Страница:
— Мне это нужно? — пробормотал он вслух.
Потом Алекс вспомнил любимое поучение отца: любую негативную ситуацию можно обернуть себе на пользу. «Весь вопрос в том, — мрачно подумал Алекс, — как это сделать в данном конкретном случае».
50
51
52
53
54
55
Потом Алекс вспомнил любимое поучение отца: любую негативную ситуацию можно обернуть себе на пользу. «Весь вопрос в том, — мрачно подумал Алекс, — как это сделать в данном конкретном случае».
50
Джейн Клаузен вошла в больничную палату с чувством усталого смирения. Как она и предполагала, врач настоял, чтобы она немедленно прошла новый курс лечения. Раковая опухоль, неизменно выходившая победительницей в битве с ее телом, явно вознамерилась лишить ее времени и сил, столь необходимых, чтобы завершить все свои земные дела. Джейн хотела бы сказать: «Никакой больше химиотерапии», но она еще не готова была умереть... еще не вполне готова. Не покидало ощущение, что осталось незаконченное дело, на исход которого она может повлиять, если только успеет. У нее появилась робкая надежда узнать правду о судьбе Регины. Если бы только женщина, позвонившая в программу доктора Чандлер, все-таки появилась и показала фотографию мужчины, подарившего бирюзовое кольцо с надписью «Ты мне принадлежишь», им было бы с чего начать. Наконец-то.
Джейн разделась, повесила одежду в шкафчик и надела ночную рубашку и халат, упакованные Верой. Новый курс химиотерапии предполагалось начать на следующее утро.
Когда подали обед, она взяла только чашку чая и сухарик, потом легла в постель, приняла болеутоляющее и начала дремать.
— Миссис Клаузен.
Она открыла глаза и увидела лицо участливо склонившегося Дугласа Лейтона.
— Дуглас...
Джейн сама не знала, рада ли она его приходу, и все же его явная тревога была ей приятна.
— Я позвонил вам домой — нужна ваша подпись на налоговой декларации. Когда мне сказали, что вы здесь, я приехал прямо сюда.
— Мне казалось, что я все уже подписала на заседании, — пробормотала она.
— Боюсь, вы пропустили одну страницу. Но это может подождать. Не хочу тревожить вас в такую минуту.
— Глупости. Давайте сюда.
«Я плохо себя чувствовала на заседании, — подумала Джейн. — Удивляюсь, как я не пропустила больше».
Она достала очки и взглянула на протянутый им бланк.
— Да, теперь я вижу. — Она взяла у Дугласа перо и поставила подпись на пунктирной линии, стараясь, чтобы рука не дрожала.
В тот же вечер, лежа в постели при тусклом свете больничного ночника, Джейн Клаузен думала о том, как Дуглас похож на Лейтонов, которых она знала в Филадельфии. Прекрасная семья. И тем не менее с какой готовностью она вчера дала волю подозрениям насчет него! «Интересно, в чем тут дело?» — подумала она. Болезнь и бесконечные лекарства, что ей приходилось принимать, лишали ее способности судить здраво. Завтра она позвонит доктору Чандлер и скажет, что ее подозрения были беспочвенными. Теперь она твердо уверена, что заблуждалась и была несправедлива к Дугласу.
— Вам что-нибудь принести, миссис Клаузен?
— Ничего не нужно, но спасибо, Дуглас.
— Могу я заглянуть к вам завтра?
— Сначала позвоните. Возможно, я буду не в состоянии принимать визитеров.
— Я понимаю.
Джейн Клаузен почувствовала, как он поднимает ее руку и легко касается губами.
Она заснула раньше, чем он на цыпочках вышел из комнаты, но даже если бы она не спала, в полумраке больничной палаты, скорее всего, не разглядела бы самодовольной усмешки на его лице.
Джейн разделась, повесила одежду в шкафчик и надела ночную рубашку и халат, упакованные Верой. Новый курс химиотерапии предполагалось начать на следующее утро.
Когда подали обед, она взяла только чашку чая и сухарик, потом легла в постель, приняла болеутоляющее и начала дремать.
— Миссис Клаузен.
Она открыла глаза и увидела лицо участливо склонившегося Дугласа Лейтона.
— Дуглас...
Джейн сама не знала, рада ли она его приходу, и все же его явная тревога была ей приятна.
— Я позвонил вам домой — нужна ваша подпись на налоговой декларации. Когда мне сказали, что вы здесь, я приехал прямо сюда.
— Мне казалось, что я все уже подписала на заседании, — пробормотала она.
— Боюсь, вы пропустили одну страницу. Но это может подождать. Не хочу тревожить вас в такую минуту.
— Глупости. Давайте сюда.
«Я плохо себя чувствовала на заседании, — подумала Джейн. — Удивляюсь, как я не пропустила больше».
Она достала очки и взглянула на протянутый им бланк.
— Да, теперь я вижу. — Она взяла у Дугласа перо и поставила подпись на пунктирной линии, стараясь, чтобы рука не дрожала.
В тот же вечер, лежа в постели при тусклом свете больничного ночника, Джейн Клаузен думала о том, как Дуглас похож на Лейтонов, которых она знала в Филадельфии. Прекрасная семья. И тем не менее с какой готовностью она вчера дала волю подозрениям насчет него! «Интересно, в чем тут дело?» — подумала она. Болезнь и бесконечные лекарства, что ей приходилось принимать, лишали ее способности судить здраво. Завтра она позвонит доктору Чандлер и скажет, что ее подозрения были беспочвенными. Теперь она твердо уверена, что заблуждалась и была несправедлива к Дугласу.
— Вам что-нибудь принести, миссис Клаузен?
— Ничего не нужно, но спасибо, Дуглас.
— Могу я заглянуть к вам завтра?
— Сначала позвоните. Возможно, я буду не в состоянии принимать визитеров.
— Я понимаю.
Джейн Клаузен почувствовала, как он поднимает ее руку и легко касается губами.
Она заснула раньше, чем он на цыпочках вышел из комнаты, но даже если бы она не спала, в полумраке больничной палаты, скорее всего, не разглядела бы самодовольной усмешки на его лице.
51
После второго звонка в передачу «Спросите доктора Сьюзен» Тиффани была донельзя довольна собой. Ей удалось сказать именно то, что она хотела, и теперь оставалось только надеяться, что кто-то расскажет о ее звонке Мэтту. И она не сомневалась, что босс Тони Сепедди будет в восторге, когда узнает, что она сумела замолвить в эфире словечко за «Грот».
Тут вдруг ее поразила внезапная мысль: а вдруг Мэтт появится в «Гроте» сегодня вечером? Тиффани критически изучила свое отражение в зеркале. Давно уже пора подкрасить волосы: черные корни так и бросались в глаза. «Не волосы, а железнодорожные рельсы», — подумала она. И челка слишком отросла. «Он еще примет меня за болонку», — сказала себе Тиффани, набирая номер парикмахера.
— Тиффани! Господи боже, мы только о тебе и говорим. Вчера одна дама сказала, что ты выступала в программе «Спросите доктора Сьюзен», так мы сегодня ее включили. Я, как тебя услышала, сразу всем велела рты закрыть. Мы даже фены повыключали. Ты выступила просто потрясающе. Так естественно, так мило! И вот что я тебе скажу: передай своему боссу в «Гроте», чтобы дал тебе прибавку.
На вопрос Тиффани, нельзя ли принять и обслужить ее немедленно, было получено столь же незамедлительное согласие.
— Приходи прямо сейчас. Ты же у нас теперь знаменитость. Стало быть, и выглядеть должна соответственно.
Сорок пять минут спустя Тиффани уже сидела в кресле перед большим зеркалом с намазанными краской волосами и ждала, чтобы цвет закрепился. Домой она попала в двадцать минут пятого. Блестящие светлые волосы щекотали плечи, ногти, по совету маникюрши Джилл, были выкрашены темно-синим лаком. Джилл заверила ее, что это «самый писк».
«Через пятнадцать минут надо будет вылететь отсюда как из пушки», — напомнила себе Тиффани. Реклама рекламой, но опоздать на работу Тони не даст, у него с этим строго.
И все же она позволила себе немного задержаться, отглаживая блузку и юбку, которые ей очень шли. Если Мэтт вдруг придет, после закрытия в полночь они могут пойти в какое-нибудь более приятное местечко и выпить по коктейлю...
Тиффани задумалась, стоит ли надевать кольцо, сделавшее ее знаменитостью, и в последний момент все-таки решила надеть. Если Мэтт придет и упомянет о кольце, она не будет поднимать шум по этому поводу. Просто небрежно, как бы невзначай, покажет, что кольцо на ней...
Только она открыла дверь, чтобы выйти из квартиры, как зазвонил телефон. «Пусть звонит, — подумала Тиффани, — нет у меня сейчас времени на разговоры».
Но она тут же передумала: а вдруг это Мэтт? Пробежав через маленькую гостиную в еще более тесную спальню, она сумела схватить трубку на третий звонок.
Это была мать Мэтта. Она даже не стала здороваться, сразу перешла к сути:
— Тиффани, я настаиваю, чтобы ты прекратила говорить о моем сыне по радио. Мэттью всего пару раз приглашал тебя на свидание. Он мне сказал, что у вас с ним нет ничего общего. В следующем месяце он переезжает на Лонг-Айленд. Он только что обручился с очень милой девушкой, с которой встречался все последнее время. Поэтому я тебя прошу: выброси его из головы и перестань рассказывать о ваших свиданиях, тем более что по радио тебя могут услышать его друзья или невеста.
Раздался решительный щелчок: связь прервалась. Еще целую минуту она пребывала в шоке и стояла неподвижно, держа трубку в руке. «Обручился? Я даже не знала, что он с кем-то встречается», — подумала она, чувствуя, как ее охватывает отчаяние.
— Если вы хотите сделать звонок... — Механический голос оператора доносился до нее словно с другой планеты. Тиффани с грохотом швырнула трубку на рычаг. Пора было выходить — придется гнать сломя голову, если она хочет попасть на работу вовремя. Не вытирая струящихся слез, она сбежала по ступеням и даже не ответила на приветствие шестилетнего сына своего домохозяина, игравшего на крыльце.
В машине на нее накатили обида и разочарование, рыдания сотрясали тело, она едва могла дышать. Хотелось остановиться где-нибудь и выплакаться всласть, но она сознавала, что времени нет.
Добравшись до «Грота», Тиффани выбрала самое отдаленное место на стоянке и с минуту просидела в машине, потом вытащила пудреницу. Надо взять себя в руки. Не может она войти в обеденный зал к посетителям в таком виде. Нельзя позволить всем увидеть, что она убивается из-за какого-то Недоумка, который жрет сырую рыбу и смотрит паршивое заумное кино.
— Да кому он нужен? — спросила она вслух.
Новый слой пудры, теней и помады помог исправить положение, хотя губы продолжали непроизвольно вздрагивать. «Ладно, если я тебе не нужна, ты мне тоже не нужен, — свирепо сказала она себе. — Я тебя ненавижу, Мэтт! Ублюдок!»
До пяти оставалась одна минута. Она еще успевает, но надо двигаться. Меньше всего сейчас нужно, чтобы Тони набросился на нее с руганью.
По дороге к дверям кухни Тиффани попался «Дампстер»[19]. Она замедлила шаг и взглянула на него, потом стремительным движением стянула с пальца бирюзовое колечко и швырнула его внутрь. Кольцо угодило как раз в середину полуоткрытой пластиковой коробки с остатками чьего-то завтрака.
— Это паршивое кольцо принесло мне одни неприятности, — пробормотала Тиффани. Она подбежала к кухонной двери, рванула ее на себя и крикнула: — Привет, ребята! Слыхали, как я сегодня разрекламировала эту дыру? А Тони слыхал?
Тут вдруг ее поразила внезапная мысль: а вдруг Мэтт появится в «Гроте» сегодня вечером? Тиффани критически изучила свое отражение в зеркале. Давно уже пора подкрасить волосы: черные корни так и бросались в глаза. «Не волосы, а железнодорожные рельсы», — подумала она. И челка слишком отросла. «Он еще примет меня за болонку», — сказала себе Тиффани, набирая номер парикмахера.
— Тиффани! Господи боже, мы только о тебе и говорим. Вчера одна дама сказала, что ты выступала в программе «Спросите доктора Сьюзен», так мы сегодня ее включили. Я, как тебя услышала, сразу всем велела рты закрыть. Мы даже фены повыключали. Ты выступила просто потрясающе. Так естественно, так мило! И вот что я тебе скажу: передай своему боссу в «Гроте», чтобы дал тебе прибавку.
На вопрос Тиффани, нельзя ли принять и обслужить ее немедленно, было получено столь же незамедлительное согласие.
— Приходи прямо сейчас. Ты же у нас теперь знаменитость. Стало быть, и выглядеть должна соответственно.
Сорок пять минут спустя Тиффани уже сидела в кресле перед большим зеркалом с намазанными краской волосами и ждала, чтобы цвет закрепился. Домой она попала в двадцать минут пятого. Блестящие светлые волосы щекотали плечи, ногти, по совету маникюрши Джилл, были выкрашены темно-синим лаком. Джилл заверила ее, что это «самый писк».
«Через пятнадцать минут надо будет вылететь отсюда как из пушки», — напомнила себе Тиффани. Реклама рекламой, но опоздать на работу Тони не даст, у него с этим строго.
И все же она позволила себе немного задержаться, отглаживая блузку и юбку, которые ей очень шли. Если Мэтт вдруг придет, после закрытия в полночь они могут пойти в какое-нибудь более приятное местечко и выпить по коктейлю...
Тиффани задумалась, стоит ли надевать кольцо, сделавшее ее знаменитостью, и в последний момент все-таки решила надеть. Если Мэтт придет и упомянет о кольце, она не будет поднимать шум по этому поводу. Просто небрежно, как бы невзначай, покажет, что кольцо на ней...
Только она открыла дверь, чтобы выйти из квартиры, как зазвонил телефон. «Пусть звонит, — подумала Тиффани, — нет у меня сейчас времени на разговоры».
Но она тут же передумала: а вдруг это Мэтт? Пробежав через маленькую гостиную в еще более тесную спальню, она сумела схватить трубку на третий звонок.
Это была мать Мэтта. Она даже не стала здороваться, сразу перешла к сути:
— Тиффани, я настаиваю, чтобы ты прекратила говорить о моем сыне по радио. Мэттью всего пару раз приглашал тебя на свидание. Он мне сказал, что у вас с ним нет ничего общего. В следующем месяце он переезжает на Лонг-Айленд. Он только что обручился с очень милой девушкой, с которой встречался все последнее время. Поэтому я тебя прошу: выброси его из головы и перестань рассказывать о ваших свиданиях, тем более что по радио тебя могут услышать его друзья или невеста.
Раздался решительный щелчок: связь прервалась. Еще целую минуту она пребывала в шоке и стояла неподвижно, держа трубку в руке. «Обручился? Я даже не знала, что он с кем-то встречается», — подумала она, чувствуя, как ее охватывает отчаяние.
— Если вы хотите сделать звонок... — Механический голос оператора доносился до нее словно с другой планеты. Тиффани с грохотом швырнула трубку на рычаг. Пора было выходить — придется гнать сломя голову, если она хочет попасть на работу вовремя. Не вытирая струящихся слез, она сбежала по ступеням и даже не ответила на приветствие шестилетнего сына своего домохозяина, игравшего на крыльце.
В машине на нее накатили обида и разочарование, рыдания сотрясали тело, она едва могла дышать. Хотелось остановиться где-нибудь и выплакаться всласть, но она сознавала, что времени нет.
Добравшись до «Грота», Тиффани выбрала самое отдаленное место на стоянке и с минуту просидела в машине, потом вытащила пудреницу. Надо взять себя в руки. Не может она войти в обеденный зал к посетителям в таком виде. Нельзя позволить всем увидеть, что она убивается из-за какого-то Недоумка, который жрет сырую рыбу и смотрит паршивое заумное кино.
— Да кому он нужен? — спросила она вслух.
Новый слой пудры, теней и помады помог исправить положение, хотя губы продолжали непроизвольно вздрагивать. «Ладно, если я тебе не нужна, ты мне тоже не нужен, — свирепо сказала она себе. — Я тебя ненавижу, Мэтт! Ублюдок!»
До пяти оставалась одна минута. Она еще успевает, но надо двигаться. Меньше всего сейчас нужно, чтобы Тони набросился на нее с руганью.
По дороге к дверям кухни Тиффани попался «Дампстер»[19]. Она замедлила шаг и взглянула на него, потом стремительным движением стянула с пальца бирюзовое колечко и швырнула его внутрь. Кольцо угодило как раз в середину полуоткрытой пластиковой коробки с остатками чьего-то завтрака.
— Это паршивое кольцо принесло мне одни неприятности, — пробормотала Тиффани. Она подбежала к кухонной двери, рванула ее на себя и крикнула: — Привет, ребята! Слыхали, как я сегодня разрекламировала эту дыру? А Тони слыхал?
52
Пациент Сьюзен, назначенный на два часа, пришел через пять минут после того, как она сама добралась до приемной. По дороге в такси она сумела выбросить из головы все, кроме истории болезни пациента. Мейер Винтер, шестидесятипятилетний служащий на пенсии, недавно оправился от инсульта. Теперь он слегка хромал и ходил с палочкой, но больше ничто не напоминало о том, какую долгую и тяжкую болезнь ему пришлось перенести.
«Если не считать глубокой депрессии, вызванной страхом, что болезнь может вернуться и все начнется сначала», — напомнила себе Сьюзен.
В этот день состоялся его десятый визит, и когда он ушел, Сьюзен сочла, что налицо явные признаки улучшения. Весь его душевный настрой изменился на противоположный, и она с гордостью отметила, что в этом есть ее заслуга. Такие маленькие победы убеждали ее в том, что шесть лет назад она приняла верное решение, бросив юриспруденцию и сделав психологию делом своей жизни. Как только мистер Винтер ушел, вошла Дженет, чтобы передать, кто звонил.
— Некая доктор Памела Гастингс. Она дома и очень хочет с вами поговорить.
— Я ей сейчас позвоню.
— Роскошные цветы, верно? — спросила Дженет.
Сьюзен почти не обратила внимания на вазу с цветами, стоявшую на серванте у нее в кабинете. Теперь, когда она подошла поближе, глаза у нее округлились от изумления.
— Тут какая-то ошибка, — сказала она. — Это же Уотерфорд!
— Никакой ошибки нет, — заверила ее Дженет. — Я хотела дать чаевые тому парню, что принес букет, но он отказался. Сказал, что цветы от его хозяина. Думаю, шофер или что-то в этом роде.
«Все понятно: Алекс что-то почуял в моем голосе, когда сказал, что пригласил Ди на банкет в субботу. Тем и объясняется сей грандиозный жест. Надо же, какой он чуткий. И как глупо с моей стороны — столь откровенно давать волю чувствам».
Подарок был прекрасен, но понимание того, чем он вызван, мешало получить удовольствие. На минуту она даже задумалась, не позвонить ли Алексу, чтобы сказать, что она не может принять в подарок вазу. Потом она покачала головой: с этим можно разобраться позже. Сейчас есть более неотложные дела. Сьюзен потянулась к телефону.
Разговор оказался коротким и закончился тем, что Памела Гастингс обещала прийти в приемную Сьюзен на следующий день к девяти утра.
Сьюзен взглянула на часы: через несколько секунд должен прийти следующий пациент. Нет времени размышлять, чем еще, помимо тяжелого состояния подруги, была так расстроена Памела Гастингс. Она сказала:
— Доктор Чандлер, мне нужно принять трудное решение. Оно касается того, что случилось с Кзролин Уэллс. Возможно, вы могли бы помочь.
— Пришла миссис Ментис, — объявила Дженет, просунув голову в дверь.
— Просто хочу подтвердить, что сегодня вечером мы встречаемся, Сьюзен. В семь часов у «Палио» на Пятьдесят первой. Договорились?
У Сьюзен еще осталось несколько минут перед визитом следующего пациента. Она отыскала номер телефона Джейн Клаузен и быстро набрала его. Ответа не было, и она оставила сообщение на автоответчике.
В пять минут седьмого Сьюзен проводила своего последнего пациента. Дженет уже ушла. Сьюзен хотелось бы заскочить домой, но она понимала, что едва ли хватит времени привести себя в порядок здесь, в приемной: надо ловить такси и ехать в ресторан.
Ей хотелось застать Тиффани дома и попытаться уговорить ее хотя бы встретиться, чтобы сравнить ее бирюзовое колечко с тем, что Джейн Клаузен нашла в вещах Регины. Но Тиффани наверняка на работе, и наверняка у них сейчас самая «запарка» — время ужина. «Позвоню ей, когда вернусь домой, — решила Сьюзен. — Она сказала, что работает в вечернюю смену, значит, скорее всего, допоздна. Если не застану, позвоню завтра с утра».
Сьюзен поежилась. Почему при мысли о Тиффани возникает такое тягостное предчувствие беды? Это было ощущение сродни тому, что бабушка называла «шестым чувством».
«Если не считать глубокой депрессии, вызванной страхом, что болезнь может вернуться и все начнется сначала», — напомнила себе Сьюзен.
В этот день состоялся его десятый визит, и когда он ушел, Сьюзен сочла, что налицо явные признаки улучшения. Весь его душевный настрой изменился на противоположный, и она с гордостью отметила, что в этом есть ее заслуга. Такие маленькие победы убеждали ее в том, что шесть лет назад она приняла верное решение, бросив юриспруденцию и сделав психологию делом своей жизни. Как только мистер Винтер ушел, вошла Дженет, чтобы передать, кто звонил.
— Некая доктор Памела Гастингс. Она дома и очень хочет с вами поговорить.
— Я ей сейчас позвоню.
— Роскошные цветы, верно? — спросила Дженет.
Сьюзен почти не обратила внимания на вазу с цветами, стоявшую на серванте у нее в кабинете. Теперь, когда она подошла поближе, глаза у нее округлились от изумления.
— Тут какая-то ошибка, — сказала она. — Это же Уотерфорд!
— Никакой ошибки нет, — заверила ее Дженет. — Я хотела дать чаевые тому парню, что принес букет, но он отказался. Сказал, что цветы от его хозяина. Думаю, шофер или что-то в этом роде.
«Все понятно: Алекс что-то почуял в моем голосе, когда сказал, что пригласил Ди на банкет в субботу. Тем и объясняется сей грандиозный жест. Надо же, какой он чуткий. И как глупо с моей стороны — столь откровенно давать волю чувствам».
Подарок был прекрасен, но понимание того, чем он вызван, мешало получить удовольствие. На минуту она даже задумалась, не позвонить ли Алексу, чтобы сказать, что она не может принять в подарок вазу. Потом она покачала головой: с этим можно разобраться позже. Сейчас есть более неотложные дела. Сьюзен потянулась к телефону.
Разговор оказался коротким и закончился тем, что Памела Гастингс обещала прийти в приемную Сьюзен на следующий день к девяти утра.
Сьюзен взглянула на часы: через несколько секунд должен прийти следующий пациент. Нет времени размышлять, чем еще, помимо тяжелого состояния подруги, была так расстроена Памела Гастингс. Она сказала:
— Доктор Чандлер, мне нужно принять трудное решение. Оно касается того, что случилось с Кзролин Уэллс. Возможно, вы могли бы помочь.
— Пришла миссис Ментис, — объявила Дженет, просунув голову в дверь.
* * *
Без десяти четыре позвонил Дональд Ричардс.— Просто хочу подтвердить, что сегодня вечером мы встречаемся, Сьюзен. В семь часов у «Палио» на Пятьдесят первой. Договорились?
У Сьюзен еще осталось несколько минут перед визитом следующего пациента. Она отыскала номер телефона Джейн Клаузен и быстро набрала его. Ответа не было, и она оставила сообщение на автоответчике.
В пять минут седьмого Сьюзен проводила своего последнего пациента. Дженет уже ушла. Сьюзен хотелось бы заскочить домой, но она понимала, что едва ли хватит времени привести себя в порядок здесь, в приемной: надо ловить такси и ехать в ресторан.
Ей хотелось застать Тиффани дома и попытаться уговорить ее хотя бы встретиться, чтобы сравнить ее бирюзовое колечко с тем, что Джейн Клаузен нашла в вещах Регины. Но Тиффани наверняка на работе, и наверняка у них сейчас самая «запарка» — время ужина. «Позвоню ей, когда вернусь домой, — решила Сьюзен. — Она сказала, что работает в вечернюю смену, значит, скорее всего, допоздна. Если не застану, позвоню завтра с утра».
Сьюзен поежилась. Почему при мысли о Тиффани возникает такое тягостное предчувствие беды? Это было ощущение сродни тому, что бабушка называла «шестым чувством».
53
Он не знал фамилии Тиффани, но даже если бы знал, было бы неразумно разыскивать ее по домашнему адресу. Да в этом и не было необходимости. Она уже сама подсказала, где ее найти.
Он позвонил в «Грот» в середине дня и попросил позвать ее к телефону. Как он и ожидал, ему ответили, что ее нет: смена начинается с пяти.
Он давным-давно усвоил, что наилучший способ получить информацию — заставить собеседника опровергнуть заведомо ошибочное утверждение.
— Она работает до одиннадцати, верно? — спросил он.
— До полуночи. В полночь у нас кухня закрывается. Что-нибудь передать?
— Нет, спасибо. Я попозже перезвоню ей домой.
Завтра, если тот, с кем он только что разговаривал, вспомнит о звонке, — наверняка решит, что это звонил кто-то из приятелей Тиффани. Ведь он же дал понять, что знает ее домашний номер!
Он надеялся приятно провести часы, оставшиеся до поездки в Йонкерс, но время еле ползло, и он сидел как на иголках — не мог дождаться, когда доберется до нее. Эту встречу он предвкушал с особым нетерпением. Тиффани хорошо его разглядела. И у нее, как у многих людей в ресторанном бизнесе, наверняка хорошая память на лица. Ему просто повезло, что она не выпалила прямо в эфире, что в магазине видела мужчину, покупавшего одно из этих бирюзовых колец.
Он прямо-таки слышал, что ответила бы Чандлер: «Тиффани, вы только что сообщили сведения чрезвычайной важности. Нам нужно встретиться...»
«Слишком поздно, Сьюзен, — подумал он. — Увы, увы!»
А как насчет приятеля Тиффани... как его... Мэтта?
Он постарался восстановить в памяти сцену в лавке Парки. Сам он позвонил заранее — хотел убедиться, что в запасе имеется хотя бы одно кольцо. Входя в магазин, он уже держал в руке точно отсчитанную сумму, включая налог, а Парки, как ему и было велено, уже выложил кольцо на прилавок. Только повернувшись, чтобы уходить, он заметил парочку. Он хорошо запомнил эту минуту — он стоял прямо на виду у девчонки. Она его хорошо рассмотрела. А ее парень? Парень рассматривал всякую дребедень на полках, повернувшись к нему спиной. Слава богу, с ним проблем не будет.
Парки он уже убрал с дороги. К завтрашнему дню о Тиффани тоже можно будет не беспокоиться.
Ему вспомнилась строчка из стихотворения «Разбойник», которое он учил наизусть в детстве: «Я приду к тебе в лунном свете, даже если ад преградит мне путь».
Он мрачно усмехнулся.
Он позвонил в «Грот» в середине дня и попросил позвать ее к телефону. Как он и ожидал, ему ответили, что ее нет: смена начинается с пяти.
Он давным-давно усвоил, что наилучший способ получить информацию — заставить собеседника опровергнуть заведомо ошибочное утверждение.
— Она работает до одиннадцати, верно? — спросил он.
— До полуночи. В полночь у нас кухня закрывается. Что-нибудь передать?
— Нет, спасибо. Я попозже перезвоню ей домой.
Завтра, если тот, с кем он только что разговаривал, вспомнит о звонке, — наверняка решит, что это звонил кто-то из приятелей Тиффани. Ведь он же дал понять, что знает ее домашний номер!
Он надеялся приятно провести часы, оставшиеся до поездки в Йонкерс, но время еле ползло, и он сидел как на иголках — не мог дождаться, когда доберется до нее. Эту встречу он предвкушал с особым нетерпением. Тиффани хорошо его разглядела. И у нее, как у многих людей в ресторанном бизнесе, наверняка хорошая память на лица. Ему просто повезло, что она не выпалила прямо в эфире, что в магазине видела мужчину, покупавшего одно из этих бирюзовых колец.
Он прямо-таки слышал, что ответила бы Чандлер: «Тиффани, вы только что сообщили сведения чрезвычайной важности. Нам нужно встретиться...»
«Слишком поздно, Сьюзен, — подумал он. — Увы, увы!»
А как насчет приятеля Тиффани... как его... Мэтта?
Он постарался восстановить в памяти сцену в лавке Парки. Сам он позвонил заранее — хотел убедиться, что в запасе имеется хотя бы одно кольцо. Входя в магазин, он уже держал в руке точно отсчитанную сумму, включая налог, а Парки, как ему и было велено, уже выложил кольцо на прилавок. Только повернувшись, чтобы уходить, он заметил парочку. Он хорошо запомнил эту минуту — он стоял прямо на виду у девчонки. Она его хорошо рассмотрела. А ее парень? Парень рассматривал всякую дребедень на полках, повернувшись к нему спиной. Слава богу, с ним проблем не будет.
Парки он уже убрал с дороги. К завтрашнему дню о Тиффани тоже можно будет не беспокоиться.
Ему вспомнилась строчка из стихотворения «Разбойник», которое он учил наизусть в детстве: «Я приду к тебе в лунном свете, даже если ад преградит мне путь».
Он мрачно усмехнулся.
54
Вечером в среду, вернувшись из больницы на работу, Джастин Уэллс с ужасом увидел на столе сообщение, гласившее, что он должен позвонить капитану Ши в 19-й участок и обговорить время встречи для обсуждения несчастного случая с его женой. Сообщение заканчивалось фразой, которая почему-то показалась особенно зловещей: «Вы знаете, где нас найти».
Джастин даже мысленно не позволял себе возвращаться к воспоминанию о том кошмарном вечере, когда Кэролин подала на него жалобу в полицию.
«Не надо было угрожать ей убийством, — напомнил он себе, скомкав записку в кулаке. — Я не хотел причинить ей боль, я просто схватил ее за руку, когда она хотела уйти... бросить меня. Я не собирался ломать ей руку... Да это был просто вывих! Это вышло случайно, когда она попыталась вырваться».
Потом она вбежала в спальню, заперлась и вызвала полицию. Дальнейшее показалось ему сплошным кошмаром. На следующий день она оставила ему записку, извещая, что отзывает жалобу и подает на развод. А сама она исчезла.
Он умолял Памелу Гастингс сказать, куда отправилась Кэролин, но та отказалась наотрез. Только когда его осенило позвонить турагенту Кэролин и соврать, что он потерял записку с номером ее телефона, ему стало известно название теплохода, на котором она отправилась в круиз, и связаться с ней.
Все это случилось ровно два года назад.
Одно из обещаний, которые он дал Кэролин в то время, заключалось в том, что он начнет лечиться. Но для него невыносима была сама мысль о том, что придется перед кем-то обнажать душу, даже перед таким внимательным и полным сочувствия слушателем, как доктор Ричардс. Тем дело и кончилось.
Разумеется, Кэролин он ничего не сказал. Она до сих пор думала, что он посещает Ричардса.
Джастин метался по кабинету, вспоминая, как переменилась Кэролин за последние выходные: она стала молчаливой и немного нервной. Он почувствовал, как в душе у него зарождается подозрение. А на прошлой неделе она как-то раз вернулась домой позже обычного: уверяла, что просматривала эскизы с клиенткой из Ист-Хэмптона, заказавшей оформление своего дома.
А в понедельник Барбара, секретарша из приемной, заявила ему в присутствии партнеров, что слышала, как Кэролин звонила по телефону в радиопередачу «Спросите доктора Сьюзен» и рассказывала о парне, с которым познакомилась в круизе, когда собиралась разводиться.
Он позвонил Кэролин и спросил, что все это значит. Теперь-то он понимал, что расстроил ее своим звонком. В тот день после разговора с женой он ушел с работы — мысли бродили черт знает где.
А теперь Кэролин лежала в больнице, все еще в коме, и звала кого-то по имени Уэн. Вроде бы Уэн. Неужели это тот, с кем у нее был роман на теплоходе? — спрашивал себя Джастин.
При мысли об этом он начинал задыхаться. Ему казалось, что он вот-вот взорвется. Он чувствовал, как на лбу выступает пот.
Он разгладил записку и перечитал ее. Надо позвонить капитану Ши. Будет хуже, если капитан сам позвонит ему на работу. И без того уже Барбара косилась с подозрением, когда передавала ему записку.
При мысли о той страшной ночи ему чуть не стало дурно: пришли полицейские, арестовали его, притащили в участок в наручниках, как простого вора.
Джастин поднял трубку, но тут же нажал кнопку, прерывавшую гудок. Потом наконец он оторвал палец от кнопки и заставил себя набрать номер.
Потом его провели в кабинет капитана Ши, и допрос начался.
— У вас были ссоры с женой после того прошлого случая, мистер Уэллс?
— Ни малейших.
— Где вы были между четырьмя и половиной пятого вечера в понедельник?
— Я гулял.
— Вы заходили домой?
— Да, заходил. А что?
— С женой виделись?
— Ее не было дома.
— Что вы предприняли после этого?
— Вернулся на работу.
— Вы случайно не были на углу Восемьдесят первой улицы и Парк-авеню примерно в четыре пятнадцать?
— Нет, я шел по Пятой авеню.
— Вы были знакомы с покойной Хильдой Джонсон?
— А кто это? — Джастин задумался. — Погодите! Это та женщина, которая говорила, что Кэролин не сама упала, что ее толкнули. Я видел ее по телевизору. Но, мне казалось, никто ей не поверил.
— Да, — тихо подтвердил Ши. — Именно она настаивала, что вашу жену толкнули под колеса. Хильда была очень осторожной женщиной, мистер Уэллс. Она ни за что не впустила бы человека в подъезд своего дома, а потом и в квартиру, не будучи уверенной, что ему можно доверять.
Том Ши наклонился через стол.
— Мистер Уэллс, я хорошо знал Хильду. Она была настоящей чудачкой, местной знаменитостью. Я уверен, что она открыла бы двери мужу женщины, которую, по ее убеждению, толкнули под машину. Она охотно изложила бы свою версию мужу пострадавшей. Вы случайно, не заглядывали с визитом к Хильде Джонсон попозже в тот же вечер, мистер Уэллс?
Джастин даже мысленно не позволял себе возвращаться к воспоминанию о том кошмарном вечере, когда Кэролин подала на него жалобу в полицию.
«Не надо было угрожать ей убийством, — напомнил он себе, скомкав записку в кулаке. — Я не хотел причинить ей боль, я просто схватил ее за руку, когда она хотела уйти... бросить меня. Я не собирался ломать ей руку... Да это был просто вывих! Это вышло случайно, когда она попыталась вырваться».
Потом она вбежала в спальню, заперлась и вызвала полицию. Дальнейшее показалось ему сплошным кошмаром. На следующий день она оставила ему записку, извещая, что отзывает жалобу и подает на развод. А сама она исчезла.
Он умолял Памелу Гастингс сказать, куда отправилась Кэролин, но та отказалась наотрез. Только когда его осенило позвонить турагенту Кэролин и соврать, что он потерял записку с номером ее телефона, ему стало известно название теплохода, на котором она отправилась в круиз, и связаться с ней.
Все это случилось ровно два года назад.
Одно из обещаний, которые он дал Кэролин в то время, заключалось в том, что он начнет лечиться. Но для него невыносима была сама мысль о том, что придется перед кем-то обнажать душу, даже перед таким внимательным и полным сочувствия слушателем, как доктор Ричардс. Тем дело и кончилось.
Разумеется, Кэролин он ничего не сказал. Она до сих пор думала, что он посещает Ричардса.
Джастин метался по кабинету, вспоминая, как переменилась Кэролин за последние выходные: она стала молчаливой и немного нервной. Он почувствовал, как в душе у него зарождается подозрение. А на прошлой неделе она как-то раз вернулась домой позже обычного: уверяла, что просматривала эскизы с клиенткой из Ист-Хэмптона, заказавшей оформление своего дома.
А в понедельник Барбара, секретарша из приемной, заявила ему в присутствии партнеров, что слышала, как Кэролин звонила по телефону в радиопередачу «Спросите доктора Сьюзен» и рассказывала о парне, с которым познакомилась в круизе, когда собиралась разводиться.
Он позвонил Кэролин и спросил, что все это значит. Теперь-то он понимал, что расстроил ее своим звонком. В тот день после разговора с женой он ушел с работы — мысли бродили черт знает где.
А теперь Кэролин лежала в больнице, все еще в коме, и звала кого-то по имени Уэн. Вроде бы Уэн. Неужели это тот, с кем у нее был роман на теплоходе? — спрашивал себя Джастин.
При мысли об этом он начинал задыхаться. Ему казалось, что он вот-вот взорвется. Он чувствовал, как на лбу выступает пот.
Он разгладил записку и перечитал ее. Надо позвонить капитану Ши. Будет хуже, если капитан сам позвонит ему на работу. И без того уже Барбара косилась с подозрением, когда передавала ему записку.
При мысли о той страшной ночи ему чуть не стало дурно: пришли полицейские, арестовали его, притащили в участок в наручниках, как простого вора.
Джастин поднял трубку, но тут же нажал кнопку, прерывавшую гудок. Потом наконец он оторвал палец от кнопки и заставил себя набрать номер.
* * *
Час спустя он сообщил свое имя дежурному сержанту 19-го участка, всей кожей чувствуя, что полицейские наверняка помнят его в лицо. В этом они поднаторели.Потом его провели в кабинет капитана Ши, и допрос начался.
— У вас были ссоры с женой после того прошлого случая, мистер Уэллс?
— Ни малейших.
— Где вы были между четырьмя и половиной пятого вечера в понедельник?
— Я гулял.
— Вы заходили домой?
— Да, заходил. А что?
— С женой виделись?
— Ее не было дома.
— Что вы предприняли после этого?
— Вернулся на работу.
— Вы случайно не были на углу Восемьдесят первой улицы и Парк-авеню примерно в четыре пятнадцать?
— Нет, я шел по Пятой авеню.
— Вы были знакомы с покойной Хильдой Джонсон?
— А кто это? — Джастин задумался. — Погодите! Это та женщина, которая говорила, что Кэролин не сама упала, что ее толкнули. Я видел ее по телевизору. Но, мне казалось, никто ей не поверил.
— Да, — тихо подтвердил Ши. — Именно она настаивала, что вашу жену толкнули под колеса. Хильда была очень осторожной женщиной, мистер Уэллс. Она ни за что не впустила бы человека в подъезд своего дома, а потом и в квартиру, не будучи уверенной, что ему можно доверять.
Том Ши наклонился через стол.
— Мистер Уэллс, я хорошо знал Хильду. Она была настоящей чудачкой, местной знаменитостью. Я уверен, что она открыла бы двери мужу женщины, которую, по ее убеждению, толкнули под машину. Она охотно изложила бы свою версию мужу пострадавшей. Вы случайно, не заглядывали с визитом к Хильде Джонсон попозже в тот же вечер, мистер Уэллс?
55
Дональд Ричардс уже ждал в баре ресторана «Палио», когда Сьюзен вошла с десятиминутным опозданием. Он не стал слушать ее извинений.
— Движение в городе ужасное, я сам только что пришел. Надеюсь, вам интересно будет узнать, что моя мать — я у нее сегодня обедал — слушала вашу программу, когда я в ней выступал, и вы произвели на нее сильное впечатление. Она прочитала мне целую лекцию насчет того, что я назначил вам встречу прямо здесь. В ее время джентльмены заезжали за дамой домой и сопровождали ее в ресторан.
Сьюзен засмеялась.
— На Манхэттене сейчас такое движение, что мы успели бы как раз к закрытию ресторанов, если бы вы сначала заехали за мной в Гринвич-Виллидж.
Она огляделась кругом. Бар был полон посетителей. С обеих сторон от подковообразной стойки стояли столики, причем все они были заняты. Великолепная, выдержанная в основном в красных тонах фреска с изображением знаменитых конных скачек в Палио покрывала все четыре стены двухэтажного зала. Свет был приглушенный, атмосфера казалась одновременно уютной и изысканной.
— Я никогда здесь раньше не была. Тут очень мило, — сказала она.
— Я тоже никогда здесь раньше не был, но это место считается весьма престижным. Обеденный зал на втором этаже. — Ричардс назвал свое имя молодой женщине за столиком дежурного администратора. — Заказ подтвержден. Мы можем воспользоваться лифтом, — сказал он Сьюзен.
Она исподтишка изучала Дональда Ричардса, стараясь не показать, насколько велик ее интерес. У него были темно-каштановые, чуть рыжеватые волосы — бабушка Сьюзи называла это «цветом осенней листвы». Он носил широкие очки в простой стальной оправе. Линзы подчеркивали глубину его ясных серо-голубых глаз.
Сьюзен не сомневалась, что он переоделся к ужину. Накануне и в понедельник, когда он приходил в радиостудию, на нем были спортивные брюки и клубный пиджак. Он производил впечатление небрежно одетого профессора. Сегодня он выглядел совершенно иначе: на нем был явно дорогой темно-синий костюм и серебристо-синий галстук.
Лифт пришел. Они вошли в кабину, и, когда двери закрылись, Ричардс сказал:
— Позвольте заметить, вы сегодня прекрасно выглядите. Вам очень идет этот костюм.
— Боюсь, он недостаточно щеголеват для вас, — честно призналась Сьюзен. — В отличие от меня, вы сегодня «ходите щеголем», как сказала бы моя бабушка.
— Уверяю, меня ваш костюм вполне устраивает.
«Вот уже второй раз за пять минут я вспоминаю бабушку Сыози, — подумала Сьюзен. — Что бы это значило?»
Они вышли на втором этаже, где метрдотель приветствовал их и проводил к столику. Когда он спросил, что они будут пить, Сьюзен выбрала шардонне, а Дональд Ричардс заказал сухой мартини.
— Обычно я не начинаю вечер с крепких напитков, — пояснил он, — но сегодня выдался тяжелый день.
«Это из-за того, что пришлось пообедать с матерью?» — мысленно спросила Сьюзен, но тут же напомнила себе, что нельзя проявлять любопытство. Он же психиатр! Моментально заметит любую попытку прощупать его, сколь угодно деликатную.
Ее обуревали десятки вопросов, и она не знала, удастся ли найти «безопасный» способ их задать. Например, почему он так болезненно отреагировал, когда позвонившая в передачу женщина спросила о смерти его жены? И разве не естественно было бы с его стороны признать, что он хорошо знаком с круизными теплоходами, когда Сьюзен заговорила об исчезновении Регины Клаузен во время круиза? И, кстати, согласно биографической справке, Ричардс предпочитал всем другим судам «Габриэль» — тот самый теплоход, на котором плыла Регина. Надо заставить его рассказать об этом.
Наилучший способ направить разговор в нужное русло — обезоружить собеседника, напомнила она себе, заставить его почувствовать себя свободным. Сьюзен тепло улыбнулась ему через стол.
— Сегодня позвонила одна слушательница и сказала, что после вашего выступления она купила вашу книгу и теперь читает ее запоем.
Ричардс улыбнулся в ответ.
— Я ее слышал. У этой женщины, безусловно, хороший вкус.
«Слышал? — удивилась Сьюзен. — Занятые работой психиатры обычно не слушают утренние передачи для домохозяек».
Им подали напитки. Ричардс поднял свой бокал, салютуя ей.
— Спасибо за приятную компанию.
Сьюзен прекрасно знала, что такие вещи люди обычно говорят друг другу за коктейлем. И все же ей показалось, что за обычным комплиментом кроется нечто большее: он вложил в свои слова слишком много пыла, при этом глаза прищурились, будто он изучал ее под микроскопом.
— Доктор Сьюзен, — начал он, — я собираюсь сделать признание. Я читал о вас в Интернете.
«Значит, нас уже двое, — подумала Сьюзен. — Что ж, признание — это, по крайней мере, честно».
— Вы выросли в Уэстчестере? — спросил он.
— Да. В Ларчмонте, а потом в Рэе. Но моя бабушка всю жизнь прожила в Гринвич-Виллидж, и в детстве я часто ездила к ней на выходные. Мне там ужасно нравилось. В отличие от сестры я никогда не увлекалась светской жизнью и загородным клубом.
— А родители?
— Развелись три года назад. К сожалению, это не было «расставанием по взаимному согласию». Отец познакомился с другой женщиной и влюбился без памяти. Мать была в отчаянии и прошла через все стадии — от разбитого сердца до жажды мести, озлобленности и самобичевания. Если я что-то упустила, заполните пробелы сами.
— Движение в городе ужасное, я сам только что пришел. Надеюсь, вам интересно будет узнать, что моя мать — я у нее сегодня обедал — слушала вашу программу, когда я в ней выступал, и вы произвели на нее сильное впечатление. Она прочитала мне целую лекцию насчет того, что я назначил вам встречу прямо здесь. В ее время джентльмены заезжали за дамой домой и сопровождали ее в ресторан.
Сьюзен засмеялась.
— На Манхэттене сейчас такое движение, что мы успели бы как раз к закрытию ресторанов, если бы вы сначала заехали за мной в Гринвич-Виллидж.
Она огляделась кругом. Бар был полон посетителей. С обеих сторон от подковообразной стойки стояли столики, причем все они были заняты. Великолепная, выдержанная в основном в красных тонах фреска с изображением знаменитых конных скачек в Палио покрывала все четыре стены двухэтажного зала. Свет был приглушенный, атмосфера казалась одновременно уютной и изысканной.
— Я никогда здесь раньше не была. Тут очень мило, — сказала она.
— Я тоже никогда здесь раньше не был, но это место считается весьма престижным. Обеденный зал на втором этаже. — Ричардс назвал свое имя молодой женщине за столиком дежурного администратора. — Заказ подтвержден. Мы можем воспользоваться лифтом, — сказал он Сьюзен.
Она исподтишка изучала Дональда Ричардса, стараясь не показать, насколько велик ее интерес. У него были темно-каштановые, чуть рыжеватые волосы — бабушка Сьюзи называла это «цветом осенней листвы». Он носил широкие очки в простой стальной оправе. Линзы подчеркивали глубину его ясных серо-голубых глаз.
Сьюзен не сомневалась, что он переоделся к ужину. Накануне и в понедельник, когда он приходил в радиостудию, на нем были спортивные брюки и клубный пиджак. Он производил впечатление небрежно одетого профессора. Сегодня он выглядел совершенно иначе: на нем был явно дорогой темно-синий костюм и серебристо-синий галстук.
Лифт пришел. Они вошли в кабину, и, когда двери закрылись, Ричардс сказал:
— Позвольте заметить, вы сегодня прекрасно выглядите. Вам очень идет этот костюм.
— Боюсь, он недостаточно щеголеват для вас, — честно призналась Сьюзен. — В отличие от меня, вы сегодня «ходите щеголем», как сказала бы моя бабушка.
— Уверяю, меня ваш костюм вполне устраивает.
«Вот уже второй раз за пять минут я вспоминаю бабушку Сыози, — подумала Сьюзен. — Что бы это значило?»
Они вышли на втором этаже, где метрдотель приветствовал их и проводил к столику. Когда он спросил, что они будут пить, Сьюзен выбрала шардонне, а Дональд Ричардс заказал сухой мартини.
— Обычно я не начинаю вечер с крепких напитков, — пояснил он, — но сегодня выдался тяжелый день.
«Это из-за того, что пришлось пообедать с матерью?» — мысленно спросила Сьюзен, но тут же напомнила себе, что нельзя проявлять любопытство. Он же психиатр! Моментально заметит любую попытку прощупать его, сколь угодно деликатную.
Ее обуревали десятки вопросов, и она не знала, удастся ли найти «безопасный» способ их задать. Например, почему он так болезненно отреагировал, когда позвонившая в передачу женщина спросила о смерти его жены? И разве не естественно было бы с его стороны признать, что он хорошо знаком с круизными теплоходами, когда Сьюзен заговорила об исчезновении Регины Клаузен во время круиза? И, кстати, согласно биографической справке, Ричардс предпочитал всем другим судам «Габриэль» — тот самый теплоход, на котором плыла Регина. Надо заставить его рассказать об этом.
Наилучший способ направить разговор в нужное русло — обезоружить собеседника, напомнила она себе, заставить его почувствовать себя свободным. Сьюзен тепло улыбнулась ему через стол.
— Сегодня позвонила одна слушательница и сказала, что после вашего выступления она купила вашу книгу и теперь читает ее запоем.
Ричардс улыбнулся в ответ.
— Я ее слышал. У этой женщины, безусловно, хороший вкус.
«Слышал? — удивилась Сьюзен. — Занятые работой психиатры обычно не слушают утренние передачи для домохозяек».
Им подали напитки. Ричардс поднял свой бокал, салютуя ей.
— Спасибо за приятную компанию.
Сьюзен прекрасно знала, что такие вещи люди обычно говорят друг другу за коктейлем. И все же ей показалось, что за обычным комплиментом кроется нечто большее: он вложил в свои слова слишком много пыла, при этом глаза прищурились, будто он изучал ее под микроскопом.
— Доктор Сьюзен, — начал он, — я собираюсь сделать признание. Я читал о вас в Интернете.
«Значит, нас уже двое, — подумала Сьюзен. — Что ж, признание — это, по крайней мере, честно».
— Вы выросли в Уэстчестере? — спросил он.
— Да. В Ларчмонте, а потом в Рэе. Но моя бабушка всю жизнь прожила в Гринвич-Виллидж, и в детстве я часто ездила к ней на выходные. Мне там ужасно нравилось. В отличие от сестры я никогда не увлекалась светской жизнью и загородным клубом.
— А родители?
— Развелись три года назад. К сожалению, это не было «расставанием по взаимному согласию». Отец познакомился с другой женщиной и влюбился без памяти. Мать была в отчаянии и прошла через все стадии — от разбитого сердца до жажды мести, озлобленности и самобичевания. Если я что-то упустила, заполните пробелы сами.