас волнует их драгоценного босса, — осложнения в работе вызванные ее смертью. Ни слова не говоря, Пэт повернулась и направилась в гардеробную.
   Абигайль Дженнингс сидела перед зеркалом с наброшенным на плечи полотенцем. Над ней хлопотала художница по гриму, легкими движениями наносившая пудру на лицо сенатора.
   Абигайль сидела, крепко сцепив пальцы, впрочем, поздоровалась она с Пэт довольно сердечно.
   — Вы, наверное, рады не меньше меня, что эта эпопея наконец завершилась, Пэт?
   — Думаю, вы правы, сенатор.
   Девушка-гример взяла баллончик с лаком для волос и проверила, нормально ли он работает.
   — Не поливайте меня этой гадостью! — рявкнула Абигайль. — Я не хочу выглядеть, словно кукла Барби.
   — Простите, — пробормотала девушка. — Я просто... большинство людей... — Она сникла и замолчала.
   Пэт заметила, что Абигайль наблюдает за ней, глядя в зеркало, и отвела глаза.
   — Нам нужно обсудить несколько вопросов. — Теперь тон Абигайль был деловым и напористым. — Я только рада, что мы переделаем фрагмент о безопасности полетов, хотя, конечно, смерть миссис Грэни — это ужасно. Но я бы хотела сделать акцент на необходимости улучшить оборудование маленьких аэропортов. Кроме того, мне кажется, нам следует подробнее поговорить о моей матери. Нет смысла обходить молчанием эту фотографию в «Миррор» и вчерашнюю статью в «Трибюн». И еще я считаю, что надо подчеркнуть мою роль в международных делах. Я заготовила для вас несколько вопросов.
   Пэт положила щетку, которую вертела в руках, и повернулась к Абигайль.
   — В самом деле?

* * *

   Четыре часа спустя, перекусив бутербродами и кофе, они уже просматривали законченный фильм. Абигайль сидела между Филиппом и Лютером в первом ряду. Пэт устроилась чуть подальше, рядом с ассистентом режиссера. Позади всех нес свою одинокую вахту Тоби.
   Программа начиналась с представления участников: Пэт, Лютер и сенатор сидят полукругом перед камерой. "Добрый вечер, и добро пожаловать на первую передачу нашей серии «Женщины в правительстве»...
   Пэт критически разглядывала себя. Ее голос звучал более хрипло, чем обычно; принужденная поза говорила о внутреннем напряжении. Зато Лютер держался совершенно естественно, и в целом начало вышло неплохим. Они с Абигайль хорошо дополняли друг друга. Сенатор очень удачно выбрала синее шелковое платье — оно подчеркивало ее женственность даже без всяких рюшек и оборок. Теплая улыбка, лучистые морщинки у глаз. Ни малейшего намека на жеманство в словах благодарности за лестные слова в ее адрес.
   Сначала они обсуждали, каково быть старшим сенатором от Виргинии. Абигайль: «Эта работа требует невероятных усилий и приносит огромное удовлетворение». Подборка кадров из Эйпл-Джанкшена. Снимок Абигайль с матерью. В голосе Абигайль появилась нежность: «Мама столкнулась с проблемой, знакомой сегодня всем работающим женщинам. Она овдовела, когда мне было шесть лет. Мама не хотела оставлять меня одну, поэтому пошла работать экономкой. Она пожертвовала карьерой гостиничного администратора, чтобы встречать меня дома, когда я возвращалась из школы. Мы были очень близки. Помню, мама всегда стеснялась своего веса. У нее было что-то не в порядке с обменом веществ — думаю, многие знают, что это такое. Когда я пыталась уговорить ее переехать к нам с Виллардом в Вашингтон, она смеялась и говорила, что гора никоим образом не может пойти к Магомету. Она была очень веселой, милой женщиной». Тут голос Абигайль задрожал. Потом она объяснила, почему решила принять участие в конкурсе красоты: «Я хотела выиграть его для мамочки...»
   Пэт поймала себя на мысли, что вновь невольно поддается чарам Абигайль. Даже сцена в доме сенатора, когда миссис Дженнингс обозвала мать жирной тираншей, казалась теперь нереальной. Но это же было, подумала Пэт. Просто Абигайль Дженнингс — превосходная актриса.
   Клипы о свадебном приеме и первой избирательной кампании. Вопрос Пэт: «Сенатор, вы заканчивали учебу в колледже, только что прошел ваш медовый месяц, и вы тут же стали помогать мужу бороться за избрание в конгресс. Расскажите нам, что вы чувствовали тогда». Ответ Абигайль: «Это было чудесное время. Мы так любили друг друга! Я всегда мечтала работать помощницей какого-нибудь общественного деятеля, а оказаться у самых истоков его карьеры было захватывающе интересно. Видите ли, хотя это место в конгрессе всегда принадлежало Дженнингсам, Вилларду пришлось бороться по-настоящему. У него были очень серьезные конкуренты. Тот вечер, когда мы узнали, что избрали Вилларда... Я не могу его описать! Каждая победа в выборах — волнующее событие, но первая — незабываема».